CC BY
74УДК 882 Ерофеев7Москва-Петушки.06 DOI 10.21779/2542-0313 - 2017-32-1-68-73 111. А. Мазанаев, У.Х. Халикова
Поэма Венедикта Ерофеева «Москва - Петушки» как бурлескно-
травестийная пародия
Дагестанский государственный университет; Россия, 367001, г. Махачкала, ул. М. 1'аджиева, 43а;philol@mail.ru, umkakhalikova@gmail.com
В статье анализируется пародийная струя в поэме, выявляются признаки сатирической стилизации. Цель исследования - описание элементов бурлескно-травестийной пародии в поэме Венедикта Ерофеева в контексте его романтико-реалистического художественного метода и таких художественных инструментов постмодернизма, как игра и пародийность. Основные выводы исследования: оригинальными формами выражения субъективного авторского сознания, порожденными эклектикой постмодернизма, в поэме Ерофеева являются смешение разных стилей и культурных кодов, ирония, формы игры и пародии, что способствует появлению гибридных форм и смыслов, трансформации жанров; поэма «Москва - Петушки» представляет собой смешение анекдота и пародии, травестии и бурлеска, разных литературных направлений (классицизма, романтизма, сентиментализма, реализма), результатом чего становится преображение автором реальной действительности в парадоксальную; пародийность - одна из доминант индивидуального стиля Ерофеева, достигаемая благодаря несоответствию стиля и содержания речи; деформации идей и сюжета произведения, его языковых форм; «заземлению» эталонных (религиозных, культурных) образов, и пр. Теоретическая значимость работы состоит в том, что ее результаты помогут более глубокому изучению российского романа конца XX в. - романа, синтезировавшего в себе различные жанры, стили и направления.
Ключевые слова: стиль, пародия, жанр, игра, карнаеализация.
Актуальность статьи обусловлена существующими пробелами в освещении литературных типов и художественной картины мира Венедикта Ерофеева - автора одного из самых неоднозначных произведений литературы конца XX в. -поэмы «Москва - Петушки». Остаются недостаточно изученными и стилевые, художественные особенности данного произведения, специфика его конфликта, сюжета и композиционного построения, а также языка и средств поэтики.
Научная новизна исследования заключается в следующем: 1) впервые проведен комплексный анализ элементов бурлескно-травестийного начала в поэме и соответствующего идейно-философского пласта, поэтики, системы образов, жанровых и структурных характеристик; 2) описан оригинальный стиль поэмы В. Ерофеева в контексте таких художественных инструментов постмодернизма, как игра, пародия, интертекстуальность.
«В большинстве случаев пародия является лишь юмористической или сатирической стилизацией. Пародия возможна только "в паре" со своим оригиналом... Эффект пародирования - в мысленном, но отчетливо ощущаемом контрасте с пародируемым, в наличии "второго плана"» [1].
Примечательно, что благодаря пародированию Ерофеевым тех или иных жанров или отдельных произведений читатель начинает по-новому вглядываться
в хорошо, казалось бы, знакомые прототипы. Неизбежно автор заставляет своего читателя задуматься, что же пародируется; почему, как и зачем; в чем смысл пародии?
В качестве модели для повествования в ерофеевском тексте выступило пародическое использование жанров детектива, притчи, проповеди (диатрибы), библейских преданий и легенд, античных трагедий, художественных текстов (И. Тургенева, Ф. Достоевского, У. Шекспира, Н. Гоголя, А. Пушкина и др.), даже целых литературных направлений (классицизма, романтизма, сентиментализма, реализма).
Ерофеев в своем повествовании не просто прибегает к парафразам из Библии, он использует даже пародию, хотя при этом ему удается избежать комического эффекта. Это, например, касается Песни Песней Царя Соломона, которому герой уподобляет самого себя. Параллель эта возникает тогда, когда любовница Венички (которую он даже называет Суламифью, как и главную героиню Песни Песней) восхищается его невиданной (соломоновой) мудростью: «Я одну вашу вещицу - читала. И знаете: я бы никогда не подумала, что на полсотне страниц можно столько нанести околесицы. Это выше человеческих сил!» [2, с. 38].
