CC BY
521
УДК 82 ББК 83
ПЕТР ПЕТРОВИЧ ЛУЖИН И ЕГО «РАЗУМНЫЙ ЭГОИЗМ» В РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ»
Ма Веньин
Аннотация. В статье рассматривается образ Петра Петровича Лужина и его теория (разумного эгоизма» в аспекте антропонимики. Анализ его имени, отчества и фамилии способствуют глубокому проникновению в суть теории Лужина, связанной с мыслью Н. Чернышевского, и пониманию авторского замысла, то есть Петр Петрович Лужин - просто человек бездушный и бездуховный, и его теория, как вода, бессмысленна, неполезна и совсем не совпадает с теорией «разумного эгоизма» Чернышевского. Посредством анализа его имени и фамилии обнаружится связь имени Лужина и его характерной черты и судьбы, и даже его личной двойственности. В связи с этим выявляется художественная функция антропонимов персонажей в художественном произведении «Преступление и наказание».
Ключевые слова: Петр Петрович Лужин, «разумный эгоизм», имя, Чернышевский, «Что делать?»
IN FYODOR DOSTOYEVSKY'S NOVEL "CRIME AND PUNISHMENT"
Ma Wenying
Abstract. The article examines the image of P. P. Luzhin and his theory of "rational egoism" in terms of anthroponymy. The analysis of his name , middle name and surname contribute to deeper insights into the Luzhin's theory associated with Chernyshevsky's idea, and understanding of the author's intention that Peter Luzhin is just a heartless and soulless man, and his theory is meaningless and of little use like water, and does not coincide with Chernyshevsky's theory of "rational egoism". Through the analysis of his name and surname the link between the name Luzhin and his characteristic features and fate, and even his personal duality is found. In this regard the artistic function of anthrop-onym of the characters in "Crime and Punishment" is revealed.
Keywords: Pyotr Petrovich Luzhin, rational egoism, name, Chernyshevsky, "What to do?'.
PYOTR PETROVICH LUZHIN AND HIS "RATIONAL EGOISM
399
К двойникам главного героя «Преступления и наказания» традиционно относят тех персонажей романа, которые, при наличии у них черт общих с Раскольниковым, тем не менее, в своей нравственной основе являются не столько его подобиями, сколько антиподами. Таковы Петр Петрович Лужин, Андрей Семенович Лебезятников, Аркадий Иванович Свидригайлов и Никол-ка-раскольник.
Первым из них в сюжетном действии «Преступления и наказания» выступает Петр Петрович Лужин. Своим отчеством, а также звучанием фамилии он напоминает одного из эпизодических персонажей романа Достоевского «Бедные люди» (1846) — Павла Петровича Лыжина, стряпчего, занимающегося хождением по разным искам и тяжбам. Это дало основания М.С. Альтману назвать Лужина «человеком такого же пошиба» [1, с. 171]. По мнению С.В. Белова, «в имени и отчестве Петра Петровича Лужина можно видеть намек на принадлежность к 4UU чиновничьей касте, созданной Петром I» [2, с. 83].
На наш взгляд, данные этимологии имени и отчества Лужина неточны. Да, Павел Петрович Лыжин из «Бедных людей» (1846) действительно «законник» в том его традиционном виде, который издавна на Руси именовался «стряпчим» [3, с. 346]. Однако, как ясно уже из письма, полученного Раскольниковым от его матери, Лужин — не стряпчий, а адвокат, то есть законник в понятиях России не дореформенной, а эпохи либерально-буржуазных реформ 1860-х гг., когда и происходит действие в романе «Преступление и на-
казание». Думается, в имени Лужина для Достоевского наиболее важна сама семантика слова «Петр», в переводе с греческого означающего «скала, каменная глыба», «камень» [4, с. 284]. Основные свойства камня — тяжесть, крепость, но и заведомые бездуховность и бездушность. Если два первые его качества позволяют камню служить краеугольной опорой какого-то массивного и долговременного сооружения, то от последних его свойств на человека веет холодом и жесткостью. А ведь в антропониме Лужина его каменная составляющая к тому же заявлена дважды — не только именем, но и патронимом.
