CC BY
127
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2005. № 5
ДИСКУССИЯ
ОБЩЕРОССИЙСКАЯ НАУЧНАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ "ПЕРЕСТРОЙКА: 20 ЛЕТ СПУСТЯ"
Ю.А. Красин
ПЕРЕСТРОЙКА В КОНТЕКСТЕ РОССИЙСКОЙ
РЕФОРМАЦИИ*
В XX в. Россия дважды была ареной драматических событий, которые не только круто меняли вектор ее внутреннего развития, но и потрясали мир, давая импульс масштабным трансформациям мирового сообщества. В начале века Октябрьская революция 1917 г. расколола мир на две системы и положила начало великому социальному эксперименту создания альтернативного капитализму общества. Хотя эксперимент закончился неудачей и за него России пришлось заплатить непомерно высокую цену, под воздействием этих процессов мир изменился коренным образом. В конце века горбачевская перестройка, открыв путь демократической реформации российского общества и завершения "холодной войны", вновь стимулировала долговременные исторические процессы, последствия которых, скорее всего, будут сказываться на протяжении всего нынешнего столетия. Время окончательных оценок еще не наступило. Споры о перестройке будут продолжаться и впредь. Но 20 лет, истекшие со времени ее начала, позволяют заключить, что горбачевская перестройка стала знаменательной вехой российской и мировой истории.
В марте 1985 г. Генеральным секретарем Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза (КПСС) был избран молодой и энергичный член Политбюро ЦК М. Горбачев. Страна получила нового лидера. Эта весть была встречена в обществе с одобрением. Люди ожидали перемен к лучшему. К тому времени советская система столкнулась с ежегодно нараставшими трудностями. Экономика стагнировала и все чаще давала сбои. Особенно плохо обстояли дела с сельским хозяйством. Страна, когда-то бывшая экспортером зерна, была вынуждена в возрастающих объемах закупать сельскохозяйственную продукцию за рубежом. Производственная сфера оказалась неспособной к освоению достижений научно-
В статье использованы материалы исследования, поддержанного Российским гуманитарным научным фондом (проект № 04-03-00057а).
технической революции. Отсутствовали стимулы к обновлению, к прогрессу и просто к эффективному труду работников производства. Мобилизационная модель управления экономикой, которая работала в 30-е годы в период индустриализации страны, исчерпала себя. Широко разрастались метастазы теневой экономики, ставшей почвой для распространения коррупции. Тяжким бременем для экономики были военные расходы, связанные с "холодной войной" и гонкой вооружений. Государственные структуры окостенели и стали едва ли не главным тормозом развития экономики и общества. Все это сказывалось на общественной атмосфере, подрывало идеологические и нравственные устои, веру граждан в социальную справедливость и идеалы социализма. Общество и сама власть все острее ощущали потребность в реформах. В КПСС, государственных и общественных организациях появились реформистские течения; все активнее действовали диссидентские движения. Появление Горбачева было подготовлено всем ходом развития советского общества.
Вначале новый лидер не посягал на устои существовавшей системы. Усилия были направлены на то, чтобы задействовать ее собственные ресурсы. Была выдвинута стратегия "ускорения" научно-технического и экономического развития. Однако очень быстро обнаружилась ее неэффективность. Меры по ускорению развития наталкивались на инертность предельно централизованной и бюрократизированной плановой системы. Рыночные механизмы практически отсутствовали. Требовалось не просто ускорение, а реформирование экономической системы, перестройка общества, перевод его в качественно новое состояние.
Ради достижения этой цели были приняты законы о реформах рыночного характера, об индивидуальной трудовой деятельности, о социалистическом предприятии, о кооперации. Однако реализация этих реформ, приоткрывавших дверь в рыночной экономике, по существу блокировалась государственной и хозяйственной бюрократией, которая не могла и не хотела отказаться от командно-административной системы управления экономикой. В книге известного английского политолога А. Брауна о Горбачеве справедливо отмечается: "Именно в попытках радикальной перестройки экономической системы Горбачев столкнулся с наиболее эффективным сопротивлением со стороны учреждений, кооперация с которыми была необходима как для повседневного функционирования экономики, так и для осуществления реформы"1. Стало ясно, что невозможно проведение полноценной экономической реформы без коренной перестройки политической системы.
