CC BY
92
УДК 801.81 М-90
Мулляр Лилия Анатольевна
кандидат философских наук, доцент,
доцент кафедры социальных и политических дисциплин
филиала ФГОУ ВПО Северо-Кавказской академии
государственной службы
«Добрый Молодец» - «Красная Девица»: опыт социально-онтологического истолкования гендерных значений стратегии достижения
Аннотация:
В статье рассмотрены и истолкованы в социальноонтологическом измерении гендерные значения стратегии достижения, репрезентированные образами-концептами фольклорной сказки «Добрый молодец»/»Красная девица».
Ключевые слова: социальная онтология, гендер, образ-концепт, стратегия достижения, успех, удача, фольклорная сказка.
Социокультурная реальность «представляет собой сложную многозвенную систему, одна из важнейших позиций которой занята гендерной самоидентификацией: принципиально, во всем культурном так или иначе можно обнаружить гендерный код, ибо человечество изначально разделено на мужчин и женщин» [7, с. 132], поэтому правомерно заключить, что эффективность социального бытия человека конкретизирована результативностью его гендерного бытования: гендерный формат стратегии достижения маркирован нами как социально-онтологический. Особое истолкование (социально-онтологическое) в особой проекции (фольклорно-сказочной) гендерных комбинаций успеха/удачи открывает возможность социосемиологического «развертывания» значений стратегии достижения. Социологема «социальный пол/гендер» репрезентирована семиологемой (образом-концептом) «Добрый молодец/Красная девица» в сказках двух типов: «мужских» с активным/пассивным героем и «женских» с активной/пассивной героиней.
1. «Мужские» сказки.
Модус стратегии достижения удача.
Жизненный мужской сценарий удачи широко распространен в отечественных сказках: «Поди туда - не знаю куда, принеси то - не знаю что»; «Сивка-бурка»; «Иван-царевич и серый волк»; «Царевна-лягушка»; «Волшебное кольцо»; «Свинка - золотая щетинка»; «Скатерть, баранчик и сума»; «Три брата идут к старику за огнем»; «Заячий пастух»; «Лету-
83
чий корабль»; «Медный лоб»; «Конек-горбунок» П. Ершова; «Сказка о царе Салтане», «Сказка о рыбаке и рыбке» А. Пушкина. Модус стратегии достижения удача в русских сказках обусловлен традиционо-патриархальными аграрными практиками добывания/присвоения, к которым относятся промысел и землепользование. Мужской сказочный персонаж выполняет промысловые действия, которые предусматривают непосредственный и, зачастую, стихийный контакт со стихийным же естественным пространством - отхожие зверобойные (лесные) и рыболовецкие (речные/морские) промысловые территории обеспечивают присвоение готовых природных форм: мужчина-добытчик (культурный герой) совершает «достижительные» странствия и подвиги (собственно герой) с непредсказуемым результатом, а потому стяжает удачу/неудачу, возвращаясь с добычей или без нее - «как повезет!». Чуждый topos - «темный лес», «глубокое море-океян» - оказывается для мужчины-добытчика освоенным и присвоенным не столько за счет собственных усилий, сколько за счет оказии/случая, благоприятного стечения обстоятельств. Так формируется стереотип физически актант-активного (промышляющего), но личностно актант-пассивного (удачливого) Доброго молодца, представленный персонажем охотника («Всю жизнь свою занимался старик охотой, бил зверя и птицу, тем и сам кормился, и семью кормил» [6, с. 87], «Пошел раз Андрей-стрелок на охоту. Ходил, ходил целый день по лесу - не посчастливилось, не мог на дичь напасть» [6, с. 14]) и персонажем рыболова («...И увидел Емеля в проруби щуку. Изловчился и ухватил щуку» [6, с. 131], «.старик ловил неводом рыбу» [5, т. 1, с. 629]). Сельскохозяйственное «землепользование» формально относится к продуцированию, но фактически серьезно зависит от стихийности природных сил и потому сущностно ближе добыванию/присвоению. Учитывая отраслевой приоритет сельского хозяйства в социально-экономической эволюции России в условиях «необычных перепадов природных процессов», считаем закономерным соответствие модуса стратегии достижения удача российским социальноэмпирическим реалиям: «Природные процессы колеблются во многих странах. Но именно в континентальной части Центральной России, где сформировалось ядро русской нации, перепады были настолько велики, что результаты труда давали большой разброс. Здесь скрыта существенная черта формирования особенной ментальности» [9]. Применительно к данному исследованию возможно усмотрение этой особенности российской ментальности в популярности таких персонажей отечественной сказки, как промысловик/землепользователь старик-
крестьянин или Иван/Емеля - крестьянский сын, репрезентирующих в качестве прецедента стратегии достижения Доброго молодца модуса удача, но не успех: «Любимый герой народных сказок - Иванушка-Дурачок... Он - существо внутренне бессильное, всецело зависимое от случая, всегда ожидающее помощи со стороны. Иванушка-дурачок
84
создан крестьянской массой, живущей в полной и вечной зависимости от сил природы» [2, с. 154-155].
