CC BY
67М.Э. МОРОЗОВ M.E. MOROZOV
ПЕРЕВОД ЗАПАДНЫХ ФЛОТОВ И ФЛОТИЛИЙ ВМФ СССР В ОПЕРАТИВНУЮ ГОТОВНОСТЬ № 1 В НОЧЬ НА 22 ИЮНЯ 1941 ГОДА
ALERTING OF THE SOVIET NAVY'S WESTERN FLEETS AND FLOTILLAS INTO OPERATIONAL CONDITION NO. 1 OVERNIGHT INTO 22 JUNE 1941
Сведения об авторе. Морозов Мирослав Эдуардович — заместитель начальника института — начальник 1-го научно-исследовательского управления (отечественной военной истории) Научно-исследовательского института (военной истории) Военной академии Генерального штаба Вооружённых сил Российской Федерации, полковник, кандидат исторических наук (Москва. E-mail: [email protected]).
Аннотация. В статье представлены результаты анализа мер, предпринятых Народным комиссариатом ВМФ 21 и 22 июня 1941 года, особенностей разработанной в предвоенные годы системы оперативных готовностей, указаний о переводе флотов и флотилий ВМФ СССР на положение военного времени, а также их выполнения на местах.
Ключевые слова: Великая Отечественная война; Военно-морской флот СССР; отражение внезапного нападения 22 июня 1941 года; система оперативных готовностей; нарком ВМФ СССР адмирал Н.Г. Кузнецов.
Information about author. Miroslav Morozov - Deputy Chief of the institute / Chief of the 1st Research Administration national military history of the Research Institute (military history) of the Military Academy of the RF Armed Forces General Staff, Colonel, Cand. Sc. (Hist.) (Moscow. E-mail: [email protected]).
Summary. The article presents the analysed measures taken by the People's Commissariat of the Navy on 21 and 22 June 1941, as well as the features of the operational readiness system developed in the pre-war years, directives for transferring of the Soviet Navy's Fleets and Flotillas to wartime position and their implementation at the local level.
Keywords: Great Patriotic War; USSR Navy; repelling the sudden attack on 22 June 1941; operational readiness system; People's Commissar of the Soviet Navy Admiral N.G. Kuznetsov.
ИССЛЕДУЯ события начала Великой Отечественной войны, историки уделяют особое внимание приведению Вооружённых сил в полную боевую готовность. Интерес многих исследователей вызывает система оперативных готовностей, учреждённая в ВМФ СССР. В ряде военно-исторических трудов отмечается, что «флоты, имевшие разработанную и освоенную систему оперативных готовностей, сумели в короткие сроки перейти в готовность № 1 и более организованно, чем Сухопутные войска, встретить начало войны»1.
Таким образом, система оперативных готовностей и её применение руководством Наркомата ВМФ ретроспективно оценены довольно высоко. Но детальное изучение введённых в научный оборот документов и материалов показывает, что дать однозначную оценку этим действиям сложно. Попробуем привести факты в логическое соответствие и выстроить картину касавшихся столь непростой темы событий 21 и 22 июня 1941 года.
Основным источником информации о них по праву считаются мемуары наркома ВМФ в 1939—1946 гг. Адмирала Флота Советского Союза (с 1955 г., в 1941 г. адмирала) Н.Г Кузнецова. Он вспоминал,
что в субботний день 21 июня, как и в предыдущие, полный тревожных сигналов с флотов, недоумевал: «Но почему нет никакой информации сверху? Нарком обороны и Генеральный штаб из наших оперсводок знают, что флоты приведены в повышенную готовность. Генеральный штаб по своей линии таких мер не принимает, и нам не говорят ни слова.
В 20.00 пришёл М.А. Воронцов (капитан 1 ранга, военно-морской атташе. — Прим. авт.), только что прибывший из Берлина.
В тот вечер Михаил Александрович минут пятьдесят рассказывал мне о том, что делается в Германии. Повторил: нападения надо ждать с часу на час.
— Так что же всё это означает? — спросил я его в упор.
— Это война! — ответил он без колебаний»2.
Н.Г Кузнецов описал подробности последнего
предвоенного вечера, но не упомянул гораздо более значимый эпизод, на который проливает свет важный и достоверный источник, введённый в научный оборот в 1989 году, — записи дежурных секретарей приёмной И.В. Сталина, зафиксировавшие время пребывания всех посетителей в его кабинете в Кремле. В 1994 году их списки за 21 и
22 июня 1941 года опубликовал «Военно-исторический журнал»3. В 2008 году тетради (журналы) записей лиц, принятых в кремлёвском кабинете И.В. Сталиным в 1924—1953 гг., были изданы отдельной книгой4.
Список, датированный 21 июня 1941 года, начинается фамилиями:
«1. т. Молотов 18.27—23.00
2. т. Ворошилов 19.05—23.00
3. т. Берия 19.05—23.00
4. т. Вознесенский 19.05—20.15
5. т. Маленков 19.05—22.20
6. т. Кузнецов 19.05—20.15
7. т. Тимошенко 19.05—20.15
8. т. Сафонов 19.05—20.15»5.
Первые семь посетителей столь известны, что не нуждаются в представлении. Восьмой — заместитель прокурора СССР Г.Н. Сафонов. Продолжительность приёма — 70 минут — подсказывает, что состоялось совещание.
В 20.15 наркомы обороны и ВМФ, первый заместитель председателя Совнаркома СССР Н.А. Вознесенский и заместитель прокурора, вероятно, получив указания Сталина, ушли. В кабинете остались 4 посетителя, входивших в состав Политбюро ЦК ВКП(б). Через 35 минут к ним присоединились ещё 4 посетителя:
«9. т. Тимошенко 20.50—22.20
10. т. Жуков 20.50—22.20
11. т. Будённый 20.50—22.20
12. т. Мехлис 21.55—22.20...
Последние вышли 23.00»6.
Как видим, в 20.50 началось второе за вечер совещание с участием членов Политбюро и главы Наркомата обороны (НКО). Уже без наркома ВМФ.
Заслуживает внимания то, что нарком обороны СССР Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко, отсутствовавший в кабинете лишь 35 минут, вряд ли успел бы доехать до своего наркомата и вернуться, поэтому логично предположить, что он в это время оставался в Кремле.