1 Вгомт А. ТИе ОогЪаеИеу БаСюг. ОхТогё, 1996. Р. 132.
3 ВМУ, политические науки, № 5
33
Главным рубежом этого поворота к политическим реформам стала XIX партийная конференция (июнь 1988 г.), выдвинувшая программу реорганизации политической системы. Произошло разделение государственных и партийных функций, вся полнота власти перешла к Советам, выборы депутатов стали проводиться на альтернативной основе, начала формироваться многопартийная система. Демократизация коснулась и средств массовой информации: фактически была отменена цензура, а затем принят закон о СМИ, закрепивший свободу печати. Таким образом, намерения и стратегические установки руководителей перестройки эволюционировали вместе с динамикой преобразований. Образно об этом сказал бывший тогда президентом Франции Ф. Миттеран: "Горбачев напоминает мне человека, решившего закрасить грязное пятно на стене своего дома. Но, начав зачищать стену, увидел, что шатается один из кирпичей. Попробовав его заменить, он обрушил всю стену, а принявшись ее восстанавливать, обнаружил, что сгнил весь фундамент дома"2.
Была ли у реформаторов ясная стратегия преобразований? Еще накануне перестройки, в годы брежневского застоя, в общественном мнении утвердилось понимание необходимости перемен, выраженное формулой "Так жить нельзя". Демократически настроенная часть интеллигенции обсуждала характер и содержание назревших реформ. Горбачев и его соратники, придя к власти, начали реформаторскую деятельность не с чистого листа. Они понимали, что основное содержание реформ — это демократизация советского общества и налаживание рыночных механизмов экономики. Эта общая направленность стратегии реформаторов прослеживается через все этапы перестройки. Но конкретные меры и методы реформирования приходилось вырабатывать, двигаясь на ощупь, постоянно корректируя политику, порой допуская ошибки и просчеты. Сама перестройка была практической средой, формировавшей плоть и кровь стратегии и программы горбачевской команды. Итогом стал проект новой программы партии (август 1991 г.), теоретический и стратегический документ, в котором с социал-демократических позиций системно сформулированы и обоснованы цели реформирования, пути и средства их достижения.
К сожалению, стремительный ход событий, стечение неблагоприятных обстоятельств, допущенные ошибки помешали привести эту программу в действие. По мере углубления демократических преобразований системные реформы сталкивались со все большими трудностями и нарастанием сопротивления как консервативных, так и радикальных сил. Закостеневшая за долгие годы авторитарного
2 Цит. по: Грачев А. Доспорить с историей // Прорыв к свободе. О перестройке двадцать лет спустя. Критический анализ. М., 2005. С. 284.
правления советская система плохо поддавалась изменениям. Неблагоприятная внешняя конъюнктура (цены на нефть упали ниже 12 долл. за баррель) лишила реформаторов финансовых ресурсов. Снижение жизненного уровня населения подрывало массовую поддержку реформ. Сыграла свою роль и двусмысленная позиция западных лидеров. Они воспользовались плодами перестройки на мировой арене, но не поддержали Горбачева кредитами в решающий момент, переориентировавшись на поддержку Ельцина. Роковым обстоятельством стало то, что политическая борьба вокруг перестройки развернулась по конфронтационному сценарию: консерваторы vs либералы. И те и другие обрушились на перестройку с резкой критикой, лишив ее платформы национального согласия. Дело закончилось августовским путчем 1991 г., распадом Советского Союза и отставкой Горбачева.
Для того чтобы понять историческое место перестройки, надо взглянуть на нее в более широкой системе координат, определить масштабы времени для оценки происходящих в России перемен. В связи с усилением в стране авторитарных тенденций иногда высказывается мнение, что спустя два десятилетия российское общество приближается к исходному пункту реформации. С этих позиций, по сути, перечеркивается историческое значение перестройки. По своему преобразовательному потенциалу она выглядит бесплодной: импульс к переменам угасает, и все возвращается к старому.
