CC BY
13
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ 2008. № 6
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
ПЕРВАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: РАЗМЫШЛЕНИЯ НАД НОВОЙ КНИГОЙ
Лебедев С. А. Философия науки: Краткая энциклопедия
(основные направления, концепции, категории). —
М.: Академический проект 2008. — 692 с.
«Сегодня даже анализ науки — "философия науки" — угрожает стать модой, специализацией. Философу не следует быть узким специалистом. Что касается меня, то я интересуюсь наукой и философией потому, что хочу нечто узнать о загадке мира, в котором мы живем, и о загадке человеческого знания об этом мире», — отмечал К. Поппер (Поппер К. Логика научного исследования. М., 2005. С. 21).
Слова Поппера с полным основанием могли бы стать эпиграфом к новой фундаментальной работе С.А. Лебедева. Автор, будучи известен как специалист в области философии и методологии науки, раскрывает в рецензируемой книге философию науки не только как специализированную отрасль философского знания, но и как знание, тесно связанное с широким контекстом истории мысли и культуры, как знание, по существу, интегральное и универсальное. Нет сомнения, что содержание книги полностью соответствует тому, что принято понимать под изданиями, имеющими название "энциклопедия". Вместе с тем рецензируемая книга меньше всего напоминает собрание или некий свод информации по определенной тематике. Хотелось бы особо отметить, что работа С.А. Лебедева имеет ярко выраженный концептуальный характер. Присущая книге кон-цептуальность в подаче и изложении материала наиболее точно может быть выражена подзабытым в последние годы словом "диалектика".
Автор недвусмысленно заявляет о том, что известные наработки философии советского периода в области диалектики как универсального подхода к действительности и как метода познания, с его точки зрения, не утратили своего значения. Более того, современная философия науки как никогда нуждается в диалектическом подходе. Само развитие философского осмысления науки, осуществленное в последние десятилетия, в том числе и в трудах философов Запада, логически подводит к необходимости диалектического мышления, к диалектическому обобщению опыта развития научного познания. Такое обобщение возможно только с позиции, которая характеризуется автором как "диалектическая концепция науки".
Диалектической концепции науки, как и понятиям и категориям, раскрывающим различные аспекты диалектики, посвящены, пожалуй, наиболее обширные статьи энциклопедии. Этот факт не может не свидетельствовать об особом пристрастии автора к диалектическому подходу. Поэтому лишь с небольшой долей преувеличения можно констатировать, что, несмотря на присущую авторскому стилю беспристрастность, вся
работа пронизана тем, что правомерно метафорически характеризовать как "страсть к диалектике". Эта "страсть к диалектике" является основным двигательным мотивом автора. Она же может стать ключом и путеводной нитыо для понимания читателем концептуальной составляющей книги.
Обращая внимание на актуальность диалектики, автор ни в коей мере не ограничивается достижениями в этой области, связанными с философией советского периода. Отстаиваемая автором диалектическая концепция науки широко опирается на опыт научного и философского развития последних десятилетий. Она призвана вобрать в себя этот опыт, по-новому его осмыслить. Важнейшая ее задача также связана с тем, что в ее рамках оказывается возможным интегральный синтез самых разнообразных концепций философии науки, самых различных методологических подходов. Только с позиций диалектического подхода возможно соединение достижений столь разных парадигм науки, как эмпиризм и рационализм, постпозитивизм и постмодернизм, структурализм и синергетика, осмысление науки с точки зрения экзистенциального подхода и др. С этой точки зрения диалектический подход к науке выступает как наиболее универсальный. Он вбирает в себя достижения всех направлений и при этом критически отвергает абсолютизацию каждого из них в отдельности.
Заметим, что данная трактовка диалектического подхода весьма близка к подходу с точки зрения принципа, заложенного в русской философии В. Соловьевым и получившего широкое развитие в отечественной дореволюционной и эмигрантской философской мысли. Речь идет о принципе всеединства. Последователями философии всеединства явились, как известно, столь крупные философы, как С.Булгаков, С.Франк, П.Флоренский, Е.Трубецкой и др.
Основной идеей философии всеединства явилась идея синтеза, предполагающая признание "правды" различных философских направлений при недопустимости абсолютизации ни одного из них. Иначе говоря, философия всеединства предполагала отыскание наиболее широкой, наиболее обобщенной точки зрения, с позиций которой становился возможным синтез различных достижений. Эта позиция позволяла включить имеющиеся достижения в единую, целостную систему, определив возможности и границы каждой отдельно взятой из известных концепций.
