CC BY
4РУССКО-ВИЗАНТИЙСКИЙ ВЕСТНИК
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви
№ 1 (12)
2023
О.Л. Фетисенко
Два ранних литературных опыта Иосифа Фуделя (Предисловие к публикации)
УДК 271.2-726.25(092)+811.161.1 DOI 10.47132/2588-0276_2023_1_193 EDN ULJQJB
Аннотация: Впервые публикуются обнаруженные в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки два ранних литературных опыта будущего известного московского пастыря, И. И. Фуделя. Рассказ и публицистическая статья были отправлены им И. С. Аксакову для помещения в газете «Русь», но отвергнуты с советом повременить с печатанием. Оставшиеся неизданными произведения представляют большой историко-культурный интерес, их тематика остается актуальной и в настоящее время.
Ключевые слова: И. И. Фудель, И. С. Аксаков, К. Н. Леонтьев, неопубликованные произведения, архив.
Об авторе: Ольга Леонидовна Фетисенко
Доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института русской литературы
(Пушкинский Дом) Российской академии наук.
E-mail: betsy98@mail.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-002-5670-2656
Для цитирования: Фетисенко О. Л. Два ранних литературных опыта Иосифа Фуделя (Предисловие к публикации) // Русско-Византийский вестник. 2023. № 1 (12). С. 193-205.
RUSSIAN-BYZANTINE HERALD
Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church
No. 1 (12)
2023
Olga L. Fetisenko
Two early literary works by Josef Fudel (Preface to the publication)
UDC 271.2-726.25(092)+811.161.1 DOI 10.47132/2588-0276_2023_1_193 EDN ULJQJB
Abstract: Autographs of two unpublished works by the future priest Josef Fudel were recently found in the Department of Manuscripts of the National Library of Russia. They were intended for the newspaper Rus', but I. S. Aksakov didn't like them. These texts are of great historical and cultural value and evoke associations with the problems of our time.
Keywords: Josef Fudel, Ivan Aksakov, Konstantin Leontiev, unpublished texts, archives. About the author Olga Leonidovna Fetisenko
DSc in Philology, Leading Research Fellow, Institute of Russian Literature (Pushkin House) of the Russian
Academy of Sciences.
E-mail: betsy98@mail.ru
ORCID: https://orcid.org/0000-002-5670-2656
For citation: Fetisenko O. L. Two early literary works by Josef Fudel (Preface to the publication). Russian-Byzantine Herald, 2023, no. 1 (12), pp. 193-205.
Имя протоиерея Иосифа Ивановича Фуделя1 (1864/1865-1918) — одно из самых чтимых в истории православной Москвы конца XIX — первой четверти XX вв. Священник, буквально «пастырь добрый» Бутырской пересыльной тюрьмы, все силы отдающий своему служению, «душу свою полагающий за овцы», а с 1907 г. — настоятель небольшой приходской церкви на Арбате, он был известен как церковный публицист, сотрудник редакции журнала «Русское обозрение» (1892-1898), проповедник, устроитель одного из лучших приходских попе-чительств, участник подготовки Поместного собора 1917-1918 гг. Если бы ни его кончина от «испанки», он, несомненно, принадлежал бы к сонму священномучеников, как многие его сверстники и близкие знакомые. Велика роль о. Иосифа и в истории русской культуры: на рубеже 1880-1890гг. младший друг и во многом ученик мыслителя и писателя Константина Николаевича Леонтьева (18311891), он впоследствии написал несколько работ о нем2 и, главное, стал издателем первого собрания сочинений своего наставни-ка3, по условиям военного времени оставшегося, к сожалению, незавершенным.
Кстати, и самим священством своим Фудель был обязан именно помощи Леонтьева. До его вмешательства и рекомендаций (в том числе и архиепископу Литовскому и Виленскому, который и согласится принять молодого человека в свою
Иосиф Фудель — студент Московского университета, 1886 г.
1 См. о нем: Фетисенко О. Л. 1) Достоевский, «русские мальчики» и «православные немцы» («Годы учения» Иосифа Фуделя) // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 19. СПб., 2010. С. 203-221; 2) «Гептастилисты»: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики: (Идеи русского консерватизма в литературно-художественных и публицистических практиках второй половины XIX — первой четверти ХХ века). СПб.: Издательство «Пушкинский Дом», 2012. С. 608-650 (также по указателю); 3) «Отче и друже мой»: отец Иосиф Фудель — друг, ученик и издатель К. Н. Леонтьева // «Преемство от отцов»: Константин Леонтьев и Иосиф Фудель: Переписка. Статьи. Воспоминания. / Сост., вступ. ст. и коммент. О. Л. Фетисенко. СПб., 2012. С. 5-60; 4) «Германский дух на православной почве»: О протоиерее Иосифе Фуделе // Московский журнал. 2020. № 10. С. 40-51; Винюкова Н.В. 1) Служение в Бутырской Пересыльной тюрьме: опыт И. И. Фуделя (18921907) // Вестник ПСТГУ. Сер. II: История. История Русской Православной Церкви. 2019. Вып. 90. С. 22-39; 2) Священник на рубеже XIX-XX вв.: И. И. Фудель глазами современников // Человек и культура. 2019. № 6. С. 226-241; 3) «Не гасите свой огонь»: Отец Иосиф Фудель и его священническое служение // Обрученный Церкви. Протоиерей Иосиф Фудель. Жизнеописание. Воспоминания. Письма К. Н. Леонтьеву / [Сост. и коммент. О. Л. Фетисенко; вступ. ст. Н. В. Винюковой; подгот. текста О. Л. Фетисенко при участии Н. В. Винюковой]. М., 2020. С. 5-24; 4) Общественная и церковная деятельность И. И. Фуделя (1864-1918): Дис. ... канд. ист. наук. М., 2020.
