CC BY
19Пир во время чумы1
К. М. Милорадович A Feast in Time of Plague
Ksenia M. Miloradovich
С И. А. Ш. [1] я познакомилась во время экскурсии слушательниц Высших Женских Курсов в Новгород. Это было осенью 1903 или 1904 года [2]. Для осмотра памятников Новгородской старины группа собралась большая - человек 50. В качестве руководителя ехал профессор литературы И. А. Ш., а в качестве сопровождающего - директор Р. [3], по прозванию «папаша». У папаши Р. была довольно примечательная наружность. Он мне немного напоминал Ставрогина [4] как тот описан у Достоевского, но более добродушного и взятого в бесконечно более мелком масштабе. Известно, что Достоевский описывает наружность Ставрогина как красивую и, в то же время, несколько отвратительную [5]. Папаша Р. тоже был недурен. Его красное, с нафабренными черными усами лицо напоминало маску, а на голове он носил парик, или, по крайней мере, черные припомаженные волосы, разделенные ровным пробором посредине - очень напоминали парик [6]. Не знаю какими судьбами он, человек без высшего образования [7], но очень богатый, стал во главе высшего женского учебного заведения. Когда впоследствии директор курсов стал выбираться из среды профессоров и Р-ву пришлось уйти, он открыл собственные частные, так называемые «Раевские» женские курсы [8], пользовавшиеся довольно хорошей репутацией, так как там преподавали тоже университетские профессора [9]. Во всяком случае без высшего женского учебного заведения под руками Р. жить не мог. Он был страстным любителем женщин. О его ухаживаниях ходили темные слухи, не опровергавшиеся непосредственным впечатлением от его
1 Рукопись хранится в Архиве УФСБ России по Самарской области в уголовном деле № П-18325 в отношении К. М. Милорадович. Любезно предоставлена для публикации сотрудниками архива. Переписка с архивом, обработка и подготовка примечаний выполнены доктором философских наук профессором Н. Х. Орловой.
личности, в которой было что-то кошачье и не совсем чистоплотное. Но были в его характере и положительные черты. Он всегда горой стоял за свои курсы и своих курсисток, в случае демонстраций и студенческих историй, вызывавших репрессии и аресты - всегда стойко и с успехом защищал их перед властями [10], где имел связи, и никогда не оставлял нуждающихся без помощи [11]. Умом он не отличался; отношение к нему слушательниц было добродушно насмешливым - и его участие в экскурсии было малозаметным.
Другой наш спутник тоже имел наружность весьма заметную - прежде всего потому, что он был необычайно толст. Вопреки этому подвижный и ловкий, он носил широкую окладистую бороду и имел мягкие, слегка курчавые волосы. Когда впоследствии мне случалось видеть его в красной шелковой рубахе, подпоясанной шнурком с кистями, мне казался он воплощением богатыря Ильи Муромца [12].
Для поездки по Волхову нам был представлен специальный пароход, а в Новгороде для нас приготовлено помещение в здании мужской гимназии. Всю дорогу Ш. был неистощим в рассказах. По поводу Юрьева монастыря, который нам предстояло осмотреть, он рассказал нам всю историю Александра I [13] и его отношений к митрополиту Фотию [14] и княжне Анне Орловой [15]. Когда к вечеру за 10 верст до Новгорода, мы остановились для осмотра Хутынского монастыря, - старинные образа и темная старина оживала в его рассказах. Мы слышали о том, как бес, с целью искушать монахов, прятался от них в рукомойниках и чувствовалось, что этот бес был понятен и близок самому рассказчику.
К ночи мы приехали в Новгород и расположились в ящиках, набитых свежим сеном в приготовленном для нас помещении, а на другой день с утра началась беготня по старинным церквам и монастырям, лазанье на колокольни, обед в трапезной у монахов - все это сопровождаемое интересными разъяснениями Ш., показывавшего нам наслоения, оставленные разными эпохами в архитектуре и убранстве осматриваемых строений. Погода была прекрасная и мы вернулись в свое помещение усталые, но веселые и удовлетворенные.
В это время нам было передано приглашение от жены местного губернатора Медема [16], которую Ш. хорошо знал, -провести у нее вечер. Нас приглашали на так называемый «раут». Это вызвало целую бурю споров и волнений. Многие из слушательниц находили, что принять приглашение губерна-
торши, представительницы правительства - недостойно курсисток. Была тут же устроена сходка, спор был горячий, но, в конце концов, большинство высказалось за то, чтобы принять приглашение и идти. Вероятно, такому решению немало способствовало просто женское любопытство. Ш. и Р. оба были очень довольны таким оборотом дела и вечером мы собрались в уютном губернаторском доме.
Нас не ждало ничего особенно любопытного. Нас накормили ужином, напоили чаем, после чего М-ме Медем усадила моего друга Зину Еф [17]. за рояль, а я уселась возле нее усталая и сонная, стараясь только чтобы мои глаза окончательно не сомкнулись.
- У вашей подруги много страсти в музыке - сказала мне хозяйка, подсаживавшаяся то к одной, то к другой из своих гостей.
- О да, у нее вообще очень много, сонно отвечала я.