Сложнее обстоит дело с фамилией этого героя — Лужин. Не заключая в себе явной смысловой характеристики, она, как нам представляется, способна достичь этого результата косвенно — через звуковую ассоциацию с известной эгоцентрической максимой французского короля Людовика XV: "Apre moi le cleluge" («после меня хоть потоп») [5, с. 151]. По крайней мере, гипотетически можно соотнести фамилию Лужин в ее корневой части «луж» и с французским прилагательным "louche", в семантике которого, наряду со значением «косой, косоглазый», есть и значение «двусмысленный, подозрительный», а в том случае, когда это прилагательное выступает в функции существительного ("le louche") — и — «нечто подозрительное, темное».
Рассмотрим подробнее каждую из этих сцен произведения, фиксируя те отдельные черты, жесты и суждения этого жениха Авдотьи Романовны Раскольниковой, которые складываются в его целостный нравственно-этический облик, отнюдь не-
совпадающий с собственным представлением героя о себе. Параллельно этой задаче будет выясняться, насколько указанный итоговый портрет Лужина оправдывает семантические аллюзии его антропонима.
Вот что мы узнаем о Лужине из письма матери Раскольникова: «...вообще человек он весьма солидный и приличный, немного только угрюмый и как бы высокомерный».
Правда, мать Раскольникова явно озадачена сугубо деловым приемом, которым Лужин осуществил свое сватовство к Авдотье Романовне. Наконец, от Пульхерии Александровны не укрылось и главное качество претендента на руку ее дочери, хотя, зная своего сына, она и толкует его в пользу Дуни: «К тому же он (Лужин - М.В.) человек очень расчетливый (курсив наш — М.В) и, конечно, увидит, что его собственное супружеское счастье будет тем вернее, чем Дунечка будет за ним счастливее» [6, с. 31].
Уже приведенные наблюдения матери Раскольникова едва ли могут породить у читателя «Преступления и наказания» благоприятное мнение о Лужине. Не устранит читательского недоверия к этому герою и его восприятие комнаты Раскольникова и самого ее хозяина в сцене, где Лужин впервые знакомится с ним. «Это был господин, — говорит романист о госте Родиона Романовича, — немолодых лет, чопорный, осанистый, с осторожною и брюзгливою физиономией». Недоверчиво и даже с аффектацией некоторого испуга, чуть ли даже не оскорбления, озирал он тесную и низкую «морскую каюту» Раскольни-кова. Вся сцена есть мини-спектакль, в котором гость Раскольникова, судя
о нем по его нищенском жилище, сразу же пытается и своим осанистым видом и четким, «не без строгости» голосом поставить своего возможного в скором будущем родственника, что называется «на место».
Неким разладом отмечен и внешний вид Лужина, в каком он впервые представлен читателю «Преступления и наказания»: «Все пальто его <...> было слишком новое и слишком обличало известную цель. <...> Петр Петрович как-то уж слишком почтительно с ней обращался и слишком осторожно держал ее в руках. <...> В одежде же Петра Петровича преобладали цвета светлые и юношественные. На нем был хорошенький летний пиджак светло-коричневого оттенка, светлые легкие брюки, таковая же жилетка, только что купленное тонкое белье, батистовый самый легкий галстучек с розовыми полосками... Лицо его, весьма свежее и даже красивое, и без того казалось моложе своих сорока пяти лет. <...> Если же и было что-нибудь в этой довольно красивой и солидной физиономии действительно неприятное и отталкивающее, то происходило уж от других причин» (курсив наш — М.В) [6, с. 113-114].
«В Лужине, — комментирует этот портрет Петра Петровича В.Я. Кипо-тин, — все аккуратно, складно, солидно и в то же время моложаво, и все в нем неприятно и отталкивающе. Его парикмахерская красивость, его внешность вполне такова, как полагается преуспевающим буржуа — в торговле ли, в адвокатуре ли, в науке ли и т.д.» [7, с. 342-343].
В приведенном портрете Лужина пока еще внешне отразилась, таким образом, та внутренняя нравствен-
401
]ЕК
ная основа этого героя, имя которой — постоянное разъединение между его делами, и словами, сущностью и видимостью, тем, кто он есть, и тем, кем он хочет казаться.
