CC BY
148
ПЕРВАЯ ССЫЛКА ФЕЛИКСА ДЗЕРЖИНСКОГО
17(29) июля 1897 г. произошел первый арест Феликса Дзержинского. В «Обзоре важнейших дознаний по делам о государственных преступлениях» за 1897 г. за соответствующей датой записано: «17 июля 1897 года в гор. Ковне, на площади около военного собора, был задержан неизвестный человек, наименовавшийся Эдмундом Жебровским, который, появляясь на фабрике Тильманса, распространял между рабочими разные книжки. При обыске у задержанного, оказавшегося в действительности дворянином Виленской губернии Феликсом Эдмундовичем Дзержинским, обнаружены в большом числе заметки, выписки и вырезки из дозволенных и подпольных газет о стачках, нормировке рабочего дня и вообще по рабочему вопросу»1.
Арест состоялся по доносу рабочего-подростка, соблазнившегося 10 рублями. Сам Дзержинский так описывал обстоятельства своего первого ареста: «Был выдан одним рабочим, которому принес в скверик возле собора нелегальные книжки. Предатель получил за свою работу
10 рублей». Речь шла о рабочем-подростке завода «Бр. Тильманс» Михаиле Римасе2.
Отметим, что арест Дзержинского не был игрой случая или последствием только одного предательства. Активность революционеров в литовско-белорусско-польских землях Российской империи, как бундовцев, таки социал-демократов, была очевидной для охранки. Уже с мая 1897 г. ею проводилась работа по организации широкомасштабной операции по аресту всех активистов этих организаций. Так, в ночь на
26 июля 1897 г. были произведен арест 55 членов Бунд, в том числе в Минске (17 человек), Бобруйске (5 человек), Вильно (7 человек), Варшаве и Лодзи (20 человек), Барановичах (3 человека), в Одессе, Гродно и Брянске (по одному человеку). Вскоре, вторым заходом, были арестованы еще 12 бундовцев. Также в этот период последовали аресты членов
различных местных социал-демократических организаций, в том числе представителей местных многочисленных «Союзов борьбы за освобождение рабочего класса». Целью арестов были в первую очередь подпольные типографии и пункты распространения нелегальной литературы. Арест Дзержинского и разгром ковенской организации социал-демократов хорошо вписываются в эту волну арестов.
Первоначально, после ареста, Дзержинский назвался Эдмундом Ромуальдовичем Жебровским, дворянином из Минска. Этим он надеялся выиграть время, для того чтобы из его квартиры удалили всю компрометирующую литературу. Однако небольшой выигрыш во времени мало что дал для заключенного в Ковенскую тюрьму Дзержинского. Ничего вывезено из квартиры не было.
При обыске на квартире Дзержинского нашли вырезки из легальных и нелегальных газет, нелегальную литературу. Была обнаружена также настоящая библиотека для рабочих, иногда до пяти экземпляров отдельных произведений. После обнаружения книг Дзержинского у рабочих, его обвинили в распространении запрещенной литературы, и на него стало оказываться моральное и физическое давление. Несмотря на то,что он находился под следствием и являлся несовершеннолетним, его постоянно сажали в тюремный карцер без воды и пищи. Применялись и телесные наказания — били до потери сознания3.Из тюрьмы писал товарищам: «... жандармы бьют меня, и я им отомщу»4. Однако телесные наказания и бесконечные очные ставки оказались малоэффективны.
Только через продолжительное время режим содержания Дзержинского улучшился. Через брата Станислава он смог получать книги, изучать немецкий язык. Но, как следствие длительного тюремного заключения, у него возникли проблемы со здоровьем, особенно ухудшилось зрение: «глаза немного разгулялись», как писал об этом сам Дзержинский5.
Постепенно сформировалось обвинение. Дзержинского обвиняли в принадлежности «.к тайному преступному сообществу, именующему себя “Союз борьбы за освобождение рабочего класса”»6. Он подавался, несмотря на свой юный возраст, как уже сформировавшийся революционер, опасный для режима. «Как по своим взглядам, так и по своему поведению и характеру, — писал виленскому прокурору начальник ковен-ского жандармского управления, — личность в будущем очень опасная»7. Обвинение в принадлежности к «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса» было не случайным. По делу Петербургского союза прохо-
дил Борис Гольдман (Горев) (член союза с 1895 г.), с которым у Дзержинского оставались личные связи еще с гимназических лет. Весной 1897 г. Горев был арестован, после чего закономерным было внимание властей к его виленским знакомым. Всего по «делу Дзержинского», как оно теперь именовалось, проходило 12 человек.
12 (24) мая 1898 г. Николай II утвердил высылку на три года Дзержинского под надзор полиции в Вятскую губернию. 10 (22) июня начальник ковенской тюрьмы Набоков объявил об этом решении заключенному8.
Впрочем, срок был неокончательный. В 1949 г. в Литве был обнаружен архивный документ царского Министерства юстиции. В нем прокурору виленской судебной палаты сообщалось о «новом распоряжении императора, отменяющим первоначальное» (о ссылке на три года) и устанавливающем высылку Дзержинского на 5 лет в Восточную Сибирь9. Однако это решение уже запоздало, и Дзержинский без суда, в административном порядке, был выслан под надзор полиции в Вятскую губернию натри года.
В первую высылку Феликса провожала сестра Альдона, ждавшая его у ворот тюрьмы10.
Путь к месту административного наказания продолжался долгих два месяца. Сначала железной дорогой до калужской тюрьмы, а затем от Калуги на переполненных пароходах. В Нижнем Новгороде Дзержинского вместе со студентом Н.М. Величкиным11 и другими политическими ссыльными для острастки специально посадили в общую камеру со 120 уголовниками. Несмотря на протесты Дзержинского, практика соединения в камерах политических и уголовных не была прекращена12.
«Дорога была чрезвычайно приятная, если считать приятными блох, клопов, вшей и т.д. Я больше сидел в тюрьмах, чем был в дороге. По Оке, Волге, Каме и Вятке я плыл пароходом. Чрезвычайно неудобная эта дорога. Заперли нас в так называемый “трюм”, как сельдей в бочке. Недостаток света, воздуха и вентиляции вызывал такую духоту, что, несмотря на наш костюм Адама, мы чувствовали себя как в хорошей бане. Мы имели в достатке также и массу других удовольствий в этом же духе»13.
