CC BY
57
М.П. Гребнева
Алтайский государственный университет
Персональный миф о флорентийском художнике Сандро Боттичелли в русской литературе Х1Х-ХХ веков
Аннотация: В статье анализируется феномен персонального мифа о Боттичелли в русской литературе Х1Х-ХХ веков. Показывается, что персональный миф о Боттичелли в русской литературе неразрывно связан с одной из совершеннейших его картин - с «Рождением Венеры».
Ключевые слова: русская литература, персональный миф, Боттичелли.
Зарождение мифа о С. Боттичелли можно отнести к XIX столетию, так как в один из фрагментов воспоминаний 1894 года А.Н. Бенуа включил перечень произведений искусства, оказавшихся «еще лучше» [Бенуа, 1990, с. 37], чем предполагал путешественник: «К совершенно выпадающим из ряда впечатлениям принадлежат: «Рождение Венеры» и «Весна» Сандро Боттичелли...» [Там же, с. 37] Автор этих полотен был, безусловно, одной из знаковых фигур своего времени, своей Флоренции. Его имя неразрывно связано с именем Лоренцо Великолепного, мецената, философа и поэта. Прототипом героинь на картинах Боттичелли стала Симонетта Веспуччи, возлюбленная брата Лоренцо - Джулиано Медичи. В дневнике за 1934 год М. Кузмин отмечал, что Симонетта - «символ, не человек, которую Боттичелли так везде и рисовал в виде Венер, Мадонн, весен, возлюб-лен<ная> Лоренцо, воспетая Полициано» [Кузмин, 1998, с. 40], что она «на вечные века символ скоропроходящей молодости», что она «восторженная, радостно -удивленная, открытая для всего и всех, легкий, убегающий профиль. Всем несет радость и прелесть жизни, и сама первая это восторженно воспринимающая» [Там же, с. 40].
Мир живописи придворного художника Медичи - Сандро Боттичелли, отразившийся в русской литературе XIX - XX веков, в стихотворных произведениях И. Анненского, Вяч. Иванова, М. Цветаевой, а также в прозаических произведениях Е. Ростопчиной, З. Гиппиус, Б. Зайцева, М. Осоргина, К. Вагинова необыкновенно светлый, его герои напоминают ангелов, его краски - ярки и чисты, его главная эмоция - радость, его любимое время года - весна, его главное состояние и состояние его героев - ощущение полета. Мир этот выглядит идеальным, далеким от реалий действительности. Почему? Потому, что жизнь приближенных Ло-ренцо Великолепного не была жизнью многих. Кроме того, даже эта внешне благополучная жизнь была пропитана трагизмом. Трагична судьба брата Лоренцо -Джулиано, убитого политическими противниками, трагичной предстает кончина безбожника Лоренцо, не пожелавшего повиниться перед Богом и Савонаролой, трагична судьба самого Боттичелли, жизнь которого поделена на два периода, досавонароловский и савонароловский.
Показателен уход группы людей, окружающей Медичи в античный мир, античную литературу и философию, в искусство во всех его проявлениях. Показательны литературные упражнения Лоренцо и его современника Полициано. Их
«легкую поэзию», на наш взгляд, можно сравнить с легкой поэзией Батюшкова. И в том, и в другом случае - это средство ухода от неблагополучной действительности, от мыслей о скоротечности человеческой жизни.
Картины Боттичелли воплощают, как нельзя лучше, образ прекрасного города в живописи. Флоренция неразрывно связана с такими творениями прославленного художника, как «Рождение Венеры», «Весна», «Мадонна Магнификат» и др.
Состояние души их автора можно выразить с помощью одной из особенностей его полотен - он «любил легкие сквозные покрывала на фигурах, причем драпировки у него обладают одной приметной особенностью: они падают не прямо, а волнообразно, как бы несколько раз подхваченные на своем пути. Их рисунок напоминает струи ручья, бегущего по каменистому ложу, - струи задерживаются, завиваются около встретившегося камня и потом бегут дальше» [Дмитриева, 1986, с. 255-256], «такой прерывистый волнистый ритм вообще отличает манеру Боттичелли - это внешнее выражение его трепетного, беспокойного духа» [Там же, с. 256].