Сопоставим записи о посещении кабинета И.В. Сталина с описанием событий последнего предвоенного вечера Маршалом Советского Союза Г.К. Жуковым, в то время генералом армии, начальником Генерального штаба Красной армии: «Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М.А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик — немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнётся утром 22 июня.
Я тотчас же доложил наркому и И.В. Сталину то, что передал М.А. Пуркаев.
— Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль, — сказал И.В. Сталин.
Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.
И.В. Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.
— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? — спросил он.
Н.Г. Кузнецов
— Нет, — ответил С.К. Тимошенко. — Считаем, что перебежчик говорит правду.
Тем временем в кабинет И.В. Сталина вошли члены Политбюро. Сталин коротко проинформировал их.
— Что будем делать? — спросил И.В. Сталин.
Ответа не последовало.
— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность, — сказал нарком.
— Читайте! — сказал И.В. Сталин.
Я прочитал проект директивы. И.В. Сталин заметил:
— Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос ещё уладится мирным путём. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.
Не теряя времени, мы с Н.Ф. Ватутиным вышли в другую комнату и быстро составили проект директивы наркома.
Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить.
И.В. Сталин, прослушав проект директивы и сам ещё раз его прочитав, внёс некоторые поправки и передал наркому для подписи»7.
Эти воспоминания не совпадают с данными журнала записей лиц, принятых в кремлёвском кабинете И.В. Сталиным. Его посещение Ватутиным в тот вечер журнал не подтверждает. Если Жуков приехал в Кремль вместе с Тимошенко, то сразу в кабинет Сталина он не попал. Тимошенко зашёл в
В.А. Алафузов
него в 19.05, а Жуков должен был ждать в приёмной или где-то поблизости. Вероятно, после того, как в 20.15 нарком обороны вышел из кабинета проект директивы был за 35 минут доработан, и в 20.50 Тимошенко на этот раз вместе с Жуковым представил его Сталину.
Сравнение записей в журнале и процитированного фрагмента мемуаров Г.К. Жукова позволяет предположить, что доклад о немецком перебежчике с представлением проекта директивы, отклонённого И.В. Сталиным, прозвучал в ходе совещания с 19.05 до 20.15 в присутствии Н.Г. Кузнецова, и нарком ВМФ ушёл, не получив конкретных указаний о повышении готовности флотов, или получил указание ждать окончательного текста директивы наркома обороны и на её основе разработать свою директиву флотам. В этом не было ничего необычного. Постановление Комитета обороны при СНК СССР № 67сс/ов от 20 апреля 1938 года8 предусматривало в случае начала войны оперативное подчинение ВМФ Наркомату обороны и Генеральному штабу РККА. Иначе невозможно объяснить, почему нарком ВМФ с 20.15 до 23.37 — более трёх часов после заседания — не предпринимал никаких мер повышения боеготовности флотов до новой встречи с наркомом обороны, отражённой в его мемуарах: «Около 11 часов вечера зазвонил телефон. Я услышал голос маршала С.К. Тимошенко:
— Есть очень важные сведения. Зайдите ко мне.
Быстро сложил в папку последние данные о положении на флотах и, позвав Алафузова (в то время контр-адмирал В.А. Алафузов был начальником оперативного управления — заместителем начальника Главного морского штаба9. — Прим.
-1945 гг__
авт.), пошёл вместе с ним... Маршал, шагая по комнате, диктовал... Генерал армии Г.К. Жуков сидел за столом и что-то писал. Семён Константинович заметил нас, остановился. Коротко, не называя источников, сказал, что считается возможным нападение Германии на нашу страну.
Жуков встал и показал нам телеграмму, которую он заготовил для пограничных округов. Помнится, она была пространной — на трёх листах. В ней подробно излагалось, что следует предпринять войскам в случае нападения гитлеровской Германии.
Непосредственно флотов эта телеграмма не касалась. Пробежав текст телеграммы, я спросил:
— Разрешено ли в случае нападения применять оружие?
— Разрешено.
Поворачиваюсь к контр-адмиралу Алафузову:
— Бегите в штаб и дайте немедленно указание флотам о полной фактической готовности, то есть о готовности номер один. Бегите!
Тут уж некогда было рассуждать, удобно ли адмиралу бегать по улице. Владимир Антонович побежал, сам я задержался ещё на минуту, уточнил, правильно ли понял, что нападения можно ждать в эту ночь. Да, правильно, в ночь на 22 июня. А она уже наступила!..
Позднее я узнал, что нарком обороны и начальник Генштаба были вызваны 21 июня около 17 часов к И.В. Сталину. Следовательно, уже в то время под тяжестью неопровержимых доказательств было принято решение: привести войска в полную боевую готовность и в случае нападения отражать его»10.
Но список посетителей кремлёвского кабинета Сталина подсказывает: если бы это решение было принято в 17 часов, нарком ВМФ узнал бы о нём, войдя в 19.05 в кабинет главы государства вместе с наркомом обороны.
Выйдя из него в 22.20, Тимошенко и Жуков без труда могли вернуться в свой наркомат до 23 часов. Утверждённый Сталиным текст директивы нужно было отправить адресатам, один из которых
— нарком ВМФ. Отсюда его приглашение в кабинет Тимошенко и вручение экземпляра директивы без номера военным советам приграничных округов о приведении войск в полную боевую готовность в связи с возможным нападением фашистской Германии11.
Резонен вопрос: какое решение, получив директиву наркома обороны, принял нарком ВМФ
— привести западные флоты и флотилии в полную боевую или в оперативную готовность № 1?
