CC BY
26РАЗДЕЛ ТРЕТИЙ
ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ И ФОРМИРОВАНИЕ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА
ЮА Красин
политический выбор россии: в лабиринте антиномий
Уже второе десятилетие страна переживает глубочайший системный кризис, дестабилизировавший общество, потрясший его до основания, поставивший вопрос о принципиально новых политических ориентирах. Поиск средств и способов преодоления кризиса и перехода к иному качественному состоянию превращает понятие "политическое самоопределение" в релевантный инструмент познания глубинных тенденций, скрывающихся за турбулентной динамикой текущих событий. Российское общество оказалось как бы на развилке: вопрос о том, куда идти, стал для него поистине судьбоносным.
До начала перемен, инициированных горбачевской перестройкой, вопрос о политическом самоопределении вообще не возникал. Советский Союз воспринимался в стране и за ее пределами как сверхдержава, объединявшая вокруг российского ядра народы с разными социокультурными и даже цивилизационными традициями. Несмотря на такое многообразие, советское общество являло собой некую целостность, скрепленную единой государственностью, общностью социально-экономического строя, доминировавшей в общественном сознании социалистической идеологией, коллективистским образом жизни. При всем национально-этническом и социально-культурном плюрализме это позволяло характеризовать население страны как единую историческую общность — советский народ. На мировой арене СССР выступал в качестве одного из полюсов биполярной международной системы.
В большинстве своем жители СССР ощущали себя гражданами великого государства, имевшего вполне определенный социальный строй и занимавшего прочное место в мировом сообществе. Независимо от того, как люди относились к этому государству, какие давали ему философско-исторические, социально-политические и нравственные оценки, и в самой стране, и в мире оно четко идентифицировалось с уникальным обществом, претендовавшим на свой особый путь и в этом смысле вполне самоопределившимся как альтернатива капиталистическому строю.
С началом реформирования в эту определенность был внесен мощный фермент брожения, давший толчок сомнениям и болезненным переоценкам. Попытки удержать этот процесс в русле эволюционной смены ориентиров, более последовательной и постепенной, а потому менее мучительной, не увенчались успехом. Восторжествовал привычный для России конфронтационный принцип: "до основания, а затем...". Радикально-либеральный курс
начала 90-х годов придал идентификационной ломке разрушительный характер, ввергший страну в состояние неопределенности, граничившей с хаосом. Прежние оценочные стереотипы были разбиты, вводимые же стандарты, заимствованные преимущественно из чужого опыта, не выдерживали испытания на прочность при соприкосновении с российской действительностью. Началось шараханье из стороны в сторону — от полного отрицания своего прошлого до ностальгического желания вернуться в его объятия.
Удержаться на столь зыбкой почве было невозможно. Российское общество могло сохранить себя только путем выработки новых базовых оснований собственного существования и развития, т.е. путем нового политического самоопределения. Ему предстояло сделать стратегический выбор и для этого ответить на целый ряд важнейших вопросов. В чем заключаются национальные интересы России? Какой политический строй и какая форма власти в наибольшей мере им соответствуют? Какими должны быть место и роль страны в глобализирующемся мировом сообществе? Какая социальная система обеспечит ее возрождение?
Позади уже без малого два десятилетия перемен, а ответы на эти вопросы так и не найдены. Ни у одной из партий нет и убедительной стратегии политического развития. Все это наводит на мысль, что политическое самоопределение России — длительный, сложный и многомерный процесс. Общий вектор движения будет формироваться в ходе решения совокупности узловых политических проблем, каждая из которых потребует от власти и общества четкой позиции относительно направления и характера предпринимаемых шагов. Накопленный политический опыт позволяет наметить лишь контуры альтернатив, стоящих перед Россией. Более точные и детальные прогнозы в нынешней ситуации вряд ли оправданы. Одна из главных причин заключается в том, что российское общество глубоко антиномично. На это обращали внимание многие русские мыслители, в частности
Н. Бердяев, который отмечал, что "антиномичность проходит через все русское бытие" [1, с. 277].
В чем же проявляется эта антиномичность и как она влияет на политическое развитие российского общества?
В трактовке И. Канта, антиномии — это утверждения, которые в равной степени логически доказуемы и в то же время взаимоисключающи. В применении к социальной действительности антиномичность указывает на особый тип противоречия, где каждая из противоположностей имеет одинаково прочное базовое основание в реальности. П р оти в ор еч и я - анти н оми и ведут к возникновению дилемм, не поддающихся снятию в результате единожды сделанного выбора. Пока сохраняются глубинные основания контрнаправленных тенденций, антиномичная дилемма вновь и вновь воспроизводится, требуя постоянного подтверждения выбора. Российская действительность насыщена подобными дилеммами: авторитаризм
versus демократия, гражданское общество versus корпоративное общество, федерализм versus унитаризм, рынок versus государственная опека над экономикой, постиндустриализм versus сырьевой анклав мировой экономики, противостояние versus партнерство на международной арене. Несмотря на принципиальную важность всех перечисленных дилемм, для политического самоопределения России особенно важны первые три.
