CC BY
122
Е.А. Нарочницкая Подъем Азии и Европа
Аннотация. В статье анализируются рост значения Азии в глобальной экономике и политике, особенности и перспективы геополитического развития азиатского макрорегиона, а также влияние этих факторов на структуру и характер международных отношений, место Европы в мировом балансе сил и ее внешнеполитические задачи.
Abstract. The article considers the rise of Asia in global economy and politics, providing perspectives on Asian geopolitical dynamics as well as their implications for international relations system, for Europe's place and its foreign policy imperatives.
Ключевые слова: подъем Азии, «век Азии», будущее Европы, Евросоюз, политика Европы, мировой баланс сил, многополярность, мироустройство в ХХ в., глобальная конкуренция, геополитическое соперничество, интеграционные процессы, имидж ЕС.
Keywords: rise of Asia, «Asian century», Europe's future, European Union, European policy, global balance of power, multipolarity, international order in the XXI century, global competition, geopolitical rivalry, integration processes, EU image.
Отчетливый рост значения и влияния Азии в мировой экономике и политике - один из главных трендов нашего времени. Этот процесс наметился еще в конце ХХ столетия и явно продолжится в обозримой перспективе. «Необратимое возвышение Азии», «мировая ось смещается на Восток», «азиатский
ренессанс1», «будущее принадлежит Азии» - подобные тезисы прочно закрепились и в экспертных исследованиях, и в информационном пространстве. Символ актуальности этого дискурса -признание, которого удостоился один из его ярких представителей, автор книги «Новое азиатское полушарие: Неодолимый сдвиг мирового центра силы на Восток» Кишор Махбубани2. В 2010 г. престижный американский журнал «Foreign Policy» включил его в список 100 самых интеллектуально влиятельных людей мира в качестве «голоса нового азиатского века».
Что еще важнее - тема подъема Азии наполняется все более широким и весомым содержанием при обсуждении векторов развития далеко не только самого Востока или Юга. «Азиатский компонент» стал одним из стержневых в прогнозных оценках будущего глобальной экономики и демографии, международных отношений, политического мироустройства, глобализации. Начинает он присутствовать и на поле общественных теорий, меняя представления о модернизации, универсализме, капитализме, демократии, соотношении культуры и общественных институтов, других ключевых концептах, включая модели организации общества в XXI в.
Для Европы, которая на протяжении последних столетий во многом определяла политическую карту планеты, диктовала свои стандарты и считала себя воплощением магистрального направления истории, его безусловным авангардом, подъем огромного, культурно отличного азиатского мира означает больше, чем для кого бы то ни было. Мотив исторического вызова извне - в дополнение к кризису внутреннему - заметно усилился в экспертно-политическом пространстве ЕС, выйдя в последнее время за пределы узкого круга интеллектуальной оппозиции. Мотив этот пронизывает, например, представленный в мае 2010 г. официальный
1 Все чаще вспоминают факт, который в европоцентричном мире долгое время оставался известен лишь узкому кругу специалистов: в течение нескольких веков до начала XIX столетия крупнейшими экономическими державами планеты были Китай и Индия.
2 Mahbubani K. The new Asian hemisphere: The irresistible shift of global power to the East. - N.Y.: Public affairs, 2008. (К. Махбубани - бывший представитель Сингапура при ООН, декан Школы государственной политики Национального университета Сингапура, регулярно публикуется в ведущих западных изданиях.
доклад «Проект Европа-2030. Вызовы и возможности» - важнейший концептуальный документ, подготовленный по поручению Совета ЕС специально созданной «группой мудрецов» под председательством бывшего премьер-министра Испании Филиппе Гонсалеса. «...В ближайшие 50 лет, - говорится в докладе, - видимо, решится, будет ли Европа играть роль влиятельного глобального актора или, наоборот, Союз и его государства-члены ожидает маргинализация и превращение в малозначимый западный полуостров Азиатского континента» [Project Europe, 2030, p. 12].
Насколько обоснованны утверждения о надвигающейся эпохе Азии? Как именно меняются сравнительные позиции Европы и Азии в мировом балансе сил? Какие структурные сдвиги это влечет в международной системе и как эти сдвиги соотносятся с европейскими интересами, ценностями и возможностями? В чем состоят внешнеполитические приоритеты европейских государств и Евросоюза в контексте «азиатского вызова»? Как он может сказаться на отношениях Европы с США и Россией, на судьбе европейского интеграционного проекта? Список неизбежно встающих вопросов такого плана длинен, все они многоаспектны, и в данной статье очерчиваются лишь определенные контуры этой обширной темы.
Грядет ли «век Азии»
Представления о наступлении «века Азии» опираются прежде всего на экономические успехи азиатских государств. Больше всего поражают «не имеющие прецедента в истории» [Mahbubani, 2010] темпы роста двух азиатских колоссов - Китая и Индии. В 2000-2009 гг. их экономика росла в среднем на 9,9 и 7,3% соответственно [Friedberg, p. 27]. Если Китай называют «глобальной фабрикой», то за Индией закрепилось имя «глобального офиса» - настолько впечатляющи ее успехи и позиции в сфере производства и экспорта компьютерного программного обеспечения.
Да и весь макрорегион опережает остальной мир по средним темпам экономического развития. «В экономическом плане происходит монументальное перераспределение мощи» - так оценивалось прогрессирующее увеличение доли Азии в производстве мирового продукта в ежегодном издании Фонда Шумана «О положении в Евросоюзе» 2009 г. [Gnesotto, p. 71]. В реальности под влияни-
ем разразившегося кризиса увеличение оказалось даже стремительнее, чем прогнозировалось совсем недавно. По последним данным, доля Азии в глобальном ВВП подскочила с 33% в 2000 г. почти до 40% уже в 2010 г. [Бпе^ег^ р. 27].
Всестороннего анализа заслуживает тот факт, что так называемый глобальный финансово-воспроизводственный кризис в гораздо меньшей степени поразил динамично развивающиеся страны Юга, чем Север, в особенности чем Евросоюз. В 2009 г. ВВП ЕС-27 сократился на 4,2%, промышленное производство - на 13,8, в США падение составило соответственно 2,6 и 9,3%. В Китае же наблюдалось всего лишь замедление роста до 8,7% (ВВП) и 11,4% (в промышленности). Хорошие результаты показала Индия - +5,7 (ВВП) и + 6,7% (промышленность) [Основные показатели мировой экономики].
О детальной интерпретации столь неравномерного воздействия кризиса экономисты спорят. Но очевидно: рост развивающихся азиатских экономик уже заметно меньше привязан к конъюнктуре американского рынка, всей зоны ОЭСР, чем в последней трети ХХ в., когда этот рост начинался, он приобрел собственную динамику и внутренние факторы устойчивости. Напротив, именно страны Азии и Латинской Америки оказались в последние два года локомотивом преодоления рецессии в мировой экономике; от их экономического положения, особенно от возможностей Китая, все больше зависит американская экономика.
Особое впечатление производят быстрое укрепление позиций стран Азии в высокотехнологичных секторах экономики, сокращение их зависимости от импортных технологий и с недавних пор их собственные научно-технические программы. В Европе следят за этим с повышенным беспокойством, тем более что отставание в инновационной области от традиционных конкурентов из США и Японии давно считается слабым местом европейского бизнеса. К 2025 г. на Китай и Индию будет приходиться 20% всех ведущихся в мире НИОКР, рейтинги Европы падают - наперебой предостерегают европейские эксперты, журналисты и политики [см., например: 1аше1:, р. 239-240; Спе80й0, р. 743; КоввеШ & УаЫаШего]. Жестко-негативно оцениваются перспективы инновационной конкурентоспособности ЕС и в «Проекте Европа-2030»: «Нас опережают другие регионы благодаря более высокому уров-16
ню инвестиций в исследования, развитие технологий и инновации. Ожидается, что к 2030 г. на передней линии научно-технического развития окажется Азия» [Project Europe, 2030, p. 11].
