CC BY
43
УДК 82-34(470.53)
Анна Ивановна Зырянова
аспирант кафедры новейшей русской литературы
ФГБОУ ВО «Пермский государственный гуманитарно-педагогический
университет», Пермь, Россия 614990, Пермь, Сибирская, 24, (342) 238-63-44, e-mail: [email protected]
ПЕРМСКАЯ ЛИТЕРАТУРНАЯ СКАЗКА 40-Х ГГ. ХХ В. В ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОМ КОНТЕКСТЕ
Anna I. Zyryanova
Post-graduate student of the Department of general linguistics
Federal State Budget Educational Institution of Higher Education «Perm State Humanitarian Pedagogical University»
24, Sibirskaja, 614990, Perm, Russia, e-mail: [email protected]
PERM LITERARY TAIE OF 40-IES OF XX CENTURY IN HISTORICAL AND CULTURAL
Аннотация: Показана специфика развития жанра литературной сказки 40-х гг. ХХ в. на Урале в контексте развития советской сказки и в дискурсивных взаимодействиях с идеями времени. Вводятся в исследовательский контекст сказки малоизученных авторов (Александра Бычкова и Клавдии Рождественской), тексты которых представляют интерес для исследования особенностей поэтики уральской литературной сказки ХХ в.
Ключевые слова: литературная сказка на Урале, традиция, сказочный сюжет, устойчивые обороты.
Abstract: Show specificity of the development of the genre of the literary fairy tales of the 40-ies of XX century in the Urals in the context of development of Soviet tales and discursive interactions with the ideas of time. Introduced research in the context of a fairy tale of the little-studied authors like Alexander Bychkov and Klavdiya Rojdestvenskaya, the texts of which are of interest for a comprehensive study of the peculiarities of the poetics of the Ural literary tales of the twentieth century; c) to determine the specificity of the Ural tales 40-ies of XX century.
Keywords: literary tale, tradition, fantastic plot, steady pace.
Развитие сказочного жанра не только не закончилось в наши дни, но активно продолжается в российской литературе: «Русские инородные сказки» (2005) Ольги Лукас и Линор Горалик; «Московские сказки» (2005) Александра Кабакова; «Книга принцесс» (2005), «Дикие животные сказки» (2012), «Пограничные сказки про котят» (2008) Людмилы Петрушевской.
© Зырянова А.И., 2017
В пермской литературе авторская сказка имеет свои богатые традиции и развивается по-своему, вбирая в себя особенности региональной культуры, быта, языка.
Пермская литературная сказка начинает свое развитие со сборника Н.П. Вагнера (1829-1907) «Сказки Кота Мурлыки» (1872), в который вошло 25 философских сказок и притч. В 1897 г. выходит сборник литературных сказок Д.Н. Мамина-Сибиряка (1852-1912), названный «Аленушкины сказки» [18, с. 95]. Исследователи творчества писателя П.П. Бажов [3], И.А. Дергачев [9] сравнивали пермского сказочника с Х.-К. Андерсеном за его умение сочетать романтику и реализм, фантазию и юмор, сатирическое начало с иронией.
Осмысление сказочной традиции в уральской литературе советских лет началось в 30-е гг. ХХ в. Редактор уральских альманахов «Уральский современник» и «Прикамье», вокруг которых группировались местные литературные силы, исследователь местной литературы первой половины ХХ в. Клавдия Рождественская в статье «Пять лет детской литературы на Урале» за 1938 год объясняет «пробел» в развитии детской литературы 20-х гг. трудностями времени: «Сначала на Урале, как и по всей стране, шла первая пятилетка. Все было в движении, в головокружении. Для детской литературы еще не была вспахана почва. Не было ни рукописей, ни авторов» [24, с. 231]. С середины 30-х - начала 40-х гг. ситуация стала меняться. В 1933 г. УралОГИЗ1 проводит областное совещание по детской книге. В редакцию Свердовского областного издательства начинают приходить новые авторы. По словам Рождественской, «в этот период получила свое развитие не только детская литература, но и взрослые жанры: роман, повесть» [24, с. 232]. Возвращается в уральскую литературу и жанр сказки. Именно этот период становится предметом внимания в настоящей работе, поскольку он стал временем самоидентификации пермской литературной сказки.
Задача настоящей работы - интерпретация пермских сказок 40-х гг. ХХ в. в контексте сказочной литературной традиции этого времени в советской литературе в целом.