Методологические корни этой ущербной оценки заключаются в том, что для измерения значимости перестройки используются зауженные исторические масштабы. Понимая условность исторических аналогий, обратимся к Великой французской революции, которая задала тон всему европейскому, да и мировому развитию в XIX в. Отсчитаем от 1789 г. 20 лет и попробуем оценить начальный этап революции с этого временного интервала. Что произошло во Франции? Что сталось с революционным энтузиазмом, сокрушившим королевский деспотизм? Куда подевались идеалы свободы, равенства и братства, которыми вдохновлялись демократы якобинцы и либералы жирондисты? Вместо короля на трон взошел император, ввергший Европу в кровавую войну. Все как будто бы вернулось на круги своя. Штурм Бастилии выглядел обессмысленным. Понадобилось еще свыше полувека, чтобы практика дала возможность общественной мысли найти более взвешенную меру исторической значимости герои-ко-романтического периода Французской революции.
Сопоставим этот пример с тем, что произошло за 20 лет в России. Прошло слишком мало времени для того, чтобы правильно расставить акценты в трактовке этапов российской реформации и, следовательно, дать более или менее полную оценку значимости перестройки как первого "прорыва", в котором потенциально зало-
жены многие возможности и тенденции, часто разнонаправленные и антиномичные. Поскольку развитие российского общества не предопределено и открыто в будущее, то должен пройти значительный промежуток времени, чтобы понять, какие векторы возобладали в реальности. Только тогда можно делать далеко идущие теоретические заключения. Как говорил Гегель, сова Минервы вылетает в сумерки.
Несомненно, однако, что в середине 80-х годов прошлого столетия в российском и мировом развитии произошел глубочайший исторический поворот, в корне изменивший судьбы мира. После такого масштабного поворота возврат к старому просто невозможен: изменились обстоятельства, устои бытия, экономические отношения, другими стали положение и статус людей, соответственно модифицировались их умонастроения, изменились менталитет и психология. Пошел процесс глубокой трансформации общества, отвечающий его давно назревшим потребностям.
Очевидно, столь глубокая трансформация не может осуществиться быстро и прямолинейно. Два десятилетия — это лишь начало целой эпохи обновления и перемен, на протяжении которой неизбежны драматические конфликты, кипение страстей, нелегкий поиск новых форм жизнедеятельности и управления, чередование инновационных этапов с фазами застоя и "откатами" от достигнутых рубежей. Если на какой-то стадии делаются попятные шаги, то это не дает основания для перечеркивания всего процесса и потери перспективы смены звеньев в цепи происходящих перемен.
Вместе с тем 20 лет — срок вполне достаточный для того, чтобы оценить ретроспективу российской реформации и тем самым полнее определить место и роль перестройки в этом процессе. Это тем более важно потому, что некоторые либеральные теоретики пытаются вывести перестройку за скобки демократических преобразований. Происходит своего рода аберрация исторического видения: вроде бы перестройка признается как реальный факт, но демократические реформы исчисляются только с конца 1991 г., с момента прихода к власти радикальных реформаторов. До этого, мол, в стране существовал коммунистический режим, а значит, демократических реформ не могло быть по определению. Такой подход грубо искажает историю российской реформации вопреки хорошо известным фактам и просто здравому смыслу.
Следуя российской традиции выделять исторические периоды по первым лицам (будь то цари или генеральные секретари), обозначим в цепочке российской реформации три стадии: горбачевская перестройка, ельцинские реформы и путинская стабилизация. Попытаемся определить место каждой из них в динамике общественного развития.
Первый, горбачевский, период российской реформации (1985— 1991) можно определить как романтический. Прорыв к свободе имел
пьянящий эффект. Важнейшим следствием этого прорыва стала гласность. Люди перестали бояться высказывать свое мнение. Общество заговорило о наболевших проблемах, стало размышлять и включаться в публичную политику. Именно в годы перестройки в недрах самого общества впервые зародились демократические тенденции и соответствующие формы их реального проявления. Никто не навязывал их людям. Просто они получили возможность общественно-политического самовыражения и воспользовались ею.