Лужин — не просто человек, не склонный к откровенности, он лжив. Вот он сообщает Раскольникову, что «приискал на первый случай квартиру» для приезжающих в Петербург невесты и ее матери. Узнав, где это, Дмитрий Разумихин уточняет: это «нумера», где «скверность ужаснейшая: грязь, вонь, да и подозрительное место; шутки случались; да и черт знает кто не живет... Дешево, впрочем» [6, с. 114]. «Да, нумера-с.., — соглашается Лужин, продолжая как ни в чем ни бывало, — «...впрочем, две весьма и весьма чистенькие комнатки» [там же, с. 114].
Желая из тщеславия произвести впечатления на представителей «молодых поколений», Лужин, сам того не ведая, предельно раскрывается в своей теории о том, каким образом можно совместить личные интересы человека с интересами других людей 402 и достигнуть общего блага.
На этой теории следует остановиться особо. Как и предшествующие ей рассуждения (о распространении в России 1860-х гг. «новых полезных сочинений вместо прежних мечтательных и романтических» и осмеянии «многих вредных предубеждений»), которыми Лужин «рекомендуется» Раскольникову и его гостям, она не оригинальна, а эксплуатирует понятие «разумного эгоизма», ставшего исходным этическим принципом для поведения положительных героев («новых людей») романа Н.Г. Чернышевского "Что делать?" (1863) Дмитрия Лопухова, Алексан-
дра Кирсанова, Веры Павловны и Рахметова.
Все они убеждены в том, что в основе любых поступков и желаний людей, даже, на первый взгляд, и бескорыстных, «лежит <...> мысль о собственной личной пользе, личном удовольствии, личном благе, лежит чувство, называемое эгоизмом» [8, с. 279].
Отвергает христианские идеи самоотречения и жертвы, относя их, очевидно, к «мечтательным и романтическим», и Петр Лужин, наглядно поясняя это тем, что произойдет с его кафтаном, если его владелец вздумает поделиться им с ближним. «Если мне, — обращается он к Раскольникову и его гостям, — .до сих пор говорили: „возлюби", и я возлю-блял, то что из этого выходило? — продолжал Петр Петрович, может быть, с излишнею поспешностью, — выходило то, что я рвал кафтан пополам, делился с ближним, и оба мы оставались наполовину голы, по русской пословице: „Пойдешь за несколькими зайцами разом, и ни одного не достигнешь"» [6, с. 116]. Этим негативным и к тому же вульгарным толкованием христианской идеи жертвы сходство теории Лужина с этикой «новых людей» Чернышевского только и ограничивается, потому что главная часть лужинской теории с эгоизмом Лоухова-Кирсалова-Рахметова не имеет ничего общего.
Дело в том, что, в понимании этих героев эгоизм, хотя и законный, но отнюдь не единственный элемент человеческой природы, содержащей в себе и такие компоненты, как разум, потребность в деятельности (труде) и коллективизм. И разум подсказывает человеку: он лишь в том слу-
чае достигнет наибольшей личной пользы-выгоды, а также счастья, если в своих поступках будет отвечать велениям не одного эгоизма, а всех компонентов своей природы в их взаимной коррекции друг друга и взаимодополнении.
Еще бесцеремоннее и точнее охарактеризовал этическую «теорию» Лужина Раскольников. В ответ на недоумение Петра Петровича, отчего это, «в последние лет пять» резко увеличилось количество преступлений, совершаемых «и в высших классах общества» на почве желания быстро разбогатеть, Раскольников отвечает: «Да об чем вы хлопочете? — <...> По вашей же вышло теории! <...> А доведите до последствий, что вы давеча проповедовали, и выйдет, что людей можно резать...» [там же, с. 118].
Не укрылась от Раскольникова и прямая связь между стремлением Лужина приобретать «единственно и исключительно себе» и его замыслом жениться на девушке честной, но, «без приданого», о котором Петр Петрович, «очевидно, проговорившись», сообщил матери Авдотьи Романовны. «А правда ль, что вы, — спрашивает его Раскольников, — что вы сказали своей невесте <...>, что всего больше рады потому... что она нищая... потому что выгоднее брать жену из нищеты, чтоб потом над ней властвовать... и попрекать тем, что она вами облагодетельствована?» (курсив наш — М.В.) [там же, с. 118].
Желание Лужина взять в жены именно бедную, но очаровательную Авдотью Раскольникову подогревалось и его намерением «окончательно переменить карьеру, перейти и в более высшее общество», «попробо-
вать Петербурга» [там же, с. 235]. А он «знал, что женщинами можно „весьма и весьма" много выиграть. Обаяние прелестной, добродетельной и образованной женщины могло удивительно скрасить его дорогу, привлечь к нему, создать ореол... » (курсив наш — М.В.) [там же].