27 июля 1898 г. Дзержинского привезли вместе с другими заключен-нымив Вятку, и в ожидании парохода до Нолинска их отвели в местную тюрьму. Пароход из Вятки в Нолинск сел на мель, поэтому Дзержинский ждал пересылки почти две недели. 6 августа Дзержинский письменно обратился к вятскому губернатору Н.М.Клингенбергу (известному про
Крожскому инциденту) за разрешением отправиться на частном пароходе за собственный счет в Нолинск, «без конвоя, ибо средств на оплату конвоиров не имею»14. Заявление Дзержинского заинтересовало губернатора, ранее занимавшего эту должность как раз в «польских территориях», и он назначил встречу.
Встреча с губернатором Клинбергером литературно описана в книге Романа Гуля, где ей посвящена отдельная, шестая глава. При встрече Дзержинский вел себя независимо, явно неожиданно для губернатора. Тем не менее, несмотря на неудачно сложившийся разговор, Клинген-берг вскоре дал разрешение на выезд к месту ссылки за счет собственных средств Дзержинского и через день на пришедшем пароходе ссыльный отбыл в назначенный ему Нолинск. Деньги и одежду ему одолжил земляк, инженер-поляк Завиша, который работал при строительстве местной железной дороги15. Железнодорожный инженер, представитель польского дворянства, одолжил для Дзержинского у своего знакомого 20 рублей и передал ему также одежду. Впоследствии 60 рублей ему вернули родственники Дзержинского16. Впрочем, одежда была, как говорится, с чужого плеча. При сходе на пристани в Нолинске Дзержинский был одет в темный, сильно поношенный костюм, рубашку с мягким отложным воротником, бархатный шнурок был повязан вместо галстука.
Прибыв в Нолинск, Феликс Дзержинский поселился у местных жителей. «Я нанял себе комнатку, столуюсь у одного ссыльного, но думаю от этого отказаться, ибо нужно ежедневно ходить к нему, а осенью здесь такая грязь, что, выражаясь гиперболически, можно утонуть», — писал Дзержинский сестре17. Впрочем, длительного проживания у одних хозяев у него не получалось. Этому мешало пристальное внимание к его особе со стороны полицейский властей, под надзором которых он находился. Особо отличался исправник Золотухин. «Грубые вторжения в комнату в любое время, подслушивание, принуждение хозяев квартиры вести наблюдение за ссыльным и его посетителями делали жизнь молодого революционера невыносимой. Он вынужден был часто менять квартиры»18. Позднее, уже на более длительный срок Дзержинский поселился вместе с народником А.И. Якушиным, высланным из Белозерска Новгородской губернии. Последний прибыл в Нолинск в октябре 1898 г.
Нолинск, расположенный в 137 км к югу от Вятки, в этот период был отдаленным провинциальным городком, с населением не более пяти тысяч человек, даже с учетом ссыльных. В конце XIX века в городе рабо-
тала женская гимназия, духовное училище, городское трехклассное училище, земская библиотека и больница, аптека, банк, ремесленная школа. Библиотека была огромным благом для ссыльных и пользовалась заслуженной популярностью с их стороны. Она имела достаточно хороший набор книг и журналов, что объяснялось необычностью их формирования. В 1865 г. местные купцы поддержали инициативу учителей, предложивших построить городскую библиотеку. На заседании городской управы они приняли решение: для покупки книг в фонд библиотеки каждый купец должен жертвовать 5 % от своих выигрышей в карточных играх. Таким образом, уже через два месяца была собрана солидная сумма — 460 рублей. Хорошее финансирование определило уровень библиотечных фондов, активность читателей. Стал ее посетителем и Феликс Дзержинский.
Книги находились и у ссыльнопоселенцев, которых было достаточно в городе. В первую очередь необходимо отметить библиотеку прибывшего в ссылку еще раньше Дзержинского С. А. Порецкого, проживавшего вместе с Е.А. Караваевой19 и ее шестью малолетними детьми20. Вскоре, в ноябре 1898 г. в Нолинск будет сослана и родная сестра Караваевой — социал-демократка Е. А. Дьяконова21. Дом С.А. Порецкого стал по средам своеобразным местом сбора всех нолинских ссыльных.
В городе также действовало несколько заводов, в том числе кожевенные, салотопильные, пряничные и 5 водочных. Однако реально устроиться на работу можно было только на крупнейшую фабрику Нолинска — Табачно-махорочную фабрику торгового дома «Яков Евсеевич Небогатиков и сыновья». Торговый дом был основан достаточно недавно, но бурно развивался благодаря своему главе. Я.Е. Небогатиков пришел в Нолински первоначально занялся сбором тряпья у населения, и вскоре разбогател. Согласно семейной легенде он нашел зашитые в одежде или перине деньги22.
Вскоре Дзержинский работал на фабрике набойщиком за 7 руб. в месяц: с 6 утра до 8 вечера. «Я нахожусь теперь в Нолинске, где должен пробыть три года, если меня не возьмут в солдаты и не сошлют служить в Сибирь на китайскую границу, на реку Амур или еще куда-либо. Работу найти здесь почти невозможно, если не считать здешней махорочной фабрики, на которой можно заработать рублей 7 в месяц»23. Условия были плохие. Если ранее Дзержинского зрение только начинало тревожить, то работа на табачной фабрике резко ухудшила ситуацию. Скоро Дзер-
жинский заболел глазной болезнью, как он считал — трахомой. Однако работу он не бросал, так как она давала некоторый приработок, а также возможность общения и даже агитации среди рабочих.
Продолжал он наведываться и в дом С.А. Порецкого. Сюда приходила и 25-летняя Маргарита Федоровна Николаева. Как Дьяконова и Караваева, она была бестужевкой, участвовавшей в студенческих беспорядках. Первоначальное знакомство с Николаевой произошло у Дзержинского еще раньше, по пути следования в Нолинск24, теперь же Феликс всерьез увлекается молодой бестужевкой и влюбляется в нее. Роман между ними быстро развивается, несмотря на некоторую разницу в возрасте и особенности ссыльно-поселенческой жизни...
Дзержинский не отказывается от агитации и пропаганды среди рабочих махорочной фабрики, пишет письма не только родным, но и пытается передавать письма через третьих лиц друзьям и товарищам в Польшу, а также в Саратов, Вильно и другие города. Поздней осенью он организует встречу проходившей через Нолинск партии политических ссыльных, с передачей им теплых вещей и продуктов питания25.
