CC BY
270
О. Ю. Коробейникова
«ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ» И. С. ТУРГЕНЕВА: ЯЗЫКИ КУЛЬТУРЫ
This paper addresses the cultural-philosophical and intertextual lexis used by I. Turgenev to characterize the speech of the coterie of the educated youth of the 1830s which requires special comments in a historical and cultural dictionary. I. Turgenev's story shows interrelation of two semantic/stylistic layers tracing back to the story's historical time (1833) and to the time of narration (1860), with the author inadvertently confusing chronological realia. The main characters' spiritual quest is emphasized by semantic enrichment of a number of lexical sequences, such as 'freedom - will - power', or 'love - humility - fidelity'. The aesthetic device to combine these two semantic fields is the correlation of Zinaida's character with "eternal types" by means of allusions to A. Pushkin's works.
Когда мы анализируем текст художественного произведения, то неизбежно сталкиваемся с семиотическими кодами нескольких порядков. Есть код, обеспечивающий нарративное развертывание, и есть код интерпретирующий — язык культурных символов эпохи. В художественной структуре повести И. С. Тургенева «Первая любовь» взаимодействуют семантико-стилистические пласты, относящиеся к историческому времени сюжета (1833) и ко времени повествования (1860), причем автор допускает хронологические несоответствия (о воспоминании как модели повествования см. [2]). Например, речевая характеристика доктора Лушина совпадает с речевой манерой Базарова, а княжна Зинаида цитирует произведения А. С. Пушкина, которые не только не были опубликованы к 1833 году, но даже еще не были завершены.
Для творческой манеры И. С. Тургенева характерно включение в языковую ткань повествования конкретного словоупотребления реальных лиц (см. [1: 273-276]), в данном случае — привычного философского лексикона кружка молодежи, исповедующей романтизм. Проблематика духовных поисков главных героев раскрывается при помощи смыслового обогащения нескольких лексических рядов. Во-первых, это смысловой комплекс «свобода — воля — власть», объединяющий Зинаиду и Петра Васильевича.
Характеристика Петра Васильевича: «Я не видал человека более изысканно спокойного, самоуверенного и самовластного» [10: 309]; «Сам бери, что можешь, а в руки не давайся; самому себе принадлежать — в этом вся штука жизни. <.. .> Свобода, <.. .> а знаешь ли ты, что может человеку дать свободу? <.> Воля, собственная воля,
154
и власть она дает, которая лучше свободы. Умей хотеть — и будешь свободным, и командовать будешь» [10: 333].
Характеристика Зинаиды: «В движениях девушки было что-то такое очаровательное, повелительное, ласкающее, насмешливое и милое» [10: 310]; «Сладко быть единственным источником, самовластной и безответной причиной величайших радостей и глубочайшего горя для другого — а я в руках Зинаиды был как мягкий воск» [10: 335]; «Все, начиная с самой свободы, которою пользовалась молодая девушка, с сознания ее превосходства над окружавшими ее людьми, развило в ней какую-то полупрезрительную небрежность и невзыскательность» [10: 337]; «Нет, я таких любить не могу, на которых мне приходится глядеть сверху вниз. Мне надобно такого, который сам бы меня сломил... Да я на такого не наткнусь, бог милостив!» [10: 338]. Центральный смысловой компонент здесь, конечно, воля как свобода и возможность повелевать.
И. С. Тургенев последовательно мифопоэтизирует образы своих героев, выявляя в персонаже подлинное качество его личности [3; 4]. Образ Зинаиды соотносится с «вечными типами» при помощи реминисценций из произведений А. С. Пушкина «Борис Годунов», «Египетские ночи», «Мы проводили вечер на даче...». При этом новую смысловую глубину получают бытовые номинации Зинаиды (,кокетка [10: 355], гордячка [10: 325], авантюрьерка [10: 362]). Обывательское восприятие ее вызывающего и рискованного поведения невольно оказывается и верным и трагичным при рассмотрении сквозь призму пути романтической личности — бунтующей и всегда одинокой, идущей к неизбежной гибели.