На другой день мы уезжали из Новгорода. День был свежий, и М-мм Медем прислала нам на пароход пледы и другие теплые вещи. Ш. обратился к нам с предложением написать ей благодарность за любезный прием. Это опять вызвало отпор со стороны наших непримиримых, и спор завязался пуще прежнего. Напрасно мы доказывали с Зиной, что выразить благодарность за любезный прием - не только не роняет нашего достоинства, а напротив, это есть вежливость естественная для культурных людей, чувствующих свое достоинство. Никакие уговоры на этот раз не повлияли, и послать благодарность от всех не удалось. Решили послать ее от группы, и я написала ее в стихах. Эти стихи обратили на меня внимание Ш., с которым тут же началась наша дружба. Он всегда и впоследствии очень любил мои стихи [18].
Еще на пароходе было решено, что мы с Зиной войдем в один из семинарий Ш-на по русской литературе. Вскоре эти занятия начались, но интерес их оказался совсем особого рода. Обыкновенно каждое из них, очень скоро после своего начала, давало нашему руководителю повод обратиться к своим литературным воспоминаниям, и часы проходили в его неистощимых рассказах. Он знал всех, сколько-нибудь значительных, а иногда и вовсе незначительных лиц Петербурга; знал их семейные хроники, литературные и общественные связи, мелочи из их жизни. К нему можно было обратиться как в справочную книгу, чем мы много пользовались впоследствии. Точно так же он относился и к историческим лицам, и к эпо-
хам давно прошедшим: он восстанавливал живую картину их жизни с ее мелочами, слабостями и случайностями. Впоследствии мне не раз случалось убеждаться в том, что в этих реставрациях Шляпкина было очень много фантазии, однако они были всегда интересными и увлекательными.
Шляпкин не жил в городе. На лекции и занятия он приезжал со станции Белоостров, где у него был собственный домик, им самим построенный. Однажды мы вместе с некоторыми другими учениками и ученицами Ш-на, получили приглашение к нему в какой-то праздничный день и таким образом попали в этот домик, который впоследствии посещали очень часто. Это был двухэтажный небольшой, но поместительный деревянный домик, окруженный палисадником, выходившим на большую дорогу. Посреди палисадника стоял памятник, сложенный из больших камней, носивший на себе надпись «Освободителю от освобожденного». Это Шляпкин, бывший по происхождению крестьянином, выражал свою благодарность императору Александру II [19]. Из палисадника небольшая терраса вводила в скромную гостиную, налево от которой находилась столовая с дверью в кладовку, всегда наполненную винами, вареньями и всякими вкусными вещами и в поместительную кухню. Это была важная часть дома Шляпкина, любившего и угостить, и хорошо покушать. Направо от гостиной находилась гордость Шляпкинского дома -его библиотека и одновременно его кабинет. Библиотека Ш-на, заключавшая в себе много редчайших экземпляров, была одною из лучших в столице. Интересной особенностью ее было богатейшее собрание брошюрной литературы, состоявшей из вырезок, сделанных рукою Ш. из различных старых и новых журналов и подобранных по темам. Впоследствии, после смерти Ш-на это интересное собрание было передано по его желанию в Саратовский университет. Между полками с книгами расположился большой письменный стол Ш-на, принадлежавший некогда Надеждину [20], т. к. большинство вещей Ш-на представляли собою литературные реликвии. Тут же находилось его удобное кресло, хорошо охватывавшее обширную фигуру хозяина и небольшой, но глубокий диван «само-сон» для послеобеденного отдыха. На полках висело большое объявление «книг не просить», которое, впрочем, иногда все-таки нарушалось нами [21]. Из глубины гостиной дверь вела в сенцы, а из них узенькая лесенка вела во второй этаж. Тут был микроскопический «зимний сад» со скромными расте-
ниями, спальни Шляпкина, его старой тетушки [22] и немки-экономки Софьи Александровны Фогельгезанг [23], которая, как мы скоро поняли, была давнишней подругой его жизни; [24] наконец тут же находилась маленькая «рыцарская» комнатка, убранная доспехами и латами, и представлявшая собою музей, где Ш-н хранил попавшие в его руки памятники литературы и просто старины, до которых он был большой охотник, и которые любил показывать своим гостям [25].
Скоро мы с Зиной сделались частыми посетительницами Шляпкинского дома. Мы были молоды, веселы и беззаботны, полны интереса к науке, литературе и жизни, и старый чудак давал нам много, как, впрочем, и мы ему. Мы любили неожиданно захватить его в кабинете, забраться с ногами на его «самосон» и слушать его бесконечные рассказы. Бывало иногда застанешь его за занятиями византийской стариной, и он примется рассказывать про византийских цариц со всеми подробностями их интимной жизни, да так, будто сам был непосредственным ее свидетелем. Я помню, как много позже, - это было, кажется в 1909 году, - вернувшись после Гоголевских дней [26] в Москве, Ш-н рассказывал нам, как он производил исследование той квартиры, где Гоголь провел свои последние дни. Он осмотрел там каждый угол, как самый внимательный следователь и, на основании этого осмотра нарисовал себе подробную картину этих последних дней Гоголя, его бесед с посещавшим его монахом, его говения и поста и наконец, самое главное, того, как он сжигал вторую часть «Мертвых душ». Я тогда смеялась, слушая этот рассказ. Он в самом деле был очень картинен и делал честь воображению Ш-на, но, к сожалению, он был не очень убедительным и может быть в действительности дело происходило совершенно иначе.
