CC BY
205. Lewis C., Gresham M. Alexander Tcherep-nin (1899-1977). Complete Piano Music. Vol. 2. Giorgio Koukl, Piano. Grand Piano, 2012. 20 p. (Booklet Notes for CD)
6. Tcherepnin Alexander. Basic elements of my musical language [Электронный ресурс] Режим доступа: http://www.tcherepnin. com/alex/basic_elem1.htm (дата обращения: 15.04.2014).
© Матвеева Н. Б., 2014
«ПОЭТИЧЕСКОЕ» И «ПРОЗАИЧЕСКОЕ» В КАМЕРНО-ВОКАЛЬНОМ ТВОРЧЕСТВЕ Д. ШОСТАКОВИЧА
Статья посвящена камерно-вокальному творчеству Д. Шостаковича, связи структуры вербального текста (стих — проза) и эстетических модусов (возвышенное — низменное). Поэтические по типу содержания тексты Шостакович обычно воплощает в прозоподобной музыкальной структуре (со свободным, не тяготеющим к симметрии синтаксисом). И, напротив, тексты по типу содержания непоэтические («о прозе жизни») чаще воплощаются Шостаковичем в ассоциациях со стихоподобной музыкальной структурой, то есть в симметричных, тяготеющих к периодичности структурах музыкального синтаксиса.
Ключевые слова: Д. Шостакович, камерно-вокальное творчество, стих, проза, эстетические модусы (возвышенное и низменное)
В камерно-вокальном творчестве Д. Шостакович обращался как к текстам стихотворной структуры — А. Пушкина, М. Лермонтова, Саши Черного, М. Цветаевой, А. Блока, Микеланджело, — так и к прозе — «Пять романсов на слова из журнала "Крокодил"». Встречаются произведения, в которых совмещены стихотворные и прозаические структуры. Например, в цикле «Четыре стихотворения Капитана Лебядкина» композитором выбран текст из романа Ф. Достоевского «Бесы» — герой капитан Лебядкин читает собственные «стихи» и поясняет их, то есть тексты стихотворной и прозаической структуры свободно чередуются. «Предисловие к полному собранию моих сочинений и краткое размышление по поводу этого предисловия» состоит из двух частей: текст эпиграммы А. Пушкина (стихотворный) предшествует размышлениям композитора по этому поводу (в прозе). В циклах «Шести романсов на слова японских поэтов» и «Из еврейской
Поэты — прозою, А мы стихом.
Пегасы — ползают, А мы верхом.
А. Крученых
народной поэзии» встречаются тексты, которые не относятся к традиции русского силлабо-тонического стихосложения, это поэзия без регулярных рифм и размера, то есть их структура тоже близка к прозе.
Но поэзия и проза могут быть определены с двух сторон: по структурным признакам и по характеристике содержания. В словаре Ожегова встречаем: «Поэзия — содержание возвышенное, проза — обыденное, приземленное» [6; 7]. Стихотворные по форме тексты Саши Черного не поэтичны по содержанию, в них используются элементы бытового языка («но многим нечего, как и зимою, лопать», «лупят стенку головой») — использование таких фраз можно назвать эвфемизмами. Напротив, тексты японской лирики, хоть и близки по структуре к прозе, но поэтичны по содержанию. Им свойственно обилие красочных метафор, изображений лирических эмоций и их созвучность с пейзажами природы — это содержание типично поэтическое.
