CC BY
13
Научная статья УДК 82-344
DOI 10.52070/2542-2197_2022_6_861_144
Подлинная мистика, правдивая история: баллады, легенды и образ Белой Дамы в романах «Ламмермурская невеста» и «монастырь» В. скотта
Е. И. Колосова
Институт научной информации по общественным наукам Российской академии наук, Москва, Россия kolosova@inion.ru
Аннотация. В статье рассматриваются критические суждения В. Скотта о готической литературной тради-
ции, которые изложены им в предисловии к роману Х. Уолпола «Замок Отранто». На примере романов «Ламмермурская невеста» и «Монастырь» анализируется образ Белой Дамы, народные легенды и баллады, с помощью которых писатель обращается к своей национальной истории и традиции, тем самым утверждая особый шотландский вариант готики.
Ключевые слова: Вальтер Скотт, Хорас Уолпол, шотландский готический роман, готика, сверхъестественное, мистика, ужас, Белая Дама, баллада
Для цитирования: Колосова Е. И. Подлинная мистика, правдивая история: баллады, легенды и образ белой дамы в романах «Ламмермурская невеста» и «Монастырь» В. Скотта // Вестник Московского государственного лингвистического университета. Гуманитарные науки. 2022. Вып. 6 (861). С. 144-150. DOI: 10.52070/2542-2197_2022_6_861_144
Original article
Genuine Mysticism, True Story: Ballads, Legends and the Image of the White Lady in W. Scott's «The Bride of Lammermoor» and «The Monastery»
Ekaterina I. Kolosova
Institute of Scientific Information for Social Sciences, Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia kolosova@inion.ru
Abstract. The article considers Walter Scott's critical views of the Gothic literary tradition, which he set out in
the preface to H. Walpole's The Castle of Otranto. The use of the White Lady figure, folk legends and ballads in The Bride of Lammermoor and The Monastery is analyzed to show how the writer refers to his national history and tradition, thereby establishing a special Scottish version of gothic.
Keywords: Walter Scott, Horace Walpole, Scottish Gothic Novel, Gothic, supernatural, mystic, horror, White Lady,
ballad
For citation: Kolosova, E. I. (2022). Genuine mysticism, true story: ballads, legends and the image of the White
Lady in W. Scott's «The Bride of Lammermoor» and «The Monastery». Vestnik of Moscow State Linguistic University. Humanities, 6(861), 144-150. 10.52070/2542-2197_2022_6_861_144
введение
С романами Вальтера Скотта (1771-1832) в британскую литературу входит новый жанр - шотландский готический роман. Как считают некоторые исследователи, он обладает рядом отличительных особенностей. Й. Дункан заметил, что в шотландском готическом романе всегда присутствует национальное (будь то отражение шотландского колорита или исторических и политических реалий) и сверхъестественное (обращение к балладной традиции, легендам, народным суевериям) [Duncan, 2012, c. 123-124]. В шотландских готических романах, в отличие от английских, описывались события исторического прошлого, и по этой причине, на первый взгляд, может показаться, что шотландские авторы дистанцировались от злободневных тем и событий. Однако, используя исторический материал, они осмысляли и современность. Все эти черты, несомненно, присутствуют и в романистике Скотта, несмотря на то, что сам писатель подвергал готическую литературную традицию серьезной критике.
Важную для готической литературы категорию прекрасного Скотт понимал иначе, нежели просветители. В отличие от своих учителей-философов (Ф. Хатчесона и Д. Юма) он не настаивал на строгой связи чувства эстетического наслаждения с рациональным началом и процессом познания. Просветители полагали, что, прежде всего, воспитывает вкус и доставляет наслаждение эстетическая гармония, та идеальная красота, к которой стремилось еще античное искусство. В противоположность этому Скотт в романтическом духе считал прекрасной «варварскую» средневековую культуру и все, что было овеяно духом прошлого. Однако именно с просветительских позиций писатель подверг переосмыслению представление об эстетической ценности «готического» пейзажа. Созерцание старинных развалин замков предполагало в готической традиции меланхолические размышления о величии прошлого, но модные в конце XVIII в. сооружения в старинном духе, по убеждению писателя, уже не содержали того духовного заряда, который был в подлинной, стремящейся к божественной гармонии, готике.