Очевидно, что диалектика, рассматриваемая как наиболее универсальный и принципиально синтетичный метод познания, имеет явное сходство с принципом всеединства. Если это так, то обоснованным будет предположение: а не существовал ли в отечественной философской мысли на протяжении длительного исторического времени под разными именами один и тот же подход? Иначе говоря, не является ли "страсть к диалектике" в действительности не чем иным, как жаждой целостности, универсальности, всесторонности, столь ярко выраженной в философии всеединства? Во всяком случае, определение диалектической концепции науки, данное в рецензируемой книге, говорит о том, что на поставленные вопросы положительный ответ вполне возможен.
«Диалектическая концепция науки — концепция науки... утверждающая принципиально гетерогенный характер структуры научного знания, качественное разнообразие, диалектическую противоречивость и
вместе с тем единство составляющих ее уровней, типов и методов научного познания. Именно благодаря такому плюралистическому характеру научного познания обеспечивается его устойчивость и динамичный характер развития. Диалектическая противоречивость процесса научного познания состоит в том, что он включает в себя в качестве необходимых своих компонент такие противоположные познавательные способности и методы, как чувственное и рациональное познание, интуиция и логика, аргументация и воля, алгоритмическая деятельность и творчество, индукция и дедукция, анализ и синтез, эмпирическое и теоретическое (рассудок и разум), детерминация объектом и когнитивная свобода ("продуктивное воображение"), объектное и рефлексивное познание и др.» (с. 18.).
Обратим внимание на то, что упомянутый нами представитель русской философии всеединства В. Соловьев, выделив три способа познания (или в его терминологии "умственные области") — эмпирический, рациональный, интуитивный, — в соответствии с принципом всеединства отмечает их равноценность для познания, значение их взаимодействия, принципиальность качественных отличий, их несводимость друг к другу. «Мы имеем три специфически различные умственные области, из которых ни одна не покрывает другую и, следовательно, не может заменить другую. Разумеется, это нисколько не мешает тому, что эти три самостоятельные области находятся в постоянных и тесных взаимоотношениях. Несомненно также, что формальная несоизмеримость или разнородность этих трех областей не только не препятствует, но, напротив, обусловливает их конкретное единство» (Соловьев B.C. Соч.' В 20 т. Т. 3. М., 2001. С. 373).
Jl. Н. Гумилев призывал российских ученых не делать того, "что все равно" "сделают немцы", в частности, не тратить слишком много времени на изучение библиографии и истории вопроса. Под "немцами" здесь понимаются западные ученые вообще, поскольку тут же Гумилев ссылается на обширную и подробную библиографию интересующего его вопроса, содержащуюся в Ныо-Йоркской публичной библиотеке.
По мнению J1. Гумилева, "задача науки не столько в том, чтобы, констатировать известные факты, но еще и в том, чтобы путем анализа и синтеза устанавливать факты неизвестные и в источниках не упомянутые". (Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая степь. М., 1989. С. 19—20.) По словам Гумилева, именно этого принципа придерживался Н.В. Тимофеев-Ресовский, выдающийся отечественный ученый биолог, генетик.
Очевидно, что обобщение, синтез, стремление взглянуть на совокупность фактов с предельно широкой, обобщенной точки зрения — одна из характерных черт, ярко проявляющихся в научных открытиях отечественных ученых. Блестящим подтверждением тому могут служить такие открытия, как закон о сохранении вещества М.В. Ломоносова, периодическая система элементов Д.И. Менделеева, законы органической химии A.M. Бутлерова, труды по геохимии В.И. Вернадского, математическая теория Н.И. Лобачевского, работы представителей евразийского движения и Л.Н. Гумилева, специалистов по лингвистике с мировым именем — Н.С. Трубецкого и P.O. Якобсона, произведения выдающихся отечественных историков С.М. Соловьева и В.О. Ключевского, как и многие другие достижения российской науки.
"Эмпирик англичанин имеет дело с фактами; мыслитель немец — с идеей", — отмечал русский философ B.C. Соловьев (Соловьев B.C. Национальный вопрос в России. М., 1988. С. 5). Очевидно, в его словах верно подмечена по преимуществу эмпирическая направленность британской науки и британской мысли, с одной стороны, и склонность немцев к построению научно-теоретических систем — с другой.
