CC BY
54Красин Ю.А.
ДЕМОКРАТИЯ ПЕРЕД ВЫЗОВАМИ:
МОДИФИКАЦИЯ
ИЛИ СМЕНА ПАРАДИГМЫ?
Демократия в современном мире сталкивается с беспрецедентными вызовами, первоисточник которых коренится в двух взаимосвязанных процессах: глубоких изменениях технологического базиса цивилизации и глобализации мира. Первый процесс приводит к качественным сдвигам в способах производства, внедрению высоких технологий и распространению электронных средств коммуникации. В руках политических элит появляются чрезвычайно эффективные методы манипулирования людьми, что, в свою очередь, ставит под вопрос возможность самостоятельного участия граждан в политическом процессе, свободного выбора ими своих решений и линии поведения. Под влиянием происходящих перемен общество все больше атомизируется и фрагментируется, разрушаются устои общественной солидарности, падает способность гражданского общества воздействовать на государственную политику, в ней усиливаются корпоративные и авторитарные тенденции. Сквозь демократический декор отчетливо просматриваются черты рафинированного типа корпоративно-автократического правления.
Не менее серьезный вызов исходит от глобализации мира, стимулирующей планетарные информационные, культурные, финансовые, миграционные, криминогенные потоки, ускользающие из-под контроля национальных государств, которые являются главными анклавами современной демократии. Не лучшим образом дела складываются и на мировой арене. Надежды на установление демократического мирового порядка, блеснувшие во второй половине 1980-х годов, пока не оправдываются. Мировое сообщество в начале XXI века столкнулось с новыми угрозами губительных международных конфронтаций. Раскол мира на «золотой миллиард» и «зону бедности», проявления и симптомы конфликта цивилизаций, международный терроризм, втягивание в новый цикл гонки вооружений, ползучее распространение ядерного оружия, углубляющийся кризис ООН как инструмента мира и сотрудничества, рецидивы силовой гегемонистской политики — таковы неприятные реальности нынешней мировой ситуации. Они свидетельствуют об ослаблении нитей управляемости миром и возрастании рисков крупномасштабных международных коллизий. Очевидно, это не только отодвигает перспективу утверждения демократии в международных отношениях, но и оказывает сильное негативное влияние на
внутреннюю политическую жизнь национальных государств, питая там источники милитаризма, ксенофобии и авторитаризма.
Угрозы демократии столь значительны, что возникают даже сомнения в ее способности выжить. На 18-м Всемирном конгрессе Международной ассоциации политической науки (МАПН) (Квебек, 2000) обсуждалась перспектива «корпоративного тысячелетия», высказывалась мысль об исчерпании демократии и наступлении авторитаризма в начавшемся столетии. 19-й конгресс МАПН (Дурбан, 2003) продемонстрировал кризис демократизации развивающихся стран, проявившийся в неспособности демократии решать социальные проблемы бедных регионов. Не случайно для обсуждения на 20-м конгрессе МАПН (Фокуока, 2006) избрана тема «Работает ли демократия?» Кардинальные перемены в бытии и сознании человеческого сообщества ставят перед общественно-политической мыслью задачу углубленного и адекватного нынешним условиям анализа развития теории и практики демократии.
Прежде всего, надо сказать, что понятие демократии многозначно. Поэтому важно определить, в каком смысле оно используется. В политической науке демократия — это форма политического правления, суть которой лаконично определена А. Линкольном в Геттесбургской речи 1863 года: власть народа, осуществляемая народом и для народа1. Этот смысл демократии хорошо передается в русском языке словом «народовластие». Оценивая опыт демократии ретроспективно, следует отметить историчность этого понятия. Оно изменялось и модифицировалось вместе с историей. Полисная демократия античности, коммунальная демократия европейского средневековья, представительная демократия нового времени столь существенно различаются, что их очень трудно охватить одним понятием. Нет ничего удивительного, что в современном динамично трансформирующемся мире демократия претерпевает весьма существенные метаморфозы. Гипотетически правомерно допустить, что демократия не вечна и в стремительно развивающемся социуме могут появиться иные типы политических взаимоотношений.
Коренной вопрос демократии: как совместить свободу индивида, позволяющую раскрыть потенциал его способностей, с таким устройством социума, которое обеспечивает эту свободу для всех и приводит в движение великую силу общественной солидарности. В ответе на этот вопрос Ж.-Ж. Руссо видел основную задачу Общественного договора. «Найти, — писал он, — такую форму ассоциации, которая защищает и ограждает всею общею силою личность и имущество каждого из членов ассоциации, и благодаря которой каждый, соединяясь со всеми,
1 Lincoln A. Speeches and Writings, 1859-1865. N.Y., 1989. Р. 536.
подчиняется, однако, только самому себе и остается столь же свободным, как и прежде»2.