2 С первыми двумя, вышедшими в 1890 г., успел познакомиться и сам Леонтьев. Все они теперь переизданы в указанном в предыдущем примечании томе под названием, заимствованным у самого о. Иосифа, — «Преемство от отцов» (СПб., 2012). Неопубликованными остаются пока сохранившиеся в РГАЛИ рабочие материалы к книге о Леонтьеве, над которой он пытался работать еще с середины 1890-х гг.
3 ЛеонтьевК.Н. Собр. соч.: [В 8 т.]. М., 1912-1913; СПб., 1914. Свое служение памяти Леонтьева о. Иосиф передал С. Н. Дурылину. См. об этом: Резвых Т. Н. «Я чувствовал себя как бы его внуком — через сына — через о. Иосифа» (Отец Сергий Дурылин — исследователь творчества К. Н. Леонтьева) // Христианство и русская литература. СПб., 2012. Сб. 7. С. 274-356.
епархию4) выпускник юридического факультета Московского университета столкнулся с резким отказом своего епархиального архиерея, не принявшего во внимание даже то, что на принятие священства юношу благословил Оптинский старец Амвросий5.
К знакомству с Леонтьевым Фудель подошел с «багажом», характерным для той эпохи: пережитый в последних классах Рязанской гимназии «омут нигилистического отрицания»6, первоначальный выбор естественного факультета (запоздалая дань «шестидесятничеству»), духовный переворот, одним из толчков к которому была Пушкинская речь Достоевского, правда, прочтенная лишь в 1884 г.7, увлечение славянофильством («зачитывался» «Русью» Аксакова8). Пожалуй, единственная необычная черта: ранняя женитьба. Влияние жены, Е. С. Фудель (урожд. Емельяновой), сыграло большую роль в «возвращении» его в православие (до этого он был православным лишь «по метрике»; отец, наполовину немец, был неверующим, мать-полька являлась ревностной католичкой).
Склонность к литературному творчеству развилась у Фуделя очень рано. Незадолго до кончины он вспоминал: «Писать я начал с 6-го класса Гимназии. А учитель русской литературы Н. А. Вербицкий, сам печатавший свои охотничьи рассказы, своими неумеренными похвалами только разжег во мне эту страсть»9. После неудачной попытки напечататься в газете Аксакова, о чем речь пойдет ниже, Фуделя ждало активное сотрудничество в издании, объявившем себя преемником «Руси» (прекращенной после смерти Аксакова), — в газете С. Ф. Шарапова «Русское дело», начавшей выходить в 1886 г. Шарапову были нужны молодые помощники, и «православный немец» (воспользуемся выражением Леонтьева) оказался для него настоящим подарком. «...Я писал в "Русском Деле" решительно все: политическую хронику, славянское обозрение и даже статьи по внутренней политики. Но главной темой моих статей была молодежь, настроение современного студенчества»10. Венцом первого периода работы Фуделя в «Русском деле» стала небольшая книжка «Письма о современной молодежи и направлениях общественной мысли», которую он выпустил в конце 1887 г. (на титуле выставлен уже 1888 г.) под криптонимом N. N. «Кроме литературной скромности тут была и основательная боязнь и товарищей, и профессуры: я был на 4-м курсе и рисковал очень многим. В книжке слишком многое было не по вкусу тогдашней молодежи и ее руко-водителей»11. Вопреки его опасениям эта работа, горячее исповедание «православного народничества», имела большой успех в студенческой среде.
Из переписки с Леонтьевым известно, что в юношеские годы у Фуделя появилось и несколько «лирических отрывков» («лирических мотивов»), вроде эссе или стихотворений в прозе. В Оптину пустынь он послал на прочтение два таких «отрывка», носившие названия «Элегия» и «Флейта» и написанные в 1885 г.12 В доступных нам архивных фондах обнаружить их не удалось. Возможно, после того как Леонтьев раскритиковал эти опусы («Они не хороши, и так писать впредь не надо. <...> это не настоящий личный лиризм; это именно то, что зовется риторикой»13), о. Иосиф их уничтожил. В эссе «Флейта» Леонтьев подметил влияние кн. В. Ф. Одоевского (Фудель это опроверг, хотя и признал, что и этот писатель «промелькнул» мимо него «тоже
4 Первые годы священнического служения о. Иосифа (1889-1892) пройдут в Белостоке (ныне это территория Польши).
5 См.: «Преемство от отцов». С. 137-138 (письмо Фуделя к Леонтьеву от 15 апреля 1889 г.).
6 Там же. С. 64 (признание в первом письме к Леонтьеву, от 2 апреля 1888 г.).
7 Там же. С. 73 (письмо от 22 июня 1888 г.).
8 Там же. С. 434 («Мое знакомство с К. Леонтьевым (письмо к С. Н. Дурылину)», 1918).
9 Там же. Об этом революционно настроенном учителе и литераторе см.: Русские писатели, 1800-1917: Биогр. словарь. М., 1989. Т. 1. С. 420.
10 «Преемство от отцов». С. 437.
11 Там же.
12 Там же. С. 185, 194.