Знаменитый британский эмпиризм, как известно, заложен одним из выдающихся основателей британской философии и науки — Фрэнсисом Бэконом. Бэкон полагал, что в основу науки должна быть положена максимально большая совокупность достоверных фактов. Теория же не может быть не чем иным, как обобщением фактов. Экспериментальный и наблюдаемый факт есть исходный и фундаментальный базис научного (как и всякого иного) исследования — таков общепризнанный лозунг британского эмпиризма, британской науки и британского типа мышления вообще. Его и по сей день разделяет и им гордится большинство представителей британской научной школы. Он обнаруживается и в том, что главными направлениями английской философии, в том числе и в XX в., явились те, которые акцентируют свое внимание на факте, на эксперименте, наблюдении.
Характерно, что британскую внимательность и щепетильность по отношению к фактам можно усмотреть в самых разнообразных проявлениях британского менталитета, например в детективных романах А. Конан-Дойля (о знаменитом сыщике Шерлоке Холмсе) и Агаты Кристи (детектива Эркюля Пуаро, швейцарца по национальности — автор наделил многими чисто английскими чертами, так же как и мисс Марпл). Успех их героев в раскрытии преступления кроется прежде всего в умении своевременно обратить внимание на незначительный факт, а затем связать его в целостную цепочку с другими фактами, со всей их совокупностью.
Конечно, никакая наука невозможна при игнорировании фактов, при невнимании к данным наблюдения и эксперимента. Такое игнорирование и невнимание лежат в основе не науки, а научного дилетантизма. В рамках же науки возможны разные представления о путях построения теории, о последовательности этапов научного поиска, о наиболее эффективных методах научного познания. Английская наука наиболее ярко демонстрирует один из вариантов подхода к научному исследованию. Он связан с общенациональным менталитетом и может находить проявление далеко за пределами науки.
Для российской науки в целом характерен подход, отличный от британского. Его ядром не являются ни абсолютизация фактов наблюдения и эксперимента, ни первоочередная направленность на систематизацию и упорядочение данных, хотя и факт и систематизация, разумеется, находят свое место в исследованиях российских ученых. Однако российское стремление к обобщению и синтезу как характерная черта российской науки не ограничивается только лишь классификацией, систематизацией, упорядочением материала. Оно изначально ориентированно на построение максимально синтетической теории, способной охватить не только известный материал и часто не только из данной предметной области. Даже общераспространенное разделение на отдельные науки порой не воспринимается российскими учеными слишком всерьез: при
необходимости они, не смущаясь, выходят за рамки начального предмета, вступая в смежные области или даже выходя далеко за их пределы.
Однако вернемся к диалектическому подходу, составляющему, на наш взгляд, концептуальную основу рецензируемой книги С.А. Лебедева. Стремление к синтетичности, нацеленность на широкие обобщения, стремление взглянуть на совокупность фактов и наличные концепции с предельно широкой точки зрения — все это позволяет автору раскрыть панораму философии науки объемно и всесторонне. Вместе с тем авторскому подходу присуща открытость к тем точкам зрения, которые в современной литературе по философии науки нередко вызывают серьезные разногласия, а порой и резкое неприятие. В этой связи показательна, например, статья "Пробабилизм".
Согласно автору, «идеология пробабилизма хорошо соответствует не только драматической истории развития естествознания и математики в XX в., опровергшей представления о возможности достижения в науке абсолютно истинного, абсолютно объективного, абсолютно всеобщего, абсолютно определенного и абсолютно доказательного знания (это иллюзии недостаточно зрелого научного сознания), но и повсеместному проникновению во все области науки и утверждению в них в качестве полноценных вероятностно-статистических методов описания и моделирования любых явлений и процессов... Осознание относительного и вероятностного характера научного знания не только как в принципе единственно реально достижимого, но и как вполне достаточного для целей практики, прочно утвердилось в современной идеологии и философии науки... Пробабилистская идеология науки дала возможность не только объединить рациональное содержание двух когда-то непримиримых концепций научной истины: классической (корреспондентской) и прагматической теорий истины, но и синтезировать рациональное содержание эмпиризма и рационализма...» (с. 107—108).