взгляд в. скотта на эстетику готической литературы
Свою позицию Скотт изложил в предисловии к роману Х. Уолпола «Замок Отранто» (The Castle of Otranto, 1764) [Скотт, 1967]. В 1811 г. он писал, что в XVIII в. невозможно было возвести готическое здание, которое вызывало бы у современников
чувство, появляющееся при соприкосновении с аутентичным средневековым сооружением: «Оно может быть величественным или мрачным, оно может внушать нам возвышенные или печальные мысли, но оно не пробудит в нас ощущения мистического ужаса, неотделимого от зал, где звучали голоса наших далеких предков, где раздавались шаги тех, кто давным-давно сошел в могилу» (пер. Е. В. Шора) [Скотт, 1967]. По мнению писателя, новейшая мода не пощадила старинную архитектуру, устранив из нее те мнимые изъяны, которые усиливали чувство мистического ужаса. Он приводит в качестве примера одну из немногочисленных старинных усадеб с «огромными и нелепыми фигурами, едва проступающими на поблекших гобеленах» и «едва различимыми во мгле портретами древних рыцарей, некогда знаменитых своей доблестью» [там же] и говорит о том, что одной ночи в подобной обстановке было бы достаточно, чтобы ощутить отличие подлинной старины от новомодных попыток реконструкции.
Эстетике литературной готической традиции, по Скотту, не хватало подлинности. Так, он критиковал Уолпола за обилие сверхъестественных элементов в «Замке Отранто», которое мешало «современному читателю» воспринимать сюжет романа всерьез: «Но у нас иные привычки, чувства и верования, и преходящее, хотя и яркое впечатление, -это все, к чему сводится воздействие волшебной сказки на ум нашего современника, даже если он наделен весьма живым воображением. Громоздя чудеса на чудеса, м-р Уолпол рискует вызвать самый нежелательный для него результат - пробудить la raison froide, тот холодный здравый смысл, который он по справедливости считал злейшим врагом искомого им эффекта» [там же]. Это неприятие холодного здравого смысла побуждает Скотта отвергнуть просветительскую идею способности разума подчинить себе всю культуру целиком и объяснить любые явления. Его концепция исключала рациональное объяснение сверхъестественного. В противоположность Вальтеру Скотту А. Радклиф стремилась объяснить в финале своих произведений иррациональное естественными причинами, и именно за это Скотт упрекал ее. В его представлении, данный подход чужд подлинному духу Средневековья. Люди Средневековья не искали объяснения суевериям, а значит, любая рационализация выглядит неправдоподобной. Анна Радклиф, напротив, совмещала повествование о невероятных событиях с попытками их разумно объяснить: «Миссис Рэдклифф, чье имя должно произносить с уважением, обычно воздаваемым таланту, постаралась осуществить компромисс между этими двумя различными типами повествования, объясняя в
последних главах своих романов все чудеса естественными причинами. Против такого усовершенствования готического романа можно выставить столько возражений, что мы лично склонны предпочесть, как более простую и впечатляющую, повествовательную манеру Уолпола, который рассказывает о сверхъестественных событиях с точки зрения людей одиннадцатого или двенадцатого столетия, охотно веривших в чудеса»1 [Скотт, 1967].
Принципы, по которым сверхъестественное включалось в картину мира средневекового человека, Скотт разъяснял с опорой на целый комплекс взаимосвязанных обстоятельств, в первую очередь, обращая внимание на состояние науки, на уровень научных знаний и отсутствие доступного образования для низших сословий. Суеверия виделись писателю исторически обусловленной частью человеческого сознания. Исходя из этого, писатель оценивал и художественные произведения, повествующие об историческом прошлом. Так, в предисловии к «Замку Отранто» писатель приходит к выводу о том, что мотивы сверхъестественного должны оставаться неотъемлемой частью исторического метода, хотя и в умеренных количествах, чтобы способствовать более точному воспроизведению психологии избранного для повествования периода. Чтобы достоверно передать дух времени и вызвать нечто сродни мистическому страху, «... форма и содержание всей истории должны наилучшим образом способствовать действию главной пружины интереса» [Скотт, 1967]. Как и в псевдоготической архитектуре XVIII в., которую Скотт критиковал за отсутствие подлинности вследствие слишком рьяного «устранения мнимых изъянов» [там же], в художественном повествовании недостаток сверхъестественных элементов, как и, напротив, их нагромождение, могут привести к неверному воспроизведению исторического духа, поэтому писателю нужно следить за тем, чтобы избегать обеих крайностей.