На политическом уровне решающей представляется антиномия демократия — авторитаризм. Не будет преувеличением сказать, что вся российская политическая жизнь протекает в ее энергетическом поле, а центр тяжести в ней смещается то к одному, то к другому полюсу.
Оглядываясь на историю российских преобразований, можно заметить, что пик смещения в сторону демократии приходится, пожалуй, на 80-е годы — время утверждения гласности и формирования в стране публичной сферы. Именно тогда возник важнейший инструмент демократического развития, который до сих пор остается стержнем и индикатором демократизма в российском обществе. С появлением гласности и публичности общество заговорило; заговорив, оно стало размышлять, а затем и действовать. Без этого прорыва к демократии невозможными были бы последующие реформы в экономике и политической системе, приведшие к крушению авторитарного строя. Но потом маятник вновь качнулся в направлении авторитаризма. В русле радикально-либеральной политики сложился политический режим, воспроизводивший типичные черты автократии.
В итоге политическая система нынешней России оказалась амбивалентной. С одной стороны, она вроде бы демократична, так
как ей присущи ключевые признаки демократического строя: все-
общие выборы, разделение властей, двухпалатный парламент, многопартийность, свобода прессы, гласность, комплекс гражданских прав, местное самоуправление. С другой — эти атрибуты демократии во многом декоративны, придавлены и «обесточены», поскольку Конституция РФ, принятая в 1993 г., закрепила общественный порядок, тяготеющий к самовластию.
Нельзя сказать, что подобная амбивалентность свойственна только нашей стране. Она известна многим государствам, освобождающимся от наследия авторитаризма. Эта тема обстоятельно исследована американским политологом А. Пшеворским [13].
Однако у нас противоречия между демократическими и авторитарными тенденциями проявляются гораздо острее, чем где бы то ни было. Отчасти это объясняется историческими и социокультурными особенностями России. Традиция самовластия пронизывает всю отечественную историю вплоть до 1917 г. Она была воспроизведена в новом виде в советскую эпоху и вновь проросла в постперестроечных условиях. Среди главных причин ее устойчивости — слабое развитие гражданского общества и невысокий уровень массовой политической культуры. Оба этих фактора препятствуют реальному воплощению в жизнь декларированных прав и свобод, облегчают узурпацию власти олигархическими и государственно-бюрократическими элитными группами.
Оказавшись у власти, доморощенные либералы попытались .радикальными методами внедрить в российское общество западную модель демократии, которая формировалась столетиями в совсем иной социокультурной среде. Следствием подобного "большевизма наизнанку" стал подрыв складывавшихся веками российских устоев общественно-политической жизни: сильной го-
сударственности и коллективистского солидаризма, в какой-то мере компенсировавших неразвитость гражданского общества и личностного начала. В результате молодая российская демократия оказалась крайне уязвимой для авторитарного "термидора". Резкий слом государственных институтов не сопровождался развитием новых, демократических учреждений, что привело к потере управляемости и аномии, обесценению норм, регулирующих общественное поведение. Обрушились социальные ниши, воплощавшие привычные формы солидарности. В одночасье обнищавшие, утратившие ориентиры люди начали связывать свои надежды на социальную защищенность и устойчивость существования, на обуздание криминального беспредела и восстановление национального достоинства не с развитием демократии, а с "сильной
рукой". Поколебленная перестройкой вековая традиция самовластия обрела социальную почву для возрождения.
Конституция РФ узаконила "перекос" государственной структуры в сторону президентской власти. Формально провозглашенный принцип разделения властей был, по сути, подменен гегемонией исполнительных органов, подчиненных главе государства. Парламент фактически оказался лишенным реальных рычагов власти и контрольных функций. Политические партии не получили официальных каналов влияния ни на состав правительства, ни на процесс принятия решений. Средства массовой информации в своем большинстве попали под контроль олигархических групп и бюрократических клик, которые цинично использовали их в качестве орудия манипулирования общественным мнением.
Вместе с тем обнаружилось, что авторитарный "откат" не в состоянии полностью уничтожить потенциал демократии. Население страны не хочет расставаться с завоеваниями горбачевских времен: политической свободой, гласностью, плюрализмом.
По данным опроса, проведенного Институтом социологии РАН в конце 1998 г., за демократическую форму правления выступают свыше половины россиян (56,7%) [7, с. 27].
Люди не желают отказываться и от плодов экономических реформ, развязавших частную инициативу. Правящая элита, будучи неоднородной, не смогла сплотиться на автократической платформе. Формированию системы авторитарных институтов помешали и противоречия между интересами столичной и региональных элит.
