CC BY
28РУССКО-ВИЗАНТИЙСКИЙ ВЕСТНИК
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви
№ 3 (10) 2022
С. В. Удалов
Петр I и русские консерваторы первой половины XIX в.
УДК 94(470):329.11(470)(091) DOI 10.47132/2588-0276_2022_3_170 EDN COIIBW
Аннотация: В статье рассматривается вопрос о восприятии представителями русского консерватизма первой половины XIX в. Петра I и проводимой им модернизации Российского государства и общества. Несмотря на устоявшиеся в отечественной историографии точки зрения о преимущественно отрицательном отношении консервативного национализма к последствиям петровских реформ, в статье процесс рефлексии над этой темой представителей консервативного лагеря показан как сложный и многослойный, не позволяющий давать какие-либо однозначные оценки.
Ключевые слова: государственный и общественный консерватизм, власть, общество, национализм, модернизация, европеизация, православие, самодержавие, народность, Петр I, Николай I, А. С. Шишков, Н. М. Карамзин, М. П. Погодин, С. С. Уваров, М. Н. Загоскин, Ф. В. Булгарин, В. Ф. Одоевский, А. С. Хомяков, славянофилы.
Об авторе: Сергей Валерьевич Удалов
Кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России и археологии Саратовского государственного университета им. Н. Г. Чернышевского. E-mail: grot-saratov@mail.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0001-7972-9774
Для цитирования: Удалов С.В. Петр I и русские консерваторы первой половины XIX в. // Русско-Византийский вестник. 2022. № 3 (10). С. 170-183.
RUSSIAN-BYZANTINE HERALD
Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church
No. 3 (10) 2022
Sergey V. Udalov
Peter I and Russian conservatives in the first half of the 19th century
UDC 94(470):329.11(470)(091) DOI 10.47132/2588-0276_2022_3_170 EDN COIIBW
Abstract: The article deals with the issue of the perception of Peter I by representatives of Russian conservatism in the first half of the 19th century and the modernization of the Russian state and society carried out by him. Despite the well-established points of view in Russian historiography about the predominantly negative attitude of conservative nationalism to the consequences of Peter the Great's reforms, the article shows the process of reflection on this topic by representatives of the conservative camp as complex and multilayered, making it impossible to give any unambiguous assessments.
Keywords: state and public conservatism, power, society, nationalism, modernization, europeanization, orthodoxy, autocracy, nationality, Peter I, Nicholas I, A. S. Shishkov, N. M. Karamzin, M. P. Pogodin, S. S. Uvarov, M. N. Zagoskin, F. V. Bulgarin, V. F. Odo-evsky, A. S. Khomakov, slavophiles.
About the author: Sergey Valerievich Udalov
Candidate of Historical Sciences, Associate Professor of the Department of Russian History and Archeology, Saratov State University named after N. G. Chernyshevsky. E-mail: grot-saratov@mail.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0001-7972-9774
For citation: Udalov S. V. Peter I and Russian conservatives in the first half of the 19th century. Russian-Byzantine Herald, 2022, no. 3 (10), pp. 170-183.
Образ Петра I, оценка его реформаторской деятельности и тех последствий (политических, социально-экономических и культурных), которые она имела для дальнейшего развития Российского государства и общества, до сих пор остаются одной из центральных тем для дискуссионных обсуждений. Актуальность этого вопроса и отсутствие консенсуса в его решении подчеркнула недавно вышедшая книга Евгения Викторовича Анисимова «Петр Первый: благо или зло для России?». Автор в очень оригинальной форме раскрыл эту проблему, построив свою книгу в виде диалога между абстрактными недоброжелателем и почитателем Петра1.
Петровская европеизация зачастую становилась отправной точкой в рассуждениях русских общественных деятелей, принадлежавших условно к консервативной или либеральной традиции первой половины XIX в. Отношение к этому вопросу было зачастую своеобразным индикатором, определявшим общественно-политическую идентичность и принадлежность к той или иной группе единомышленников. При этом мы привыкли к тому, что при зарождении русского консервативного национализма его сторонникам был присущ именно критический взгляд на Петра и его реформы, в первую очередь из-за того, что в их основе лежали ценности, присущие западноевропейской культуре, в том числе и политической. Насаждение этих ценностей привело к серьезному ментальному сдвигу русской социальной и политической элиты в ущерб национальной самобытности и самостоятельности на пути модернизации. Традиция подобного восприятия последствий петровской модернизации, идущая еще от князя Михаила Михайловича Щербатова, во многом влияла на формирование антизападнического направления русской консервативной мысли в XIX в. Эволюция Николая Михайловича Карамзина от либерального космополитизма в конце XVIII в. к консервативному национализму в более позднее время маркирована изменением его отношения к петровскому наследию. Восхищение Петром и высокая оценка его реформ (позволивших инкорпорировать русское общество в европейское культурное пространство) в «Письмах русского путешественника» сменяются фактически гневной отповедью в «Записке о древней и новой России».