По словам Н.А. Дмитриевой, «созданные им (Боттичелли. - М.Г.) образы -всегда где-то на грани «бестелесной красоты» и утонченной чувственности. В слиянии того и другого возникает идеал «вечно женственного» [Там же, с. 255]; «Пишет ли он Венеру в окружении нимф или богоматерь с ангелами - они похожи друг на друга, как сестры» [Дмитриева, 1986, с. 255].
Произведение, с которым Боттичелли вошел в историю русской литературы о Флоренции - «Рождение Венеры». Миф о рождении Венеры универсален для итальянского менталитета, в силу того что это римская богиня, отождествляемая с греческой Афродитой, богиней любви и красоты. Кроме того, божество, воплощающее любовь и красоту, не может не быть универсальным вообще. Это обстоятельство породило систему разнообразных двойников в русской литературе. В частности, Аврору Гвидо Рени в повести Е. Ростопчиной «Палаццо Форли» (1852) можно уподобить Венере Боттичелли: «Живость красок так изумительно сохранилась, что два столетия миновали, почти не коснувшись ее: и теперь еще богиня с розовыми перстами несется надоблачным видением на своей торжественной колеснице, сыпля лучезарные отблески по зарумяненному небу» [Ростопчина, 1991, с. 131]. Цвета розовый и румяный, а также свет, который несет луч и о котором свидетельствуют отблески, позволяют их сблизить. Двойником одного живописного произведения является другое живописное произведение.
Свет, легкость, прозрачность, близость к водной стихии - вот то, что объединяет портрет мисс Май, героини одноименной повести З. Гиппиус 1895 года, и Венеру Боттичелли: «Он сразу, с одного взгляда, все в ней заметил и понял, может быть, потому, что она почти вся была одного цвета, светлого, и казалась цельной и простой, как будто вырезанной из одного куска (камня? - М.Г.). Андрей заметил, что белое платье из легкой, почти прозрачной, шелковой материи все, и вверху и внизу, было в бесчисленных складках или сборках, точно смятое. И складки не падали прямо, а слегка отставали и от неприметного ветра в саду шевелились, то подымаясь, то опускаясь, как мыльная пена (как пена морская. -М.Г.). Шея, очень длинная и тонкая, выходила из этой пены незаметно, она была такого же цвета, как платье, и тоже казалась прозрачной...» [Гиппиус, 1991, с. 313] (курсив здесь и далее наш. - М.Г.). С богиней, вышедшей из воды, мисс Май сближают «едва уловимые розовые отсветы жизни» на шее, «бледно-золотые волосы», завивающиеся «около ушей и висков» [Гиппиус, 1991, с. 313]. Живописное изображение оказывается двойником реальной женщины.
В рассказе М. Осоргина «Сестра» (1928) живописный образ также превращается в двойника женщины, сестры автора, точнее, травы, названой ее именем: «Итальянцы зовут эту траву Capelvenere; за ними и мы называем ее - Волосами Венеры» [Осоргин, 1992, с. 113]. Место, где произрастает эта трава, окружено камнями: «Там, на скалах, были заросли тростника у маленького источника.»
[Осоргин, 1992, с. 113]. Место это предстает неразрывно связанным с водой: «Вода сочилась из ниши, промытой годами, и в нише росла всегда влажная мелколистая трава - зеленые листики на тонких прочных нитях, растущие веером» [Осор-гин, 1992, с. 113]. Эту траву, вышедшую из воды, выросшую из воды или на воде, герой Осоргина помещает в раковину: «Вот эту траву я принес в капеллу, где над моим столом была вделана в стену каменная раковина для святой воды.» [Осоргин, 1992, с. 113].
