CC BY
189
Подвиг разведчика
Орден Славы III степени Георгий Васильевич Смирницкий получил уже в 11 лет. Сын полка, как его называли сослуживцы, всегда отличался смелостью, даже будучи совсем ребенком. Несколько лет назад в Москве вышла книга о нем «Зови меня братом» Валерия Яковлева, отрывки из которой публикует журнал «Прямые инвестиции», а также воспоминания ветерана, записанные его внучкой Анастасией Смирницкой.
К лету 42-го фронт приблизился к Воронежу. Бомбежки не прекращались ни днем ни ночью. Город обстреливала артиллерия. Толпы беженцев потянулись к реке. Но Чер-навский мост был уже взорван.
Утром в их дворе появился немец. Жора с любопытством разглядывал его в окно. Немец был рыжий и мордастый, рукава мундира по локоть засучены, ворот расстегнут. Поманил Жору пальцем, показывая на дымящийся варевом котелок в другой руке. Ухмыляясь, приговаривал картаво: «Ком, мальтшик, ком!»
Мать, побелев, оттащила сына от окна, больно его нашлепав.
Вскоре на заборах расклеили приказ немецкого командования: в течение суток жители должны покинуть город.
Июльский зной раскалил степь. Ветер доносил горький запах полыни. По Задонскому шоссе тянулся нескончаемый поток. Конвоиры подгоняли людей, тыча в спины автоматами. Паровозы высвистывали прощально. Тоска сжимала сердце.
Серафима Петровна с мальчиками попала в село Старый Дуб Кировоградской области. Зимой всех троих свалил тиф. Братья поднялись, а мать гасла, гас-
ла и тихо умерла. Хоронили ее сердобольные старушки: на дворе трещал тридцатиградусный мороз, а ребята были раздеты-разуты. Так они осиротели — девятилетний Жора и двенадцатилетний Женя.
Когда Жору скрутил приступ малярии и его привезли в больницу, в город Александрию, он в первый раз за все время досыта наелся. Нянечка-сиделка, у которой на фронте погиб сын, пожалела мальчика и упросила главврача оставить его вместе с братом. Им дали каморку. Вечером сторожили сад, днем копались на огороде, ухаживали за скотиной в подсобном хозяйстве. Неожиданно понаехали фургоны с крестами на бортах. Больных выбрасывали прямо на улицу, а в палаты вносили раненых солдат вермахта.
Мальчиков немцы заставили работать. Они ходили по палатам — собирали остатки пищи для свиней, а потом шарили по ведрам, выискивая, что самим можно съесть. Однажды офицер подозвал Жору, протянул ему кусок хлеба, похоже, с маслом. Жора откусил — зубная паста. Слезы на глаза навернулись. Офицер загоготал, довольный шуткой.
Одежда на ребятах почти истлела. Они выкрали простыни из санитарного фургона, ночью, как смогли, при свете моргасика, сшили себе рубашки.
С каждым днем все громче доносился гул канонады. Немцы готовились к отступлению.
Рано утром, когда на улицах еще не улеглась пыль, поднятая колесами фашистских грузовиков, в город вступили советские войска.
Братья нарядились в больничные рубахи и пошли к коменданту. Комендант рассеянно кивал головой, выслушивая сбивчивые их просьбы и в то же время разговаривая по телефону. Сердито бросил трубку на рычаг, отрезал жестко: «Не на фронт, пацаны, а в детдом. Молоко на губах не обсохло...»
Пришлось смириться. Но в детдоме они не долго задержались. Из воинской части приехали набирать воспитанников в музыкальный взвод. И у братьев Поповых слух проверили. «Годится, — одобрил старшина. — Какой инструмент желаете?» — «Мне барабан», — робко попросил Жора. Старшина засмеялся: «Да ты в руках его не удержишь, малец». Но все ж черканул что-то в своей книжице.
Музвзвод располагался вблизи казарм офицерских курсов. Сюда на три-четыре месяца приезжали молодые лейтенанты, чтобы вернуться на фронт в капитанских погонах. Жора привязался к рослому веселому офицеру, все звали его Виталием. «Возьмите меня с собой, — просил мальчик. — Ну возьмите, пожалуйста.» Офицер над ним подшучивал, а перед отъездом сказал: «Вот что, малыш, будешь моим братом, по имени Георгий, коль уж ты Жора, а по фамилии Смирницкий. Запомнил? Перехитрим начальство, а?» — и подмигнул лукаво.
Так на всю жизнь пионер Жора Попов стал Георгием Васильевичем Смирниц-ким. Вместе с новым своим другом он поехал на фронт. Женя тоже нашел себе «брата», и пути мальчишек разошлись. «Встретились мы только в 1948 году.
Девятилетним мальчиком меня взяли воспитанником 1129-го полка 337-й Лубен-ской Краснознаменной, орденов Суворова и Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии 2-го и 3-го Украинских фронтов, где я стал автоматчиком и связным. Быстро усвоил солдатские премудрости и в совершенстве изучил оружие».
