CC BY
41
Вестник ПСТГУ
III: Филология
2007. Вып. 1 (7). С. 182-193
Письма по церковным делам
В СОСТАВЕ АРХИВНОГО КОМПЛЕКСА НАЧ. XVII В.
КАК ПАМЯТНИКИ ИСТОРИИ ПОЛЬСКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОВ 1
Н.А. Тупикова
(Волгоградский государственный университет)
В статье представлен фрагмент лингвистического исследования «русского» архива Я.П. Сапеги — одного из видных деятелей периода Смутного времени. Анализ материала базируется на опубликованных, а также вводимых в научный оборот новых источниках, отложившихся в библиотеках и коллекциях Польши, Швеции, Украины и России. Письма по церковным делам, имеющие культурно-историческую ценность, рассматриваются со стороны их языковой организации и соотнесенности в составе целостного архивного комплекса. Данные тексты расширяют массив фактов, значимых при характеристике тенденции к постепенной замене латыни «польщчизной», свидетельствуют о важной роли деловой и самобытной русской речи в формировании литературного языка, а также демонстрируют традицию функционирования «смешанных текстов», в которых сопряжены черты русского и польского лексикона, отражена речевая практика славянской языковой личности, существующей в определенных условиях общения на данной территории, в данное время, в стереотипах поведения, продиктованного исторической ситуацией.
Изучение памятников деловой письменности представляет большой интерес во многих аспектах как лингвистического источниковедения, так и истории языка, поскольку существенным образом восполняет сведения о состоянии разных уровней языковой системы, способствует выявлению особенностей взаимодействия книжной и народно-разговорной стихий, обиходно-бытовых и официально-деловых элементов в процессе эволюции литературных норм2. Решение проблем, в которых, по словам Н.И. Толстого,
1 Исследование проводится в рамках госбюджетной темы (ГБ.1. 4. 05)
2 Виноградов В.В. Основные этапы истории русского языка // Он же. Из-
«остается немало спорного, интересного и не разысканного до кон-ца»3, во многом зависит от привлечения неизвестных историколингвистических источников.
Важное значение при этом имеет введение в оборот разнообразных в жанрово-стилевом отношении текстов, о которых было известно лишь по отдельным упоминаниям в хрониках, летописях, сказаниях, по отрывочным записям и свидетельствам, созданным на различных территориях, особенно тех памятников, «язык которых с наибольшей степенью достоверности был близок к живой народно-разговорной речи»4.
Плодотворным в названном направлении является реконструкция архивных комплексов в их целостности. В данном исследовании представлен фрагмент так называемого «русского» Архива гетмана Яна Петра Сапеги 1608—1611 гг., реконструкция которого предпринята коллективом ученых — историков и филологов Волгоградского государственного университета. Результатом проделанной работы, осуществленной при содействии коллег из Польши и сотрудников Государственного архива Швеции, архивов России и Украины, явились подготовленные к изданию старопольские и старорусские документы (более 400 источников) походной канцелярии одного из подданных Речи Посполитой, волею судеб в начале XVII в. предводителя крупного иноземного войска, воевавшего на стороне самозванца Лжедмитрия II5.
бранные труды: История русского литературного языка. М., 1978; Майоров А.П. Формуляр и лексическая содержательность явочных челобитных // История русского языка и лингвистическое источниковедение. М., 1987; Филин Ф.П. Истоки и судьбы русского литературного языка. М., 1981; Klemensiewicz Z. Historia jgzyka polskiego. Cz.1, 2. Warszawa, 1985; Котков С.И. Московская речь в начальный период становления русского национального языка. М., 1974.
3 ТолстойН.И. Взгляды В.В. Виноградова на соотношение древнерусского и древнеславянского литературного языков // Исследование по славянской филологии. М., 1974.
4 Иванов В.В. Вопросы исследования истории русского языка и лингвистическое источниковедение в трудах С.И. Коткова // История русского языка и лингвистическое источниковедение. М., 1987.