13 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч.: В 12 т. [19 кн.] СПб., 2021. Т.12, кн.2. С.424 (письмо от 15 марта 1890 г.; курсив передает подчеркивания Леонтьева).
не бесследно»14), Некрасова или Достоевско-го15. Увлечение Достоевским было действительно сильным и, кстати, позднее передалось сыну о. Иосифа, духовному писателю С. И. Фуделю.
Как уже было сказано, попытка литературного дебюта Фуделя была связана с акса-ковской «Русью». Об этом о. Иосиф вспоминал так:
«.Мне страстно захотелось узнать чье-либо авторитетное мнение о моих литературных опытах. <...> И я решился обратиться к суду этого писателя (Аксакова. — О. Ф.)».
В темный сентябрьский вечер 1885 года, крадучись, точно вор, боясь, чтобы кто-нибудь не поймал с поличным, я подошел к парадной двери квартиры И. С. Аксакова и опустил в щель ящика для писем пакет.
В нем были: два публицистических опыта и письмо мое, умоляющее Ивана Сергеевича — сказать мне правду. Не долго пришлось мне волноваться. Дня через три я получил ответ»16.
Это ответное письмо (автограф его найти пока не удалось) о. Иосиф привел в своих воспоминаниях целиком. Аксаков признавал его «литературное дарование», но предупреждал, что оно может оказаться и «пустоцветом», и не советовал «слишком рано <...> пускаться в публицистику»: «Иначе Ваша мысль всегда будет малокровна и худосочна, мало напитана. Вы же имеете влечение, кажется, не к одному художественному творчеству, но и прямо к публицистике: последняя же требует знаний и знаний, и упражненного мышления». Аксаков назначил юноше встречу в конторе редакции и пообещал ему свою консультацию: «.покажу Вам в Ваших опытах то, что мне кажется хорошим и слабым»17.
Окрылившая начинающего автора встреча, однако, состоялась не в конторе, а в квартире издателя. «Дал советы, ободрил, сказал, что с течением времени введет меня в один литературный кружок, имея в виду, вероятно, свои собственные вечера <...>. На этом мы и расстались. Но больше я Ивана Сергеевича не видел. Он меня не звал, а 26 января 86 года он скончался»18.
В период подготовки книги «Преемство от отцов» я была уверена, что поиск этих текстов — дело безнадежное, ведь они попали в редакционную «корзину», и радовалась хотя бы тому, что в РНБ сохранился автограф другой ранней и тоже неизданной работы Фуделя — статьи о «славянской идее» в форме письма к издателю «Руси».
14 «Преемство от отцов». С. 194.
15 Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем. Т. 12, кн. 2. С. 426.
16 «Преемство от отцов». С. 434-435.
17 Там же. С. 435.
18 Там же. С. 436. Аксакову в последовавшие осенние месяцы, конечно, было не до Фуделя: разворачивались непредвиденные события на Балканах и начиналась его последняя борьба с цензурой. Открыто выступивший против внешнеполитического правительственного курса издатель «Руси» был обвинен в конце ноября в «недостатке патриотизма». Об истории газеты «Русь» см.: Бадалян Д.А. «Колокол призывный»: Иван Аксаков в русской журналистике конца 1870-х — первой половины 1880-х годов. СПб., 2016.
Священник Иосиф Фудель, 1889 г.
Этот текст, созданный не ранее 11 ноября 1885 г., я включила в книгу19. И вот только через 10 лет после ее выхода выяснилось, что, по счастью, нашелся в свое время человек, который сберег многие отброшенные Аксаковым, рукописи. Сотрудники РНБ Д. А. Бадалян и Л. Н. Сухоруков обнаружили в собрании А. А. Титова переплетенные тетради, приобретенные им в Москве в 1887 г., в которые вошли рукописи, отвергнутые Аксаковым, не принятые к публикации в «Руси». В одном из этих сборников внимание Л. Н. Сухорукова привлекли автографы Фуделя, и информацией об этой находке он любезно поделился со мной, за что, пользуясь случаем, от души его благодарю.
Перед нами два текста (Фудель, как видно из приведенной выше цитаты, назвал их «публицистическими опытами») — ровно столько, как и было указано в его воспоминаниях. Это фантастический рассказ, близкий по жанру к антиутопии, а стилистически, хоть и написан москвичом, отсылающий, конечно, к «петербургскому тексту» Достоевского, и обличительная публицистическая статья, посвященная одному из ответвлений той темы, что будет занимать молодого автора в ближайшие годы — положение современной учащейся (и часто недоучившейся) молодежи. В первом произведении в ярких образах визуализируется понятие «социальной лестницы» (у Фуделя — «общественная лестница»), которое, по-видимому, тогда еще не стало ходовым или вообще не входило еще в употребление, и показан подлинно «зверский» лик современной цивилизации. Проблема «социальной лестницы» объединяет оба текста, только рассматривается под разным углом. При чтении этих «публицистических опытов» возникает ощущение, что Фудель въяве увидел наш «дикий капитализм» 90-х и последующих годов с «дарвиновской» борьбой за существование и появлением «на обочине жизни» множества «культурных отбросков» (замечательный термин, предложенный автором) — удобного «горючего материала» для социальных катаклизмов.