Мы с пониманием относимся к идее о том, что Емеля/Иван-дурак суть «трансценденция в образе Дурака, который в «ином царстве» становится царем» (А. Синявский), «скрытый царь» (В. Люсин), «избранник высших сил, которому изначально суждено стать первым» (Н. Пушкаре-ва), но не в этом ли и состоит проблема: модальный тип мужчины формируется в русской культуре вне земной ответственности, вне эмпирического делоустроения? Мы принципиально не согласны с тем, что социальная пассивность Емели/Ивана-дурака заслуживает мистического оправдания, и полагаем, что «образ «низкого» героя имеет социальнобытовую основу» [3, с. 196], и потому объяснение следует искать в социально-онтологической плоскости. В связи с этим считаем базовым глубокое исследование «волшебной сказки как отражения и оценки действительности», проведенное Е. Мелетинским, в котором он указал, что «лень, лежание на печи, нежелание работать, не имеют никакого «магического» значения», а «социальной почвой пассивности героя являются некоторые стороны крестьянской идеологии» [3, с. 194-195]. Ситуация, по нашему мнению, не безобидная, ибо «крестьянская идеология» -перманентная и повсеместная социальная привычка и ментальная характеристика русского народа, содержащаяся в сказке, а именно фольклорная: «сказка дает ясный образ создавшего ее народа»: российская гендерная социализация давно приобрела форму и суть «емелеизации» мужского сознания - «увлечения неделанием в связи с утопией лентяя» [8, с. 117], и потому стала и остается социально-онтологической трагедией российского общества.
Модус стратегии достижения успех.
Модус стратегии достижения успех предполагает освоение/продуцирование. «Достижительная» активность связана с мастерством, созиданием, что способствует формализации в «мужском мировоззрении» чувства хозяина своих сущностных сил и ответственности за их воплощение. Мужской успех мыслится как «рукотворное» благополуче-ние, предсказуемое приращение достатка, кропотливая работа по обеспечению устойчивости и процветания социума. Чуждый topos - «земляное богатство», «ремесленные навыки» - мужчина-производитель делает своим, дающим гарантированный результат, прежде всего за счет приложенности собственных усилий, основополагающих умений «мужского» рационального делоустроения, осознанной свободы, социальной активности, предприимчивости и ответственности.
Приоритет традиционно-патриархального аграрного уклада жизни и слабая выраженность «всего частного» в экономической и «социальной ситуации» российской реальности обусловили закономерную «сказочную ситуацию»: персонажи-демиурги, занятые ремесленно-
промышленным делом или экономическими услугами (Данила-мастер из «Уральских сказов» П. Бажова, купец из сказки С. Аксакова «Аленький
85
цветочек»), в русских сказках, скорее, исключение, чем правило, потому их актант-активность, к сожалению, не стала повсеместным и общепризнанным прецедентом успеха. С точностью до наоборот обстоит дело в европейской сказке, что также объективно и закономерно связано с известными социальными обстоятельствами в Европе (раннее утверждение капиталистического уклада жизни и приоритет «всего частного»): купец, мельник, стекольщик, сапожник, советник медицины, городской судья, советник юстиции, портной, золотых дел мастер, башмачник, повар, дорожные рабочие, ученый, писатель чаще всего являются главными персонажами сказочного сюжета. Приходится признать, что полноценный модус стратегии достижения успех, подразумевающей мужчину устроителем (муж) порядка (чин), а значит созидателем уклада, «законодателем» образа жизни, в русской сказке ограничен ратной маскулинностью в качестве одномерной характеристики «мужского» как состоявшегося, зрелого, сильного не в мирной созидательно-производительной практике, а только в военной сфере. Русские сказочно-былинные богатыри Илья Муромец, Еруслан Лазаревич, Иван - коровий сын, Белый Полянин - непосредственная феноменолизация образцовой модели мужского брутального успеха как «торжество «непомерной» мощи».
2. «Женские» сказки.
Модус стратегии достижения удача.
Модус стратегии достижения удача для женщины имеет, прежде всего, формат брачных притязаний изначально (стартовый упадок) обездоленной героини (младшая дочь/сестра, падчерица) по отношению к экономически состоятельному и социально-статусно престижному жениху: «Сказка всегда на стороне обездоленной» [3, с. 137]. Удача младшей дочери/сестры представляет вариант внезапного женского счастья - социоментальную «идеализацию младшей дочери, возможно, отражающую женский юниорат» [3, с. 139]. Брак с «чудесным женихом» - социальная компенсация, означающая для героини-аутсайдера выход из состояния униженности, угнетенности, несвободы - социальноонтологического упадка.