5 Тюменцев И.О., Мирский С.В., Рыбалко Н.В., Тупикова Н.А., Тюменцева Н.Е. Русский архив Яна Сапеги 1609—1611 годов: опыт реконструкции и источниковедческого анализа / Под ред. проф. О.В. Иншакова. Волгоград, 2005. В процессе анализа привлекались опубликованные источники и материалы архивов: Sapiega J.P. Dziennik // Hirschberg A. Polska a Moskwa w pierwszej polowie wieku XVII. Lwow, 1901. Т. 1. С. 167—324; Sapiega J.P. Dziennik (оригинал). Stokholm. Riksarkivet. Skoklostersamlingen. Ryska briev. E 8610 (2). (SRSRB); Архив Санкт-Петербургского Института истории Российской академии наук.
В процессе изучения, критического анализа и систематизации документов описаны отдельные фонды источников: старопольские памятники, среди которых выделяются переписка Сапеги с королем Сигизмундом III и его окружением, с Лжедмитрием II, М. Мнишек, с представителями разных слоев русского общества, а также посольства, декларации, донесения, инструкции, войсковые, канцелярские, личные бумаги и др.; старорусские тексты: различного рода источники, освещающие деятельность приверженцев царя Василия Шуйского, Семибоярщины, церковных иерархов, земского ополчения, грамоты, письма, обращения, памяти, отписки, челобитные, известия из российских провинций и др.
Следует отметить, что в ходе разысканий, предшествовавших выполнению проекта и проведенных И.О. Тюменцевым6, а также в процессе коллективной работы по описанию архивных данных был уточнен и существенно расширен перечень сапежинских бумаг: изданных, найденных новых или утраченных либо еще не отысканных, но известных по упоминаниям в других источниках. Документы, согласно гипотезе польских и российских ученых, накапливались в канцелярии Яна Сапеги в течение трех лет его пребывания в России (слета 1608 г. по сентябрь 1611 г.), а после смерти гетмана в сентябре 1611 г. были вывезены солдатами в Речь Посполитую и переданы его вдове. Затем данные материалы в течение XVII—XX вв. в результате разделения попали в различные коллекции, отложившиеся в библиотеках и архивах России, Польши, Украины, Швеции7.
Подлинные скорописные документы, как продукт эпохи, представляют безусловный интерес для языковедов, а реконструкция
К. 124. Оп. 1-2; К. 145. Оп. 1; К. 174. Оп. 2; К 237. Св. 3. № 30 (АСПбИРИ РАН); Фотокопии русских документов архива Я. Сапеги из Ску-Клостерско-го собрания Государственного архива Швеции; Российский государственный архив древних актов. Ф. 1204; Шведские микрофильмы (новые поступления). Рул. 133. Ч. 2; Отдел рукописей Львовской научной библиотеки Национальной академии наук Украины. Ф. 103 (ОР ЛНБ НАНУ); Biblioteka Polskiej Akademii Umiej?tnosci i Polskiej Akademii Nauk w Krakowie. № 345, 360 (BPAU PAN); Документы русского Архива Я. Сапеги. Stokholm. Riksarkivet. Skoklostersamlingen. Ryska briev. (SRSRB); Listy do J.P. Sapiehi i Dmitra Fatszywego, 1608-1611 rr. Stokholm. Riksarkivet. Skoklostersamlingen. Polska brev. (SRSPB); Kognowicki K. Zycie J. P. Sapiehy // Zycie Sapiehow. Warszawa, 1791. T. 2; Niemcewicz J. U. Dzieje panowania Zygmunta III. Warszawa, 1819. T. 2; и др.
6 Тюменцев И.О. Источники по истории Смуты начала XVII столетия в
России из Государственного архива Швеции в Стокгольме // Вестник ВолГУ. Серия 4: История. Философия. 1997. Вып. 2. С. 120-124; Тюменцев И.О. Смута в России в начале XVII ст.: движение Лжедмитрия II. Волгоград, 1999.