категория сверхъестественного в романах в. скотта
Практически во всех романах Скотта найдется персонаж, владеющий магическим даром, изрекающий пророчества или проводящий колдовские ритуалы. В ряде произведений сверхъестественное и фантастическое не только создают исторический антураж, но и играют сюжетообразующую роль, что позволяет отнести их к жанру шотландского готического романа. Среди таких произведений - «Ламмермурская невеста» (The Bride of Lammermoor, 1819) и «Монастырь» (The Monastery, 1820).
1 Перевод В. Е. Шора.
Сюжет «Ламмермурской невесты» основан на реальной трагической истории, которую Скотт услышал в детстве от своей двоюродной бабушки по материнской линии Маргарет Суинтон. Прототипом Люси Эштон стала Дженет Далримпл (Janet Dalrymple), дочь известного государственного деятеля и юриста Джеймса Далримпла (1619-1695). Этот род знатных землевладельцев оказывал поддержку пресвитери-анцам-ковенантерам (выступившим в 1637 г. против внедрения англиканских обрядов в пресвитерианское богослужение), но Джэнет восстала против семейных принципов и заключила тайную помолвку с роялистом, лордом Ратерфордом (ум. 1664). Когда родители нашли своей дочери достойного на их взгляд жениха и начали подготовку к свадьбе, Джэнет пришлось во всем сознаться. Мать заставила ее отказаться от данного Ратерфорду обета, что привело к трагическим последствиям: в брачную ночь Джэнет в порыве безумия ранила мужа кинжалом, а спустя две недели умерла, так и не придя в чувство2. Помимо устных рассказов об этом происшествии Скотту были известны письменные свидетельства из «Воспоминаний» (Memorials) Роберта Лоу (1787-1874) и «Сатиры семьи Стэрз» (Satyre on the Familie of Stairs) У Хэмилтона, которые привнесли в изложение этой истории сверхъестественный элемент.
В романе Скотт переносит событие из 1669 г. в более позднее время, непосредственно предшествовавшее Англо-шотландской унии (1707). Трагическая история Люси Эштон разворачивается на фоне постоянной угрозы восстания якобитов, поддерживаемых Францией; эта совокупность трагических обстоятельств усугубляется отсутствием самостоятельного шотландского правительства. Скотт создает общую тревожную атмосферу романа, используя мистику, легенды и предсказания, восходящие к англо-шотландскому фольклору.
Сверхъестественный элемент начинает вплетаться в полотно романа со знакомства читателя с семейством Рэвенсвудов. Старый слуга Калеб Балдерстоун предостергает своего хозяина от посещения поместья Эштонов, поскольку существует старинное пророчество, якобы произнесенное знаменитым Томасом Рифмачом:
Когда последний Рэвенсвуд приедет в Рэвенсвуд И мертвую деву невестой его назовут, В зыбучих песках Келпи оставит он коня, И древнее его имя исчезнет с этого дня. 3
Это пророчество о гибели рода является мистификацией: письменных свидетельств о том,
2 См.: Coleman O. P The Dalrymple Legend in The Bride of Lammermoor /
Review of English Studies. No. 19, 1943. p. 51-58.
3Зд. и далее пер. М. Шерешевской [Скотт, 1993а, с. 207].
что эти слова некогда произнес шотландский бард, не существует. В традиционных представлениях отступление от народной мудрости, передаваемой из поколения в поколение, грозило неминуемой расплатой, и Скотт использует фигуру Рифмача для усиления эффекта надвигающейся угрозы.
