CC BY
54
неизвестно какие духи на Рождество!» Автор старается убедить читателей быть внимательнее при выборе подарка близким.
Для заголовков прессы во французском языке характерно употребление особого порядка слов, что позволяет поставить на первое место в предложении тему сообщения. «Trop cher, le modèle allemand!» [10]. Автор сначала выделяет более важную часть сообщения: неприемлемую для покупателей цену, а затем вводит рему «20% des étudiants européens devront passer une période а l'étranger d'ici а 2020» [5]. - «20% европейских студентов должны провести определенный период за границей к 2020». Автор подчеркивает цифровые данные, привлекая к ним внимание читателей.
Другой популярный синтаксический приём - параллелизм (параллельная конструкция) означает использование одного и того же набора слов, чтобы показать, что два слова (или более) или идеи имеют одинаковую важность: «La légitime» et «l'ambitieuse» [6], «De plume et de plomb» [13], «Les arts plastiquent, les tabous explosent» [13]. Часто второй элемент является предикатом первого:
Библиографический список
«La révolution russe, une histoire française» [8]. - «Русская революция - это французская история». Параллелизм сочетается с антитезой - противопоставлением синтаксических единиц, отражающим контрастное соотношение явлений.
Итак, воздействие на адресата в заголовках прессы определяется не только и не столько содержанием информации, сколько её внешней формой, то есть отобранными языковыми средствами, подчеркивающими смысловую значимость и эмоциональную окраску сообщений. Потенциальной воздействующей силой обладают все стилистические фигуры, тропы, средства образности, различные средства интимизации изложения, способствующие установлению контакта с адресатом. Воздействующая функция заголовка осуществляется также с помощью синтаксических средств, целью которых является обеспечить эффективность процесса привлечения читателя к заголовку, понимания и усвоения информации, содержащейся в нем, а также принятия точки зрения, позиции и оценки автора и, следовательно, побуждения реципиента к каким-либо действиям, выполнению либо невыполнению какого-то действия.
1. Лазарева Э.А. Заголовок в газете. Свердловск: Издательство Уральского университета, 1989.
2. Белова Ю.А. Стратегии интерпретации смысла газетных заголовков британских медиатекстов. Available at: http://cheloveknauka.com/strategii-interpretatsii-smysla-gazetnyh zagolovkov-britanskih-media-tekstov
3. Charaudeau Patrick. Langage et discours. Éléments de sémiolinguistique (Théorie et pratique). Paris: Hachette, 1983.
4. L art du titre de presse. Available at: https://laplumedaliocha.wordpress.com/
5. Le Monde. Available at: https://www.lemonde.fr/
6. Le Figaro. Available at: https://www.lefigaro.fr/
7. L'Express. Available at: https://www.lexpress.fr/
8. Le Nouvel Observateur. Available at: https://www.nouvelobs.com/
9. Le Point. Available at: https:// www.lepoint.fr
10. Var-Matin. Available at: https://www.varmatin.com/
11. Notre Temps. Available at: https://www.notretemps.com/
12. Долинин К.А. Стилистика французского языка. Москва: «Просвещение», 1987.
13. Libération. Available at: https://www.liberation.fr/
References
1. Lazareva 'E.A. Zagolovok v gazete. Sverdlovsk: Izdatel'stvo Ural'skogo universiteta, 1989.
2. Belova Yu.A. Strategii interpretacii smysla gazetnyh zagolovkov britanskih mediatekstov. Available at: http://cheloveknauka.com/strategii-interpretatsii-smysla-gazetnyh zagolovkov-britanskih-media-tekstov
