CC BY
222
Первая дуэль Лермонтова
Юрий Цинговатов,
журналист
В воскресенье 18 февраля 1840 года, около полудня, под Петербургом на Парголовской дороге, за Черной речкой произошла, как сказали бы сегодня «криминальная разборка» с применением холодного и огнестрельного оружия. Событие вряд ли привлекло бы внимание публики, поскольку такого рода стычки между молодыми людьми и в то далекое время были явлением заурядным. Пикантность конфликту придавало участие в нем представителей «золотой молодежи», завсегдатаев гламурных тусовок. Один из них Эрнест Барант (1818-1859) -сын французского посланника в России, занимавший в посольстве одну из младших должностей. Его причастность к делу уголовного характера вызвала позже головную боль не только у высокопоставленных чиновников, но и неудовольствие царя. Другой участник - Михаил Лермонтов (1814-1841) - гвардейский офицер, из приличной семьи, однако уже проявивший себя как лицо вольных взглядов, и критическим отношением к устоям самодержавия. Его стихи «На смерть поэта» и особенно последние 16 строчек расценивались как «воззвание к революции». За свое вольнодумство он уже провел несколько месяцев на Кавказе, где шли боевые действия против горцев, но вскоре был прощен, вернулся в столицу и продолжил службу в лейб-гвардии Гусарском полку, расквартированном в Царском Селе.
Словом, между молодыми людьми в тот день произошла драка с применением холодного и огнестрельного оружия. По тогдашним обычаям и традициям она именовалась дуэлью и велась под наблюдением секундантов. Но, в сущности, мало отличалась от современных «стрелок» или ресторанных «поединков». Как и в нынешние времена, участники ссоры знали, что драки-дуэли - уголовно наказуемое деяние, но это не остановило их. Нам не известны точные числа
такого рода стычек, имевших место ранее у Лермонтова и Баранта. Исключать их нельзя, хотя все сходятся в том, что бретером поэт не был.
Как было заранее условлено, дуэлянты начали поединок в руках с холодным оружием. Это был выбор Баранта, т. к. он «почитал» себя обиженным. Лермонтов по этому поводу, якобы язвительно заметил: «Я не французский маркиз, а русский гусар, но сатисфакцию дать готов». Шпага поэта, однако, скоро переломилась, и пришлось взяться за пистолеты. Француз стрелял первым и промахнулся. Его противник выстрелил в сторону. Как утверждали свидетели, соперники тут же помирились и разъехались.
Сведения о «разборке» дошли до начальства не сразу, а лишь в начале следующего месяца. 11 марта, по приказу генерал-фельдцейх-мейстера (главного начальника артиллерии), великого князя Михаила Павловича (1798-1849) Лермонтова арестовали. Началось дознание. Барант, на которого как члена семьи посланника распространялись дипломатические иммунитеты и привилегии, не был привлечен ни к судебной ответственности, ни даже допрошен. Министр иностранных дел Нессельроде от имени царя посоветовал французскому посланнику отправить сына на время разбирательства и суда в Париж. Но Баранты медлили.
В свете широко обсуждали прошедший поединок. Общественное мнение скорее было настроено в поддержку Лермонтова. С горечью вспоминали о гибели Пушкина от руки француза, тоже принадлежавшего к семье иностранного дипломата: «...Дантес убил Пушкина, и Барант, вероятно, точно так же бы убил Лермонтова, если бы не поскользнулся, нанося решительный удар, который таким образом только оцарапал ему грудь» (М.А. Корф). Одни утверждали, что поводом к недоразумениям послужил спор о смерти Пушкина (Е.П. Ростопчина); другие слышали, как Лермонтов сравнивал вызывающее поведение Баранта с заносчивостью Дантеса (караульный офицер Горожанский). Ходили слухи, что «виновницей» дуэли была супруга русского консула в Гамбурге Тереза фон Бахерахт (урожденная Струве). В тот сезон она блистала на столичном великосветском небосклоне. Говорили также, что хотя Бахерахт и была источником сплетни, поссорившей молодых людей, но их соперничество возникло, скорее из-за симпатий к молодой вдове княгине М.А. Щербатовой (1820-1879), за которой оба ухаживали. Княгиня интересовалась изящными искусствами, литературой, ей были адресованы лермонтовские стихи, среди них стихотворение «На светские цепи». Поэт, не любивший читать свои сочинения на публике, в ее присутствии отступал от этого правила. Полагают, что Баранту передали эпиграмму, якобы сочиненную Лермонтовым на него и Щербатову. На самом деле была использована подошедшая к случаю старая эпиграмма, написанная поэтом еще в Школе юнкеров.