Веничка упоминает Царя Соломона в своих рассуждениях о жизни и смерти: «А жить совсем не скучно. Скучно жить было только Николаю Гоголю и Царю Соломону...» [2, с. 32] - здесь намек на мудрость упомянутых лиц, от которой и проистекает их печаль и «скука» перед лицом неминуемой кончины. В них, как и в большинстве других персонажей поэмы, «много грусти», - очевидно, от наличия глубоких познаний (хотя, по мнению главного героя, невозможно грустить, имея такие познания).
Библейский пласт в поэме не так обширен, но при этом очень важен: в художественной структуре произведения он занимает приоритетную позицию. Ставшие классикой религиозные эпизоды автор переносит в свою жизнь и обставляет новыми реалиями, реанимирует [3]. Благодаря этому смысл высказываний подчас меняется на прямо противоположный: так, установка на воскресение («Встань и иди...») меняется на подготовку героя к смерти. За счет этого в поэме Ерофеева создаются новые образы, по-современному актуальные и в то же время очень близкие к библейскому первоисточнику.
Произведение Ерофеева - это пророчество о трагическом исходе для человечества, а также поиски его исцеления: «Спасение героя означает, а вернее, моделирует в этом грандиозном „священном сюжете" спасение Человека и Человечества» [4, с. 29]. Мотив спасения у Ерофеева продолжает также пушкинскую романтическую традицию, но углубляется принципиальной невозможностью его обретения.
Перед читателем разворачиваются в принципе те же реалии, что и в Библии, только в уменьшенном масштабе, что нисколько, однако, не умаляет их значимости. В интерпретации Ерофеева, Библия описывает вполне обычные события, которые только за давностью лет стали масштабными. Так что существует вполне объективная вероятность, что со временем и банальная история философа-пропойцы Венички, на первый взгляд, столь далекого от Христа, станет канонической, грандиозной.
Ерофеев, следуя в какой-то мере традициям «черного» юмора, прибегает к игре со звуковыми ассоциациями, широко использует гротеск, сталкивает понятия высокого плана с «низким», бытовым, контекстом: «эта искусительница - не де-
вушка, а баллада ля бемоль мажор» [2, с. 44]. Или: «выдержав паузу, приступить непосредственно к десятой (рюмке), и точно так же, как девятую симфонию Антонина Дворжака - фактически девятую - условно называют десятой, точно так же и вы: условно назовите десятой свою шестую» [2, с. 52].
Проявлением бурлески у Ерофеева является, например, его трактат об икоте. Банальное явление автор облачает в пафосную оболочку философских рассуждений [5], где присутствуют кантовская терминология, латинские афоризмы, упоминания Маркса и Энгельса, реминисценции из Евангелия и Достоевского. Образ низменного физиологического порядка становится поводом для глубокомысленных рассуждений на тему рока и свободы, соотношения хаоса и порядка, случайности и необходимости [6].
Физиологическое явление неожиданно интерпретируется Веничкой как одна из форм иррационального, необъяснимого, что, в свою очередь, служит для него неопровержимым доказательством существования Бога со всей Его непостижимостью для ограниченного человеческого разума: «Он благ. Он ведет меня от страданий - к свету. От Москвы к Петушкам» [2, с. 56]. Так, автор в очередной раз создает парадоксальные гротесковые отношения между бытовым, низким - и духовным, возвышенным.
Веничка констатирует трансцендентальные свойства икоты [7]: ее бесконтрольность и непроизвольность, неподвластность какому-либо регулирующему механизму или системе, а также усилиям разума и воли. А все, что непостижимо, как полагает Веничка, то выше и сильнее человека. Опираясь на эти характеристики, автор делает философские выводы: «Не так ли беспорядочно чередуются в жизни человечества его катастрофы? Закон - он выше всех нас. Икота - выше всякого закона... Она неисследима, а мы беспомощны. Мы начисто лишены всякой свободы воли, мы во власти произвола, которому нет имени и спасения от которого - тоже нет. Мы - дрожащие твари, а она - всесильна. Она, то есть Божья Десница, которая над всеми занесена и пред которой не хотят склонить головы одни кретины и проходимцы. Он непостижим уму, а следовательно, Он есть. Итак, будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный» [2, с. 64].