3. Charaudeau Patrick. Langage et discours. Éléments de sémiolinguistique (Théorie et pratique). Paris: Hachette, 1983.
4. L'art du titre de presse. Available at: https://laplumedaliocha.wordpress.com/
5. Le Monde. Available at: https://www.lemonde.fr/
6. Le Figaro. Available at: https://www.lefigaro.fr/
7. L'Express. Available at: https://www.lexpress.fr/
8. Le Nouvel Observateur. Available at: https://www.nouvelobs.com/
9. Le Point. Available at: https:// www.lepoint.fr
10. Var-Matin. Available at: https://www.varmatin.com/
11. Notre Temps. Available at: https://www.notretemps.com/
12. Dolinin K.A. Stilistika francuzskogo yazyka. Moskva: «Prosveschenie», 1987.
13. Libération. Available at: https://www.liberation.fr/
Статья поступила в редакцию 02.09.20
УДК 8 (471. 67)
Kurbanov M.M., Doctor of Sciences (Philology), Professor, Taho-Godi Dagestan Scientific and Research Institute of Pedagogics (Makhachkala, Russia),
E-mail: [email protected]
PERSIAN CULTURE OF THE MIDDLE AGES AND FOLKLORE OF THE PEOPLES OF SOUTH DAGESTAN. The article highlights the problems related to how ancient Persian culture in the Middle Ages had a powerful influence on the formation and development of folklore of the peoples of South Dagestan. Regional, ethnic, linguistic and cultural symbiosis formed in Derbent region, Tabasaran and Lezgistan in the V-XVIII centuries, which led the folklore of the Tabasarans, Lezgins, Azerbaijanis, resettled here Iranian-speaking Tats, Persians and Arabs to mutual enrichment and intensive development. Domestic, cultural and commercial relations led to the fact that most residents began to freely speak the "old Turkic", Persian, Lezgin and Tabasaran languages, which ethnic groups used in communication, trade and in everyday life. The result of the influence of Persian folk and Ashug poetry on the development of the creativity of the peoples of the region can be considered as formation of a single form of genre varieties of extra-ritual lyrics and wedding poetry in the folklore of Tabasarans, Lezghins, Agulians in the form of band-quatrains. Fairy tales of the peoples of the region were also positively influenced, they were enriched by Eastern plots, themes, ideas, colorful images, Persian toponymy and vibrant poetry of genres.
Key words: Middle Ages, influence, contacts, assimilation, bend-quatrain, borrowing, ethnic groups, genres.
М.М. Курбанов, д-р филол. наук, проф., вед. науч. сотр., Дагестанский научно-исследовательский институт педагогики имени А.А. Тахо-Годи
Министерства образования и науки РД, г. Махачкала, E-mail: [email protected]
ПЕРСИДСКАЯ КУЛЬТУРА СРЕДНЕВЕКОВЬЯ И ФОЛЬКЛОР НАРОДОВ ЮЖНОГО ДАГЕСТАНА
В статье освещаются проблемы, связанные с тем, как в Средневековье древняя персидская культура оказала мощное влияние на формирование и развитие фольклоров народов Южного Дагестана. В Дербентском регионе, Табасаране и Лезгистане, в V - XVIII вв. создался региональный этнический, языковой и культурный симбиоз, который привел фольклор табасаранов, лезгин, азербайджанцев, персов и переселенных туда ираноязычных татов к взаимообогащению и интенсивному развитию. Бытовые, культурные и торговые связи способствовали тому что большинство жителей свободно начали владеть «старым тюркским», персидским, лезгинским и табасаранским языками, которые использовали этносы в торговле и быту. Результатом влияния персидской народной и ашугской поэзии на развитие творчества народов региона можно считать формирование единой формы
жанровых разновидностей внеобрядовой лирики и свадебной поэзии в фольклорах упомянутых народов в виде бендов-четверостиший. Позитивному влиянию подверглись и сказки этих этносов, они обогатились восточными сюжетами, темами, идеями, колоритными образами, персидской топонимикой и яркой поэтикой жанра.
Ключевые слова: cредневековье, влияние, контакты, ассимиляция, бенд-четверостишие, заимствование, этносы, жанры.
В последние годы в российской фольклористике внимание исследователей привлекают исторические процессы взаимовлияния культур и традиций, которые рассматриваются как естественные явления в результате торговых, культурных, военных и бытовых контактов народов мира. Однако в изысканиях недостаточно пишут об одностороннем влиянии мощных и богатых культур на развитие фоль-клоров малых народов и этнических групп. Поэтому мы попытаемся показать, как средневековые эпические и лирические традиции древних персидских племен в силу их многовековых и развитых поэтических взглядов сыграли существенную роль в обогащении народного творчества племен и этносов Южного Дагестана, оказавшихся исторически в зоне их влияния. В фольклорной традиции и истории примеров достаточно много, когда богатейшие культуры под своим мощным влиянием исторически трансформировали некоторые стороны духовной жизни соседствующих этносов, обогащали устное творчество того или иного народа, даже изменяли формы некоторых этнических фольклорных жанров.
В истории культурологи и фольклористики известны процессы, вследствие которых благотворно развивались жанры и жанровые разновидности фолькло-ров народов и целых регионов под воздействием шести древних цивилизаций: древнекитайской, древнеиндийской, древнеперсидской, древнеегипетской, античной и древнеримской. Эти явления требуют дополнительного и всестороннего изучения и подтверждения, поскольку в последнее время общеизвестные процессы стали рассматриваться как не совсем достоверные и конъюнктурные. Хотя эти развитые культуры древности оставили заметные следы в жизни соседних народов, интерес к ним заметно ослаблен, и эти процессы привлекают внимание лишь отдельных фольклористов и культурологов. Такое же позитивное многовековое влияние оказала древняя персидская культура на всестороннее обогащение фольклоров народов Южного Дагестана и Закавказья в силу исторических, географических, культурных, торговых, военных и бытовых контактов этих кавказских и персидских народов и этнических групп.