Итак, и в матримониальном замысле Лужин руководствовался тем же главным началом своего существа, что побудило Петра Петровича нанести визит его будущему шурину, в нищенскую комнату которого «он вошел с чувством благодетеля, готовящегося пожать плоды и выслушать весьма сладкие комплименты» [там же]. Это не сочувствие к чистой, но оклеветанной девушке, и не эстетическая и нравственная отзывчивость на ее красоту и благородство, побуждающие порядочного человека оказать всемерную помощь и даже не, казалось бы, естественное увлечение ее красотой и обаянием. По мнению самого автора «Преступления и наказания», это начало «лучше всего назвать самовлюбленностью» [там же, с. 234] Лужина как 403 художественного типа сотен и тысяч его реальных прототипов, народившихся в России по мере ее ускоренного становления на путь буржуазно-капиталистического предпринимательства и соответствующей ему этики и морали.
К иному стремится Лужин, которому, подчеркивает романист, Авдотья Романовна «уже была <...> просто необходима; отказаться от нее для него было немыслимо» [там же, с. 235]. Но сохранить «невесту» Лужин рассчитывает не примирением с любимым ею братом, а попыткой поссорить ее с Раскольниковым клеве-
вЕК
той на него. Вместо обещанной встречи с Пульхерией Александровной и Дуней он посылает им записку, в которой утверждает, что Раскольников, якобы, «выдал вчера до двадцати пяти рублей» «девице отъявленного поведения», прибавив, что «зная, при каких хлопотах собирали вы сию сумму», он был весьма этим удивлен [там же, с. 168].
А ведь Лужин стремится к получению выгод больше, чем затраченный им труд, не только в своих адвокатских делах, но и в задуманной им и схожей с деловым предприятием женитьбе на молодой и очаровательной, но бедной и потому всецело зависимой от него девушке. Задуманный им брак — также брак по расчету, пусть в качестве барышей он планирует получить не солидное приданое невесты (деньги, недвижимость и т.п.), а тешащие его тщеславие и самолюбие рабскую преданность и услужливость, а также те привлекательные для окружающих эстетические и морально-нравственные качества, которыми он сам со-404 всем не обладал.
В итоге, благородная девушка возмущенно прозревает что «жених», по существу, ведет с ней грубый торг в вопросе, где никакая торговля невозможна: «Как! — вспыхнула Дуня, — я ставлю ваш интерес рядом со всем, что до сих пор было мне драгоценно в жизни, что до сих пор составляло всю мою жизнь, и вдруг вы обижаетесь за то, что я даю вам мало цены!» [там же, с. 231].
А напоследок произносит «последнее слово», в котором, «почти совсем не владея собой», напоминает Авдотье Романовне, что он «решился» ее взять в жены «после город-
ской молвы, разнесшейся по всему околотку насчет ее репутации» [там же, с. 234]. На что следует исчерпывающий ответ девушки: «Низкий вы и злой человек!» (курсив наш — М.В.) [там же].
Так мы увидели этого героя романа как человека пусть и способного порой проговориться о своих намерениях, но в целом далеко не открытого и не откровенного, умело скрывающего свою внутреннюю сущность под маской то ли симпатии и сочувствия к молодой, очаровательной и сверх того оскорбленной оговором девушке, то ли последователя модной этической теории, хотя и понятой в сугубо своекорыстном духе. Это один из представителей своей кризисной эпохи с порожденными ею стремлениями людей к составлению личного капитала, карьерному самоутверждению и их непомерным индивидуализмом, честолюбием, самоуверенностью и тщеславием.
Как и в случае со своим письмом к Пульхерии Александровне, Лужин надеется восторжествовать над Рас-кольниковым в глазах его матери и сестры, снова опорочив Соню Марме-ладову, уже в качестве не просто девицы «отъявленного поведения», но воровки, то есть прямой преступницы. При этом своим союзником, свидетелем со стороны обвинителя, он планирует взять Андрея Семеновича Лебезятникова, в съемной квартире которого живет после приезда в Петербург. Квартира же этого Лебе-зятникова находится в тех же нумерах госпожи Липпельвехзель, где проживает и несчастная супруга чиновника Мармеладова, с которой в день его трагический смерти Лужин познакомился и которая, приняв его
за важное лицо, усиленно звала его на поминки по мужу. В момент смерти Мармеладова в его квартире был, как видел Лужин, и Раскольников, также званый Катериной Ивановной Мармеладовой на поминки по мужу.