По имени великого мыслителя эту проблему можно назвать «теоремой Руссо». Способы ее доказательства в духе либеральной или социалистической традиций не выглядят достаточно убедительными. Можно предположить, что, подобно теореме Ферма в математике, она в своем общем виде вообще недоказуема. По-видимому, полная гармония между свободой индивида и демократической организацией социума (народовластием) вообще недостижима. Стремление к такой гармонии — это вечная проблема человечества, которая на каждом конкретном отрезке истории воспроизводится всякий раз по-новому и создает потребность в поиске оптимального для данных условий варианта решения. В век глобальных трансформаций просматриваются лишь самые общие контуры направлений этого поиска для нашего времени. В теоретических представлениях о современной демократии пока доминируют сомнения и неопределенность. В этой области общественной мысли все отчетливей ощущается необходимость большого теоретического прорыва.
Пока же ясно одно: демократические общества нуждаются в таких формах политического управления, которые в состоянии противостоять авторитарным импульсам как изнутри, так и извне национальногосударственных сообществ. В западной общественно-политической науке наметились два направления поиска адекватных нынешним вызовам форм демократии. Первое — концепция «делиберативной» (от слова “deliberation” — размышление, обсуждение), то есть размышляющей, рефлексивной демократии. Это — попытка разорвать элитарные рамки представительной демократии, подведя под нее широкую основу перманентного дискурса всех активных сил общества. Второе — концепция «агональной» или «агонистической» демократии, трактующая это понятие прагматично, как modus vivendi в конкурентной среде корпоративно-плюралистического общества, как неустойчивое кратковременное равновесие, постоянно нарушаемое противоборством многообразных интересов и вновь воспроизводимое под давлением императивов выживания3.
Цель и средство защиты и возрождения демократии заключаются в том, чтобы включить большинство граждан в реальный политический процесс. Слово «включение» (inclusion) стало знаковым в дискуссии по этой проблематике. В научной литературе, на конференциях и
2 Руссо. Ж.-Ж. Об Общественном договоре. Трактаты, М., 1998. С. 207.
3 См. подробнее об этих направлениях теоретического поиска: Красин. Ю. Демократия перед вызовами современности // Обновление и стабильность в современном обществе. М.: Весь мир. 2000.
симпозиумах обсуждается вопрос о включении как можно более широкого круга общественности в политический процесс. Очевидно, что в современном сложном обществе квалифицированное управление государством не может быть уделом всех; оно требует от правящей элиты высокого уровня профессионализма. Но в то же время все граждане заинтересованы участвовать в управлении общими делами и вправе добиваться этого. Для решения столь явного противоречия демократическая практика выработала институт представительства.
Все граждане не могут профессионально заниматься политическим управлением. Но они могут выбирать своих представителей в органы власти, передавая им свои полномочия на управление общими делами. В этом состоит смысл представительной демократии, которая до сих пор лежит в основе демократических систем политического управления. Демократия предстает в них как соревнование профессиональных политических элит в борьбе за власть, а народ выступает в качестве арбитра, который на периодически проводимых всеобщих выборах выносит вердикт о том, кому стоять у руля на очередной срок.
Эта модель демократии имеет много недостатков, но она долгое время работала лучше других в качестве способа выявления народной воли в политике. Однако модель представительной демократии явно пасует перед вызовами современности. Все больше признаков глубокого кризиса института представительства. Правящая элита, с одной стороны, получает в свои руки мощные средства для того, чтобы выйти из-под контроля общества и фальсифицировать волю народа, с другой, — сама оказывается в плотной сети вязких зависимостей от неподконтрольных ей последствий глобализации.
Для того чтобы сохранить демократию в ее изначальном смысле как систему народовластия необходим выход за рамки либеральной представительной модели, равно как и более демократичной модели участия. Демократия как форма политического правления должна постоянно находиться и функционировать в охватывающей весь социум плотной среде демократии как «образа жизни». Идея такого широкого понимания демократии была высказана в прошлом веке американским философом Д. Дьюи. Он рассматривал демократию как «социальную идею», которая выходит далеко за рамки системы политического правления. «Ясное осознание совместной (communal) жизни во всех ее проявлениях составляет идею демократии»4. И еще более четко: «демократия — это нечто большее, чем форма правления; в пер-
4 DeweyJ. The Public and its Problems. Ohio University Press, Athens, 1991. Reprint. Originally published: N.Y., 1927, p. 149.