Мы часто ловили Ш-на, когда нужны были справки о людях и событиях, ловили и в городе в учебных заведениях, где он преподавал - и на Белоострове - и он называл нас «мухами», но всегда принимал приветливо. Наши самые фантастические молодые предприятия всегда встречали у него отклик и сочувствие и, между нами, он вел себя как старый ребенок. Мы и он сам казались ему страшно опасными заговорщиками, и он писал нам малопонятные (ради конспирации) открытки, в которых подписывался «ваш ученик Миша Дипломатов».
После увлекательных разговоров мы оставались у него обедать и только к вечеру возвращались в Петербург. Хозяйка
Софья Александровна всегда принимала нас радушно и угощала самым приветливым образом. Это было тем более удивительным, что по слухам она отличалась ревностью и даже, как говорили, пыталась из ревности кого-то облить серной кислотой. Но мне и Зине она доверяла и не подозревала в намерениях соблазнить Ш-на. Она не ошибалась в этом, хотя, помнится, однажды, когда мы уже были многолетними друзьями, Ш-н сказал мне с озабоченным лицом:
- А знаете что? Выходите за меня замуж.
- Илья Александрович, зачем?! - изумилась я.
Он немного подумал и отвечал:
- Пенсию будете получать после моей смерти.
Но он сам чувствовал слабость этого аргумента и больше не поднимал этого разговора. Нам казалось самым естественным и справедливым, чтобы он женился на Соф. Ал-вне и она, видимо, всю жизнь мечтала об этом; но он не считал ее достойной женой для себя, хотя и заботился о ней по-своему. Однажды он сказал нам с Зиной во время дружеской беседы:
- Когда я умру, позаботьтесь о Софье Александровне, потому что она человек глупый. - И мы, конечно, позаботились бы о ней, если бы жизнь, как это случается обыкновенно, не разрушила всех наших намерений.
Ш-н был очень религиозен, но я никогда не встречала у взрослого и культурного человека такой детски-наивной формы религиозного сознания. К Богу он относился совершенно запросто и этим иногда очень забавлял нас. Однажды мы застали его в большой досаде; он сказал нам, что сегодня он согрешил и возроптал на Бога. Дело в том, что ему очень нужны были деньги, и он рассчитывал на продажу одного из своих сочинений, оставленного на комиссию в магазинах. Он ехал в эти магазины, чтобы узнать о ходе продажи и по дороге молился Богу. Он говорил: «я приютил сироту, я стараюсь исполнять Твои заповеди; неужели Ты не можешь сделать для меня такого пустяка, как позаботиться чтобы книги были проданы?» - И когда все-таки книги оказались непроданными, - он возроптал на Бога.
Однажды во время великого поста он на извозчике ехал в церковь, чтобы причаститься после исповеди. Но по дороге за что-то так разбранился с извозчиком, что не счел себя достойным причастия и должен был вернуться обратно.
В своем домике он строго соблюдал все старые обычаи, что придавало его режиму особой своеобразную прелесть. Конеч-
но на Пасху его стол ломился от куличей, на Рождество у него бывала елка, а на масляной съедалось большое количество блинов со всякими вкусными приправами; но помимо этих, входивших в общий обиход обычаев, он знал множество мелких простонародных суеверий и всегда подчинялся им.
Я помню, как однажды, уже после отъезда Зины из Петербурга, заехала к нему с другой моей приятельницей, Марусей А. [27], и мы остались ночевать. Это было в среду на пасхальной неделе. Утром в четверг мы встали раньше хозяина и отправились в столовую пить кофе, которым нас угощала Софья Александровна. Тут же с нами угощались и собаки Шляпкина, которых было большое количество - Булка, Бублик, Сайка, Крендель и другие, а также его ученый кот, умевший лапой извлекать молоко из узкого бокала. Но хозяин был искренно огорчен, когда узнал, что между прочим снадобьем, мы поели его «четверговые яйца» от собственных кур. Их должен был сначала испробовать сам хозяин - иначе куры не будут нестись.
Кроме нас с Зиной у Ш-на было несколько учеников из студентов. Ближайшими из них были А. А. Гр-в [28], которого мы хорошо знали, и некто Г-ский [29], знакомый нам мало, про которого Ш-н рассказывал нам, что тот ухаживал за ним «как лакей» - выражение, которое тогда меня покоробило. Однако впоследствии я убедилась, что этому человеку действительно всегда нужен был хозяин, которому выгодно прислуживать. У Г-ского была жена из немок, значительно старше него самого [30]. Насколько он имел вид юный и безусый, настолько же она была высокая, мускулистая и довольно старообразная женщина. Эту женщину Гор-ский было попробовал позже ввести в дом, но две властолюбивые немки - она и Софья Александровна не поладили между собою. С.А. жаловалась нам, что жена Гор-ского пробовала вести себя как хозяйка и слишком много распоряжалась в доме. В результате, по требованию С.А., ей пришлось уйти и не показываться в доме. Гор-ский продолжал бывать.
Наше знакомство со Ш-ным продолжалось много лет. Мы давно кончили курсы. Грянула сначала война, потом революция. Во время октябрьской революции я была на Румынском фронте сестрой милосердия, и вернулась в Петербург к началу 1918 года, вместе с нашими отступавшими войсками, в самый разгар анархии и голода. Зина была в это время на своей родине в Елисаветграде.