По дате письма Аксакова к Фуделю (8 сентября) и по воспоминаниям последнего ясно, что в почтовый ящик издателя «Руси» эти рукописи попали около 5 сентября 1885 г., но написаны они были, очевидно, значительно раньше этого. Рассказ о страшной лестнице мог появиться в черновом виде еще в 1882 гг., об этом говорит авторское примечание «Мне только 17 лет»20 (18 лет Фуделю исполнилось 24 декабря 1882 г.). Статья же об «отбросках», судя по упоминанию университетской реформы как недавнего события, написана в 1884 г., не позднее первой половины 1885 г. Таким образом на сегодняшний момент это наиболее ранние из известных произведений будущего московского пастыря. Фигура о. Иосифа, долгие годы как бы «притененная» образом и сочинениями его сына, в настоящее время привлекает к себе все большее внима-ние21, и поэтому введение в научный оборот новых материалов о нем и тем более неопубликованных его текстов составляет актуальную исследовательскую задачу.
Новообретенные тексты печатаются по автографам: ОР РНБ. Ф. 775. Собрание А. А. Титова. Оп. 1. Ед. хр. 3170. Л. 49-49 об., 53-53 об.; 50-52 об. Это беловые автографы, во втором присутствует лишь незначительная авторская правка, показанная в подстрочных примечаниях.
Источники и литература
1. Бадалян Д.А. «Колокол призывный»: Иван Аксаков в русской журналистике конца 1870-х — первой половины 1880-х годов. СПб., 2016. 360 с., ил.
2. ВинюковаН.В. Общественная и церковная деятельность И.И. Фуделя (1864-1918): Дисс. ... канд. ист. наук. М., 2020. 238 с.
19 «Преемство от отцов». С. 334-335.
20 Между прочим, Аксаков в своем письме подхватывает это, говоря: «Вам ведь 17 лет» (Там же. С. 435). На самом деле Фуделю в это время было уже 20 с половиной лет.
21 Одно из важный подтверждений этому — недавно защищенная на Историческом факультете МГУ кандидатская диссертация о его общественной и церковной деятельности (см. примеч. 1).
3. Винюкова Н.В. Священник на рубеже Х1Х-ХХ вв.: И.И. Фудель глазами современников // Человек и культура. 2019. № 6. С. 226-241.
4. Леонтьев К.Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. [19 кн.] / Подгот. текста и коммент.
B. А. Котельникова и О. Л. Фетисенко. СПб.: Владимир Даль, 2021. Т. 12, кн. 2. 990 с.
5. Обрученный Церкви. Протоиерей Иосиф Фудель. Жизнеописание. Воспоминания. Письма К. Н. Леонтьеву / [Сост. и коммент. О. Л. Фетисенко, вступ. ст. Н. В. Винюковой, подгот. текста О.Л. Фетисенко при участии Н.В. Винюковой]. М.: Издательство ПСТГУ, 2020. 432 с.
6. «Преемство от отцов»: Константин Леонтьев и Иосиф Фудель: Переписка. Статьи. Воспоминания / Сост., вступ. ст. и коммент. О.Л. Фетисенко. СПб.: Владимир Даль, 2012 (Леонтьев К. Н. Полн. собр. соч. и писем: В 12 т. Приложение. Кн. 1). 751 с., ил.
7. Резвых Т. Н. «Я чувствовал себя как бы его внуком — через сына — через о. Иосифа» (Отец Сергий Дурылин — исследователь творчества К. Н. Леонтьева) // Христианство и русская литература / Отв. ред. В. А. Котельников и О. Л. Фетисенко. СПб., 2012. Сб. 7. С. 274-356.
8. Фетисенко О.Л. «Гептастилисты»: Константин Леонтьев, его собеседники и ученики (Идеи русского консерватизма в литературно-художественных и публицистических практиках второй половины XIX — первой четверти ХХ века). СПб.: Издательство «Пушкинский Дом», 2012. 784 с., ил.
9. Фетисенко О.Л. Достоевский, «русские мальчики» и «православные немцы» («Годы учения» Иосифа Фуделя) // Достоевский: Материалы и исследования. Т. 19. СПб., 2010.
C. 203-221.
10. Фетисенко О.Л. Память о Константине Леонтьеве в эпистолярном общении В. В. Розанова и отца Иосифа Фуделя // Тетради по консерватизму: Альманах. 2019. № 4. С. 391-402.
Приложение
Иосиф Фудель Сказочка
.Какая ужасная была погода. Небо было такое серое, такое мутное, точно будто кто-нибудь закрыл его грязной, мокрой тряпкой, и только кое-где сквозь дыры виднелось чистое светлое пространство. Эта тряпка, охватившая весь свод до горизонта, давила собою всю природу. — Деревья, кусты только изредка пошевеливали своими длинными мохнатыми ветвями, точно расправляя их. Мелкий дождик накрапывал, но мелкие капли давили своею тяжестью.
Тяжело было на сердце; тоска охватила его, и эта тоска влекла меня вперед. —
Я шел по пустынной дороге, скользил на мокрых камнях, спотыкался, но всё вперед шел. —
Мне начали попадаться какие-то фигуры в лохмотьях; они, казалось, отдыхали, сидя у дороги на камнях или, быть может, спали. — Я не останавливался. — Мое внимание привлекала целая куча таких фигур, показавшихся вдали. По мере моего приближения к ней, она всё увеличивалась.
Я прибавил шагу, наконец побежал. Толпа увеличивалась, разросталась и покрыла собою почти всё пространство, которое можно было окинуть глазом. Гробовое молчание покрывало собою эту громаду, как будто не было передо мною ни одного человека. Все молчали. Я тоже молчал.