Случился у него и личный конфликт с надзорным над ним полицейским исправником Золотухиным. Возмущенный просмотром своей личной переписки, Дзержинский буквально вышвыривает последнего из комнаты. Физическое насилие над представителем власти, наряду с другими «прегрешениями» Дзержинского, не могло остаться без последствий.
В этот период Дзержинский и Якушин уже находились под пристальным надзором полицейских властей, о чем свидетельствовало письмо вятского губернатора Клингенберга министру внутренних дел Ивану Логгиновичу Горемыкину: «Состоящие под гласным надзором полиции в Вятской губернии белозерский мещанин Александр Иванович Якшин и дворянин Виленской губернии Феликс Эдмундович Дзержинский с пребыванием во вверенной мне губернии своим поведением проявляют крайнюю неблагонадежность в политическом отношении и уже успели приобрести влияние на некоторых лиц, бывших доныне вполне благонадежными. Из разговоров их можно заключить, что они не прекратили сношений с единомышленниками вне Вятской губернии. Сделав распоряжение о переводе Якшина и Дзержинского в отдаленную волость Слободского уезда, имею честь ходатайствовать перед вашим высокопревосходительством о применении к ним ст. 29 “Положения о полицейском надзоре”»26. Получив одобрение и согласие министра, Клингенберг дал
дополнительное секретное предписание почтово-телеграфному начальству, что если «окажется... Дзержинский и Якшин ведут переписку через третьих лиц, прошу немедленно сообщить исправнику, задержав и эту корреспонденцию»27.
Вскоре губернатор принимает решение об отправке Дзержинского и Якшина в отдаленные северные территории губернии. Не влияет на это решение даже то, что здоровье Дзержинского к этому времени резко ухудшилось. В письме к сестре позднее Дзержинский с иронией писал об этих изменениях в своей ссыльной жизни:
«Дорогая Альдона! ... Я был без гроша, вернее только с грошом в кармане, но не в нужде. Глаза у меня действительно болят, и я лечусь, ибо хочу жить, а без глаз жить нельзя.
Последнее твое письмо я получил в больнице — мне пришлось лечь на некоторое время, и я пролежал бы там, возможно, долго, если бы не случай, происшедший со мной недавно. До сих пор я жил в Нолинске
— в городе со сравнительно большим населением и не так отдаленным от остального мира. Однако нашему губернатору пришло в голову (вероятно, после сытного обеда и перед сладким послеобеденным сном), что жить мне здесь нехорошо. Не знаю, чем я вызвал такую заботливость по отношении к себе. Он перевел меня на 400 верст севернее, в леса и болота, в деревню, отдаленную на 250 верст от ближайшего уездного города. То же самое случилось и с одним моим товарищем.
Село Кайгородское довольно большое, пятьдесят лет назад было городом, в нем 100 дворов и около 700 жителей-крестьян. Оно лежит на берегу Камы, на границе Пермской и Вологодской губерний. Кругом леса. Много здесь медведей, оленей, лосей, волков и различных птиц. Летом миллион комаров, невозможно ходить без сетки, а также открывать окна. Морозы доходят до 40°, жара летом достигает также 40°. Квартиру найти очень трудно, и стоит она дорого. Я живу вместе со вторым ссыльным. Белого хлеба здесь нет вообще. Мясо осеннее, замороженное. Жизнь не дешевле, чем в уездном городе, а, пожалуй, дороже. Сахар, чай, табак, спички, мука, крупа — все это дороже: дорого стоит перевозка. Мы здесь сами себе готовим обед; купили самовар. Хорошо здесь охотиться, можно даже кое-что заработать. Может быть, вскоре пришлют нам охотничьи ружья, тогда будем охотиться. Мы заказали себе лыжи. Купили крестьянские тулупы»28.
Это письмо сестре, дополняет описание Кайгородского, которое он дал в письме к Маргарите Николаевой: «А село здесь немалое, будет до 100 дворов. Лежит в яме так, что, подъехавши только вплоть, становится видным. Лес тянется с двух сторон версты 2 от села. Лес большой, особенно подальше, как хорошо шляться по нему, зимой только по дороге. Вырубили только лучшие деревья. Кругом же Кая все болота. Теперь это ничего, но летом (с конца мая до половины июля) масса комаров, прямо миллиарды; как говорят, придется маяться порядочно, чтобы привыкнуть к ним, надо будет ходить в сетках»29.
Село Кайгородское действительно являлось далекой глушью, Дзержинский отнюдь не преувеличивал. Невеселые пословицы еще в древности сложил народ об этой далекой глубинке: «Кай — всему свету край», «Кто в Каю не бывал, тот и горя не видал», «Бог дал рай, а черт — Кай». Еще раньше, в 1874 г., в «Вятских губернских ведомостях» некто Бронников писал: «Кайский край по преобладанию в нем болот и лесов, по слабости населения, в стороне от Кайского коммерческого тракта, идущего от г. Слободского к с. Кайгородскому, считается самым бедным, всегда голодным, изобиженным от природы во всех отношениях». Санитарный врач А. Радаков, в конце XIX века побывавший в Кайской волости, писал, вернувшись из поездки: «Урожайным годом жители этой местности называют тот, и который хлеба достает до половины зимы. О мясе крестьяне не имеют почти понятия, едят один сухой хлеб, в который примешивают кору, отруби и т. п., зерно перемалывается на ручных жерновах самым первобытным образом. Печеный хлеб имеет вид куска грязи. Перевес смертности над рождаемостью равняется 53 процентам. При таких условиях народонаселение Кая может вымереть с небольшим в 40 лет»30.
В Кайгородском Дзержинский будет находиться с 27 декабря 1898 г. по 27 августа 1899 г., полных восемь месяцев31. Прибыв в этот отдаленный край, Дзержинский с Якшиным первое время были заняты исключительно обживанием на месте. Первоначально ссыльные жили в доме крестьянина С.И. Шанцина, но вскоре, познакомившись со стариками Лузяниными — семидесятидвухлетним Терентием Анисимовичем и Прасковьей Ивановной,— перебрались жить к ним.
