CC BY
29
Е.В. Бехтиева
Государственная Третьяковская галерея, Москва, Россия
ПИСЬМО АРТИСТА
Аннотация:
Статья посвящена искусствоведческому исследованию и соотнесению реалий эпистолярного наследия, литературного творчества и поэзии в жизни и творчестве художника Карла Брюллова и певца Андрея Лоди. Сохранившееся письмо раскрывает взаимоотношения современников, круг их общения, творческую атмосферу артистического бытия и является ярким свидетельством быстротечности смены художественных стилей в России в первой половине XIX века. Автор статьи — исследователь португальского периода творчества Карла Брюллова. Приводя убедительные аргументы, исследователь ставит под сомнение датировку письма, убедительно аргументируя свою позицию.
Ключевые слова: Карл Брюллов, Андрей Лоди.
E. Bekhtieva
The State Tretyakov Gallery, Moscow, Russia
THE LETTER OF AN ARTIST
Abstract:
The article is devoted to an art-historical analysis and correlation of epistolary and literary heritage and poetry in the lives of a prominent Russian painter Karl Bryullov and singer Andrey Lodi. The surviving letter reveals the relations between the two, the social circles they frequented along with giving a true picture of the creative atmosphere they were surrounded by. This piece of correspondence is a vivid evidence of the swiftness with which cultural styles changed one another in the XIX century Russia. The author of the article specialising in the Madeira period of Bryullov's life and work argues against the dating of the article, providing substantial reasoning in favour of her assumption.
Key words: Karl Bryullov, Andrey Lodi.
Публикуемый материал посвящается двум ярким представителям «золотого века» отечественной культуры, Карлу Брюллову и Андрею Лоди.
Один снискал громкую прижизненную славу, сделал свое имя и всю русскую живопись известными в Европе. Италия — страна классического искусства, где мастеров кисти величают «artictico», склонила голову перед грандиозной картиной Брюллова «Последний день Помпеи», написанной в 1833 году, а европейские собратья по художественному цеху назвали русского маэстро «колоссом». На родине того больше — «великий Карл», «второй Рафаэль, равно прекрасно умевший писать все». Сегодня работы Брюллова украшают собрания крупнейших музеев страны, а средства на приобретение новых выделяются из резервного фонда президента России. Всплывающие из недр антикварного рынка рисунки и картины художника, охотно покупаются коллекционерами. Выставки Брюллова вызывают неизменный интерес как знатоков, так и широкой публики, ценящих художника за блистательное мастерство, необыкновенную зрелищность произведений и умение даже из заказного портрета срежиссировать картину целого мира, представляя человека в связи то с роскошью интерьера, то с внушительной архитектурой, то с окружающей его природой. Творчество «великого Карла» подробно изучено искусствоведческой наукой, свидетельством чему являются многочисленные сборники, книги и каталоги. Однако желающих сказать свое слово о выдающимся художнике с течением времени не становится меньше.
Современник Брюллова Андрей Лоди столь оглушительной славы ни при жизни, ни после смерти не имел. Хотя справедливости ради заметим, что этот — в прямом смысле артист — был известен как оперный певец (партия Поллиона в опере Беллини «Норма» и Собинина в опере Глинки «Жизнь за царя») и как исполнитель романсов М.И. Глинки, А.Е. Варламова, А.С. Даргомыжского. Одержимость искусством, вера в то, что союз представителей живописи, музыки и поэзии — этот триумвират олицетворяли тогда в Петербурге Карл Брюллов, Михаил Глинка и Нестор Кукольник — может повлиять на облагораживающее и эстетическое развитие общества, Лоди даже взял сценический псевдоним по имени одного из своих кумиров — Нестеров.
Именно под такой фамилией выступал и получил много восторженных отзывов Андрей Петрович Лоди. К сожалению, певческая карьера была не долгой, он «потерял свой прежний прекрасный тенор, превратившийся тогда уже в баритон, но уменье его владеть голосом и певческая опытность при нем остались» [2, с. 15]. В 1838 году Нестеров был вынужден покинуть сцену и в дальнейшем посвятил себя педагогической деятельности.
В отличие от Брюллова, который не имел детей, фамилия Лоди продолжилась в следующих поколениях. Более того, потомки унаследовали профессию прародителя: сын Лоди — Петр и внучка Зоя тоже стали певцами. Однако они не ограничились собственными выступлениями, будь то в опере или концерте, а пожелали передать искусство классического вокала молодежи. Петр Андреевич преподавл сначала в Тифлисе, затем в Петербурге на организованных им курсах и в Придворной певческой капелле; Зоя Петровна — в Московской и Ленинградской консерваториях, имела звание профессора и заслуженного деятеля искусств РСФСР.