Именно в этой парадигме развивается у нас, как правило, и исследовательский взгляд на данную проблему2. Интересно, что и некоторые современники первой половины XIX в. оценивали взгляд на петровские реформы представителей консервативного направления в таком же ключе, не пытаясь учесть все его оттенки и нюансы. Так, Михаил Иванович Жихарев в очерке, посвященном Петру Яковлевичу Чаадаеву, смешивая идеологию «православия, самодержавия, народности» и славянофилов в одну «русофильскую» компанию, отмечает: «Известно, что с начала царствования Николая I так называемая реакция против переворота, произведенного Петром Великим, никогда не перестававшая тайно гнездиться посреди общества, внезапно обнаружилась со всею полнотою и решительностью, которые она только могла иметь в России»3. При этом для Жихарева такое отношение к гению Петра однозначно было формой «хронического недуга здравого смысла, одного из самых безобразных и уродливых из известных в истории отклонений от всякой логики и всякого рассудка»4.
Безусловно, в какой-то степени правы те историки, которые утверждают, что своеобразным идеологическим фундаментом русского консерватизма на этапе его зарождения и становления была идея отказа от модернизации русской культуры в духе петровской европеизации5. Между тем не следует относиться к оценкам Петра со стороны ранних консерваторов слишком категорично, наполняя их исключительно отрицательными коннотациями. Для них самих эта проблема была более сложной
1 Анисимов Е.В. Петр Первый: благо или зло для России? М., 2017.
2 См., напр., об этом: Минаков А.Ю. Русский консерватизм в первой четверти XIX века. Воронеж, 2011. С. 383-389.
3 Жихарев М.И. Докладная записка потомству о Петре Яковлевиче Чаадаеве // Русское общество 30-х гг. XIX в. Люди и идеи (Мемуары современников). М., 1989. С. 93.
4 Там же.
5 См.: Минаков А.Ю. Русский консерватизм в первой четверти XIX века. С. 58.
Триумф российского флота. Худ. В. И. Нестеренко, 1994 г.
и не такой однозначной. Отношение к Петру и его наследию было двойственным как минимум.
Начну с того, что консерваторы, конечно же, отдавали дань Петру как великому государственному деятелю. Александр Семенович Шишков писал, помимо прочего, о Петре как правителе, который вознес Россию на высокую степень величия и славы6. Николай Михайлович Карамзин в своей «Записке о древней и новой России», прежде чем приступить к критическому разбору петровской модернизации, достаточное место уделил тому положительному значению, какое имела политика императора: «Он сквозь бурю и волны устремился к своей цели: достиг — и все переменилось! Сею целью было не только новое величие России, но и совершенное присвоение обычаев европейских... Потомство воздало усердную хвалу сему бессмертному государю и личным его достоинствам и славным подвигам. Он имел великодушие, проницание, волю непоколебимую, деятельность, неутомимость редкую: исправил, умножил войско, одержал блестящую победу над врагом искусным и мужественным; завоевал Ливонию, сотворил флот, основал гавани, издал многие законы мудрые, привел в лучшее состояние торговлю, рудокопни, завел мануфактуры, училища, академию, наконец, поставил Россию на знаменитую степень в политической системе Европы»7.
Такие примеры мы можем найти и в отношении других деятелей внутри консервативного националистического дискурса начала XIX в. И дело не в том, что откровенно критиковать императора Петра I в публичной сфере было затруднительно и поэтому чаще наиболее принципиальные возражения против петровских реформ звучали в частных документах, например в переписке или дневниковых записях. Представители русского консерватизма не могли выработать однозначной позиции по отношению к Петру во многом еще и потому, что сами были частью того социокультурного и политического пространства, которое он создал. По сути, многие социально-политические институты, которые приобретали первостепенное значение в политических взглядах русских консерваторов, были укреплены или порождены в том числе и петровскими реформами.
6 Шишков А.С. Рассуждение о любви к Отчеству // Его же. Собр. соч. и пер. СПб., 1825. Ч.4. С. 163.
7 Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М., 1991 С. 31-32.
Другое дело, когда речь заходила о конструировании русского национализма внутри консервативного дискурса. Здесь ориентированность Петра на западный культурный опыт в ущерб русской национальной традиции не могла не вызывать упреков и критики. Актуализация национальной идеи вступала в противоречие с европеизированной дворянской культурой, которая брала свое начало именно с петровских реформ. При конструировании и реализации идеи «народного духа», который должен был оживить национальное тело, главная проблема как раз заключалась в том, что в течение XVIII в. и первых десятилетий XIX в. представители социальной элиты, дворянства, были инкорпорированы в западноевропейскую культуру. Как пишет В. М. Живов, «конструирование „народного духа" наталкивается на то, что этот дух существует вне элиты, а у элиты дух „ненародный", сотворенный Петром из чужих чувств, обычаев и внешних проявлений»8. В 1836 г. Филипп Филиппович Вигель, в свою очередь, писал Михаилу Николаевичу Загоскину: «Запад год от году мне становится отвратительнее, по мере того как он становится любезнее нашим богатым и знатным. Ох уж эти мне знатные! С каким бешенством стремятся они за границу <...>; все отечественное им не мило и они более и более становятся чуждыми России»9.
Таким образом, восприятие Петра I и его наследия раздваивается, приобретает амбивалентный характер. С одной стороны, перед нами великий государственный деятель, который укрепил самодержавие, способствовал дальнейшей централизации и усилению авторитета государственной власти, создал условия для оформления сословной стратификации общества, развивал просвещение, учредил регулярную армию и т.д. С другой стороны, петровская модернизация с ее невиданным размахом усилила межкультурную коммуникацию с Западом, детерминировав по сути западную культурную экспансию в Россию. В первом случае Петр, казалось бы, заслуживал своего величия и славы, во втором — критики и осуждения.