Некоторые важнейшие демократические нормы, прежде всего свобода слова и выборность властных органов, уже стали для активного большинства граждан неотъемлемой характеристикой политической жизни. Это свидетельствует о том, что российское общество вступило на путь, который, в конечном счете, может привести к превращению демократии в образ жизни.
Тем не менее, всероссийские выборы 1999-2000 гг. показали, что население, уставшее от тягот жизни, от ощущения перманентных угроз безопасности и отсутствия перспективы, от лицемерия и обманов со стороны власти и чиновников, проявляет возрастающую готовность довериться харизматическому лидеру, связывая с ним свои чаяния. Складывающаяся ситуация во многом напоминает ту, которую М. Вебер называл "плебисцитарной демократией": отчуждение государственной власти от общества,
кризис доверия к политической элите выливаются в акт народного волеизъявления в пользу лидера, воспринимаемого в качестве национального символа и олицетворяющего упования на
268 Ю.А. КРАСИН
защиту порядка и безопасности, обуздание произвола бюрократической власти [14, с. 156]. Высокий кредит доверия президенту В. Путину вполне может быть интерпретирован как "рейтинг" разочарования властью и надежды на нормализацию «сверху» системы государственного управления жизнедеятельностью общества.
На выбор формы политического самоопределения России серьезно влияют и международные факторы, прежде всего глобализационные процессы. Следует заметить, что эти процессы вообще оказывают огромное влияние на внутреннее развитие российского общества. Вне их контекста нельзя понять ни распад СССР и, соответственно, возникновение проблемы политического самоопределения России, ни сложные перипетии российской истории последних десятилетий, ни остроту упомянутых выше антиномич-ных по типу противоречий политического развития. Однако это особая тема, требующая специального рассмотрения.
Глобализация, ограничивая суверенитет и возможности государств, подтачивает фундамент национальных демократий и стимулирует авторитарные тенденции — как в мировом масштабе, так и в отдельных странах. На старте третьего тысячелетия демократия сталкивается с серьезными проблемами. Исходя из этого, многие исследователи не исключают вероятность того, что мировому сообществу предстоит пройти в наступившем столетии через фазу авторитарного развития. Под влиянием глобальных вызовов все большему числу российских граждан начинает казаться убедительным утверждение о том, что сильная авторитарная власть эффективнее защитит интересы страны на мировой арене.
Какие метаморфозы могут произойти в описанном антиномич-ном противостоянии демократии и авторитаризма? В рамках исследовательского проекта "Россия в формирующейся глобальной системе", осуществленного в Горбачев-Фонде в 1998 — 2000 гг., были рассмотрены четыре возможных сценария политического развития российского общества на ближайшую перспективу [6, с. 435].
Сценарий первый: сохранение сложившейся в 90-е годы систе-
мы самовластия. Вероятность его реализации в чистом виде сравнительно невелика. Не исключены, однако, попытки законсервировать самовластие в его более "цивилизованной" форме, свободной от крайностей самодурства и построенной на рационально и цинично просчитанных технологиях манипулирования общественным сознанием.
Сценарий второй: восстановление модернизированной версии
советской системы. При господствующих сегодня в обществе на-
строениях такой вариант представляется маловероятным. Вместе с тем, возможен определенный возврат к советской практике в тех направлениях, где воздействие радикально-либеральных реформ нематериальное и с о ц и а л ь н о - к у л ь ту р н о е положение граждан оказалось наиболее болезненным.
Сценарий третий: становление сильной демократии как аль-
тернативы авторитаризму. К сожалению, такой поворот событий, открывающий путь вовлечению большинства граждан в политический процесс, требует создания целого ряда предпосылок и потому реален лишь в отдаленной перспективе. Апатия и пассивность значительной части граждан, уровень их политической культуры, а также высокая результативность политики манипулирования их сознанием и поведением делают шансы на осуществление его в обозримом будущем крайне незначительными.
Сценарий четвертый: утверждение умеренно авторитарной
власти, применяющей при необходимости жесткие меры для обеспечения целостности страны, мобилизации ресурсов общества во имя преодоления системного кризиса и поддержания международного статуса России. Этот вариант наиболее вероятен: его го-
тово принять общество, уставшее от жизненных невзгод, криминала, неразберихи, безволия власти; в его пользу — острая потребность в консолидации политической элиты; к нему побуждает ущемление интересов России на международной арене.
Укрепление ослабленной российской государственности имеет сегодня императивный характер. Альтернатива одна — полная потеря управляемости и распад общества под давлением локального, этнонаци онально го , корпоративного, либертарного и других видов партикуляризма. Современный мир сталкивается с беспрецедентным "вызовом плюрализма". Не только у нас, но и в западных демократиях перспектива постмодернистского "плюрализма без границ" вызывает тревогу за целостность и стабильность общества.