Мария Алексеевна Щербатова
Но обратимся к показаниям самого Лермонтова, изложенным им в рапорте своему непосредственному начальнику командиру лейб-гвардии Гусарского полка генерал-майору Николаю Федоровичу Плаутину (1794-1866): «Ваше превосходительство, милостивый государь! Получив от Вашего превосходительства приказание объяснить вам обстоятельства поединка моего с господином Барантом, честь имею донести Вашему превосходительству, что 16-го февраля, на бале у графини Лаваль, господин Барант стал требовать у меня объяснения на счет будто мною сказанного. Я отвечал, что все ему переданное несправедливо; но так как он был этим недоволен, то я прибавил, что дальнейшего объяснения давать ему не намерен. На колкий его ответ я возразил такою же колкостью, на что он сказал, что если б находился в своем отечестве, то знал бы как кончить это дело. Тогда я возразил, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде и что мы меньше других позволяем оскорблять себя безнаказанно. Он меня вызвал - условились и расстались. 18-го числа в воскресенье в 12 часов утра съехались мы за Черною речкой на Парголовской дороге. Его секундантом был француз, которого имени я не помню и которого никогда до сего не видал. Так как господин Барант почитал себя обиженным, то я предоставил ему выбор оружия. Он избрал шпаги, но с нами были также и пистолеты. Едва успели мы скрестить шпаги, как у моей конец переломился, а он мне слегка оцарапал грудь. Тогда взяли мы пистолеты. Мы должны были стрелять вместе, но я немного опоздал. Он дал промах, а я выстрелил уже в сторону. После сего он подал мне руку, и мы разошлись. Вот, Ваше превосходительство, подробный отчет всего случившегося между нами. С истинной преданностью честь имею пребыть Вашего превосходительства покорнейший слуга Михайла Лермонтов».
Заключенный под арест, Лермонтов много читал, написал несколько стихотворений («Воздушный корабль», «Соседка», «Журналист, читатель и писатель», подготовил к изданию сборник стихов, вышедший осенью 1840 г.). Э. Барант тем временем метался по столичным гостиным и пытался опровергать лермонтовскую версию дуэли, полагая себя оскорбленным утверждением противника, о выстреле в сторону.
Арестантский режим содержания поэта, вероятно, был не очень строгий. Об этом свидетельствуют его встречи с несколькими посетителями. Две из них имели для поэта особое значение, о чем стоит рассказать подробнее. 22 марта, по инициативе Лермонтова, он повидался с Барантом. Поэт подтвердил правдивость своих показаний и, отвечая на претензии соперника, предложил новую дуэль. Барант при свидетелях отказался от своих притязаний (А.П. Шан-Гирей). Однако слова Лермонтова о новой дуэли довели до великого князя Михаила Павловича. В узком кругу он был известен как человек веселый, остроумный и почти добродушный, но в служебных делах был педант и строго требовал неукоснительного исполнения правил воинской дисциплины. Поступившее к нему донесение существенно осложнило дело. Лермонтову теперь вменили в вину и повторный вызов, и противозаконное свидание с Барантом на гауптвахте. Власти однозначно расценили эти обстоятельства, как отягчающие. На следующий день Барант-младший, следуя царским рекомендациям, отправился во Францию. Что касается второй встречи, то она состоялась в первой половине апреля 1840 года. Поэта посетил Белинский. Это свидание продолжалось несколько часов и произвело на Белинского огромное впечатление. В письме к Боткину, 16 апреля 1840 года, Белинский отзывался о только что вышедшем из печати «Герое вашего времени» и рассказывал о своем свидании с Лермонтовым. «Кстати: вышли повести Лермонтова, - писал Белинский, -дьявольский талант! Молодо-зелено, но художественный элемент так и пробивается сквозь пену молодой поэзии, сквозь ограниченность субъективно-салонного взгляда на жизнь. Недавно был я у него в заточении и в первый раз поразговорился с ним от души. Глубокий и могучий дух! Как он верно смотрит на искусство, какой глубокий и чисто непосредственный вкус изящного! О, это будет русский поэт с Ивана Великого! Чудная натура! Я с ним спорил, и мне отрадно было видеть в его рассудочном, охлажденном и озлобленном взгляде на жизнь и людей семена глубокой веры в достоинство того и другого». (Н. Мордов-ченко). После свидания с поэтом Белинский написал статью о «Герое нашего времени». Это был не только первый глубокий анализ произведения молодого автора, но и его восторженная оценка. На фоне господствовавшего в то время отрицательного отношения к «Герою...», только она выдержала испытание временем.