В основе нашего исследовательского подхода лежит дискурсивный анализ. Представляется, что изучение литературной сказки необходимо вести не только через описание наиболее выдающихся мастеров жанра, но внутри литературного и даже общественно-политического дискурса2. Ведь именно литературная сказка, понимаемая нами вслед за М.Н. Липовецким как «жанр, в котором художественные миры формируются в результате взаимодействия волшебно-сказочной жанровой памяти и ассимиляции элементов предшествующей культурной традиции (литературные сказки предшественников и «классиков» жанра - Г.-Х. Андерсена, А.С. Пушкина
1 В апреле 1920 г. в Екатеринбурге было создано Уральское отделение Государственного издательства РСФСР (УралОГИЗ). В 1933 г. УралОГИЗ проводит проводит областное совещание по детской книге, на котором обсуждаются тематика и жанры детской литературы, делается ставка на литературу художественную. // Рождественская К.В. Пять лет детской литературы на Урале // Уральский современник. 1938. № 1. С. 231.
2 Под дискурсом в настоящей работе понимается коммуникативное событие, существенная составляющая социокультурного взаимодействия // Ван Дейк Т. Дискурс и власть: Репрезентация доминирования в языке и коммуникации. М.: Книжный дом «Либроком», 2012. С. 36.
и других авторов)» [17, с. 7], демонстрирует актуальное жизненное содержание в «зазоре» между существующей жанровой традицией и его обновлением в авторском творчестве.
Применяя дискурсивный метод исследования, тексты выбранного периода мы рассматриваем в соотнесении с политическим, социальным, литературным контекстами времени.
Вместе с тем в изучении традиции литературной сказки необходим и структурно-функциональный подход. И.И. Лупанова и другие исследователи не раз обращали внимание на то, что из фольклорных источников литературной сказки главным образом преобладает народная волшебная сказка. Поэтому тексты выбранного периода анализируются нами с точки зрения функционирования в них действующих лиц, которые выделил В. Пропп в «Морфологии волшебной сказки» [22]. Исследователь указывал, что не все функции могут быть реализованы в конкретной сказке, неизменной остается только ее канва, общая модель. Также в литературной сказке последовательность в функциях может нарушаться, что указывает на авторский момент осмысления фольклорного текста.
Основные векторы развития пермской литературной сказки 40-х гг. ХХ в. представлены творчеством двух писателей: Александра Бычкова и Клавдии Рождественской.
Александр Петрович Бычков (1917-1943) родился в Перми. «В 1939 г. окончил литературное отделение Пермского педагогического института. Долгое время работал в газете "Большевистская смена" [26]. Стихотворения Бычкова "Вступление к северной поэме" (1937), "Девушка" (1938), "Нас повстречали" (1940), "Песня народного ополчения" (1941), "Зерно" (1942) не раз были отмечены исследователями как "лучшие стихи для печати" в краевом сборнике стихов ХХ в. "Современная уральская поэзия". А в июне 1943 года его произведения в докладе свердловского профессора Ю.Н. Верховского3 получили высокую оценку наряду со стихами А. Куштума, Б. Михайлова и Е. Трутневой» [28, с. 25]. Нина Теренина4, написавшая по творчеству Бычкова несколько сводных статей в газету «Звезда», отмечала, что творчество Бычкова недостаточно исследовано: «Обидно, что до сих пор о поэте нет ни одной квалифицированной справки в официальных изданиях. Та, которая представлена в "Урале литературном", не пригодится ни в какой краеведческой работе» [28, с. 25]. Действительно, творчество поэта, стихи которого печатались постоянно во всех популярных изданиях Перми 40-х гг. ("Звезда, «Вечерняя Пермь», «Эфир»), не получило внимания критиков.
Особый интерес для нас представляют сказочные тексты Александра Бычкова как материал для исследования жанра литературной сказки в пермской литературе 40-х гг.
3 Юрий Никандрович Верховский - поэт-символист, ученый-литературовед, друг Александра Блока, который в честь него назвал Пермь «Юрятиным городом».
4 Нина Александровна Теренина - журналист, кандидат филологических наук, доцент (1968).
В 1940 г. в альманахе «Прикамье» были напечатаны четыре отдельные сказки Алексея Бычкова, объединенные общим названием «Жили-были сказки (Вместо предисловия)», которое начинается словами «Село наше Дворец...» [6, с. 92].
С первых строк сказки Бычкова напоминают читателю обстановку, в которой живут герои «Уральских сказов» (1930) Павла Бажова: талантливый русский рабочий класс, который, вопреки гнету разного рода захребетников и тунеядцев, создавал горную промышленность, развивал и совершенствовал методы своего труда: «А оба в горе робили, на Гумёшках то есть. Малахит-руду добывали, лазоревку тоже. Ну, когда и королек с витком попадали и там прочтя, что подойдет» [4, с. 92]. Можно предположить, что изданные тысячными тиражами сказы Бажова непосредственно повлияли на Бычкова.
