CC BY
214
исключительно через СМИ, а не через специализированную научную прессу» (Огонек. 2003. № 16. С. 34). В итоге же получается так, что журналисты своими руками ведут людей к одичанию. Существует, правда, Комиссия по борьбе с лженаукой АН РФ, представители которой время от времени высказываются публично (например, в «Комсомольской правде», том же «Огоньке»), однако влиятельность их выступлений сравнительно невелика.
Сегодня научное просветительство в СМИ становится всё более приземленным, прикладным, информационно-практическим, и неудивительно, что на передний план выдвигается популяризация экономических, юридических и медицинских знаний, подаваемых в гуманитарно -прагматической плоскости.
Т.Г. Чиковани
ПЕРИОДИЗАЦИЯ ТВОРЧЕСТВА МАКСИМИЛИАНА ВОЛОШИНА И ЕГО ЛИТЕРАТУРНАЯ ПОЗИЦИЯ
В последние годы творчество поэта Максимилиана Александровича Волошина (1877-1932) вызывает все больший интерес, что обусловлено многогранностью и глубиной его деятельности, охватывающей области как искусства и литературы, так и философии и культуры в целом. Многогранность творчества поэта предопределяет некоторые особенности того положения, которое он занимает в литературном процессе рубежа XIX - XX веков. Его литературное наследие представляет собой сложное художественное единство, которое трудно подвергнуть анализу, не нарушая целостности, отсюда сложности в его рассмотрении.
Так, на всем протяжении изучения творчества поэта неизменно подчеркивалась особая позиция автора - «над схваткой», наиболее ярко проявившаяся в годы гражданской войны, с той лишь разницей, что советское литературоведение резко осуждало такой подход к изображению исторических событий, утверждая, что «Аполитичность помешала поэту прикоснуться к советской нови, накладывала на его произведения печать архаики» [10]. В 90-е же годы она, напротив, нашла отклик и понимание, как позиция человека в полной мере осознавшего глубину трагедии, разыгравшейся в его Отечестве [9]. Однако позиция «над схваткой», рассматриваемая как идеологический аспект творчества Волошина, лишь один из общепринятых пунктов, не вызывающий сомнения. В остальном же исследователи так и не приходят к желанному единству. Литературное наследие Волошина рассматривается эпизодически, фрагментарно, в связи с определенными биографическими подробностями, либо узко тематически.
В.П. Купченко утверждал, что на судьбу Волошина повлияли три обстоятельства, которые и меняли направленность его поэзии, однако акцент он делал на внешних событиях и не рассматривал сложной внутренней работы, происходящей в сознании поэта. Вот эти обстоятельства:
- жизнь в Париже и увлечение творчеством поэтов-парнасцев, под влиянием которых поэзия Волошина этого периода представляет собой «не столько признания души, сколько создание искусства» (В. Брюсов);
- первая мировая война, когда поэт глубоко переживал трагедию, охватившую народы Европы и «молился о том, чтоб "не разлюбить врага"» [13];
- и, наконец, русская революция, когда позиция «над схваткой» нашла свой выход в стихах.
С ними и соотносит Купченко периодизацию творчества поэта, опираясь на факты биографии Волошина и исторические изменения, происходившие на государственном и общечеловеческом уровне в этот период. Безусловно, названные выше факторы повлияли на судьбу Волошина как поэта. Но нам бы хотелось отвлечься от социально-политических условий и обратить внимание на внутренние, неявные причины изменений в поэзии М.А. Волошина.