Первая неделя ушла на то, чтобы в соседних деревнях (в Кайгород-ском это было проблемно) закупить свежее мясо, масло, яйца, необходимую посуду и мебель, и уже упомянутую одежду и самовар. Быстро договорились ссыльные и о распределении обязанностей. Феликсу досталась
уборка комнаты и постелей, постановка самовара и организация чаепития, а Якшину все, что касалось приготовления еды32.
Помогли приехавшим ссыльным и привезенные с собой запасы продовольствия из Нолинска, в том числе заботливо собранные для них Маргаритой Николаевой. Удалось даже оставить немного для празднования Нового года в Кайгородском. На новогоднем столе была бутылка водки, выставленная хозяевами, нолинские гостинцы и кофе от Николаевой33.
Власти надеялись, что, сослав Дзержинского в этот «медвежий угол», они изолируют его от внешнего мира. Однако тот, даже больным, оторванным от друзей и родных, не прекращает вести себя как прежде, не считаясь со своим статусом ссыльнопоселенца. На их новой с Якшиным квартире собираются жители села, беседующие на разные, в том числе вольные темы. При этом крестьяне для удобства, обращаясь к Дзержинскому по имени-отчеству, «перекрестили» его в Василия Ивановича34. Справедливости ради следует отметить, что крестьяне чаще заглядывали к соседу Дзержинского — Якшину, который прослыл в селе агрономом, и у которого имелись картины разных сельскохозяйственных машин35. Да и Дзержинского местное крестьянство не только разочаровало своей непроглядной темнотой, но и беспробудным пьянством, отсутствием чистоплотности.
Несмотря на отдаленность Кайгородского, Дзержинскому удается установить связи с рабочими Кирсинского завода, а также с политическими ссыльными других городов губернии. Занимается он интенсивно и самообразованием. Среди прочитанных в Кайгородском книг — научные работы Булгакова, Милля, Прудона, Маркса, Михайловского, Плеханова, других ученых. Среди предметов, которым он уделял внимание, были и иностранные языки. «Учусь еще по-немецки. Каждый день часа 1 1А - 2 сижу над этим языком. Читаю Фауста, хотя не могу как следует понять его. Видно, надо знать историческую эпоху, из которой взят сюжет», — писал он позднее36.
Серьезные занятия требовали четкого расписания, и вскоре Дзержинский его выработал, стараясь строго его придерживаться. «Занятия свои я распределил так: от 8 ч[асов] у[тра] до 10 — чай. Уборка (по хозяйству), 10-12 — немецкий яз[ык]., 12-2 ч. — экономич [еские] книги, 2-5 — обед, прогулка, 5-7 — публицист[ика] и легкое чтение; 7-9 — чай, 9-12 — писать и серьезные книги. Воскресенье отдых и визиты»37.
Не забывает он и своей возлюбленной. Вместе с тем он сомневается в правильности этой любви, ее совместимости с активной революционной деятельностью, которую он видит для себя в будущем. Еще 1 декабря 1898 г. он делает характерную запись в только что начатом дневнике: «Зачем я вчера говорил все это, зачем я думал, что я должен это сделать? Ведь действительно, я неравнодушен, разве это не минутное увлечение от нечего делать? Мне хочется с ней говорить, видеть ее серьезные, добрые очи, спорить с ней. Если она дома, мне трудно читать, сосредоточиться, все думается о ней. А еще мне хочется, чтобы она пришла и позвала меня к себе... Как жалко, что она не мужчина. Мы могли бы быть тогда друзьями, и нам жилось бы хорошо, как в жизни, право не могу сказать, но здесь в ссылке мы, поддерживая друг друга, могли бы с огромной пользой прожить это время. Женщин же я, право, боюсь. Боюсь, что дружба с женщиной непременно должна перейти в более зверское чувство. Я этого допускать не смею. Ведь тогда все мои планы, вся жизнь должна будет очень и очень сузиться. Я тогда сделаюсь невольником этого чувства и всех его последствий. Сдержать же себя тогда, когда уже данное чувство народится, будет уже слишком поздно. Петля уж так затянется, что сил моих не хватит порвать ее. Верно, что мне делать, как я должен себя поставить? Положим, трудно тут что-ниб[удь] придумать... Мне кажется, что рано или поздно, а мы не то чтобы поссоримся, а прямо она, узнав меня, прогонит от себя. Так должно случиться. Это будет лучше для нас обоих. А теперь для нас полезно не рвать своих товарищ[еских] отношений. Мне от этого польза большая во многом, для меня почему-то важно, я хотел бы заслужить ее уважение в том отношении, что я не тряпка, что я могу заставить себя серьезно подзаниматься и это-то желание меня и заставляет заниматься, не терять времени»38.
Несмотря на все сомнения, в конце 1898 г. Дзержинский признался ей в любви и вскоре у них сложились близкие отношения.
Первое личное письмо Дзержинского из села Кайгородское в Нолинск к Маргарите Николаевой было адресовано 2 января 1899 г.: «Захотелось мне поговорить с Вами... Когда меня видят, понимают и бранят дорогие мне люди, я как-то подбадриваюсь, чувствую подъем и стараюсь вырасти, чтобы показать, что все ж таки быть чем-нибудь. И Вам, милая, наверно, не весело, тем более, что мы тогда не были осторожны... Я старался сам себя уверить, что это только дружба. Вы помните тот вечер, когда мы первый раз ездили? Как старался я тогда и себя, и вас убедить, что мы только
друзья. Боялся, и сомневался тогда я. После же этого вечера я уж почти что узнал себя. Но тут явилось сомнение — да могу ли я, считающий себя и действительно будучи эгоистом (а может быть, только холодным), испытать когда-либо такое чувство, если я его испытываю, не должен ли я все порвать, забыть, чтобы не сделаться зверем? Наконец, успокоился я нравственно, и теперь мне кажется, что может быть все отлично, хотя и грустно, и тоскливо, но без этого нельзя. Одно, что только меня смущает, это то, что ВЫ мало меня знаете. Но это не беда, чем дальше, тем больше мы будем друг друга узнавать, и какова бы ни была будущность в возможности. Мы можем теперь считать ее возможно лучшей»39.