Проигрывая по динамике прежде всего валовых (и некоторых качественных) показателей, объединенная Европа остается тем не менее, как не забывают подчеркнуть еврооптимисты, «первой производительной зоной мира» [Jamet, p. 190]. По величине ВВП на душу населения европейцы еще долго будут иметь огромное превосходство: в Азии лишь Япония и Тайвань входят в третий десяток мировых лидеров по этому показателю.
Несмотря на колоссальный социально-экономический рывок, в подавляющем большинстве азиатских стран, включая Китай и Индию, сохраняется крайне неоднородная структура хозяйства, «сочетающая достаточно совершенные и эффективные приемы и способы производства с менее изощренными, традиционными и полутрадиционными» [Белокреницкий]. По терминологии международных организаций, все азиатские регионы и государства, кроме Японии, по-прежнему относятся к «менее развитым» либо к «странам с формирующимися рынками».
Однако специфика нынешнего развития даже самых успешных из этих стран плохо умещается в традиционных определениях. В поисках более адекватного термина американский политолог и экономист индийского происхождения Параг Ханна предложил назвать их «вторым миром». «Второй мир» в его концепции - это государства разных регионов, «про которые можно с равным успехом сказать, что они бедны и богаты, развиты и недоразвиты, сверхсовременны и отсталы, космополитичны, выстроены на племенных началах - и все это в одно и то же время». Причем «это не какое-то переходное состояние между «первым» и «третьим мирами». Скорее речь идет о. перманентном порядке вещей, когда не государство в целом коллективно определяет победителей и проигравших, а отдельные города или корпорации» [Ханна]. Но такой порядок означает не просто неравномерное развитие, а совершенно новый, как бы «дисперсный» тип развития, возможный лишь в эпоху глобализации.
Так или иначе, на фоне изобилующих в Азии явлений отсталости, в том числе таких кричащих, как абсолютная бедность, эпидемии, неграмотность, массовая безработица, на фоне характерных
для большинства азиатских стран колоссальных диспропорций в доходах, социальных и региональных дисбалансов, нарушений личных и гражданских свобод, превосходство «первого мира» и его европейской части выглядит далеко не столь поколебленным. В конце концов, Евросоюз остается ареалом относительного благосостояния и социальной защищенности, гарантированного мира, верховенства закона, сравнительно эффективной демократии, а также продвигающегося при всех трудностях интеграционного эксперимента, обеспечивающего Европе определенную степень консолидированности и даже субъектности.
Но у Европы помимо «морального спада», охватившего ее в последние годы на почве рецессии и по ряду иных преодолимых причин, есть фундаментальные системные проблемы: демографический упадок1, неразрешимые дилеммы иммиграции, постмодернистский мировоззренческий декаданс и, как следствие, тенденции к эрозии ее главных достояний - материального процветания, содержательного демократического процесса, социальной солидарности и богатейшей культуры. «Впервые за последний период в истории Европы появились широко распространенные опасения, что поколение нынешних детей будет хуже обеспечено, чем их родители», - бьют тревогу авторы «Проекта Европа-2030» [Project Europe, 2030, p. 11]. Давняя дискуссия о том, не вступила ли Европа на траекторию исторического «заката», вновь актуальна как никогда.
Азия же «восходит», причем во всех сферах общественной жизни, но восходит крайне мозаично, асинхронно, отдельными сегментами и зонами. И за пределами общей констатации подъема даже среднесрочное будущее ее стран и крупных регионов в большой степени неопределенно и вариативно. Контрасты и дисбалансы, громадный потенциал социальной, межэтнической, межрелигиозной, межгосударственной напряженности, умножаемый энергетикой политического пробуждения и перемен, - все это делает
1 В 1950 г. на Европейский континент (включая Россию) приходилось 22% мирового населения, в 2005 г. - уже 11, а к 2050 г. доля европейцев упадет до 7%. Главное же, Европа - единственный крупный регион, где население, даже несмотря на иммиграцию, будет сокращаться в абсолютных цифрах. При этом численность нетрудоспособных лиц старше 65 лет увеличится к 2030 г. почти вдвое [Project Europe, 2030, p. 11]. 18
здесь экстраполяцию линейно-поступательных трендов особенно уязвимой. Как образно сформулировал Зб. Бжезинский, «Азия объединяет в своем лице символ все более впечатляющего экономического успеха, социальный вулкан и воплощение политического риска» [Бжезинский, с. 145].
И все же азиатский ренессанс неостановим, считают очень многие, и на их стороне свои весомые аргументы. Одним из исходных в размышлениях на тему «азиатского века» стал тезис бывшего ректора Гарвардского университета Лоуренса Саммерса: «Впечатляющая модернизация азиатских экономик по значению стоит вровень с такими выдающимися вехами экономической истории, как Возрождение и промышленная революция» [Larry Summers Quotes].
Развивая мысль Саммерса, К. Махбубани добавляет, что происходящее в Азии по своим масштабам намного превосходит сдвиги в европейских обществах времен промышленной революции. Тогда население Европы впервые на протяжении жизни одного поколения почувствовало явное улучшение условий существования - примерно на 50%. В современной Азии это улучшение, по оценке сингапурского исследователя, измеряется 10 000%, создавая невиданную мотивацию для сотен миллионов людей [Mahbubani, 2010).
Катализирующий эффект, считает он, оказало, во-первых, то, что в Азии использовали западную помощь, усвоили и научились правильно применять «столпы западной мудрости». Во-вторых, экономический подъем и социальная трансформация, в частности резкое увеличение численности средних классов, произвели переворот в умах азиатских народов, внушили им самоуважение и уверенность в себе. «Окончательно исчезла колониальная менталь-ность», и этот психологический сдвиг оказался еще одним мощным мотором дальнейшего развития. В-третьих, азиатские элиты имеют возможность извлечь геополитические уроки из европейской истории. Многие сейчас предсказывают Азии то, что Европа уже прошла, - эпоху яростного соперничества и разрушительных войн и конфликтов. Собственно, в реализации таких сценариев состоит «ключевое препятствие, способное помешать возвышению Азии». Но азиатские государства хотят и могут избежать этого, присмат-
риваясь к интеграционному опыту европейцев, преодолевших вековую взаимную вражду [МаЪЪиЪаш, 2010].
Аргументы К. Махбубани резонны, хотя, конечно, неполны. Добавим, что свой вклад в происходящий в Азии рывок внесли не только западная, но и советская помощь и в целом фактор геополитического противостояния двух систем в годы «холодной войны». Огромную роль сыграла глобализация экономики - рост и либерализация товарных и денежных потоков, перераспределение инвестиций в пользу стран с дешевой рабочей силой и т.п. Что же касается повторения в Азии европейских сценариев классических войн, то их вероятность проблематична не только и не столько благодаря примеру Евросоюза. Гораздо важнее существенные отличия общего геополитического, военно-технического, экономического, институционального, ментального контекста международной жизни, разделяющие две разные эпохи.