Вскоре после моего возвращения кто-то рассказал мне, что Ш-н тяжело болен. Однако я не сразу собралась в Белоостров [31]. Жизнь была трудна, уезжая, приходилось оставлять мать одну в пустой квартире и полную тревог, так как время было неспокойное. Но через некоторое время один из учеников Ш-на, встретив меня на улице, передал мне горькую фразу Ильи Ал-ча: «Не говорите обо мне ничего Ксении Михайловне; если в такое время она ко мне не едет, то не нужно ее беспокоить». Эти слова задели меня за живое, и я поехала.
Я застала Ш-на в самом жалком состоянии. Беспомощный, больной ожирением сердца, он лежал наверху в своей спальне один. Если ему приходилось сползти с постели, то взобраться на нее обратно он не мог, он так и лежал на полу и только почтальон, приходивший утром, водворял его на прежнее место. Соф. Ал. хозяйничала внизу и к нему почти не заходила. Она сердилась на Ш-на, т. к. теперь, предвидя его близкую кончину и озабоченная своим будущим положением, она особенно настойчиво требовала, чтобы он обвенчался с нею, от чего он упорно отказывался. Сама она тоже была больна диабетом и, может быть поэтому была угрюма и раздражена. Меня, против обыкновения, она встретила неприветливо; может быть и меня на этот раз она подозревала в корыстным намерениях.
Ш-н почти ничего не ел и от этого слабел. Он капризничал как ребенок. А когда случалось ему попросить стакан кофе или блюдце варенья, то было очень трудно получить это от С. А., которая говорила: «когда я предлагала ему супу, он не хотел - так пускай теперь подождет!».
Видя такое печальное положение нашего старого друга, мы втроем, т. е. я, Гр-в и Гор-ский распределили между собою суточные дежурства, чтобы не оставлять его одного. Ш-н был очень рад, но С. Ал. неохотно подчинилась этому. Забыв прежнее свое радушие, она вовсе не кормила меня, и я должна была обманывать Ш-на, говоря, что меня угостили обедом. И тут, на смертном одре, он полон был своими старыми интересами, и я выслушала от него несколько рассказов о Петре Великом, которым он занимался перед этим.
Дежурить пришлось недолго. Я была дома, когда мне дали знать, что Ш-н скончался. Через два дня я в последний раз поехала на Белоостров для того, чтобы хоронить хозяина. Картина, которую я застала там, навсегда врезалась в мою память. Надо не забывать, что это было в те дни, когда осьмуш-
ка черного хлеба ценилась в городе на вес золота, когда по несколько дней подряд мы питались кипятком и каким-нибудь куском с трудом раздобытых овощей или хлеба.
Шляпкин лежал в одной из верхних комнат, а в другой комнате рядом с ним был приготовлен стол, который ломился от яств. Это было настоящая тризна или пир во время чумы. Сюда собралось блестящее общество, среди которого было несколько известных ученых, были Венгеров и С. Ф. Платонов, но все эти люди, конечно, были голодными. Тут были несколько сортов жареного мяса и птицы, дорогие вина и варенья. Интересуясь - неужели Софья Александровна - так скупившаяся в последнее время - устроила все это пиршество - я сошла вниз и застала картину еще более жуткую. За смертью Шляпкина мне забыли сказать, что Софью Ал-вну тоже разбил паралич - на другой же день. Она лежала внизу, в столовой, на диване. Она не могла ни двигаться, ни говорить. Казалось, одни только глаза жили на ее неподвижном лице. Дверь в кладовку, выходившая в столовую, была открыта настежь и оттуда непрерывно выносились наверх все ее драгоценные запасы, выносились никем другим, как ее врагом - женой Гор-ского. Тут же на столе раскладывались все эти богатства и Гор-ская распоряжалась ими.
Эта картина мне показалась отвратительной.
- Вы бы хоть не у нее на глазах! - сказала я.
- А нет, пусть теперь смотрит! - отвечала Гор-ская.
На другой день Софья Александровна умерла тоже.
Этим пиром во время чумы закончились мои личные отношения со старым милым чудаком Ш-ным, но с его библиотекой я встретилась еще раз.
Когда в 1927 году меня выслали в Саратов, мне однажды удалось получить временную работу в библиотеке Саратовского университета. Работа заключалась в том, чтобы разобрать и описать на карточках брошюрную литературу, завещанную Саратовскому университету Шляпкиным [32]. Саратовский университет был избран Ш-ным как один из самых молодых, а потому не столько богатый литературой, как его предшественники. Тут только, роясь в наследстве Ильи Ал-ча, я поняла, сколько любви и труда было положено им на это удивительное собрание и как оно давало возможность выявить очень много важное в литературном и общественном отношении, что иначе оставалось погребенным на страницах забытых журналов [33].