Перестройка создала классическую ситуацию негативной свободы в либеральном понимании — свободы от тирании власти. В действиях людей было много наивного и романтичного, что позднее в ельцинский период обернулось против "низовой" демократии и позволило власти сравнительно легко обуздать ее. Но именно в годы перестройки с наибольшей силой проявилась та самая энергия самодеятельности, которая лежит в основе демократии и гражданского общества. Позднее, в постперестроечный период, уже никогда не было таких благоприятных условий для развития гражданского общества. По этому важнейшему критерию — участию масс в политическом процессе — перестройка была высшей точкой демократии за 20 лет российской реформации.
В то же время возникла неотъемлемая институциональная структура демократии, ее символом был свободно избранный парламент. Вся страна с упоением наблюдала и слушала выступления депутатов, действительно выражавших интересы общества. Тогда же (1990 г.), а отнюдь не в ельцинский период, был принят первый демократический закон о средствах массовой информации. Цензура была упразднена еще раньше, и свобода печати фактически существовала в таком объеме, как ни в какой другой период российской реформации.
Конечно, нарождавшейся демократии еще предстояло стряхнуть с себя тяжкий груз авторитарного наследия, которое пронизывало все поры общества, глубоко коренилось в сознании и психологии людей. Ни творцы перестройки, ни тем более рядовые граждане не представляли себе всего объема и сложности задач, которые нужно было решить для утверждения демократии в России. Всех захватила завораживающая романтика свободы. Было немало иллюзий и несбыточных надежд, которые постепенно улетучивались по мере того, как перестройка натыкалась на все более серьезные преграды.
Неудачи перестройки, завершившиеся отставкой Горбачева, — основной аргумент для тех ее критиков, которые ведут исчисление российской реформации только с 1991 г. Перестройка, в их интерпретации, — бесплодная утопия, так как поставленная ею цель демократического преобразования коммунистической системы в принципе недостижима, потому что система эта по своей природе не поддается реформированию. Разбирая эти доводы, американский
профессор С. Коэн справедливо замечает, что именно горбачевские реформы в основном демонтировали эту систему: "За годы горбачевского правления, несмотря на политические неудачи, советская система оказалась поразительно реформируемой, — определенно в гораздо большей степени, чем когда-либо представляло себе большинство западных экспертов"3. В канун 20-летия перестройки, касаясь этого вопроса, Горбачев подчеркнул, что, по его мнению, "нереформиру-емых общественных систем не бывает". Перечислив изменения, вызванные перестройкой, он заметил, что еще до того, как перестройка была остановлена августовским путчем 1991 г. и роспуском Советского Союза, она уже модифицировала систему, в частности осуществила смену политического режима4. Главное состояло не в романтических иллюзиях, которые, несомненно, были, а в том, что перестройка дала мощный импульс демократическим переменам, пробудившим массовый энтузиазм и общественную самодеятельность. Перестроечный заряд демократизма столь велик, что и спустя два десятилетия он остается источником энергетики защиты и развития демократического содержания российской реформации.
Второй, ельцинский, период реформации (1991—1998) можно охарактеризовать как утилитарно-прагматический. На смену демократическому романтизму пришел трезвый расчет в борьбе за власть и раздел государственной собственности. Обществу был навязан радикально-либеральный политический курс, который осуществлялся антидемократическими мерами. Это проявилось в авторитарной приватизации собственности, в демонстративном расстреле парламента в 1993 г., в президентских выборах 1996 г. Последние стали своего рода кульминацией попрания демократии: рейтинг Б. Ельцина в это время не превышал 5% (показатель — отношение к нему населения), и тем не менее усилиями олигархов он был возведен в президенты. "Откат" от демократии в период ельцинских реформ был закреплен Конституцией 1993 г., в которой за демократическим фасадом утверждалась, по существу, неограниченная власть президента.
Анализируя политическую ситуацию 90-х годов, Коэн пишет, что за терминами "политическая реформа" и "демократизация" скрывалась "едва замаскированная форма российского авторитаризма". Президент был "не столько гарантом демократии, сколько гарантом олигархии"5. Череда грубейших нарушений правовых и нравственных норм сопровождалась разрушением рычагов и механизмов государст-
3 Cohen S. Failed Crusade. America and the Tragedy of Post-Communist Russia. N.Y.; L., 2000. P. 24.
4 См.: Горбачев M.C., Славин Б.Ф. Неоконченная история. Три цвета времени: Беседы М.С. Горбачева с политологом Б.Ф. Славиным. М., 2005. С. 208—209.