Геостратегические перемены
Подъем Азии, и особенно стремительный рост азиатских держав-колоссов, наряду с самоутверждением других центров развития и возвращением на мировую сцену России, в свою очередь, уже сегодня вносит принципиальные перемены в общий геостратегический контекст, в котором приходится действовать и Европе. Фарид Закария в известной книге «Постамериканский мир» называет это третьим «тектоническим сдвигом власти» в истории. Фактически, пишет он, складывается новая международная система, в которой бывшие объекты и наблюдатели становятся подлинными субъектами, действующими исходя из собственных представлений и интересов [2акапа, 2008].
Еще пять-семь лет тому назад идея многополярности, давно популярная в России, на Востоке и в Латинской Америке, вызывала в евроатлантическом истеблишменте отпор или скепсис. В Соединенных Штатах превалировало мышление в логике однополярно-сти, будь то жесткое доминирование в духе Дж. Буша-мл. или рафинированные версии «либеральной империи» и «глобального лидерства» США, опирающегося на широкий пул союзников. В Европе предпочитали понятия многостороннего порядка, муль-тилатеральности, высказываясь тем самым за более кооперативный
стиль и повышение собственной значимости при общей ведущей роли Запада. Многополярная конфигурация отвергалась часто и на том основании, что она слишком нестабильна, неэкономна и рискованна в свете универсальных императивов безопасности и устойчивого развития, короче - нерациональна. Возможно, многополярность «нерациональна», но человечество не живет по законам схоластической рациональности.
К 2011 г. уже мало кто из серьезных профессионалов брался отрицать, что многополярность, или полицентричность, как бы к ней ни относиться, становится реальностью. Сегодня этот факт признают не только эксперты антиамериканской ориентации или стоящие вне течений интеллектуалы вроде Э. Тодда, а вполне репрезентативные лица и издания европейского «мейнстрима». «Появление мировых политических и экономических сил, таких как Китай, Индия, Россия, постепенно ведет к становлению многополярной международной системы», - констатировалось в 2009 г. в ежегодном докладе Фонда Шумана о положении ЕС [Grevi, p. 93]. Признание многополярности проникло и в официальный дискурс Евросоюза. «Возникает новый многополярный мир, - говорится в "Проекте Европа-2030". - Через 20 лет не только будет несколько полюсов силы, но и мировой центр тяжести окажется смещенным в сторону Азии, Большого Юга, новых государственных и негосударственных акторов, а также транснациональных институтов» [Project Europe, 2030, p. 11].
Да, это не та многополярность, которая приходила на ум на основании исторических образов европейской политики Нового времени, с ее сравнительно ясной, хотя и необязательно простой конфигурацией, более-менее четким балансом и характером отношений между державами-полюсами. Формирующаяся многополярность XXI в. отличается размытостью контуров, нечеткостью, неоднозначностью в соотношении сил, в границах между зонами каждого полюса, в характере отношений между ними, не говоря уже об особой подвижности и изменчивости всей системы. «Распределение мощи очень сильно варьируется в зависимости от политической сферы, будь то, например, военные потенциалы и военные расходы, экономические достижения, инновационный потенциал или обеспеченность природными ресурсами» [Grevi, p. 93]. Межгосударственный баланс - и так многомерный и вариативный -
осложняется беспрецедентным развитием сферы транснациональных отношений, в которой действуют разнообразные негосударственные акторы. Попытками отразить эту сложность стали альтернативные концепты «бесполярного» (Р. Хаас) и «межполярного» миров (Ж. Греви) - первая вызвала интерес, но признания ни одна не получила. Доминантой складывающейся конфигурации выступает все же полицентризм, многополярность. И огромную роль в этом играет становление азиатских центров силы, оказывающее самое большое влияние на баланс в межгосударственных отношениях.
Глобализация принесла рост взаимосвязанности и взаимозависимости частей мира. Однако большая взаимозависимость не сопровождается большей регулируемостью и предсказуемостью, как то рисовали «идеалистическая» школа международных отношений и те родственные ей течения (неолиберализм, неоинститу-ционализм), чей зенит влияния пришелся на 1980-1990-е годы. Взаимозависимость, даже если она исключает определенные формы противостояния, одновременно подстегивает конкуренцию, которая охватывает новые сферы и во многих случаях приобретает беспрецедентную интенсивность. Интеграция - «культовый» лозунг сегодняшней Европы, ее идеал, ее призыв к остальному миру -отчасти действительно происходит в глобальном масштабе. Но интеграция, признает бывший директор Института исследований безопасности ЕС Н. Гнезотто, идет рука об руку с конфронтацией [Gnesotto]. И, признавая это, европейцы начинают понимать, что кооперативно-конфликтный дуализм имманентно присущ наступившему этапу истории.
Вступление на международную авансцену новых азиатских игроков делает это особенно наглядным. На фоне быстро растущих экономических потребностей новых индустриальных стран и гигантского общего роста потребления разворачивается глобальное соперничество за энергоресурсы и другие природные богатства. По оценкам ЕС, к 2030 г. мировое потребление энергии увеличится на 50%, а ее источниками на 80% останутся ископаемые виды топлива. Большинство специалистов прогнозируют возникновение дефицитов углеводородов и важного минерального сырья. Для Европы, чья зависимость от импорта нефти и газа возрастет в 2030 г. до двух третей энергопотребления [Project Europe, 2030, p. 11], не-гарантированность доступа к сырьевой базе превращается в жиз-22
ненно важную проблему. Показательно, что в Европейской стратегии безопасности 2003 г. упоминалось лишь об «энергетической зависимости», но об угрозе «энергетической безопасности» речь не шла. Спустя пять лет «вызов энергетической безопасности» был добавлен к списку основных угроз Евросоюзу [Rapport...], а в «Проекте Европа-2030» вопрос этот занимает одно из первых мест [Project Europe-2030, p. 11].
Китай в 2020 г. будет импортировать 70% потребляемой нефти и 50% газа (вместо 20% в начале 2000-х годов) [Восточная и Южная Азия.., с. 199; Бжезинский, с. 173]. Причем в некоторых регионах Азии, где и сегодня остро ощущаются недостаток минерального сырья, дефицит воды, перенаселенность и давление природной среды, схватки за ресурсы могут оказаться ожесточеннее и драматичнее, чем где-либо.
Намечающийся новый раунд конкуренции в так называемых «общих пространствах человечества», включая не только морское, но и воздушно-космическое, неизбежно вновь усилит пространственное, т.е. собственно геополитическое, измерение международной жизни. Ожидается, что «активное участие в нем примут крупнейшие страны Востока, такие как КНР, Япония, Индия, а возможно, и державы следующего порядка - в первую очередь, Пакистан и Иран, оба Корейских государства, а также Малайзия и Индонезия» [Белокреницкий].
В поле конкурентной борьбы вовлекаются новые сферы -информационное пространство и электронная инфраструктура, становящаяся в XXI в. «кровеносной системой» общества. Атаки 2008 г. на ряд правительственных сайтов в Европе, разоблачения Wikileaks, признанная роль интернет-сетей в арабских «революциях» начала 2011 г. - все это предвещает труднопрогнозируемые метаморфозы в политике, включая ее международный срез. Евросоюз, так же как и многие государства, включил кибер-угрозы в число основных угроз европейской безопасности [Rapport.]. КНР и другие азиатские страны не первый год требуют поставить под контроль Международного союза электросвязи некоммерческую организацию ICANN, управляющую глобальной сетью Интернета1.
1 ICANN формально независима, но в ее создании участвовало министерство торговли США.
Возникающие полюса мощи на Востоке отстаивают не только свои материальные интересы, но и собственные взгляды на общество и мироустройство. Западная система представлений, сформировавшаяся в период, когда в мировой истории доминировал Запад, не непреложна, утверждает «голос азиатского века» Махбуба-ни [МаЬЪиЪаш, 2010].