Эта тема стала предметом углубленных теоретических изысканий (см., напр.:[11]). Тем более она актуальна для современ-
ной России, где публичная политика оказалась под прессом групповых и клановых интересов. В этих условиях ради сохранения и упрочения государственности как политического механизма представления публичного интереса в качестве интереса общества в целом приходится идти на такие ограничения политического плюрализма, которые по критериям развитых демократий выглядят антидемократическими. Однако в фазе становления
демократии в трансформирующемся обществе они могут быть исторически оправданы в качестве упорядочивающих мер. Это признают и многие западные специалисты по России. Так, в частности, 3. Бжезинский, оценивая проводимую В. Путиным политику усиления властной вертикали, указывает, что "ограничения на определенные аспекты той хаотичной свободы, которая утвердилась на волне крушения советской системы", были вызваны потребностью в восстановлении законности и порядка [12, р. 21].
Надо иметь в виду, что истоки и измерения российского плюрализма существенно иные, нежели на Западе. Плюрализм и дробность интересов здесь не столько следствие постиндустриальных тенденций, сколько результат экономического и духовного упадка, повлекшего за собой разрушение всей системы социальных идентификаций и солидарностей. На этой почве и произрастает хаотичное многообразие интересов, чем-то напоминающее неупорядоченное броуновское движение, когда все частицы подвержены бесчисленным случайным воздействиям и потому постоянно меняют свое местоположение. За годы реформ перед нашими глазами прошла длинная череда партий, неожиданно появлявшихся и столь же быстро исчезавших. Взгляды и позиции индивидуальных участников этого политического калейдоскопа тоже стремительно менялись. Формировались причудливые политические комбинации. Создавались союзы и объединения-однодневки. Обыкновенные российские граждане, в большинстве своем выбитые из привычных социальных ниш, были лишены возможности свободно (важнейшее условие демократии) определиться в политическом беспорядке.
Подобный политический плюрализм отнюдь не способствует демократическому развитию общества. Напротив, он становится разрушителем мостов согласия и целостности социума. В такой экстраординарной обстановке предотвратить сегментацию и распад политической системы можно только одним способом — поставив предел необузданному политическому плюрализму, введя его в рамки ответственной демократии. Как решить эту проблему, не порывая с демократическим курсом развития, который предполагает многообразие политических взглядов и позиций? Именно с этим вопросом и сталкивается сегодня российское общество, где после десятилетия разгула полуанархического плюрализма возникла необходимость упорядочить соотнесение частных и публичных интересов в нормативных границах правового демократического государства.
Думается, что в политике нынешней российской власти присутствуют и даже в какой-то мере срастаются два компонента: укрепление государственности и усиление авторитарных тенденций. Разделить эти две составляющие чрезвычайно трудно. Во всяком случае, в действиях президента грань между ними ясно не просматривается. Тем не менее, выбор должен быть сделан. Общество движется к бифуркационной точке, когда надо будет определиться: либо новый тур демократических перемен, либо
ужесточение авторитаризма. От этой точки власть может эволюционировать либо к сильной демократии, либо к неприкрытому авторитаризму. В каком направлении пойдет развитие, зависит от общей динамики политической жизни, от конфигурации сил на политической арене, что, естественно, связано с решением всего комплекса экономических и социальных проблем.
К сожалению, антиномичность дилеммы демократия versus авторитаризм затрудняет выбор. Все больше признаков того, что движение к точке бифуркации замедляется. Возникает некое неустойчивое равновесие, своего рода "бифуркационный застой". В любом случае есть немало оснований предполагать, что в вязкой трясине авторитарно-демократической антиномичности выбор пути политического развития России снова будет смазан, растянется по времени, распадется на чередующиеся этапы прорывов к демократии, попятных шагов к авторитарной практике, застойных стадий равновесия.
Мне уже приходилось писать о том, что «противоречия реформации, поляризация общественных сил, наследие конфронтационной политической культуры, болезнь идеологической нетерпимости, можно сказать, обрекают нас на перспективу «пульсирующего» развития: на чередование фаз подъемов и спадов, возбуж-
дения и усталости, взрывов энергии и погружений в апатию, «прорывов» к свободе и «откатов» к авторитарным порядкам, смелых шагов в будущее и рецидивов прошлого» [5, с. 103]. На основе накопленного опыта к этому следует добавить, что антиномичность противоречий политического развития, вероятно, повлечет за собой определенную размытость переходов между этапами, поскольку на каждом из них антиномия "живет" в обеих своих ипостасях.
Подтолкнуть общество, "зависшее" между демократией и авторитаризмом, к решающему выбору могла бы демократическая энергетика гражданского общества. Это позволило бы уравнове-ешь усиление вертикали власти развитием системы горизонталь-
ных сетевых связей гражданских институтов и объединений. Однако здесь мы сталкиваемся с другой антиномичной дилеммой: граж-
данское общество versus система кортюративистских отношений.