5 Cohen S. Op. cit. P. 31—32.
венного регулирования, что неизбежно стимулировало рост анархических тенденций, беззакония и криминального произвола. Подобная практика делегитимировала либеральные реформы, обрекая их на неудачу и ввергая экономику и общество в глубочайший кризис. Российские радикал-либералы выпустили из бутылки джинна эгоизма и разобщения, сломав одновременно государственно-правовые ограничители. В океане разбуженной стихии частного и группового эгоизма ослабленное государство утратило способность отстаивать общенациональные интересы и само стало объектом приватизации со стороны наиболее мощных олигархических групп и государственной бюрократии. Показательно, что и большинство российского населения воспринимает сегодня ельцинский период негативно. Избрание Ельцина президентом России в 1991 г. 51% россиян оценивает отрицательно и только 22% — положительно6. Разрушительные последствия радикальных реформ для демократии, социальной сферы, экономики, для жизненного уровня населения были столь велики, что дали основание некоторым специалистам охарактеризовать ельцинский период как эру "контрреформ" и "упущенных возможностей"7.
Естественно встает вопрос: была ли какая-либо преемственность между горбачевским и ельцинским периодами реформации? Конечно, трансформационные процессы продолжались. Хотя и в деформированном виде, но все же происходило становление частной собственности и рыночных отношений, формировалась новая социальная структура общества. Однако парадигма реформации изменилась.
Перестройка при всех колебаниях и ошибках в целом развертывалась в коридоре возможностей реформируемого советского общества, шла по эволюционному пути трансформации государственности, открывая перспективу консолидации расколотого общества и достижения "исторического компромисса" между разными общественными силами. Напротив, острие радикально-либерального курса было направлено на "слом" государства ("большевизм наизнанку"). Столь крутой поворот от постепенности к радикальным переменам и экстремистским методам позволил некоторым аналитикам утверждать, что ельцинские реформы выглядят не как прогресс, а скорее как регресс. По сути дела, дорога консолидации и эволюционного развития демократии оказалась закрытой8.
6 См.: Горшков М, Петухов В. Перестройка глазами россиян: 20 лет спустя // Прорыв к свободе. О перестройке двадцать лет спустя. Критический анализ. С. 386-387.
7 Reddaway P., Glinski D. The Tragedy of Russia's Reforms: Market Bolshevism Against Democracy. Washington, 2000.
8 Cohen S. Op. cit. P. 39.
Исследования международного опыта перехода от авторитаризма к демократии, в частности в странах Восточной Европы и Латинской Америки, показывают, что наибольшего успеха в демократической модернизации достигают те страны, где в обществе удается сохранить согласие, где достигается компромисс между реформаторами и консерваторами, и радикалы с обеих сторон оказываются в изоляции9.
Выдвигая программу реформ, Горбачев заявлял в адрес партийных консерваторов, что перестройка дает шанс всем принять активное участие в преобразованиях. То, в чем его противники усматривали нерешительность и колебания, объективно выражало стремление избежать враждебного противостояния реформаторов и консерваторов, не допустить их лобового столкновения, интегрировать и тех, и других в реформационный процесс.
В чем можно упрекнуть Горбачева, так это в непоследовательности некоторых оценок и действий. Так, вопреки эволюционной логике перестройки, он называл ее революцией и тем самым невольно подыгрывал радикалам, добивавшимся необоснованно быстрых перемен.
Серьезным просчетом стала недооценка приоритетного значения реформирования КПСС, ее социал-демократической переориентации. Партия была отодвинута на обочину политической жизни, уступив место еще не устоявшимся парламентским структурам. Верхушка партийной бюрократии, которая и без того находилась в оппозиции к перестройке, в большинстве своем оказалась в лагере открытых противников демократических преобразований. Между тем партия была стержнем всей государственной и политической системы. Лишившись его, система потеряла способность противостоять натиску радикал-либералов и адаптироваться к быстро меняющимся условиям. В свете последующего опыта ясно видно, что эволюционная трансформация этой системы — альтернатива ельцинскому "слому" советской государственности — не могла произойти без концентрации главных усилий на демократическом реформировании самой партии.