В Средневековье древний Дербент, как военный форпост на границе Хазарского каганата и Сасанидского Ирана, сыграл исключительную роль в жизни народов Южного Дагестана, особенно в период владения династией персидских Сасанидов землями Дербента, Табасарана и Лезгистана в IV - VIII веках. Именно при правлении Персией Квабад-шахом, затем его сыном Хосровом I Ануширва-ном (V - VI вв.) Сасаниды начали укреплять свои северные границы с воинствующими племенами Хазарского каганата, построив за десятки лет Дербентскую цитадель «Нарын-калу» и «Горную стену» («Дагбары»), растянувшуюся по Джал-ганскому хребту вглубь Табасарана на 40 км. Кроме того, для обороны пограничных сооружений и самой стены шах Ануширван поселил по обе стороны «Дагба-ры» десятки тысяч персидских семей из Рушана, Гиляна, Табаристана [1, с. 207] и других мест Северного Ирана и обосновал селения Камах, Гюмейди, Митаги, Зиль, Дарваг Марага, Хилипенджи, Бильгади, Зидьян и др., жители которых сначала говорили на своем родном фарси, а со временем, как и другие народы Дербента и Приморской зоны, - на разговорном диалекте старого тюркского языка.
В эти же средние века с территории проживания местных аборигенов в результате иранских (V - VI вв.), арабских (VIII в.) и тюрко-сельджукских захватнических войн (Х! - ХП в.) были вытеснены местные жители, и плодородные земли стали заселяться переселенными в Дагестан персами, арабами, курдами, турками и ираноязычными татами. Со временем в течение нескольких веков на относительно небольшой территории Южного Дагестана прошла интенсивная ассимиляция народов, этносов и культур, но общим для всех жителей региона языком межнационального общения и торговли в конечном итоге остался диалект древнего тюркского языка. Как отмечает исследовательница фольклора дагестанских азербайджанцев М.Ш. Шихиева, «процессы формирования азербайджанского народа с его этническими группами, особенно в зоне древнего города Чора (Дербента), были весьма сложными и неоднородными. Этот конгломерат племен и народов на относительно небольшой территории создал уникальное устное народное творчество, вобравшее в себя эпические и лирические жанры разных этносов с многообразием тем, сюжетов, идей, образов как самобытных, так и международного плана» [2, с. 4 - 5].
Таким образом, в средневековом Южном Дагестане, в частности в Дербентской зоне и Табасаране, создался региональный этнический, культурный и языковой симбиоз, который привел фольклоры народов Южного Дагестана к взаимообогащению и интенсивному развитию. Бытовые, экономические и торговые связи способствовали тому, что большинство жителей Дербента, прилагающих к нему земель и Табасарана, свободно начало владеть «старым тюркским», персидским, лезгинским и табасаранским языками, которые использовали этносы в общении, торговле и быту. Эти вековые торговые, экономические, культурные, военные и бытовые взаимосвязи народов Южного Дагестана не могли не влиять на благоприятное развитие народного творчества всего региона. В этом аспекте ведущую роль в обогащении культур горцев сыграла древняя персидская цивилизация и фольклор с богатыми традициями эпического и лирического творчества.
Другой особенностью фольклора горцев Южного Дагестана следует считать то обстоятельство, что народное творчество в Средневековье развивалось
и обогащалось на просторах и городах Великого шелкового пути (со II в. до н.э. до XVI в. н.э.), проходившего из Персии через Дербент - крупный торговый и культурный центр Кавказа, куда со своими товарами приезжали купцы со всего Закавказья и жители Страны гор. Эти и другие естественные причины взаимосвязей способствовали взаимообогащению и эволюционному развитию народного творчества этносов Юждага в течение многих столетий нелегкой и тревожной истории.