Волшебное, на первый взгляд, начало сказки Бычкова («Село наше Дворец.» [6, с. 92]) дальше переходит в совсем не сказочный рассказ о жизни одного села в эпоху Гражданской войны, которое стоит на самой горе, потому Дворцом и называется: «До революции оно мало чем славилось, да это и понятно. Церковь да кабаки, которые там были, кроме худой славы ничего не принесут. В гражданскую войну семь раз переходило село из рук в руки. То к богатеям перейдет, а то бедняки его возьмут. Только бедность отвоевала себе свой Дворец» [6, с. 92]. В этом селе и живут деревенские рабочие, собирающиеся по вечерам рассказывать друг другу сказки. В этом сюжете можно увидеть основной принцип метода соцреализма, в котором, по словам уже современных исследователей, в частности К. Кларк и Лейдермана (цитирую последнего), «доминирует сказочный архетип, объективная действительность деформируется в угоду нормативной концепции, превращающей незавершенную современность в эпическое предание о «сказочной яви» советской колхозной деревни» [16, с. 26].
В сказке «Как Лутоня вора ловил» (1940) на первый план выходит несправедливость в колхозе по отношению к простым деревенским жителям. В сказке речь идет о воровстве снопов в только что организованном колхозе. Главный герой - Лутонюшка вызывается подкараулить вора и вернуть награбленное. Уснув на карауле, Лутонюшка во сне начинает спорить с самим Богом, который представляется зажиточным барином: «Бородища-то у бога рыжая, как солнце светится, разными духами от нее воняет. Срам этакой! А одет-то бог в трикотажное платье новенькое. Сапоги - чистый хром да со скрипом. На пятерне кольца серебряны, даже проба на них поставлена.» [6, с. 94] Описание Бога доведено до абсурда, когда Лутоня затевает с ним драку и спросонья хватает за бороду вора, подкравшегося в это время к снопу. Им оказывается местный поп.
Автор, как мы можем убедиться, создает свою, идеологически актуальную (в духе антирелигиозной пропаганды) версию традиционной сказки о Жар-птице, потому что функции, говоря терминами В. Проппа, у новых героев сказки - как у традиционных: нарушение запрета (как в фольклорной сказке Жар-птица ворует яблоки, у Бычкова поп - снопы), разоблачение героя-антагониста
(Лутонюшка находит вора в финале сказки). В то же время автор сказки явно следует актуальным установкам времени. Характерен призыв, сформулированный на Х пленуме ЦК ВЛКСМ «Вопросы детской литературы» (1940): «Нужно ли нам сейчас создавать антирелигиозную литературу? Да, нужно. Нельзя думать, что раз мы осуществляем постепенный переход от социализма к коммунизму, то такой пережиток классового общества, как религиозность, суеверия, ликвидирован...» [19, с. 1].
Сказка Бычкова «Русское угощенье» (1940) построена по той же модели: сказочная формульность соседствует с актуальным политическим содержанием: «...Было давно это» [6, с. 99]. Узнаваемы сказочные обороты: «Сколь тут лесов, сколь зверя, злата да серебра сколь - не пересчитаешь, хоть век считай, коли время есть» [Там же, с. 99]. Но далее перед нами реально существующий богатый край Дальнего Востока («.Было давно это. На Дальнем Востоке было. Край богатущий» [6, с. 99]), на который позарился один японский генерал - Кики-Мики. (Внимательный читатель, конечно, обратит внимание на имя вредителя, которое символично выбрано в условиях русско-японского конфликта 1937-1941 гг.). Автор сатирически изображает трудности на пути захватчика русских земель: «Ну, шел, шел генерал да и заплутался. - То ли компас не стал работать, то ли что другое. Туда-сюда метнется - всюду одна тайга. Провианту не стало, а есть беда хочется. Бабушку родную и ту, казалось бы, генерал съел» [6, с. 100]. Спасателем «края родимого от врага иноземного» становится по воле судьбы охотник Угрюм. Хитростью своей он выманивает вражеское войско, отправляется за подмогой и угощает иноземцев «настоящей русской березовой кашей», которую так хотел попробовать Кики-Мики со своим войском: «Взяли мужики колья, батоги да вилы березовы - и на японцев. Японцы туда-сюда запрыгали. Заварилась каша!» [Там же, с. 100].
