ПЕТР I И ЕГО РЕФОРМЫ В ВОСПРИЯТИИ "СЛАВЯНОФИЛА НА СВОЙ САЛТЫК" Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

РУССКО-ВИЗАНТИЙСКИЙ ВЕСТНИК

Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви

№ 4 (11)

2022

О.Л. Фетисенко

Петр I и его реформы в восприятии «славянофила на свой салтык»

УДК 1(470)(091)+94(470):930 DOI 10.47132/2588-0276_2022_4_123 EDN VHENUZ

Аннотация: В статье рассматриваются разнообразные суждения К. Н. Леонтьева (1831-1891) об историческом значении Петровских реформ, высказанные не только в его известных историософских трактатах, но и в небольших статьях, очерках, записках 1860-1890 гг. Создающаяся панорама включает в себя неожиданные для расхожих представлений о «русском византийце» повороты мысли вроде признательности Петру за то, что после него Россия уже не «слишком похожа» на Византию, или «конспирологического» предположения о том, что европейские реформы были лишь личиной, которую император «намазал» «железной рукой», чтобы его держава могла пройти «неузнанной» без помех к точке своего «культурного возрождения».

Ключевые слова: К. Н. Леонтьев, Петр I, русская история, историософия, консерватизм.

Об авторе: Ольга Леонидовна Фетисенко

Доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института русской литературы

(Пушкинский Дом) Российской академии наук.

E-mail: betsy98@mail.ru

ORCID: https://orcid.org/0000-0002-5670-2656

Для цитирования: Фетисенко О. Л. Петр I и его реформы в восприятии «славянофила на свой салтык» // Русско-Византийский вестник. 2022. №4 (11). С. 123-128.

RUSSIAN-BYZANTINE HERALD

Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church

No. 4 (11) 2022

Olga L. Fetisenko

Peter I and his reforms in perception of an "unusual Slavophil"

UDC 1(470)(091)+94(470):930 DOI 10.47132/2588-0276_2022_4_123 EDN VHENUZ

Abstract: This article examines K. Leontiev's judgments about the historical significance of the reforms of Peter the Great, expressed not only in his famous historiophical writings, but also in small articles and essays. The emerging panorama includes such unexpected — for a «Russian Byzantine» — «turns of thought» as gratitude to Peter for the fact that Russia has become not too similar to Byzantium or the «conspiracy» assumption that our Europeanization was just a disguise put on to come without hindrance to the point of cultural revival.

Keywords: K. N. Leontiev, Peter I, russian history, historiosophy, conservatism. About the author: Olga Leonidovna Fetisenko

Doctor of Philology, leading researcher at the Institute of Russian Literature (Pushkin's House)

of the Russian Academy of Sciences.

E-mail: betsy98@mail.ru

ORCID: https://orcid.org/0000-0002-5670-2656

For citation: Fetisenko O. L. Peter I and his reforms in perception od an "unusual Slavophil". Russian-Byzantine Herald, 2022, no. 4 (11), pp. 123-128.

Не однозначно негативное отношение к «революционеру на троне» — характерная примета, отличающая К. Н. Леонтьева от старших славянофилов1 и сближающая его, например, с Н. Я. Данилевским (на последнего он, кстати, предполагал сослаться, рассуждая о «политике Петра 1-го»2. В одной из передовых статей «Варшавского дневника» (1880) Леонтьев писал об одной из исторических заслуг царя-реформатора: «...тот особого рода демократический феодализм выслуги3, который утвердил у нас Петр I, еще более дисциплинировал Русь, и при всех недостатках этой отчасти искусственной системы, только после ее утверждения, Держава наша стала той исполинскою Державой, которой мы сыны» (7, 2, 25)4.