Влияние персидских эпических и лирических традиций на народное творчество этносов Южного Дагестана в Средневековье прослеживается, прежде всего, на примере песенного жанра. Результатом интенсивного влияния персидской народной и ашугской поэзии на развитие поэзии народов региона можно считать формирование единой формы жанровых разновидностей внеобрядовой лирики и свадебной поэзии в фольклорах табасаранов, лезгин, агульцев в виде бендов-четверостиший. «Бенд» - четверостишие персидского происхождения, состоящее из двух бейтов (двустиший в поэзии народов Востока, которые веками создавали рубаи, газели, касыды и другие жанры восточной лирики) и имеющее 7, 8, 10, 11, 14 слогов с рифмами «аааб», «абаб», «абба», «аабб», «абсб». Слово «бенд», кроме того, в семантическом смысле означает «влюбленный», а также «строфа», «куплет» [3, с. 90].
Если лирические и свадебные песни народов Центрального Дагестана (аварцев, даргинцев, лакцев, кумыков и др.) возможны в различных строфических формах и объемах (2 - 3 - 4 - 5 - 6 - 10 и более строках), то упомянутые жанры и их разновидности (песни о любви, песни-проклятия, семейно-бытовые, об отходниках, социальные, гражданские, свадебные и др.) табасаранов, лезгин, агульцев и других за редким исключением бытуют в форме бенда. Для иллюстрации необходимо привести примеры из свадебной и любовной лирики народов Южного Дагестана.
1. Табасаранский свадебный бенд:
Ярхла рякъди дуфнача, (7) Пришли длинной дорогой мы,
Гьюрмат ап1ан, я къавум. (7) Почитай нас, дорогой сват.
Айвандикк дийигънача, (7) Стоим под балконом мы,
Хулаз гъач йип, жан къавум. (7) Приглашай домой, жан сват.
2. Агульский свадебный бенд:
Арсуран сиви велди (7) От звона твоего серебра (подвесок)
Сувар рахай гъузуна. (7) Даже горы эхом отдают.
Чи сусан бит1ар велди (7) От красоты нашей невесты
Дюнья ирчай гъузуна. (7) Даже мир красивей стал.
3. Лезгинский свадебный бенд:
Каманавай лацы манат (8) Пуговицы из серебряной монеты -
Жи ц1ийи свас чвез аманат.(8) Наша невеста вам на хранение. Алык1на вач харай либас (8) Надевай красивые наряды -
Ваз угъур хьуй, чан ц1ийи свас.(8) Счастливого пути тебе, невеста.
Аналогичная картина сложилась и в большинстве внеобрядовых песен упомянутых народов Южного Дагестана, в частности в любовной лирике. В них навсегда закрепилась форма бенда с соответствующими рифмами, цезурами и размерами стихосложения.
1.Табасаранская песня о любви:
Т1убахъ хъайи арсран т1ублан (8) Кольцо, что на пальце, Я бай, уву тувуб дариз. (8) Эй, юноша, не ты мне дарил.
Ккунду дупну, дидкан гьап1за,(8) Тебя люблю, а что мне делать, Я бай, уву рякъюрдариз? (8) [4, с. 33] Если я не встречаю тебя?
2. Лезгинская песня-страдание:
Гьуьлерилай аних галай, (8) За морями мой любимый,
Ярдин дидар акваз к1ан я.(8) Очень хочу увидеть его.
Чандилайни к1ан хьайи яр, (8) Полюбила больше жизни -
Ахварай къван акваз к1ан я. (8) [5, с. 73] Хоть бы увидеть его во сне.
3. Агульская песня о «горящем сердце»:
Агь фацу, фацу фикир,(7) Горе мое, горе развеять
Фатада сувар кканде.(7) Высокие горы нужны.