Примечания
1. Илья Александрович Шляпкин
2. Согласно заметке, опубликованной в «Новом времени» от 25 сентября 1903 г. (С.4), поездка состоялась именно в 1903 году. И переписка между И. А. Шляпкиным и К. М. Милорадович завязывается с 1903 года. Есть письмо от 4 ноября 1903 г. с просьбой прислать «хоть некоторые книги, нужные для кружка, взявшего темой Чаадаева и Киреевского». Письмо же, датируемое январем 1904 г. подписано «Киса Милорадович», что свидетельствует об уже установившихся дружеских отношениях, позволяющих отходить от формального этикета в личной переписке. См.: Востриков А. В., Орлова Н. Х. Ксения Милорадович: Хроника жизни в документах и письмах: В 2-х ч. Ч. 1: Хроника жизни в документах и письмах. СПб.: ред. «Парадигма», 2018. С. 88.
3. Раев Николай Павлович (1855-1919) - педагог, чиновник министерства народного просвещения; с 1879 г. служил на различных должностях, в том числе инспектором народных училищ в Саратовской губернии, был директором народных училищ Вологодской и Курской губерний; директор Бестужевских курсов (1894-1905). После 1905 г. - учредитель и директор частных женских юридических курсов (Курсы Н. П. Рае-ва, Петербургский Вольный женский университет). С 30 августа 1916 по 3 марта 1917 г. - обер-прокурор Святейшего Синода. После 1919 г. уехал на Кавказ.
4. Центральный персонаж романа Ф. М. Достоевского «Бесы». Это также одна из ключевых фигур для всего творчества Достоевского. Фамилия «Ставрогин» происходит от стгаиро^ -крест. Сравнение не случайное. О Достоевском Ксения Милорадович в апреле 1906 года делала доклад на заседании «Союз Возрождения России», который был замечен. 10 апреля 1906 г. А. А. Громов писал И. А. Шляпкину: «В пятницу 14-го <...> в 8 ч<асов> веч<ера> общее собрание кружка "В. Р.", посвященное памяти Достоевского. Доклад Ксении Михайловны о Федоре Михайловиче <...> Вероятно будет интересно. Мы думаем, что и Вы заглянете». Готовясь к докладу, она обратилась к Шляпкину: «Не можете ли Вы, Илья Александрович, указать мне каких-нибудь сочинений о «Бесах» Достоевского. Буду Вам очень благодарна, если укажете». См.: Востриков А. В., Орлова Н. Х. Ксения Милорадович. С.94.
5. «Волосы его были что-то уж очень черны, светлые глаза его что-то уж очень спокойны и ясны, цвет лица что-то уж очень нежен и бел, румянец что-то уж слишком ярок и чист, зубы как жемчужины, губы как коралловые, — казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен. Говорили, что лицо его напоминает маску». Достоевский Ф. М. Бесы: роман. М., 2012. С.48.
6. Георгий Шавельский описывал его внешность как весьма комичную: «в парике ярко черного цвета, с выкрашенными в такой же цвет французской бородкой и усами, с чуть ли не раскрашенными щеками, в лакированных ботинках, — он производил впечатление молодившегося старика довольно неприличного тона. В Синоде он держался очень просто, но «чрезвычайного» ума у него заметно не было. Описание относится к обер-прокурорскому периоду деятельности Раева, но, как видим, оно во многом совпадает с описанием у Ксении Милорадович. Шавельский Г. И. Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота. Нью-Йорк: изд. им. Чехова, 1954. // III. На верхах. Новые назначения. Польский вопрос. С.47-89.
7. Сведений о жизни Николая Павловича Раева мало, в основном они сводятся к описанию его профессиональных статусов. Университетского образования он действительно не получал, окончил гимназию и в 1878 году специальные классы Лазаревского института восточных языков. И в целом был человеком образованным. В воспоминаний Н. Д. Жевахова о нем пишется в превосходной степени: «Это был простой, скромный человек, не только не скрывавший своего происхождения, как делают многие, вышедшие из духовной среды, а наоборот, сохранивший почтительную преданность своему сословию и озабоченный его участью. Не было в нем желания рисоваться и производить впечатление, не было ни одного неестественного движения и неискреннего жеста» (С. 130). «Ра-ев Н. П. был личностью незаурядной. Благочестивый, образованный, любящий престол и отечество...» Воспоминания товарища обер-прокурора Св. Синода князя Н. Д. Жевахова. Т. I: сентябрь-март 1917. Т. II: март 1917 — январь 1920. М., 1993. (С. 259).
8. Николай Павлович Раев в 1905 г. учредил Историко-литературные и юридические курсы и был избран их директором. Согласно «Правилам о С.-Петербургских Высших женских курсах, открываемых действительным статским совет-
ником Н. П. Раевым», курсы состояли из двух факультетов: историко-литературного и юридического; на первом читались следующие предметы: богословие, психология, логика, педагогика, философия, русская литература, всеобщая литература, русская история, всеобщая история, история искусств, на втором — все виды права (от церковного до международного), политическая экономия, статистика, латинский язык [Правила о С.-Петербургских высших женских курсах, открываемых д. с. с. Н. П. Раевым // ЦГИА СПб., ф. 139, оп. 1, № 10526, лл. 4 (+ об.), 12]. Основательность подготовки слушательниц была общепризнанной. В 1912 г. комиссия, образованная при Ученом комитете министерства народного просвещения, отнесла к разряду университетских ряд частных высших женских курсов, среди которых были и курсы Н. П. Раева. Это означало, что выпускницы курсов могли сдавать государственные экзамены в императорских университетах и получать полноценный диплом. Качество образования было обеспечено высочайшим уровнем преподавательских кадров.