Все были грязные, безобразные. Черные, мозолистые руки висели без движения. Одежда на всех была разорвана. Везде виднелось голое тело, грязные рубашки, босые — исколотые ноги, волосы, спутанные и прилипшие к мокрому лбу; тут были и мужчины, и женщины, и дети, и старики, и грудные младенцы; тут были самые разнообразные костюмы, точно эта орда была собрана со всех концов и уголков России. —
Но у всех был такой жалкий вид, такие деревянные лица были у них, так мрачно, грустно, жалко смотрели они в землю, точно мысленно рыли себе могилу у ног. — Мучительное, неизвестное мне дотоле чувство сжало мое сердце. Инстинктивно я понял то чувство, которое отражалось на лицах и фигурах этих окружавших меня людей. Это было чувство человека, у которого отнята всякая возможность движения и действий, который прикован к одному месту и окаменел в одном положении, но у которого еще есть чувствующая душа. —
Мое сердце охватило чувство ужаса, и я, под влиянием страха остаться навсегда в этом каменном заколдованном царстве, рванулся вперед и побежал, что есть мочи. —
Я долго бежал. Передо мною всё расступалось, как перед исступленным, но этим ужасным, каменным фигурам с человеческими душами, казалось, конца не будет. Я бежал и не замечал, что у меня под ногами лежат те же самые фигуры. Я бежал по ним. Целые массы их были грудами навалены на моем пути; я падал, но все-таки бежал, не переводя духа; мне казалось, что за мною бегут все эти страдальческие фигуры и протягивают за мною руки, и ужас придавал мне силы. —
Я остановился перед громадным зданием. Это было такое высокое здание, что его верхушка, увенчанная золотым шпицем, терялась в облаках. Окон не было видно; только на самом верхнем этаже сияла ярко-красным светом стеклянная галерея, и блеск этот был так силен, что освещал землю на громадное пространство. — Вход был только один. У самого входа и стояли и лежали те же самые, немые фигуры; чтобы скрыться от них поскорее — я стремглав бросился к открытому входу.
Я очутился в середине другой толпы. Здесь был совсем другой мир.
От самого входа вплоть до верхнего этажа тянулась одна громадная широкая лестница. Она была без перил, и по обеим сторонам ее зияла черная бездна. — На лестнице была масса народу. Вся эта масса двигалась, кричала, боролась, хохотала и суетилась. Здесь не было ни любви, ни дружбы, ни отца, ни матери, ни святыни. Выхода отсюда назад не было. Задние напирали несокрушимой стеной, и волей-неволей приходилось каждому, попавшему сюда, слиться с этой массой и жить ее жизнию. А жизнь эта была зверская.
Злобные крики оттиснутых назад смешивались с радостными воплями добравшихся до вершины; скрежет и проклятья падающих в бездну — с веселым смехом столкнувших их; тысячи голосов, топот, шум, удары, стук, стон, — всё это мешалось в один адский гул. — На каждом лице была написана зверская злоба; каждый лез вперед, сталкивал своего соседа, хватался зубами за одежду, цеплялся руками за сапоги, волосы, ступени лестницы, упирался ногами в грудь лежавших раздавленных и смятых и лез всё вперед, всё лез вперед. Кровь лилась по ступеням сверху донизу, все руки и лица были перепачканы в ней; задние напирали на передних, передние падали и увлекали за собой других, а толпа не уменьшалась и всё лезла и лезла вперед.
Я не мог устоять против течения. Волна подхватила меня, бросила вверх и в сторону. Я очутился у самой боковой границы лестницы. Я заглянул вглубь; там было темно как в колодезе. Толпа напирала, и я рисковал каждое мгновение слететь в пропасть, голова у меня закружилась.
Сердце как-то вдруг упало и похолодело. Страх охватил меня; страх и невыразимое бешенство в одно время. Я собрал свои последние силы и рванулся вперед. Я обезумел. — Судорожно схватился я за какого-то старика, не помня себя от злости и бешенства, толкнул его в пропасть, и только слабый крик долетел до меня оттуда. С тем же бешенством бросился я прокладывать себе дорогу. Я не обращал внимания ни на детей, ни на женщин. Жалости не было и не могло быть; отчаяние придало мне силы, и я начал пробиваться вперед. Ни стоны, ни крики, ни кровь не останавливали меня; они только разжигали зверское чувство.