Возможности для этого были. Реформистское течение внутри партии росло, его позиции укреплялись, рано или поздно оно бы взяло верх. Конечно, для этого потребовалось бы много лет, может быть, даже десятилетий. Реформаторам же хотелось двигаться к демократии быстрее, и не всегда они должным образом считались с коридором реальных возможностей. Это способствовало тому, что восторжествовала логика радикально-либеральной ломки, которая
9 Przeworski A. Democracy and the Market. Political and Economic Reforms in Eastern Europe and Latin America. N.Y., 1991.
дала реформации иной поворот и породила кризис демократического развития.
Третий, путинский, период реформации (1998—2005) можно назвать административно-технократическим. Став сначала премьер-министром, а затем президентом, В. Путин сосредоточил усилия на укреплении административной вертикали власти. В обстановке произвола и хаоса, воцарившихся в России в 90-е годы, институциональное упорядочение политических отношений, укрепление расшатанной государственности стали императивно востребованными. Кто бы ни оказался на месте Президента, вынужден был бы в первую очередь заняться укреплением административных рычагов государственной власти. Так, обретя в ельцинский период фактическую независимость от центра, многие губернаторы зачастую саботировали распоряжения правительства. Что оставалось делать Президенту? Приходилось строить иерархию административного подчинения, в том числе не выбирать, а назначать губернаторов. С формальной точки зрения, это — отступление от демократических принципов, а фактически, при слабости гражданского общества и отсутствии традиции демократической культуры управления, — административный ресурс укрепления государственности.
Курс Президента на усиление управленческой вертикали и развитие "управляемой демократии" стал, по сути, альтернативой наметившемуся полному распаду государства. В нем нашли отражение реальные потребности российского общества. Потеря управляемости привела бы страну к полному хаосу. Даже американский политолог 3. Бжезинский, откровенный противник нынешних российских порядков, признает: «Восстановление в определенных границах того, что можно было бы назвать "законом и порядком", требует в России ограничений некоторых аспектов классической свободы, установившейся на волне крушения советской системы»10.
Вместе с тем курс на административное упрочение государственности таит в себе определенные опасности для демократии. В российском обществе с его глубокими автократическими традициями "упрочение государственности" сопровождается "усилением авторитарных тенденций". Все острее ощущается потребность в мерах, ограждающих общество и граждан от произвола исполнительных органов власти. Нередко тонкая грань между сильной государственностью и авторитаризмом размывается, что чревато угрозой превращения властных функций в иерархическое администрирование. Как отмечает известный российский социолог Ю. Левада, одним из основных ре-
10 Brzezinski Z. The Privacy of History and Culture // Journal of Democracy. 2001. Vol. 12. N 4. P. 21.
зультатов укрепления вертикали власти стала "фактическая деполити-зация политического пространства в стране. Административный стиль правления и соответствующий ему аппарат распределяет материальные и властные ресурсы, а не отстаивает какие-либо идеи" (деполитизация власти означает "переход от политических к административно-технологическим методам управления")11.
Управление, оторванное от политики, становится предметом забот технологов-профессионалов, руководствующихся управленческой логикой. Логика интересов, составляющая содержание политики, выводится за пределы процесса принятия решений. Между тем политическое управление, в отличие от административно-технологического, отдает первенство именно общественным интересам и поэтому ориентируется на широкий публичный дискурс, позволяющий выявлять, сопоставлять и аккумулировать весь спектр существующих в обществе позиций, искать компромиссные варианты достижения намеченных целей. Демократия, способствующая артикуляции различных интересов, создает наиболее благоприятные условия для политического управления, в то время как для авторитаризма, наоборот, предпочтителен административно-технократический способ управления.