Но даже при такой постановке вопроса с точки зрения ущемления национальной гордости не все было столь однозначно. Тональность общей критики, идущей со стороны консервативного лагеря, и ее стилистика позволяют говорить, что она не была направлена против межкультурного взаимодействия как такового в процессе социально-политической и культурной модернизации. Речь преимущественно шла о форме этого взаимодействия. И здесь хотелось бы остановиться на том, что в рассуждениях того времени сталкиваются два базовых понятия, относящихся к оценке принятия чужого политического или социального опыта: «заимствование» и «подражательство».
Заимствование и подражательство — два понятия, которые несли в себе в контексте модернизации разное оценочное наполнение и приобретали разные коннотации при использовании в рассуждениях о петровских преобразованиях и дальнейшем пути развития России. Первое приобретало положительный характер и способствовало укреплению национального организма. Об этом образно выскажется уже во второй четверти XIX в. Владимир Федорович Одоевский, когда напишет, что народность «есть одна из тех наследственных болезней, которою умирает народ, если не подновит своей крови духовным и физическим сближением с другими народами»10. Второе понятие как раз приобретало отрицательное значение, так как способно было окончательно лишить общество и культуру национальной индивидуальности.
Консерваторы, в том числе такие, как Карамзин, Шишков, Сергей Николаевич Глинка, выступали, конечно, не против модернизации как таковой, не против даже использования европейского интеллектуального опыта. Речь шла о методах, избранных
8 Живов В. М. Чувствительный национализм: Карамзин, Ростопчин, национальный суверенитет и поиски национальной идентичности // Новое литературное обозрение. 2008. № 91. URL: https://magazines.gorky.media/nlo/2008/3/chuvstvitelnyj-naczionalizm-karamzin-rostopchin-naczionalnyj-suverenitet-i-poiski-naczionalnoj-identichnosti.html?ysdid=lbw5bwl4nn844962053 (дата обращения: 20.12.2022).
9 ОР РНБ. Ф. 291. Ед. хр. 54. Л. 3 об.-4.
10 Из бумаг князя В. Ф. Одоевского // Русский архив. 1874. Кн. 1. № 2. Стлб. 282.
Петром, и радикальном характере проводимых преобразований. Петра упрекали в том, что он создал условия, при которых заимствование положительного опыта у в чем-то более развитого, но, тем не менее, равного соседа превратилось в рабское подражательство, потерю национальной индивидуальности. Шишков в личной беседе с Александром I в 1812 г., объясняя военные успехи Наполеона в России, говорит: «Государь! Не Вы тому причиною, и едва ли в царствование Ваше могли отвратить сие слишком усилившееся зло, которого начало идет от великого прародителя Вашего Петра I. Он, вместе с полезными искусствами и науками, допустил войти мелочным подражаниям, поколебавшим коренные обычаи и нравы»11. Карамзин пишет, что «честью и достоинством россиян сделалось подражание»12.
При этом, вопреки устоявшемуся мнению в отношении Карамзина, следует учитывать, что обращение к европейскому опыту не отвергается, а в какой-то мере и поддерживается как автором «Писем русского путешественника», так и автором «Записки о древней и новой России». Карамзин в большей степени отвергал насильственную модель европеизации России, выбранную Петром, хотя признавал, что необходимость сближения с Западом проявляет себя уже во второй половине XVII в. Проблема заключалась именно в этом. «Государство может заимствовать от другого полезные сведения, не следуя ему в обычаях»13, — пишет он в своей «Записке». Но заимствование возможно только тогда, когда оно осуществляется между равными по уровню социокультурного, нравственного развития соседями. Государственный и социальный организм должен иметь крепкие и развитые национальные корни, чтобы любое заимствование чужого опыта не искажало его национальное лицо, а, наоборот, способствовало его дальнейшему совершенствованию. Петр проводил свои реформы радикально, насильственными методами, не считаясь с тем, насколько органично они вписывались в политическую и социокультурную реальность Русского государства14. Именно это привело к трансформации заимствования, способствующего прогрессу, в подражательство.
Тема положительного заимствования и бездумного подражательства начинает волновать Карамзина задолго до написания знаменитой «Записки». Еще в 1802 г. в статье «О любви к Отечеству и народной гордости», опубликованной в «Вестнике Европы», будущий историограф пишет: «Патриот спешит присвоить Отечеству благодетельное и нужное, но отвергает рабские подражания в безделках, оскорбительные для народной гордости. Хорошо и должно учиться; но горе и человеку, и народу, который будет всегдашним учеником!»15 Шишков пишет примерно о том же, когда отмечает, что любой иностранный учитель может научить математике, механике, физике, но при этом не сможет способствовать развитию национального начала, патриотизма или, еще хуже, может способствовать как раз ложному преклонению перед чужими гражданскими добродетелями, носителями которых он сам является: «Он научит меня своему языку, своим нравам, своим обычаям, своим обрядам; воспалит во мне любовь к ним; а мне надобно любить свои»16.
По сути, Карамзин и Шишков во многом готовили почву для тех идей, которые складываются и развиваются вокруг идеологемы «православие, самодержавие,
11 Шишков А. С. Записки, мнения и переписка. Берлин, 1870. Т. 1. С. 160.
12 Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. С. 34.
13 Там же. С. 33.