В учебном пособии Л.А. Колобаевой творчество Волошина представлено как творчество поэта исключительно аполлонического типа и противопоставлено творчеству дионисическому. «Символисты (прежде всего Вяч. Иванов) разработали целую своеобразную теорию «дионисизма» и «аполлонизма» как двух способов отношения к миру, двух важнейших сторон человеческого ду-
ха, извечно ему свойственных» [11], - пишет она в своей работе «Русский символизм». Нам хорошо известно, что основополагающую роль в выявлении этих двух начал искусства сыграла работа Ф. Ницше «Рождение трагедии из духа музыки» (1869-1871) [14]. Две стихии, занимающие человеческое существо и получившие индивидуализацию в образах античных богов Аполлона (сила порядка) и Диониса (стихия хаоса), интересуют философа. Ницше раскрывает нам природу этих божеств, как способ объяснения мира в античной мифологии. С этих же позиций он объясняет нам и природу творчества. Ницше рассматривает его как аполлоническое сновидение, в котором творец может видеть себя, охваченным дионисическим порывом, и осознавать это состояние. Это «символическое подобие сновидения», воплощенное в искусстве, примиряет два, на первый взгляд, взаимоисключающие начала: только посредством аполлонического может быть осознано и выражено дионисическое, в то же время, утратив дионисическую глубину, аполлоническое искусство рискует стать холодным и безжизненным. Л.А. Колобаева, исходя из этого положения, отмечает, что апол-лоническое и дионисическое начала способны соединяться в творчестве одного поэта, «уступая друг другу первенство» [11], и в зависимости от преобладающего признака она выделяет дионисический тип лиризма и аполлонический. Безусловно, в определенный момент в творчестве Волошина ярко проявились черты аполлонизма, склонность к гармонии и взаимообусловленности формы и содержания. Однако, одним этим не исчерпывается вся глубина его поэзии и, отсылая нас к определенному эпизоду творческой биографии Волошина, Колобаева не дает нам представления о дальнейшем развитии поэта.
М.А. Яковлев рассматривает эволюцию творчества Волошина на уровне темы и системы образов. Он выделяет три периода в творческой биографии поэта, которые можно представить как последовательное развитие основных тем: темы культуры, темы человека как «странника по вселенным» и темы Земли [9]. Они, по мнению автора, последовательно раскрываются в первые два периода творчества поэта, которые связаны с книгами лирики «Годы странствий» и «Selva oscura», относимые им к первому периоду творчества, и книгой о войне и революции «Неопалимая Купина», которую он относит ко второму периоду. Впоследствии эти темы складываются в сложный образ Родины, объединяющий в себе все устремления поэта, осознающего свою причастность к судьбе России и невозможность иного пути, кроме как разделить вместе с ней ее участь. «Окончательное знание, образ пути и судьбы России раскрывается в поэзии Волошина третьего периода, который связан с произведениями, созданными после 1924 г.», - пишет Яковлев. Он подчеркивает метаисторичность взгляда Волошина на судьбу России, которую он видит как «крестный» путь искупления и очищения для всего человечества через пожары войн и революций. Образ Родины здесь соединяется с образом Богоматери, который для Волошина есть символ веры. Яковлев, прослеживая развитие основных тем поэзии Волошина, отмечает структурно-тематическую связанность всего его творчества. Важным в его концепции является то, что он представляет тему в эстетике символизма «своеобразным сверхсимволом, «телеосом» (греч.) - причиной, расположенной не в начале пути, а в конце, т. е. духовным образом, который пытается обрести и воплотить поэт в своем творчестве» [9]. И творчество Волошина он предлагает рассматривать через развитие «центральных художественных символов» его поэзии. При этом Яковлев подчеркивает тесную связь содержания и формы в поэзии Волошина. По его мнению, поэт стремится к «оформлению» содержания и ведет поиск достойной формы. В первый период это выражается в пристрастии к форме сонета, во второй - в обращении к верлибру, «творческое «освобождение» от привычной поэтической формы, преодоление ее «содержательной» наполненностью стиха» [9]. Другая важная особенность творчества поэта, которую отмечает Яковлев, - телесность образов. Лирика Волошина не «музыкальна», как лирика большинства символистов, она направлена на зрительное восприятие. Это больше поэзия мыслителя и живописца, чем лирика и музыканта.
Несомненно, все вышесказанное верно. Однако, опираясь лишь на одну из сторон в рассмотрении творческой судьбы Волошина, мы неизбежно утрачиваем ощущение той целостности, которая и составляет неповторимую особенность творчества поэта. Толкование его, опирающееся лишь на факты биографии и исторической обстановки, сужает возможности понимания, так же как и объяснение его произведений, основанное лишь на анализе достоинств средств образности и новизне того или иного художественных приема. С.С. Аверинцев считает, что поэзию невозможно
объяснить из одной лишь биографии поэта, так же как и «творчество есть творчество постольку, поскольку, ориентируясь на внутрилитературные координаты, оно к ним не сводится» [1]. Мы не вправе рассматривать творчество как автоматическое подражание действительности и последовательное соблюдение тех или иных приемов того или иного течения в искусстве. Это всегда нечто большее. Нам хотелось бы уловить взаимосвязь творца и творения, их взаимообусловленность.