архивного собрания служит базой для лингвистического исследования вводимых в научный оборот источников. При этом, на наш взгляд, следует учитывать структуру всего комплекса и на начальном этапе базироваться прежде всего на отборе наиболее значимых его частей (фрагментов), имея в виду то, что рассматриваемые памятники письменности выступают во многих случаях как уникальные свидетельства непосредственных очевидцев событий либо их современников, осмысливавших окружающую действительность и воспроизводивших ключевые моменты истории с различной степенью достоверности, объективности, индивидуальным авторским отношением к сообщаемому, а также с присущей противоборствующим сторонам социально-оценочной направленностью.
Говоря о начальной предпосылке любого лингвистического исследования, основанного на подобных материалах, С.И. Котков и З.Д. Попова обращают внимание на характеристику последних с точки зрения взаимообусловленности содержания и назначения документа, определяющих структуру, формуляр данного вида текстов, что в совокупности предрешает употребление в них языковых средств (прежде всего лексико-фразеологических, синтаксиче-ских)8. Данное положение является для нас актуальным при рассмотрении всех групп источников в реконструируемом Архиве.
XVII век определяется, как известно, в качестве новой фазы развития русского и польского языков, когда, как отмечал В.В. Виноградов, «усиливается процесс концентрации общенациональных элементов»9. Заметное значение в формировании письменных традиций в данный период начинает приобретать живая народная речь, получающая литературную обработку в сфере делового и официального письменного общения10. Утверждаются новые способы выражения светского содержания с использованием того феномена, для обозначения которого З. Клемен-севич употребил термин «8иго,№а то,№а»11. Названные тенденции
8 Котков С.И., Попова З.Д. Очерки по синтаксису южновеликорусской письменности XVII века. М., 1986. С. 6.
9 Виноградов В.В. Указ. соч. С. 36.
10 Котков С.И., Попова З.Д. Указ. соч.; Коткова Н.С. Выявление московских лексических норм XVII в. путем сравнения с периферийными данными // История русского языка и лингвистическое источниковедение. М., 1987; Борисова Е.Н. К вопросу о региональной деловой письменности XVII—XVIII вв. как источнике изучения истории лексики русского литературного языка // История русского языка и лингвистическое источниковедение.
11 Klemensiewicz Z. Op. cit. Cz. 1. S. 171.
создавали предпосылки для восприятия славянских языков как «престижных».
Как писал В. фон Гумбольдт, язык «не является произвольным творением одного человека, а принадлежит всегда целому народу. Но языки можно считать творением народов, и в то же время они остаются творением отдельных лиц»12. Материал, анализируемый в составе реконструируемого архивного комплекса, интересен тем, что включает тексты, которые создавались в одних и тех же условиях, в рамках одних реалий, одной временной и географической определенности. Это дает возможность охарактеризовать взаимосвязь событий, арсенал оценок и квалификаций, отношений действующих лиц, за которыми стоят представления и символы родственных славянских народов и культур, проявляются общее и различное в ценностной ориентации языковой личности13.
Анализ разножанровых текстов в составе архивного комплекса предполагает соотнесение документов в рамках одной и/или нескольких групп памятников. Систематизация материалов14 дает возможность «открыть» некоторые новые страницы как с точки зрения воссоздания неизвестных ранее деталей в объективной картине происходивших событий Смуты, так и с точки зрения развития «сырой речи» (З. Клеменсевич) в период расцвета «золотого века» польского языка и в переходную для истории русского языка эпоху XVII в.
Одной из открытых страниц в истории остается описание деятельности Русской Православной Церкви на территориях, занятых сторонниками Лжедмитрия II.
Как известно, в 1608—1610 гг., когда гражданская война на территории России достигла кульминации, страна оказалась расколотой на два лагеря15. В Москве и в Тушине управляли два царя, две Боярские думы, два государевых двора. Разделенной оказалась и Русская Православная Церковь: в Москве и в Тушине действовали два Патриарха, два Освященных собора. Троице-Сергиев, Иоси-фо-Волоколамский, Кирилло-Белозерский монастыри поддержали московского патриарха, Ипатьевский — тушинского.