Наряду с пророчеством Томаса Рифмача звучит недоброе предсказание слепой Элис, пожилой дамы, обладающей даром ясновидения: «Бегите отсюда! И если небесная кара должна обрушиться на дом злодея, то пусть не вашею рукою свершится божий суд» (Скотт В. Ламмермурская невеста. 1993. С. 226). Обратим внимание на то, что Элис не имеет четкой национальной идентичности. Она родилась и провела раннюю молодость в Англии, но на момент повествования уже шестьдесят лет живет в Шотландии и испытывает привязанность к новому дому. Персонажи, объединяющие в себе черты английской и шотландской культуры, в совокупности являются для В. Скотта важным проводником идеи мирного сосуществования Англии и Шотландии, которого писатель желал (и стремился его приблизить на посту президента Эдинбургского королевского общества). Эдгар отказывается следовать наставлениям Элис, полагая, что ее пророчество не имеет под собой никаких рациональных оснований, и тем самым совершает фатальную ошибку. После смерти слепой предсказательницы на смену ее «белой» магии приходит настоящее колдовство трех ведьм, которые «словно вороны, почуявшие падаль ... вели между собой нечестивую беседу» (Скотт В. Ламмермурская невеста. 1993. С. 444). Энни Уинни, Эйлси Гурли и безымянная разбитая параличом старуха (их образ заставляет вспомнить шекспировского «Макбета») готовят тело усопшей к похоронам и повторно предсказывают скорую смерть Эдгара.
В «Ламмермурской невесте», как и в «Монастыре», который открывает цикл романов «Рассказы из Бенедиктинских источников» (Tales from Benedictine Sources), появляется фольклорный образ Белой Дамы. В англосаксонской, германской и других традициях существует великое множество легенд с ее участием, в которых нередко повторяется сюжет о том, что Дама является призраком юной девушки, погибшей после заключения неугодной семье помолвки. В раннем германском фольклоре она появлялась в виде живого человека на фоне заброшенной сельской местности, а сама женщина, ставшая призраком в результате убийства (или самоубийства), могла быть невысокого социального происхождения. В более поздних германских легендах Белая Дама появляется исключительно в старинных фамильных замках. Ее визиты часто трактовались как
предупреждение о смерти кого-либо из членов семьи, но наряду с этим она считалась и могущественным духом - покровительницей рода. Один из популярных вариантов легенды повествует о том, как обитатели замка Хантли несколько раз замечали загадочный призрак, причем, как правило, в тех местах, где позднее умирал один из членов семьи. По одной из версий, это был призрак девушки из семьи Лион, которая жила в замке в XVII в. В наказание за связь со слугой она была заключена в одну из башен. Через некоторое время узница умерла, но ее дух остался скитаться в мире живых [Beck, 1970].
В «Ламмермурскую невесту» Скотт встраивает легенду из раннего германского фольклора: он сближает образ слепой Элис с Белой Дамой. В XXIII главе, уезжая от Эштонов, Эдгар мысленно погружается в прошлое и невольно вспоминает предсказание Элис. В тихой местности близ ее дома конь Эдгара вдруг встает на дыбы, словно почуяв чье-то незримое присутствие, и затем персонаж становится жертвой оптического обмана: «Женщина, словно услышав его призывы, обернулась, и к величайшему своему изумлению Рэвенсвуд увидел перед собой совсем не Люси, а слепую Элис. Необычайный наряд ее, скорее напоминавший саван, нежели женское платье, вся ее, как ему казалось, неясно очерченная фигура, а главное, то обстоятельство, что слепая, немощная старуха повстречалась ему на таком далеком - если учесть ее недуги - расстоянии от дома, - всё это наполнило сердце Рэвенсвуда неизъяснимым страхом» (Скотт В. Ламмермурская невеста. 1993. С 276-277). В XXXI главе мы находим искаженный пересказ старой ведьмой Гурли «встречи» Эдгара с Белой Дамой, после которого рассудок Люси окончательно помутился: «Наконец, она поведала Люси о призраке, явившемся Рэвен-свуду в лесу, используя преувеличенные слухи, ходившие об этом происшествии ... мысль о том, что злой рок тяготеет над ее несчастной любовью, овладела всем ее существом» (Скотт В. Ламмермурская невеста. 1993. С. 352).