С брачно-семейным статусом связано и такое проявление модуса стратегии достижения удача, как чудесная беременность (съела горошину, волшебную рыбку) или чудесное появление (вырастила цветок из ячменного зерна, слепила, вымолила) у бесплодной женщины чудесного ребенка («Дюймовочка» Г.-Х. Андерсена; «Печеночка», «Иван -коровий сын», «Морской царь и Елена Премудрая», «Покатигорошек» А. Афанасьев).
Модус стратегии достижения успех.
Красная девица в русской сказке выходит за границы семейного пространства, «объявляет о готовности быть наравне с мужчиной в его внедомашней и внесемейной деятельности» [4]. Гендерная конфигурация успеха в данном случае связана с «брутальными» персонажами женщины-воительницы, сравнимой с мужчиной-богатырем, как, напри-
86
мер, Марья-Моревна, Царь-девица, Синеглазка, Усоньша-богатырка («Молодильные яблоки», «Синеглазка», «Марья Краса Долгая Коса», «Марья Моревна») и обеспечивающей специфику русской сказки: европейская сказка не знает подобных образов.
Основа социального успеха царственной женской особы - Госпожи - власть, социальная доминантность. В европейской сказке Госпожа представлена многочисленными персонажами: Госпожа Метелица, фрау Холле, фрау Труда, Снежная королева, Ледяная Дева, Хлебная Мария, Госпожа Мышильда, Фея Розабельверде. Следует отметить, что успех европейских сказочных властительниц устойчив и стабилен. В большинстве же русских сказок успех царственной особы временный, и в итоге она терпит поражение (упадок): покоряется мужчине и отстраняется от власти, либо уничтожается. Этот «ответ» на притязания успешной женщины закономерен для традиционного православно-патриархального российского социума: явное «сужение», «свертывание» социально-
онтологической значимости женщины соответствует приоритету феодальноаграрного образа жизни и укреплению позиций православной церкви в России. Поэтому в русской фольклорной сказке практически нет примеров свободной и самодостаточной женщины. Исключение составляют «Уральские сказы» П. Бажова, где образ-концепт Госпожи - это Хозяйка Медной го-ры/Малахитница. Камень, гора символизируют крепость и возвышенность, поэтому Хозяйка Медной горы - семиологическая идеализация величия, превосходства, устремленности вверх - успеха.
Созидательный успех сказочной Волшебницы, творящей «из ничего» за одну ночь дворцы, мосты, сады или вмиг меняющей социальную ситуацию, сакрализована: колдовство по семиологической сути может быть успехом Волшебницы по делоустроению и судьбоустроению («вещая женка» в русских сказках). Полет Волшебницы - успех в форме трансцендентной самореализации женщины, как способность к непосредственному преодолению, превышению, прорыву в запредельное, размыкание внутри-личностной рамочности и внешнесоциальной ограниченности.
Итак, сказка создает и транслирует гендерные образы-концепты модусов стратегии достижения удача и успех: эталонность образов-концептов Добрый молодец - Красная девица актуализирует их как важнейшие викарные прецеденты гендерной социализации. Сказка уже в раннем детстве предоставляет гендерные стереотипы стратегии достижения, в которых «обычно заключена вся жизнь человека. Ее базу составляют решения, принятые в детском возрасте» [1, с. 373]. Эти решения определяют конструирование гендерной идентичности и, таким образом, обусловливают «достижительное» поведение человека на разных этапах жизненного пути в социально-онтологическом пространстве в соответствии с предпочтением удачи («ожидающая» пассивность) или успеха («действующая» активность); обеспечивают
87
социально-онтологическую оправданность и результативность экономических, политических и демографических практик социума.
Ссылки:
1. Берн Э. Игры, в которые играют люди. Люди, которые играют в игры. Минск, 1998.
2. Горький М. О дураках и прочем // Литературно-критические статьи. М., 1985.
3. Мелетинский Е. Герой волшебной сказки. М., 2005.
4. Пушкарева Н. «Странные» мужчины в русской национальной традиции. URL: http://www.narod.ru
5. Пушкин А. Соч. в З-х т. М., 1985.
6. Русские сказки. М., 1993.
7. Сапогова Е. Гендерные концепты сознания в контексте социокультурной психологии //Языки и картина мира. Тула, 2002.
8. Трубецкой Е. «Иное царство» и его искатели в русской сказке // Литературная учеба. 1990. № 2.
9. Шкаратан О. Карачаровский В. Русская трудовая и управленческая культура URL: http://www.socio.ru.
88