Ц1аяр керхьу угу юрк1, (7) Горящее сердце чтобы
Кедатас гьюлар кканде! (7) [6, с. 18] Потушить, моря нужны! В популяризации международных эпических сюжетов, сохранившихся до сих пор у народов Кавказа и Востока, особую роль в старину играли любители народных сокровищ, купцы, ашуги, странствующие богомольцы (дервиши), на-гъылчылар, кисаханы. Последние, имея необычную память и храня в ней сюжеты и мотивы, собирали вокруг себя на базарах, в караван-сараях, чайханах соответствующую публику, тем самым распространяя как произведения родного фольклора, так и иноязычные тексты. Талантливые сказители и ашуги умели приспосабливаться к вкусам, настроениям и запросам любой публики. Кроме того, сказочники и кисаханы становились соавторами текстов, поскольку при забывании деталей текстов мастерски могли использовать хранящиеся в их уникальной памяти «общие места», вводные эпизоды, нравоучительные притчи, пословицы и
поговорки. Поэтому любое произведение у талантливого ашуга или кисахана при повторном исполнении могло звучать по-новому
Кроме этого, в последние века в Дербенте сложилась традиция проведения приуроченных к традиционным праздникам ежегодных и ежеквартальных состязаний маститых ашугов и молодых певцов, где участвовали иранские, азербайджанские, лезгинские, табасаранские и татские мастера и новички, исполняя свои поэтические импровизации, популярные восточные дастаны, предания, притчи и легенды. Эти международные праздники фольклора собирали широкую публику Гости приезжали заранее, об этих и прошлых состязаниях маститые любители восточной поэзии говорили и спорили в чайханах, караван-сараях, на базарах и улицах. Особенно много зрителей собиралось в крепости «Нарын-кала». Согласно устоявшейся традиции, проигравшие в состязаниях ашуги под овации зрителей дарили свои четырехструнные чунгуры победителям. А имена победителей и понравившиеся зрителям их импровизации быстро распространялись по всему Дагестану Азербайджану и Северному Ирану
В деле распространения и популяризации эпических сюжетов персидских, а в последующем и азербайджанского народов, в XVIII - XX вв. среди этносов Южного Дагестана немалую роль сыграли горцы-отходники - безземельные и малоземельные крестьяне-уздени, ежегодно выезжавшие в города Дагестана, Азербайджана и приморские села на сезонные сельскохозяйственные и промысловые работы, откуда они «привозили в памяти» услышанные в «чужих краях» занимательные сказки, притчи, новеллистические и приключенческие творения сказителей персидских и иных народов Ближнего Востока. По возвращении в горы отходников горцы по вечерам, согласно традиции, посещали их в надежде услышать «заморские вести» или новые занимательные предания и легенды.
В бытовании иноязычных поэтических и прозаических творений в фольклоре народов Южного Дагестана доминировали произведения и традиции иранских народов. Их воспринимали с большой любовью и интересом, они становились своего рода образцами для творческого подражания. Со временем иноязычные тексты, претерпев незначительные колоритные изменения в структуре и поэтике, становились полноценными произведениями горских фольклоров. Притом если иноязычные произведения (к примеру персидские или азербайджанские даста-ны) состояли из повествовательных и поэтических частей, то они пересказывались на местных языках, а поэтические строки исполнялись на языке оригинала. Такое необычное бытование иноязычных текстов придавало исполнению оригинальность и было широко популярно в фольклорах Южного Дагестана. Двуязычное и трехъязычное бытование фольклоров некоторых народов региона - явление, не уникальное в Дагестане.
Бытовые и трудовые контакты представителей разных этносов между собой на Кавказе породили такое явление, как куначество. Оно играло важную роль в общении людей разных этносов, вследствие чего обогащались культуры этих народов. Горцы Дагестана имели своих кунаков в приморских городах и селах, где они останавливались на ночлег в период отходничества. Кунаки помогали друг другу в поисках сезонных работ, в решении жизненных проблем. Такие контакты, естественно, способствовали знакомству с иноязычными произведениями и их распространению в разноязычных фольклорах.
Среди эпических жанров народов Южного Дагестана, подвергшихся большему влиянию богатейшего фольклора иранских народов, необходимо считать волшебно-фантастические сказки. Интенсивные межплеменные торговые и бытовые контакты народов Дербентской зоны, начиная с V века, ассимиляционные процессы в регионе, где господствовали персы до прихода арабов и исламизации этносов, привело к тому что более 20% лексики языков народов Южного Дагестана представляют фарсизмы (персизмы) и арабизмы. Персы и арабы, контактируя с местным населением, естественно, знакомили их с произведениями своих фольклоров. И это благоприятно сказалось за много веков на обогащении местной культуры лирическими традициями и эпическими сюжетами этносов Ирана.
Находясь на артерии Великого шелкового пути, вблизи крупнейшего торгового и культурного центра Восточной части Кавказа Дербента, с помощью местных ашугов или любителей народной поэтической словесности в эпические жанры народов Юждага проникли популярные мотивы и целые сюжеты о персонажах персидско-таджикского эпоса «Шах-наме» (Рустам Зал, Сохраб и др.), азербайджанских эпосов «Сказание о Деде Коркуте», «Кер-оглы», любовно-романтических дастанов народов Востока («Лейли и Меджнун», «Хосров и Ширин», «Ашыг Гариб», «Шах Исмаил», «Тахир и Зухра» и др.), циклы целостных сюжетов сказок или их варианты о богатырях («пяхливанах») и т.д.
Таким же образом многие эпические сюжеты в течение Средневековья оказались в арсенале табасаранских сказочников, обогатив этнический фольклор древними персидскими, арабскими и азербайджанскими текстами и традициями поэтики этих жанров.