Горбачевская перестройка дала толчок формированию в России гражданского общества. Частные интересы высвободились из-под пресса государственной монополии на собственность, наметились главные линии их структурирования. Возникли многочисленные самодеятельные организации, объединения, ассоциации, их деятельность получила вполне удовлетворительную нормативно-правовую базу.
Но, как показывает опыт того же Запада, для развития полноценного гражданского общества — носителя энергии общественной самодеятельности нужны многие десятилетия. В России оно пока очень хрупко и неустойчиво. Разобщенность превалирует над солидарностью. Частные интересы аморфны, слабо кристаллизованы. Наемный труд плохо организован. Профессиональные союзы еще не обрели самостоятельности и не освободились от патерналистских иллюзий; не стали авторитетными выразителями общих интересов национального капитала и объединения предпринимателей и банкиров. В их политике и деятельности слишком велик удельный вес корыстных расчетов соперничающих олигархических групп, действующих главным образом в сфере финансов и сырьевых ресурсов.
Надо отметить, что рост влияния корпоративных интересов и организаций — общая черта современного мирового развития. Далеко не случайно XVHI Всемирный конгресс политологов, состоявшийся в 2000 г. в Канаде, был посвящен обсуждению вопроса о том, станет ли X X I в. началом тысячелетия корпоративизма. Повсюду в мире наблюдается усиление могущества и мобильности ТНК, которые нередко навязывают свою волю правительствам, осуществляют диктат в мировой политике. Эти тенденции несут в себе серьезнейшую угрозу перспективам демократии на планете.
Во второй половине XX в. в ряде западных стран сложилась конструктивная практика корпоративных переговоров между объединениями различных групп и государственными институтами. В рамках согласительного процесса взаимных консультаций и обязательств частные интересы труда и капитала были подняты на уровень прямого диалога с государством, что во многом способствовало достижению общенационального согласия и политической стабильности. На такой базе и сформировались европейские социальные государства. Конечно, подобной форме
корпоративизма также присущи определенные антидемократические черты (монополизация представительства интересов труда и капитала, дискриминация частных интересов вне согласительного процесса и т.п.). В демократических странах эти черты или, по меньшей мере, их крайние проявления нейтрализуются системой сдержек и противовесов, устанавливаемых развитым гражданским обществом и правовым государством. Однако и там все чаще слышны голоса о кризисе корпоративной модели трехстороннего сотрудничества, поскольку растущая мощь корпораций обеспечивает им все более явное превосходство в диалоге с национальным государством и гражданским обществом.
В России же кор поративистские тенденции разрастаются практически беспрепятственно. Здесь нет социально-политической среды, которая могла бы "облагородить" корпоративные нужды и вожделения, поставить их в рамки демократического плюрализма интересов и взглядов. Коррупция, поразившая общество и охватившая по существу весь государственный аппарат, создала тепличную среду для государственно-бюрократического, криминально окрашенного корпоративизма, олицетворяющего не публичные общественные потребности, а корыстные устремления политических кланов, "теневиков" и чиновников, связанных с мафиозными группами. Фактически в России речь идет о прямом противоборстве между нарождающейся демократией и олигархией. И если последняя не будет оттеснена от пульта государственного управления и лишена возможности непосредственно либо опосредованно навязывать обществу свою волю, то в стране восторжествует уродливый, паразитический корпоративизм, несовместимый с демократическим строем.
Нынешняя власть предпринимает некоторые шаги к тому, чтобы поставить всех предпринимателей в равные условия, ограничить политические амбиции олигархов, дать отпор коррупции и ; криминалу. Но достаточно ли проводимых мер, чтобы "цивили-
зовать" российский корпоративизм? Как бы то ни было, эти меры ,. должны быть подкреплены серьезной отработкой правовых ме-
ханизмов отстаивания корпоративных интересов, а также ростом к активности и влияния организаций гражданского общества. Пока
же выбор в рамках антиномии гражданские versus корпоратив ные отношения не менее сложен и труден, чем по оси демокра-i тия — авторитаризм.
I Даже в зрелом гражданском обществе возникают противоре-
& чия между собственно гражданскими и сугубо групповыми уст-
ремлениями. Ведь в фундаменте гражданских организаций лежат различного рода частные интересы, среди которых встречаются и такие, которые расходятся с интересами социума в целом и даже противостоят им. Иными словами, в гражданском обществе возникают очаги "частного эгоизма", отторгающие общественные начала публичной политики.