Версия, отличающаяся от обнародованной Н.Г. Кузнецовым, приведена в письме ему В.А. Алафузова от 13 ноября 1965 года12: «Должен сказать, что ночь на 22 июня мне очень твёрдо врезалась в память. С другой стороны, при написании настоящего письма пользуюсь не только памятью, но и кой-какими записями. Так вот. Когда мы вошли в кабинет Тимошенко, то Жуков в расстёгнутом кителе (как Ты и пишешь) сидел за столом и заканчивал писание под копирку документа, который он не то писал под диктовку Тимошенко, не то составлял вместе с ним и бывшими в кабинете несколькими генералами. Тимошенко, обращаясь к Тебе, сказал, что получено предупреждение (источник не
Первый лист директивы наркома ВМФ № 9760сс/ов от 23 июня 1939 г. о введении системы оперативных готовностей
Нарком ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов и командующий Краснознамённым Балтийским флотом вице-адмирал В.Ф. Трибуц с экипажем подводной лодки Щ-406
был упомянут), что возможно нападение на нас Германии, и он даёт нашим пограничным округам об этом шифровку, копию которой Жуков сейчас передаст Тебе, что Жуков и сделал. Ты, бегло её посмотрев, передал мне, сказав, что надо её немедленно передать командующим флотами. Я, быстро пробежав глазами этот документ, обнаружил, что он написан на двух с лишним страницах и содержит не только предупреждение, но и довольно подробные указания о выводе войск на позиции. Эти указания по своему сугубо "сухопутному" характеру флотам были совершенно не нужны. Мне даже подумалось, что они излишни и для сухопутных войск, так как вместо коротких предупреждения и указания об объявлении тревоги содержат детали, которые могли бы дать войскам сами командующие. Я прикинул, что на одно зашифрование этой телеграммы уйдёт час—два, столько же на расшифрование, а если сюда добавить время на розыски и доклады командующим (ночь была предвоскресная, и, наверное, командующие были на дачах, охоте, рыбалках и т.п.) и отдачи ими распоряжений войскам, то пройдёт немало часов, и приготовления к отражению противника начнутся только утром, и то не раньше полдня.
Поэтому я доложил Тебе: "Разрешите дать телеграмму вне всякой очереди флотам: перейти на оперативную готовность № 1", а вслед за этим дать телеграмму, писавшуюся Жуковым, предварив её словами: "Сообщается для сведения телеграмма начальника Генштаба". На это я получил Твоё "добро". После этого я не ушёл сразу от Тимошенко, а задержался и слышал, как он сказал, что сомневается, действительно ли нападут немцы. Видя, что нового я ничего не услышу, а информация кончилась и начались комментарии, время не ждёт, я обратился к Тебе: "Разрешите, я побегу в ГМШ (Главный морской штаб. — Прим. авт.) немедленно предупредить флоты?" — "Да, бегите!" И я побежал. на флоты было передано и ими полу-
чено приказание о переходе на готовность № 1».
Наркомат ВМФ вместо отправки флотам для сведения сухопутной директивы без номера по предложению Алафузова сначала передал флотам и флотилиям короткий сигнал о переходе в оперативную готовность № 1 (ОГ № 1), затем короткую директиву № зн/87 и после неё ещё одну более объёмную — № зн/88 с пояснениями к упомянутому сигналу.
Кузнецов вспоминал: «В наркомате мне доложили: экстренный приказ уже передан. Он совсем короток — сигнал, по которому на местах знают, что делать. Всё же для прохождения телеграммы нужно какое-то время, а оно дорого»13.
В 23.37 по телефону флагманские командные пункты (ФКП) Краснознамённого Балтийского (КБФ) и Черноморского (ЧФ) флотов приняли переданные из Наркомата ВМФ Алафузовым сигналы о переводе флотов в оперативную готовность № 114. По всей вероятности, при этом использовалась таблица условных сигналов (ТУС), благодаря которой по телефону требовалось произнести всего одно кодовое слово. Аналогично были переданы сигналы из штабов флотов в штабы соединений. Например, в журнале боевых действий (ЖБД) Кронштадтской военно-морской базы (ВМБ) отмечено, что в 23.53 получили кодовые сигналы «Алтай» (переход в ОГ № 1) и «Барабан» (личному составу явиться в свои части)15.
Затем последовала директива наркома ВМФ № зн/87, переданная шифротелеграммой: «Немедленно перейти на оперативную готовность № 1». Подписное время отправки — 23.5016. На побук-венное шифрование столь короткого текста не могло уйти много времени, поэтому фразу Кузнецова о том, что «для прохождения телеграммы нужно какое-то время, а оно дорого» автор этих строк склонен связать не с директивой № зн/87, а со следующей — № зн/88, которая была гораздо пространнее и отражала содержание сухопутной директивы без номера: «В течение 22.6—23.6 воз-
можно внезапное нападение немцев. Нападение немцев может начаться с провокационных действий. Наша задача не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно флотам и флотилиям быть в полной боевой готовности встретить возможный удар немцев или их союзников.
Приказываю, перейдя на оперативную готовность № 1, тщательно маскировать повышение боевой готовности. Ведение разведки в чужих территориальных водах категорически запрещаю. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить»17.
Словосочетание «быть в полной боевой готовности» в директиве № зн/88 не означало приказа (распоряжения) провести комплекс мероприятий по приведению флотов в полную боевую готовность. Сигнал и последовавшие за ним директивы под номерами зн/87 и зн/88 содержали требование перевести западные флоты и флотилии в оперативную готовность № 1. Письменного приказа (директивы) Наркомата ВМФ на перевод западных флотов и флотилий в полную боевую готовность в ночь с 21 на 22 июня 1941 года не было.
Подписное время шифротелеграммы с директивой № зн/88 — 1 ч 12 мин 22 июня. На прохождение этой директивы, несомненно, зашифрованной по-буквенно, требовался минимум час. Было время на телефонные переговоры. О том, что директива № зн/88 была отправлена до телефонного разговора наркома с руководством флотом, писал в своих мемуарах и тогдашний командующий Балтийским флотом будущий адмирал, в то время вице-адмирал В.Ф. Трибуц18.
«Берусь за телефонную трубку, — вспоминал Н.Г. Кузнецов. — Первый звонок на Балтику — В.Ф.Трибуцу:
— Не дожидаясь получения телеграммы, которая вам уже послана, переводите флот на оперативную готовность номер один — боевую. Повторяю ещё раз — боевую.
Он, видно, ждал моего звонка. Только задал вопрос:
— Разрешается ли открывать огонь в случае явного нападения на корабли или базы?
Таблица 1
Сколько раз моряков одёргивали за "излишнюю ретивость", и вот оно: можно ли стрелять по врагу? Можно и нужно!»19.