И в Европе, где после победы в «холодной войне», несмотря на всю критику в адрес Фукуямы, многие привыкли мыслить в духе либерального «конца истории», постепенно начинают признавать, что западные нормы и ценности имеют меньшее влияние, чем казалось прежде. Появляется даже новый «оборонительный» мотив -опасение за политическое будущее самой Европы. «Только сильная Европа, возможно, только Европа-держава, масштаба государств-континентов, в состоянии обеспечить выживание европейской общественной модели», - считает президент Фонда Шумана Ж.-Д. Жюльяни [СшШат].
«Политическое пробуждение» Юга, или, как выразился Зб. Бжезинский, «глобальное политическое пробуждение», по-своему преломил полуторамиллиардный мусульманский мир. Он продуцировал новое мощное явление международного масштаба - политический ислам. Эта совокупность разнообразных идейно-политических движений, апеллирующих к исламским ценностям, представляет собой самую пассионарную социально-политическую силу современности. А исламистский радикализм, хотя он и «образует (лишь) небольшой сегмент исламского интеллектуального и политического спектра» [Долгов], бросил прямой вызов остальному миру своей воинственностью, склонностью к терроризму, проектами панисламского халифата и враждебностью широкому спектру стран - от Израиля и государств Запада до Китая, России, Индии и Сербии.
Азиатские государства все более напористо ведут себя на международной сцене, наращивая и мягкие, и жесткие компоненты силы. Китай с 90-х годов реализует стратегию «Идти вовне», предполагающую среди прочего инвестиционную экспансию в высокотехнологичный и добывающий сектора за рубежом. В 2000-е годы заговорили о прорыве Пекина к «ресурсным кладовым» планеты -настолько впечатляющим было расширение китайского присутствия в Африке, Центральной Азии, Латинской Америке, Средизем-24
номорье и т.д. КНР выстраивает звенья своего торгового, финансового, политического и военно-стратегического преобладания в «азиатском полушарии» и планомерно развивает разветвленную сеть каналов влияния по всему миру: экономических, договорно-правовых, дипломатических, диаспоральных, культурно-имиджевых. И хотя Пекин не артикулирует гегемонистских амбиций, оперируя категориями «мирный подъем», «ответственная держава», «многополярность» и даже «гармония», все чаще обсуждаются перспективы превращения Китая в гегемона Евразии и в супердержаву XXI в., американо-китайской глобальной конфронтации или, наоборот, «китайско-американского кондоминиума».
Более скромно оценивается пока динамика позиций второго демографического гиганта Азии. Тем не менее Индия наряду с Японией (и Индонезией) давно претендует на статус постоянного члена СБ ООН. За последние 15 лет она упрочила экономические связи с АСЕАН и военные - с рядом государств ЮВА, улучшила отношения с Китаем, Японией и Южной Кореей, проявила инвестиционный интерес к нефтяным разработкам Ближнего Востока и небезразличие к будущему постсоветских государств Центральной Азии. На новый уровень вышло партнерство Индии с Соединенными Штатами, с которыми она подписала важные стратегические соглашения, не отказываясь при этом от риторики «стратегического партнерства» с Россией (как и с Евросоюзом) и символически значимого самоутверждения в качестве члена группы БРИК. Примечательно, что ЕС в своих документах отмечал неудовлетворенность политическим диалогом с Индией, указав, что отношения «могли бы быть более прочными» [Rapport.].
Логика военно-силового реализма тесно переплетается в современном мире с координационно-интеграционными алгоритмами. Азии далеко не чуждо второе измерение, но в противоположность Европе она все же больше живет в первом. Полным ходом идут здесь наращивание и модернизация военных потенциалов. Военные расходы растут еще быстрее, чем экономика. По данным SIPRI, за 2000-2008 гг. они увеличились в Азии и Океании на 48%, на Ближнем Востоке — на 41% (для сравнения: суммарный рост в мире составил 40%, в Европе - 11, в США — 82%). Уже в 2005 г. Китай опередил Соединенные Штаты по доле военных затрат в ВВП (4,3%), а по абсолютному объему - 100 млрд. долл. в 2009 г. - вышел
на второе место в мире (правда, с огромным отставанием от США, сохраняющих более чем пятикратное превосходство) [World military spending].
Глобальную проекцию имеет нарастающее военно-морское соперничество азиатских держав, связанное с использованием обширных частей Мирового океана. Китай включил в сферу «коренных» национальных интересов Южно-Китайское море. Индийские эксперты подчеркивают ответственность страны в Индийском океане и к востоку от Малаккского пролива. Вынашиваются идеи ввести особый режим судоходства на пространстве между Индийским и Тихим океанами - его называют, например, в Индонезии «Австрало-Азиатским Средиземным морем».
Подъем Азии и всего Юга уже дал толчок процессу реконфигурации системы глобального регулирования. В конце 2000-х годов на смену «большой восьмерке» пришла «большая двадцатка». Ключевые вопросы глобальной повестки дня - реакция на мировой экономический кризис, климатические изменения, энергетическая безопасность, стратегическая стабильность - отныне обсуждаются не только узким клубом, состоящим почти исключительно из лидеров евроатлантического мира. Азия в «двадцатке» представлена не одной высокоразвитой Японией, а целой группой стран различных регионов, уровней развития и культурно-религиозных традиций - это Китай, Индия, Индонезия, Южная Корея, Саудовская Аравия и Турция.
Предстоит ли радикальная перекройка всей системы международных институтов, заложенной после Второй мировой войны? Пока признаков этого не так много. По мнению ряда экспертов, азиатским государствам весьма свойственен прагматизм, а многие из них извлекают немало выгод из действующего экономического порядка (либерализации торговли, режима ВТО, валютных правил и т.д.) и вовсе не заинтересованы в революционной реформе глобальных структур. Однако на больший вес в управлении ими страны Азии, всего Большого Юга претендуют уже сегодня, прямо называя существующую систему представительства несправедливой.
Эти требования означают практически симметричное сокращение позиций не кого иного, как слабеющей Европы. «Чтобы всемирные институты сохранили свою легитимность и эффективность в XXI в., важно, чтобы их состав отражал новые демографиче-26
ские, политические и экономические реальности планеты, - объяснял на страницах французской газеты «Liberation» К. Махбубани. -Нет сомнения, что, к примеру, Европа крайне чрезмерно представлена во многих ключевых элементах всемирных организаций. Хотя европейцы составляют лишь 12% населения земного шара, а на Европейский союз приходится 17% мирового ВВП, члены ЕС располагают 32,08% голосов в МВФ. Три малые страны Бенилюкса имеют 4,57%, т.е. больше, чем Китай с его 3,66%...» [Mahbubani, 2010].
В конце 2010 г., после многомесячного торга, Совет управляющих МВФ в соответствии с решениями Сеульского саммита G-20 утвердил перераспределение акционерных квот, соразмерно которым исчисляются голоса. Квота Китая выросла до 6,39%, Индии - до 2,75%. Совокупная доля Евросоюза была уменьшена1, с 8 до 6 сократилось число ее представителей в Исполнительном совете фонда [Яковлев]. Ожидаются и другие организационные перемены, на которых не первый год настаивают страны Юга: Вашингтон может лишиться своего права вето в МВФ; отменят, видимо, негласное правило избирать главой фонда европейца, а главой ВБ -американца. Кроме того, такая неформальная структура, как Форум финансовой стабильности, полностью контролировавшийся западными государствами, преобразована в Совет финансовой стабильности с участием развивающихся стран - членов G-20.