Автохарактеристики Зинаиды также связаны с образами власти как хотения и воли. Ср.: «Представьте себе великолепный чертог, летнюю ночь и удивительный бал. Бал этот дает молодая королева. Везде золото, мрамор, хрусталь, шелк, огни, алмазы, цветы, куренья, все прихоти роскоши. <.> У ней маленькая золотая диадема на черных волосах. <.> От ее <Зинаиды> недвижных бровей веяло таким светлым умом и такою властию, что я подумал: «Ты сама эта королева!» <.> Королева глядит в сад. Там, около деревьев, фонтан. <.> Она смотрит и думает: вы все, господа, благородны, умны, богаты, вы окружили меня, вы дорожите каждым моим словом, вы все готовы умереть у моих ног, я владею вами. А там, возле фонтана, возле этой плещущей воды, стоит и ждет меня тот, кого я люблю, кто мною владеет. На нем нет ни богатого платья, ни драгоценных камней, никто его не знает, но он ждет меня и уверен, что я приду, — и я приду, и нет такой власти, которая бы остановила меня, когда я захочу пойти к нему» [10: 358-360]. Фрагмент «Ночь. Сад. Фонтан» соотносит Зинаиду с Мариной Мнишек из пушкин-
155
ского «Бориса Годунова» лексически (гордячка — гордая), семантически (диадема — венец) и семиотически (авантюрьерка — ситуация рискованного жизненного выбора). Ср.:
[Димитрий:]
Довольно, стыдно мне
Пред гордою полячкой унижаться. <...>
Не будешь ты подругою моею,
Моей судьбы не разделишь со мною;
Но — может быть, ты будешь сожалеть
Об участи, отвергнутой тобою. [5: 235];
[Рузя:]
Позвольте; наперед решите выбор трудный: Что вы наденете, жемчужную ли нить Иль полумесяц изумрудный? [Марина:]
Алмазный мой венец. [5: 267-268].
Другой «образ власти», связанный с Зинаидой, — Клеопатра «Египетских ночей» и отрывка «Мы проводили вечер на даче.». Ср.: «Я нахожу, что они <облака> похожи на те пурпуровые паруса, которые были на золотом корабле у Клеопатры, когда она ехала навстречу Антонию»[10: 346]; То избирает тирских жен Покров и пурпурный хитон, То по волнам седого Нила Под тенью пышного ветрила В своей триреме золотой Плывет Кипридою младой [7: 389]; И вот уже сокрылся день, Восходит месяц златорогий. Александрийские чертоги Покрыла сладостная тень. Фонтаны бьют, горят лампады, Курится легкий фимиам. И сладострастные прохлады Земным готовятся богам. В роскошном сумрачном покое Средь обольстительных чудес Под сенью пурпурных завес Блистает ложе золотое [6: 422].
Окружение Зинаиды соответствует героям, принявшим «условие Клеопатры»: воин, поэт, юноша—мсье Вольдемар, поэт Майданов, отставной капитан Нирмацкий, гусар Беловзоров [10: 326]. Ср.: И первый — Флавий, воин смелый, <.> За ним Критон, младой мудрец,
156
Рожденный в рощах Эпикура, Критон, поклонник и певец Харит, Киприды и Амура ...<...> Последний имени векам Не передал. Его ланиты Пух первый нежно отенял; Восторг в очах его сиял; Страстей неопытная сила Кипела в сердце молодом. [6: 250].
С Клеопатрой связана и одна из бытовых номинаций Зинаиды — кокетка. Ср.: «— Дело в том, что Клеопатра торговала своею красотою и что многие купили ее ночи ценою своей жизни... — Какой ужас! — сказали дамы, — что же вы тут нашли удивительного? — Как что? Кажется мне, Клеопатра была не пошлая кокетка и ценила себя не дешево» [7: 387]; «Да и самое условие неужели так тяжело? Разве жизнь уж такое сокровище, что ее ценою жаль и счастия купить? Посудите сами: первый шалун, которого я презираю, скажет обо мне слово, которое не может мне повредить никаким образом, и я подставляю лоб под его пулю. Я не имею права отказать в этом удовольствии первому забияке, которому вздумается испытать мое хладнокровие. И я стану трусить, когда дело идет о моем блаженстве? Что жизнь, если она отравлена унынием, пустыми желаниями! И что в ней, когда наслаждения ее истощены?» [7: 390].
Примечательно, что, когда Зинаида полюбила Петра Васильевича, она сама как бы принимает «условие Клеопатры». Художественная мотивировка ее поступка — в философии пушкинского текста, который она почти дословно воспроизводит, хотя и не могла его знать в 1833 году. Ср.: «Разве жить так весело? Оглянитесь-ка кругом. Что — хорошо? Или вы думаете, что я этого не понимаю, не чувствую? Мне доставляет удовольствие — пить воду со льдом, и вы серьезно можете уверять меня, что такая жизнь стоит того, чтоб не рискнуть ею за миг удовольствия, — я уже о счастии не говорю» [10: 344].
Еще один мифопоэтический двойник Зинаиды — Дездемона. Повествователь сравнивает себя с Отелло: «Ревнивый, готовый на убийство Отелло внезапно превратился в школьника» [10: 367]. Но если он — Отелло, то она — Дездемона. И ключ к образу — первая импровизация из «Египетских ночей», соответствующая философеме «воля — свобода». Ср.:
Зачем кружится ветр в овраге, <.> Зачем арапа своего Младая любит Дездемона, Как месяц любит ночи мглу? Затем, что ветру и орлу
157
И сердцу девы нет закона.