Из процитированного отрывка читатели, не знакомые с флотской спецификой, могут сделать вывод, что понятия «оперативная готовность № 1» и «боевая готовность № 1 (полная)» (БГ № 1) были тождественны. Но это не так.
Под боевой готовностью подразумевается состояние воинских формирований (войск, сил), характеризующее их способность в установленные сроки начать боевые действия и успешно выполнить поставленные задачи. БГ № 1 — готовность немедленно начать эти действия. Статья 37 «Временного наставления по ведению морских операций» 1940 года (НМО-40) уточняла: «Готовность к боевым действиям определяется готовностью к съёмке с якоря (вылету) для определённых боевых действий и соответствует существующим уставным положениям, а также "Правилам совместного плавания", т.е. может быть полная или определяться часами 1, 2, 4, 5, 6, 12 и 24-часовая. Кроме того в оперативном масштабе может применяться установление готовности, определяемой несколькими сутками»20.
А цель системы оперативных готовностей, введённой в действие директивой наркома ВМФ флагмана флота 2 ранга Н.Г Кузнецова21 № 9760сс/ов от 23 июня 1939 года22, как указано в инструкции по оперативным готовностям от 11 ноября 1939 года23, «предотвратить возможность внезапного нападения противника на наше побережье и базы и иметь силы флота в положении предварительного развёртывания и в состоянии, обеспечивающем готовность в минимальное время начать, по приказанию, проводить первые боевые операции»24.
В соответствии с упомянутыми документами были введены три степени оперативных готовностей и понятие «боевое ядро» — совокупность соединений, частей и подразделений различных родов сил каждого флота, выделенных для отражения внезапного нападения противника и прикрытия границы. Состав боевого ядра определялся приказом командующего флотом с последующим донесением наркому ВМФ (см. табл. 1).
Количество кораблей основных боевых классов и их число в составе боевого ядра в западных флотах СССР к 22 июня 1941 года
Корабли Северный флот Краснознамённый Балтийский флот Черноморский флот Всего
Линейный корабль (линкор) — 2/1 1/1 3/2 (66,7 проц.)
Крейсер — 2/1 5/- 7/1 (14,3 проц.)
Лидер — 2/1 3/1 5/2 (40 проц.)
Эскадренный миноносец (эсминец) 8/1 19/6 13/5 40/12 (30 проц.)
Подводная лодка 15/4 68/12 44/13 127/29 (22,8 проц.)
Всего 23/5 (21,7 проц.) 93/21 (22,6 проц.) 66/20 (30,3 проц.) 182/46 (25,3 проц.)
В числителе — всего кораблей, в знаменателе — в том числе в боевом ядре, в скобках — удельный вес кораблей, входивших в боевое ядро (относительно их общего количества).
Подсчитано автором по: Жуматий В.И. Фактическое состояние Военно-морского флота СССР к началу Великой Отечественной войны (21 июня 1941 г.): статистический сборник. М., 2011.
Боевое ядро выделялось не только в корабельных соединениях. Так, в составе ВВС КБФ к нему относились по одной из пяти эскадрилий в каждом авиаполку. В береговой обороне Балтфлота удельный вес подразделений, относившихся к боевому ядру, был значительно выше — 82 из 113 батарей (почти все за исключением строившихся и законсервированных). В ПВО вне зависимости от степени ОГ боевое ядро не выделялось, но ежедневно в каждом дивизионе трёхбатарейного состава назначалась дежурная батарея с готовностью к открытию огня через 1 минуту, притом что остальные батареи были готовы открыть огонь через 2,5 минуты. В батареях, не входивших в состав дивизионов, назначались дежурные орудия.
Система оперативных готовностей включала следующие меры.
В ОГ № 3 (повседневная) корабли боевого ядра находились в 6-часовой готовности к выходу в море с положенным неснижаемым запасом всех видов снабжения. Дозор несли только у главной базы флота, воздушную разведку вели периодически. Ремонт кораблей производили в нормальных условиях.
В ОГ № 2 корабли боевого ядра находились в 4-часовой готовности к выходу в море, остальные — в 6-часовой готовности. Корабельный дозор устанавливался у всех баз, в море организовывалась регулярная воздушная разведка. Ремонт следовало форсировать, тылы развернуть до масштабов, необходимых для обеспечения деятельности сил флота в рамках текущей готовности. Авиация рассредоточивалась по оперативным аэродромам.
В ОГ № 1 корабли боевого ядра находились в часовой готовности к выходу в море, остальные — в 4-часовой. Ремонт кораблей требовалось всячески форсировать и стремиться к максимально скорому его завершению, войсковые хозяйства — держать полностью развёрнутыми, тыл флота — в состоянии, необходимом для обеспечения соединений и частей по текущим штатам (мирного времени). Организовывалась усиленная воздушная разведка, подводные лодки рассредоточивались и находились в готовности к выходу в море. У баз устанавливались усиленные дозоры. Авиация завершала рассредоточение на оперативных аэродромах.
Директива № 9760сс/ов от 23 июня 1939 года определила: «Дальнейшее развёртывание флота может быть либо по мобилизации, объявляемой в общем порядке, либо распоряжением народного комиссара ВМФ без объявления общей мобилизации в составе мирного времени»25.
Таким образом, переход в оперативную готовность № 1 не предусматривал отмобилизования флота по штатам военного времени.
Директива №9760сс предписала «по готов-ностям № 1, № 2, № 3 никаких военных действий не открывать», что можно было трактовать как запрет на применение оружия. Для этого требовалось отдельное указание. В инструкции по оперативным готовностям приме-
Постановка мин немецкими кораблями в Балтийском море
Июнь 1941 г.
нения оружия касался лишь последний пункт: «О готовности артиллерийского, минно-тор-педного и химического оружия для частей и кораблей, как находящихся в базе, так и в море при стоянии их в той или иной оперативной готовности, даёт указания штаб флота»26.
Меры, предусмотренные системой оперативных готовностей, подсказывают два вывода.
Во-первых, оперативная готовность № 1 не была тождественна полной боевой готовности, в которую при объявлении ОГ № 1 приводилось только боевое ядро, составлявшее, как видно из таблицы 1, около 25 проц. сил флотов.