В данной связи можно сослаться на заключения американского социолога Д. Белла, проанализировавшего деятельность Ассоциации сообществ по месту жительства (Residential Community Association), объединяющей свыше 50 млн. американцев. Цель Ассоциации — создание комфортных условий проживания (рекреационная и спортивно-оздоровительная инфраструктура, бытовые удобства, охрана от посторонних) в небольших микрорайонах, населенных состоятельными людьми. В результате на территории пригородов возникают благоустроенные социальные мини-сферы, замкнутые очаги благополучия, отгороженные от остального населения. Более того, Ассоциация побуждает своих членов участвовать в публичных делах лишь в меру собственных эгоистических устремлений, нередко в ущерб общественным интересам, действовать, по выражению автора, не в качестве граждан, а в качестве «приватизированных индивидов». Тем самым утрачивается важнейшее свойство гражданского общества как источника демократической культуры и политического сознания. "Вместо того чтобы быть школой гражданской доблести и формирования приверженности общему благу, — констатирует Д. Белл, — Ассоциация учит своих участников действовать в оппозиции к интересам более широкого сообщества" [10, с. 244 — 245].
К слову сказать, "приватные мини-сферы" множатся и в современной России. Благоустроенные элитные зоны проживания новых русских отгорожены от "чужаков" высокими заборами и вооруженной охраной. Трудно ожидать, чтобы их обитатели ревностно отстаивали общее благо и гражданские идеалы.
Структурирование частных интересов — необходимое, но недостаточное условие развития гражданского общества. Мера зрелости последнего определяется тем, насколько частные интересы сопряжены с публичными. Если в организациях гражданского общества начинают доминировать приватные эгоистические установки, то эти организации превращаются из гражданских в корпоративистские, неспособные выступать в качестве общественной основы демократического строя. О том, что гражданское общество не может сложиться на базе одних только частных инте-
ресов, писал еще Гегель. Гражданское сознание и ответственность рождаются лишь в результате соединения "частного" с "публичным". Но чтобы добиться такого соединения, как справедливо указывал немецкий философ, "нужна борьба с частным интересом и страстями, трудная и продолжительная дисциплина" [3, с. 24].
В нынешней России налицо явный приоритет групповых и клановых интересов над интересами гражданскими, общенациональными. В связи со слабостью личностного начала в политической жизни страны, а также с неразвитостью публичной сферы как арены общественной рефлексии по поводу того, кто мы, куда идем и как надо решать наши проблемы, сопряжения частного и публичного не происходит или же оно идет очень медленно.
Продвижение к зрелому гражданскому обществу требует преодоления ограниченности частных интересов. Россия сегодня находится лишь в начальной стадии борьбы с эгоистическими устремлениями корпоративного характера, преобладающими пока в ее социально-экономической и политической системе. Ключом к решению этой важнейшей проблемы, позволяющей сбалансировать полюса антиномии гражданского и корпоративного, могла бы стать всемерная поддержка и развитие публичной сферы как открытого форума для диалога политических и гражданских сил.
Еще одна ось политического самоопределения России проходит через антиномию унитарное государство versus федерация. Следует отметить, что на протяжении большей части российской истории данной антиномии не существовало. Россия была унитарным государством имперского типа. Симптомы кризиса унитаризма появились лишь в начале XX века. В результате революции империя пала. Ленин, подобно большинству марксистов того времени, был сторонником унитарного государства. Но как крупный политик он понимал, что сохранить целостность страны на основе унитарных принципов невозможно. Тогда-то и родилась идея советской федерации. Однако в своем практическом воплощении (может быть, за исключением начального периода) вновь созданная федерация, по сути, оказалась лишь разновидностью унитарного государства, жестко управляемого из центра. Иными словами, Россия фактически не имела опыта федеративного устройства. Поэтому ее политическая культура (менталитет, психология), а соответственно и политическая практика — пронизаны духом унитаризма.
В годы брежневского застоя, и особенно с развертыванием горбачевской перестройки кризис унитарной системы государственного
устройства и унитаристской идеологии приобрел острые формы. Именно он питал идеи (равно как и иллюзии) "нового федерализма", наполняя реальным содержанием рассматриваемую антиномию.
Реформы второй половины 80-х годов открыли возможность создания в стране демократической федерации. Эта возможность была упущена, и Советский Союз развалился. Между тем, стремясь заручиться поддержкой региональных элит, президент Б. Ельцин провозгласил неограниченный суверенитет уже субъектов РФ и пошел на такое перераспределение полномочий между ними и центром, которое крайне ослабило управленческую вертикаль и поставило под вопрос само существование целостного российского государства. В ряде регионов начали набирать силу центробежные тенденции, наиболее отчетливо проявившиеся в чеченском мятеже. Некоторые республики внесли в свои конституции положения, противоречившие Основному Закону РФ, ограничили налоговые платежи в федеральный бюджет, отказались проводить набор в армию. Острейшей проблемой стало правовое неравенство субъектов Федерации. Области, в особенности экономически мощные, требовали уравнять их правовой статус со статусом национальных республик. Российская Федерация все больше приобретала черты конфедерации, несущей в себе зародыши распада.