Шоссе петляло в долине меж поросших кустарником холмов, и велосипед легко слушался его. Жора зорко посматривал по сторонам, стараясь все хорошенько запомнить, чтобы рассказать комбату.
Неподалеку от шоссе на траве расположились немцы. Громко разговаривали. Вокруг валялись пустые консервные банки. Тут же стояли наспех забросанные еловыми лапами минометы.
Жора пересчитал минометы. Один солдат, облизывая пальцы, уставился на мальчика серыми навыкате глазами. Жора не первый раз совершал такие прогулки — где пешком, а где на велосипеде. Приняв невозмутимый вид и бойко работая педалями, проехал мимо.
Дорога пошла под уклон. Впереди блеснула водная гладь. И тут, у реки, Жора увидел батарею, спрятанную в неглубокой лощине. Около нее суетились люди, сворачивая маскировочный тент. Рядом стояли машины с открытыми бортами: на них грузили тяжелые заколоченные ящики. В кустах темнели башни танков.
Вот так удача! Жора спешно повернул назад. Немцы у минометов покончили с обедом и теперь возились в окопчиках. Когда Жора отъехал на порядочное расстояние, позади него треснул взрыв. Потом еще — справа и слева... Оглянулся на полном ходу, рискуя вылететь из седла. Немцы спохватились, видно, почуяли недоброе. Вели стрельбу, все сужая огневой круг. С нашей стороны застрекотали пулеметы, прикрывая разведчика.
Жора бросил велосипед. Нырнул в придорожный кювет. Пригибаясь, ползком, мелкими перебежками добрался до своих.
— Жив! — Смирницкий стиснул его плечи ладонями. — Ну, рассказывай!..
«По моим данным определили, что гитлеровцы на этом участке фронта намерены прорвать нашу оборону.
Через четверть часа началась артподготовка. В ту же ночь сосредоточенные для прорыва вражеские части были уничтожены нашей артиллерией и авиацией. Потом вперед двинулась наша пехота. Немцы были отброшены на несколько километров. За участие в этой операции я в 10 лет получил звание младшего сержанта».
Младшему сержанту Георгию Смирницкому, участнику боев за город Дебрецен, командование вынесло благодарность.
Снег выпал по склонам сопок, и там, где пригревало солнце, он слегка подтаивал. В утреннем тумане проступили горы, окутанные облаками, похожими на взбитую мыльную пену.
Бесшумно спустившись в лощину, бойцы поднимались на высоту «125». Сопка была вся изрыта,
искорежена, повсюду валялись деревья и голые сучья, зияли воронки, чернела выброшенная земля. Какураган прошел.
Неожиданно сверху ударил пулемет. «Ложись!» — приказал комбат. Стихло. Снова поднялись. Пулемет — еще бойчее, азартнее. Комбат длинно выругался. Кликнул ординарца Славку.
— Видишь канаву слева?.. По ней почти вплотную можно подобраться. И без особого риска... Ты пошустрее будешь. Действуй!
— Товарищ командир! Разрешите и мне с ним, — глаза Жоры горели решимостью.
После войны георгии Смирницкии
окончил инженерный институт и более 40 лет проработал инженером в дорожно-строительной отрасли, а 10 лет ветеран отдал рязанскому отделению Сбербанка россии, работая в должности инженера
отдела организации строительства, ремонта и эксплуатации зданий и помещений. Его сын — Смирницкий Юрий Георгиевич — сегодня начальник отдела рко корпоративных клиентов оПЕрУ рязанского отделения Сбербанка №8606.
"Ж?
у \С- \■ ■'
О* . В-е^^х^ ;', р (ио.'Х ^Г*^.
к
11 у^-^-М ■
^_В
Девятилетний мальчик Георгий Смирницкий стал автоматчиком и связным 337-й стрелковой дивизии.
Капитан с минуту поколебался, потом дал согласие: — Ладно. Вдвоем-то сподручнее. В случае чего — прикроешь его огнем. Только поаккуратней. Без шалостей!
Они ловко проползли по канавке, неприметно прошуршали по ней, как мыши. И вот, в сотне метров, там, где кустарник стоял сплошной стеной, а с их стороны был небольшой прогал, увидели тупорылый ствол и две торчащие над ним каски.
«Поехали!» — выдохнул Жора и первым метнул гранату. За ним — Славка. Взрывы вздыбили кустарник. Подпрыгнул в воздух и тяжело плюхнулся исковерканный ствол пулемета. Коротко кто-то вскрикнул, и шибануло в нос запахом паленого сукна. Осколки просвистели над головой. Ребята вжались в землю и, переждав момент, вскочили в радостном порыве. Со всех ног бросились вниз по склону. А навстречу катилось громогласное «ура», батальон поднялся в атаку, и, когда оставалось каких-нибудь десять-двадцать шагов добежать, ослепительно вспыхнуло справа, ужалило в голову. Последнее, что увидел: Славка корчится на снегу, подогнув к животу колени, и одеревеневшими пальцами пытается расстегнуть подсумок.