Травестийное начало также присутствует в поэме: автор вкладывает философские, религиозные понятия, думы о вечном в уста бесприютного забулдыги Венички, который облекает их в неподходящие, «низкие» литературные формы -вульгаризмы, откровенное сквернословие - и кардинально меняет их смысл [8]. В России произведения в жанре травестия называли «изнанками» [9, с. 32]; по сути, весь художественный мир в поэме вывернут наизнанку.
Ерофеев в соответствии со спецификой указанного жанра прибегает к перелицовке, деформации идей, сюжета произведения, его языковых форм; к «заземлению» эталонных (в частности, религиозных, культурных) образов, а также к снижающей мотивировке действий, к насыщению текста абсурдными бытовыми деталями [10]. В травестии Ерофеева герой проявляет себя с самой негероической стороны: его Веничка пасует перед собутыльниками, обвиняющими его в моральном превосходстве; от преследователей своих он спасается бегством, даже не думая вступить с ними в прямое столкновение; своими главными качествами он называет малодушие и неспособность к подвигу.
Для Ерофеева светская литература связана с христианским откровением, прорывом из быта в духовное бытие [11], потому история Христа - его проповедничества, распятия, воскрешения - преобразована автором в рассказ о скитаниях
и мытарствах бесприютного пьяницы. Он вынужден вещать миру истины, пробиваясь сквозь глухую стену непонимания, это, также уподобляет его Христу, проповедующему апостолам. Отсюда и парафраз из Евангелия - формулировка, которой он завершает свое общение с Семенычем: «Все это я видел совершенно отчетливо, и свидетельствую об этом миру» [2, с. 89].
Травестия Ерофеева осуществляется на сюжетно-образном и языковом уровнях [12]. При этом «высокая» лексика у него смешана с новой, «низкой». В результате этой игры с жанровыми, стилистическими стереотипами классические образы из известных произведений переносятся писателем в современный быт [13]. В интерпретации писателя, события, описанные в Священном Писании, не закончились в далеком прошлом, а продолжаются и в настоящем.
Примечательно, что точных цитат из Библии в исследуемом тексте практически нет: автор вольно видоизменяет их, снижает стиль, вносит «конкретизато-ры» из современности, строит монологи в жанре проповеди, устраняя при этом дистанцию между проповедником и слушателем, которая имеет место в Евангелие от Матфея [14]. Ерофеев умаляет торжественную приподнятость библейских текстов, что делает их незримое присутствие в алкогольных полубредовых откровениях его героя весьма органичным и уместным, правдоподобным: «Подошла ко гробу и говорит: «Талифа куми». Это значит в переводе с древнежидовского: «Тебе говорю - встань и иди» [2, с. 71]; «"Талифа куми", как сказала твоя Царица, когда ты лежал во гробе, - то есть встань, оботри пальто, почисть штаны, отряхнись и иди» [2, с. 115].
Данный мотив, кроме того, скрепляет обрывочные, нелогичные, на поверхностный взгляд, композиционно незавершенные опусы, в которых персонажи поэмы то и дело обмениваются рассказами, «как у Тургенева». Формально это противоречие отображается благодаря принципу рамы - посредством вставных рассказов, анекдотов, историй и притч, повествующих о разных путях обретения вечных истин: «А я сидел и понимал старого Митрича. <...> Первая любовь или последняя жалость - какая разница? Бог, умирая на кресте, заповедовал нам жалость, а зубоскальства Он нам не заповедовал. <...> Любовь ко всякой персти, ко всякому чреву. И ко плоду всякого чрева - жалость» [2, с. 75].
При этом нельзя оценивать пародийные элементы, применяемые Ерофеевым, только по принципу сходства: воспроизводя реальность пародируемых текстов, он неизменно трансформирует ее, и в этом проявляется авторское отношение к ней.
Таким образом, в ходе исследования мы пришли к следующим выводам:
1) Оригинальными формами выражения субъективного авторского сознания, порожденными эклектикой постмодернизма, в поэме Вен. Ерофеева являются смешение разных стилей и культурных кодов, ирония, формы игры и карнавала, пародии, что способствует появлению гибридных форм и смыслов, трансформации жанров.
2) Поэма «Москва - Петушки» представляет собой смешение прозы и лирики, анекдота и пародии, травестии и бурлеска, разных литературных направлений (классицизма, романтизма, сентиментализма, реализма), результатом чего становится преображение автором реальной действительности в парадоксальную.