12 Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию / Пер. с нем. Под ред. Г.В. Рамишвили. М., 1984. С. 318.
13 Зализняк Анна А., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д. Ключевые идеи языковой картины мира. М., 2005.
14 Тюменцев И.О. Документы архива Яна Сапеги 1608—1611 гг.: источниковедческий анализ // Тюменцев и др. Русский архив... С. 30—44.
15 Тюменцев И.О. Смута в России в начале XVII ст.
Руководство тушинского лагеря, как свидетельствуют источники в составе реконструированного архива тушинского гетмана Яна Сапеги, пыталось наладить нормальную жизнь Церкви в захваченных уездах русского государства16. Митрополит Ростовский Филарет, пленником доставленный в Тушино, был обласкан самозванцем, получил должность «нареченного патриарха» (назначенного главы Русской Православной Церкви) и вскоре превратился в одну из ключевых фигур в тушинском руководстве. Формирование Освященного собора оказалось делом более сложным. Из высших иерархов самозванцу присягнули только архиепископ Суздальский Галактион и епископ Вологодский Иоасаф. Архиепископ Галактион, как видно из Дневника Сапеги, находился в Тушине с ноября 1608 г. по март 1609 г., затем был обвинен в измене и, по разным сведениям, либо был убит, либо умер, возвращаясь в епархию. Епископ Иоасаф, целоваший крест самозванцу, вероятнее всего, умер во время оккупации Вологды наемниками, во всяком случае, секретари Сапеги, тщательно фиксировавшие события, которые могли быть связаны с людьми такого ранга, ничего не сообщают о судьбе вологодского владыки17.
Даже в момент наибольших успехов Лжедмитрию II (в отличие от Лжедмитрия I) так и не удалось создать Освященный собор правильного состава. Как видно из «Грамоты “нареченного патриарха” Филарета Романова Яну Сапеге с просьбой дозволить освятить храм в Киржачском монастыре»18, Филарету пришлось управлять церковными делами исключительно с «патриаршим дьяком» Григорием Терпигоровым19. Появление такого должностного лица, как патриарший дьяк, отражает идею учреждения Патриаршего приказа, который в дальнейшем будет связан с развитием церковной жизни России20.
В группе источников, отражающих переписку по церковным делам, включаются тексты трех грамот, составленных по-русски: «Грамота Лжедмитрия II Я.П. Сапеге с запретом собирать налоги с монастырей Переяславля Залесского» (1608); «Грамота Лжедмитрия II Я.П. Сапеге с запретом собирать кормовые припасы с вотчин
16 Тупикова Н.А., Тюменцева Н.Е., Тюменцев И.О. Письма по церковным делам из русского архива Яна Сапеги 1607—1611 годов // Мир Православия: Сб. науч. ст. Волгоград, 2002. Вып. 4.
17 Там же. С. 167-168.
18 АСПбИРИ РАН. К. 124. Собр. С.В. Соловьева. Оп. 1. К. 2. 1 194.
19 Тупикова Н.А. и др. Письма по церковным делам. С. 168.
20 См.: Там же.
суздальского Спасо-Евфимиева монастыря» (1608); «Грамота “нареченного патриарха” Филарета Романова Яну Сапеге с просьбой дозволить освятить храм в Киржачском монастыре» (1608—1609); двух посланий, написанных по-польски: «Письмо Лжедмитрия II Я.П. Сапеге с приказом запретить солдатам грабить вотчины архиепископа Суздальского Галактиона» (1609), «Письмо Лжедмитрия II Я.П. Сапеге с приказом запретить солдатам грабить вотчины тушинского “патриарха” Филарета Романова» (1609).