14 См.: Там же. По словам Ю. М. Лотмана, упреки Петру со стороны Карамзина касались «не самой европеизации, а деспотических ее методов и тиранического вмешательства царя в частную жизнь своих подданных — область, которую Карамзин всегда считал изъятой из-под государственного контроля. Карамзин, пожалуй, первым заметил роковую в истории России связь между прогрессом цивилизации и развитием государственного деспотизма» (Лотман Ю.М. Карамзин. СПб., 1997. С. 569).
15 Карамзин Н.М. О любви к Отечеству и народной гордости // Его же. Соч.: В 2 т. Л., 1984 Т. 2. С. 230.
16 Шишков А. С. Рассуждение о любви к Отчеству. С. 180.
народность» уже во второй четверти XIX в. В речи, произнесенной на торжественном собрании Императорской Российской академии 5 декабря 1818 г. Карамзин говорит о том, что «Петр Великий, могучею рукою своею преобразив Отечество, сделал нас подобными другим европейцам. Жалобы бесполезны. Связь между умами древних и новейших россиян прервалася навеки»17. Но тут же обнадеживает: «С другой стороны, Великий Петр, изменив многое, не изменил всего коренного русского, для того ли, что не хотел, или для того, что не мог: ибо и власть самодержцев имеет пределы. Сии остатки, действие ли природы, климата, естественных или гражданских обстоятельств еще образуют народное свойство россиян»18.
В царствование Николая I, с одной стороны, усиливается апологетика Петра I в консервативных кругах, особенно — близких к уваровской идеологеме, с другой стороны, рассуждения о петровской модернизации выходят на новый уровень, становятся еще более многослойными.
Большое влияние оказывало отношение к Петру самого Николая I. Не только в обществе (особенно в первые годы николаевского царствования) распространялось мнение о сходстве нового императора со своим великим предком, но и сам Николай Павлович во многом ориентировался на Петра. По замечанию Р. Вортмана, «для Николая Петр Великий был образцом утверждения императорской власти в самодержавном государстве»19. Для него самым серьезным достижением великого преобразователя была созданная им в результате реформ государственная модель, в рамках которой отношения между властью и обществом строились на принципах приоритета государства и его интересов.
Тема петровских реформ в официальном дискурсе была актуальна еще по одной причине. В рамках реализации национального просветительского проекта, основанного на триаде «православие, самодержавие, народность», правительство, по сути, объявляло себя интеллектуальным руководителем страны. Ему одному были известны все нужды общества в просвещении. Г. Г. Шлет, первым обративший внимание на данный аспект, еще в 1920-х гг. высказал предположение, что настоящая программа Уварова заключалась как раз не в тройственной формуле (она представлялась философу лишь случайной постановкой вопроса «в духе времени»), а в идее, что именно правительство является главным попечителем и вдохновителем интеллектуального развития русского общества20. Основным доводом в пользу тезиса о руководящей роли власти было утверждение, что просвещение в Российском государстве исторически развивается и распространяется сверху вниз, из центра на периферию, и главным инициатором процесса выступает власть в лице первого ее представителя, царя. Еще в 1830 г., произнося речь в честь 75-летней годовщины Московского университета, историк Михаил Петрович Погодин говорил, что «Россия не имела почти ни одного внешнего обстоятельства наравне с западными европейскими государствами, возбуждающего душевную деятельность, внутреннее волнение, любопытство, начало просвещения»21. Поэтому Погодиным делался конечный и вполне логичный для него вывод, что именно попечению правительства Россия обязана появлением Ломоносовых, Карамзиных и проч.22 Уже в этих словах историка отчетливо проявляется мысль, имевшая для всей идеологической конструкции, построенной Уваровым, значимую, утверждающую роль. Речь идет о противопоставлении России Западу.
17 Карамзин Н. М. Речь, произнесенная на торжественном собрании Императорской Российской академии (5 декабря 1818 г.) // Его же. Соч.: В 2 т. Л., 1984 Т. 2. С. 173.
18 Там же. С. 174.
19 Вортман Р. «Официальная народность» и национальный миф российской монархии XIX века // РОССИЯ / RUSSIA. Вып. 3 (11): Культурные практики в идеологической перспективе. Россия, XVIII — начало XX века. М., 1999. С. 234.
20 См.: Шпет Г.Г. Очерк развития русской философии // Его же. Соч. М., 1989. С. 248.
21 Цит. по: Барсуков Н.П. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1890. Кн. 3. С. 158-159.
22 См.: Там же.
Сравнивая исторические условия складывания системы просвещения в России и на Западе, Уваров, Погодин, а также их сторонники находили основное отличие в том, что в западноевропейских государствах определяющую роль в указанном процессе играли центростремительные силы, тогда как в России схема была полностью противоположной, и первостепенное значение приобретали силы центробежные. «Если у других народов, — говорил профессор философии Петербургского университета А. Фишер в речи, произнесенной им в торжественном собрании университета 20 сентября 1834 г., — просвещение, исходя из среды их, идет по центростремительному движению, к правительству, и отражается в нем, как в общем фокусе; у нас мудрый монарх, окруженный знаменитейшими мужами, русскими по сердцу и европейцами по обширности своих познаний, представляется в величественном образе, как умственное солнце, которое, стоя выше управляемой им системы, устремляет к одним и тем же идеям пятьдесят миллионов умов, озаряет своими лучами и оживляет своею жизнью все, что подчинено закону его притяжения»23.