Однако структура вербального текста при музыкальном воплощении под воздействием встречной (термин Е. Ручьевской [9]) музыкальной сегментации может изменяться. Стих может быть музыкально «прочтен» как проза, а проза в музыкальном воплощении приобретать яркие стихоподобные черты. Если музыкальные фразы не тяготеют к синтаксической уравновешенности, и в них проявляются принципы свободного синтаксиса, линейного развития, монологического интонационного тона — то это «прозопо-добная» музыкальная структура. Интересно заметить, что поэтические по типу содержания тексты Шостакович обычно воплощает именно в такой прозоподобной музыкальной структуре — циклы на стихи М. Цветаевой, Микеланджело, А. Блока, японских поэтов, а так же лирические монологи в инструментальных сочинениях. И, напротив, тексты по типу содержания непоэтические («о прозе жизни») воплощаются Шостаковичем в ассоциациях со «стихоподобной» музыкальной структурой то есть в квадратных, симметричных, тяготеющих к периодичности структурах музыкального синтаксиса. Так парадоксальна связь музыкальной структуры и содержания в творчестве Шостаковича. Здесь наблюдается своеобразная перемена эстетических модусов стиха и прозы. Структура стихоподобная для Шостаковича — это «стило» житейской прозы, структура музыкальной прозы — «стило» возвышенного и поэтического. Другими словами, для Шостаковича стих (как форма) и поэтическое (как содержание) не были тождественны.
Размышления о стихотворном и поэтическом как противоположностях часто встречаются в самих текстах, с которыми работал Шостакович. В цикле Саши Черного у Шостаковича сквозной, объединяющей номера цикла, становится тема «ложной поэзии», «стихоплетства». В каждом романсе она имеет место — то обозначена пунктиром, то представляет «амплуа главной героини». №1 — «Когда поэт, описывая даму...» №2 — «Весна, весна, пою как бард», №3 — «От портного до поэта, всем понятен мой призыв», №4 — «она была поэтесса», №5 — «Ты народ, а я — интеллигент».
Но впервые Шостакович обратился к теме противопоставления образов высокого и ложного искусства через пушкинский текст — «Художник-варвар кистью сонной картину гения чернит.» из цикла на стихи Пушкина. И затем в «Предисловии к полному собранию моих сочинений», где первую часть составляет эпиграмма Пушкина, в которой также говорится о поэте, «марающем единым духом лист». Изменение эстетических векторов в ощущении формы стиха и прозы у Шостаковича можно назвать «пушкинским».
Мысль о том, что стихотворной форме не всегда соответствует поэтическое содержание, часто встречается в размышлениях А. Пушкина. Б. Эйхенбаум в статье «Путь Пушкина к прозе» [11] замечает, что в разных местах «Онегина» рифма высмеивается или превращается в каламбур. Особенно отмечается надоедливость привычных рифм: «И вот уже трещат морозы И серебрятся средь полей... (Читатель ждет уж рифмы — розы, На, вот, возьми ее скорей!)»
«Лета к суровой прозе клонят, Лета шалунью рифму гонят, И я, со вздохом признаюсь, За ней ленивей волочусь». «Думаю, что со временем мы обратимся к белому стиху. Рифм в русском языке слишком мало. Одна вызывает другую. Пламень неминуемо тащит за собою камень. Из-за чувства выглядывает непременно искусство, кому не надоели любовь и кровь, трудный и чудный, верный и лицемерный». «Гремушка занимает детей прежде циркуля: стихи, как лесть слуху, сносны даже самые посредственные, но слог прозы требует не только знания грамматики языка, но и грамматики разума, разнообразия в падении, в округлении периодов, и не терпит повторения».
Пушкин писал о предсказуемости формы стиха. Нечто похожее читаем у Вольтера («Общие места в литературе»): «Все трагические ситуации предусмотрены заранее; о чувствах, которые с ними сопряжены, догадываемся; даже рифмы, и те публика в партере нередко произносит раньше, чем их произно-
сит актер. Когда в конце письма стоит «письмо» — letter, то мы предугадываем и совершенно ясно понимаем, кому из героев это письмо следует отдать (remettre). Не успевает героиня заявить о своих угрозах (alarmes), как мы уже знаем, что тотчас она разразится слезами (larmes). Как можно теперь читать стих, где на рифме стоит Цезарь, и мысленно не видеть полоненных, влекущихся за его триумфальной колесницей (char)» [11].