В условиях демократии вертикаль власти лимитируется системой сдержек и противовесов как в самой власти, так и в гражданском обществе. Поскольку российское общество продолжает двигаться по колее "отката", постольку трудно ожидать быстрого решения столь сложной задачи. И все же у России есть шанс, войдя в коридор реальных политических возможностей, продвигаться по нему к более полноценной демократии, пусть медленно, но зато без резких откатов и отступлений.
В политической науке высказывается точка зрения о том, что западная модель либеральной демократии неадекватна для стран с неразвитым гражданским обществом и слабыми традициями общественной самодеятельности. В таких странах на пути к демократии складывается система "мягкого авторитаризма", отвечающая существующим там реалиям и потому укорененная в национальной почве12. О том, что такая модель формируется в России, специалисты из "Горбачев-Фонда" писали еще в 2000 г. Проанализировав сценарии политического развития страны, они пришли к заключению, что
11 Левада Ю. Свобода выбора? Вестник общественного мнения. Постэлекторальные размышления // Данные. Анализ. Дискуссии. 2004. № 2. С. 11—12.
12 Darendorf R. Can We Combine Economic Opportunity with Civil Society and Political Liberty? // The Responsive Community. 1995. Vol. 5. N 3; Bell D. A Communitarian Critique of Authoritarianism; The Case of Singapore // Political Theory. 1997. Vol. 25. N 1.
наиболее вероятным является вариант "мягкого авторитаризма". Он в наибольшей степени отвечает не только отечественным традициям и историческому опыту, но и нынешней политической обстановке. Общество, уставшее от анархии и беспорядка, готово принять эту форму правления, которая способствует консолидации политической элиты и создает условия для возрождения государственности, столь необходимой для выживания и развития России13.
Попытки выйти из коридора реальных возможностей и волевыми действиями утвердить в России модель демократии, имитирующую западные образцы, могут обернуться еще большими потерями для демократического развития общества, чем "откат" ельцинского периода. Трудно не согласиться с научным сотрудником Фонда Карнеги за международный мир А. Ливеном, который утверждает, что в случае поражения Путина его место занял бы отнюдь не Т. Джеффер-сон, "почти наверняка на смену пришли бы личность и движение, такие же авторитарные, но более националистические, более антизападные, более популистские и менее приверженные к рыночным реформам"14.
Конечно, было бы наивно полагать, что "мягкий авторитаризм" представляет собой форму "просвещенной автократии", которая создает недостающие социокультурные предпосылки для торжества демократии. Пока что в действиях власти преобладает тяга к ужесточению методов управления, а правящая элита демонстрирует такие качества, которые свидетельствуют, что она не в состоянии, а часто и не хочет выполнять просветительскую функцию в сфере публичной политики. Это говорит о том, что путь развития от "мягкого авторитаризма" к демократии не предопределен.
Возникает вопрос: что же дальше? Каким будет следующий период российской реформации?
Нельзя исключать дальнейшего "отката" от демократии к жесткому авторитаризму. Однако такая возможность представляется маловероятной: уж слишком она расходится с объективными потребностями российского общества. "Откатным" тенденциям противодействуют мощные факторы. Во-первых, в современном глобализирующемся мире государство не в состоянии осуществлять тотальный контроль над информационными и культурными потоками, что лишает автократию ее главного козыря — "монополии на истину". Во-вторых, провозглашенная Россией перспектива перехода к инновационному
13 Самоопределение России: Доклад по итогам исследования "Россия в формирующейся глобальной системе", проведенного Центром глобальных программ "Горбачев-Фонд" в 1998—2000 гг. // Труды Фонда Горбачева. М., 2000. Т. 5. С. 435.
14 Lieven A. The Essential Vladimir Putin: a Semianthoritarian Present is Russia's Best Hope for a Liberal Future // Foreign Policy. January—February. 2005. P. 72.
типу развития порождает потребность в работнике с широким кругозором, а такой работник, как правило, тяготеет к демократическим порядкам и либеральным ценностям. В-третьих, несмотря на общую слабость российского гражданского общества, сохранились его устойчивые очаги, которые могут стать базой для мобилизации демократических сил, их активного участия в политической жизни. В-четвертых, со времен перестройки в России вопреки всем авторитарным препонам существует публичная сфера, а значит, и условия для того, чтобы общество размышляло о своем политическом развитии. Наконец, в-пятых, авторитарному дрейфу России мешает противодействие демократического сообщества на международном уровне.