Анализ текстов, представляющих собой переписку «царика» с гетманом, показывает, что она велась как на польском, так и на русском языках. Гетману и его солдатам предписывалось оберегать вотчины и имущество духовных лиц, прекратить разорять монастыри. Языковое оформление документов свидетельствует о том, что стиль посланий, составленных по-польски и по-русски, различен. Польские тексты более лаконичны, затрагивают вопросы, требующие, как правило, безотлагательного решения, например, по поводу жалобы из владений Галактиона, архиепископа Суздальского21, или в отношении действий пахоликов в вотчинах Филарета Рома-нова22. После традиционного зачина, включающего обязательное перечисление титулов адресанта: Лжедмитрия II, называющего себя милостью Божею Дмитрием Ивановичем, царем Московским и всея Руси, князем Дмитровским, Углицким, Городецким и проч., иных многих государств и орд татарских, Московской монархии государем и наследником, а также этикетную формулу обращения к адресату, письмо Сапеге от 14 (24) января 1609 г. содержит эмоциональное требование выполнить неоднократно посылаемый приказ не наносить ущерба имуществу духовенства в землях, подконтрольных наемникам: Gdyz i teraz swiezo z majçtnosci ojca archijepiscopa Golochtiona, z ujazdu Susdalskiego placzliwie skargi pzred nas przyniesiono, ktorych nie tylko nam ale by tez tym samym oxessorom zalowac siç przyszlo. (Перевод: Вот и теперь Нам вновь принесли слезную жалобу из владений отца архиепископа Галактиона в Суздальском уезде, о чем не только нам, но и тем, кто это учинил, не пришлось бы сожалеть.) Данный текст представляет собой свидетельство того, что в деловой сфере утверждались новые способы выражения светского содержания с использованием «сырой» польской речи, подвергающейся обработке для нужд письменного официального общения. Здесь обращает на себя внимание использование средств,
21 BPAU PAN Ms. № 345. № 65. К. 131. Л. 129—129об.
22 Там же. Л. 131.
свойственных непринужденному употреблению, иностилевых элементов, что в ряде фрагментов приводит к нарушению официальности повествования. Например: Z^damy tedy Wsci, aby Wsc w maj^tnosci onego i wszystkiego duchowienstwa (aby potem do nas serc swych nie tracili) zadnych excessow czynic nie dopuszczal. (Перевод: Посему требуем, чтобы Ваша Милость в его владениях и владениях всего духовенства / чтобы они потом нам не плакались / никаких нарушений не допускал.) Фраза, которая непосредственно не имеет отношения к содержанию распоряжения как делового документа, «do nas serc swych nie tracili», содержит устойчивое сочетание serc nie tracili, имеющее переносный смысл; выражаемое образное значение служит средством экспрессивной оценки действий солдат-наемников, руководимых Сапегой, и всей описываемой ситуации.
Краткое послание от 15 (25) января 1609 г. содержит лишь сообщение о полученном неприятном известии и лаконичное изъявление «царской» воли: Czego aby tak w Rostowskim ujezdzie jako i we wszystkich dzierzawach ojca patryarchi V.W. zabronic staral si§ chcemy... Подчеркнуто любезному тону повествования сопутствует модальность категорической просьбы к субъекту действия (адресату письма) — Сапеге — запретить своим пахоликам грабить во владениях «нареченного патриарха» Филарета. Текст письма при этом заканчивается, как и в предыдущем случае, традиционным пожеланием «dobrego ot Pana Boga zdrowia» и подписью Dmitr Car.
Ряд примеров обозначения реалий в этих текстах демонстрирует трудности восприятия писцами информации на слух, поэтому некоторые слова, взятые из языка Московской Руси или воспроизведенные при пересказе событий с чьих-то слов, приближаются к звучанию первоисточника: Susdalskiego, Golochtiona, patryarchi, archijepiscopa, duchowienstwa, dzierzawach. В приведенных источниках представлена свойственная в целом среднепольскому периоду традиция, получившая название «mieszanka polsko-lacinska»23. Примечательно, что латинские вкрапления без перевода (oxessorom, excessow) при употреблении адаптируются, подчиняются правилам грамматического оформления частей речи, принятым в польском языке. Тем не менее главную роль в рассматриваемых документах играет все же «slownictwo rodzime», то есть проявляется тенденция к замене латыни, господствовавшей в письменном языке, «польщчизной».