Между тем, в ходе дознания было установлено, что Лермонтов «... вышел на дуэль не по одному личному неудовольствию, но более из желания поддержать честь русского офицера». Это подкрепляло его шансы на снисхождение. Однако вопреки ожиданиям, что поединок не будет иметь серьезных последствий, 13 апреля военно-судная комиссия высказалась за перевод Лермонтова в один из армейских полков с предварительным трехмесячным содержанием в крепости. Царь, однако, своим указом в тот же день ограничил наказание переводом поэта из лейб-гвардии в Тенгинский пехотный полк, участвовавший в кавказской войне.
Перед выездом в часть Лермонтова вызвал к себе шеф жандармов Бенкендорф. Он вновь потребовал от него письменного извинения перед Барантом. Уязвленный поэт отказался и письменно обратился за заступничеством к великому князю Михаилу Павловичу, надеясь, что его прошение дойдет и до царя:
«Ваше Императорское Высочество! Признавая в полной мере вину мою и с благоговением покоряясь наказанию, возложенному на меня Его Императорским Величеством, я был ободрен до сих пор надеждой иметь возможность усердною службой загладить мой проступок, но получив приказание явиться к господину генерал-адъютанту графу Бенкендорфу, я из слов его сиятельства увидел, что на мне лежит еще обвинение в ложном показании, самое тяжкое, какому может подвергнуться человек, дорожащий своей честью.
Граф Бенкендорф предлагал мне написать письмо к Баран-ту, в котором бы я просил извиненья в том, что несправедливо показал в суде, что выстрелил на воздух. Я не мог на то согласиться, ибо это было бы против моей совести; но теперь мысль, что Его Императорское Величество и Ваше Императорское Высочество может быть разделяете сомнение в истине слов моих, мысль эта столь невыносима, что я решился обратиться к Вашему Императорскому Высочеству, зная великодушие и справедливость Вашу, и будучи уже не раз облагодетельствован Вами и просить Вас защитить и оправдать меня во мнении Его Императорского Величества, ибо в противном случае теряю невинно и невозвратно имя благородного человека.
Ваше Императорское Высочество позволите сказать мне со всею откровенностию: я искренно сожалею, что показание мое оскорбило Баранта: я не предполагал этого, не имел этого намерения; но теперь не могу исправить ошибку посредством лжи, до которой никогда не унижался. Ибо сказав, что выстрелил на воздух, я сказал истину, готов подтвердить оную честным словом, и доказательством может служить то, что на месте дуэли, когда мой секундант, отставной поручик Столыпин, подал мне пистолет, я сказал ему именно, что выстрелю на воздух, что и подтвердит он сам.
Чувствуя в полной мере дерзновение мое, я однако осмеливаюсь надеяться, что Ваше Императорское Высочество соблаговолите обратить внимание на горестное мое положение и заступлением Вашим восстановить мое доброе имя во мнении Его Императорского Величества и Вашем. С благоговейною преданностию имею счастие пребыть Вашего Императорского Высочества Всепреданнейший Михаил Лермонтов, Тенгинского пехотного полка поручик».
На письме имеется пометка карандашом: «Государь изволил читать. К делу. 29 апреля 1840». Известно, что царь не поддержал ретивых усилий Бенкендорфа и в первых числах мая поэт выехал из Петербурга к новому месту службы. К тому времени в продаже уже появилась его первая книга «Герой нашего времени», вышедшая из печати, пока автор находился под арестом. Императрица Александра Федоровна, прочтя книжку, порекомендовала ее царю, высказавшись за прощение Лермонтова. Николай I, однако, критически отозвался о сочинении и напутствовал автора словами: «Счастливый путь, г. Лермонтов, пусть он, если это возможно, прочистит себе голову...»
До гибели поэта, до второго и последнего нелепого поединка оставался год. 15 июля 1841 года его товарищ по школе юнкеров Мартынов застрелил Лермонтова во время «вечно печальной дуэли» у подножья горы Машук. Отроду ему было 27 лет. Официальное сообщение о смерти гласило: «15 июня, около 5 часов вечера, разразилась ужасная буря с громом и молнией; в это самое время между горами Машуком и Бештау скончался лечившийся в Пятигорске М.Ю. Лермонтов».
РБ. Как издавна повелось у нас, официальное извещение, «несколько» отличалось от подлинных обстоятельств смерти, включая датукончины. В двадцатом столетии она была изменена на «15июля».