Как видно из приведенной цитаты, автор поддерживает тезис пробабилизма о недостижимости абсолютного знания в смысле его истинности, объективности, всеобщности, определенности, доказательности. Вообще признание недостижимости абсолютной объективности — характерный тезис западной философии науки. Вся философия советского времени ожесточенно воевала против этого тезиса. Не перевелись "бойцы" и сегодня. Поэтому высказывания автора рецензируемой книги не утрачивают свежести и в наши дни. Они и на фоне современной отечественной философии предполагают интеллектуальную смелость. Разумеется, такую смелость можно только приветствовать, тем более что она присуща и освещению других дискуссионных проблем.
Так, в статье "Методологический анархизм" автор прежде всего указывает на условность, метафоричность названия, которое получила концепция Фейерабенда. Далее же справедливо отмечается: "Главный смысл концепции Фейерабенда состоит в отрицании наличия в науке некоего единого, одинаково понимаемого всеми учеными и во все времена метода построения и обоснования научного знания, некой алгоритмической последовательности познавательных средств, которые гарантированно вели бы к получению объективной научной истины. Обращаясь к анализу реальной истории науки, Фейерабенд убедительно показал, что так понимаемого "метода науки" никогда не существовало... Успех научного развития состоит как раз в максимальной пролиферации (размножении)
и поощрении многообразных попыток и способов решений проблем (как по результату, так и по средствам) и последующем выборе (отборе) научным сообществом наилучшего из них. В этом отношении, считает Фейе-рабенд, никакая философия науки не может претендовать на статус некоего нормативного знания по отношению к науке и познавательной деятельности ученых, а может быть полезна только как систематическое описание многообразия различных случаев и событий из истории науки.... Соответственно, научная истина понимается Фейерабендом не как объективно-безличностное по своему происхождению и содержанию знание, а как имеющее существенно социально-научный и временный характер. В науке всегда действуют и принимают когнитивные решения конкретные субъекты и научные сообщества» (с. 55—56).
Думается, что "методологический анархизм" не только наводит на размышленияо механизме роста научного знания, но и дает повод для более глубокого понимания самой природы научного познания. Не будет преувеличением утверждать, что его автор, вероятно сам того не желая, предпринял выдающуюся попытку возвысить познавательную деятельность в науке до подлинно творческой, по своим основным параметрам ничем принципиально не уступающей, например, художественному творчеству.
Напомним, что суть своей концепции Фейерабенд кратко выразил так: "... попытка увеличить свободу, жить полной и настоящей жизнью и соответствующая попытка раскрыть секреты природы и человеческого существования приводит к отрицанию всяких универсальных стандартов и всяких косных традиций" (Фейерабенд П. Против методологического принуж-дения//Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986. С. 150-151).
Согласно Фейерабенду, признание всеобщих методологических принципов и стандартов научного исследования, обязательных для ученых, есть не что иное, как разновидность принуждения — методологическое принуждение. Ученый же имеет право на полную свободу научного поиска, в частности на изобретение собственных принципов и норм, он вправе их менять и вообще делать с ними, что угодно. Следовательно, реализуя свободу научного поиска, он может и даже должен выдвигать те идеи, которые шокируют научное сообщество. Нет никаких запретов всеобщего характера, поэтому "все дозволено". «Основным положением моей концепции, — пишет Фейерабенд, — является принцип пролиферации, который призывает создавать и разрабатывать теории, несовместимые с принятыми точками зрения, даже если последние являются в высокой степени подтвержденными и общепризнанными. Любая методология, принимающая этот принцип, будет называться плюралистической методологией. Теории, созданные в соответствии с этим принципом, будут называться альтернативами по отношению к уже существующей теории». (Фейерабенд П. Ответ на критику//Фейсрабенд П. Структура и развитие науки. М., 1978. С. 420).
Носителем всеобщих принципов и норм, а значит, запретов на свободный научный поиск является научное сообщество. Влияние научного сообщества на процесс научного познания вряд ли можно отрицать. Точно так же трудно отрицать влияние научного сообщества на отдельного ученого. Это влияние может быть как фактором, стимулирующим научную деятельность ученого, так и фактором, тормозящим исследова-
ние, препятствующим ему. Но в любом случае, исследовательская деятельность нуждается в общении, отдельный ученый, взятый изолированно от научного сообщества, не сможет плодотворно работать, поскольку окажется неосведомленным даже относительно того, что является начальной фазой всякого исследования; — относительно проблем, которые актуальны для научного сообщества. В предельном случае состояние изоляции может привести к бессмысленной работе над тем, что уже известно, к "изобретению велосипеда".