23 Ананьева Н.Е. История и диалектология польского языка. М., 1994. С. 26-27, 51.
Грамоты самозванца, которые написаны на русском языке, имеют конкретно-бытовой, пространный характер, затрагивают вопросы, касающиеся содержания жалоб монастырской братии на денежные и кормовые поборы со стороны «ратных людей». Составленные в традициях деловой московской приказной речи, они, как и послания на польском языке, включают традиционный зачин-титулование, а кроме того, в отличие от старопольских текстов, — подробное перечисление всех челобитчиков. Например, в грамоте Лжедмитрия II Сапеге, датируемой 29 ноября (9 декабря) 1608 г., где излагается суть претензий нескольких монастырей Переяславля Залесского и даются распоряжения запретить собирать налоги, такое перечисление занимает большую часть документа: «Били нам челомъ... архимонритъ Алимпей съ братьею, да Донилова монастыря архимонритъ !она съ братьею, да Никитцкого монастыря игуменъ Леонтей съ братьею. и т. д.»24. Обращают на себя внимание конкретные указания в тексте документа, многочисленные повторы, дополнения и пояснения: и ты бъ... въ ихъ вотчины, въ села и въ деревни отъ себя не посылалъ ни по што, и кормовъ своихъ и конскихъ имати не велелъ, и своего полку нашимъ ратнымъ людемъ, литовскимъ и московскимъ, въ загонъ въ ихъ вотчины, въ села и въ деревни, въезжати не велелъ, и кормовъ своихъ и конскихъ силно не имали, и людей не били и не грабили, и никокова насилства не чинили25; синтаксические единицы в высказывании нанизываются друг на друга при помощи союза и, свойственного устной речи, лексическая наполняемость отражает пласты обиходно-бытовой, народно-разговорной, а также деловой речи. При этом распоряжения самозванца имеют декларативный, отвлеченный характер и не связаны с формулировкой конкретных наказаний за провинности в отношении монастырского хозяйства, хищений, наносимого ущерба или фактов насилия против личности, притеснения и оскорбления монастырской братии, хотя и включают фамилии «обидчиков»: командиров из войска Сапеги, в отношении которых должны быть предприняты командующим соответствующие меры, например: А техъ бы рот-мистровъ Синьского да Юшинскова изъ Переславля съ ихъ ротами велелъ взяти къ собе, чтобъ оне в городе на посаде и въ уезде въ монастырскихъ вотчинахъ насилства не чинили26. Старорусские
24 АСПбИРИ РАН. Собр. кн. Хилкова. Оп. 1. Карт. 368. № 28.
25 АСПбИРИ РАН. К. 145. Собр. кн. Хилкова. Оп. 1. Карт. 368. Ед. хр. 28.
26 Там же.
тексты изобилуют элементами, иллюстрирующими восточнославянскую письменную традицию, деловую сферу общения: бить челом; давать с сохи по ста рублевъ и по двадцати алтынъ; отъ денежного сбору; зачелъ в заслуженоя; от ратныхъ (полскихъ, литов-скихъ, рускихъ) людей и др.; отражают особенности устной речи, включают многочисленные русизмы: Юшинскова; взяти къ собе; для береженья; а отчины де ихъ розграблены; не посылалъ ни по што; во всякихъ запасехъ и в конскихъ кормахъ и др.
Интересно, что одним из проявлений традиции «смешанных текстов» является употребление в старорусских текстах сочетаний, в которых сопряжены черты русского и польского лексикона: и отъ того де имъ учинилася шкота великое; и велелъ бы имъ отъ себя дати листъ для береженья21.
В конце посланий самозванца к Сапеге дается распоряжение «отписать», чтобы ему «было ведомо» о выполнении приказа. Становится понятной политическая подоплека таких «лжеграмот» Лжедмитрия II: расчет на прочтение их русскоязычным населением, на знакомство с грамотой «царика» русских людей, которые ждали от «лжегосударя» защиты и внимания к конкретным нуждам и конкретным просьбам.