«Шапка была прострелена пулей большого калибра, и клок ваты вылез наружу. Она была мне не по размеру, и поэтому давно хотел ее сменить. Эта шапка спасла мне жизнь».-
А потом, в госпитале, Жора покоился на операционном столе, сомкнув тяжелые, усталые веки, и слышал, как что-то металлическое позвякивает в кипящей воде, как движутся вокруг люди и как хирург басовито спрашивает: «Венгерский мальчик?» Ему тихо отвечают: «С фронта», — и хирург почему-то сердится.
— Русский я. — приподнял он голову. — Воевал.
— Лежать! — сурово оборвал хирург, но голос дрогнул. — Ишь, герой нашелся. — проворчал.
Из головы Жоры извлекли осколки разрывной пули. Насчитали их два десятка. А двадцать первый, крошечный, засевший у самого виска, остался там на всю жизнь. «Он тебе не помешает, — сказал хирург, когда все благополучно кончилось. — Держи на память, Гаврош...» — и высыпал ему в ладонь смертоносные граммы.
На попутках, на своих двоих добрался Жора до фронта. Комбат Смирницкий долго тискал в объятьях названого брата, радостно повторял: «Живой, чертяка, живой. Руки-ноги — все на месте.» Все было на месте — только голова слегка побаливала.
— В суворовское, значит, не поехал? — обняв мальчика за плечи и усадив рядом с собой на лавку, спросил капитан. — Ведь подбивали же, сознайся.
— А чо я там не видал? — простодушно шмыгнул носом Жора. — Что я, маленький? Мне уже двенадцатый.
— Большой, большой, — с улыбкой подтвердил капитан и скомандовал весело: — А ну-ка, подставляй грудь, товарищ гвардии младший сержант. Принимай награду.
И прикрепил к его гимнастерке орден Славы.
«Ночью получили приказ и стремительным марш-броском вышли к Будапешту. Мне исполнилось 11 лет, когда наш полк вошел в город. Ожесточенные бои разгорелись на улицах. Налаживая связь между ротами, я бегал от дома к дому. Однажды, вернувшись на командный пункт, я стащил с головы шапку, вытирая ладонью пыль. Шапка была прострелена пулей большого калибра, и клок ваты вылез наружу. Она была мне не по размеру, и поэтому давно хотел ее сменить, все оставлял на потом. Эта шапка и спасла мне жизнь.
«В Австрийских Альпах мы услышали голос ликующей Москвы. Это произошло 12 мая 1945 года».
Война шла на убыль. Но фашисты яростно сопротивлялись. Они пытались отбросить наш фронт за Дунай. При форсировании реки неожиданно начался налет немецкой авиации. Я в это время находился на берегу. Страшно испугавшись, залез под танк, решив, что здесь буду в безопасности. И как вспоминал впоследствии замполит полка Константин Михайлович Саб-ков, «все онемели при виде этой картины, так как понимали, что может произойти в случае начала движения машины». К счастью, все обошлось.
В районе озера Балатон в апреле 1945 года, счастливо увернувшись от фашистских танков, взорвав за собою мост через реку, батальон попал в окружение. Окопавшись, приготовились к обороне. Не теряя надежды, искали хоть какую-нибудь брешь в смертном кольце, но везде, где ни пробовали, натыкались на немцев. Уходили, истекая кровью, теряя товарищей. Вечером третьего дня состоялось партийно-комсомольское собрание. Говорили об обстановке, боеприпасах. Выход был один — прорываться. А утром, под оглушительный вой снарядов, среди черных снопов, вздымающихся то тут, то там, на идеально гладкой равнине, перебегая от воронки к воронке, отстреливаясь и задыхаясь от гари, батальон выбирался из окружения. Я бежал рядом с комбатом, и смерть не раз витала над головой. Выбитый наполовину, обескровленный батальон выбрался из окружения. После переформирования его направили в Австрийские Альпы. Под городом Грац еще шли бои, и не унималась фашистская артиллерия, и простреливали снайперы, когда, повернув ручку старенького допотопного приемника, мы услышали голос ликующей Москвы. Это произошло 12 мая 1945 года».
Однажды услышав: «Эй, пехота!» — я обернулся. На танке сидел мальчишка чуть старше меня. Откуда уж тут появился фотограф, как потом вернулась мне эта фотография — не помню. И фамилия этого пацана не известна. Просто сели, улыбаясь, взяли в зубы простые самокрутки для солидности, пилотки лихо сдвинули набекрень... Помню, что это было в Австрии весной 1945 года».
«Будешь моим братом», — сказал Виталий Васильевич Смирницкий (на фото вверху справа ). Так на всю жизнь пионер Жора Попов стал -Георгием Смирницким.
тг