Но коль скоро ученый вынужден взаимодействовать с научным сообществом, то он волен относиться к нему, как сочтет нужным. Он вообще волен делать все что угодно, т.е. изыскивать самые разнообразные аргументы для того, чтобы утвердить свою правоту, для того, чтобы его теория в конце концов одержала победу и была принята научным сообществом.
Вероятно, концепция Фейерабенда не покажется столь экстравагантной, если вспомнить изречение великого физика Н. Бора, одного из творцов неклассической науки: "Перед нами безумная теория. Предстоит проверить, настолько ли она безумна, чтобы быть верной". Тем не менее многими философами науки, особенно в нашей стране, она воспринимается едва ли не как абсурд и уже привычно в качестве кризиса и загнивания Запада. Несмотря на все сказанное, осмелюсь утверждать, что Фейерабенд прав в главном: в науке как одной из форм духовного творчества не может быть никаких ограничений, никаких обязательных для всех правил. Для нее должна быть характерна полная свобода творчества. Нет и не может быть никаких внешних регулятивов. Духовная независимость личности есть условие всякого духовного творчества, в том числе и научно-познавательного.
На самом деле, отвергая методологическое принуждение, Фейерабенд открывает для философии науки то, что хорошо известно философской антропологии XX в., а еще раньше выражено в произведениях Ф.М.Достоевского. Самое дорогое для человека — его свобода, его право на самостоятельный выбор, свобода думать, как он сам считает нужным или правильным. Человек не хочет быть "штифтиком в органном вале".
В связи с фундаментальным тезисом о духовной независимости ученого как условии научного поиска обратим внимание па странные трактовки западной философии науки, нередко встречающиеся в нашей литературе. В книге А.Л. Никифорова (см.: Никифоров А.Л. Философия науки: история и теория. М., 2006) весьма подробно изложены идеи западной философии науки XX в. от логического позитивизма до П. Фейерабенда. Однако в итоге автор приходит к весьма странному, с моей точки зрения, выводу. Этот вывод состоит в том, что западная философия науки упорно шла и пришла-таки к кризису. Более того, выводы западной философии науки приводят к самоуничтожению философии науки как таковой, как особой отрасли философского знания. Якобы особенно отчетливо это самоуничтожснис философии науки продемонстрировала концепция эпистемологического анархизма П. Фейерабенда. "Фейерабенд легко и ясно продемонстрировал, что пет ни одного принципа научной деятельности, который не нарушался бы учеными. Отсюда он сделал вывод, что такого рода принципы вообще не нужны и задача философии науки состоит не в том, чтобы искать и формулировать такие универсальные правила и стандарты, а в том, чтобы описывать, как
реально действуют ученые. Не предписывать ученым, как им нужно действовать, а описывать, как они фактически действуют, — вот к чему пришла философия науки. Но в этом случае она теряет свой предмет и растворяется в истории: без общих принципов она не способна отличить деятельность ученого от деятельности шамана или шарлатана и вынуждена принимать все. Тогда зачем она нужна?" (Никифоров А.Л. Указ. соч. М. 2006. С. 122-123.).
Автор забывает, что принцип пролиферации Фейерабенда сформулирован в форме прямого совета, как следует поступать ученому.
Концепция автора "Краткой энциклопедии..." относительно динамики развития науки опирается на опыт развития научного познания. По мнению С.А. Лебедева, этот опыт свидетельствует, что соотношение между новой и старой теорией, между новой и прежней картиной мира не может быть истолковано в терминах классического мышления. К описанию этого соотношения не подходит, например, такое понятие, как "преемственность", не подходит гегелевское понятие отрицания, т. е. такое отрицание, при котором "удерживается" положительное содержание предшествующего этапа. Не подходит и ленинская так называемая "диалектика" относительной и абсолютной истины, являющаяся не более чем вариацией на гегелевскую тему. Да, научная революция есть существенный шаг в росте научного знания. Однако новая картина мира — это скорее и прежде всего изменение нашей позиции по отношению к миру. Мы видим его иным, с иной точки зрения, в новом свете. Можно сказать, что с возникновением новой картины мира мы живем в новом мире. В этом мире мы встречаем как объекты отчасти похожие на известные нам из прежнего мира, так и объекты, совершенно новые. Мы обживаемся в новом мире, привыкаем к нему, наше мышление претерпевает радикальные изменения. Поэтому прежний мир хотя и не уходит из нашего сознания, но все больше воспринимается нами как странный и требующий специальных усилий для его понимания.