вую очередь это способ ассоциативной жизни, коммуникативно закрепленный общий (conjoint) опыт»5.
Становясь «образом жизни», демократия проникает во все поры социума и образует базисное основание всеобщей гражданственности, которая оказывает доминирующее влияние на политическое сознание и поведение людей, на институты власти и ее персональных носителей.
Ключевым звеном механизма выявления публичного интереса и формирования общей воли становится публичная сфера — постоянно действующий форум общенационального дискурса, арена совместной деятельности граждан, направленной на достижение общих целей, несмотря на различия в статусе и воззрениях. В публичной сфере артикулируется многообразие частных интересов и мнений, из сопоставления, согласования и сопряжения которых сублимируются общие интересы и цели, определяющие содержание публичной политики. В этом качестве демократия способна обрести устойчивость в динамичном мире, стать фундаментом перманентного делиберативного процесса и оказывать определяющее влияние на политику государства.
Вся эта разветвленная и вместе с тем целостная система коммуникативных связей, как верно подметил Д. Дьюи, не укладывается в традиционное определение демократии как формы политического правления. Можно толковать зарождение этой, по преимуществу, сетевой системы политических взаимоотношений как симптом исчерпания демократии и смены парадигмы политического правления. Но можно усматривать в нем и качественную модификацию демократии. Она выходит за рамки представительства делегированных от народа полномочий и в специфической форме возрождается прямая демократия, прямое влияние постоянно размышляющего общества на процессы принятия и исполнения политических решений; происходит становление более высокой формы народовластия, при которой политическое правление погружено в более широкий контекст публичного дискурса.
Концепция демократии как образа жизни позволяет глубже осмыслить вопрос национальной специфики форм политического правления. Особенности и традиции политического развития того или иного общества наиболее четко проявляются в образе жизни и культуре политического поведения граждан, в принятых ими нормах отношения к структурам власти. В разных культурах стандарты связки «индивид-социум» сильно различаются: в западной либеральной традиции акцент делается на свободе личности, в образе жизни населения большинства восточных стран приоритет отдается социуму. Поэтому общая оценка демократии по либеральным критериям запада и, тем бо-
5 Dewey J. Democracy and Education: An Introduction to the Philosophy of Education. N.Y., 1966, p. 87.
лее, попытки навязать их странам с иными стандартами образа жизни вызывают реакцию отторжения. Мировая практика показывает, что диапазон различий критериев демократичности в разных исторических традициях довольно велик, и поэтому не существует единого стандарта демократии. Вероятно, прав Б. Барбер, когда предлагает говорить о «демократиях», а не о «демократии». «Целью тех, кто стремится к демократическому миру, должна быть не демократия в единственном числе по американской или какой-либо другой модели, а демократии во множественном числе». Даже по западным канонам, отмечает американский политолог, существуют различные демократические практики: «Швейцария, например, произвела коммунальное и коллективистское понятие свободы и публичных прав, значительно отличающееся от англо-американской концентрации внимания на индивидах и частных правах. Там свобода коммуны всегда была превыше прав частной собственности». Такой «акцент на коммунальной свободе произвел на свет швейцарские политические институты коммунитарного характера, разительно отличающиеся от радикально индивидуалистических американских институтов»6.
В конце концов, решающим критерием демократии являются не тип и не форма политического правления, а мера его способности найти и применить адекватные национальным традициям и культуре способы и институты, которые аккумулировали бы и выражали многообразие интересов и устремлений общества. А по институциональной структуре, методам деятельности, системным связям «демократии», вырастающие в разных социокультурных средах, обязательно будут различаться.
Этот вывод подводит нас к проблемам демократии в России. Демократия здесь проходит лишь начальную фазу формирования. Однако страна втянута в процессы глобализации, и специфические проблемы становления российской демократии не могут быть решены в логике старых представлений. Их надлежит осмысливать в складывающейся системе координат современного понимания демократии. При этом новые идеи и опыт должны восприниматься через призму исторических и социокультурных особенностей России, ярко выраженной антиномичности ее общественно-политической жизни. Это обязывает к глубокому изучению российского общества во всем его своеобразии, с учетом исторически сложившихся традиций, политической культуры, народного менталитета. Только таким способом можно найти собственные пути и методы политического самоопределения. У нее свой коридор возможностей, определяющий свои способы становления демократии, ее российскую специфику.