Не дождавшись ответа, Дзержинский пишет второе письмо Николаевой 10 января 1899 г.: «Кажется, что хотя мы так мало жили с тобой, однако бросить все, порвать ни Вы, ни я не в состоянии будем. Вы когда-то говорили, что боитесь с моей стороны только увлечения - нет, этого быть не может. В таком случае я бы с Вами порвал. Победа над собой могла бы быть тогда только в этом выразиться. Я действительно увлекся, но не только. Кроме этого, мне нравилось в Вас очень много идейного. Я Вас глубоко уважал —и хотя узнал Вас хорошенько, однако еще более стал уважать, что со мной никогда не случалось. Я обыкновенно при первом знакомстве с женщинами робел, при более же близком был грубым и терял всякое уважение. Теперь же случилось иначе. Ведь нельзя это назвать увлечением. Но бог с этим. Прочь с сентиментальностями, и так слишком много об этом поневоле думается, а это бесполезно. Пусть будет так как есть. Тут думать незачем. И без слов мы теперь можем понять и себя, и друг друга»40.
Вскоре он получает ответ от Николаевой и убеждается с радостью в общности мыслей и чувств: «Наконец-то дождался Вашего письма. Милая моя, как Вы дороги и добры для меня. Сколько радости, бодрости и силы принесло оно с собой для меня. И мы так коротко жили с тобой. И Вам теперь хорошо, и мне. Почему же мы не вместе? Как мне хотелось бы Вас увидеть, приголубить. Читаю и перечитываю Ваше первое письмо, и кажется, что вот, вот Вас вижу. Вижу и чувствую, сколько Вы через это время перечувствовали. Вижу Ваше задумчивое, грустное письмо. Но теперь уже это прошло — Вам хорошо ведь теперь, сомнений нет и не может быть никаких. Настоящее, что мы в разлуке, каждый живет в одиночку, далеко друг от друга. О нет, мы близко. Мне кажется, что часть души Вашей ко мне перешла, я чувствую себя бодрым, мне
кажется, что я лучше становлюсь от этой частицы. Мы живем теперь и будем жить одной душой.
И будущее наше — борьба. Вы более всего цените и любите во мне преданность делу. Дело и преданность ему не может не увлечь неиспорченного, чуткого и жизненного человека! Мы пойдем рука в руку в эту борьбу, и действительно личные чувства наши сольются с общественными, и не только сольются, но и сливаются уже, а что находится вне этого из личного чувства, т.е. чисто личная симпатия, привязанность, любовь, то ведь она, связывая нас еще крепче, увеличивает напряженность нашего общественного] чувства, что же может мешать — то бороться с этим хватит нам сил, я в этом уверен свято, даже в ссылке при совместной жизни — мы несколько месяцев возьмем себя поодиночке в ежовые рукавицы и заставим заниматься, заниматься, заниматься и заниматься, что бы и потом вместе иметь силы продолжить эти занятия»41.
В отдалении от любимой, Дзержинский увлекается зимней охотой, чередуя походы в лес с самоподготовкой. Погода этому благоприятствовала, температура была выше 20 градусов мороза, в то время как обычными здесь были морозы до минус 40. Правда, январские и февральские походы в лес оказались безрезультативными, сам Дзержинский писал о своем неумении стрелять в это время. Вместе с тем зима предоставляла и другие возможности; так, Дзержинский с большим удовольствием, до
3 часов подряд, катался на лыжах с горки42.
Между тем, в феврале 1899 г. Дзержинскому была назначена врачебная военная комиссия, которая должна была освидетельствовать его на предмет годности к военной службе, так как Феликсу уже исполнился
21 год. Для освидетельствования следовало приехать на уездную врачебную комиссию в село Слободское. Предполагалось, что после отбытия ссылки его отправят служить на российско-китайскую границу, в Амурскую область43.
Здесь, во время пребывания в селе Слободское, он будет жить на квартире известного ссыльного революционера П. И. Стучки44. Рядом, по соседству, на Вятской улице, 24, жили известный в будущем латышский писатель Ян Райнис, сосланный по тому же делу, что и его свояк Стучка. Согласно свидетельству младшей сестры Я. Райниса, Доры Стучки (жены П. Стучки), Дзержинский 15 февраля утром выехал из Кая в Слободское, а 20-го уже его покинул45.
Военно-медицинская комиссия признала Дзержинского негодным к несению военной службе, как тяжелобольного человека, обреченного на смерть в ближайшем будущем. Дзержинского этот приговор ошеломил, несмотря на то, что сам он находил у себя многие болезни, но не считал их все же настолько тяжелыми и неотвратимыми. Незадолго до поездки он хотя и жаловался Николаевой в письмах на некоторую усталость и плохой сон, но успокаивающе отмечал, что нога его совершенно прошла, а глаза он лечит, хотя они по прежнему и болят46. Отметим, что Дзержинский уже до комиссии был убежден, что у него трахома, однако в заключении каевского врача говорилось только о «фолликулярном воспалении соединительной оболочки век»47.
Очевидно, что в этот период у Дзержинского формируется желание совершить побег, чтобы все-таки успеть сделать что-то для дела революции. Не раскрывая всего диагноза Николаевой, он решается на разрыв с ней. 18 февраля 1899 г. Дзержинский посылает открытку Николаевой:
«15-го утром я уехал из Кая, и теперь из Слободского посылаю Вам открытку. Времени совсем нет. Надо книгами и съестными припасами запастись. Хорошо в солдаты совсем меня не возьмут, но доктора признают что-то вроде чахотки. Моя жизнь коротка, а потому с ней не должно и нельзя, чтобы другая была с ней увязана. Нет, это страшно больно, нет, мы будем жить одной душой, хотя, должно быть, никогда нам видеться не придется. Я постараюсь устроить свою короткую жизнь так, чтобы пожить ею наиболее интенсивно... Ради всего на свете, что нам дорого и свято, ради чувств наших не волнуйтесь, дорогая. Как хотелось бы хоть раз все завещать Вам, что живет в моей душе.
В[аш] Ф[еликс]
P.S. Не думайте, что я уж сильно болен, нет. Нет. С грудью, правда, в Кае совсем дрянь дело, с глазами тоже, но вне Кая можно еще, должно долго прожить.