Мне представляется важным в связи со сказанным обратить внимание на специфику социально-гуманитарных наук. Для них мало подходит понятие парадигмы Куна. В терминах его концепции социально-гуманитарные науки постоянно находятся на допарадигмальной стадии. Это значит, социально-гуманитарному познанию присущ значительный разнобой в подходах. Практически каждый автор разрабатывает свой подход и придерживается своего взляда на все рассматриваемые проблемы. Ряд концепций являются не просто не- совместимыми между собой, а несоизмеримыми. Несоизмеримость означает, что концепции говорят на разных языках и существуют как бы в разных мирах, резко отличных друг от друга. Несоизмеримость не позволяет сторонникам одной концепции вести какой-либо диалог со сторонниками другой. Таким образом, к социально-гуманитарным наукам с небольшими оговорками подходит модель методологического анархизма Фейерабенда.
При почти полной анархии в области научных исследований научное сообщество в социально-гуманитарных науках более консервативно, чем в естественных. Ученые естественно-математического профиля со времен научной революции начала XX в. отчасти привыкли к появлению "безумных" теорий. Во всяком случае, есть основания считать научные сообщества в естественных науках либеральными или сочетающими консерватизм с либерализмом. В сообществах же социально-гуманитарных
наук консерватизм преобладает. Поэтому значительное число ученых, ведущих самостоятельный научный поиск, вынуждены относиться к научному сообществу практически так, как ведет себя методологически и анархист Фейерабенда. С одной стороны, он не может не считаться с мнением научного сообщества, с другой — ему необходимо как-то это мнение преодолеть. Дело в том, что если ученый-гуманитарий выдвигает7 оригинальную идею, то посредством рациональных аргументов убедить большинство коллег в своей правоте практически невозможно. Остается действовать на свой страх и риск.
Для социально-гуманитарных наук важен вопрос о научности или ненаучности выдвигаемых концепций и идей. И надо признать, что абсолютных гарантий от появления в рамках пауки того, что в действительности наукой не является, а является ее фикцией, нет и не может быть. В этой связи косвенным, но крайне важным индикатором необоснованности притязаний автора на научность может быть, например, его прямая апелляция к широким массам читателей, телезрителей и т.д., т.е. в обход научного сообщества.
Стремление найти широкую поддержку у неспсциалистов можно рассматривать как вполне определенный индикатор того, что автор понимает, что специалисты обнаружат в его построениях ошибки, неточности и т. д. Специалисты во многих случаях в состоянии распознать и сознательные фальсификации, предпринятые в целях достижения известности, славы, популярности и т.д. Даже в том случае, когда большинство специалистов не принимают новую идею, то в их среде практически всегда найдутся люди, мыслящие достаточно широко для того, чтобы понять и оценить идею, кажущуюся экстравагантной и неприемлемой. Тем не менее все это не более чем вероятностные индикаторы. Вполне можно допустить, что один-единственный ученый окажется прав, а все остальные — научное сообщество, общественность, общество в целом — окажутся в конечном итоге побежденными и будут вынуждены признать его правоту.
Философия науки исходит из того, что наука стремится в истине. Однако истина есть идеал научного познания. В конкретной научной практике она выступает в качестве регулятивных принципов, например принципа интеллектуальной честности. Что же касается вопроса о том, насколько более или менее истинна та или иная теория, то ответить на него принципиально невозможно. Понятие истины — это одно из типичных метафизических понятий, одно из понятий классической философии. Поэтому оно не имеет и принципиально не может иметь ни опровержений, ни подтверждений строго научного характера. Иначе говоря, не существует рациональной процедуры проверки теории или отдельных ее положений на истинность или нсистинпость.