Центральной фигурой в данной концепции выступал Петр I. Его деятельность была главным историческим аргументом в пользу идеи о руководящей роли правительства в процессе развития просвещения. Эпоха петровских преобразований посеяла в России семена истинного просвещения и придала этому движению государственное значение. Отстававшее по многим характеристикам Российское государство при Петре Великом было поставлено в один ряд с ведущими западноевропейскими державами. В то же время ради превращения Московской Руси в европейскую державу Петру I пришлось пожертвовать ее национальным характером. В результате баланс между национальной и западной культурами был нарушен реформами Петра в пользу второй. «Когда Россия, вследствие тяжких превратностей счастия, постигших ее в младенчестве, отстала от Европы в успехах образованности, — писал граф С. С. Уваров, — Промысл даровал ей царя, Им же вдохновенного, умевшего почти внезапно поставить ее на место, ей свойственное, но в то же время вынужденного, для достижения сей великой цели, жертвовать не только народным самолюбием, но и частию народного ее характера»24. М. П. Погодин назвал этот процесс злом, но неизбежным и необходимым для России в силу ее отсталости в тот период от других государств25.
С Петра Великого, таким образом, начинается в России европейский период, когда западная культура по инициативе сверху заполнила существовавший образовательный вакуум, видоизменив при этом традиционные черты национальной культуры и характер русского общества. Апогеем и вместе с тем началом кризиса этого периода, по мнению Погодина, является царствование Александра I: «Император Александр, вступив в Париж, положил последний камень того здания, которого первый основной камень положен Петром Великим на полях Полтавских»26. Достигнув должного уровня своего развития и обретя тем самым «внутреннее сознание своего достоинства», Россия получила возможность восстановить нарушенный баланс27. Петр и его преемники выполнили свою задачу, превратив Россию в великую державу и поставив ее рядом с западноевропейскими странами. Тем самым были созданы условия для ее дальнейшего, самостоятельного по отношению к Западу, развития. Одновременно с царствования Николая I начинается новый период в истории России — национальный. Этот новый глобальный поворот происходит опять же под влиянием действий правительства. Именно Николай I и его верные помощники направляют общество с пути слепого подражательства на путь образования нового европейско-русского просвещения, основанного на исконно русских, национальных началах28.
23 Фишер А. О ходе образования в России и об участии, какое должна принимать в нем философия // Журнал министерства народного просвещения (далее — ЖМНП). 1835. Ч. 2. № 1. С. 28.
24 ЖМНП. 1834. Ч. 1. № 1. С.У.
25 См.: Погодин М.П. Петр Великий // Москвитянин. 1841. № 1. С. 11.
26 Там же. С. 25.
27 ЖМНП. 1834. Ч. 1. № 1. С.У.
28 См.: Погодин М. П. Петр Великий. С. 24-25.
Памятник императору Николаю I на Исаакиевской площади в Санкт-Петербурге в день открытия, 25 июня 1859 г. Автор проекта О. Монферран, скульп. П. К. фон Клодт
Таким образом, Петр I и Николай I опять становились наиболее значимыми фигурами в процессе исторического развития Российской империи, приобретающего циклический характер. Царствование Петра ознаменовало начало европейского периода истории России, а царствование Николая — национального. Николай I, с одной стороны, приравнивался к Петру Великому как правитель, своей деятельностью открывший новый период в истории России. Именно ему, по мнению Погодина, «на высшей степени его развития будет принадлежать, может быть, слава сделаться периодом в общей истории Европы и человечества»29. С другой стороны, Николай противопоставлялся Петру как главный хранитель веры и русской народности, отдаваемой Петром в жертву западноевропейскому просвещению. В этом случае Петру тоже находилось оправдание.
Западноевропейская культура, просвещение, проникавшие в Россию в начале
XVIII в. параллельно с укреплением абсолютистского начала, представлялись Николаю и государственным идеологам побочным следствием, в то время (петровское), однако, не опасным. Но все это, безусловно, относится к XVIII столетию. В начале
XIX в. ситуация начинает меняться. Можно сказать, что уже Французская революция 1789 г. изменяет в глазах российской политической элиты облик современной ей Западной Европы, и уже в последние годы правления Екатерины II эти изменения проявляются все четче. В те годы, например, оформляется политическая цензура в России, направленная в большей степени против западноевропейского политического влияния, становящегося все более опасным30. В николаевской России восприятие опасности, идущей с Запада, делается еще более радикальным. Недоверие
29 Там же.
30 См. об этом, напр.: Чернуха В.Г. Цензура в Европе и России // Цензура в России: история и современность. СПб., 2001. Вып. 1. С. 8-14.
к процессам, спровоцированным в западных государствах Французской революцией 1789 г., обострилось после событий 1830-1831 гг. Они показали, насколько глубоко кризисные явления проникли в основы существования самой западноевропейской цивилизации.
Меняется Европа, меняется и отношение к ее культурному и политическому опыту с точки зрения государственных интересов. Если Петр в начале XVIII в. использовал европейские политические традиции для укрепления в России абсолютизма, то Николай I в XIX в. вынужден при достижении схожей цели (сохранение и дальнейшее укрепление существующего в России политического порядка) действовать в обратном порядке. Европейская политическая культура, пропитанная «духом либерализма», способным подточить фундамент российской государственности, становится все более опасной. В этих условиях Николай I сознательно смещает акценты и начинает искать опору российского абсолютизма в русской народной ментальности. Отсюда и ярко выраженная «русскость» создаваемой в его царствование государственной идеологии.