9. Н. П. Раев лично заботился о привлечении лучших российских профессоров к преподаванию на курсах. Свидетельство тому — его обращения к попечителям Санкт-Петербургского учебного округа, сохранившиеся в архиве. Так, в письме от 8 августа 1906 г. Н. П. Раев просит об утверждении профессорами курсов философа и психолога Александра Ивановича Введенского (1856-1925), правоведов Льва Иосифовича Петражицкого (1867-1931) и Михаила Андреевича Рейснера (1868-1928), историков Сергея Васильевича Рождественского (1868-1934) и Павла Павловича Митрофанова (1873-1917), филолога-классика Фаддея Францевича Зелинского (1856-1925), историков литературы Нестора Александровича Котляревского (1863-1925) и Федора Александровича Брауна (1862-1942) [См.: ЦГИА СПб., ф. 139, оп. 1, № 10526, л. 5 (11 августа список был утвержден)]. С 1911 г. здесь преподавал лингвист Лев Владимирович Щерба (1880-1944), в будущем, внесшего большой вклад в развитие фонологии, лексикографии и психолингвистики. С 1914 г. к преподаванию были привлечены философы Николай Онуфриевич Лосский (1870-1965) и Семен Людвигович Франк (1877- 1950) [См.: ЦГИА СПб., ф. 139, оп. 1, № 10526, лл. 98, 203, 211]. В 1910 году курсы истории античной литературы был приглашён читать Вячеслав Иванов, о чем он упоминает в «Автобиографическом письме» к С. А. Венгерову: «в течение двух лет был
преемником Анненского, в качестве преподавателя греческой и римской литературы, на Высших женских курсах Раева». Иванов Вяч. Автобиографическое письмо С. А. Венгерову // Русская литература XX века (1890—1910) / Под ред. проф. С. А. Венгерова. М., 1916 [1917]. Т. 3. Кн. 8. С. 95. Об этом факте из жизни поэта см.: Лаппо-Данилевский К. Ю. О преподавании Вячеслава Иванова на курсах Н. П. Раева // Русская литература. 2011. № 4. С. 66-79.
10. Одним из примеров служит участие Раева в защите задержанных полицией, а затем «внесенных в списки» курсисток во время событий марта 1897 года, связанных с гибелью Ветровой. События описаны в автографе курсистки Половцо-вой Веры Викторовны ОРРНБ. Ф.601. №1703. 28 лл.
11. Об этом читаем: «Исполнение этой должности потребовало от него не только усердия и трудолюбия, но и высокой общей культуры и такта. Не вполне разделяя традиционные на Курсах демократические убеждения, Раев прилагал все силы к тому, чтобы идейные разногласия не мешали главной цели - полноценному высшему женскому образованию. Он старался по возможности смягчить требования, которые предъявляло к Курсам министерство, сделать их менее болезненными». См.: Библиотека бестужевских курсов. URL: http://www.library.spbu.ru/bbk/history/exposition/e5.php (30.11.2019).
12. Забавно, что темой одной из первых пробных лекций Шляпкина в звании приват-доцента в 1888 г. был «Илья Муромец». См. Галина Аксенова. Книголюбец Илья Александрович Шляпкин. Памятный очерк. URL: http://voskres.ru/school/aksenova1.htm (30.11.2019).
13. Александр I Павлович (1777—1825) — император и самодержец Всероссийский (с 12 (24) марта 1801 года), протектор Мальтийского ордена (с 1801 года), великий князь Финляндский (с 1809 года), царь Польский (с 1815 года), старший сын императора Павла I и Марии Фёдоровны. В официальной дореволюционной историографии именовался - «Благословенный».
14. Архимандрит Фотий (в миру Пётр Никитич Спасский; 1792—1838) —священнослужитель Православной российской церкви, архимандрит; настоятель Юрьева монастыря в Новгороде (1822—1838). См.: Кондаков Ю. Е. Архимандрит Фотий
(1792—1838) и его время. Изд. Российской национальной библиотеки, 2000.
15. Графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская (1785— 1848) — камер-фрейлина, единственная дочь Алексея Орлова, сподвижника императрицы Екатерины II, и наследница его многомиллионного состояния. После смерти отца отказалась вступать в брак, начала испытывать тягу к духовной жизни, но не оставила императорский двор. Анна была духовной дочерью архимандрита Фотия (Спасского), что породило ряд слухов об их взаимоотношениях. Полученное наследство Анна Орлова потратила на благотворительность и в большей степени на новгородский Юрьев монастырь, которым управлял её духовный отец Фотий. См.: Елагин Н. В. Жизнь графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской. СПб., 1853. переизд.: Жизнь графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской и её духовные искания. М.: Либроком, 2012.
16. Граф Оттон Людвигович Медем (нем. Arthur Otto Graf von Medem; 1847—1925) — выпускник юридического факультета Санкт-Петербургского университета, государственный деятель Российской империи, член Государственного совета, новгородский губернатор (1896-1907). При нём завершилась реставрация Новгородского Софийского собора — одного из главных духовных символов России. После революции 1917 года эмигрировал в Германию. Его жена — Александра Дмитриевна Нарышкина (1847—1914), дочь полковника Д. И. Нарышкина и племянница княгини З. И. Юсуповой.