В «Ламмермурской невесте» Скотт изображает Белую Даму, следуя фольклорным представлениям об этом призраке. Встреча Эдгара со слепой Элис, овеянная мистическим ужасом, в пересказе Гур-ли становится для Люси откровением, к которому она оказалась не готова. Иначе образ Белой Дамы раскрывается в «Монастыре», где ей отводится роль одного из ключевых персонажей. Работая над ее образом, Скотт обратился не только к фольклорным источникам, но и к знаменитой повести Ф. де ла Мотт Фуке (1777-1843) «Ундина» (Undine, 1811). Героиня Фуке олицетворяет собой взаимное противостояние мистического и естественного,
природного начал, в котором естественное (человеческое) одерживает верх, порядок побеждает хаос стихии, а христианская религия торжествует над язычеством. В предисловии Скотт объясняет, что публика стала относиться с недоверием к простонародным и «грубым» шотландским суевериям, поэтому обращение к героям германо-скандинавской мифологии, о которых писал Фуке, показалось ему разумным художественным решением. Однако он не мог отступить слишком далеко от шотландских традиций, поэтому выбрал в качестве «компромиссного» сверхъестественного персонажа Белую Даму, которую сблизил с образом Ундины. Кроме того, в романе Белая Дама больше не является «безликим» зловещим призраком. Скотт наделяет ее непростым нравом, который самим автором в предисловии оценивается следующим образом: «Исходя из этих представлений о воображаемых духах стихий, Белая дама Эвенелов была изображена автором на страницах повести, ей посвященных, как существо непостоянное, капризное и изменчивое. Она проявляет интерес и благосклонность к семье, с которой связана ее судьба, но относится с насмешкой и даже в какой-то степени с недоброжелательством к прочим смертным...» (Скотт В. Монастырь. 1993. С. 13). В «Монастыре» Белой Даме отводится созидательная роль, и это перекликается с характеристикой призрака из более поздних германских легенд: она помогает персонажам, подсказывая верный путь, и даже исцеляет сэра Пирси Шафто-на после поединка с Хэлбертом.
Скотт подчеркивает принадлежность образа Белой Дамы к шотландскому фольклору, используя элементы балладной традиции. Балладным элементом в романтических произведениях В. Скотта нередко является неожиданное вмешательство таинственных, мистических сил в ход повествования. Так, пересекая мост на пути в монастырь Кеннаквайр (прообразом которого является знаменитое аббатство Мелроуз), отец Филипп замечает одиноко сидящую у воды девушку. Предположив, что она нездешняя, монах пытается объясниться с ней жестами и предлагает довезти до селения. Девушка принимает предложение, но как только оба взбираются на лошадь, животное пугается, из-за чего отец Филипп со спутницей падают в реку. Как и в «Ламмермурской невесте», первым на присутствие сверхъестественного духа реагирует конь, что также является распространенным народным суеверием, бытующим в разных культурах, в том числе и славянской. В воде безмолвная девушка меняет свой облик, оборачиваясь духом Белой Дамы, и исполняет балладу, которая, наконец, разрушает языковой барьер между ней и монахом:
Плывем мы весело, блещет луна, И тенью и светом река полна... Водовороты спят под скалою, Так тихо над темною глубиною. Келпи поднялся из бездны вод, Он факел смерти зажег, и вот Смотри, монах, и смешно тебе станет, Коль злобная харя в лицо тебе глянет! (Скотт В. Монастырь. 1993. С 116)
Это авторская баллада «На реке Туид» (On Tweed River). В первой строфе призрак призывает ворона - птицу, наделенную в шотландском фольклоре вековой мудростью. Желая отомстить за потревоженный сон своих птенцов, ворон произносит слова, отсылающие к знаменитой шотландской балладе «Два ворона» (The Twa Corbies), в которой птицы предвкушают свое зловещее пиршество:
Кто будит птенцов моих? - ворон грозится, -Мой клюв его кровью с зарей обагрится! Я труп посиневший, распухший люблю, С угрем и со щукой его разделю! (Скотт В. Монастырь. 1993. С. 116)
Образы из балладной имитации сближаются также с датской балладой «Царь Воды» (The Water King), которую Теодор исполняет в финале готического романа «Амбросио, или Монах» (The Monk: A Romance, 1796) М.Г. Льюиса (1775-1818); к тому же льюисовский царь воды подстраивает кораблекрушения и утягивает тонущих моряков за собой на дно, что тоже перекликается с эпизодом встречи отца Филиппа с Белой Дамой:
Журчал поток, катя волну, Цветы смотрели в глубину. Краса между цветами там Шла, напевая, в Божий храм И отраженную волной Ее увидел Водяной. Он к матери своей спешит, И ведьме так он говорит... (Льюис М. Г Монах. 1993. С168)
Белая Дама также знакомит своего слушателя с духом водной стихии - Келпи, укутанным в водоросли призраком-андрогином из восточно-шотландских баллад. В балладе Скотта это эфирное существо говорит заключительное слово, благословляя тех, кто помогает подманить жертв, и предсказывает торжество смерти:
Спасибо сторожу, мост закрыт! Исчезнут все в глубине бездонной:
Поп и мирянин, монах и влюбленный!