6 Barber B. Fear's Empire. War, Terrorism, and Democracy. N.Y., 2003. P. 176-177.
Отличительная черта текущего момента в политическом развитии России — глубокий кризис либеральной модели демократии. Оказавшись у власти в 1990-е годы, радикал-либералы попытались имитировать западный образец этой модели на российской почве. Эксперимент не удался, дискредитировав и либерализм, и саму идею демократии. Едва возникнув, демократические институты власти оказались заложниками государственно-бюрократических, олигархических и криминальных структур. За конституционно закрепленным демократическим фасадом политической системы по сути дела оказались клановые эгоистические интересы корпоративно организованной правящей элиты, радеющей не столько о благе общества, сколько о собственном благополучии и наживе. Еще не вставшая на ноги молодая российская демократия стала задыхаться под прессом государственно-бюрократического и финансово-олигархического корпоративизма.
Авторитарный «откат» 1990-х годов и его последствия поставили российское общество на грань потери управляемости и распада. Альтернативой дезинтеграции общества стал курс нынешней власти на административное укрепление государственности и централизованных рычагов управления. В обществе с глубоко укоренившимися автократическими традициями этот курс не мог не сопровождаться усилением авторитарных тенденций и вытекающими отсюда угрозами для демократии. В амбивалентной политической системе сложился властный режим, который встречается в странах с неразвитым гражданским обществом и может быть охарактеризован как разновидность «мягкого авторитаризма». Определяя суть этого феномена, политологи обычно указывают на две его отличительные черты: концентрация властных полномочий в определении политического курса в руках узкого круга правящей элиты и относительная свобода деятельности для граждан, если она не посягает на монополию власти в принятии политических решений7.
Модель «мягкого авторитаризма» и очерчивает тот коридор возможностей, по которому движется и, скорее всего, долго еще будет двигаться российское общество. Она в наибольшей степени отвечает не только отечественным традициям и историческому опыту, но и нынешней политической обстановке. Общество, уставшее от анархии и беспорядка, готово принять эту форму правления. Она способствует консолидации политической элиты и возрождению государственности, необходимой для выживания и развития России. Попытки выйти из коридора реальных возможностей и волевыми действиями утвер-
7 Darendorf R. Can We Combine Economic Opportunity with Civil Society and Political Liberty? The Responsive Community? 1995, N3; Bell D. A Communitarian Critique of Authoritarianism, The Case of Singapore // Political Theory. 1997. Vol.25. N1.
дить в России модель демократии, имитирующую западные образцы, могут обернуться еще большими потерями для демократического развития общества, чем «откат» ельцинского периода. Анализ политической ситуации в России подтверждает правоту научного сотрудника Фонда Карнеги А. Ливена, который утверждает, что за дверьми кабинета Путина своей очереди ожидает отнюдь не Т. Джефферсон, а личность, представляющая движение, «столь же авторитарное, но более националистическое, более антизападное, более популистское и менее приверженное к рыночным реформам»8.
«Мягкий авторитаризм» содержит в себе возможности развития, как в направлении постепенной демократизации общества, так и в направлении «жесткого авторитаризма». Последняя возможность представляется маловероятной: уж слишком она расходится с потребностями российского общества и стремлениями людей, уже ощутивших вкус свободы и самостоятельности. «Откатные» тенденции в политическом развитии российского общества в современных условиях наталкиваются на целый ряд весьма существенных препятствий. Перечислим некоторые из них:
— никакая власть в глобализирующемся мире не в состоянии осуществлять тотальный контроль над информационными и культурными потоками, а, следовательно, автократия лишена своего главного козыря — «монополии на истину»;
— процесс перехода к инновационному типу развития, в который втягивается и Россия, порождает потребность в работнике с широким кругозором, тяготеющем к демократическим порядкам и либеральным ценностям;
— российское гражданское общество, несмотря на свою слабость, сохранило очаги устойчивого влияния, которые могут стать базой для мобилизации демократических сил и активного их участия в политической жизни;
— вопреки всем авторитарным препонам в России со времен перестройки существует публичная сфера, а значит — и условия для того, чтобы общество размышляло о своем политическом развитии;
— авторитарному дрейфу России мешает противодействие демократической общественности на международном уровне.
Конечно, не все так просто. Наряду с факторами, противодействующими авторитарным тенденциям, налицо и другие факторы, благоприятствующие им. Нельзя не замечать и того, что после либертарных экспериментов 1990-х годов, обесточивших российскую государ-
8 Lieven A. The Essential Vladimir Putin: a semiauthoritarian present is Russia?s best hope for a liberal future // Foreign Policy, 2005. January-February. P.72.