17. Ефимовская Зинаида Амвросиевна (1882-1921) - ближайшая подруга К. М. Милорадович; выпускница Бестужевских курсов (1904) и Археологического института (1909).
18. Несколько стихов К. М. Милорадович сохранились в архиве И. А. Шляпкина: поэма и четыре небольших стихотворения. Стихотворения опубликованы в книге: Востри-ков А. В., Орлова Н. Х. Ксения Милорадович... С.82-86.
19. Александр II Николаевич (1818—1881) — Император Всероссийский, Царь Польский и Великий князь Финляндский (1855—1881). Старший сын императорской четы Николая Павловича и Александры Фёдоровны. Вошёл в русскую историю как проводник широкомасштабных реформ. В связи с отменой крепостного права в России и победой в войне за независимость Болгарии удостоен особого эпитета в русской дореволюционной и болгарской историографии — «Освободитель». Погиб в результате террористического акта,
организованного тайной революционной организацией «Народная воля».
20. Николай Иванович Надеждин (1804—1856) — русский учёный, критик, философ и журналист, этнограф, знаток раскола церкви и её истории. Профессор Московского университета, действительный статский советник. Основатель журнала «Телескоп», в котором в 1836 году были опубликованы «Философические письма» П. Я Чаадаева, после чего журнал был закрыт, а Надеждин отправлен в ссылку.
21. В дневнике Евлалии Казанович тоже упоминается эта надпись: «висят у него в кабинете плакаты: „книги из библиотеки не просить", между тем как сам он привозил не раз курсисткам редкие книги, рукописи и давал их на дом, даже едва зная в лицо тех, кому давал». Вполне вероятно, что Милорадо-вич и Казанович были знакомы и пересекались в доме Шляп-кина. В дневнике Евлалии Павловны есть такая запись от 30 декабря 1913 г.: «12 ч. ночи. Да, я была на Курсах. Немного возбуждена, говорила немного лишнее. Но что же из этого! Ведь мне самой было интересно, приятно, весело! Им здесь честь и место!! Кто был? Одни окончившие курсистки; из профессоров никого. Старшее поколение - О. К. Нечаева, А. Т. Емельянова, С. П. Лыжина, Е. Н. Щепкина, Каменская и другие, кого не знаю. Из средних и младших - Милорадович, Островская, Великанова, Зерншредт, В. А. Небольсина, Щу-карева, Т. Каменская и неизвестные мне. Всего человек за 30». ОР РНБ.Ф.326. №19. Л.9. (С. 15).
22. Ревви (урожд. Шляпкина) Анна Ильинична (начало 1830-х-1911) - тетя И. А. Шляпкина, которая занималась его воспитанием с раннего возраста. Шляпкин об этом пишет: «6 лет был взят в семью своего дяди, А. А. Ревви, небогатого чиновника Государственного Банка. Дядя был бездетным и вполне заменил мне отца». См.: Шляпкин И. А. Для немногих. Автобиографическая заметка профессора И. А. Шляпкина. СПб., 1907. С. I.
23. Фогельгезанг София Александровна (ок. 1859-1918) -близкий друг и хозяйка в белоостровской усадьбе И. А. Шляпкина, который, при заполнении сведений в своей «Книге для прописывания жильцов <...> в Белоостровской усадьбе» обозначил род ее занятий: «следит за хозяйством». РО ИРЛИ. Ф. 341. Оп. 1. № 305. Л. 9-11.
24. Еще будучи студентом-филологом, Шляпкин женился на курсистке-математичке. Брак был несчастлив и скоро рас-
пался. Больше Шляпкин не женился. Об этом он пишет: «Женился в 1879 г. на слушательнице математического отделения Бестужевских курсов, дочери псковского священника М. И. Смирнова (+1900г.), с которой разъехался в 1887 г.» // см.: Шляпкин И. А. Для немногих. С. III.
25. В автобиографической заметке под заглавием «Для немногих» Шляпкин о себе писал: «Антиквар в душе, собрал коллекцию русских древностей, картин, гравюр и библиотеку, имеющую в нынешнем 1907 г. свыше 10 000 названий. Пополнял ее из разгромленных библиотек О. М. Бодяновского, А. Н. Попова, О. Ф. Миллера, Н. И. Надеждина, К. А. Коссови-ча, Эттингера, М. Н. Островского, А. Н. Пыпина, Г. В. Есипо-ва. Всего больше любил в свое время все сладкое, все таинственное (был знаком с А. Н. Аксаковым и бывал на настоящих спиритических сеансах, хотя и не спирит), редкие книги, хорошие издания и достаточно увлекался женской красотой. Выпивать никогда не любил, но в гастрономии не был чужд изящного вкуса. В 1897 году выстроил себе на родине дом, куда перевез разбитое сердце и все свои книги, и коллекции. Природа и время утешили горе, а хорошее питание и деревенский воздух распространили мою поэтическую фигуру до исполинских размеров (отсюда — товарищеское прозвище «Белый Слон»). Живу эпикурейцем по привычкам, мистиком — по созерцанию, антикваром и коллекционером — по наклонностям, старым народником-черносотенцем - в политическом отношении. Считаю себя вообще счастливо прожившим свою молодость и зрелые годы, и спокойно, хотя и грустно, встречаю одинокую старость. Писал я много и всегда старался найти что-нибудь новое и неисследованное». См.: Шляпкин И. А. Для немногих. С. 6-7.