Стоит обратить внимание на то, что требование к Западу «поделиться полномочиями и ответственностью» аргументируется не просто количественными подсчетами. Идеолог «века Азии» Махбубани не скрывает негативизма по поводу содержания глобальной политики, тон в которой долго задавало евроатлантиче-ское сообщество: «Запад полагает, что от него исходят решения важнейших мировых проблем, тогда как в реальности он является также одним из главных источников их возникновения, западные деятели редко задумываются над собственными подходами в поиске глубинных причин, по которым не удается справляться с глобальными проблемами» [Mahbubani, 2008].
Еще один аспект повышения роли Азии заключается в том, что динамично развивающийся макрорегион с меняющимся геополитическим ландшафтом естественным образом оказывается в
1 Квота Испании была увеличена с 1,43 до 2% [Яковлев].
фокусе внимания всех остальных мировых «игроков». «По мере того как глобальная сила и влияние смещаются на Восток, все основные акторы на мировой арене определяют для себя новые роли в Азии», - пишет делийский профессор Брахма Челлани [Челла-ни]. Такая задача стоит и перед Евросоюзом, его ведущими государствами. Но для европейцев эта ситуация означает нечто большее: Европа утрачивает положение ядра и географического центра большой политики. Ее позиция в иерархии дипломатических интересов остальных международных субъектов снижается - в большей или меньшей степени, не линейно, не механически, необязательно кардинально, но неотвратимо.
Россия, например, ориентированная до сих пор преимущественно на Европу, неизбежно должна будет учитывать возрастание значимости азиатского фланга, а значит, так или иначе пересматривать свое место в мировой конфигурации. И если в итоге этой переоценки произойдет качественная перебалансировка в пользу «восточного вектора», европейские потенции и конкурентные позиции в мировых делах дополнительно пострадают и весьма существенно.
Но сильнее всего на место Европы в глобальном балансе воздействует сегодня «азиатский сдвиг» в политике другого актора -США, ее старшего стратегического союзника и военного гаранта. Главными приоритетами для Соединенных Штатов становятся переформатирование военных союзов и всей сети инструментов американского влияния в Восточном полушарии, выстраивание каналов противодействия доминированию Китая, поиск новой формулы сохранения своей глобальной роли и экономического динамизма - в «сцепке» с поднимающейся Азией. Евроатлантическая «сцепка» остается необходимым и неотъемлемым элементом глобальной стратегии США, но ее центральной осью она быть перестает. Сдвиг центра тяжести американских интересов в азиатском направлении очевиден и прекрасно осознается самими европейцами. Вопрос в том, есть ли у них четкое видение дилемм, которые это ставит перед Европой, альтернативных ответных стратегий.
Параметры «азиатского вызова»
Рассматривая вызов, бросаемый Европе и международному статус-кво «азиатским ренессансом», нельзя обойти проблему неоднородности и разобщенности Азии. Этот фактор существенно влияет и на масштаб «азиатского вызова», и на его характер. Причем влияние его разнопланово и противоречиво.
Насколько вообще можно говорить об Азии в мироустройстве? Ведь Азия - категория в основном географическая, а не историческая, цивилизационная и тем более политическая. Это понятие охватывает глубоко различные культурно-религиозные миры, геополитические пространства, хозяйственные уклады, модели социального взаимодействия, политические режимы, этнорасовые и лингвистические группы, несопоставимые по всем параметрам государства. В границах этого гигантского метарегиона есть части, исторически связанные друг с другом не в большей, а в меньшей степени, чем с Европой, Америкой или Россией. В терминологии ЕС, в ряде статистических баз Ближний Восток, например, чаще всего фигурирует отдельно от Азии или от «Азии и Океании».
Впрочем, есть основания рассматривать даже весь Большой Восток (в лице Азии и Африки) в качестве некой целостности. «Грубо говоря, есть не один Восток, а много Востоков. Но различия между ними все же меньше, чем между ними и Западом, - считает заместитель директора Института востоковедения РАН В. Бело-креницкий. - Большой Восток, отличает сходство международно-политического положения в Новое время - колониальное и зависимое прошлое, освобождение от него во второй половине ХХ века и многократное усиление роли и значения в мировых делах к рубежу столетий. К этим особенностям добавляется значительная культурно-цивилизационная и социально-политическая общность восточных стран, а именно преобладание общинного и государст-веннического начал в социально-политической традиции, демократизма массового, народнического типа, централизованности и элитарности в системах управления при малой самостоятельности средних слоев и подавленности личностного элемента в самосознании» [Белокреницкий]. Отталкиваясь от такого подхода, на наш взгляд, вполне оправданно говорить об историческом и геополитическом восхождении именно Азии или Востока в целом - в проти-
вовес доминировавшей до сих пор Большой Европе со всеми ее ци-вилизационными и географическими ответвлениями.
С конца 1990-х годов к тому же наблюдается то, что английский политолог Б.Эммотт назвал созданием «новой Азии» [Ванаик] -бурное развитие внутри ряда азиатских регионов и отчасти между ними горизонтальных связей, прежде всего торговых, производственных, инвестиционных, но также политико-дипломатических и идейно-культурных. Особенно это относится к Восточной Азии, где количество интеграционных объединений выросло с 3 в 2000 г. до 54 в 2007 г. [Костюнина]. На долю взаимной торговли в 1980 г. приходилось 40% товарооборота стран региона, теперь - почти 60% [Атлас, с. 10].
Интеграционные процессы имеют здесь гибкую и быстро развивающуюся геометрию, втягивающую и другие прилегающие к Тихому океану государства, включая Россию. Помимо Ассоциации стран Юго-Восточной Азии (АСЕАН), появились соглашения АСЕАН о зонах свободной торговли с Китаем, Южной Кореей, Японией, Индией; Боаоский азиатский форум; Азиатский валютный фонд; многосторонние диалоговые механизмы АСЕАН+3 и АСЕАН+6; Восточноазиатский саммит; форум АТЭС; несколько моделей создаваемого Восточноазиатского экономического сообщества (ВАЭС) и др. Конечно, в политико-правовом, институциональном плане в Азии нет и не планируется ничего даже сопоставимого со зданием Европейского союза. Но экономически, считают некоторые специалисты, «Азия (Восточная) обогнала Европу как основной регион по динамике интеграционных процессов» [Кос-тюнина].
Колоссальную роль в эволюции азиатского геоэкономического и геополитического ландшафта играет китайский фактор. Усиливающийся Китай вызывает опасения и подозрения в самой Азии в гораздо большей степени, чем в других частях мира. Одновременно он становится полюсом притяжения, структурирующим началом уплотняющихся внутриазиатских взаимодействий. С этим связывают и недавние перемены в политике Японии, заявившей об отказе от односторонней ориентации на США и восстановлении своей «азиатской» идентичности, и общую активизацию отношений в треугольнике Токио - Пекин - Дели.
Тем не менее Азия - пусть это не только географическое понятие - бесконечно далека от того, чтобы стать не то что субъектом мировой политики, а хотя бы консолидированным полюсом силы. Напротив, она представляет собой средоточие явных и латентных противоречий. Большинство мировых очагов напряженности сконцентрировано в мировой «дуге нестабильности», опоясывающей Азиатский континент от Ближнего Востока до Юго-Восточной Азии. Палестино- и арабо-израильский конфликт, бурлящий арабский мир, суннито-шиитские коллизии, разрушенный оккупацией Ирак, курдский вопрос, Иран с его амбициями и недружественным соседством, военная операция НАТО в Афганистане, индо-пакистанский конфликт, разделенная Корея, споры вокруг Тибета -все это лишь самые резонансные узлы, и они далеко не исчерпывают всего списка «минных полей» на азиатских пространствах.