Образам «ложной поэзии» в творчестве Пушкина противостоят образы поэта-творца и поэзии-«нерукотворного памятника». У Шостаковича образ поэта-творца, воплощен в «посланиях» — Микеланджело к Данте, Цветаевой к Ахматовой, Пушкина к Дельвигу в Четырнадцатой симфонии1.
Интересно, что размышления о теме творчества в разных эстетических категориях занимает в произведениях Шостаковича особое композиционное место — чаще всего это именно начало цикла, как бы его эпиграф. Например, первые номера в циклах: «Моим стихам» в цикле Цветаевой, «Изгнаннику» в цикле Микеланджело, «Критику» в цикле Саши Черного, «Художник-варвар» в цикле Пушкина, «Любовь» со словами «Но каковы же рифмы!» открывает цикл Лебяд-кина (Достоевского). Все это именно первые номера — «эпиграфы» циклов. Шостакович сочинил также «Предисловие к полному собранию моих сочинений».
Почему же именно стихоподобная структура становится для Шостаковича эстетически «перевернутым» образом? Пушкин пишет о предсказуемости рифмы в структуре стиха:
«Ведь рифмы запросто со мной живут:
Две придут сами, третью позовут» [8, с. 136].
В цикле Капитана Лебядкина есть эпизод, в котором форма стиха пародируется бессмысленностью рифмы, ее искусственностью:
«И порхает звезда на коне
В хороводе других амазонок;
Улыбается с лошади мне
Аристократа... аристократии... аристократический ребенок».
Своей предсказуемостью, дисциплинированностью, шаблонностью, предуста-новленностью «стихотворная» форма приобретала именно такое прочтение в эстетике Шостаковича. Форме шаблонной, схематичной противопоставлено творческое начало. Стихотворное начало (как негативное) — это лишь «буква» поэтического, но не его «дух». Поскольку противопоставляются творческое и безличное начала, то жанровым образом первого становится монолог — речь от первого лица, авторская речь, ораторская, интонационная идея солирующего голоса, ли-рико-философское начало, эмоциональное, непосредственное переживание. Жанровыми образами стихоподобной структуры (квадратной, четкой, дисциплинированной) становятся массовые жанры — танцевальные, маршевые, массово-песенные. Вспоминаются строки И. Бродского: «Моя песня была лишена мотива, но зато ее хором не спеть». Творческое, лирическое, монологическое противопоставляем — шаблонному, безликому, массовому, пародирующему форму и «букву» поэтического. Часто в стихоподоб-ной музыкальной структуре у Шостаковича воплощены образы не просто негативные, обыденные и сатирические, но и образы агрессии, зла.
Поскольку ложная поэтичность — это лишь «буква» поэзии, то выражениями ее у Шостаковича становятся такие приемы, как цитатность и обобщение через жанр (цитаты из «высокого» стиля и обобщение через массовый жанр).
Язык стихов Черного «пересыпан» поэтическими метафорами-«перевертышами»: «весна», «весенняя лазурь», «исполняя жребий свой», «как новый Лазарь», «Мафусаил», «встретит солнце после нас», «истину тебе по-дружески открою». В смысловом контексте художественного мира Саши Черного это приобретает сатирическую интонацию. Прием снижения, разоблачения возвышенного стиля — оксюморон — Шостакович переносит в музыку. Такими «перевернутыми» цитатами «возвышенного поэтического» стиля в музыке Шостаковича становятся: мотив из «Весенних вод» Рахманинова в «Пробуждении весны», отрывок из Крейце-
ровой сонаты Бетховена в номере «Крейце-рова соната»; в «Крокодиле» — тема любви из «Пиковой дамы» Чайковского в номере «Иринка и пастух» (на словах «И Иринке вдруг очень хочется потискать его в руках»), Dies Irae в «Благоразумии»; в цикле «Лебяд-кина» — тема арии Елецкого из «Пиковой дамы» П. Чайковского в номере «Любовь капитана Лебядкина», тема Мусоргского «Расходилась, разгулялась сила-удаль» в мажорном варианте в номере «Светлая личность».