Сказка «Евстигнейкина мудрость» (1940), кажется, рассчитана на взрослого читателя. Она начинается таким образом: «Жила-была Марфа Семеновна - бабонька хоть куда». Главный герой Евстигнеюшка отлучается из дому после смерти родителей (функция отлучки по «Морфологии волшебной сказки» Проппа, которая создает условия, своеобразную предпосылку для возможности нарушить установленные запреты, а весь последующий сюжет демонстрирует способ исправления и преодоления героем последствий их нарушения): «Евстигнеюшка мамушку схоронил. Стал думу-думать, как хозяйство прибавить. Денно и нощно на печи лежит, а толку почто-то никакого» [6, с. 95]. Особое место в сказке занимают архаизмы, сказочные эпитеты и обороты: «Сели под стог, яства вынули <...> Пошли они думу-думать» [6, с. 97]. Сюжет сказки Бычкова напоминает еще и русскую
бытовую сказку «Набитый дурак» [2, с. 48]. Евстигнейка, как и сын-дурак в русской народной сказке, живет лишь своей глупостью и ленью: «Дело-то оно не то чтобы тово... Я подумаю, а вы покуда с работой повремените» [Там же, с. 48]. Из-за своей же «евстигнейкиной мудрости» главный герой, как традиционный
персонаж народной бытовой сказки про дурака, в финале сказки остается ни с чем. «Подбежали к тому месту, где он упал, и удивилися: ничего не осталось от Евстигнейки-мудреца, одно голое место» [6, с. 98].
В центре сказки «Про чапаевскую шашку» (1940) перед читателем образ популярного исторического героя первой половины ХХ в. Современный исследователь Михаил Одесский в статье «Героический миф о Чапаеве» (2007) выделяет четыре этапа мифологизации образа героя. Первый - эпоха Гражданской войны. Чапаев превращается в идеального героя - выразителя народного сознания. Вторая степень мифологизации осуществляется при участии Д.А. Фурманова - автора романа «Чапаев» (1925), после выхода которого Чапаев становится советским героем. С течением времени Василий Иванович становится сталинским героем - это третья степень мифологизации. Заключительным этапом мифологизации автор называет постсоветскую эпоху, когда «мифограф» В. Пелевин пишет роман «Чапаев и Пустота». В нем начдив стал «героем исторической притчи» [20].
Для нас особенно интересен период, когда написана сказка Бычкова. М.П. Одесский отмечает рост популярности образа Чапаева после выхода одноименного фильма братьев Васильевых в 1934 г., где «Чапаев функционирует как абсолютный герой сталинского мифа - воплощение военного вождя, человека власти, человека судьбы» [20]. После фильма Васильевых А.Т. Кононов, советский писатель, получивший известность детскими рассказами о В.И. Ленине, пишет сборник «Рассказы о Чапаеве» (1938), в который входят приключенческие тексты о военных похождениях Чапаева. Последний рассказ называется «Сказка», в нем автор повествует в сказочной форме о чудесном спасении Чапаева от врагов-казаков. Таким образом, Чапаев становится уже сказочным героем.
В сказке Бычкова Чапаев предстает не только героем Гражданской войны, но и храбрым молодцем, как в фольклорной сказке или былине: «Как вымахнет Чапай из ножен свою шашку, да как размахнется - только ветер засвистел. От этого свиста у беляков лошади плясать стали, испугались шибко. Чапай знай себе обе стороны рубает, только чубы летят. Всех беляков порубал!» [6, с. 98] Помогает ему побороться с вредителями шашка его, как волшебный предмет из фольклорной сказки, которую специально для него ковали: «На огне из целого бруска закалили. Зато шашка самая наилучшая на свете вышла. О гранитный камень ударишь - камень на две половины отколется, а шашка целехонька, хоть бы одна зазубринка! Не шашка - чистый клад! С этой шашкой Чапай непобедим был» [6, с. 98]. Примечательно, что сюжет сказки Бычкова напоминает сказку Кононова, в которой старик-киргиз дарит Чапаеву волшебного коня, серебряную шашку и позолоченное ружье: «Улетай, сокол ясный. Садись на коня и скачи мимо леса вправо. Пять ночей и пять дней будешь ты скакать на коне, и принесет он тебя к высокой горе: будет там твой стан, и никто тебя оттуда не возьмет» [13, с. 26]. Героями-вредителями (так мы их назовем, исходя из их функции по классификации В. Проппа - причинить вред главному герою) в тексте Бычкова предстают белые генералы, которые просят златоустинских мастеров такую же шашку волшебную выковать.
Но шашку Чапаева им все равно не одолеть! Как видим, Бычков в сказке использует вторую (по определению М. Одесского) «степень» мифологизации образа Чапаева, свойственную роману Фурманова Василий Иванович, -советский герой. В романе «Чапаев» герой представлен как демиург: «Перед нами стояла неотвязно. сказочная фигура Чапаева, степного атамана. Это, несомненно, народный герой.» [30, с. 25]. В сказке Бычкова главный герой показан сверхсильным и решительным: «Как рубанет Чапай по одной генеральской шашке - та будто головешка в пепел рассыплется, по другой -то же самое. Чапай разошелся, шашка, словно молния, мечется - так всех генералов и порубал. Вот какой Чапай-то был! Слава о чапаевской шашке на весь мир пошла. Сейчас эта шашка у самого Буденного хранится» [6, с. 99].