На то, что ОГ № 1 и полная боевая готовность отличались друг от друга, указала директива начальника Главного морского штаба № 10305сс от 14 ноября 1939 года: «Практика приведения флотов и флотилий в оперативные готовности № 1 и № 2. показала, что не везде на флотах и флотилиях правильно понимают сущность оперативных готовностей, а командиры частей путают оперативные готовности с боевыми готовностями, допуская при этом перенапряжение материальной части и личного состава»27.
Во-вторых, сигнал на приведение в ОГ № 1 не давал флотам и флотилиям разрешения на применение оружия по кораблям и самолётам противника. Для этого требовались дополнительные указания. В мемуарах Н.Г. Кузнецова и В.Ф. Трибуца28 есть упоминания о том, что разрешение применять оружие нарком дал командующему КБФ в телефонном разговоре. Но в полученной КБФ уже после этого разговора в 02.32 директиве № зн/88 никаких указаний о применении оружия не было.
В ночь с 21 на 22 июня 1941 года у командующих флотами не было никаких документов, разрешавших применять оружие, лишь устные, никак не документированные указания наркома. Последствия известны: при налёте немецкой авиации на Севастополь командующий ЧФ вице-адмирал Ф.С. Октябрьский не решился дать приказ открыть огонь; его отдал, взяв на себя всю ответственность, начальник штаба ЧФ контр-адмирал И.Д. Елисеев29.
Страницы журнала записи лиц, принятых в кремлёвском кабинете И.В. Сталиным, датированные 22 июня 1941 г.
Кронштадтская ВМБ получила сигнал о переходе в ОГ № 1 в 23.57 и в 02.40 доложила о его выполнении. Тем не менее при налёте немецкой авиации между 03.37 и 03.55 не было ни объявления воздушной тревоги, ни централизованного приказа зенитным батареям и дозорным катерам открыть огонь. Но всё же некоторые из них по инициативе своих командиров произвели по несколько выстрелов вслед последней группе самолётов30. Очевидно, если бы задачей вражеской авиации было не минирование Кронштадтского рейда и Ленинградского морского канала, а нанесение бомбового удара по кораблям, не удалось бы избежать тяжёлых потерь.
Либавская ВМБ получила сигнал о переводе в ОГ № 1 в 00.00. Первый налёт немецкой авиации на расположенный поблизости Батский аэродром ВВС РККА в 04.35—04.50 был расценен как учебный налёт наших самолётов. Как свидетельствовали материалы расследования оставления Либавской ВМБ, «руководством же дивизии и ЛВМБ вплоть до речи т. Молотова по радио нападение немцев было оценено не как начало военных действий, а как провокация. Хотя частям и кораблям ещё
до речи т. Молотова были даны указания отражать огнём всеми имеющимися средствами самолёты противника»31.
Пинская военная флотилия получила приказ перейти в ОГ № 1 в 02.30 и хотя к утру завершила плановые мероприятия, воздушными ударами по аэродрому Жабицы между 09.15 и 13.30 была полностью уничтожена её авиация — 46-я отдельная эскадрилья (восемь Р-10 уничтожены, два повреждены)32.
Дунайская военная флотилия получила приказ перейти в ОГ № 1 через ФКП Черноморского флота в 01.12. В 02.22 командующий флотилией доложил о его выполнении. В 04.15 румынская артиллерия обстреляла порт, авиация бомбила аэродром Измаила33. Батареи и корабли флотилии незамедлительно открыли ответный огонь и заставили артиллерию противника замолчать. Остальные базы западных флотов и флотилий ударам в то утро не подверглись.
Как видим, доклады о переводе соединений в ОГ № 1 не означали, что при внезапном нападении они дадут эффективный отпор противнику. Сигнал, не сопровождавшийся документированным распоряжением о применении оружия, оказался в значительной степени нивелированным предыдущими весьма противоречивыми указаниями. Так, в 17 ч 21 июня командующий КБФ, действуя в духе полученных ранее указаний наркома ВМФ, подписал радиограмму командирам соединений, в которой извещал, что Германия, провоцируя войну, накапливала войска на нашей границе, и приказал «усилить темпы боевой подготовки, привести части и корабли в боевую готовность, меньше говорить о военной опасности, а больше делать, чтобы корабли были боеспособными»34. Командование Либавской ВМБ получило эту директиву около 7 ч утра 22 июня, что внесло дезорганизацию в оборону базы от воздушных ударов.
Следы противоречий можно найти и в директиве № зн/88, переданной уже после сигнала о переходе в ОГ № 1. Она одновременно требовала усилить бдительность, препятствовать нарушителям, но при этом не поддаваться на провокации. Неудивительно, что в условиях таких требований многие путались либо проявляли пассивность.
Непростой вопрос, который не рассматривался в отечественной исторической литературе, — последствия позднего решения о переходе в ОГ № 1 и отсутствие разрешения дозорным кораблям и самолётам КБФ применять оружие по нарушителям морской границы. Этот вопрос связан с тем, что в ночь на 22 июня немецкий флот на Балтийском ТВД провёл минно-заградительную операцию с одновременной постановкой восьми минных заграждений (2489 мин и минных защитников) вблизи советских баз и в узловых пунктах коммуникаций. В ходе операции, как свидетельствуют документы противника, были по меньшей мере 8 контактов немецких и советских сил35 (см. табл. 2).