(Скотт В. Монастырь. 1993. С 117)
«Монастырь» является, прежде всего, романом, в котором осмысляется феномен Реформации. В предисловии Скотт признается, что преследовал цель осмыслить феномен Реформации в Шотландии и сопоставить католицизм с протестантизмом: «Автор полагал, что столкновение на жизненном пути двух таких фанатиков [Скотт подразумевает идейное столкновение отца Евстафия и протестантского проповедника Генри Уордена. - Прим. Е. И. Колосовой] может породить интересное развитие сюжета и даст возможность соотнести истинную ценность этих людей с их страстями и предрассудками»1 (Скотт В. Монастырь. 1993. С. 4). Изображенным в романе событиям предшествовали разрыв английского короля Генриха VIII с Римско-католической церковью, подчинение Ирландии и Уэльса Англии и вызвавшая отчаянное сопротивление шотландцев и католической церкви помолвка юного наследника Генриха Эдуарда с еще более юной шотландской королевой Марией Стюарт ради укрепления власти английской короны в Шотландии.
Сюжет романа развертывается в годы, предшествующие шотландской Реформации, сразу после катастрофического поражения шотландцев от армии Генриха VIII в битве при Пинки (1547). Помимо англо-шотландского противостояния для сюжета романа важно и внутреннее разделение Шотландии на католиков, которые выступали за «старый союз» с Францией, и зарождающуюся протестантскую партию, которая стремилась к более прочным связям с Англией.
Для создания подлинного исторического антуража Скотт обратился к «Истории Шотландии во времена правления королевы Марии и короля Якова VI» (The History of Scotland during the Reigns of Queen Mary and of King James VI, 1759) У. Робертсона (William Robertson, 1721-1793) и «Истории реформации в Шотландии» (The History of the Reformation in Scotland, 1586-1587) Дж. Нокса (1510-1572). Для наиболее убедительного изображения монашеского быта писатель опирался на труд Т. Дадли Фосбрука (1770-1842) «Британское монашество» (British Monachism, 1802). Следуя своей идее невозможности подлинного исторического повествования без обращения к сверхъестественному, Скотт связывает исторический пласт повествования с мистическим с помощью образа Белой Дамы.
Поступки Белой Дамы неразрывно связаны с религиозными воззрениями героев, с которыми она взаимодействует на протяжении романного
1 Зд. и далее пер. М. А. Колпакча, В. Д. Метальникова.
сюжета. Призрак поочередно, хотя и в разной степени, то помогает набирающему популярность протестантизму через Генри Уордена, то защищает увядающее католичество в лице слабого аббата Бонифация и отца Филиппа или бесстрашного, но такого же невлиятельного отца (впоследствии игумена) Юстаса. Так, с помощью Белой Дамы происходит положительная трансформация характера одного из главных героев, Хэлберта Глендининга, который прежде был большим любителем риска, охоты и опасных поединков, а после обрел решительность и поступил на службу к графу Мерри. Он первым догадался, каким образом и где можно встретить Белую Даму. Очевидно, что симпатии повествователя принадлежат приверженцам новой, более «прогрессивной» протестантской веры. На протяжении всего романа католическим монахам противостоит благородная вдова леди Эвенел, образ которой символизирует первых «умеренных» шотландских реформаторов. В идейном столкновении отца Евстафия и протестантского проповедника Генри Уордена также выигрывает последний, так как оказывается более смелым и последовательным в своих действиях. Ч. Т. Мэй обратил внимание на то, что именно через фигуры «преображенных» Мэри Эвенел и Хэлберта Генди-нинга Скотт демонстрирует благотворное влияние религиозных преобразований [May, 2015].