Нельзя с полной уверенностью поручиться за истинность той или иной теории, того или иного научного тезиса. Развитие науки не раз доказывало, что многие положения, принимаемые за окончательные истины, подвергались пересмотру, заменялись на противоположные. Учитывая это, ученые при выборе теории, которая оказывается более предпочтительной на данном этапе, руководствуются косвенными критериями, такими, как логическая непротиворечивость, согласованность с фактами, предсказательная сила, простота, т.е. наличием небольшого числа исходных принципов и простых правил вывода и др.
С.А. Лебедев обращает внимание на то, что ученые, как правило, не любят рассуждений о столь возвышенном предмете, как истина, а предпочитают работать над разрешением конкретных проблем. Поэтому автор рецензируемой книги рассматривает предложенное К. Поппером понятие "правдоподобие" как вполне работающее. Правдоподобие — это достаточная степень вероятности, по которой одну из теорий научное сообщество признает "лучшей". Другие же обладают меньшим коэффициентом вероятности, вплоть до коэффициента, близкого к нулю. "Лучшая" теория — это та, которая наиболее простым и эффективным способом разрешает проблемы, стоящие на данном этапе, и одновременно порождает широкий спектр новых проблем следующего уровня. Понятие правдоподобия предполагает, что и отвергнутые теории могут со временем при определенных усовершенствованиях выйти в лидеры изучения данной предметной области.
Смена научных картин мира, как и переход от одной теории к другой, расширяет научный кругозор, делает наше восприятие мира более объемным и в то же время более дифференцированным. Наука расширяет наш интеллектуальный горизонт. Благодаря росту научного знания мы как бы живем во все более объемном мире и при этом все более четко воспринимаем огромное разнообразие его деталей, оттенков, нюансов. В этом и состоит несомненный прогресс науки. Приближает ли он к некоторой абсолютной истине? Вероятно, да, но с полной определенностью ответить па этот вопрос невозможно по двум причинам. Первая состоит в излишней абстрактности понятия "абсолютная истина". Как отмечалось, такого рода абстрактные понятия неоперациональны, поэтому они могут выступать лишь в качестве идеала, т.е. заведомо недостижимого образца, что, впрочем, не умаляет их значения. Вторая причина состоит в следующем. Классическое представление о развитии науки было основано на положении о том, что отдельный ученый может совершать ошибки, идти по неправильному пути. Что же касается науки в целом, науки как всеобщего разума человечества, то она не совершает принципиальных ошибок, она неуклонно следует по правильному пути. Именно так понимал процесс научного познания, например, Гегель. Современная философия науки, в отличие от философской классики, допускает, что и наука, взятая как всеобщий разум человечества, подвержена ошибкам. В нашей литературе тезис о возможности ошибок в развитии науки получил название фаллибилизма.
Фаллибилизм порой рассматривается как особое направление в развитии западной философии науки. Некоторые авторы считают его заслуживающим всяческого порицания и критики, в очередной раз трактуют его как свидетельство упадка западной философии. Однако С. А. Лебедев придерживается иной позиции, рассматривая фаллибилизм в качестве одного из принципов философии науки. Действительно, поставим вопрос: почему паука в целом не может заблуждаться? На чем основана наша уверенность в том, что путь, по которому она идет, неизменно правильный? Науку делают ученые, т. е. люди с присущими им недостатками. Коллективный разум ученых может увлечься ложной идеей, с упорством следовать ей, подобно тому как это случается с отдельным человеком. Весь научный разум (и даже все человечество) ошибался в течение тысячелетий, например, принимая эвклидову геометрию за единственно верную. Поэтому тезис о возможности ошибок следует воспри-
нимать как призыв к большей тщательности, к большей самокритике, к известной доле скромности, к тому, чтобы человечество было более осмотрительным, не забывало о том, что человеческий разум, даже коллективный, остается всегда разумом несовершенным, разумом неполным, незавершенным.
Способность совершать ошибки и признавать их — "отнюдь не недостаток, а, скорее особенность науки, имеющая при этом определенные преимущества по сравнению с другими видами познания (религия, идеология и др.). Главные из этих преимуществ — постоянная когнитивная неуспокоенность и стремление к совершенству, являющиеся мощным внутренним фактором динамики и обновления науки" (с. 131).