Поэтому более вероятной кажется постепенная эволюция "мягкого авторитаризма" в сторону все более демократичных форм политического управления. Для этого власть нуждается в расширении социальной базы и повышении доверия со стороны общества. Но это в свою очередь требует замены радикально-либерального курса на либерально-демократический с сильной коммунитарной составляющей, акцентирующей внимание на общем благе, солидарности, социальной справедливости и равенстве.
Либерализация России — необходимый компонент демократической реформации общества. Приобщение страны к постиндустриальному миру предполагает раскрепощение личности, формирование работника нового, инновационного типа, обладающего свободой выбора и способного к такому выбору. Но можно ли решить эту задачу в России по модели либерального индивидуализма? Пока что "свобода личности" по рецептам радикальных либералов вылилась в разрушение солидарных связей и разгул частного и корпоративного эгоизма, в рост социального неравенства, расколовшего общество на богатых и бедных. Ситуация крайне неблагоприятная для становления демократии.
России нужна модель демократической либерализации. Но для ее успешной реализации недостаточно частично скорректировать либеральную политику. Необходимо изменить вектор политики в сторону ограничения неравенства, устранения таких его форм, которые воспринимаются общественным мнением как явно несправедливые. Для этого либеральное и коммунитарное начала должны быть сбалансированы. Либеральному принципу частной инициативы и предприимчивости необходим противовес в виде коммунитарно-демократического принципа социальной солидарности и ответственности всех граждан и государства перед обществом. Это отвечает историческим и социокультурным особенностям российского общества, где большинство граждан привержено коллективистским принципам поведения. По результатам социологических опросов, число россиян, предпочитаю-
щих реформацию при сохранении социалистических начал, почти в два раза превышает число тех, кто не принимает этих начал15.
Нынешняя власть оказалась перед выбором: либо упорно продолжать проталкивать либерализм сверху недемократическими средствами и вопреки желаниям большинства населения, либо перевести либеральную политику на демократические рельсы. Как пишет Коэн, "сторонники Путина из числа олигархов хотят иметь преторианца Пиночета, который защитил бы их самих и их богатства, но миллионы других россиян надеются, что он развернется и станет для них Рузвельтом или де Голлем"16.
Все больше симптомов того, что общество не удовлетворено односторонне либеральным курсом. Это ясно показал массовый протест против монетизации социальных льгот в стране. Устоит ли в этих условиях "управляемая демократия" перед "авторитарным соблазном" осуществить модернизацию России сверху, либерально-автократическими методами? По сути, это вопрос о выборе направления развития страны: пойдет ли оно вспять к жестким формам авторитаризма, чреватым очередным застоем и утратой шансов на будущее, или вперед — к демократии и современному обществу инновационного типа.
В заключение попробуем ответить на вопрос: потерпела ли перестройка поражение?
Несомненно, перестройка была прервана и не завершила своих начинаний. Как было показано выше, развитие российской реформации пошло по пути "отката" от многих демократических завоеваний горбачевского периода. Это было неудачей Горбачева и его команды. Они не смогли реализовать намеченных планов. Но в более широком контексте продолжающейся российской реформации вряд ли можно считать незавершенность перестройки ее поражением. Она стала началом длительной исторической эпохи трансформации российского общества и, соответственно, глубоких сдвигов в развитии мирового сообщества. Перестройка обеспечила гласность, свободу слова, идейный и политический плюрализм, альтернативные выборы, реальные гарантии самоопределения народов и другие меры демократизации общества. Горбачев имел все основания сказать: "Что бы ни говорили о перестройке ее противники и критики, благодаря ей в нашу страну пришли свобода и демократия: политический плюрализм пришел, экономический плюрализм пришел, свобода совести и взглядов стала частью нашей жизни"17.
15 См.: Горшков М., Петухов В. Указ. соч. С. 380.
16 Cohen S. Op. cit. P. 209.
1 7
Горбачев M.C, Славин Б.Ф. Указ. соч. С. 209.