Из пехлевийской (центрально-персидской или «фарсидской») сказочной традиции, что сч итается дом инирующей в персидской культуре, табасаранские, агульские, лезгинские эпические традиции заимствовали сюжеты из серии
Библиографический список
«Хазер офсане» («Тысяча сказок», «Тысяча и одна ночь», «Сказки Шахе-резады»), сказки о шахах, падишахах, циклы богатырских сюжетов о Рустаме Зале и его сыне Сухрабе - эпических персонажах персидского-таджикского эпоса «Шах-наме», популярных на всем Ближнем и Среднем Востоке и др. Но в табасаранском фольклоре эти сюжеты трансформировались, насыщаясь деталями горского колорита. Это сказки «Рустам Зална шах» («Рустам Зал и шах»), «Рустам Зал ва Сухраб» («Рустам Зал и Сухраб») и другие. В последней использован «бродячий сюжет» о «поединке отца с сыном», популярный в сказках и эпосах многих народов мира.
Как говорится в персидском варианте «бродячего сюжета», эпический герой Рустам, отправляясь в поход на долгое время против местных и иноземных врагов Персии, предупредил жену, что при рождении сына следует надеть на его ручку специальный браслет с красивым камнем. Через двадцать лет во время единоборства с молодым противником отец убивает Сухраба, и тогда по браслету богатырь узнает родного сына. Сюжеты о «непобедимом» Рустаме Зале как о драконоборце и защитнике персидских народов от произвола захватчиков и жестоких правителей известны и в татских волшебных сказках под названиями «Рустам Зал» и «Бижон и Менежон», азербайджанских, табасаранских и лезгинских волшебно-фантастических сюжетах.
Плодотворные контакты народов, вследствие чего фольклоры этносов Южного Дагестана обогатились целыми циклами богатырских сюжетов, необходимо рассматривать как естественные результаты творческих взаимосвязей. Поэтому богатыри, похожие друг на друга, в культурах народов Ближнего Востока, Кавказа и Средней Азии - это традиционные персонажи волшебно-фантастических сказок, которые обладают общими признаками, отвечающими запросам и мечтам народов. Они защищают бедных и обездоленных, освобождают из плена мифологических чудовищ красавиц и несчастных, обладают фантастической силой, одерживают победу над многоголовыми аждахами и дэвами в честных поединках.
Мотивы заимствованных (или же возникших по типологическим законам самозарождения) сюжетов волшебных сказок народов Южного Дагестана схожи между собой: это приключения сына бедняка или сына шаха («шах-заде»), связанные с поисками сказочной красавицы или выполнением поручения отца или матери. Завязками аналогичных сюжетов служат, как правило, сон одного из родителей, завещание отца, неизлечимая болезнь отца или матери, рассказы кисаханов и дервишей о сказочной красоте дочери персидского шаха, о выпитом бедняком заморском волшебном шарабе, вследствие чего юноша влюбился в «воображаемую красавицу», «портрет красавицы, нарисованный неизвестным художником», весть о «луноподобной» дочери иранского шахиншаха, которую хотят выдать замуж за «достойного храбреца» и т.д.
В подобных волшебно-фантастических сказках необычные события могут переплетаться с реальными шумными базарами с глашатаями, узкими улицами городов, продавцами воды, кочевыми аборигенами пустынь, бродячими богомольцами, гадалками, нищими и богатыми торговцами. Как правило, действия проходят как в безводных пустынях, так и в известных восточных городах: Тегеране, Ширване, Хачмасе, Шемахи, Тебризе, Багдаде, Дамаске и других. Аналогичные волшебные сказки весьма популярны в народном творчестве горцев: «Илясна гъизил балугъ» («Ильяс и золотая рыбка» -табас. яз.) [7, с. 260 - 268], «Гьуьлуьн руш» («Морская девушка» - лезг. яз.) [7, с. 208 - 218], «Пачагъад духарыклады махв» («Сказка о сыне падишаха» -рутул. яз.) [7, с. 291 - 298], «Рустам Зал» («Рустам Зал» - агул. яз.) [7, с. 76 - 86], «Бахтнан гъуш» («Птица счастья» - табас. яз.) [7, с. 355 - 366], «Паччагьдин аькюллу хва» («Умный сын падишаха» - лезг яз.) [7, с. 534 - 545] и другие.