В том же 1940 г. в газете «Звезда» выходит еще одна сказка Бычкова, «Как дед Егор в Москву съездил», которая мотивом сказочного путешествия напоминает фольклорную. Главный герой - дед - отправляется на охоту и теряется в лесу, погнавшись за шальной лисой. Традиционные для фольклорной сказки литературные обороты: «жили-были старик со старухой», «долго, коротко ли» [7, с. 2] соседствуют в сказке Бычкова с упоминанием реально существующих мест: Москвы, Красной площади. Главный герой из старой народной сказки чудом (под Новый год) попадает в мир будущего, где теперь живет его сын: «Далеко идти до пирогов-то, тысячи километров. А прибыл ты в самую столицу нашу, в Красную Москву. Придется тебе погостить у меня» [7, с. 2]. Старик удивляется большому городу по-деревенски: «Смотрит старик на дома. А дома высоченные. Не дома - богатыри. Старик кверху голову задрал, а где конец дому - не видно. Руками только разводит» [Там же, с. 2]. Технический прогресс кажется герою странным, но очень нравится, он как будто попадает в сказочное пространство: «Сын в ответ улыбается. - Зайдем, - говорит, - папаша, на станцию Метро. - На Метро? -отвечает старик, - это можно. А чтобы под землю - ни за что!.. Пришли они на станцию. Стены там из чистого мрамора. Свет электрический. В уголке касса стоит. Они к кассе. Старик диву дивится: касса честь по чести, а кассира нет. Кто билеты давать станет? Сын в дырочку деньги опустил, а оттуда два билета выскочило: нате, мол, пожалуйста. Вежливая касса, - думает старик, - да какая работящая. Сколько чудес увидел наш старик в Москве!» [Там же, с. 2]. Своим удивительным путешествием персонаж Бычкова с первых строк напоминает главного героя повести-сказки Л.И. Лагина «Старик Хоттабыч», которая была напечатана в 1938 г. и вызвала восторг у маленьких и взрослых читателей. Автор отправляет героя в сказочную столицу со всеми ее «чудесами» социалистического города. Он катается на метро, любуется Кремлем и хвалит, конечно, «самого лучшего человека - Сталина. Он все эти чудеса и сделал» [Там же, с. 2].
Примечательно, что автор использует в сказочном тексте сюжет, который вполне отвечает, например, таким задачам литературы, формулируемым в официальных документах: «Необходимо создать яркие, художественные книги о вождях народа, о гениях человеческой мысли, титанах марксистско-ленинской науки - Марксе, Энгельсе, Ленине, Сталине» [19, с. 25].
Таким образом, в сказках Александра Бычкова прослеживаются основные черты, особенности сюжета и образов русской фольклорной сказки, а также основные тенденции литературы 30 и 40-х гг.: высмеивание корыстных священников в целях антирелигиозной пропаганды, движение родины к коммунизму и культурно-технический прогресс.
Кроме этого, в текстах Бычкова узнаваемы особенности повествования, характерные для сказов П. Бажова. Это проявляется в мотивах пересказа сказок рабочими друг другу и своего рода проблематизации правдивости сказочных историй. У Бажова: «Только этот разговор в половинку уха слушать надо, а в другую половинку то лови, что наши старики сказывают. Вот тогда и поймешь, как дело было, - кто у кого учился» [4]. У Бычкова: «Только сказки наши по-особенному звучат. Другой раз трудно различить, правда ли это или чудеса придуманы» [6, с. 97]. Характерно также указание на уральскую специфику текстов (географические названия, особенности местного ландшафта). У Бажова это старинные уральские заводы и селения -Полевской, Косой Брод, Зюзелка, Мраморское; у Бычкова «край, сами знаете: тайга, болота, озера да реки. На ту пору на Каме-реке артель плотницкая сорганизовываться стала» [6, с. 98].
Итак, мы видим характерный пример влияний на сказку дискурсивного фона эпохи. Пермский писатель «второго ряда» проявляет их особенно наглядно. Однако «столичные» авторы в 30-40-е годы, как показали исследования М.Н. Липовецкого, Т.А. Екимовой, отходят от ориентации на социально-дидактический заказ, создают собственные «миры», опираются на западную сказочную традицию. Исследователь народной и литературной сказки Т.А. Екимова, автор нескольких статей о детской литературе и народной культуре в целом, свидетельствует в монографии «Фольклоризм детской литературы»: «Многие сказки 30-40-х гг. восходят к фольклорным источникам через литературное посредничество: «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (1936) А. Толстого - «Приключения Пиноккио К. Коллоди, «Волшебник Изумрудного города» (1939) А. Волкова - «Мудрец из Страны Оз» Ф.-Л. Баума, «Голый король» (1934) Е. Шварца - сказки Ш. Перро и Г. Андерсена» [11]. М.Н. Липовецкий, анализируя подробно сказки 30-х гг., отмечает «литературность» сказочных текстов русских писателей, указывает на традиции классического европейского романтизма в русской литературной сказке. Липовецкий подкрепляет свои выводы суждениями авторитетного современника: «В. Катаев писал о том, что «история наследника Тутти в сказке Олеши «Три толстяка» и девочки Суок напоминает о «Снежной королеве» Андерсена, тема девочки-куклы звучит отзвуком «Щелкунчика», а доктор Гаспар, как близнец, похож на многочисленных добродушных мечтателей из книг романтиков прошлого века» [Цит. по: 17, с. 6].