Весьма стабильным регионом считается пока только Восточная Азия. Но стоит помнить характеристику Зб. Бжезинского: «.регион метастабилен, то есть находится в том состоянии прочной устойчивости, от которого не останется и следа, как только под воздействием некоего фактора наступит разрушительная цепная реакция» [Бжезинский, с. 145].
Азия, как часто напоминают историки-международники и востоковеды, буквально «напоена исторической горечью». При этом здесь нет ни общих, ни региональных структур безопасности. Зато есть гонка вооружений, быстро совершенствующийся стратегический арсенал Китая, все три неофициально признанных обладателя ядерного оружия (Индия, Пакистан, Израиль), оба реальных претендента на ядерный статус (КНДР и Иран) и потенциальные претенденты в лице Южной Кореи, Тайваня и Японии. Именно в Азии, как нигде в мире, велик потенциал ядерного распространения - процесса, который в Европейской стратегии безопасности занимает первое место в списке угроз безопасности глобального масштаба1.
1 В Стратегии 2003 г., как и в докладе о ее выполнении, принятом Советом ЕС в 2008 г., особо выделена ядерная программа Ирана. Утверждается, что «создание Ираном военного ядерного потенциала представляло бы собой неприемлемую угрозу европейской безопасности» [Rapport...].
На все это накладывается перспектива долговременного соперничества между тремя великими азиатскими державами - Китаем, Японией и Индией, - одновременный подъем которых становится, как выразился британский аналитик Б.Эммотт, главной «исторической инновацией» и которые «естественным образом несовместимы друг с другом» [Ванаик]1.
«Качественное усложнение международных отношений... в Азиатско-Тихоокеанском регионе политологи нередко называют «азиатской головоломкой» [Володин] и - добавим - соревнуются в количестве сценариев трансформации азиатского геополитического ландшафта. По наблюдениям многих аналитиков, по мере роста экономической взаимозависимости здесь происходит «расширение пропасти между экономикой и политикой» и «Азия становится все более разделенной в политическом плане» [Челлани]. К тому же «во втором мире все играют со всеми - причем одновременно» [Ханна, с. 10].
Что следует из всего этого для Европы? С одной стороны, разделенность - фактор слабости в глобальной конкуренции. Азиатские государства, если и могут выступать консолидированно, то лишь по единичным вопросам, таким как, например, представительство в международных организациях (и то Китай не поддержал заявку Индии на место постоянного члена СБ ООН). В целом же «контрагентами» европейских стран и ЕС в политической реальности могут выступать отдельные крупные азиатские державы с тяготеющими к ним государствами, региональные торговые группировки, но не Азия как таковая.
Наличие многих центров принятия решения и еще больше приоритетность для азиатских акторов соперничества друг с другом релятивизируют «азиатский вызов». С этой точки зрения, пожалуй, правильнее говорить о веере «азиатских вызовов», но меньшего масштаба, чем представляла бы гипотетически единая Азия. Раздробленность азиатского пространства, изобилующие здесь противоречия и разнообразие тенденций дают внешним акторам
1 Книга Б.Эммотта о перспективах «триумвирата» в Азии была номинирована на несколько премий в области изучения международных отношений (Emmott B. Rivals: How the power struggle between China, India and Japan will shape our next decade. - L.: Allen Lane, 2008. - 314 p.). 32
обширное поле для маневра, игры на внутриазиатских отношениях, проникновения «внутрь» азиатской политики и воздействия на происходящие там процессы. Собственно, на это и делают сегодня ставку Соединенные Штаты. Множественный «вызов», исходящий с Востока, сложен своей многомерностью, сплетением нитей конфликтов и кооперации, но предполагает также множество разнообразных каналов ответного реагирования.
В то же время взрывоопасный потенциал придает «азиатским вызовам» особый, основополагающий аспект, связанный с безопасностью далеко не только самой Азии. Впрочем, беспорядки и даже военные действия здесь вовсе не обязательно должны затрагивать жизненные интересы внешних сил вопреки клише в духе «неделимости безопасности в эпоху глобализации», популярным в 90-е годы. Но в определенных случаях, особенно в прилегающих к Европе регионах, такие события действительно чреваты масштабными экологическими, миграционными и экономическими угрозами ее безопасности и стабильности. Например, хаос в бурлящем ближневосточном «подбрюшье» Евросоюза, где добывается более 60% мировой нефти и 40% газа, мог бы вылиться не только в коллапс мирового рынка энергоносителей и международных финансов, но и в многомиллионные потоки беженцев в Европу со всеми вытекающими труднопрогнозируемыми последствиями для ЕС.
Ближний Восток и Средиземноморье не случайно выделяются в отдельное направление внешней политики Евросоюза - это бесспорный географический приоритет ЕС на всем Большом ази-атско-африканском Востоке. Неудивительно, что и в документах по Европейской стратегии безопасности среди всех регионов в качестве источника угроз выделен именно Ближний Восток с его комплексом «сложных проблем, таких как недостаточность политических реформ, региональные конфликты, рост радикализма и нелегальная миграция» [Rapport.]. Вовлеченность Европы в ближневосточные дела будет только расти, как подтверждает ее реакция на новую волну беспорядков и противоборства в арабском мире.
Актуальность военно-силового и даже имперско-реалисти-ческого компонента в азиатской (что отныне значит - и в глобальной) политике ставит перед Европой непростые дилеммы.
Во-первых, эта сторона реальности расходится с доминирующим дискурсом европейских элит, выстроенным вокруг идей
мирного сотрудничества, социально-экономического прогресса и демократии как универсальных путей решения всех конфликтов. Возникает вопрос, так ли адекватна внешнеполитическая философия ЕС и не нуждается ли она в пересмотре или хотя бы коррекции.
Во-вторых, еще более крупным минусом выглядит слабость самостоятельных (не связанных с участием в НАТО) военно-политических возможностей Европы. Влияние ЕС и отдельных европейских государств в вопросах безопасности в Азии невелико, а в сопоставлении с масштабным, охватывающим все азиатские регионы военно-политическим присутствием США - вовсе незначительно. Правда, Евросоюз небезуспешно развивает механизмы кризисного реагирования, но главными географическими направлениями их применения до сих пор были Балканы и Африка. Из горячих точек в Азии Европа (в лице европейских участников НАТО и в рамках собственных миссий ЕС) концентрировала свои усилия в основном в Афганистане и на Ближнем Востоке (Ирак, Палестинская автономия, Ливан)1. Становление Общей военной политики и политики безопасности ЕС (ОВПБ), происходит по ряду причин крайне медленно и больших перспектив пока не имеет.
В-третьих, исходя из вышесказанного, возрастает интерес и готовность европейских участников Североатлантического блока, в частности Великобритании и Франции, к расширению географической зоны ответственности НАТО и использованию евроатлан-тических механизмов для глобальной проекции военно-силового присутствия в рамках общей западной стратегии. В возглавлявшейся США коалиции, оккупировавшей Ирак, в разное время за период с 2003 по 2009 г. участвовало 17 европейских государств - членов Североатлантического альянса. В состав международных сил под командованием НАТО в Афганистане вошли контингенты (либо символические представители) 47 стран, в том числе 26 европейских членов организации. А в марте 2011 г. именно западноевропейские государства - Франция и Великобритания - оказались наиболее активными инициаторами блокады воздушного и морского пространства Ливии.
1 В 2005-2006 гг. в рамках ОВПБ ЕС проводил мониторинговую миссию также в индонезийской провинции Ачех.