3) Пародийность - одна из доминант индивидуального стиля Вен. Ерофеева, достигаемая благодаря несоответствию стиля и содержания речи; деформации
идей и сюжета произведения, его языковых форм; «заземлению» эталонных (религиозных, культурных) образов, а также сниженной мотивировке действий.
Литература
1. URL: http://literatura5.narod.rn/parody.html (дата обращения: 14.11.2016).
2. Ерофеев Вен. Москва - Петушки. - СПб.: Азбука-Аттикус, 2016. -
192 с.
3. Генис Александр. Благая весть. Венедикт Ерофеев; URL:http://kirovsk.narod.ru/culture/ludi/erofeev/articles/genis.htin (дата обращения: 14.11.2016).
4. Новиков В.И. Литературная пародия. -М., 2013.
5. Волъфсон И. Речевая экспликация образа автора в поэме Вен. Ерофеева «Москва-Петушки»: дис. ... канд. филол. наук. - Саратов, 1998. -220 с.
6. Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм. - Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т, 1997.
7. Иванова Н. Преодолевшие постмодернизм // Знамя. - 1998. - № 4. -С.193-204.
8. Марутина И. «Москва-Петушки» Венедикта Ерофеева и «Школа для дураков» Саши Соколова в контексте русской литературы»: дис. ... канд. филол. наук. -М., 2002.-208 с.
9. Пельтцер А.П. Происхождение анекдотов: сб. Харьк. ист.-фил. общества. -Харьков, 1899. - Т. 11.
10. Тюпа В.Ю. Анализ одного произведения; URL:http://www.bookol.ru/nauka_obrazovanie/yazyikoznanie/282983/str15.htm 10 (дата обращения: 14.11.2016).
11. Фоменко И.В. О феномене «Москвы - Петушков»: вместо предисловия; URL: http://www.telenir.net/ (дата обращения: 15.12.2016).
12. Перепелкина М.А. «Эксцентрик» Ерофеев («Проза для журнала «Вече») // Вестник Самарского университета. История, педагогика, филология. - 2016. -С.175-178.
13. Богомолов H.A. Венедикт Ерофеев и его комментатор // Новое литературное обозрение. - 2006. - № 82. — С. 445-447.
14. Костина М.В. Лингвокультурологический статус поэмы Венедикта Ерофеева «Москва-Петушки» // Современные проблемы науки и образования. -2015. - № 2-2; URL: https://science-education.ru/ru/article/view?id = 22543 (дата обращения: 13.06.2017).
Поступила в редакцию 1 марта 2017 г.
UDC 882 Ерофеев7Москва-Петушки.06 DOI 10.21779/2542-0313 - 2017-32-1-68-73
The Poem by Venedikt Erofeyev "Moscow - Petushki" as the Burlesque and
Travestiya parody
Sh.A. Mazanaev, U.H. Halikova
Dagestan State University; Russia, 367001, Makhachkala, M. Gadzhiyev st., 43a; philol@mail. ru, umkakhalikova@gmail. com
The authors of the article analyze the parody stream in the poem, reveal signs of satirical stylization in the poem. A research objective is the description of elements of burlesque and travestiya parodies in the poem by Venedikt Erofeyev in the context of his romantic realistic artistic method and such artistic tools of postmodernism, as a game and a parody. Main conclusions of the research are: the original form of expression of subjective author's consciousness generated by postmodernism eclecticism in the poem by Erofeyev is the mixture of different styles and cultural codes, irony, forms of a game and the parody are that promotes emergence of hybrid forms and meanings, transformation of genres; the poem "Moscow - Petushki " represents the mixture of joke and parody, travestiya and burlesque, different literary directions (classicism, romanticism, sentimentalism, realism). All this results in transformation of reality into a paradox by the author. Parody is one of the dominants of Erofeyev's individual style, created thanks to the following reasons: to discrepancy of style and contents of the speech; to the deformation of ideas and plot of the work, its language forms; to "grounding" of reference images (religious, cultural). The theoretical importance of the article is that its results may help to deeper study of the Russian novel of the end of the 20th century - a synthesis of various genres, styles and the directions.
Keywords: style, parody, genre, game, karnavalization.
Received 1 March, 2017