Я напряг все свои силы в этой безумной борьбе и каким-то порывом был вынесен на верхушку лестницы. Я был там один. — Подо мною копошилась масса. — Голова моя кружилась, и я поспешил отворить красивую, большую дверь, перед которой я стоял. —
Я вошел в небольшую комнату, по-видимому переднюю. Прямо против меня была полуоткрытая дверь, которая вела во внутренние комнаты. У двери стояли два красивых, богато-одетых швейцара. Я стоял в этой передней без движения. То нервное возбуждение, которое охватило меня в борьбе на лестнице, еще не прошло, но уже новый мир охватывал меня, новые чувства теснились в мою душу. До моего слуха доносились звуки веселой мелодии. — Пленительно-нежные, плавные, они вносили в душу мир и успокоивали взволнованное чувство; эти звуки перемешивались с звоном хрустальной посуды, стаканов, бокалов и рюмок. — Веселые, беззаботные голоса раздавались там же; иной раз эти голоса покрывали собой звуки музыки, как будто в них сказывалось разгоряченное чувство; иной раз и тихая мелодия музыки переходила в какую-то бульварную песнь, и ее бесшабашный, вульгарный мотивчик резко и дико отдавался в этих стенах. —
Сквозь полуоткрытую дверь виднелся длинный ярко-освещенный коридор; по обеим сторонам его виднелся последовательный ряд дверей. Этот вид мне напомнил гостиницу. Между дверями во весь простенок стояли богатые трюмо; вдали в самом конце коридора видно было ярко-розовое сияние; то была зала или гостиная; так мне казалось, потому что именно оттуда доносились до меня и веселые возгласы и звон посуды и музыка. —
И сомнения, и любопытство охватили меня, и я направился к двери с твердым намерением пройти дальше, но сильные руки швейцара отстранили меня. Я был и возмущен и изумлен в одно и то же время. — «Слишком молод»,22* — сказал швейцар на мой немой вопросительный взгляд, и я молча отошел к противоположной стене и, сконфуженный, прислонился к ней. Звуки музыки усиливались, и возгласы были шумнее. Атмосфера была наполнена опьяняющим ароматом. Целые волны одуряющих пряностей разносились из залы, точно будто звуки музыки превращались в эти волны. Кровь волновалась, кипела, не имея выхода, и, словно молотом, стучала в висках. Раздраженное воображение рисовало чудные картины. Тончайшие духи, носившиеся в воздухе, разливали повсюду негу и истому; нервы мои были отравлены этой атмосферой, и я заплакал, как дитя среди чужой обстановки. —
По коридору шли по направлению ко мне две дамы, обнявшись за талию; одежда на них была роскошная; в черных волосах горели алмазы, и на руках сияло золото; они казались издалека дивными видениями — стройные, как тополь, легкие — как серны. —
Они подошли ко мне, и я заметил искусственную краску их лиц; ненатурально-развязные манеры поразили меня, а, услышав их грубый, сиплый голос, я не знал, что мне подумать. Они нагло-упорно рассматривали меня и насмешливо улыбались. — «Боже мой! — подумал я, — куда я попал!..» И стыд, и бешенство, и негодование, и отвращение охватили меня. Я опять почувствовал в себе зверскую силу и неодолимое желание задушить кого-нибудь своими руками. Безумие затуманило мою голову. — Яростно с сжатыми кулаками бросился я вперед. Я почувствовал сильные удары в шею. Голова моя закружилась, но я продолжал с кем-то бороться и пробираться вперед. Я слышал насмешливый злорадный хохот, точно будто толпа преградила мне дорогу. Крики, визг, хохот, сиплые голоса, игривый мотив музыки. всё это охватило меня сразу и сердце мое тревожно забилось и я. проснулся. —
Иосиф Фудель
22 * Мне только 17 лет.
Культурные отброски
В печати не раз уже поднимался вопрос о незавидном положении умственного пролетариата; в жизни этот вопрос назрел настолько, что дает себя чувствовать чуть ли не на каждом шагу. Этот вопрос — неотвязчивый и назойливый, как и все современные социальные вопросы, и притом не поддающийся паллиативам. — Умственным пролетариатом я называю двоякий контингент людей: прежде всего людей, не получивших образовательного диплома и поэтому волею немилосердной судьбы столкнутых с общественной лестницы, не добравшихся до вершины, а потом уже людей и получивших высший образовательный ценз и добравшихся до вершины, но там уже на этой вершине не нашедших себе пустого местечка. —
Об этих последних говорить для нас не представляет интереса; кто не знает, что такое положение вещей, при котором кандидат естественных наук умирает в столице с голоду (это факт) и кандидаты на судебную должность обречены влачить самую жалкую жизнь, — это положение вещей является следствием нашего чисто-халатного и возмутительно-небрежного отношения к образовательному цензу. Что человек, кончивший курс уездного училища, занимает хлебные должности, а не получивший никакого образования и еле подписывающий фамилию — заседает и председательствует — это нас не может удивить; мы свыклись с подобными явлениями нашей жизни, сжились с ними. —
Это характеристично, правда, но не настолько еще дает о себе чувствовать нам в жизни, чтобы выдвигать вопрос об этого рода пролетариях на первый план. Всякий вопрос решается по мере настоятельной необходимости его решения, необходимости, чувствуемой самим обществом. Вот поэтому-то несравненно важнее и интереснее обратить внимание на умственных пролетариев совсем иного рода, на тех, которые по каким-либо причинам не могли достигнуть некоторой высоты образования и сошли с полдороги, которых по справедливости можно назвать культурными отбросками. —
С каждым годом всё больше и больше привлекает общественное внимание одно развивающееся явление, которое достигло уже известной, порядочной высоты. — Я говорю о переполнении учащеюся молодежью почти всех учебных заведений. Факт знаменательный и, по-видимому, отрадный, но в сущности по своим последствиям очень плачевный. — А последствия эти вот какие: по мере того как наполняется учебное заведение, происходит некоторый процесс очистки его от «лишнего» балласта. Свободных мест мало в учебном заведении; желающих учиться такая масса, что волей-неволей происходит в стенах заведения борьба за существование и победа наиболее способных. Как происходит эта борьба — всякому известно; но то, что в природе отмечено печатью справедливой закономерности — то в общественной жизни подвержено чисто-случайным причинам и не всегда обусловлено справедливостью. — Из Классических Гимназий ежегодно выгоняется масса детей, ежегодно выбрасываются мало-успешные и неспособные, причем критерий оценки во всех случаях более чем шаток, а последствия этого критерия более чем плачевны. — До недавнего времени некоторый излишек учащейся молодежи, извергаемый из средних учебных заведений, находил себе прибежище в юнкерских училищах; правда, они навсегда оставались и недоучками, и нравственными межеумками — но все-таки они находили хоть какой-нибудь якорь спасения. Теперь же и этот якорь потерян, и армия переполнена «лишним» балластом. — Обратите внимание на ту массу молодых людей, которые толпятся у дверей высших социальных заведений — в надежде хоть как-нибудь пробраться за эту дверь; обратите внимание на то грязное, пошлое зрелище, которого мы бываем зрителями каждый август месяц, когда 200 человек оспаривают друг у друга 20 свободных вакансий в учебном заведении, оспаривают с зверскою жадностью чуть ли не в борьбе на жизнь и смерть.