Если попробовать систематизировать не слишком многочисленные5 упоминания Леонтьева о Петре Великом (крайне редко «Великим» именуемом), — а как ни странно, эта тема оказалась совершенно обойденной вниманием в леонтьеведении6, — картина получится такой: «Время Петра I было, конечно, прогрессивным временем.» (7, 2, 74), хотя им начался «период подражания» (8, 1, 269); царствования Алексея Михайловича и его сына — это русская «эпоха Возрождения» (7, 1, 303; здесь надо пояснить, что эта параллель может быть рассмотрена и как не слишком комплиментарная, ведь она подчеркивает тему секуляризации культуры); эпоха «культурного переворота», после которого были утрачены облик и дух Византии (ср.: 7, 1, 304, 306). На этом месте снова нужно прерваться и с удивлением отметить, что в культурном разрыве с Византией Леонтьев — и это довольно неожиданно для расхожего представления о нем как «русском византийце» — находит определенный положительный момент: «.до Петра 1-го мы были слишком похожи на Византию, с Александра П-го мы становимся слишком похожи на Европу <...> на какую-то среднепропорциональную Европу.» (6, 1, 99).

Акцент тут необходимо сделать на слове «слишком»: были «слишком похожи», слишком подражательны, не оригинальны. Выходит, что короткий промежуток, когда Россия стала уже не «слишком похожа» на Византию и еще не сделалась «слишком похожей» на Европу, насчитывает всего полтора века. Мыслитель несколько раз обращается к этому периоду — от Петра до Николая7, каждый раз подчеркивая присущее данному времени качество — культурное своеобразие, что отличает периоды «цветущей сложности». Вспомним хотя бы его замечательное высказывание в незавершенной статье «Чужим умом» (1891), о «трех великанах»: «Если мы назовем трех великих представителей той эпохи <...> трех великанов религии, государственности и национальной поэзии — Филарета, Николая Павловича и Пушкина; — то этим будет сказано всё. — Как много у них общего в основах и как мало сходства и в темпераментах и в роде развития!» (8, 1, 491).

Леонтьев (может быть, даже с некоторым внутренним удивлением) утверждает, что петровская «европеизация» не уничтожила «самобытности» в русском государственном устройстве8. «.И по течению современной истории, и по урокам самой

1 Самый яркий пример культурно-исторического противоборства «делу Петрову» представляет собой наследие К. С. Аксакова. См. об этом: Анненкова Е. И. Константин Аксаков. Веселье духа. СПб., 2018. С. 158-172.

2 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. / Подгот. текста и коммент. В.А. Котельни-кова и О. Л. Фетисенко. Т. 8, кн. 2. СПб., 2009. С. 25. Далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома (при необходимости — книги) и страницы.

3 Подразумевается Табель о рангах, введение которой Леонтьев считал целой «ступенью развития» (8, 1, 490) в жизни России.

4 Обратим внимание на слово «Держава», которое у Леонтьева встречается значительно чаще, чем ожидаемое «Империя».

5 Пожалуй, о Наполеоне он вспоминал большее количество раз.

6 «Необращение» к ней является досадным пробелом в книгах Р. А. Гоголева и С. В. Хатунцева.

7 Леонтьев считал, что историческое содержание Николаевского царствования было «лишь твердым охранением общественных устоев, заложенных еще Петром I и Екатериной II» (8, 1, 461).

8 См.; 7, 1, 103, 117; подробнее об этом говорится в книге «Византизм и Славянство» (там же, 319-321). В более поздник «Письмах о Восточных делах» (1882) он уточнит: при Петре Россия была самобытной как «сила внешне-государственная» (8, 1, 48) но ей недоставало независимости

жизни оказывается, что Петр Великий <...> не изломал вдруг весь строй русской жизни (с этой, — сословной стороны), а развил только то, что было уже приготовлено его предшественниками, Царями старо-московского духа, славянофилами столь любимого» (8, 1, 584). Именно с петровскими жесткими9 реформами, по-новому «рас-слояющими» и «дисциплинирующими» общественное устройство, в русскую жизнь, полагает Леонтьев, приходит «многосложность» (7, 1, 310; ср.: «Предки наши до Петра были, конечно, более сходны между собою, чем мы.»; 7, 1, 10), и поэтому насаждаемые перемены служили «цветению» России (6, 1, 102; ср.: 7, 1, 321). За это царю можно простить и его «грубости» (6, 1, 20).