Для Волошина поэт - это прежде всего «зеркало» своей эпохи.
Я - глаз, лишенный век. Я брошено на землю,
Чтоб этот мир дробить и отражать... -
пишет он в своем стихотворении «Зеркало» 1905 года [5]. Посредством творчества художника эпоха и соответствующая ей культурная парадигма находят свое художественное воплощение и утверждаются в жизни. Но, с другой стороны, он, художник, неповторимая индивидуальность и то, что он изображает, неизбежно проходит сквозь призму его миропонимания, его представления. Таким образом, в искусстве раскрывается мир не такой, какой он есть, а такой, каким его видит творец. Собственный внутренний мир художника изменяет изображаемое и позволяет читателю взглянуть на вещи по-иному, так, как стало возможно лишь благодаря ему. Искусство и весь мир становятся в его осмыслении неизбежно иными, такими, какими их увидел автор. Художник наполняет жизнь новым смыслом, творит новую действительность. Это тот же самый мир, действительность в ее особом измерении, которое расширяет пространство действительного. Эту тонкую взаимосвязь внешнего мира и внутреннего, эту целостность поэтической личности мы бы и хотели раскрыть, говоря о судьбе Волошина, как поэта.
Взаимовлияние творчества и судьбы художника может быть понято с помощью понятия литературная позиция, в котором раскрывается взаимовлияние творчества и судьбы художника. «Литературная позиция - это необходимое литературное понятие, которое обозначает новую исследовательскую интенцию: предметом понимания становится не столько творческий путь художника, опредмеченный поэтическими достижениями, сколько иное этого пути - творческая индивидуальность его избирающая» [7]. Таким образом, произведение предстает как единственная для поэта возможность самореализации и самовыражения. Литературная позиция художника будет рассматриваться нами как «миропонимание посредством литературы, литература как способ жиз-неутверждения» [7].
В этом смысле Волошин предоставляет нам уникальную возможность, проследить весь этот процесс. Чем ближе мы знакомимся с его произведениями, тем больше нас охватывает подозрение, что все, что создавалось художником, складывается в одну книгу с комментариями: почти к каждому стихотворению или циклу можем мы найти подробное объяснение в его критических работах и многочисленных дневниках; все творчество поэта ложится ровным узором, сплетенным из стихотворений, литературных эссе и воспоминаний. Помимо этого поэт сам пытается обозначить целостность своего творчества и поэтической судьбы в Автобиографии 1925 года. Подобную попытку предпринял Александр Блок в 1915 году. Блок обозначил вехи своей творческой биографии, свои пристрастия в литературе, вкусы, то есть останавливается на фактографической стороне дела. Волошин подходит к задуманному с несколько иных позиций. Для него важно, чтобы его жизнь была правильно прочитана, понята. Поэт делит весь свой жизненный путь на семь семилетий, приписывая ему некую композиционную оформленность. Семилетия имеют собственные названия, четкие границы:
Детство (1877-1884);
Отрочество (1884-1891);
Юность (1891-1898);
Годы странствий (1898-1905);
Блуждания (1905-1912);
Война (1912-1919);
Зрелость [Неопалимая Купина] (1919-1926) [Путями Каина].
Внешние события собственной биографии Волошин пытается осмыслить как вехи становления его как художника и придает им вид художественного произведения. Жизнь рассматривается
им как книга, сюжет которой его собственная судьба, герой - он сам, человек Максимилиан Волошин. Подобное деление мы встречаем в «Первых воспоминаниях» Л.Н. Толстого. Иван Бунин в своей статье «Освобождение Толстого» приводит следующие слова классика: «соответственно семилетиям телесной жизни человека, признаваемым даже и некоторыми физиологами, можно установить и семилетия в развитии жизни духовной» [3]. Андрей Белый в связи со смертью Толстого говорит о совмещении в его судьбе гения жизни и гения слова, о стремлении его как художника к слиянию двух начал: творческого и жизненного [2]. Не к этому ли стремится и Волошин, приводя в той же Автобиографии 1925 года содержание еще одного тома - книги своего творчества. Автору не безразлична последовательность, в которой должны находиться его книги: «Вот в каком порядке мои стихи должны бы были быть изданы:
Две книги лирики:
1) Годы странствий (1900-1910)
2) Selva oscura - (1910-1914)
Книга о войне и Революции:
Неопалимая Купина (1914-1924)
Путями Каина (1922-?)» [6], - пишет он.