Где тут солидарность интересов, так восхваляемая в современном человечестве? — Что же это такое, как не жалкая, недостойная человека, борьба — не за существование, нет, а за диплом, за наживу? — Наши Университеты представляют зрелище еще более жалкое. Давно уже жалуются на громадный прилив молодежи в Университет, которому и границ в будущем не было видно; (Правительственные меры этого года, установлением штатов кладут предел ему); давно уже все удивляются, когда слышат о количестве слушателей того или другого многолюдного курса, — удивляются, пожимают плечами и насмешливо говорят: «куда же их девать?». — Да, и в Университете происходит процесс очищения его от ненужного материала, извержения «лишнего» балласта. Здесь этот процесс принимает очень солидные размеры.
Почти ежегодно на 600 человек выходящих из Университета приходится только 400 оканчивающих курс с дипломом, а остальные 200 — выходящих без всякого диплома, не окончив курса. Шутка ли сказать, 30%, — одна треть всех покидающих стены Университета оказывается «лишним» балластом, которым, как и всяким балластом нисколько не церемонятся. — 2 трети выступают на жизненный путь с оружием диплома в руках, одна треть выходит безо всего: ни определенных знаний, ни ценза, ни надежды на что-либо определенное в будущем; нет оружия для борьбы, и общество считает своим долгом сразу круто отвернуться от них. Незаконнорожденные дети современных стремлений к наживе, — они принуждены весь свой век висеть между небом и землею; оторванные от своей почвы чужою силою и брошенные на произвол судьбы тогда, когда нельзя уже возвратиться назад, — они принуждены всегда быть не у места, всегда влачить жалкое существование; изломанные, исковерканные — они становятся уже ни к чему не пригодными. — И таких каждый Академический год считает сотнями; как гигантская машина, Университет систематически отбрасывает их навсегда с дороги и хладнокровно замещает эти живые силы цифрами в годовом отчете. — И живые силы превращаются в мертвые — с каждым годом, незаметно для самих себя, втягиваемые в тину мелко-обыденной жизни и безоружная молодежь становится культурным отбросками. —
Вот она — эта молодежь, эти бездипломные люди: вы их везде встретите: и в любой конторе в три дуги согнувшихся за грошовой перепиской бумаг, и в убогом трактирчике в ожидании «места», и на скамье подсудимых в громком пикантном процессе, и в лакейской важного лица — везде вы их встретите. — Это люди, не попавшие в общую колею жизни, с изломанной, разбитой карьерой, люди, которых культурное общество выгнало из своей чистенькой гостиной на улицу — это культурные отброски. —
Изломанный нравственно культурный отбросок — уже отгрызанный ломоть и не возвращается уже в чистую среду. — Тем плачевнее его участь, тем возмутительней должны казаться каждому те разрушительные, тлетворные условия, благодаря которым живая сила заражается эпидемическим ядом и честный член общества становится его паразитом. —
С другой стороны не здесь23, не в нашей чистой гостиной, а там, ближе к природе — в нашей серой деревеньке происходит нечто другое, совершенно противоположное явление. Там, где жизнь более всего регулируется внешними условиями, посторонними, стихийными24 причинами, — именно там более всего необходимо руководительство — не культурного (Боже избави!) человека, нет, простого, честного учителя. Если наше русское развитие идет не по западной дороге, если для нас дорого наше самобытное существование, которое спасет нас от социальных бурь и невзгод, то давно уже пора и за дело взяться, пора уже направить это дело на сознательный
23 Перед этим зачеркнуто: там.
24 Далее зачеркнуто: условиями.
путь развития. Наша промышленность в застое, потому что мы не умеем воспользоваться новейшими усовершенствованиями обмена; наша мануфактура, наше кустарничество прозябают, а не живут, нет условий для развития правильной жизни, и глохнет всё то, чем по справедливости мы можем гордиться. — Необходима масса знатоков технического дела для того, чтобы поднять и урегулировать крестьянский труд; но не тех специалистов техников, которых выпускают высшие технические школы; они слишком привилегированы, их слишком мало. — Тут нужны труженики, не избалованные на тысячном жалованьи, а простые работники-ремесленники, но ремесленники — знатоки своего дела, люди знакомые с последним словом прикладной науки, готовые весь свой век работать в глухой деревне и делиться своими знаниями с темным людом. — Эти люди нам нужны; этих людей у нас нет. — В этом случае мы встречаемся с одним из обыкновенных культурных недоразумений: в городе слышен крик «куда нам деваться», в деревне же ощущается естественная и необходимая потребность в «людях», в знании. —
Разрешить вопрос о привлечении знания в деревню — значит найти средство уменьшить умственный пролетариат. — Привлечение сил в деревню естественно должно совершиться на счет уменьшения стремлений в «столицу» в Университет, но это привлечение возможно только исподволь. Только рациональным воспитанием можно подготовить силы годные для деревни, силы здоровые, не зараженные культурным ядом, силы живые, не страдающие интеллигентною немощью. —
Не переселение отбросков из города в деревню спасет их от жалкого существования, нет, здесь необходима радикальная переработка всех условий, влияющих на развитие этого пролетариата. — Здесь нужно коренное изменение взглядов самого общества на жизнь и ее требования.