Е. Ростопчина, З. Гиппиус в большей степени, а М. Осоргин в чуть меньшей степени демонстрируют с помощью мотивов воды и цвета качества мифологического оригинала, которые не должны изменяться нигде и ни при каких обстоятельствах. Тогда, как нам представляется, в разных локусах миф либо дополняется какой-то подробностью, либо какая-то подробность, напротив, опускается. Флорентийское переосмысление мифа запечатлено на картине Боттичелли, потому что богиня на ней оказывается неразрывно связанной с раковиной и напоминает жемчужину в этой раковине. Каменная флорентийская семантика благодаря этим обстоятельствам оказывается весьма прозрачной.
Наиболее отчетливо эти флорентийские особенности мифа продемонстрировал Б.К. Зайцев в очерке «Флоренция» (1923). В его интерпретации образ Венеры на живописном полотне Боттичелли оказывается двойником города цветов. Она предстает перед читателем в лирическом образе рождающейся богини любви -«светлая, розовая, божественная», «Киприда Боттичелли с гениями ветров и золотыми волосами» [Зайцев, 1999, с. 440]; «В двух шагах, в галерее Уффици сияет вечным светом другой флорентиец, друг, вернее, враг Савонароллы, Сандро Бо-тичелли. Был он по действиям друг, а по природе недруг; ибо был великий и стихийно светлый художник, творил прозрачные тела, нетленную золотую Венеру в раковине создал» [Зайцев, 1993, с. 443].
Как в начале очерка, так и в его конце о Венере Боттичелли свидетельствует сравнение Флоренции с раковиной, с жемчужиной, находящейся в этой раковине, а также ее девственность, юность, стройность и традиционная цветовая характеристика: «Как светлая раковина, прорезанная изгибом Арно, лежит Флоренция в долине, окаймленной мягкими горами. Что-то жемчужное есть в вечернем солнце, теплеющем ее отлив, в нежной пестроте, взятой в смягченном, дымно-золотистом тумане. Нечто девичье - в легкой стройности кампанилл, что-то живое, юное, вечно-меняющееся и вечно-нестареющее, то, что называем мы нетленным» [Зайцев, 1993, с. 458].
На наш взгляд, Венеру Боттичелли можно считать также живописным двойником Венеры Медицейской, других каменных изваяний этой богини. Двойником живописного изображения в данном случае является скульптурное изображение. Целесообразно предположить их типологическое сходство. Это предположение очень органично связано с представлениями о Флоренции-саде (заметим также, что Венера первоначально - это богиня садов), Флоренции-музее. Боттичелли удалось передать идею вечной жизни во Флоренции. Его творение можно сравнить в этом смысле не только с творением одного из подражателей Праксителя, но и с каменными изваяниями Микеланджело, которые поражают своей жизненностью, в которых им оставлялся необработанный камень. На картине Венера предстает, выходящей из воды, но неразрывно связанной с камнеобразной раковиной. Как следствие ее уподобляют жемчужине-камню, спрятанному в раковине. И раковина, и жемчуг порождены водной стихией, как и сама богиня. К ключевым словам, определяющим персональный миф Боттичелли, на наш взгляд, относятся: камень, жемчуг, раковина, цвет и вода. Причем, три слова из пяти свидетельствуют о камне, о камнеобразности, что позволяет заметить тесную связь персонального мифа с универсальным мифом о Флоренции, в котором мотив камня, как и мотив цвета, является одним из главных.
Выходящим из вод морских, как и Венера, запечатлен ее сын в стихотворении Вяч. Иванова «Во сне предстал мне наг и смугл Эрот» из цикла сонетов «Золотые завесы». Ему, как и его матери, сопутствуют мотивы воды и морской пены:
Во сне предстал мне наг и смугл Эрот, Как знойного пловец Архипелага. С ночных кудрей текла на плечи влага; Вздымались перси; в пене бледный рот... [Сонет серебряного века, 1990, с. 126].