В этой ситуации единственным способом сохранить государственную целостность страны было восстановление административно-политических рычагов централизованного управления. На решение данной задачи и направлен нынешний курс В. Путина. Не подрывает ли он федеративные начала государственного устройства? Разумеется, любая централизация несет с собой "авторитарный соблазн", и не всякая власть, тем более в стране с давними автократическими традициями, способна противостоять искушению. Поэтому укрепление государственной вертикали должно сопровождаться созданием сбалансированной системы сдержек и противовесов как в самой власти (разделение полномочий), так и в обществе (развитие гражданских инициатив и организаций) .
Выше уже говорилось, что в политике путинской администрации грань между укреплением государственности и авторитарными поползновениями власти четко не обозначена, затушевана. С одной стороны, меры по упрочению властной вертикали (разделение страны на федеральные округа во главе с полномочными представителями Президента; изменение порядка формирования
ПОЛИТИЧЕСКИЙ ВЫБОР РОССИИ: В ЛАБИРИНТЕ АНТИНОМИЙ 277 Совета Федерации; приведение регионального законодательства в соответствие с Конституцией РФ; усиление государственного влияния на средства массовой информации) нейтрализовали сепаратистские тенденции в регионах. С другой — следствием их проведения стало ограничение демократических норм общественно-политической жизни. Это проявилось, в частности, в сужении полномочий региональных и муниципальных органов власти, в доминировании исполнительных структур над законодательными и судебными, в ущемлении свободы СМИ.
Пока дилемма унитаризм versus федерализм далека от решения. Главный камень преткновения — отсутствие сбалансированных отношений между центром и субъектами Федерации, что отчетливо ощущается как на уровне теоретических представлений, так и в практической политике (см.: [8]). О том, насколько
мощные препятствия стоят на пути формирования "нового федерализма", свидетельствуют и бюджетное противостояние Центра и регионов, и недопустимая асимметрия в структуре РФ, и кровоточащая рана Чечни — источник «интоксикации» всего федеративного организма.
Удастся ли центральной власти достаточно четко определить линию размежевания между сильной государственностью и засильем центральной бюрократии? От решения этого вопроса во многом зависит, станет ли наша страна демократической федерацией или же превратится в унитарное государство авторитарного типа.
A A A
Выраженная столь рельефно антиномичность политического развития российского общества и те гигантские трудности, с которыми сталкивается здесь демократии, заставляют задуматься над принципиальным вопросом: а возможен ли вообще выход из
порочного круга антиномичных дилемм? Ведь антиномия по определению неразрешима, и поэтому — правомерно ли ставить задачу «тотального выбора» между демократией и авторитаризмом? Эти вопросы поставлены М.В. Ильиным [4, с. 157 —158]. Автор полагает, что подобный выбор «ничего кроме воспроизведения антиномии в самом примитивном виде и отката назад не способен дать в принципе. Современная демократия возможна только как результат «бифуркационного застоя» и создания такой конфигурации институтов, которая позволит использовать потенциал каждой из сторон антиномии и купировать неизбежные издержки». С точки зрения М. Ильина, «антиномия требует
не выбора, но смирения с сосуществованием взаимоисключающих альтернатив». «Не одно вместо другого, а одно вместе с другим»: достаточно удовлетвориться «долей демократии» в сочетании с «долей авторитаризма». Такое увековечение «бифуркационного застоя» избавляет от головной боли «судьбоносного выбора».
Поставленная проблема, безусловно, требует серьезного осмысления. Во избежание путаницы при рассмотрении антиномии демократия—авторитаризм представляется недопустимым смешение двух разных уровней анализа — философского и политического. На уровне философской абстракции эта антиномия действительно неустранима, поскольку ее основание субстанционально: всякая политическая власть авторитарна по своей природе и
поэтому, так или иначе, ограничивает свободу выбора. По своей сути основание не поддается изменению и, следовательно, альтернативы обречены на сосуществование. На политическом же уровне понятия «демократии» и «авторитаризма» наполняются вполне конкретным содержанием типологических институтов и практик: в одном случае демократических (всеобщие и равные выбо-
ры, конституция, парламент, разделение властей, политические и гражданские права и свободы и т.д.), позволяющих обществу контролировать власть и влиять на формирование публичной политики; в другом — автократических (диктатура вождя или узкого круга правящей элиты, режим ограничений и репрессий, отсутствие свободы волеизъявления, запрет оппозиции и т.д.), делающих власть бесконтрольной и перекрывающих каналы влияния общества на публичную политику [2, с. 5, 25].