Но стоит ли продолжать рассказ о давно ушедших артистах, может ли он быть интересен сегодня, когда в жизни общества появились другие кумиры, а память «режет» печально-философское стихотворение Г. Державина, способное, кажется, не только две эти, да и вообще все жизни свести к единому знаменателю:
Река времен в своем стремленьи Уносит все дела людей И топит в пропасти забвенья Народы, царства и царей.
А может отнести эту поэтическую грусть к приметам отмирающего классицизма и утешиться другим сочинением, пусть не столь величавым по форме, но зато романтически приподнятым по сути — вселяющим искру надежды на бессмертие человеческих деяний:
Мой дар убог, и голос мой не громок, Но я живу, и на земле мое Кому-нибудь любезно бытие: Его найдет далекий мой потомок В моих стихах: как знать? Душа моя Окажется с душой его в сношенье,
И как нашел я друга в поколенье, Читателя найду в потомстве я.
Наверное, вслед за Е.А. Баратынским подобное могли бы пожелать себе другие поэты, композиторы и художники, жившие мечтой отозваться в сердцах следующих поколений, продолжить дело жизни в своих учениках. Стоит ли оспаривать, что преемственность является живительной энергией для развития и совершенствования всех видов искусства: живописи и поэзии, театра и музыки. Погружаясь в это бездонное культурное наследие, мы не только узнаем минувшую эпоху и ее героев, но и обнаруживаем способность многое объяснить и подсказать себе самим, ныне живущим. Особую роль играют здесь старые письма. Эти перешагнувшие через века артефакты ушедшего времени являются замечательными посредниками прикосновения наших современников к былой высокой культуре, к этике человеческого общения, к жизни знаменитых и прекрасно образованных людей.
Обратимся к «Архиву Брюлловых», изданному отдельной книгой в 1900 году. Извлечем из этого сборника единственное приведенное в нем письмо, где фигурируют оба интересующих нас персонажа — Карл Брюллов и Андрей Лоди. Узнаем круг друзей, проникнемся теплотой и искренностью связывающих их чувств, восхитимся искрометностью ума и самой атмосферой артистического бытия.
А.П. Лоди — АК.П. Брюллову
25-го января 1849 г. С.-Петербург [1, с. 177]
Спешу воспользоваться счастливым случаем побеседовать с тобой, мой милый неоцененный Карлуша! Ну что, каково идет твое здоровье, поправляется ли? мадера divina действует ли на твое здоровье? Дай-то Бог, чтоб по Его великому назначению удалось в жизни еще раз повидаться с тобою, а больно хочется! Приезжай скорее, да держись, ибо, если я тебя сомкну в могучие объятия свои, то с радости так давну, что всю мадеру выжму. Видит Бог один мои чисто искренние дружеские намерения и верно услышишь мою просьбу! Я, чай, тебе там на чужбине часто икается, ибо не проходит дня, чтобы я не вспомнил о тебе или в кругу домашних или же в кругу друзей и знакомых. Тут в голову приходят все наши дружеские беседы, шалости и молодеческий кутеж. Что ни говори,
завистники счастья и клевреты человечества, а ведь мы с тобой и всей нашей братией давно провели нашу молодость. Весело лилась и запивалась, запивалась и запевалась жизнь артистическая, черт возьми! Все было ан аван и ан артист! Очарованный воспоминаниями милой и беззаботной молодости, я до сих пор все моложусь, несмотря на огромную лысину и пробивающуюся седину, и, право, все так хочется до гроба жить молодым. Черт меня возьми, если бы я вздумал унывать духом! Пусть голова покроется инеем, пусть морщины садятся ins Mordalion (нельзя же спорить со временем! пусть его подтачивает физику), а дух-то непоколебим; будем барбарусами, милый Карлуша, не поддавайся обстоятельствам; они сильно действуют на временщиков, а ты персона знатная такая, талантливая и бессмертная; ну тут толковать-то нечего, в тебе вообще говоря, есть много хорошего. В том лишь беда, что прежде обеда-лосъ два раза в день и побольше; блинов уплеталась дюжина, да и еще с хвостом, а теперь половины не одолеешь. Что ж делать? Так и быть: будем вдвое, второе меньше пить! Н.В. Кукольник уехал на Дон раскапывать каменные уголья, коих вспышку он заливает лихим донским. Глинка в Варшаве лечится вином аллопатически, а лекарствами гомеопатически, и ему хорошо. Яненко по-прежнему, тоге maiorum, всегда пьяненко. Даргомыжский пищит, сочиняет мелочные дуэты и силится убедить мир, будто бы его талант далеко выше М.И. Глинки. Степанов лепит свои карикатуры, твой помощник путейский испускает вздох злодейский, что лишен удовольствия тебя видеть и пользоваться твоим менторством. Все они тебе кланяются и в восторге от радостных известий, что ты поправляешься. Августейшая покровительница искусств и всего изящного, вероятно, тебя холит и лелеет, и ты на Мадере живешь, как в раю: ни холод, ни снег не сжимают тебя в тиски, как на севере.