34
Однако - и в этом состоит четвертая дилемма - атлантический и военно-силовой крен, расширяя политический инструментарий Европы, одновременно делает ее заложницей американского курса со всеми его непопулярными сторонами и ловушками. К тому же он вступает в противоречие как с европейскими стремлениями к самоутверждению в качестве более-менее автономной силы, так и с мирной философией и «фирменным стилем» ЕС на международной арене. Свежий симптом обострения этой дилеммы -распад франко-германского тандема в связи с гражданской войной в Ливии. Франция выступила застрельщицей применения силы и нанесла первый авиаудар, а Германия вместе со странами БРИК воздержалась при голосовании СБ ООН за резолюцию № 1973.
До сих пор акцент со стороны Европы на «мягкосиловой» составляющей в противовес «жесткой мощи» Вашингтона приносил ей свои морально-политические дивиденды. Такие лидеры «старой Европы», как Франция и Германия, привлекли внимание и симпатии, выступив в 2003 г. против вооруженного вторжения США в Ирак. Все последующие годы Евросоюз не переставал подчеркивать, что демократия не навязывается силой, что в предупреждении и урегулировании конфликтов приоритет принадлежит диалогу сторон и многосторонней дипломатии, что безопасности не достичь без борьбы с бедностью и отсталостью. Эти особенности европейского внешнеполитического кредо в рамках общей стратегии Запада выгодно выделяли Европу на фоне провалов американского курса.
По линии помощи развитию из бюджета ЕС и отдельных государств-членов идет более половины всех средств, выделяемых на эти цели в мире [Holland, p. 11], а это, по оценкам ОЭСР, около 104 млрд. долл. ежегодно. Впрочем, «голос азиатского века» Махбу-бани называет такую помощь «мифом»: «Западные страны вкладывают значительные суммы в свои программы помощи развитию других регионов, но главная цель этих денежных вложений - служить непосредственным, краткосрочным военно-политическим и в целом национальным интересам стран-доноров, а не долгосрочным интересам стран-реципиентов» [Mahbubani, 2008].
Наиболее проблемным является идеологическое измерение политики Европы в отношении незападных государств. Современные европейские элиты глубоко убеждены в универсальном пре-
восходстве западной модели и в призвании Европы нести ее остальному миру. С этой фундаментальной для них позицией они связывают не только дискурс на тему прав человека и демократии, но и идейное обоснование силового вмешательства во внутренние процессы на Востоке (Ирак, Афганистан, Ливия). Между тем этот демократический милитантизм воспринимается в восточных странах либо противоречиво, либо очень часто негативно.
Разумеется, и в Восточной Азии, особенно на Ближнем Востоке, есть более или менее заметные сегменты среднего класса, идейно ориентированные на Запад и конкретно на Европу, есть свои правозащитники и еврофилы. Но такая ориентация вовсе не обязательно сопутствует гораздо более масштабному процессу вестернизации образа жизни, экономических и управленческих практик.
Даже заимствуя отдельные западные образцы или идеи, азиатские элиты и народы склонны применять их по-своему, в тех пределах, которые соответствуют их ментальности и социальным реалиям. И в этом процессе усвоения постепенно формируются свои, возможно, жизнеспособные модели современного типа - то, что уже называют «восточноазиатской разновидностью демократии», или то, что может родиться на стержне китайской цивилизации. В мире все больше признается, что, говоря словами индийского аналитика Рави Бхуталингама, «модернизация вовсе не обязательно должна выглядеть как "вестернизация"» [Бхуталингам].
И совсем не находит понимания в Азии решимость евроат-лантического сообщества чертить внутриполитические проекты для проблемных государств Востока на основе западных клише. Как пишет Махбубани, «именно на Западе мы видим лучшее в мире государственное управление. Но ошибочно полагать, что правительство, компетентно выполняющее свои функции дома, будет столь же успешно справляться с проблемами в чужой стране. На самом деле более вероятно обратное» [МаЬЪиЪат, 2008]. Гуантанамо дало лишний повод громко оспаривать моральный авторитет и США, и Евросоюза как арбитров в гуманитарно-политических вопросах: «.период, когда Запад мог давать азиатским государствам уроки по правам человека на трибунах ООН, остался позади» [МаЬЪиЪаш, 2010].
К. Махбубани - автор ангажированный, и у него есть критики и в самой Азии. Но свидетельств репрезентативности его подхода достаточно. «За 2005-2007 гг. я объездил более сорока стран второго мира, - отмечает П. Ханна, - и везде слышал одно и то же: что каждая из этих стран собирается обустраивать собственное будущее по-своему, а не по указке из Вашингтона или любой другой иностранной державы» [Ханна, с. 7-8].
То же применительно к Европе и Азии подтверждает в своем технически-сухом исследовании британский политолог Мэри Фэ-релл [БаггвП]. Сравнивая результаты контактов ЕС по линиям межрегионального сотрудничества1, она констатирует, что, в отличие от диалога с более слабыми африканскими и другими партнерами, в окрепшей Азии Евросоюз столкнулся с «твердой приверженностью азиатских государств принципу невмешательства во внутренние дела». «Хотя ЕС продолжает проталкивать проблематику прав человека в двусторонних и многосторонних переговорах с азиатскими странами, последние не слишком восприимчивы к откровенно нормативному подходу Европы и вообще к любому расширению рамок дискуссии за пределы торговли и экономики» [БаггвП, р. 1171].
О восприятии европейской политики в целом позволяют в какой-то мере судить социологические исследования. В 2005-2007 гг. под руководством новозеландского профессора Мартина Холланда был реализован первый комплексный проект исследования имиджа ЕС в ряде стран Восточной и Юго-Восточной Азии (КНР, Япония, Южная Корея, Сингапур, Гонконг, Таиланд). Для большинства из них ЕС является вторым торговым партнером после Китая. Как оказалось, упоминания о Евросоюзе практически отсутствовали на местном телевидении, а в крупных газетах занимали весьма скромное место. О ЕС говорилось в нейтрально-благожелательном тоне, но не как о важном партнере, а скорее как о внешнем акторе, действующем где-то далеко за рубежом. Даже процесс АСЕМ (Фо-
1 Межрегиональные каналы диалога между Европой и Азией включают налаженные контакты ЕС с АСЕАН, Региональным форумом АСЕАН по безопасности (с участием России), Южноазиатской ассоциацией регионального сотрудничества, а также механизм АСЕМ - Форум «Азия - Европа» (к которому с 2010 г. присоединилась Россия).
рум «Азия-Европа», в рамках которого проводятся и саммиты) крайне скупо освещался азиатскими массмедиа.
Что касается общества, то оно в массе своей практически ничего не знает о Евросоюзе, за исключением престижных европейских марок потребительских товаров, пишет сеульский корреспондент журнала «Europolitics» [Falletti]. В глазах более информированной части населения главными символами ЕС являются евро, успешная региональная интеграция и «европейская тройка» ведущих национальных государств, т.е. Великобритания, Франция и Германия [Holland, p. 9]. «Очень малая часть общественного мнения рассматривает ЕС в качестве все более важного политического актора, международного лидера в деле защиты окружающей среды и прав человека или как крупного донора, щедро жертвующего на помощь развитию», - подводит итог С. Фаллетти [Falletti, p. 1].