Губер[натор], по всей вероятности, не переведет никуда, разве только еще дальше.»48
На следующий день, 19 февраля 1899 г., несколько остыв от врачебного вердикта, он вновь пишет ей, более подробно и откровенно рассказав о диагнозе: «Не хочу обманывать. Нам не придется жить вместе, чтоб вместе же работать, пока я в Кае. У меня трахомаи все сильней, полней-
65
шее малокровье (распухание желез от этого), эмфизема легких, хронический катар ветвей дыхательного горла. В Кае от этого не излечишься. Проситься же униженно не буду, а иначе не переведут»49. Дзержинский возвращается в подавленном состоянии обратно в Кайгородское. Однако местный врач, просмотрев привезенные медицинские документы и еще раз осмотрев Дзержинского, не согласился с выводами комиссии. С явным облегчением, Дзержинский 15 марта пишет М. Николаевой: «Какой дурак я, что такое письмо написал. Мне тяжко тогда было — под впечатлением минуты всякую глупость могу сделать, это моя черта вообще. Здешний врач уверяет меня, что никакой эмфиземы и катара нет, что это выдумка, чтобы не приняли меня в солдаты как бунтовщика. Как я рад, я снова бодр и если еще опасаешься хоть сколько-нибудь за мое здоровье, то теперь вполне будь уверена, что физически я здоров и ничто мне не угрожает в близком будущем»50. В письме он вновь пишет о чувствах, о любви. Последняя же фраза письма — прямое приглашение: «До скорого, приезжай, голубушка!»51
Однако Маргарита Николаева не смогла сразу выехать, а порыв Дзержинского скоро угас. Он вновь стал сомневаться в совместимости общественного и личного, в возможности принести счастье любимой женщине. Практически он порывает с перепиской, более чем за месяц не написав ни строчки.
От раздумий в этот период его отвлекала, как он сам писал, новая страсть — охота, в которую он вкладывал всю свою свободную энер-гию52. Отвлекает его и медвежонок, подаренный каевскими охотниками. Дзержинский научил его всяческим трюкам: служить, танцевать и удить рыбу. Вместе с Якшиным они брали медвежонка в лодку, когда ездили на рыбную ловлю. По команде «Мишка, лови рыбку!», медвежонок нырял в реку, вылезая затем со щукой или судаком в зубах. К сожалению, с взрослением характер и поведение медведя стали меняться: он стал душить кур, бросился на корову и ранил ее. Сначала пришлось посадить его на цепь, а затем, после того как подросший медведь стал бросаться уже и на людей, а позднее и на самого Дзержинского, застрелить зверя53.
Только в конце следующего месяца, 26 апреля 1899 г. Дзержинский написал новое письмо Николаевой: «Не писал так долго, потому что и денег не имел, и не мог понять, что со мной. Новые сомнения снова овладели мной. Снова выступает вопрос: да разве я лично счастлив быть могу, разве могу дать кому что-либо кроме одних огорчений, развея могу долго
при бездействии, когда сам недоволен собой, дружно жить с кем-нибудь? ...Ты видишь во мне фанатика, и это тебе больше всего нравится, а между тем я просто жалкий мальчуган. Да нельзя ни за что, чтобы ты на все время приехала ко мне. Я могу совсем разбить твою жизнь и тем разобью окончательно и свою собственно. Венчаться тоже, по-моему, надо будет избегать всеми силами. Ведь мы никогда не должны быть мужем и женой, зачем же связывать себя, ограничивать свою свободу и самому сознательно усиливать искушение и тем ослаблять свои уже надорванные силы. Я ведь сам первый предложил о венчании. Но теперь, когда чувствую себя так слабым и бессильным, мысль эта меня пугает. Ведь не всегда дух наш будет приподнят и может согрешить, а искупиться нельзя будет. Нет, нельзя, чтобы ты на все время ко мне приезжала. Нельзя нам теперь, когда нет у нас дела, венчаться. Мы можем устроить только свидание, пожить друг с другом месяц какой, узнать хорошенько себя, убедится, что нам не хватает только дела. ...Твой Феликс»54.
Получив это письмо, Николаева написала сразу же прошение губернатору Клингенбергу о разрешении ей выехать в село Кайгородское для свидания с больным Дзержинским. В июне, с запозданием, разрешение было все же дано. Николаева незамедлительно выехала в Кайгородское, стремясь наладить отношения с Феликсом. С собой она везла книги, журналы и разную еду.
В Кайгородском Николаева пробыла недолго, прежних отношений наладить не удалось. Дзержинсий сделал свой выбор в пользу революционной деятельности. Опечаленная этим, как и состоянием здоровья любимого человека, она вернулась назад. О результатах этой поездки Николаевой рассказала в письме мужу своей сестры С. А. Порецкому ее ближайшая подруга по ссылке, Е. А. Дьяконова: «Вернулась Маргарита. Рассказывает, что каевцы живут скверно. Ведут жизнь самую строгую. Белый хлеб у них редкость, едят, главным образом, продукты своей охоты или рыбной ловли. Феликс Эдмундович исхудал страшно и малокровие у него, доходящее до головокружения. Оба скучают очень безлюдьем и безжизненностью. Так жаль их!»55
Приезд Николаевой все же не был безрезультативным, он ускорил подготовку побега. Теперь ничего не связывало Дзержинского.
Некоторое время он приучал местных жителей к своим многодневным охотничьим отлучкам из села. Он уходит на все большее время в лес на охоту. Там охотится на диких птиц. Ходил он и на рыбалку на озеро
Оголево или далеко на Каму. Однажды местный кайгородский крестьянин Чесноков встретил Дзержинского в 40 верстах от села и спросил:
— Что так далеко уехали рыбу ловить?
— Дальше лучше ловится, — ответил, улыбаясь, Дзержинский56.
Природа отчасти отвлекала его и от тоски.
Спустя полгода после побега из Кая, когда Ф. Э. Дзержинский уже находился в заключении в Варшавской крепости, он писал сестре Аль-доне: «Летом в Кайгородском я весь отдался охоте. С утра до поздней ночи, то пешком, то на лодке, я преследовал дичь. Никакие препятствия меня не останавливали. Я часами сидел по пояс в болоте, выслеживая лебедя. Комары и мошки, точно иголки, кололи мне руки и лицо; ночью, когда я ночевал над рекой, дым разъедал глаза. Холод охватывал все тело, и зуб на зуб не попадал, когда вечерами, по грудь в воде, мы ловили сетью рыбу или когда под осень я выслеживал в лесу медведя. Ты спросишь, что гнало меня из дому? Тоска по родине. по той, которая так врезалась в мою душу, что ничто не сможет вырвать ее, разве только вместе с самим сердцем.