Больше не имею времени писать, спешу отдать письмо адъютанту Платону Ивановичу Паншину, которого тебе рекомендую, как любезнейшего и достойнейшего малого и при том доброго товарища. Извини, если написал нескладно; теперь, изволишь видеть, время дичи, и потому я порол всякую дичь, все, что ни взбрело в голову. Прощай, милый Карлуша; не забывай убитого горем артиста Андрея, который любит тебя всей душой и просит хоть двумя строками уведомить его о твоем житье-бытье. Уверен, что ты будешь так добр, не откажешь в радушном приеме моему ученику Паншину и при том meinem doppelt Schuller, ибо я его учил сначала истории, а потом, как он начал изобретать свои истории, то я его стал учить пенью. Андрей Lody.
Удивительно, насколько в непринужденной, даже, казалось бы, легковесной форме изложения автору письма удалось так многое напомнить адресату. Желая подбодрить хворающего и проходящего курс лечения на острове Мадейра1 Брюллова, Лоди возвращает его в молодые годы, называя пофамильно артистическую «братию» — былую элиту Петербурга — не только творившую, но и шалившую, а теперь «разлетевшуюся» кто-куда. Тон письма очень ярко рисует веселый и добрый нрав сочинителя, который не только восторженно признавал «ментерство» Брюллова, но и, несомненно, вносил свою лепту в творческую атмосферу дружеской компании.
Насколько автору статьи известна биография художника и в особенности поздний период его творчества, письмо Лоди к Брюллову никаких сомнений не вызывает, и никак не подвергается опровержению правдивость изложенного. Исключая один-единственный пункт — датировку письма! С уверенностью можно сказать, что она ошибочна: либо в дне и месяце его написания, либо — в годе. Постараемся это аргументировать.
О предстоящем отъезде Брюллова неоднократно сообщала газета «С.-Петербургские ведомости» — слишком известной личностью был Карл Павлович. Издание информировало столичное общество о том, что, «получив в Академии заграничный отпуск для лечения, художник отправился в путь в сопровождении двух своих учеников, поручика Николая Лукашевича и сына тайного советника Михаила Железнова» [6, с. 208] . Впервые читатели узнали об этом 8 марта 1849 года. Таким образом 25 января, как датирует Лоди свое письмо Брюллову, последний никак не мог находиться на Мадейре, а тем более «поправляться» там. Маэстро оставался в Петербурге, тщетно пытаясь медикаментозными средствами поправить заметно пошатнувшееся после работы в Исаакиевском соборе здоровье. В медицинском свидетельстве, выданном Брюллову, было сказано, «что он с первых чисел сентября 1847 года действительно заболел переносом блуждающего ревматизма грудных мышц и конечностей на внутреннюю оболочку и заслончики сердца» [4].
1 Остров Мадейра — автономная единица Португалии, расположен в Атлантическом океане к северо-западу от африканских берегов; имеет мягкий, теплый, целительный для здоровья климат.
Еще заметим, что Михаил Железнов, сопровождавший учителя за границу, вел путевые заметки, где точно указал дату их отъезда из Петербурга — 27 апреля 1849 года. Вскоре они в виде статей под общим названием «Несколько слов о путешествии К.П. Брюллова на Мадейру», были опубликованы в журнале «Мода» [3].
Доказательное основание ошибочности даты письма Лоди подтверждает еще один факт, на который указывает Железнов, пунктуально фиксировавший продвижение своего учителя по городам и странам Европы. Касательно Португалии он записывает: «Первоначально Карл Павлович хотел ехать к берегам Бразилии на остров Святой Екатерины, но посланник наш г. Ломоносов, совершенно знакомый с тем краем, советовал не пускаться в такой долгий вояж, а убеждал ехать на Мадейру, которая и климатом и природою несравненно лучше. Мы поспешили взять билеты на купеческий бриг, отправлявшийся на Мадейру» [3, с. 67—69].
Таким образом, становится ясно, что именно русский посол Сергей Григорьевич Ломоносов, который щедро принимал Брюллова в Лиссабоне, повлиял на маршрут следования художника. Служивший до Португалии в Бразилии, он сумел найти аргументы, склонившие изрядно уставшего в пути Брюллова, плыть на несравненно более близкий остров, то есть на Мадейру. До острова Святой Екатерины было почти четыре тысячи миль, а до Мадейры — неполных шестьсот.