заключение
Таким образом, Скотт сочетает исторические реалии, предшествовавшие реформации («Монастырь») или англо-шотландской унии («Ламмермурская невеста»), с системой мотивов классического готического романа, включающей в себя не только сверхъестественные явления, но и таинственное прошлое, проклятие, предопределяющее судьбу персонажей, специфическую обстановку (замки и монастыри, живописные природные ландшафты). С перечисленными феноменами смысла в традиционном готическом романе согласуются следующие особенности текста: встроенные в прозаический текст поэтические фрагменты, ненадежный повествователь и пр. Обладая исключительным чувством истории и пониманием человеческой психологии, Скотт использует в своих произведениях категорию сверхъестественного таким образом, что читатель остается в сомнениях и до самого конца повествования так и не может точно определить, действительно ли писатель изображает нечто потустороннее, сам в это веря, или же описанное потенциально получает у автора рациональное объяснение. Своего рода игра потусторонних сил с событиями и явлениями земного
порядка отвечает определению категории фантастического, которое дал Ц. Тодоров во «Введении в фантастическую литературу» (1968). Фантастическое, по Тодорову, подразумевает постоянную неуверенность читателя в правдивости описываемых событий, по ходу которых двойственность изображаемого объекта до самого конца повествования волнует читателя: «Фантастическое существует, пока сохраняется эта неуверенность; как только мы выбираем тот или иной ответ, мы покидаем сферу фантастического и вступаем в пределы соседнего жанра - жанра необычного или
жанра чудесного. Фантастическое - это колебание, испытываемое человеком, которому знакомы лишь законы природы, когда он наблюдает явление, кажущееся сверхъестественным» (пер. Б. Нарумова) [Тодоров, 1997, с. 25]. Скотт стремился именно к этой двойственности, к эффекту мистического ужаса, подобного соприкосновению с аутентичным историческим сооружением, о котором он писал в предисловии к «Замку Отранто». Вместе с тем писатель обращается к своей национальной истории и традиции, тем самым утверждая особый шотландский вариант готики.
список источников
1. Duncan I. Walter Scott, James Hogg, and Scottish gothic // Punter D. A new companion to the gothic. New York : John Wiley & Sons, 2012. P. 123-134.
2. Скотт В. О «Замке Отранто» Уолпола // Литературные памятники. 1967. URL: http://lit-prosv.niv.ru/lit-prosv/ articles-eng/valter-skott-o-zamke-otranto.htm (дата обращения 1.10.2021). Печ. по изд.: Уолпол. Казот. Бек-форд. Фантастические повести / подгот. издания В. М. Жирмунский, Н. А. Сигал. Ленинград: Наука, 1967.
3. Beck J. The White Lady of Great Britain and Ireland // Folklore. 1970. Vol. 81, N 4. P. 292-306.
4. May Ch. T. Sir Walter Scott's The Monastery and the representation of religious belief // Studies in Scottish literature. 2015. Vol. 41, N 1. P. 191-208.
5. Тодоров Ц. Введение в фантастическую литературу. М.: Дом интеллектуальной книги, 1997.
references
1. Duncan, I. (2012). Walter Scott, James Hogg, and Scottish gothic. In D. Punter, A new companion to the gothic (pp. 123-134). New York: John Wiley & Sons.
2. Skott, V. O «Zamke Otranto» Uolpola = Introduction to The Castle of Otranto. URL: http://lit-prosv.niv.ru/lit-prosv/ articles-eng/valter-skott-o-zamke-otranto.htm . (In Russ.)
3. Beck, J. (1970). The White Lady of Great Britain and Ireland. Folklore, 81 (4), 292-306.
4. May, Ch. T. (2015). Sir Walter Scott's The Monastery and the representation of religious belief. Studies in Scottish literature, 41 (1), 191-208.
5. Todorov, Ts. (1997). Vvedenie v fantasticheskuiu literaturu = Introduction to fantasy literature. Moscow: Dom intellektual'noi knigi. (In Russ.)
информация об авторе
Колосова Екатерина Игоревна
младший научный сотрудник отдела литературоведения
Института научной информации по общественным наукам Российской академии наук
information about the author
Kolosova Ekaterina Igorevna
Junior researcher, Literary Studies Department,
Institute of Scientific Information for Social Sciences of the Russian Academy of Sciences
Статья поступила в редакцию 12.04.2022 The article was submitted 12.04.2022 одобрена после рецензирования 11.05.2022 approved after reviewing 11.05.2022 принята к публикации 16.05.2022 accepted for publication 16.05.2022