Грамота «патриарха» Филарета написана в ответ на послание Сапеги о необходимости начать проводить службы в храме Кир-жачского монастыря для прихожан христианской веры. Данный текст отличается изобилием книжной, прежде всего религиозной лексики при изложении сугубо деловых вопросов, касающихся восстановления храма Благовещения Пресвятой Богородицы и При-снодевы Марии и о возможности освящения храма для проведения церковных действ. Филарет подробно описывает Сапеге, к кому и куда он обращался, выполняя поручение командующего, с просьбами о присылке священника или дьякона, сосудов церковных и др. необходимых атрибутов для совершения литургии. Ха-Интересно, что Филарет не избегает и нелицеприятных характеристик, касаясь результатов пребывания наемного войска на монастырской территории, что свидетельствует об определенной доле независимости его положения во властных структурах наемников. Этим обусловлено употребление большого количества оценочной лексики, характеризующей отношение солдат войска к русским святыням. Например: храмъ отъ воинскихъ людей разоренъ, и пре-столъ порушенъ и оскверненъ, и сосуды церьковные поиманы, и ныне...
21 АСПбИРИ РАН. Оп. 1. К. 368. № 59. Собр. кн. Хилкова.
в томъ храму божественые литургеи служити нельзе1%. Язык грамот отличается стилевым единообразием, строгостью развертывания логики, отсутствием эклектического употребления разногенетических элементов и вкраплений полонизмов. Начинается и заканчивается текст грамоты благословлением в адрес Сапеги.
Сделанные наблюдения позволяют по-новому взглянуть на события, участниками и во многом инициаторами которых были авторы переписки, а также глубже осмыслить причины широкого участия русского духовенства в борьбе против иноземного влияния, в движении земских ополчений периода Смуты, архивные материалы дают возможность понять роль Русской Православной Церкви в развитии патриотического сознания россиян.
Анализ лингвистической содержательности названных выше и других текстов в составе реконструируемого «русского» архива польского гетмана Яна Сапеги свидетельствует о большой культурно-исторической ценности указанных источников, рассмотрение которых предполагает системный охват заключенных в них фактов. Это, в свою очередь, дает интересный и богатый материал для разработки вопросов, связанных с проблемой эволюции этнического самосознания славян, отражения особенностей восприятия конкретных исторических событий в речевой практике отдельной языковой личности и этноса в целом, специфики факторов, которые формируют способы выражения личности, существующей в данном языковом пространстве, в условиях общения на данной территории в данное время, в стереотипах поведения, продиктованных исторически объективной и ситуативно субъективной картиной бытия. В русле обозначенной проблемы одной из перспективных задач, по нашему мнению, является обоснование понятия славянская языковая личность, феномен которой может быть связан с обобщенным представлением о носителе языкового сознания славянского этноса, в речевой практике которого опосредованно находят отражение культурно-исторический опыт и мировосприятие славянских народов.
28 АСПбИРИ РАН. К.124. Собр. С.В. Соловьева. Оп. 1. К. 2. № 194.
Archive letters on the church activities (the XVII-TH cent. c.e.) as historical testimonies
OF THE RUSSIAN AND POLISH LANGUAGES N. Tupikova
The paper represents a fragment of the linguistic research of the «Russian» archive by Ja. P. Sapega, one of the remarkable figures of «Smutnoje vremja». The author is based on the archive documents from the libraries and archives of Poland, Sweden, Ukraine, Russia, which had been already published or being published now for the first time. Letters on the Church activities are analyzed towards their linguistic features as well as their involvement in the entire archive complex. The given texts enlarge the number of facts significant for characterizing tendencies of change from Latin to Polish, they testify the important role of the business and everyday language in the formation of literary language. They also demonstrate the tradition of «mixed texts» in which one can state the features of Russian Polish lexicons, reflect the speech practices of the Slavic linguistic subjects when being in the certain historical and cultural conditions.