В истории пермской литературной сказки 40-х гг. наряду с творчеством Александра Бычкова можно отметить сказки Клавдии Рождественской, которые, несомненно, не только отвечают дискурсивным влияниям времени, но и демонстрируют те же литературные тенденции, что исследователи видят у «столичных» писателей 30-40-х гг.
Писательница Клавдия Рождественская родилась в Воткинском Заводе (Удмуртская АССР). «Получив педагогическое образование, работала редактором детской и юношеской литературы в Гослитиздате (Ленинград). В 1949 г. вслед за мужем переехала в Пермь. На протяжении семи лет работала ответственным секретарем Пермского отделения Союза писателей РСФСР. Свою литературную деятельность Рождественская начала с литературно-критических работ. Долгое время работала редактором литературного альманаха «Уральский современник» вместе с П. Бажовым, Н. Поповым, В. Стариковым. Известны пермякам ее повести о революции: «Вторая палата» (1936), «Семья Жигулевых» (1958). В военные и послевоенные годы вышли два сборника рассказов и сказок для детей: «Голубой дворец» (1944), «Каменная ручка» (1955) [25, с. 80].
Литературная деятельность Клавдии Васильевны, по словам исследователя творчества писательницы Б.С. Рябинина, началась с педагогической деятельности и любви к детской литературе: «Живучей и действенной силой оказалась педагогическая жилка, развивавшаяся еще в первые годы практической деятельности» [25, с. 80]. Поэтому развитие литературы для детей стало одной из важных целей литературной жизни Рождественской. В статье «Пять лет детской литературы на Урале», в альманахе «Уральский современник», № 1 за 1938 год, Клавдия Васильевна писала: «Краевая детская литература - явление сравнительно молодое и малоизвестное. Надо начинать делать детскую книгу» [24, с. 231]. Такую цель она поставила и перед собой. В послевоенные годы были написаны сказки «Волшебный фонарик» (1942) и «Сказка про Золу, полевую пчелку» (1944), изданные Молотовским книжным издательством, к которым мы обратимся в данной работе.
Название первой сказки, на первый взгляд, напоминает фольклорную сказку с ее волшебными предметами, помогающими главному герою в борьбе с персонажем-вредителем. Таким предметом и становится волшебный фонарик, который помогает бабушке главного героя работать в поле по ночам: «А главное, фонарик этот зажигается только ночью. И не от спички, а по тайному слову человека. Как засветится огонек, тут и требуй от него чего хочешь» [22, с. 4]. Этот волшебный предмет, конечно, привлекал взгляды всех в деревне. Каждый хотел им завладеть, как в сказке про Жар-птицу: «Досаждали бабке и ребята. От них отбою не было: покажи да покажи чудесный фонарик» [Там же, с. 4]. Но внимательному читателю, несомненно, текст Рождественской напомнит литературные сказки Х.-К. Андерсена. Фонарик в сказке Рождественской, имеющий удивительную способность превращать человека в любое существо, похож на героев сказки Андерсена «Блуждающие огоньки в городе», которые могут избрать для себя любой облик: «Он может вселиться в мужчину или женщину, действовать в их духе.» [1, с. 26].
В то же время сказочный мотив в тексте Рождественской оказывается вплетен в жестокую действительность Великой Отечественной войны. Кирюша, любимый внук бабушки, уходит за грибами. А в это время фашисты взрывают небольшую деревушку и забирают волшебный фонарь из рук умирающей старушки. Последние слова бабушки о таинственной силе фонарика и напутствие «Отомсти за нас!» [23, с. 5] становятся точкой отсчета для удивительного путешествия смелого мальчика Кирюши.
Персонажи этой сказки четко распределены на положительных и отрицательных, как в фольклорной. Герою предстоит сразиться с жестокими фашистами и деревенским предателем.