Отсюда также существующее на первый взгляд противоречие: национальный характер государственной идеологии, с одной стороны, и образ Петра — великого государственного деятеля (при всей его прозападной культурной ориентации), вписанный в контекст этой идеологии, — с другой.
Тема самого Петра как государственного деятеля была, таким образом, фактически закрыта для обсуждения. В 1831 г., к примеру, была не допущена к печати трагедия «Петр Первый», хотя ее автором был вполне благонамеренный профессор Московского университета, журналист и издатель, пользующийся покровительством Уварова, М. П. Погодин. Несмотря на то, что произведение имело «цель истинно благонамеренную»31, в нем описывались события, связанные с осуждением и гибелью царевича Алексея, что само по себе являлось очень скользкой темой. Не в лучшем свете были представлены и некоторые известные исторические личности, такие, например, как А. Д. Меншиков и Екатерина I. Да и самого Петра I эта история способна была дискредитировать, бросив тень на его идеальный образ, создаваемый при поддержке главного поклонника великого реформатора императора Николая I. Последний, кстати, наложил следующую резолюцию: «Лицо императора Петра Великого должно быть для каждого русского предметом благоговения и любви, выводить оное на сцену было бы почти нарушение святыни и посему совершенно не прилично»32.
Критика петровских преобразований именно с точки зрения их дальнейших культурных и идеологических последствий развивалась в николаевское царствование как бы дистанцированно от фигуры самого императора. Тема подражательства Западу как отрицательного последствия петровской модернизации сохраняет свою актуальность, но все больше развивается отдельно от самого Петра. Император-реформатор начинает противопоставляться последующим поколениям русской аристократии, бездумно копирующей западные ценности и порядки, как истинный патриот, который стремился путем заимствования, наоборот, укрепить Российское государство и национальную культуру.
Уже А. С. Шишков в своих записках делает осторожное замечание: «Может быть, Петр Первый, во многом великий и прозорливый, в сем случае не предвидел, что из того выйдут последствия, которые отдалят нас от своего собственного и привлекут более, нежели должно, ко всему чужеземному»33.
В записках С. Н. Глинки мы находим примерно такие же мысли, которые, по его словам, он озвучил при разговоре с графом И. А. Остерманом: «Петр I желал видеть Россию Россией, а русских — русскими. Он желал сблизить нас с Европой не причудами мод, не заразами роскоши, но — ремеслами, искусствами, тем благотворным
31 ОР РНБ. Ф. 831. Ед. хр. 2. Л. 3 об.-4.
32 Там же. Л. 4 об.-5.
33 Шишков А. С. Записки, мнения и переписка. С. 83.
просвещением, которое сохраняет и Отечество, и человечество. Если б Петр I встал теперь из гроба и увидел мелочное окружение нашего большого света, он не узнал бы нас»34.
Эти идеи нашли свое отражение и в николаевское царствование, в том числе в художественной культуре. Так, М. Н. Загоскин позиционирует себя как сторонник разумной модернизации. Он поддерживает идею заимствования и межкультурного взаимодействия (при всей прорусской направленности его мировоззрения мысль о культурной автаркии ему чужда), но выступает резко против слепого подражательства. Один из главных героев его романа, посвященного петровской эпохе, Симский, будучи сторонником радикальных реформ, представителем как раз того круга, выходцев из которого Пушкин назовет птенцами гнезда Петрова, он, тем не менее, остается национальным патриотом. Характерны слова, сказанные им боярину Максиму Петровичу в конце романа: «.Нам должно перенимать все полезное у наших соседей, но не ради того, чтоб сделаться самим немцами. Да разве русский человек не может изучиться разным наукам и всем заморским хитростям, а меж тем остаться таким же точно православным русским, какими были его отцы и прадеды?»35
Фаддей Венедиктович Булгарин пишет о том, что изначальная задумка Петра, желавшего превратить «Азиятскую Державу в Европейскую Монархию первого разряда»36, была извращена с первых шагов. Полуобразованные представители высшего сословия, возомнив себя настоящими европейцами, стараются заглушить в себе свою русскую натуру. Такие помещики, как персонаж его романа «Иван Выжигин» Россиянинов, сочетающие в себе европейское мышление и русский патриотизм, европейскую образованность и национальный колорит, — редкие исключения. В результате необдуманного пересаживания общественных и культурных ценностей, не всегда приемлемых для России, получилась картина, обратная той, которую хотел увидеть Петр. Не отбросив своих старых пороков, русские стали принимать с Запада новые37. Все иностранное при этом начало восприниматься как лучшее уже только потому, что иностранное. Таким образом, Булгарин, двигаясь в том же направлении, что и его предшественники, склонен, однако, к окончательному оправданию Петра и переносу тяжести вины за превращение заимствования в подражательство на представителей аристократии.