В политическом анализе категорий «демократии» и «авторитаризма», в отличие от анализа философского, определенность по принципу «или-или» необходима. Антиномичность в этом случае имеет не субстанциональные, а конкретно-исторические основания (специфика традиций и нравов, мера развитости и особенности институтов, состояние правовой и политической культуры). Антиномия демократия — авторитаризм в политическом развитии преодолевается, если происходят достаточно глубокие подвижки в ее основании. Этого, как показывает историческая практика, нельзя сделать одним «прорывом». Политическое самоопределение российского общества требует длительных и настойчивых усилий, не просто «скользящих по поверхности», а затрагивающих корневую систему антиномий. В итоге можно добиться сбалансированного сочетания рыночных отношений и государственного регулирования в экономике, публичных и частных начал в социаль-
ной сфере; пробуждения энергии общественной самодеятельности и становления на этой основе зрелого гражданского общества; включения активной части населения в политический процесс; формирования широкой публичной сферы как общенационального форума для гражданского дискурса и общественной рефлексии, способной серьезно влиять на повестку дня и содержание публичной политики. В долговременной перспективе все это в состоянии подорвать глубинные корни политической антиномичности и расчистить путь демократическому развитию.
Антиномии в политическом развитии России органически связаны между собой. Выбор по каждой из них неизбежно сопряжен с выбором по всем другим. Политическое самоопределение России — комплексная проблема, решение которой возможно лишь в русле единой стратегии развития и модернизации всех сторон жизнедеятельности общества. Выработка такой стратегии требует времени и опыта, общественного диалога и хотя бы минимума национального согласия. Все это усложняет формирование необходимых предпосылок общенационального политического выбора. В этом заключается одна из причин, почему российское общество так долго и так трудно проходит через узловую точку бифуркационного выбора.
Это обнаруживается и в отношении населения России к проводимым реформам. Показательны на этот счет данные ВЦИОМ о динамике численности их сторонников и противников. С 1992 по 2003 гг. доля лиц, поддерживающих реформы, колебалась в границах от 30 до 40% (за исключением первых двух лет), доля противников — от 20 до 3 0%; относительно неизменной (30 — 45%) оставалась и доля тех, кто не определился в своих позициях [9, с. 5]. Какой-то устойчивой долговременной тенденции в пользу определенного политического выбора в этих данных не
просматривается. Скорее всего, России предстоит пережить полосу длительного "бифуркационного застоя", то есть такого состояния социума, при котором выбор назрел, но ни общество, ни
власть не готовы сделать его здесь и сейчас.
Пройдя несколько циклов реформ, Россия пока не самоопределилась политически. Но она отнюдь не обречена на вечные метания между демократией и авторитаризмом. У нее есть возможность вырваться из замкнутого пространства антиномичности. Однако пока выбор в пользу демократии еще не только не сделан, но и далеко не предрешен. Более того, страна вполне может самоопределиться и как авторитарное общество. Для рос-
сийского государства и его граждан такой исход обернулся бы новыми тяжкими испытаниями и невосполнимыми потерями. Россия имеет богатый опыт авторитарных решений, кончавшихся, в конце концов, крахом. Необходим иной вариант политического самоопределения. Чтобы избежать очередного трагического витка российской истории, общественная мысль, политическая воля и гражданское мужество должны сконцентрироваться на развитии тех полюсов антиномий политической жизни, которые представлены демократией, гражданским обществом, демократическим федерализмом.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бердяев Н. Судьба России. М.: Харьков, 1998.
2. Галкин АА., Красин ЮА. 1998. Россия на перепутье. Авторитаризм
или демократия: варианты развития. М., 1998.
3. Гегель Ф. Сочинения. Т. 8. М., 1935.
4. Ильин MJS. Российский выбор: сделан, отсрочен, отменен? // Полис.
2003. № 2.
5. Красин ЮА. Долгий путь к демократии и гражданскому обществу // Полис. 1992. № 5—6.
6. Самоопределение России. Доклад по итогам исследования "Россия в формирующейся глобальной системе" (1998-2000 гг.) // Труды Фонда Горбачева. Т. 5. М., 2000.
7. Современное российское общество: переходный период. М., 1998.
8. Федерализм и публичная сфера в России и Канаде (Аналитический доклад). М., 2002.
9. Экономические и социальные перемены: мониторинг общественного мнения. Информационный бюллетень. 2003. № 2. Март-апрель.
10. Bell D. Civil Society Versus Civic Virtue. Freedom of Association. Princeton, 1998.
11 .Benhabib S. (ed.). Democracy and Difference. Princeton, 1996.
12. Brzezinski Z. The Primacy of History and Culture II Journal of Democracy. Vol. 12. № 4. 2001.
13. PrzeworsklA. Democracy and the Market. Political and Economic Reforms
in Eastern Europe and Latin America. N.Y., 1991.
14. Weber M. Wirtschaft und gesellschaft. Tubingen, 1980.