Для этого Лужин, удостоверившись, «что Раскольников уже пришел к Катерине Ивановне на помин -ки, зовет в свою комнату в этом же доме Соню Мармеладову и, прося Лебезятникова "не оставлять" <...> его "наедине с этой девицей"» [там же, с. 286], проделывает настоящую воровскую операцию: одновременно с вручением ей "тщательно развернутого десятирублевого кредитного билета" («для интересов» ее «родственницы») с ловкостью профессионального карманника незаметно для девушки кладет в Сонин карман «билет сторублевого достоинства», но уже тщательно свернутый.
Затем, явившись к собравшимся на поминки гостям Катерины Ивановны, Лужин объявляет о пропаже у него сторублевой купюры, обвиняет, ссылаясь на Лебезятникова («Все это видел Андрей Семенович» [6, с. 302]), в ее краже ничего не понимающую Соню, наконец, требует обыскать ее карманы и, когда на пол падает накануне сложенный самим Петром Петровичем «в восьмую долю» сторублевый билет, «поднимает его с пола и показывает его всем присутствующим».
Но Лужин торжествовал недолго. Его полностью изобличил Лебезят-ников, еще после окончания манипуляций Петра Петровича с вложением в Сонин карман сторублевой купюры сказавший своему сановитому постояльцу: «Я все слышал, и все видел...» [там же, с. 288]. Однако Лу-
жин, очевидно, рассчитывая на «подслеповатые» глаза Лебезятникова, не придал значения этим словом своего «друга». Но наивный поклонник системы социалиста Ш. Фурье, Лебезятников, видно, имел некоторое основание именоваться Андреем (от греч. «мужественный, храбрый» [4, с. 47]). Громогласно назвав поступок Лужина «низостью» («какая низость! — повторил Лебезятников...»), а самого Петра Петровича «клеветником» («...Вы клеветник, вот что значат мои слова!») и «мошенником» («Я-то в уме-с, а вот вы так... мошенник!» [6, с. 305, 306]), он уже, вопреки всем вывертам Лужина, твердо повторил всем присутствующим: «Вообразите, он <... > своими собственными руками отдал этот сторублевый билет Софье Семеновне, я видел, я свидетель, я присягу приму; Я видел, видел! <... > и хоть это против моих убеждений, но я готов сей же час принять в суде какую угодно присягу, потому что я видел, как вы ей тихонько подсунули!» [там же, с. 306].
Проделанный анализ образа Петра Петровича Лужина подкрепляет традиционное мнение о том, что этот состоятельный адвокат и жених Авдотьи Романовны Раскольнико-вой действительно имеет известное сходство с главным героем «Преступления и наказания». Родион Раскольников создал теорию, отделившую немногих необыкновенных людей от массы обыкновенных. На теоретическое учение о «разумном эгоизме» ссылается и Лужин. И первый, и второй претендуют на гуманный мотив своих главных замыслов. Раскольников относит свою «идею» к «спасительной, может быть, для всего человечества». Лужин убеждал
405
вЕК
406
себя, что, сватаясь к Авдотье Романовне, «несмотря на худую о ней молву» [там же, с. 253], он спасал ее репутацию в их городе и целом околотке и свою «решимость возвысить Дуню до себя» считал <... > подвигом (там же). Обоим свойственна определенная двойственность. Наконец, тот и другой совершают тяжкие преступления.