Украв волшебный фонарик, Кирюша ставит перед собой еще одну важную цель - спасти партизан, которых предатель Жук хочет выдать фашистам. Волшебный предмет, по законам жанра фольклорной сказки, начинает помогать герою. Мотив превращения становится ключевым в сказке Рождественской. Кирюша перевоплощается то в мышь, то в птичку, чтобы поскорее предупредить друзей. При этом он произносит специальные слова, которые помогают фонарику работать: «Огонек, загорись! Ясна искорка, зажгись!» [23, с. 12]. Искорка как бы говорила ему: «Не бойся, мальчик, я с тобой» [Там же, с. 12]. Примечательно, что Кирюша ради спасения солдат перевоплощается в животных три раза - традиционно сказочное число. В финале сказки герой достигает намеченной цели, спасает друзей и наказывает героя-вредителя.
Время написания сказки - 1940 г. - предполагает определенную тематику сказки, ведь литература периода Великой Отечественной войны была литературой одной темы - темы войны [29, с. 22]. Поэтому сказка К. Рождественской в полной мере отражает стратегию своего времени. Автор, используя для текста фольклорную фабулу, помещает героев в пространство современной действительности.
«Сказка про Золу, полевую пчелку» (1944) с первых строк, конечно, напомнит образы и сюжет немецкой литературной сказки «Приключения пчелки Майи» Вальдемара Бонзельса, опубликованной в 1912 г. [5]. Добрую пчелку Золу, как и героиню немецкой сказки Майю, ждут самые разнообразные приключения. Но если немецкая сказка содержит больше юмористических моментов, то в тексте Рождественской героине в одиночку придется сражаться с пчелиным волком Филантом, погубившим маленьких деток Золки: «Из-за меда он ребят моих погубил, из-за меда Мегашилу-подругу истерзал. Так пусть же и сам от меда погибнет» [23, с. 17]. Пчелка отправляется в опасное путешествие, чтобы спасти своих детей. Путешествие Золки похоже по структуре на волшебную сказку. Сначала мы наблюдаем функцию отлучки из дома. На пути пчелке встречаются другие насекомые (назовем их, согласно классификации В.В. Проппа [22], героями-дарителями. Они выполняют в сказке Рождественской функцию одарить главного героя волшебным средством, с помощью которого он должен победить героя-вредителя). Насекомые дают ей необыкновенный мед: «Живет в том краю одна семья: Багульник-брат, Дурман-брат, а с ними сестра - Белена черная. Попросила Золка у них помощи: Братец Багульник, дай мне меду для чужого спросу! -Бери, если надо. Полетела Золка к Клеверу. - Клевер-клеверок красный глазок, дай мне меду с дурманом. Чтобы ребятишек спасти! - Бери, если надо» [23, с. 20]. Так и насобирала Золка бочку меда с дурманом, чтобы победить кровожадного Филанта: «Как выпил Филант пчелиный волк мед из бочонка -глаза его заиграли. Как выпил мед из мешочка - ноги его задрожали, закрутило его до смерти в три дуги, в три погибели» [23, с. 22].
История несчастной, но отважной пчелки напоминает также сказку К. Чуковского «Муха-цокотуха» (1927) своим накалом страстей в среде
насекомых. А устойчивые сказочные обороты и формулы: «живы-здоровы», «в три погибели», «в трех местах побывала, три поля облетала» - говорят о «памяти» жанра фольклорной сказки в тексте Рождественской. Финал напомнит опытному читателю сказку «Волк и семеро козлят»: «Стало брюхо его раздуваться и лопнуло. А оттуда выпрыгнули пчелки, Золкины дети. Живы-здоровы, только все в меду перемазались» [23, с. 23].
Таким образом, в сказках Клавдии Рождественской узнаваема фабула фольклорной сказки, важнейшие исторические события российской действительности. Но главное то, что Клавдия Рождественская создает сказочные тексты, ориентируясь на сюжеты и образы зарубежной литературной сказки.
Обращаясь к пермским неисследованным сказкам ХХ в., мы выяснили, что пермские писатели-сказочники 30-40-х гг. опираются, прежде всего, на фольклорную традицию. В сказках Александра Бычкова угадывается также влияние сказов Павла Бажова. Мы выяснили, что Александр Бычков старался следовать «государственному заказу», методу соцреализма, наполняя традиционную сказочную модель актуальным идейным содержанием. В сказках Клавдии Рождественской не так сильны дискурсивные влияния эпохи, идеология. В сказочных текстах писательницы чувствуется литературная традиция зарубежных писателей.
Представляется, что сказки пермских писателей заслуживают дальнейшего изучения в контексте русской литературы, поскольку выразительно демонстрируют как общие закономерности времени, так и локальные особенности в трактовке провинциальными писателями запросов эпохи.
Традиции литературной сказки развивали известные писатели Прикамья, ставшие теперь классиками детской литературы: Лев Кузьмин («Баба Яга и ее внучки Ягобабочки» (1993), «Егорка и Манюшка» (1981), «Капитан Коко и Зеленое Стеклышко» (1978)), Владимир Воробьев («Капризка» (1960)), Ирина Христолюбова «Топало» (1996)). Продолжателями сказочных традиций в настоящее время становятся Андрей Зеленин, Натали Куртог, Наталия Сова, Владимир Винниченко.
