CC BY
28
[россия... народы, языки, культуры]
ПИСЬМА С ФРОНТА. НЕМЕЦКОГО
Мы отмечаем военные даты: начало войны, разгром немцев под Москвой, начало блокады и её окончание, день Победы... — и для большинства нашего народа все они уже стали только данью памяти, уважения и благодарности тем, кто отстоял нашу землю. Но для тех людей, кто участвовал в этой войне или сохранил о ней детские воспоминания, война снова и снова всплывает в памяти, а сохранившиеся письма, запечатлевшие те далёкие годы, позволяют каждый раз по-новому увидеть, почувствовать, понять то, что ускользало при непосредственном восприятии событий.
Недавно мы получили небольшие бесхитростные письма тогда немецкого лейтенанта, а ныне почётного доктора Санкт-Петербургского университета Иоханнеса Баара. Этот человек, воевавший на северном фронте и в 1944 году сдавшийся в плен, сделал, кажется, всё, что может сделать человек, чтобы восстановить добрые отношения и чувства между нашими народами. Вернувшись из России, он окончил Гамбургский университет (по славянскому отделению), преподавал русский язык в гимназии, много лет руководил курсами русского языка тогда ещё единственными в ФРГ, которые ежегодно проходили в небольшом курортном городке Тиммендорфер-Штранде, недалеко от Любека. На курсы съезжались ветераны войны, чаще всего побывавшие в плену и сохранившие чувство благодарности к русским людям, сумевшим не держать зла в душе и старавшимся помочь тем, кто оказался в более трудном, чем они сами, положении. Были там и студенты, которые хотели познакомиться с русским языком, школьные учителя. На время работы курсов в маленьком городке устанавливалась какая-то особая атмосфера: здесь звучала русская речь, снималось напряжение послевоенного бытия, улыбки, доброжелательность. Ходили в гости друг к другу: русские преподаватели приглашали местных руководителей, а они устраивали приём для них. Праздником были литературные вечера с чтением русских поэтов и немецких в переводе на русский язык, встречи с русскими писателями, творческие вечера. Думаю, у бывших участников навсегда сохранилась память о них. Курсы работают до сих пор, хотя число участников заметно сократилось и сам доктор Баар на них — почётный и любимый гость.
У нас три его письма — два невесте и одно родителям, написанные весной и в конце августа 1942 года и в 1944 году. Конечно, это письма вражеского солдата, но в них стоит вчитаться. Молодой парень, вчерашний крестьянин как захватчик попадает в чужую страну. Было бы неправдой говорить о его страданиях, угрызениях совести, чрезмерном сочувствии. Но в них есть какая-то беззлобная непосредственность в восприятии того, что его окружает, проявляющая общечеловеческие качества и стремления.
Весной 1942 года на Троицу И. Баар пишет своим родителям*:
Сегодня мне хотелось бы рассказать вам немного о русском гражданском населении, как они живут здесь на своем месте, почти на передовой.
Вот мимо идут две женщины и несколько детей с корзинами и лопатами. «Черт побери!» — думаем мы, — «что эти старые дуры собираются там еще выкопать. И куда они направляются?» На картофельное поле, чтобы подобрать валяющиеся там с прошлой осени клубни. Потом они возвращаются с этими замерзшими сморщенными клубнями! И делают из них картофельные блины, которые без всяких приправ поджаривают на сковороде. Или они собирают колоски... Итог такого нездорового образа жизни таков, что каждый день кто-то не может больше так жить и умирает. Для нас в этом нет ничего удивительного. Ведь со смертью в ее разных формах мы уже встречались, а что значит голодать, нам тоже известно.
Дети иногда вызывают сострадание, но они несмотря ни на что все равно веселы и бодры. У каждого бункера есть свой маленький работник, который ежедневно таскает туда дрова. Разумеется, уже нарубленные. За это в виде вознаграждения он получает несколько конфет, иногда кусок хлеба. Последнее, конечно, случается редко, потому что накормить досыта солдата-ополченца трудно, и редко когда у него остается что-то лишнее. К кофе по утрам у большинства так или иначе ничего нет. Но завтра утром, наверняка, что-то останется, потому что сегодня вечером по случаю Троицы на добавку было горячее.
Но я хотел бы еще продолжить свой рассказ о русских.
[мир русского слова № 1 / 2012]
103
^^^ [россия... народы, языки, культуры]
Лишь немногие продолжают жить в домах, большинство выстроило для себя пристанища фантастического вида с крышами размером в два-три метра. Иногда даже без окон — не хотел бы я там ютиться! Сохранить дома вблизи от линии фронта трудно. Каждый строит себе бункер, а для этого нужно дерево, и так получается, что дома вдруг один за другим разбирают вплоть до последней балки. Оконных стекол уже давно больше нигде нет. Я уже привык к этой картине домов-руин. И потому, если вдруг оказываюсь в тылу и вижу там ухоженные деревни, мне кажется, будто я попал из варварства в цивилизацию.