Таким образом, вековые торговые, культурные, военные и бытовые контакты народов Южного Дагестана с народами Персии с V по XVIII века способствовали интенсивному влиянию богатой и древней персидской культуры на развитие устного народного творчества табасаранов, лезгин, агулов, рутулов, насыщая фольклоры этих народов новыми эпическими сюжетами сказок (о животных, волшебных, авантюрных и бытовых), восточными темами, яркими и нравственными идеями и образами персонажей. А поэтическое творчество народов упомянутого региона (внеобрядовая лирика и свадебные песни) за редким исключением навсегда обрело под влиянием персидской народной и ашугской поэзии канон ическую форму «бенда» и разл ичные формы и традиции поэтики народной лирической песни.
Значения некоторых слов и выражений
Нагъылчылар (азерб. яз.) - сказитель, сказочник, рассказчик.
Кисахан (табас. яз.) - (досл. «хан рассказа») - профессиональный сказитель, хранящий в памяти большой арсенал фольклорных эпических сюжетов.
Шараб (перс. яз.) - напиток, якобы обладающий волшебными свойствами любви.
1. Ханмагомедов С.О. Дербент. Горная стена. Аулы Табасарана. Москва: Искусство, 1979.
2. Шихиева М.Ш. Сказочный эпос дагестанских азербайджанцев: специфика, типология, поэтика. Диссертация ... кандидата филологических наук. Махачкала, 2005.
3. Вагабова Ф.И. Формирование лезгинской национальной литературы. Махачкала, 1970.
4. Табасаранхалкьдинмяълийир. Дюзмиш гъап1ур М. Къурбанов. Мягьячгъала, 1990.
5. Ганиева А.М. Очерки устно-поэтического творчества лезгин. Москва: Наука, 2004.
6. Абдуллаева Э.А.Традиционная агульская народная поэзия (специфика, типология, поэтика). Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Махачкала, 2006.
7. Свод памятников фольклора народов Дагестана: в 20 т. Волшебные сказки. Москва: Наука, 2011; Т. 2. References
1. Hanmagomedov S.O. Derbent. Gornaya stena. Auly Tabasarana. Moskva: Iskusstvo, 1979.
2. Shihieva M.Sh. Skazochnyj 'epos dagestanskih azerbajdzhancev: specifika, tipologiya, po'etika. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Mahachkala, 2005.
3. Vagabova F.I. Formirovanielezginskojnacional'nojliteratury. Mahachkala, 1970.
4. Tabasaran halk'din mya'lijir. Dyuzmish g'ap1ur M. K'urbanov. Myag'yachg'ala, 1990.
5. Ganieva A.M. Ocherki ustno-po'eticheskogo tvorchestva lezgin. Moskva: Nauka, 2004.
6. Abdullaeva 'E.ATradicionnaya agul'skaya narodnayapo'eziya (specifika, tipologiya, po'etika). Avtoreferat dissertacii... kandidata filologicheskih nauk. Mahachkala, 2006.
7. Svod pamyatnikov fol'klora narodov Dagestana: v 20 t. Volshebnye skazki. Moskva: Nauka, 2011; T. 2.
Статья поступила в редакцию 07.09.20
УДК 8; 81.25
Li Yimo, postgraduate, MSU-PPI University in Shenzhen (Shenzhen, China); Lomonosov Moscow State University (Moscow, Russia), E-mail: [email protected]
ZOOSEMISMS IN RUSSIAN AND CHINESE LEXICOGRAPHY: KIND AND GENDER. The paper considers features of the grammatical genus and biological sex of Russian zoosemism. In the process of secondary nomination, zoosemisms acquire characteristic values that are not characteristic of the zoononyms that motivate them. Transformations also affect the grammatical properties of zoosemism. On the material of the "Russian Semantic Dictionary", "Dictionary of Offensive Words" by L.V. Dulichenko and the "Great Russian-Chinese Explanatory Dictionary of the New Era", the grammatical genus of zoosemisms and ways of representing the biological sex are described. Attention is focused on the ambiguity of grammatical labels, on the discrepancies between the two Russian dictionaries in their use, on inconsistencies in the methods of transmitting information about the biological field of zoosemisms in Russian dictionaries. Based on the material of the National Corps of the Russian Language, the usual characteristics of zoosemisms of a general kind, their composition and syntactic compatibility are specified; the gender-specific characteristics of individual zoosemisms are established. The study revealed some inaccuracies in the representation of the gender and gender of Russian zoosemisms in a bilingual Russian-Chinese dictionary: the absence of zoosemic meanings; deviations from rhodopean information in Russian-language lexicography. The greatest difficulty for a bilingual dictionary is the interpretation of Russian zoosemisms without regular biological sex markers. The problems associated with the inadequacy for a foreign language user of the information about gender and gender, which is available in Russian dictionaries, with the need for its specification, explication or formalization are identified.