Книга критических статей «Лики творчества» выделена отдельно.
Таким образом, свое творчество поэт также представляет читателю как текст единого произведения, книги - главы его, оно слагалось на протяжении всей жизни поэта и являет собой его судьбу, его единственную возможность самовыражения. При этом текст может иметь разночтения, но творец в праве направлять своего читателя. Это стремление придать своим произведениям некий законченный, оформленный вид отражает внутреннее, авторское стремление к осмыслению и самоопределению в культурном пространстве эпохи. Мы непроизвольно совмещаем книгу жизни и книгу творчества, как две стороны одной медали, поскольку даже название жизненного цикла и цикла поэтического, созданного в этот период, совпадают.
Такое необычное отношение к собственной жизни и творчеству не только вызывает аналогии с построением художественного произведения, но и подсказывает, как тесно переплетены жизненные и творческие начала в судьбе Волошина, какое огромное место занимало в жизни поэта его творчество. Можно сказать, что творчество и было его жизнью. Оно становится для него его действительностью, единственной возможностью самовыражения, самовоплощения: «Поэтическое есть сторона жизни, ее модус. Этот смысл, обнаруженный, произведенный творческим движением, и есть действительность, в которой возможен человек культуры» [8]. Именно к этой мысли автор и пытается подвести своего читателя. Такое экзистенциальное понимание своей судьбы ставит Волошина в особое положение среди поэтов эпохи символизма, которые часто связывали свою деятельность с какими-либо идеями, школами, кружками. Волошин в этом смысле отказывается принять готовую истину. Он стоит вне литературных группировок и направлений. Собственно, так и принято рассматривать его творчество в современном литературоведении, как творчество поэта вне литературных группировок [12, 15]. Недаром одной из тем его поэзии остается тема странничества. Он ищет, он в пути, он «путник по вселенным». И его творчество это не декламация каких-то отвлеченных идей, а поиск самого себя, осознание места своего жизнетворчества в художественной традиции, его самоопределение.
«Читатель! - обращается Волошин к своему современнику, а вместе с ним и к нам, - Вот книга лирики. Я писал ее десять лет. В ней нет иного единства, чем единство моего Я. Оно менялось и преображалось. Вместе с ним менялись стихи. Так что у всей книги нет иного имени, чем мое собственное» [5]. Это обращение к читателю из неопубликованного предисловия к стихотворениям 1910 года можно вполне отнести ко всему творческому пути поэта. Оно лишь подтверждает наше предположение о необходимости рассматривать творчество и судьбу художника в их взаимопроникновении и взаимовлиянии. И в нашем случае автор всячески облегчает эту задачу. Мы вправе рассматривать предложенные Волошиным положения относительно собственного творчества как изложение своей литературной позиции. Такое доверительное отношение к своему читателю вообще свойственно для его работ. Мы не встретим в наследии поэта традиционного для XIX века противопоставления поэта и толпы. Для Волошина читатель не безликая масса, не чернь, но словно всякий раз отдельно взятый человек, способный понять и оценить его труд. Собственно
именно понимания и ждет автор. Все его творчество обращено к этому отдельно взятому читателю. Автор словно направляет, предлагает ему совершить «воскрешение» своего собственного «Я», вновь переживая его в процессе прочтения. И в этом смысле судьба поэта - это судьба его произведения, которая целиком зависит от того, найдет ли оно отклик в душе читателя. В связи со всем вышеперечисленным мы можем отметить, что из поэзии Максимилиана Волошина исчезает такой компонент, как лирический герой, который рассматривается в отечественном литературоведении, как «наличие некоего «единства авторского сознания», сосредоточенного «в определенном кругу проблем» и обличенного «устойчивыми чертами - биографическими, психологическими, сюжетными» [4], при этом лирический герой должен являться и субъектом и объектом произведения одновременно, т. е. выражая некую позицию автора все же оставаться литературным героем, ограниченным рамками произведения. В этом смысле «он открыто стоит между читателем и изображенным миром» [4]. В нашем же случае мы говорим о поэтической личности, которая является нам посредством своего творчества в мире культуры. Это понятие экзистенциальное. Поэт Волошин в своей автобиографии пытается осознать свое положение в культурном пространстве эпохи и по существу сам становится его феноменом. В этом случае факты биографии или анализ отдельных произведений утрачивают свой смысл. Поэтическая личность Волошина побуждает нас к целостному восприятию его творчества, как жизнетворчества, как феномена культуры рубежа XIX - XX вв., который невозможно постичь, не принимая во внимание все выше сказанное.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Аверинцев С.С. Поэты. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. 364 с.
2. Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма: в 2 т. / вступ. ст., сост. А.Л. Казин, коммент. А.Л. Казин, Н.В. Кудряшева. М.: Искусство, 1994. Т. 1. 478 с.
3. Бунин И.А. Собр. соч.: в 6 т. Т. 6. Освобождение Толстого; О Чехове; Воспоминания; Дневники; Статьи / подгот. текста, статья-послесл. и коммент. О. Михайлова. М.: Худ. лит., 1988. 719 с.
4.Введение в литературоведение: учеб. пособие / Л.В. Чернец, В.Е. Хализев, А.Я. Эсалнек и др.; под ред. Л.В. Чернец. М.: Высш. шк., 2004. 680 с.
5. Волошин М.А. Собр. соч. Т. 1. Стихотворения и поэмы 1899-1926 / сост. и подгот. текста В.П. Купченко,
A.В. Лаврова; коммент. В.П. Купченко. М.: Эллис Лак 2000, 2003. 608 с.
6. Волошин М.А. Собр. соч. Т. 7, кн. 2. Дневники 1891-1932. Автобиографии. Анкеты. Воспоминания / сост., подгот. текста, коммент В.П. Купченко, Р.П. Хрулевой, К.М. Азадовского, А.В. Лаврова, Р. Д. Бименчика. М.: Эллс Лак, 2008. 768 с.
7. Зотов С.Н. Художественное пространство - мир Лермонтова. Таганрог: Изд-во Таганрог. гос. пед. ин-та, 2001. 322 с.
8. Зотов С.Н. Поэтическая практика и изучение жанров лирики (к пониманию экзистенциального смысла литературы) // Литературные жанры: теоретические и историко-литературные аспекты изучения: мат-лы Междунар. науч. конф. VII Поспеловские чтения 2005. М.: МАКС Пресс, 2008. С. 262-268.
9. История русской литературы XX века: в 4 кн.: учеб. пособие. Кн. 1: 1910-1930 годы / Л.Ф. Алексеева, И.А. Биккулова, Н.М. Малыгина и др.; под ред. Л.Ф. Алексеевой. М.: Высш. шк., 2005. 366 с.
10. История русской советской литературы (1917-1940): учебник для студ-тов пед. ин-тов / А.И. Метченко,
B.В. Гура, Л.И. Тимофеев и др.; под ред. А.И. Метченко, С.М. Петрова. 2-е изд. М.: Просвещение, 1983. 511 с.
11. Колобаева Л.А. Русский символизм. М.: Изд-во Москов. гос. ун-та, 2000. 296 с.
12. Кузьмина С.Ф. История русской литературы XX века: Поэзия Серебряного века: учеб. пособие. М.: Флинта: Наука, 2004. 400 с.
13. Купченко В.П. Максимилиан Волошин. История моей души. Режим доступа:
http://lingua.russianplanet.ru/library/mvoloshin/kv_pref.htm (дата обращения: 27.02.2010).
14. Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки: пер. с нем. Г. А. Рачинского. СПб.: Азбука-классика, 2005.
203 с.
15. Соколов А.Г. История русской литературы конца XIX - начала XX века: учеб. пособие. 4-е изд., доп. и
перераб. М.: Высш. шк.: Изд. центр Академия, 2000. 432 с.