На фоне этого сходства, однако, еще резче проступает коренное отличие Лужина от Раскольникова. Если этот нищий студент разрешал своей «пробой» совершенно бескорыстно для себя измучивший его вопрос («мысль») моральности или аморальности человеческой природы, то Лужин даже понятие «разумного эгоизма» делает прикрытием своей корыстной индивидуалистической натуры и деляческого эгоистического расчета во всех и всяких взаимоотношениях с окружающими его людьми. Раскольников, совершивший убийство «по совести», сразу же испытывает и жесточайшие муки этой совести, неотступную нравственную самоказнь, в конечном счете приведшую его к покаянию перед людьми и, ценою каторги, возвращению к ним. Лужин, обрекая своей клеветой Соню Мармеладову не только на нравственную, но и на физическую гибель, которой почти неизбежно грозило ей заключение в тюрьму, не только не испытывает ни малейшего раскаяния, но и после его разоблачения продолжает угрожать невинной девушке и ее защитникам: «Воровка более нежели изобличена, и я буду преследовать-с. В суде не так слепы и... не пьяны-с, и не поверят двум отъявленным безбожникам, возмутителям и вольнодумцам...» [там же,
с. 310]. В духовно-нравственной личности Раскольникова в период замысла и осуществление его преступления боролись два человека — христианин и антихрист, но в итоге победил все-таки первый. Совсем иного рода двойственность Лужина: здесь один и тот же человек — зоологический эгоист и низменный, подлый мошенник, лишь постоянно стремящийся скрыть свою сущность под той или иной благородной маской или позой.
Пребывая как социальный характер в одном ряду с гоголевским «приобретателем» Чичиковым («Мертвые души»), новоявленными русскими хищниками, колупаевыми, разуваемыми из произведений Салтыкова-Щедрина и преступными хозяевами пореформенной России из «Современников» Н.А. Некрасова, Лужин в качестве творческого создания Достоевского превосходит их глубиной и полнотой рельефно обнаженных в нем сокровенных устремлений, потребительских и аморальных побуждений и тенденций. Нет сомнения, что как образ потенциального собственника-рабовладельца на новый, капиталистический лад Лужин стал одним из литературных ориентиров для подобных дельцов, созданных пером последующих российских и мировых художников слова.
Что же касается антропонима Петра Петровича Лужина, то все сказанное об этом герое, думается, подтверждает наше предположение о заключенном в его имени, патрониме и фамилии указании как на бездуховность и бездушность, так и на «нечто подозрительное» и «темное».
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Альтман, М.С. Достоевский по вехам имен [Текст] / М.С. Альтман. - Саратов, 1975.
2. Белов, С.В. Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Комментарий [Текст] / С.В. Белов. - М., 2011.
3. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка [Текст] / В.И. Даль. -СПб.-М., 1882. - Т. 4.
4. Тихонов, А.Н. Словарь русских личных имен [Текст] / А.Н. Тихонов, Л.З. Бояринова, А.Г. Рыжкова. - М., 1995.
5. Французско-русский словарь [Текст] / Сост. К.А. Ганишня. - М., 1946.
6. Достоевский, Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. [Текст] / Ф.М. Достоевский. - Л., 1972-1990. - Т. 6.
7. Кирпотин, В.Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольникова [Текст] / В.Я. Кирпотин. - М., 1974.
8. Чернышевский, Н.Г. Собр. соч. и писем: в 5 т. [Текст] / Н.Г. Чернышевский. - М., 1974. - Т. 4.
REFERENCES
1. Altman M.S., Dostoevskii po vekham imen, Saratov, 1975. (in Russian)
2. Belov S.V., Roman F.M. Dostoevskogo "Prestuplenie i nakazanie". Kommentarii, Moscow, 2011. (in Russian)
3. Chernyshevskiy N.G.., Sobr. soch. i pisem: v 5 t., Moscow, 1974, T. 4. (in Russian)
4. Dal V.I., Tolkovyi slovar zhivogo velikorussk-ogo yazyka, St-Petersburg, Moscow, 1882, T. 4. (in Russian)
5. Dostoevskiy, F.M., Poln. sobr. soch.: v 30 t., Leningrad, 1972-1990, T. 6. (in Russian)
6. Frantsuzsko-russkiy slovar, Moscow, 1946. (in Russian)
7. Kirpotin V.Ya., Razocharovanie i krushenie Rodiona Raskolnikova, Moscow, 1974. (in Russian)
8. Tikhonov A.N., Boyarinova L.Z., Ryzhko-va A.G.., Slovar russkikh lichnykh imen, Moscow, 1995. (in Russian)
Ма Вэньин, аспирант, кафедра истории русской литературы, филологический факультет, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, [email protected] Ma Wenying, Post-graduate Student, History of Russian Literature Department, Philological Faculty, Lomonosov Moscow State University, [email protected]
407