Таблица 2
Контакты сил Краснознамённого Балтийского флота и ВМС Германии с вечера 21 июня до утра 22 июня 1941 года
№ Время Район Силы Результат
п/п советские немецкие
1 18.40 Юго-западнее Лиепаи 2 гидросамолёта-амфибии МБР-2 5 торпедных катеров Самолёты обстреляны зенитным огнём, о контакте с противником не доложили
Запрошены опознавательные
2 23.05 Устье Финского залива Подводная лодка М-99 2 торпедных катера сигналы, торпедные катера не ответили, с подводной лодки о встрече не доложили
Запрошены опознавательные
3 23.50 Устье Финского залива Базовый тральщик Т-216 2 торпедных катера сигналы, торпедные катера не ответили, с базового тральщика о встрече не доложили
4 00.25— 01.10 Севернее и северо-западнее о. Найссар Береговые посты главной базы КБФ Группа минных заградителей «Кобра» Доклад на флагманский командный пункт КБФ, противодействие не оказано
5 01.48, 01.50 Устье Финского залива Береговые посты на мысе Тахкуна и мысе Кыпу Группа минных заградителей «Норд» Доклад на флагманский командный пункт КБФ, противодействие не оказано
6 02.45 Ирбенский пролив Подводная лодка С-7 2 торпедных катера Немецкие торпедные катера запросили опознавательный сигнал, на который подводная лодка неразборчиво ответила, с подводной лодки о встрече не доложили
7 03.23 Устье Финского залива 2 гидросамолёта-амфибии МБР-2 Группа минных заградителей «Норд» Самолёты обстреляны зенитным огнём, доложили на флагманский командный пункт КБФ, для удара по кораблям послана эскадрилья бомбардировщиков СБ
8 03.37— 03.55 Кронштадт Кронштадтская ВМБ 19 самолётов Ю-88 Немецкие самолёты сбросили 19 мин на внешний рейд Кронштадта и в Ленинградский морской канал, воздушная тревога не объявлялась, зенитным огнём обстреляна последняя группа самолётов
Составлена автором на основе: Морозов М., Липатов С. Германская минно-заградительная операция на Балтике 22 июня 1941 г. //Арсенал-коллекция. 2015. № 6. С. 27—44.
Как видно из таблицы 2, в половине случаев экипажи наших дозорных кораблей и самолётов о контактах с неизвестными кораблями не доложили. Причины очевидны. При противоречивых инструкциях после доклада о таком контакте можно было получить обвинение в неправильных действиях, тем более, информация и приказы из штабов поступали нерегулярно, порой запаздывали. Так, нёсшая дозор в Ирбенском проливе западнее линии м. Церель — м. Овизи подлодка С-7 получила сигнал о переходе в ОГ № 1 в 00.55, а оповещение о начале войны — только в 19.59 22 июня36. Экипаж находившегося в дозоре восточнее этой линии тральщика Т-297 («Ви-райтис») узнал о начале войны из принятой по радио речи Молотова37.
Немецкие минные заградители не встретили противодействия со стороны дозорных кораблей КБФ и выполнили поставленную им задачу. До конца 1941 года их мины уничтожили 19 советских кораблей и судов38.
Приведение в ОГ № 1 никак не отразилось на действиях экипажей судов советских па-роходств, выполнявших торговые рейсы, в т.ч. в порты Германии. Чудом уцелело судно «Вторая пятилетка», которое в ночь на 22 июня прошло Ирбенский пролив в сторону Германии и легло на обратный курс только после приёма по радио речи В.М. Молотова. В 04.12, спустя почти 5 часов после сигнала флотам на приведение в ОГ № 1, немецкие торпедные катера потопили советский транспорт «Гайсма», в 04.23 захватили судно «Эстония»39. Понятно, что суда Наркомата морского флота до мобилизации не подчинялись ВМФ, но при создании системы готовностей специалистам ГМШ следовало бы подумать и о мерах, нацеленных в условиях угрозы нападения на предотвращение таких потерь.
Лишь в 04.50, после перечисленных выше инцидентов, включая беспрепятственное выполнение немецкими минными заградителями своих задач и налёта авиации противника на Кронштадт, вице-адмирал В.Ф. Трибуц направил подчинённым соединениям шифровку: «Германия начала нападение на наши базы и порты. Силой оружия отражать всякую попытку нападения противника на нашу территорию»40. В ЖБД 2-й бригады подводных лодок (БПЛ) её получение было зафиксировано в 06.11, в ЖБД Кронштад-ской ВМБ — в 06.5741. Именно это время (примерно на 3,5 часа позже первых ударов врага) можно считать моментом фактического перехода соединений КБФ в полную боевую готовность (БГ № 1) с правом применения оружия по противнику.
Однако к тому времени военные советы западных флотов и флотилий ВМФ СССР всё ещё не получили разрешения на развёртывание своих сил и средств по планам военного времени и ведение полномасштабных боевых действий. Процесс выработки и доведения этого решения занял почти весь день 22 июня.
Н.Г. Кузнецов описывал события того дня так.
В 03.15 Ф.С. Октябрьский доложил ему о налёте немецкой авиации на Севастополь. Нарком пытался дозвониться и доложить Сталину, но его в кабинете не было. Затем Кузнецов дозвонился до С.К. Тимошенко, после этого поговорил с секретарём ЦК ВКП(б) Г.М. Маленковым. «После звонка Маленкова, — вспоминал Н.Г Кузнецов, — я всё-таки надеялся, что вот-вот последуют указания правительства о первых действиях в условиях начавшейся войны. Никаких указаний не поступало. Я на свою ответственность приказал передать флотам официальное извещение о начале войны и об отражении ударов противника всеми средствами. В тот момент, конечно, следовало уже не только "отражать попытки нападения", а наносить ответные удары по врагу. Но флот не мог этого делать один, нужны были согласованные планы, единое руководство в масштабе всех Вооружённых сил.
Главный морской штаб передал ещё один приказ флотам: "Немедленно начать постановку минных заграждений по плану прикрытия". Помнится, балтийцы просили это ещё раньше, когда перешли на готовность № 2, то есть 19 июня. Но я не мог такого позволить — это выходило за рамки моих прав»42.
Приказание наркома об «отражении ударов всеми средствами» косвенно свидетельствовало, что раньше таких приказов, по крайней мере официально, он не отдавал.
Затем, по воспоминаниям Кузнецова, события в Наркомате ВМФ развивались следующим образом: «Утром контр-адмирал В.А. Алафузов сделал мне обстоятельный доклад о положении на флотах, всех распоряжениях, отданных им от имени наркома, и своих предположениях на будущее. Наркомат работал напряжённо. Связь с флотами действовала бесперебойно. От Либавы до Кронштадта шла война на воде, под водой и в воздухе...
Около 10 часов утра 22 июня я поехал в Кремль. Решил лично доложить обстановку. В Кремле всё выглядело как в обычный выходной день... Кругом было тихо и пустынно. Не застав никого в Кремле, вернулся в наркомат.
— Кто-нибудь звонил? — был мой первый вопрос.
— Нет, никто не звонил.