Одним из общих слабых мест сегодняшней политики Европы, включая ее азиатские векторы, похоже, является «разрыв между диагнозом "трансформирующегося мира" и конкретными рекомендациями». По крайней мере это признают сами европейцы. К системной метаморфозе подходят с традиционными рецептами, сожалеет сотрудник Института проблем безопасности ЕС в Париже Джованни Греви, призывая «более глубоко осмыслить последствия мультиполярности для Евросоюза» и отношения с «новыми мировыми акторами» [Grevi, p. 100]. Если такое переосмысление произойдет, то тема подъема Азии со всем его «веером» вызовов обязательно займет в нем одно из центральных мест.
Литература
Атлас. Le Monde diplomatique / Пер. с франц. Гусевой Ю., Зайцевой А. - М., 2010. - 222 с.
Белокреницкий В.Я. Восток в ХХ1 веке - перспективы эволюции и положения в системе международных отношений. - Режим доступа: http://www. ivran.ru/attachments/122_belokrenitsky_2009. zip
Бжезинский Зб. Выбор: Мировое господство или глобальное лидерство / Пер. с англ. Нарочницкой Е.А., Кобякова Ю.Н. - М.: Междунар. отношения, 2004. - 288 с.
Бхуталингам Р. Китай-2020: Конфуцианская демократия? / / Россия в глобальной политике. - М., 2011. - № 1. - Янв.-февр. - Режим доступа:
http://www.globalaffairs.ru/number/Kitai-2020-konfutcianskaya-demokratiya-15111
Ванаик А. Азиатские соперники: Рецензия на книгу: Emmott B. Rivals: How the power struggle between China, India and Japan will shape our next decade. - L.: Allen Lane, 2008. - 314 p. // Перспективы / Фонд исторической перспективы. - Режим доступа: http://www.perspectivy.info/ book/aziatskije_soperniki_2010-02-04.htm
Володин А. «Азиатские головоломки» / Перспективы / Фонд исторической перспективы. - Режим доступа: http://perspectivy.info/ oykumena/azia/aziatskije_golovolomki_2007-03-16.htm
Восточная и Южная Азия в современном мире: (Внутриполитические и внешние факторы развития): Реф. сб. / РАН. ИНИОН. - М., 2010. -268 с.
Долгов Б. Политический ислам в современном мусульманском мире / Перспективы / Фонд исторической перспективы. - Режим доступа: http: / / www.perspectivy.info/misl/ idea/politicheskij_islam_v_sovremennom_ musulmanskom_mire_2007-10-04.htm
Костюнина Г. Регионализация Восточной Азии: Истоки и основные модели // Вестник МГИМО-Университета. - М., 2011. - № 1 (16). - Режим доступа: http://www.vestnik.mgimo.ru/fileserver/16/04_kostunina.pdf
Основные показатели мировой экономики // Мониторинг мирового кризиса. - 2010. - Ноябрь, № 19: / Институт энергетики и финансов (ИЭФ). - Режим доступа: http://www.fief.ru/img/files/CrisisMonitor_ 19_12112010.pdf
Ханна П. Вот вам и второй мир. Между «богатым Севером» и «бедным Югом» // Русский журнал. - Лето 2008. - С. 7-11. - Режим доступа: http://www.russ.ru/Media/Files/Parag-Hanna-Vot-vam-i-vtoroj-mir. - Mezhdu-bogatym-Severom-i-bednym-YUgom
Челлани Б. Тень Китая над Азией и политика США // Россия в глобальной политике. - М., 2011. - № 1. - Янв.-февр. - Режим доступа: http: //www.globalaffairs.ru/number/Ten-Kitaya-nad-Aziei-i-politika-SShA-15066 Яковлев П.П. «Большая двадцатка» в поисках новой парадигмы глобального регулирования // Перспективы / Фонд исторической перспективы. - Режим доступа: http://www.perspectivy.info/rus/ekob/bolshaja_ dvadcatka_v_poiskah_novoj_paradigmy_globalnogo_regulirovanija_2011-01-26. htm
Falletti S. L'Union. Quelle Union? // Europolitics. - Bruxelles, 2009. -18 sept. - Mode of access: http://www.europolitique.info/dossiers/relations-ue-asie/l-union-quelle-union-art248009-112.html
Farrell M. EU policy towards other regions: policy learning in the external promotion of regional integration // Journ. of Europ. public policy. - L.: Routledge. - 2009. - Vol. 16, N 8, Dec. - P. 1165-1184. - Mode of access: http://www.informaworld.com/journals [DOI: 10.1080/13501760903332688]
Friedberg A.L. The Geopolitics of strategic Asia, 2000-2020 // Strategic Asia 2010-11: Asia's rising power and America's continued purpose / Ed. by Tellis A.J., Marble A., Tanner T. - Seattle; Wash., 2010. - 356 p.
Giulliani J.-D. Preface // L'état de l'Union 2010. Rapport Schuman sur l'Europe / Sous la dir. de Chopin Th., Foucher M. - P., 2010. - 304 p. - Mode of access: http: / / www.lignes-de-reperes.com/catalogue/ europe2010-4.htm#1
Gnesotto N. L'Europe dans la mondialisation: la pertinence du modèle européen // L'état de l'Union 2009. Rapport Schuman sur l'Europe. - P.: Lignes de repères, 2009. - 257 p. - P. 71-77.
Grevi G. La stratégie européenne de sécurité : un état des lieux // L'état de l'Union 2009. Rapport Schuman sur l'Europe. - P.: Lignes de repères, 2009. -257 p. - P. 91-103.
Holland M. The European Union through the eyes of Asia: a comparative study of media perceptions. - Mode of access: http: // esia.asef.org/ documents/ESiA2ndInterimReport.PDF
Jamet J.-F. L'Europe en chiffres commentées // L'état de l'Union 2009. Rapport Schuman sur l'Europe. - P.: Lignes de repères, 2009. - 257 p. - P. 183257.
Larry Summers Quotes. - Mode of access: http://www.brainyquote. com/quotes/authors/l/larry_summers.html#ixzz1F6t3aEID
Mahbubani K. Avis а l'Occident sur la montée en puissance de l'Asie / / Liberation. - P., 2010. - 6 Oct. - Mode of access: http://www.liberation.fr/ monde/01012294484-avis-a-l-occident-sur-la-montee-en-puissance-de-l-asie
Mahbubani K. The rase against the West // Foreign affairs. - N.Y, 2008. -N 3, May-June. - P. 111-124. - Mode of access: http://web.ebscohost.com/ ehost/detail?sid=429f352f-bd77-4203-b665-d43b5b46fa92%40sessionmgr15& vid=1&hid=24&bdata=JnNpdGU9ZWhvc3QtbGl2ZQ% 3d%3d#db=aph&AN=3 1701226
Project Europe, 2030. Challenges and Opportunities: A report to the European Council by the Reflection Group on the Future of the EU 2030. - 2010. -
May. - English version. - 46 p. - Mode of access: http:/ /www.reflectiongroup. eu/wp-content/uploads/2010/05/reflection_en_web.pdf
Rapport sur la mise en oeuvre de la stratégie européenne de sécurité. Assurer la sécurité dans un monde en mutation S407/08/ Bruxelles, 2008. - 11 décembre. - Conseil de l'UE. - Mode of access: http://www.consilium.europa.eu/ ueDocs/cms_Data/docs/pressdata/FR/reports/104632.pdf
Rossetti di Valdalbero D. Le monde et l'Europe en 2025, 2009 // Fédéralistes européens. - Mode of access: http://federalists.cafebabel.com/ fr/post/2010/05/06/Le-monde-et-l-Europe-en-2025
World military spending. - Mode of access: http: / / www. globalissues.org/article/75/world-military-spending#WorldMilitarySpending Zakaria F. The post-American world. - N.Y.; L.: W.W. Norton, 2008. -
292 p.