В не предназначавшейся для печати «Записке о необходимости новой большой газеты в С.-Петербурге» (1881) Леонтьев называет «европейские реформы» Петра «искусственными» и «крайне принудительными», признает, что «многие стороны их подверглись осуждению истории», однако приходит к заключению: «.но, видно, эта особого рода искусственность естественна для России» (8, 1, 15).

Даже слом церковного устройства не кажется Леонтьеву (особенно в начале 1870-х гг.) таким ужасным, как это виделось славянофилам или, скажем, Т. И. Филиппову. О чисто формальном обращении Петра Алексеевича за одобрением внедряемого синодального управления он упоминает как о свидетельстве того, что Россия не разрывала с Вселенским Православием: «Великий Петр не позволил себе даже и форму своей независимой Церкви изменить своевольно; он просил совета и благословения у Восточных Патриархов для замены русского Патриарха Синодом» (7, 1, 283).

В дипломатической практике Леонтьеву несколько раз пришлось отвечать на вопрос о так называемом «Завещании Петра Великого» (известной французской подделке времен Наполеона I10). Доказывая неподлинность этого документа, Леонтьев тем не менее видит в первом русском императоре фигуру, соответствующую призванию «завоевательной нации» (какой видели Россию и друзья, и недруги). «Завещание Петра, может быть, и ложно, — сказал мне однажды один европеец; — но сочинитель его был великий пророк» (7, 1, 530).

Общая оценка Леонтьевым исторической роли Петра (повторю: не однозначно, не резко негативная) почти не меняется с течением времени11. Даже в ярком и страстном фрагменте из «Записок отшельника» звучит вовсе не славянофильский обличительный пафос, а наблюдение далеко и широко видящего ума: «.за изворотами извилистого исторического пути нашего — я вижу ясно цель его: зеленые сады, разноцветные здания и золотой крест Св. Софии над прекрасными волнами великого Фракийского Босфора. На берегах его нам возможно будет, наконец, содрать с себя ту европейскую маску, которую намазала на лицо наше железная рука Петра 1-го, — дабы мы могли неузнанными пройти шаг за шагом то вперед, то как будто назад — до заветной точки нашего культурного возрождения.

Так думал я уже тогда (в 70-м году), так верю и теперь.» (8, 1, 265; курсив мой. — О. Ф.). Просторечные «содрать», «намазала» здесь лишь оттеняют историческое

в «политически культурной» мысли. А еще позже, в незавершенной статье «Культурный идеал и племенная политика» (1890), Леонтьев отметит, что только сословные реформы Петра не были «антинациональны», остальное было лишь «государственным», но не национальным (см.: 8, 2, 30).

9 В незавершенной книге «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения» Леонтьев назовет Петра «нашим домашним европейским завоевателем» (8, 1, 231).

10 Подробно об этом см.: Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 23. Л., 1981. С. 376-377.

11 Леонтьевская теория «триединого процесса развития», которой он придерживался до конца жизни, возникла в 1871-1872 гг. не на пустом месте, она была подготовлена всем пережитым и передуманным еще в 1860-е гг. И в целом, во взгляде на оставленное монахом Климентом наследие, стоит прислушаться к суждению современного немецкого исследователя: «нельзя провести четкую грань между Леонтьевым-мыслителем до и после чудесного спасения» (имеется в виду его обращение в 1871г. в «личное Православие»; ГольдтР. Аскетизм как трансцендентальная форма заботы о себе // Изобилие и аскеза в русской литературе: Столкновения, переходы, совпадения: Сб. статей. М., 2020. С. 137).

«да» Петру как — по смыслу этой цитаты — уже подлинно, а не самозванно «отцу отечества».