Кроме того, в произведении присутствует упоминание о жемчуге как символе любви, как атрибуте Венеры и Эрота. Сын богини любви добывает для лирического героя жемчужину. Камень - это то, с помощью чего уловляется герой, попадает в сети Эрота, в любовные сети:
И, сеткой препоясан, вынул он Жемчужину таинственного блеска, И в руку мне она скатилась веско... [Сонет серебряного века, 1990, с. 126].
Удивительным образом соотносится с представлениями о Флоренции-Венере, живописной (водной и каменной) и скульптурной (каменной) Марина Цветаева. Имя ее в переводе с итальянского языка означает «картина, изображающая морской вид» [Словарь иностранных слов и выражений, 1997, с. 314]. Фамилия ее, заметим, неразрывно связана с семой цветка, которая так же, как и семы цвета и камня, является важнейшей составляющей флорентийского универсального мифа. В стихотворениях Цветаевой живописная интерпретация мифа о Венере соседствует со скульптурной интерпретацией. Как следствие, вода и камень отчетливо сопоставляются и противопоставляются друг другу. К примеру, в известнейшем стихотворении «Кто создан из камня, кто создан из глины.» (1920) можно обратить внимание на целый ряд ключевых слов, подтверждающих высказанное предположение. В первом четверостишии изваяния из камня и глины противопоставляются поэтессе, творению «водному»:
Кто создан из камня, кто создан из глины, -
А я серебрюсь и сверкаю!
Мне дело - измена, мне имя - Марина,
Я - бренная пена морская
[Цветаева, 1980, с. 141].
Неуловимость, неподвластность времени «водной» Цветаевой противопоставляется бренности всего земного, о чем свидетельствуют памятники из камня во втором четверостишии:
Кто создан из глины, кто создан из плоти -Тем гроб и надгробные плиты. - В купели морской крещена - и в полете Своем - непрестанно разбита! [Там же, с. 141].
О каменной семантике третьего четверостишия свидетельствует слово соль, каменная соль, которая в этом стихотворении оказывается антимотивом героини:
Сквозь каждое сердце, сквозь каждые сети
Пробьется мое своеволье.
Меня - видишь кудри беспутные эти? -
Земною не сделаешь солью
[Там же, с. 141].
Каменные люди в четвертом четверостишии противопоставляются неуловимой и бессмертной «водной» Марине-Венере. Героиня в этом произведении неразрывно связана с морской стихией, она является порождением этой стихии, как и Венера Боттичелли. О взаимопроникновении литературы и живописи свидетельствует слово «воскресаю», которое соотносится со словом «рождение» в названии картины:
Дробясь о гранитные ваши колена, Я с каждой волной - воскресаю! Да здравствует пена - веселая пена -Высокая пена морская! [Там же, с. 141].
Образом Венеры Боттичелли, как отмечает Н.П. Комолова [Комолова, 2005, с. 231], навеяно и стихотворение «Другие - с очами и с личиком светлым...» (1920). Но и в нем, как нам представляется, «водная» Венера соседствует с «каменной» не по материалу, а по сути, по силе воли, по потенциальным возможностям. В самом названии стихотворения заложен контраст: не очи, а глаза, не личико, а лицо, не зефир, а сквозняк имеет в виду Цветаева:
Другие с очами и с личиком светлым, А я - то ночами беседую с ветром. Не с тем - италийским Зефиром младым,-С хорошим, с широким, Российским, сквозным! [Там же, с. 146].
Широтой отличается не только российский ветер, но и душа Марины-Венеры. Образ героини в этой части стихотворения окаменевает:
Другие всей плотью по плоти плутают, Из уст пересохших - дыханье глотают... А я - руки настежь! - застыла - столбняк! Чтоб выдул мне душу - российский сквозняк! [Там же, с. 146].