Таков поэт: как Аквилон,
Что хочет, то и носит он —
Орлу подобно, он летает
И, не спросясь ни у кого,
Как Дездемона, избирает
Кумир для сердца своего [6: 244].
Лексическому ряду «свобода — воля — власть» противопоставлен ряд «любовь — покорность — преданность». Он восходит к стихотворению И.-Ф. Шиллера «Покорность». Покорность понимается как смирение перед волей Провидения, посылающего страсть и смерть. Ср.: «Как могла она, молодая девушка — ну, и все-таки княжна, — решиться на такой поступок, зная, что мой отец человек не свободный, и имея возможность выйти замуж хоть, например, за Беловзорова? На что же она надеялась? Как не побоялась погубить всю свою будущность? Да, думал я, вот это любовь, это страсть, это преданность» [10: 372-373]; «Я как теперь вижу ее лицо — печальное, серьезное, красивое и с непередаваемым отпечатком преданности, грусти, любви и какого-то отчаяния. <.> Она произносила односложные слова, не поднимала глаз и только улыбалась покорно и упрямо» [10: 377].
Этот ряд соединяет персонажей многих произведений И. С. Тургенева: «Свидание», «Затишье», «Яков Пасынков» [13: 165], «Переписка» [11: 127], «Первая любовь», «Отцы и дети». Ср.: «В ее <Аку-лины> грустном взоре было столько нежной преданности, благоговейной покорности и любви» [12: 185-186]; «Глаза <Марьи Павловны> с невольной преданностью остановились на Веретьеве» [8: 80].
Диалог Базарова и Одинцовой в романе «Отцы и дети» также содержит интересующую нас лексику и поразительно напоминает рассуждения об «условии Клеопатры». Ср.: «— Притом вы, может быть, слишком требовательны, промолвил он <...>. — Может быть. По-моему, или все, или ничего. Жизнь за жизнь. Взял мою, отдай свою, и тогда уже без сожаления и без возврата. А то лучше и не надо. — Что ж? — заметил Базаров, — это условие справедливое, и я удивляюсь, как вы до сих пор . не нашли, чего желали. — А вы думаете, легко отдаться вполне чему бы то ни было? — Не легко, если станешь размышлять, да выжидать, да самому себе придавать цену, дорожить собою то есть; а не размышляя, отдаться очень легко. — Как же собою не дорожить? Если я не имею никакой цены, кому же нужна моя преданность? — Это уже не мое дело; это дело другого разбирать, какая моя цена. Главное, надо уметь отдаться» [9: 344-345].
158
Итак, повесть «Первая любовь» дает богатый материал для комментирования тургеневских философем и интертекстем.
Литература
1. Бухштаб Б. Я. Сатирическая поэзия Некрасова 1840-1850-х годов //
Бухштаб Б. Я. Н. А. Некрасов. Статьи и исследования. Л., 1989. С. 182342.
2. Грюбель Р. Воспоминание и повторение. Две модели повествования на
примере повестей «Первая любовь» Тургенева и «Вымысел» Гиппиус // Русская новелла: проблемы истории и теории: Сб. статей / Под ред.
B. М. Марковича, В. Шмида. СПб., 1993. С. 171-195.
3. Маркович В. М. «Трагическое значение любви»: повести Тургенева
1850-х годов // Тургенев И. С. Первая любовь: Повести. СПб., 2006.
C. 5-28.
4. Merill J.A. Turgenev's Nov' as Epilogue to Gamlet i Don Kixot // Русский
текст. № 3. СПб., 1995. С. 100-109.
5. Пушкин А. С. Борис Годунов // Пушкин А. С. Собрание сочинений в де-
сяти томах. М., 1981. Т. IV. С. 185-269.
6. Пушкин А. С. Египетские ночи // Пушкин А. С. Собрание сочинений в
десяти томах. М., 1981. Т. V. С. 238-250, 422.
7. Пушкин А. С. Мы проводили вечер на даче.// Пушкин А. С. Собрание
сочинений в десяти томах. М., 1981. Т. V. С. 385-391.
8. Тургенев И. С. Затишье // Тургенев И. С. Первая любовь: Повести. СПб.,
2006. С. 31-116.
9. Тургенев И. С. Отцы и дети // Тургенев И. С. Записки охотника; Отцы и
дети: Роман. Минск, 1988. С. 271-423.
10. Тургенев И. С. Первая любовь // Тургенев И. С. Первая любовь: Повести. СПб., 2006. С. 307-382.
11. Тургенев И. С. Переписка // Тургенев И. С. Первая любовь: Повести. СПб., 2006. С. 117-152.
12. Тургенев И. С. Свидание // Тургенев И. С. Записки охотника; Отцы и дети: Роман. Минск, 1988. С. 182-188.
13. Тургенев И. С. Яков Пасынков // Тургенев И. С. Первая любовь: Повести. СПб., 2006. С. 153-200.
159