Список литературы
1. АндерсенХ.-К. Сказки и истории. - М.: Альфа-книга, 2015. - 275 ^
2. Афанасьев А.Н. Народные русские сказки. - М., 1897, т. I. - С. 48.
3. Бажов П.П. Д.Н. Мамин-Сибиряк как писатель для детей // Урал. -1987. № 12. - С. 170-172.
4. Бажов П.П. Уральские сказы. - М: Дет. лит, 1979. - 176 ^
5. Бонзельс В. Приключения пчелки Майи. - М: Азбука, 2010. - 144 с.
6. Бычков А.П. Евстигнейкина мудрость: Сказка // Прикамье: Лит.-худ. сб. Вып. 1. - Молотов, 1940. - С. 92-100.
7. Бычков А.П. Как дед Егор в Москву съездил // Звезда. - 1940. № 1. - С. 2.
8. Ван Дейк Т. Дискурс и власть: Репрезентация доминирования в языке и коммуникации. - М.: Книжный дом «Либроком», 2012. - 344 с.
9. Дергачев И.А. Д. Н. Мамин-Сибиряк. Личность. Творчество: Критико-биографический очерк. - Свердловск, Средне-Уральское кн. изд-во, 1977. - 303 с.
10. Долгих Т.Д. Современная пермская детская литература // В измерении детства: Сборник статей по материалам Международного научного семинара: «Русская детская литература: Национальное и региональное». - Пермь, 2009. - 300 с.
11. Екимова Т.А. Фольклоризм детской литературы. [Электронный ресурс]: постановка проблемы / Электронный каталог библиотеки ШГПИ. -URL: https://goo.gl/Kowbs5 (дата обращения: 26.06.2016).
12. Кенжегараев Д.Н. Особенности дискурсивного анализа художественного текста // Молодой ученый. - 2012. № 4. - С. 228-231.
13. Кононов А. Рассказы о Чапаеве. - Детгиз, 1961. - 28 с.
14. Красноперов Д.А. Поэт и ученый Юрий Верховский // Страницы прошлого: избранные материалы краеведческих Смышляевских чтений в Перми. - Пермь, 1999. Вып. 2. - С. 37-40.
15. Левинг Ю. Перекраивая наследие: фигуры и фасоны в детской книге 1950-2000-х гг. (четыре этюда): [На примере книги В.И. Воробьева «Капризка», о героях книги: ничевоках, ветрогонах, хиппи] // Теория моды. - 2007. - № 3. -С.364-410.
16. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная литература. 1950-1990-е годы. Том 1. - М.: Академия, 2003. - С. 45.
17. Липовецкий М.Н. Поэтика литературной сказки. - Свердловск: Урал, 1992. - 36 c.
18. Лупанова И.П. Современная литературная сказка и ее критики (заметки фольклориста) // Проблемы детской литературы. - 1981. - С. 79.
19. Мишакова О.П. Из доклада «О плане издания детской литературы в 1940» // М: Дет. лит, 1940. № 1. - С.1.
20. Одесский М. Героический миф о Чапаеве // [Документ с сайта pelevm.nov.m].URL: https://goo.gl/vxRADz (дата обращения: 26.06.2016).
21. Писатели Пермской области / Пермская областная писательская организация; сост. В.А. Богомолов. Пермь: Книга, 1996. - 186 с.
22. Пропп В.Я. Морфология «волшебной» сказки. - М.: Лабиринт, 1998. -152 с.
23. Рождественская К.В. Волшебный фонарь: Сказки и рассказы. - Пермь, [б./г.]. - 70 с. (Прим. авт. - 30 т. э. Из сод.: Волшебный фонарик: [Сказка]. 27 с.)
24. Рождественская К.В. Пять лет детской литературы на Урале // Уральский современник. - 1938. - № 1. - С. 231-236.
25. Рябинин Б. Рождественская - писатель и редактор. - Пермь: Перм. кн. изд.-во, 1988. - С. 80.
26. Сахарнов С.В. О Льве Ивановиче Кузьмине [К творческой биографии писателя] / С.В. Сахарнов // Урал. - 1979. - № 5. - С. 151-155.
27. Степанов Н. Молотовские писатели // Прикамье: лит.-худ. сб. - 1942. -С. 25.
28. Теренина Н. Возвращение через годы // Звезда. - 1939. - 4 июля. - С. 4.
29. Топер Т. Литература и война. Традиции. Решения. Герои. 3-е изд. - М.: Сов. писатель, 1985. - С. 122.
30. Фурманов Д.А. Чапаев. - Иркутск: Восточно-Сибирское кн. изд-во, 1973. - 288 с.