Русская Венера оказывается суровой, каменной и женственной, водной одновременно:
Другие - о, нежные, цепкие путы! Нет, с нами Эол обращается круто. - Небось; не растаешь! Одна - мол - семья! -Как будто и вправду - не женщина я! [Там же, с. 147].
Воспевание богини любви превращается в антихвалу богини и в хвалу самой себе, своевольной, не желающей уподобляться небожителям в первом стихотворении «Блаженны дочерей твоих, Земля.» из цикла «Хвала Афродите» (1921). От полного отождествления себе с «водной» Венерой в стихотворении «Кто создан из камня, кто создан из глины.» поэтесса переходит к не менее полному расподоблению с ней, но уже «каменной» в названном стихотворении и во всем цикле. Приметой рая и Флоренции в этом и не только в этом стихотворении можно считать вечнозеленое дерево. Предпочтения поэтессы связаны не с небесным миром, в том числе отразившимся в воде, вылившимся в эту воду, а с землей:
Там лавр растет, жестоколист и трезв, -Лавр - летописец, горячитель боя.
- Содружества заоблачный отвес Не променяю на юдоль любови [Там же, с. 177].
Во втором стихотворении цикла «Уже богов - не те уже щедроты.» молодость богов и богинь противопоставляется опытности, условно говоря, старости героини, которая умирает, окаменевает, представляет нераздельное целое с землей, уже выйдя из воды:
Я ж, на песках похолодевших лежа, В день отойду, в котором нет числа. Как змей на старую взирает кожу -Я молодость свою переросла [Там же, с. 177].
В третьем стихотворении цикла «Тщетно, в ветвях заповедных кроясь.» Цветаева отказывается от богини любви, отвергает как ее атрибуты (пояс, мирт), так и ее саму. О дистанцированности образа героини свидетельствует мотив ее успокоения, окаменения. Пена Венеры разбивается об, осторожно предположим, каменный престол. Цветаева заменяет богиню собой, она - царица, у нее - трон:
Тяжко разящей стрелой тугою Освободил меня твой же сын.
- Так, о престол моего покоя, Пеннорожденная, пеной сгинь! [Там же, с. 178].
В четвертом стихотворении «Сколько их, сколько их ест из рук» автор уподобляет Афродиту дьяволице, безрукому безжизненному камню, явно намекая на скульптурные изображения Венеры:
Бренная пена, морская соль... В пене и в муке, -Повиноваться тебе - доколь, Камень безрукий? [Там же, с. 178].
Персональный миф о С. Боттичелли в русской литературе неразрывно связан с одной из совершеннейших его картин - «Рождением Венеры». Богиня любви как нельзя лучше воплотила представления о вечно молодом, вечно прекрасном, вечно живом городе Флоренции, городе-камне, городе саде, городе цветке. Ее можно отождествить с самим городом-камнем, городом-садом, городом-цветком.
Она порождает целую систему художественных двойников (живописных, скульптурных) и живых двойников, существующих в реальной действительности. Русской каменной и водной Венерой можно по праву считать Марину Цветаеву и героинь ее стихотворений.
Литература
Бенуа А. Мои воспоминания: В 5 кн. М., 1990. Кн. 4. Гиппиус З.Н. Сочинения. Л., 1991.
Дмитриева Н.А. Краткая история искусств. От древнейших времен по XVI век. М., 1986. Вып. 1.
Зайцев Б.К. Собрание сочинений: В 5 т. М., 1999. Т. 3.
Комолова Н.П. Италия в русской культуре Серебряного века. М., 2005.
Кузмин М.А. Дневник 1934 года. СПб., 1998.
Осоргин М. Мемуарная проза. Пермь, 1992.
Ростопчина Е.П. Счастливая женщина. М., 1991.
Словарь иностранных слов и выражений. Минск, 1997.
Сонет серебряного века: Русский сонет конца XIX - начала XX века. М.,
1990.
Цветаева М.И. Сочинения: В 2 т. М., 1980. Т. 1.