Что же за причины, влияющие на развитие в городе культурных отбросков, какие условия жизни помогают разростаться умственному пролетариату? Эти причины и условия коренятся в тех культурных стремлениях современного человека, которые являются единственным регулятором и его индивидуальной жизни, и его отношений к своим собратьям, членам данного общества. —
Если мы обратим внимание на воспитательно-нравственные стремления нашего времени, то заметим яркий космополитизм, если можно так выразиться, в деле воспитания детей, космополитизм, идущий в разрез с стремлениями недавнего прошлого, когда сын всегда унаследовал во всем отцу. — Теперь нам в глаза бросается тот факт, что всякий член общества из среднего класса хлопочет в деле воспитания своих детей не о том, чтобы25 дети шли по дороге отца, а о том, чтобы дать этим детям возможность добраться до лучшего диплома, дать им возможность наилучшим образом приспособиться на жизненном пиру; — чем выше на общественной лестнице, в материальном прежде всего отношении, забрался сын, тем довольнее отец, тем он считает и себя и сына счастливее. Вот эти воспитательные стремления, охватившие общество, и служат единственной причиной того, что и Гимназии, и Университеты всегда переполнены молодежью и принуждены выбрасывать из своей среды некоторый излишек. —
Не виновато покровительство классицизму в том, что взоры всех устремлены на Университет, как на лучшую мечту, как на единственную цель. — Правда, не будь у нас покровительства этой системе, — развитие технического знания пошло бы своим настоящим ходом и успех развития практического дела был бы несомненен. — Масса не толпилась бы тогда у ворот А1тае matris. — Не виновата система образования, потому что ни одно предложение не может существовать помимо потребности в нем; не будь потребностей именно в классических Гимназиях, они не росли бы с каждым
25 Далее зачеркнуто: дать.
годом, как грибы после дождя; не будь потребности, не хлопотали бы сами отцы об учреждении лишней Гимназии, не существовали бы они без поддержки общества. Нельзя говорить, что дети потому только в Гимназии, что больше их некуда девать; наивное оправдание с трусливою подкладкою. До тех пор пока будет26 потребность, будет и предложение; это неизменно; ну а потребность в этом случае, болезненно развитая, лежит в характере и стремлениях отцов и уже ими воспитывается в детях.
Одной эпидемией, одной болезнию страдает наше общество — и не вычислил еще никто: сколько жертв эта болезнь похищает, сколько бедствий несет она с собою. Эта страшная, заразительная болезнь называется карьерщиной, стремлением к наживе. — Ею страдают почти все от мала до велика, и она одна рождает и плодит умственный пролетариат. —
Не желание воспитать в своем сыне честного ремесленника, знающего свое дело — руководит отцом при выборе системы подготовки к жизни, нет, это чувство незнакомо современному отцу; алчное желание видеть своего сына карьеристом, стремление поставить его в то ложное положение, при котором сын волей-неволей должен катиться по наклонной плоскости, имея целью составление карьеры — вот что характеризует отца. Карьерщина съела, как ржавчина, всё наше существование, въелась в плоть и кровь нашу, стала и нашей жизнью, целью, нашей религией. — Где тот отец из среднего класса, который сознательно, независимо от материального положения, делает из своего сына честного ремесленника с определенным положительным мировоззрением и с определенными здоровыми потребностями? Где тот отец, который, довольствуясь малым, учит тому же и сына и не желает выбиваться изо всех сил, чтобы довести его до Университета из-за погони за наживой и карьерой?
Страшная болезнь охватила общество, и периодическое появление культурных отбросков, и периодическое крупное хищение, и современная беспочвенность «культурного» человека — всё это симптомы одной и той же болезни: карьерщины. Тот же отец, который чистосердечно негодует, читая процесс знаменитого хищника, бессознательно ведет своего сына на ту же дорогу хищения, лжи и тунеядства, потому что и ложь, и тунеядство — вечные спутники культурной карьеры, и кто не хочет обманывать самого себя, того та же культура отбрасывает в сторону, как негодный материал.
Стремление развить в человеке честность, инстинкты правды, добра исчезло; развитие ума стало на первый план, а стремление к тунеядству овладело всеми помыслами не обеспеченных людей. — Дорога к карьере идет через Университет, а туда в свою очередь можно попасть только из Гимназии, и Гимназии поэтому переполняются жаждущими истины и правды (?), и потребность в увеличении числа этих карьерных заведений всё растет и растет. — Молодежь толпится в храме науки, интересы сталкиваются, потому что удовлетворение всех жаждущих немыслимо и вот: результаты подобного положения вещей являются более нежели плачевные.
Идеи правды, чести, добра меркнут и исчезают среди молодежи; нет у нее светлого знамени, и всё то же стремление к наживе овладевает умами и лучших людей. Где борьба за существование — там нет солидарности, там не ищите добрых начал. — И культурные отброски, которых ежегодно производят сотнями наши Университеты — всё тот же плачевный результат — всё того же жалкого положения вещей. —
Иосиф Фудель
26 Далее зачеркнуто: предложение будет. Отечественная история