То, что о Мадейре до приезда в Лиссабон вовсе не было речи, свидетельствует документ Академии художеств: «По настоянию докторов профессор К.П. Брюллов должен отправиться до вскрытия Невы на остров Св. Екатерины, находящийся под 27° южной широты (бразильской империи), климат которой они считают лучшим и единственным на земном шаре для восстановления здоровья» [5]. Выскажем предположение, что подобная категоричность медицинского предписания, указывающего «единственное место», могла быть в какой-то мере подсказана самим Брюлловым. Художник желал найти не только способ излечения от недуга, но жизненные перемены и новые впечатления для творчества, которые могли быть более импульсивными в краю ещё неизведанном и весьма отдаленном, каким, вероятно, представлялась Бразилия.Следовательно, в январе 1849
года в петербургском свете в качестве места предстоящего лечения художника мог обсуждаться только остров Святой Екатерины, предписанный врачами Карлу Павловичу.
При этом нельзя не отметить, что Мадейра, славящаяся по миру терпким десертным вином, вобравшим пряные экзотические ароматы этого дивного, круглый год цветущего острова, была известна в России. Великий современник Брюллова — Пушкин, никогда не выезжавший из Отечества, воспел чарующий аромат «мадеры золотой». Не исключено, что подобный флер навеял артистической натуре Лоди и текст, и тональность его письма к Брюллову.
Очевидная ошибочная датировка мало что меняет в судьбах и взаимоотношениях наших героев, но указать на нее, занимаясь изучением португальского периода творчества художника, автор статьи сочла необходимым.
Оправдаем подобную ошибку весьма характерным свойством артистической натуры: эмоциональное доминирует над рациональным. А потому, вероятно, что для Лоди точная дата на бумаге была куда менее значимой, чем лирико-патетическое содержание его письма Брюллову. Подтверждением тому может служить «Добрый совет» А.С. Пушкина, прекрасно выражающий настроение людей эпохи романтизма:
Давайте пить и веселиться, Давайте жизнию играть, Пусть чернь слепая суетится: Не нам безумной подражать. Пусть наша ветреная младость Потонет в неге и вине; Пусть изменяющая радость Нам улыбнется хоть во сне. Когда же юность легким дымом Умчит веселья юных дней, Тогда у старости отымем Все, что отымется у ней.
Список литературы References
1. Архив Брюлловых, принадлежащий В.А. Брюллову. Сообщил И.А. Кубасов. СПб., 1900.
Archive of the Brullovs, owned by V.A. Brullov. Conveyed by I. Kubasov. Saint Petersburg, 1990.
Arhiv Brjullovyh, prinadlezhashhij V.A. Brjullovu. Soobshhil I.A. Kubasov. SPb., 1900.
2. Воспоминания Ю.К. Арнольда. Вып. III. М., 1834. Memoirs of Yu. K. Arnold. Issue III. Moscow, 1834. Vospominanija Ju.K. Arnol'da. Vyp. III. M., 1834.
3. Железное М.И. Несколько слов о путешествии К.П. Брюллова на Мадейру // Мода. 1851. № 9.
Zheleznov M. A few words on K.P. Brullov's voyage to Madeira // Moda. 1851. No. 9.
Zheleznov M.I. Neskol'ko slov o puteshestvii K.P. Brjullova na Madejru // Moda. 1851. No. 9.
4. Медицинское заключение. Рукописный отдел ГРМ, ф. 31, д. 113, л. 1. Medical assessment report. Manuscript department of The State Russian
Museum. F. 31, d.113, l.1.
Medicinskoe zakljuchenie. Rukopisnyj otdel GRM, f. 31, d. 113, l. 1.
5.Отношение Академии художеств. Рукописный отдел ГРМ, ф. 31, д. 124, л. 1.
A cover letter issued by Arts Academy. Manuscript department of The State Russian Museum. F. 31, d.124, 1.1.
Otnoshenie Akademii hudozhestv. Rukopisnyj otdel GRM, f. 31, d. 124, 1. 1.
6. Санкт-Петербургские ведомости, 1849, № 53. Sankt-Peterburgskie vedomosti, 1849, No. 53. Sankt-Peterburgskie vedomosti, 1849, No. 53.
Данные об авторе:
Бехтиева Елена Владимировна — искусствовед, сотрудник отдела научно-просветительской работы Государственной Третьяковской галереи, председатель правления Благотворительного Фонда им. П.М. Третьякова, главный редактор журнала «Русское искусство», помощник председателя Комитета Совета Федерации по науке, образованию и культуре. E-mail: [email protected]
Data about the author:
Bekhtieva Elena — Art Historian, Scientific and Educational department, State Tretyakov Gallery, P.Tretyakov Charitable Foundation, Chairman of the Board of Directors, chef editor of «Russkoye iskusstvo» quarterly, assistant the chairman, Committee on culture, science and education, The Council of Federation of the Federal Assembly of the Russian Federation. E-mail: [email protected]