Присутствуют не только цитаты, но и обобщение через жанр вальса (и шире — вальсовости — «Трудноисполнимое желание», «Крейцерова соната»), хорала, романса. Эти приемы не открыты Шостаковичем — они близки «Райку» М. Мусоргского («Классик») или А. Даргомыжскому. Попутно можно отметить некоторую общность музыкального зачина в «Титулярном советнике» Даргомыжского и «Недоразумении» Шостаковича: «Он был титулярный советник, она капитанская дочь...», «Она была поэтесса, поэтесса бальзаковских лет, а он был просто повеса.» (некоторый параллелизм текстов в начале провоцирует Шостаковича к близкому и музыкальному воплощению).
Такое соотношение смысловых полей — поэзия и проза — в содержательном аспекте, как высокое и низкое (где поэзия далеко не всегда — высокое), бросает некий косвенный свет и на романсы на слова из журнала «Крокодил». Здесь в функции дисциплинированной, предсказуемой поэзии выступает — такой же дисциплинированный, с шаблонными оборотами, текст официального сообщения (см. статья С. Савенко «Слово Шостаковича» [10, с. 359-367]). Формальные принципы влияют на смысл, смысл диктуется схемой, внесмысловой закономерностью (вспомним вышеприведенные высказывания
0 рифмах Вольтера и Пушкина).
Примечания
1 Добавим, что в этой череде посвящений рифмуется и то, что позднее возникает череда посвящений самому Шостаковичу — как поэтических, так и музыкальных. Первым из них, то есть поэтическим
приношениям Шостаковичу, посвящена статья Б. Каца: «Шостакович как объект поэтического внимания» [10, с. 367-379] о посвящении стихов Ахматовой Шостаковичу и других поэтов его времени. К этой же теме приближается и статья А. Климо-вицкого: «Еще раз о монограмме DEsCH» [10, с. 249-269].
Литература
1. Акопян Л. О. Дмитрий Шостакович: Опыт феноменологии творчества. СПб.: Дмитрий Буланин, 2004. 474 с.
2. Бершадская Т. С. Статьи разных лет: сб. ст. / ред.-сост. О. В. Руднева. СПб.: Союз художников, 2004. 320 с.
3. Бершадская Т. С. Лекции по гармонии: учебное пособие. 3-е изд., доп. СПб.: Композитор, 2003. 268 с.
4. Бродский И. А. Сочинения в 4 т. / сост. Г. Ф. Комаров, ред. Я. А. Гордин. СПб.: Пушкин. фонд, 1997. 447 с.
5. Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста. Структура стиха. Л.: Просвещение, 1972. 272 с.
6. Ожегов С. И. Поэзия. Поэт. Поэтический. Поэтичный // С. И. Ожегов. Словарь русского языка. Около 57000 слов / ред. Шведовой. 18-е изд. М.: Русский язык, 1986. С. 564.
7. Ожегов С. И. Проза. Прозаизм. Прозаичный // С. И. Ожегов. Словарь русского языка. Около 57000 слов / ред. Шведовой. 18-е изд. М.: Русский язык, 1986. С. 599.
8. Пушкин А. С. Домик в Коломне // А. С. Пушкин. Собрание сочинений в 3 т. М.: Художественная литература, 1985. Т. 2. С. 136-147.
9. Ручьевская Е. А. Слово и музыка // Ручь-евская Е. А. Анализ вокальных произведений: учеб. пособие / ред. О. П. Колов-ский. Л.: Музыка, 1988. Раздел I. С. 5-80.
10. Шостакович. Сборник статей к 90-летию со дня рождения композитора (1906-1996) / сост. Е. Долинская. М.: Композитор, 1997. 220 с.
11. Эйхенбаум Б. М. Путь Пушкина к прозе // Б. М. Эйхенбаум. О прозе. Л.: Художественная литература, 1969. С. 214-230.