Кстати, Россиянинов из романа Булгарина «Иван Выжигин» вполне мог стать носителем именно тех качеств, которые должны бы были сформироваться у российского общества в результате петровской европеизации. О необходимости обновления национального организма свежей европейской кровью для укрепления его иммунитета писал В. Ф. Одоевский. Примерно в этом же направлении рассуждал и Михаил Петрович Погодин, в том числе в своей программной статье «Петр Великий», опубликованной в первом номере журнала «Москвитянин» в 1841 г. При всех недостатках петровской модернизации Погодин считал этот процесс закономерным этапом развития государства и общества. Отталкиваясь от темы бездумного подражательства, лишающего народ своей индивидуальности, Погодин идет дальше и рассуждает о необходимости разумного синтеза русского национального начала и европейского культурного опыта в целях прогресса и укрепления авторитета России на международной арене: «Мы должны явиться на европейской сцене своеобразными индивидуумами, а не безжизненными автоматами; мы должны показать там свои лица, а не мертвенные дагерротипы каких-то западных идеалов. Своим голосом мы должны произнести наше имя, своим языком должны мы сказать наше дело, а не на чуждом жаргоне.»38
34 Глинка С.Н. Записки. М., 2004. С. 293.
35 Загоскин М. Н. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 610.
36 Булгарин Ф.В. Очерк характера Петра Великого // Его же. Полн. собр. соч.: В 7 т. СПб., 1843. Т. 5. С. 57.
37 См.: Булгарин Ф.В. Предок и потомки // Его же. Полн. собр. соч.: В 7 т. СПб., 1844. Т. 7. С. 220.
38 Цит. по: Фатеев В. А. «Державный» историк М. П. Погодин и псевдонаучная теория «официальной народности» А. Н. Пыпина // Русско-Византийский вестник. 2021. № 2 (5). С. 19. О восприятии М. П. Погодиным петровских реформ см.: Там же. С. 18-21.
Возвращаясь к Одоевскому, следует отметить, что свой взгляд на Петра и его реформы, а также их последствия для России он развивал в том же направлении, что и Погодин. Одоевский высоко оценивал значение реформ первой четверти XVIII в. для развития просвещения в России, которое было насаждено «мудрой десницей Петра»39. Вслед за Погодиным он писал, что именно Петру I Россия обязана такими именами, как М. В. Ломоносов, Г. Р. Державин, В. А. Жуковский, А. С. Пушкин и др. Западу же «недостало другого Петра, который бы привил ему свежие, могучие соки славного Востока!»40 Мессианское назначение России, народ которой сохранил еще в своей основе нравственную чистоту, как раз заключалось в спасении европейского просвещения путем слияния западного рационализма с русской духовностью. Идея «синтеза ума и духа», который должен осуществиться с помощью России, близко примыкала к призыву Погодина создать русско-европейское образование41, хотя она была построена на более серьезном историософском фундаменте. При этом Одоевский не считал, что подобный процесс способен коренным образом изменить внутренний характер народа, нарушить его самобытность. В 1840-х гг. он окончательно разошелся со славянофилами и, критикуя их позицию, в письме к Алексею Стапановичу Хомякову писал об итогах петровских преобразований: «Мы все съели и переварили в свою плоть, <...> русский сохранил свою самобытность; деятельность Петра не привела нас туда, куда он думал привесть, но дал нам пищу нашей собственной деятельности, а вы, господа, хотите, чтобы мы ели наш собственный желудок»42.
Таким образом, мы можем сказать, что тема Петра в контексте развития русской консервативной мысли была одной из самых сложных и противоречивых. Внутри триады «православие, самодержавие, народность» оценка петровских преобразований зачастую приводила к дихотомии государственных и народных (национальных) интересов. Тем не менее, в царствование Николая I представители государственного консерватизма сумели окончательно вписать образ самого Петра I как великого государственного деятеля (при всей его прозападной культурной ориентации) в контекст государственной идеологии, имеющей ярко выраженных национальный характер.
В заключении хотелось бы отметить, что, пожалуй, наиболее последовательными критиками петровской модернизации во второй четверти XIX в. были славянофилы. Критика Петра в данном случае была направлена не только на проводимую им европеизацию, но и на общую систему общественно-политических отношений, сложившуюся благодаря его государственным преобразованиям. Несмотря на видимую близость славянофилов с представителями государственного консерватизма по многим вопросам, между ними существовали и принципиальные расхождения, в том числе и по модели взаимоотношений власти и общества, основу которой заложил Петр.
В отличие от тех, кто был близок к уваровской идеологеме, славянофилы отрицали идею о полном подчинении смиренного и терпеливого русского народа верховной власти, о которой, в частности, много писал Погодин. Иван Васильевич Киреевский в письме Погодину в 1846 г. определял внутреннюю форму существования народа как его разум, а внешнюю, т. е. государство, как народную волю43. «В прежние века, — писал Киреевский, — не было безусловных верноподданных. Сколько князей изгонялось за нарушения условий! Одно подозрение на злодеяния Бориса восстановило против него всю Россию. Одно неуважение к обрядам и обычаям русским уничтожило самозванца»44.
39 Одоевский В. Ф. Соч. СПб., 1844. Ч. 3. С. 364.
40 Одоевский В. Ф. Русские ночи. М., 1913. С. 201.
41 См.: РудницкаяЕ.Л. Поиск пути. Русская мысль после 14 декабря 1825 г. М., 1999. С. 195.
42 Егоров Б.Ф., Медовой М.И. Переписка князя В.Ф. Одоевского с А.С. Хомяковым // Труды по русской и славянской филологии. Тарту, 1970. Вып. 251. Т. XV. С. 342.
43 Киреевский И.В. Полн. собр. соч.: В 2 т. М., 1911. Т. 2. С.241.
44 Там же.