Ты думаешь, может, что эта охотничья жизнь хоть сколько-нибудь меня успокоила? Ничуть! Тоска моя росла все сильнее и сильнее. Перед моими глазами проходили различные образы прошлого и еще более яркие картины будущего, а в себе я чувствовал ужасную пустоту, которая все более возрастала. Я почти ни с кем не мог хладнокровно разговаривать. Эта жизнь в Кае отравляла меня. я собрал свои последние силы и бежал»57.
Однажды во время охоты на озере, где находилось много диких уток, с ним произошел случай, который он часто впоследствии вспоминал. В пересказе его жены это было так: «В тот момент, когда их лодка подплыла к небольшому островку, заросшему камышом, из зарослей поднялись и пролетели над головами охотников два больших лебедя. Юзеф выстрелил, и один лебедь упал на островок. Это была самка, а самец улетел. Но через минуту он вернулся и начал кружиться над местом, где лежала самка. Юзеф выстрелил в него, но промахнулся. Тогда лебедь поднялся ввысь, сделал несколько кругов и в отчаянии камнем бросил вниз в озеро, разбившись насмерть.
Юзеф рассказывал об этом с волнением, изумляясь и восхищаясь лебединой верностью»58. Охота давала также возможность легально
сушить сухари для побега. Он их изготавливал маленькими порциями, брал на охоту, а остаток откладывал«на побег».
При разговорах с кайгородцами он намеренно упоминал о своем желании побывать в скором времени в Нолинске и повидаться там со своими знакомыми. Это должно было направить полицию по ложному следу и дать Дзержинскому выигрыш во времени.
Когда все было готово к побегу, последнюю помощь ему оказал сосед по ссылке Якшин, долго прикрывавший отсутствие Дзержинского в Кайгородском.
28 августа 1899 г. Феликс Дзержинский бежал из ссылки. «В 1899 году на лодке бегу оттуда, так как тоска слишком замучала», — написал он впоследствии в своей автобиографии59. На лодке по реке Каме он проплыл несколько сот верст. Добрался на ней до железнодорожной станции Кулиги, затем пересел на поезд и прибыл в Вильно раньше того времени, когда туда пришел полицейский циркуляр о розыске этого «опасного преступника».
План побега полностью сработал, сначала никто не обратил внимание на его долгое отсутствие. Затем Дзержинского искали в Нолинске, как он говорил кайгородским жителям, и только спустя уже несколько недель объявили во всероссийский розыск.
Так закончилась первая ссылка Дзержинского. Дзержинский бежит в Вильно, затем работает в Варшаве. Пребывание на свободе оказалось недолговечным. Вскоре последуют новый арест и ссылка. Будет новый побег. Дело революции уже навсегда вошло в его жизнь. Позднее Дзержинский напишет в анкете: «Арестовывался в 1897, 1900, 1905, 1906, 1908 и 1912 годах, просидел всего 11 лет в тюрьме, в том числе на каторге (8 плюс 3), был три раза в ссылке, всегда бежал».
1 Цит. по: ЗубовН.Ф.Э. Дзержинский: Биография. 3-е изд., доп. М., 1971. С.23.
2 Феликс Дзержинский. Дневники и письма. М., 1956. С. 9; Пролетарская революция. 1926. № 9. С. 61; Советские архивы. 1967. № 4. С. 94-95.
3 Феликс Эдмундович Дзержинский: Биография / Редкол. А.С. Велидов и др. 3-е изд., доп. М., 1987. С. 28.
4 Гуль Р. Дзержинский. М., 1992. С. 18.
5 Феликс Дзержинский: Дневники и письма. М., 1956. С. 88.
6 Советские архивы. 1967. № 4. С. 98.
7 Там же.
8 Зубов Н. Ф. Э. Дзержинский. С. 27.
9 Молодежь Литвы. 1949. 27 ноября.
10 Дзержинская-Кояллович А. Воспоминания сестры // Рыцарь революции. Воспоминания современников о Феликсе Эдмундовиче Дзержинском. М., 1967. С. 38.
11 Величкин Николай Михайлович (1872-?), социал-демократ, один из организаторов «Московского союза рабочих» в 1896 г.
12 Пролетарская революция. 1926. № 9. С. 17-18.
13 Феликс Дзержинский. Дневники и письма. М., 1956. С. 89.
14 Феликс Эдмундович Дзержинский: Биография. С. 30.
15 13 мая 1895 г. Николаем II был подписан план строительства ширококолейного железнодорожного пути от станции «Пермь» Уральской линии до пристани Котлас на Северной Двине. Дорога должна была состоять из двух участков, Пермь — Вятка и Вятка — Котлас: длина дороги 812 верст; стоимость — приблизительно
37 млн руб. Управление строительством дороги находилось в Вятке. Окончание постройки состоялось осенью 1898 г.
16 Феликс Дзержинский. Дневники и письма. С. 89.
17 Там же. С. 90.
18 Феликс Эдмундович Дзержинский: Биография. С. 31.
19 Караваева Е.А. (урожд. Дьяконова), сестра Е.А. Жилиноой. Учительница, автор популярных книжек. Была знакома с Н.К. Крупской, работавшей с ней и сестрой в вечерне-воскресной школе на ст. Валдайка.
20 Феликс Эдмундович Дзержинский: Биография.С. 30.
21 Там же. С. 30.
22 Я. Е. Небогатиков имел 17 детей от трех браков. Одной из дочек была Анна Яковлевна — мать В.М. Молотова (Скрябина), будущего наркома иностранных дел и главы правительства СССР. Молотов родился в Кукарке (Советске) 25 февраля 1890 г, но родным городом считал Нолинск. В Кукарке, на той же улице, родился и другой руководитель правительства СССР—Рыков. Как вспоминал В. Молотов, оба руководителя жили на одной улице и оба были заиками. См.: Вятский край. 2005. 3 июня.
23 Феликс Дзержинский. Дневники и письма. С. 89.
24Хацкевич А. Ф. Солдат великих боев. Жизнь и деятельность Ф.Э. Дзержинского. 4-е изд., доп. Минск, 1982. С.39.
25 Там же.
26 Вятская политическая ссылка. Вятка. 1925. С. 33-34.
27 Там же. С. 33-34.
28 Феликс Дзержинский: Дневник и письма. С. 95.