22 июня в 12 часов дня Советское правительство обратилось к народу с заявлением о вероломном нападении фашистской Германии. О начавшейся войне узнала вся страна. Не помню, по своей инициативе или по поручению Сталина вечером связался с В.М. Молотовым. Он курировал наш наркомат, решая текущие вопросы. Разговор касался обстановки на флотах. Я в тот час не имел оснований особенно тревожиться»43.
Это повествование не выдерживает сравнения с записями о посетителях кремлёвского кабинета Сталина. 22 июня посетители на-
ходились в нём с 05.45 до 16.45, в т.ч. Кузнецов трижды: с 08.15 до 08.30, с 09.40 до 10.20 и с 15.20 до 15.4544. Нет сомнений в том, что причины посещений были серьёзны, по всей вероятности, касались решения вопросов, которые выходили за рамки компетенции наркома. Сопоставление времени этих посещений и подписания директив наркома ВМФ подсказывает, с какими вопросами он мог приезжать Кремль.
В 09.28—09.33, после первой в тот день встречи с И.В. Сталиным, Н.Г. Кузнецов (а может быть, и В.А. Алафузов от имени наркома) подписал директивы военным советам КБФ, ЧФ и СФ о развёртывании подводных лодок у берегов Германии, Румынии и Норвегии. В 13.45, после второй встречи, Кузнецов утвердил директиву военным советам КБФ, ЧФ, СФ, командующим Пинской и Дунайской флотилиями о проведении мобилизационных мероприятий. В 16.42, после третьего возвращения наркома из Кремля, последовала директива военному совету СФ, разрешавшая наносить авиационные удары по объектам на территории Норвегии. Несколько позже, в 18.49, аналогичное разрешение получил военный совет ЧФ в отношении объектов на территории Румынии45. Сопоставление времени посещений кабинета главы государства и подписания директив наркома ВМФ подсказывает, что в первые часы войны руководство Наркомата ВМФ и ГМШ предпринимали меры не в «вакууме», если не по прямому указанию,то по крайней мере с докладами И.В. Сталину.
Анализ фактов приводит к следующим выводам.
Вечером 21 июня руководство Наркомата ВМФ из сообщений Наркомата обороны узнало о возможном нападении нацистской Германии в ночь на 22 июня, но не приняло никаких дополнительных мер повышения боевой готовности флотов до утверждения Сталиным представленного наркомом обороны проекта директивы военным советам приграничных округов.
Отработанная система оперативных готов-ностей и прямая телефонная связь Наркомата ВМФ с ФКП и главными базами флотов и флотилий позволили в короткое время перевести их в ОГ № 1. Этот процесс был в основном завершён до первых ударов противника по нашим ВМБ. Но в полную боевую готовность перешло только боевое ядро, в которое входили около 25 проц. кораблей основных боевых классов. За сигналом о переводе в ОГ № 1 последовала директива наркома ВМФ № зн/88, некоторые из положений которой носили противоречивый характер.
Перевод флотов на ОГ № 1 не помешал противнику ночью 21 июня провести минно-за-градительные действия, которые осложнили обстановку на море и стали причиной потерь.
В первые часы войны общего, исходившего от Наркомата ВМФ письменного разрешения применять оружие по врагу в соединениях и
частях западных флотов не было. Были устные указания Кузнецова, о которых мы знаем только из его мемуаров и воспоминаний Три-буца, а также устные указания на местах. Это объясняет, почему наряду с решительным отражением вражеских налётов (Севастополь, Измаил) были случаи пассивности (Кронштадт, Лиепая). Если бы в то время противник нанёс массированные авиаудары по морским и авиационным базам ВМФ, флот, вероятно, понёс бы не менее серьёзные потери, чем Красная армия в первый день войны.
Последующие шаги Наркомата ВМФ и ГМШ по развёртыванию сил и организации действий западных флотов затянулись до вечера 22 июня. Они были санкционированы И.В. Сталиным, который с первых часов войны стал фактическим Верховным главнокомандующим Вооружёнными силами СССР
К чести Кузнецова следует отметить, что даже спустя много лет он не стал перекладывать на Сталина ответственность за флотские проблемы 1941-го. Пережив после войны удары судьбы (по необоснованному обвинению суд Военной коллегии Верховного суда СССР, снижение в должности, звании и после восстановления в них — новое снижение в звании и увольнение в отставку), со страниц своих мемуаров Кузнецов заявил: «Было важно, что противник в первый день войны не потопил ни одного нашего корабля и причинил флоту лишь незначительные повреждения.
Правда, в дальнейшем мне предстояло увидеть воочию и свои упущения, убедиться, что во многом противник всё же упредил нас... В ту пору у нас обнаружилось немало и других ошибок, так что не станем списывать всё за счёт "неправильной оценки положения Сталиным". Ему — своё, нам — своё.
Каждый день войны был насыщен героизмом, отвагой советских людей... Однако мне хочется, чтобы не забывали и другое: более серьёзно, глубоко, со всей ответственностью должны быть разобраны причины неудач, ошибок в первые дни войны. Эти ошибки в значительной степени на нашей совести, на совести руководителей всех степеней. И чтобы они не повторились, их следует не замалчивать, не перекладывать на души умерших, а мужественно, честно признаться в них. Ибо повторение прошлого будет называться уже преступлением»46.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Великая Отечественная война 1941—1945 гг. Т. 2. Происхождение и начало войны. М.: Куч-ково поле, 2012. С. 625. Ранее такая же оценка («...флоты, имеющие разработанную и освоенную систему оперативных готовностей, сумели в короткие сроки перейти в готовность № 1 и более организованно, чем Сухопутные войска, встретить начало войны») обнародована в другом военно-историческом труде «1941 год — уроки и выводы» (М., 1992).
2 Кузнецов Н.Г. Накануне. 3-е изд., доп. М., 1989. С. 368—371.
3 Ямпольский В.П. Бездействовал ли Сталин в первые дни войны // Воен.-истор. журнал. 1994. № 6. С. 27, 28.
4 На приёме у Сталина. Тетради (журналы) записей лиц, принятых И.В. Сталиным (1924 —1953 гг.): справочник. М.: Новый хронограф, 2008. 784 с.; Интернет-ресурс: http:// militera.lib.ru.
5 Там же С. 337.
6 Там же.