Ранним славянофилам, по сути, была близка идея народного суверенитета, о которой писал А. С. Хомяков в 1850 г., относительно событий 1613 г. (добровольное избрание на царский престол Михаила Федоровича Романова оценивалось им как акт этого суверенитета)45.
Таким образом, несмотря на видимую близость славянофилов к триаде «православие, самодержавие, народность» между ними и прямыми сторонниками триады существовали серьезные расхождения, касающиеся, в том числе, интерпретации ее элементов. Самодержавие в уваровской версии — это, конечно, петровский абсолютизм, тогда как у славянофилов идеал самодержавия воплощался в московских царях. Если для правительства самодержавие в триаде Уварова становилось главным элементом, а два других играли больше вспомогательную роль, используясь зачастую как инструменты для легитимации существующего политического строя, то для славянофилов именно народность была первичной по отношению к самодержавию субстанцией.
Источники и литература
1. Анисимов Е.В. Петр Первый: благо или зло для России? М., 2017. 272 с.
2. Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1890. Кн. 3. 386 с.
3. Булгарин Ф.В. Полн. собр. соч.: В 7 т. СПб., 1843. Т. 5. 249 с.
4. Булгарин Ф.В. Полн. собр. соч.: В 7 т. СПб., 1844. Т. 7. 257 с.
5. Вортман Р. «Официальная народность» и национальный миф российской монархии XIX века // РОССИЯ / RUSSIA. Вып. 3 (11): Культурные практики в идеологической перспективе. Россия, XVIII — начало XX века. М., 1999. С. 233-244.
6. Глинка С. Н Записки. М., 2004. 464 с.
7. Егоров Б.Ф., Медовой М.И. Переписка князя В.Ф. Одоевского с А.С. Хомяковым // Труды по русской и славянской филологии. Тарту, 1970. Вып. 251. Т. XV. С. 335-349.
8. Живов В. М. Чувствительный национализм: Карамзин, Ростопчин, национальный суверенитет и поиски национальной идентичности // Новое литературное обозрение. 2008. № 91. URL: https://magazines.gorky.media/nlo/2008/3/chuvstvitelnyj-naczionalizm-karamzin-rostopchin-naczionalnyj-suverenitet-i-poiski-naczionalnoj-identichnosti.html?ysclid= lbw5bwl4nn844962053 (дата обращения: 20.12.2022).
9. Жихарев М.И. Докладная записка потомству о Петре Яковлевиче Чаадаеве // Русское общество 30-х гг. XIX в. Люди и идеи (Мемуары современников). М., 1989. С. 48-119.
10. Журнал министерства народного просвещения. 1834. Ч. 1. № 1.
11. Загоскин М.Н. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 2. 815 с.
12. Из бумаг князя В. Ф. Одоевского // Русский архив. 1874. Кн. 1. № 2. С. 278-360.
13. Карамзин Н.. М.. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М., 1991. 127 с.
14. Карамзин Н.. М.. О любви к отчеству и народной гордости // Карамзин Н.. М.. Соч. В 2 т. Л., 1984 Т. 2. С. 224-231.
15. Карамзин Н. М. Речь, произнесенная на торжественном собрании императорской российской академии (5 декабря 1818 г.) // Карамзин Н. М. Соч. В 2 т. Л., 1984 Т. 2. С. 169-177.
16. Киреевский И.В. Полн. собр. соч.: В 2 т. М., 1911. Т. 2. 294 с.
17. ЛотманЮ.М. Карамзин. СПб., 1997. 832 с.
18. МинаковА.Ю. Русский консерватизм в первой четверти XIX века. Воронеж, 2011. 560 с.
19. Одоевский В. Ф. Соч. СПб., 1844. Ч. 3. 374 с.
20. Одоевский В. Ф. Русские ночи. М., 1913. 429 с.
21. ОР РНБ (М. Н. Загоскин). Ф. 291. Ед. хр. 54.
45 Подробнее об этом см.: Цимбаев Н.И. Славянофильство (из истории русской общественно-политической мысли XIX века). М., 1986. С. 188-189.
22. ОР РНБ (Цензурные материалы). Ф. 831. Ед. хр. 2.
23. Погодин М.П. Петр Великий // Москвитянин. 1841. № 1. С. 11. С. 3-29.
24. Рудницкая Е.Л. Поиск пути. Русская мысль после 14 декабря 1825 г. М., 1999. 272 с.
25. Фатеев В.А. «Державный» историк М.П. Погодин и псевдонаучная теория «официальной народности» А. Н. Пыпина // Русско-Византийский вестник. 2021. № 2 (5). С. 10-42.
26. Фишер А. О ходе образования в России и об участии, какое должна принимать в нем философия // Журнал министерства народного просвещения. 1835. Ч. 2. № 1. С. 28-68.
27. Цимбаев Н.И. Славянофильство (из истории русской общественно-политической мысли XIX века). М., 1986. 269 с.
28. ЧернухаВ.Г. Цензура в Европе и России // Цензура в России: история и современность. СПб., 2001. Вып. 1. С. 8-14.
29. Шишков А. С. Рассуждение о любви к Отчеству // Шишков А. С. Собр. соч. и пер. СПб., 1825. Ч. 4. С. 147-186.
30. Шишков А. С. Записки, мнения и переписка. Берлин, 1870. Т. 1. 484 с.
31. Шпет Г.Г. Соч. М., 1989. 601 с.