29 Дзержинский Ф. Э. «Я вас люблю.»: Письма Феликса Дзержинского Маргарите Николаевой / Подг. текста, сост. и вступ. ст. А.А. Плеханова и А.М. Плеханова. М., 2007. С. 96.
30 На берегах Вятки //http://vvatkariver.eom/page-kai-vsemu-svetu-krai/2/ (последнее посещение - 15.05.2013).
31 Дзержинский: бегство из Вятских лесов // Вятский край. 2012. 11 сентября.
32Дзержинский Ф. Э. «Я вас люблю.». С. 72.
33 Вредный полячишка. Вятские приключения Феликса Дзержинского // Бизнес-Новости. Киров. 2011. 11, 12 сентября.
34 СофиновП. Страницы из жизни Ф. Э. Дзержинского. М., 1956. С. 13.
35 Дзержинский Ф.Э. «Я вас люблю.». С. 78.
36 Там же. С. 81.
37 Там же. С.106.
38 Там же. С. 59-60.
39 Там же. С. 66-67.
40 Там же. С. 88.
41 Там же. С. 100-101.
42 Там же. С. 173.
43 Там же. С.47.
44 Стучка П.И. (1865-1932), видныйдеятель большевистской партии и советского государства. В 1918 г. нарком юстиции РСФСР. Находился в ссылке в Слободком в 1899-1901 гг.
45 Кузницин Е. Дзержинский В Слободском //Ленинский путь. 1973. 23 января.
46Дзержинский Ф. Э. «Я вас люблю.». С. 146, 163.
47 Там же. С. 174.
48 Там же. С. 197-198.
49 Там же. С. 200.
50 Там же. С. 204.
51 Там же. С. 207.
52 Там же. С. 208.
53 Дзержинская С. С. В годы великих боев. М., 1975. С. 124.
54Дзержинский Ф. Э. «Я вас люблю.». С. 212.
55 Цит. по: Хацкевич А. Ф. Солдат великих боев. Жизнь и деятельность Ф. Э. Дзержинского. 4-е изд., доп. М., Минск, 1982. С. 42; Наука и жизнь. 1970. № 2. С. 14.
56 Софинов П. Страницы из жизни Ф.Э. Дзержинского. М., 1956. С. 12.
57 Феликс Дзержинский. Дневник заключенного. Письма. М., 1984. С. 18.
58 Дзержинская С. С. В годы великих боев. С. 124.
59 Автобиография Ф. Э. Дзержинского // Ф. Э. Дзержинский Избранные произведения в двух томах. Т. 1. М., 1977. С. 14.
Информация о статье:
УДК 94(47).083
Автор: Ратьковский Илья Сергеевич, кандидат исторических наук, доцент кафедры Новейшей истории России, Санкт-Петербургский государственный университет, Санкт-Петербург, Россия, [email protected] Название: Первая ссылка Феликса Дзержинского
Аннотация: В статье излагается история ссылки Ф.Э. Дзержинского в Вятский край. Описывается его проживание в Нолинске и Кайгородском: история любви к М.Николаевой, условия ссылки, подготовка и осуществление побега.
Ключевые слова: Ф. Э. Дзержинский, история российской ссылки, Вятка, Нолинск, Кайгородское, история революционного движения в России.
Information about the article Author: Ilya S. Ratkovskiy— Ph. D. in History,Associate Professor, Saint-Petersburg State University, Saint-Petersburg, Russia, [email protected] Title:The first exile of Felix Dzerzhinsky
Summary:The article presents the history of the exile of Felix Dzerzhinsky to the Vyatskiy Krai. His living in Nolinsk and Khaigorodskom is described: love story with M. Nikolaeva, conditions of the exile, preparations and escape.
Keywords:Felix Dzerzhinsky, history of Russian exile, Vyatka, Nolinsk, Khaygorodskoe, history of Russian revolutionary movement.
References:
1 Zubov N. F. E. Dzerzhinskii. Biografiia. 3-e izd., dop. Moscow, 1971.
2 Feliks Dzerzhinskii. Dnevniki i pisma. Moscow, 1956.
3 Proletarskaia revoliutciia. 1926. N 9.
4 Sovetskie arkhivy. 1967. N 4.
5 Feliks Edmundovich Dzerzhinskii: Biografiia / Redkol. A. S. Velidov i dr. 3-e izd., dop. Moscow, 1987.
6 Gul R. Dzerzhinskii. Moscow, 1992.
7 Molodezh Litvy. 1949. 27 November.
8 Dzerzhinskaia-Koiallovich A. Vospominaniia sestry, in Rytsar revoliutcii. Vospominaniia sovremennikov o Felikse Edmundoviche Dzerzhinskom. Moscow, 1967.
9 Viatskii krai. 2005. 3 June.
10 Khatckevich A. F. Soldat velikikh boev. Zhizn i deiatelnost F. E. Dzerzhinskogo. Izd. 4-e, dop. Minsk, 1982.
11 Viatskaiapoliticheskaia ssylka. Viatka. 1925.
12 Dzerzhinskii F. E. «Ia vas liubliu...»: Pisma Feliksa Dzerzhinskogo Margarite Nikolaevoi / Podg. teksta, sost. i vstup. st. A. A. Plekhanova i A. M. Plekhanova. Moscow, 2007.
13 Na beregakh Viatki, in http://vyatkariver.com/page-kaj-vsemu-svetu-kraj/2/
14 Dzerzhinskii: begstvo iz Viatskikh lesov, in Viatskii krai. 2012. 11 September.
15 Vrednyi poliachishka. Viatskie prikliucheniia Feliksa Dzerzhinskogo, in Biznes-Novosti. Kirov. 2011. 11, 12 September.
16 Sofinov P. Stranitcy iz zhizni F.E. Dzerzhinskogo. Moscow, 1956.
17 Kuznitcin E. Dzerzhinskii V Slobodskom, in Leninskii put. 1973. 23 January.
18 Dzerzhinskaia S. S. V gody velikikh boev. Moscow, 1975.
19 Nauka i zhizn. 1970. N 2.
20 Feliks Dzerzhinskii. Dnevnik zakliuchennogo. Pisma. Moscow, 1984.
21 Avtobiografiia F. E. Dzerzhinskogo, in F. E. Dzerzhinskii Izbrannye proizvedeniia v dvukh tomakh. Vol. 1. Moscow, 1977.