7 Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. 13-е изд. М., 2002. С. 261, 262.
8 Государственный архив Российской Федерации. Ф. Р-8418. Оп. 28. Д. 134. Л. 1, 2.
9 Алафузов // Военная энциклопедия в 8 т. Т 1. М.: Воениздат, 1997. С. 117.
10 Кузнецов Н.Г. Указ. соч. С. 371, 372.
11 О приведении войск в полную боевую готовность в связи с возможным нападением фашистской Германии (Директива военным советам приграничных округов). 21 июня 1941 г. // Центральный архив Министерства обороны Российской Федерации. Ф. 48-А. Оп. 1554. Д. 90. Л. 257—259. Подлинник. Опубл.: Жуков. Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1971, С. 233, 234; Русский архив: Великая Отечественная: Приказы народного комиссара обороны СССР. Т. 13 (2—1). M.: TEPPA, 1994. С. 282.
12 Адмирал Кузнецов: Москва в жизни и судьбе флотоводца. Сборник документов и материалов. М., 2000. С. 423, 424.
13 Кузнецов Н.Г. Указ. соч. С. 373.
14 Центральный военно-морской архив (ЦВМА). Ф. 9. Д. 10290. Л. 1 об.
15 Там же. Ф. 1507. Оп. 33. Д. 1. Л. 2 об.
16 Русский архив: Великая Отечественная: Приказы и директивы народного комиссара ВМФ в годы Великой Отечественной войны. Т. 21(10). М., 1996. С. 12.
17 Там же. В исторической литературе иногда приводится искажённый текст директивы № зн88. Вместо фразы: «Одновременно флотам и флотилиям быть в полной боевой готовности встретить возможный удар немцев или их союзников» приводится фраза: «Одновременно, тщательно маскируя повышение боевой готовности флота, перейти на оперативную готовность №1 и встретить внезапный удар немцев или их союзников всеми наличными силами» (Военно-Морской Флот Советского Союза в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. Т. 3. М., 1962. С. 24).
18 Трибуц В.Ф. Балтийцы вступают в бой. М., 1972. С. 32.
19 Кузнецов Н.Г. Указ. соч. С. 373.
20 Временное наставление по ведению морских операций. М.; Л., 1940. С. 17.
21 Создание системы оперативных готовностей в ВМФ СССР в исторической литературе часто приписывается Н.Г. Кузнецову, хотя фактически она существовала и до его назначения наркомом. В одном из писем Кузнецову В.А. Алафузов отметил: «В Твоих статьях система оперативных готовностей выглядит как изобретение ТОФ. Должен сказать, что когда я в 1932 г., окончив академию, попал в оперативный отдел штаба ЧФ, то застал эту систему на флоте. Было даже специальное наставление по оперативным готовно-стям. Правда, система эта была не столь отшли-
фованной, как перед войной, когда обстановка заставила уделить этому вопросу внимание и было много тренировок по переходам на готовности» (Адмирал Кузнецов: Москва в жизни и судьбе флотоводца. С. 424.). На наличие системы готовностей до назначения Н.Г. Кузнецова наркомом указывает и то, что директива от 23 июня 1939 г. отменяла предыдущий документ — директиву морского отдела Генерального штаба РККА № 36064 от 28 марта 1937 г.
22 Российский государственный архив Военно-морского флота. Ф. 1877. Оп. 1. Д. 78. Л. 1—3.
23 Там же. Л. 14—23.
24 Там же. Л. 14.
25 Там же. Л. 2.
26 Там же. Л. 23.
27 Там же. Л. 13.
28 В.Ф. Трибуц писал: «...На командном пункте флота в Таллине зазвонил телефон прямой связи с Москвой. Народный комиссар ВМФ Н.Г. Кузнецов сообщил мне: "Сегодня ночью возможно нападение фашистской Германии на нашу страну". Он приказал, не дожидаясь получения телеграммы, которая уже послана, привести флот в полную боевую готовность, всякое нарушение государственной границы, всякое действие против нашей страны отражать всей мощью оружия.
— Разрешается ли открывать огонь в случае явного нападения на корабли и базы? — переспросил я.
— Да, приказываю нападение отражать всеми силами, но на провокации поддаваться не следует» (Трибуц В.Ф. Балтийцы вступают в бой. М., 1972. С. 30).
29 Кузнецов Н.Г. Указ. соч. С. 378, 379.
30 ЦВМА. Ф. 1507. Оп. 33. Д. 1. Л. 4, 6, 7 об.
31 Там же. Ф. 9. Д. 23977. Л. 66.
32 Хроника боевых действий Пинской военной флотилии в Великой Отечественной войне Советского Союза в 1941 г. М.; Л., 1945. С. 6.
33 Хроника боевых действий Дунайской военной флотилии в Великой Отечественной войне Советского Союза в 1941 г. М.; Л., 1945. С. 8.
34 ЦВМА. Ф. 2. Оп. 6. Д. 497. Л. 28, 28 об.
35 В немецких документах указаны ещё несколько контактов с советскими силами, но отсутствие подробных советских документов не даёт возможности прокомментировать их.
36 ЦВМА. Ф. 18. Д. 550. Л. 6.
37 Шевчук А.А. Год на «Вирсайтисе» // Ган-гут. 1993. Вып. 5. С. 108. Сведений о прохождении информации на нёсшие дозор в устье Финского залива подлодку М-99 и тральщик Т-216 не сохранилось.
38 Морозов М., Липатов С. Германская минно-заградительная операция на Балтике 22 июня 1941 г. // Арсенал-коллекция. 2015. № 6. С. 44.
39 Там же. С. 37, 38.
40 ЦВМА. Ф. 6. Д. 856. Л. 21.
41 Там же. Ф. 18. Д. 733. Л. 1 об.; Ф. 1507. Оп. 33. Д. 1. Л. 6 об.
42 Кузнецов Н.Г. Указ. соч. С. 380, 381.
43 Там же. С. 382, 383.
44 На приёме у Сталина. С. 338.
45 Русский архив: Великая Отечественная: Приказы и директивы народного комиссара ВМФ... Т. 21(10). С. 13, 14.
46 Кузнецов Н.Г. Накануне. М.: Воениздат, 1966. С. 340, 342, 343. ■