26. Гоголевские празднества 1909 года в Москве продолжались три дня. В первый день - 26 апреля (9 мая по новому стилю) - состоялось открытие памятника Н. В. Гоголю на Арбатской площади. По материалам гоголевских торжеств Общество любителей российской словесности выпустило сборник «Гоголевские дни в Москве». См.: Гоголевские дни в Москве. 1809-1909 / О-во любителей рос. словесности. Москва: печ. А. И. Снегиревой, [1910]. 336 с.
27. В письмах Ксении Милорадович к Шляпкину встречается имя подопечной Маруси. См. например: «Нам было у Вас ужасно хорошо, просто ужас как прекрасно! Маруся была совершенно потрясена Вами и всем, что Вас окружает. Говорит,
что она еще никогда не видала «таких» и что это для нее очень важно <...> я ее воспитываю по собственному методу, который заключается, главным образом, в том, чтобы постоянно ее чем-нибудь удивлять поразительным». См.: Востриков А. В., Орлова Н. Х. Ксения Милорадович... С.104-105.
28. Громов Александр Александрович (1881-1937) - ученик и многолетний помощник И. А. Шляпкина; филолог, приват-доцент СПб. университета (1912-1919); расстрелян. Под его редакцией вышли «Очерки научной деятельности профессора И. А. Шляпкина: К 25-летию его научной деятельности». СПб., 1907.
29. Горчинский Петр Антонович (1889-1937) - литературовед, профессор Ленинградского университета (1925-1936), директор библиотеки ЛГУ, перед арестом преподаватель русского языка в Военно-медицинской академии РККА. Арестован 27 сентября 1937 г. Комиссией НКВД и Прокуратуры СССР приговорен к высшей мере наказания. Расстрелян в Ленинграде 30 октября 1937 г.
30. Горчинская Ольга Юльевна - супруга Горчинского Петра Антоновича. К сожалению, уточнить даты жизни и какие-либо иные детали не удалось.
31. 27 января 1918 она пишет ему в письме: «Дорогой Илья Александрович, говорят - Вы больны - очень хочу знать о Вас все подробности и нельзя ли что-нибудь для Вас сделать? Напишите мне подробное письмо о себе; но только поразборчи-вее, а то я не всегда разбираю, когда Вы нацарапаете. Я только что вернулась с Румынского фронта, где пробыла около 7-ми месяцев. Побывала в боевой обстановке и во всяких переделках. Сейчас настроена бодро и воинственно. Хочу знать все обо всех. Что Софья Александровна? Бываете ли Вы в Питере и нельзя ли как-нибудь повидать Вас? Мож<ет> быть, заехали бы ко мне? Я бы с радостью поухаживала за Вами. Как жаль, что уже влопался А. А., но, кажется, он молодец. Вообще, мне гораздо больше нравится страдательное положение. Не забывайте Вашу муху К. Милорадович». См.: Востриков А. В., Орлова Н. Х. Ксения Милорадович: судьба... С. 116. Уточним, что А. А., это Александр Александрович Громов, арестованный в ноябре 1917 г. и до января 1918 г. содержавшийся в Петропавловской крепости.
32. Поначалу И. А. Шляпкин принял решение о передаче своего уникального книжного собрания в библиотеку Бестужевских Курсов. Авторы систематического каталога БК отме-
чали в 1908 г.: «Филологическая библиотека проф. И. А. Шляпкина переходит к нам постепенно. Пока она размещается в 3-х шкафах с общим аншлагом „Библиотека И. А. Шляпкина", но ввиду ее огромной научной ценности ей предназначена отдельная комната, из которой будут постепенно исключаться книги, не принадлежащие проф. Шляпкину». (Каталог библиотеки С.-Петербургских Высших Женских курсов: Историко-филологический отдел. СПб., 1908. С. III). Но в 1909 г. Шляпкин неожиданно изменил решение и пожелал передать свою библиотеку в Императорский Николаевский университет, только что учрежденный в Саратове. (Об обстоятельствах передачи собрания см.: Востриков А. В., Лей-бова А. В., Лейбов К. Г. Библиотека высших женских курсов: собрание И. А. Шляпкина // Невский архив: Историко-краеведческий сборник. М.; СПб., 1995. Вып. 2. С. 398-413). См. также: Бурьян Л. К. Илья Александрович Шляпкин и научная библиотека // Труды научной библиотеки СГУ. - Саратов, 1959. Вып 2. C. 128-133; Попкова Н. А. Илья Александрович Шляпкин // Библиотека вуза: вчера, сегодня, завтра: Сб. науч. тр., посвященный памяти В. А. Артисевич. Саратов, 2002. Вып 2. С.6-17; Перетц В. Н. Описание собрания рукописей профессора И. А. Шляпкина // Археографический ежегодник за 1959 год. М., 1960. С. 361-461; Славяноведение в дореволюционной России: Биобиблиографический словарь. М., 1979. С. 374.
33. И. А. Шляпкин в 1907 г. написал: «Думаю, что в ученом отношении разменялся на мелочи, но предполагаю самоуверенно, что и сие когда-нибудь и кому-нибудь пригодится» [Шляпкин И. А. Для немногих. СПб., 1907].