Как убедительно показано в рецензируемой книге, наука и в содержательном и структурном отношениях, и как область знания, и как социальная система, и как подсистема культуры, т.е. во всех своих основных аспектах, обладает не только определенностью, по и известной неопределенностью, связанной с се противоречивостью и динамизмом. Противоречивость науки может быть адекватно осмыслена и описана только в логике диалектической философии, исходящей из относительности и условности любых бинарных отношений языка и мышления. Поэтому во всех основных разделах книги ("основные направления и концепции современной философии науки", "онтология науки", "эпистемология", "научная деятельность: инновационные, психологические и аксиологические аспекты") автор не только использует понятийный аппарат философии, но и широко обращается к категориям самой науки.
Как было отмечено выше, разработанная в книге концепция науки позволяет автору диалектически ассимилировать достижения тех философов науки, которых принято относить к постпозитивистскому направлению: К. Поппера, И. Лакатоса, Т. Куна, П. Фсйсрабснда и др. Однако не меньшее внимание автор уделяет менее известному, но не менее влиятельному на Западе постструктуралистскому ("постмодернистскому") направлению, которое представляют Ж. Дерида, Ж. Лакан, Ю. Кристева, В. Всльш и др. Автор смело вводит в оборот такие разработанные в рамках постструктуралистской концепции понятия, как "дискурс", "текст", "контекст", "интертекст", "утверждение истины", "воля к знанию", "эпистемологическая неуверенность", "нарратив" и многие другие.
Основанием для вычленения положительного содержания постструктуралистской концепции науки для автора является то, что она по-новому и достаточно глубоко вскрывает многие реальные аспекты функционирования и развития социальных и гуманитарных теорий и исследований. По отношению к постпозитивизму постмодернистская философия науки выступает не только отрицанием, но и своеобразным дополнением. Это связано с тем, что у постпозитивизма и постмодернизма разные предметные основания философского анализа науки: если основанием для постпозитивистского подхода являлись по преимуществу естественные науки и математика, то предметным основанием постмодернизма всегда было гуманитарное знание и гуманитарные исследования. Более того, как показано в книге, язык постмодернистской философии науки во многом является более гибким, более диалектичным и по форме и по содержанию по сравнению с постпозитивистским. Думается, что данное положение далеко не бесспорно, но автор рецензируемой книги вполне определенно придерживается этой позиции. Это даст до-
полнитслMibic основания для вывода о том, что автор стремится показать правомерность и продуктивность полипарадигмального характера современной философии науки. "Наведение мостов" между противоположными направлениями и парадигмами, равно как и сохранение в максимальном объеме их рационального содержания, возможно, по мнению автора, только с позиций диалектического взгляда на науку.
Необходимо особо подчеркнуть, что все разнообразие философских подходов к анализу науки, разумеется, не сводится в книге к постпозитивизму и постмодернизму. В материалах книги широко представлено концептуальное и категориальное содержание таких направлений, как герменевтика, феноменология, социология знания, аксиология, культурология и антропология пауки, а также философский анализ психологических, инновационных и этических аспектов научной деятельности. Такой широкий охват философских аспектов и проблем современной пауки с полным основанием оправдывает подзаголовок рецензируемой книги: "краткая энциклопедия по философии науки".
Книга, безусловно, будет полезна всем, кто интересуется философией науки, прежде всего преподавателям, ведущим соответствующий курс, и аспирантам, готовящимся к сдаче кандидатского экзамена по дисциплине "История и философия науки". Вместе с тем книгу можно рассматривать в качестве своеобразного итога и завершения целой серии учебных пособий по философии науки, изданных в последние годы под обшей редакцией A.C. Лебедева. Высокий теоретический уровень, четко обозначенная авторская позиция (диалектическая) и другие качества книги, о которых речь шла выше, явственно демонстрируют поистине неисчерпаемые возможности диалектического подхода, разумеется, при широком и творческом его понимании. К сожалению, поспешный и необдуманный отказ от диалектики стал характерной приметой отечественной философии последних десятилетий. Поэтому эвристический потенциал диалектической философии, ее языка и метода для глубокого и "тонкого" анализа сложнейших философских проблем сегодня задейству-ется недостаточно. Рецензируемая книга в этом смысле является в известной мере исключением, наглядно демонстрируя познавательные возможности диалектики.
Выход книги «Философия науки: Краткая энциклопедия» — важное событие в жизни философского и научного сообщества. Насколько мне известно, такого рода издание уникально не только для России: оно не имеет аналогов во всей мировой литературе.
В. Ф.Шаповалов