Key words: lexicography, zoosemism, grammatical gender, biological gender, Russian explanatory dictionaries, bilingual Russian-Chinese dictionary.
Ли Имо, аспирант, университет МГУ-ППИ в Шэньчжэне, г. Шэньчжэнь, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова,
г. Москва, E-mail: [email protected]
ЗООСЕМИЗМЫ В РУССКОЙ И КИТАЙСКОЙ ЛЕКСИКОГРАФИИ: РОД И ПОЛ
Исследование выполнено при финансовой поддержке стипендии Правительства Шэньчжэня и Университета МГУ-ППИ в Шэньчжэне.
В работе рассматриваюся особенности грамматического рода и биологического пола русских зоосемизмов. В процессе вторичной номинации зоосемиз-мы приобретают характеризующие значения, не свойственные мотивирующим их зоонимам. Преобразования затрагивают также грамматические свойства зоосемизмов. На материале «Русского семантического словаря», «Словаря обидных слов» Л.В. Дуличенко и «Большого русско-китайского толкового словаря новой эпохи» описаны особенности грамматического рода зоосемизмов и способы представления биологического пола. Акцентируется внимание на неоднозначности грамматических помет, расхождениях между двумя русскими словарями в их употреблении, непоследовательности в способах передачи информации о биологическом поле зоосемизмов в русских словарях. На материале Национального корпуса русского языка уточняются узуальные характеристики зоосемизмов общего рода, их состав и синтаксическая сочетаемость; устанавливаются родополовые характеристики отдельных зоосемизмов. Исследование выявило некоторые неточности в представлении рода и пола русских зоосемизмов в двуязычном русско-китайском словаре: отсутствие зоосемических значений; отступления от родо-половой информации в русскоязычной лексикографии. Наибольшую сложность для двуязычного словаря представляют толкования русских зоосемизмов без регулярных маркеров биологического пола. Выявлены проблемы, связанные с недостаточностью для иноязычного пользователя той информации о роде и поле, которая имеется в русских словарях, с необходимостью ее конкретизации, экспликации или формализации.
Ключевые слова: лексикография, зоосемизмы, грамматический род, биологический пол, русские толковые словари, двуязычный русско-китайский словарь.
Зоосемизмы - это вторичные названия лиц (метафоры), мотивированные названиями животных (зоонимами).
Зоосемизмы представляют собой одну из самых регулярных моделей метафорической номинации [1, с. 24]; [2, с. 43]; [3, с. 313]. Интерпретация термина «зоосемизм» в научной традиции варьируется. В данной работе мы придерживаются терминологии Н.В. Солнцевой, согласно которой зоосемизм - это метафо-ризированный зооним, характеризующий человека [4, с. 12].
Изучение зоосемизмов как особого явления русской метафорической номинации ведёт своё начало от 70-х гг XX в. Эта проблематика нашла отражение в работах М.И. Черемисиной [5], Ф.А. Литвина [6; 7] и О.А Рыжкиной [8; 9]. Впоследствии в ее разработку внесли свой вклад исследователи, работающие с разными европейскими языками: немецким [10], английским [11; 12] и др. В последнее время наблюдается большой интерес к сопоставительному изучению зоосемизмов на материале неродственных языков: русского и казахского [13; 14], алтайского [15; 16], турецкого [17], китайского [18; 19] и др.
В процессе вторичной номинации зоосемизмы приобретают характеризующие значения, не свойственные зоонимам. Преобразования затрагивают также
грамматические свойства зоосемизмов. В настоящей работе мы остановимся на отношениях между грамматическим родом и биологическим полом у зоосемиз-мов на фоне мотивирующих их зоонимов. После описания основных способов представления грамматического рода в русских толковых словарях мы выявляем способы представления биологического пола зоосемизмов; рассматриваем, как особенности русских зоосемизмов по грамматическому роду и биологическому полу отражаются в русско-китайском двуязычном словаре; в заключение формулируем основные итоги.
Хотя и зоонимы, и зоосемизмы по своим грамматическим признакам являются одушевленными существительными, «они относятся к разным лекси-ко-грамматическим классам существительных, противопоставленным по признаку не-лицо - лицо. Неличные существительные и личные существительные по-разному охарактеризованы в отношении грамматического рода и по отношению родовых форм к биологическому полу» [20, с. 84].
М.В. Шульга выявляет двенадцать различий между личными (или лично-мужскими) существительными и зоонимами [21, с. 44]. Она показывает, что в процессе метафоризации у зоосемизмов происходит переосмысление отноше-