Усилится в 1880-е гг. у Леонтьева по сравнению с предыдущим десятилетием лишь «стратегическое» пожелание отодвинуть Россию подальше «от того несчастного "окна", которое Петр Ьй прорубил в Европу...» (8, 1, 258), и станет заметной еще одна, специфически леонтьевская, деталь. В произведениях 1880-х гг., продолжая с большим одобрением отзываться о периодах правления Екатерины Великой и Александра I, в характеристике европейских заимствований петровского времени Леонтьев вводит тему их антиэстетичности. Если в работе начала 1870-х гг. говорилось о «голландских скромных вкусах Петра Великого» (7, 1, 135), то теперь императору вовсе отказывается во вкусе: «Петр Ьй с своим безвкусным европеизмом.» (6, 1, 515; очерк «Майносские староверы», 188412); «.безвкусия подражательного и бесцветного, которое так глубоко въелось в нас со времен Петра I» (7, 1, 501; примечание 1885 г. к статье 1877 г. «О памятнике в Филях»).

Обращает на себя внимание и вычеркнутая при подготовке сборника «Восток, Россия и Славянство» фраза из статьи «Панславизм и греки» (1872, опубликована в 1873): «.наше поколение, болезненное исчадие великой революции Петра» (7, 2, 341). Не хотел лишний раз произносить само слово «революция»? Или не признавал больше ее «великой» и не желал вести от Петра идейное родословие своего поколения?

Петровский идеал сильного государства Леонтьев призывает сохранить для русского будущего, но скорректировать, дополнить (поскольку взятый сам по себе он недостаточен для долгого «цветения» нации), а лучше сказать — осветить (и освятить) и согреть оживлением «церковных чувств» (8, 1, 289), что были в имперский период как бы отодвинуты в сторону. Для этого сначала нужно было сделать Церковь свободной, и здесь Леонтьев сходился со славянофилами: «.они желали Церкви более сильной и более свободной, чем Церковь, реформированная Петром» (8, 1, 582)13. «Государство должно быть <.> сурово, иногда и до свирепости. <.> Церковь должна смягчать Государственность <.>. Законы <.> должны быть строже; люди — должны стараться быть лично добрее; — одно уравновесит другое» (12, 2, 128) — так звучат постулаты создаваемого Леонтьевым в последнее десятилетие его жизни учения о «новой восточной культуре»14. Размышления о предпринятом Петром «культурном перевороте» (7, 2, 92) сыграли в формировании этого учения не последнюю роль.

Источники и литература

1. Анненкова Е.И. Константин Аксаков. Веселье духа. СПб.: Росток, 2018. 328 с.

2. Гоголев Р. А. «Ангельский доктор» русской истории: Философия истории К. Н. Леонтьева: опыт реконструкции. М., 2007. 160 с.

3. Гольдт Р. Аскетизм как трансцендентальная форм заботы о себе // Изобилие и аскеза в русской литературе: Столкновения, переходы, совпадения: Сб. статей. М., 2020. С. 122-145.

12 В этом контексте дополнительные оттенки смысла можно усмотреть в приводимых Леонтьевым в очерке «Майносские староверы» слова «отца М.» (Михаила Козлова) о том, что «со времени Петра Великого» в России есть «много расположения к чему-то почти протестантскому» (6, 1, 510). «Протестантское», по Леонтьеву, несомненно, не только догматически, но «эстетически» беднее православного или католического.

13 Но Леонтьев изменил бы своим убеждениям, если бы не уточнил уже в следующей фразе: «Это правильное стремление свое к Церкви сильной и независимой они портили только племенными пристрастиями» (8, 1, 582-583).

14 О том, как складывалось и как отражено в творчестве Леонтьева это учение, см. подробнее: Фетисенко О.Л. «Гептастилисты»: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики. СПб., 2012.

4. ЛеонтьевК.Н.. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. / Подгот. текста и коммент. В.А. Ко-тельникова и О.Л. Фетисенко. СПб., 2000-2021.

5. Фетисенко О. Л. «Гептастилисты»: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики. СПб., 2012.

6. Хатунцев С.В. Константин Леонтьев: интеллектуальная биография. 1850-1874гг. СПб., 2007. 206 с.