И еще кое-что о русских. Мне бы хотелось знать, как они будут жить в последующие зимы, ведь поля не возделываются. Некоторые из полей были засеяны рожью еще прошлой осенью, тогда здесь было еще спокойно. — Вдоль линии фронта повсюду будет так, ведь по-другому и быть не может. В тылу все не так.
Как видно, пишущий не отделяет своей судьбы от того, что несёт война, это, по словам Л. Толстого, — наипротивнейшее человеческому естеству состояние: каждый день кто-то не может больше так жить и умирает. Для нас в этом нет ничего удивительного. Ведь со смертью в ее разных формах мы уже встречались, а что значит голодать, нам тоже известно. И о голоде: в виде вознаграждения он (русский ребёнок) получает несколько конфет, иногда кусок хлеба. Последнее, конечно, случается редко, потому что накормить досыта солдата-ополченца трудно, и редко когда у него остается что-то лишнее. К кофе по утрам у большинства так или иначе ничего нет. В письме вчерашнего немецкого крестьянина звучит своего рода озабоченность будущим: Мне бы хотелось знать, как они будут жить в последующие зимы, ведь поля не возделываются.
В письме невесте в августе того же года И. Баар сообщает о чувстве, возникшем на нашей земле, неожиданном и трудно объяснимом им самим:
Как это ни кажется странным, проститься с этими местами будет не просто. Я привык к ивам, лугам, спускающейся к реке равнине. А еще к сорнякам. Здесь им рай. Я еще никогда не видел такой высокой крапивы, лебеды и прочих, как их там называют трав...
— А потом еще множество лошадей. Каждый день они тащат через мост телеги или орудия, снаряды и продовольствие... Лучше всех маленькие выносливые тягловые лошадки, которых мы получили здесь. Они, конечно, слишком малы для наших орудий.
Но для того, чтобы до конца осознать, что мне здесь понравилось, я должен сначала вновь оказаться в Германии.
Вот ещё одна деталь для представления о том душевном состоянии человека, его способности воспри-
нимать окружающее, которые сохраняются, несмотря на ситуацию пока ещё военных побед и потоков фашистской пропаганды. Кстати, о её воздействии в письмах нет ни слова.
Последнее письмо невесте уже 1944 года:
Половина восьмого утра. Позади двенадцатичасовая поездка в кузове грузовика, поэтому пальцы онемели. Вчера попытался нагнать нашу дивизию, но Иван уже слишком далеко продвинулся.
— А сейчас мы трясемся на попутном грузовике! — По длинному окружному пути — через Псков — Тарту — Нарву — и т. д., чтобы таким образом снова попасть на фронт.
Сегодня твой день рождения. В полночь я много думал о тебе. Вместе с одним связным я лежал поперек ящиков с боеприпасами, бочек из-под бензина и пр. Ноги до колен онемели, и оба мы время от времени проклинали все на свете.
У нас еще все продолжает таять. Мои валенки постепенно тоже промокли. До сих пор я еще не принимал участия в боевых действиях (Не вообще, а в данной ситуации. — Прим. ред.). Странно, что я почти всегда оказываюсь в таких местах, где мне удается остаться в живых. — Многие из офицеров дивизии уже погибли. — Но не бойся, со мной все будет хорошо.
Непреодолимое желание выжить, пронесённое через всю войну, то, что сближает всех её участников и отличает от людей последующих поколений. Поздравляя доктора Бара с его юбилеем, профессор Санкт-Петербургского университета М. В. Отрадин писал ему:
Русский поэт (с немалой долей немецкой крови) Афанасий Фет написал: «Я в жизни обмирал. И чувство это знаю!» Читая письма И. Баара военных лет, понимаешь, что обмирать случалось и ему. Умные, сильные духом люди этот преодоленный страх умеют скрывать. Но этот жизненный опыт проступает в доброй улыбке, в мягком взгляде. Такие люди умеют «уходить от себя», меняться, находить себя, подлинного. Вот на таких людей и надежда! На таких, как Вы, дорогой Иоханнес!
Нам хотелось опубликовать эти письма даже не столько для того, чтобы они засвидетельствовали установившийся дух прощения и сближения, а ради того, чтобы снова и снова подумать об общечеловеческих ценностях — о жизни вообще, которая наделила человека способностью сопереживать, любить, воспринимать природу, сохранять надежду на лучшее, — ценностях, которые ни при каких превратностях судьбы не покидают его.
ПРИМЕЧАНИЕ
* Перевод писем — участница семинаров Л. Григорьева
К. А. Рогова
104
[мир русского слова № 1 / 2012]