ственность, значительная часть населения страны рассматривает ужесточение властной вертикали как необходимую компенсацию за разгул анархии и вседозволенности. Общество неимоверно устало от неупорядоченности и беззакония. Не получив гарантий общественной стабильности от «демократических реформ», большинство общества разочаровалось в подобной демократии и готово предпочесть такую форму правления, которая обеспечит долгожданный порядок. По данным опроса Аналитического центра Юрия Левады (2003 г.), в ответ на вопрос — что для вас важнее порядок или демократия? — 70% респондентов назвали порядок и только 27% отдали приоритет демократии.9
Поэтому выбор направления развития от «мягкого авторитаризма» далеко не предопределен и будет осуществляться в остром противоборстве разнонаправленных тенденций и стоящих за ними общественных сил. И все же при взвешивании факторов «pro» и «contra» в перспективе кажется большей вероятность эволюции «мягкого авторитаризма» к более демократичным формам политического правления. Разумеется, движение в этом направлении будет зависеть от способности власти осознать масштабы происходящей трансформации и необходимости вовлечения в нее всего общества. Для решения этой задачи власть нуждается в постоянном расширении своей социальной базы и в росте доверия к ней со стороны общества, что, в свою очередь, требует изменения вектора государственной публичной политики.
Радикально-элитарная либерализация расколола российское общество и обернулась противостоянием богатых и бедных, преуспевающих и обездоленных, а, в конечном счете, отчуждением общества от власти и ростом авторитарных тенденций. Либеральный проект в таком виде не решил и не может решить задач демократической реформации российского общества. России нужна не радикально-элитарная, а демократическая модель либерализации, ограничивающая рост социального неравенства и устраняющая такие его формы, которые воспринимаются обществом как явно несправедливые. Либеральному принципу частной инициативы и предприимчивости необходим противовес — коммунитарный принцип общего блага, социальной справедливости и общественной солидарности.
Эта острая потребность в уравновешенном сочетании частных и публичных начал проявляется не только в трансформирующемся российском обществе, но и в развитых либеральных демократиях. Быстрый рост удельного веса социального капитала в инновационном развитии современного общества обнаруживает исторические границы либеральной модели общественного устройства. По словам М. Кастельса, инте-
9 Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. 2005. Ноябрь-декабрь.
№6. С. 57.
ресы, ценности, институты, системы представлений, базирующиеся на либеральных принципах, «в общем ограничивают коллективную креативность, конфискуют плоды информационной технологии и отклоняют нашу энергию в русло самоуничтожающей конфронтации».10
Нарождающееся инновационное общество нуждается в такой модели развития, которая позволит максимально раскрыть гигантский потенциал «коллективной креативности». На этом историческом фоне перед российской властью остро встает дилемма: продолжать либеральные реформы в социальной сфере прежними методами или перейти к социальной политике, отвечающей требованиям современности, то есть уравновешивающей публичные и частные начала? Радикальное крыло либеральных теоретиков упрямо отстаивает прежний курс, призывая к авторитарному форсированию либеральных реформ. Рассматривая возможный сценарий «демократической модернизации снизу», видный либеральный экономист Е. Ясин пишет: «Лучшим вариантом была бы активная реформаторская политика авторитарного режима до начала демократизации. Тогда наиболее непопулярные экономические меры были бы проведены заблаговременно».11
Яснее не скажешь: сначала авторитарное осуществление непопулярных и болезненных для общества реформ и только потом — демократизация. Та же самая логика авторитарно-либеральной «шоковой терапии», что и в начале 1990-х годов на первом этапе «рыночных реформ»: авангард крутых реформаторов «осчастливливает» темный народ и ведет его в царство демократии. А народ упирается, потому что из-за невежества и лени не ведает, что творит. Если мы за народовластие, почему бы тогда не проводить либеральные реформы вместе с народом? Ответ очевиден: наученный горьким опытом радикальной либерализации народ не согласится добровольно идти тем же курсом. Поэтому-то движение от «мягкого авторитаризма» к более продвинутым формам демократии невозможно без смены одностороннего курса социальной политики. Форсированным маршем этого не сделаешь. Е. Ясин тоже с сожалением вынужден признать, что надо готовиться к долгосрочному сценарию и «тренироваться на стайерских дистанциях»12.
Все больше симптомов того, что общество не приемлет нынешнюю социальную политику государства. Поэтому власть колеблется. Она делает определенные шаги к социальному либерализму демократического толка, ориентированному на интересы большинства общества. Об этом свидетельствуют предложенные Президентом национальные проекты, учитывающие положение и запросы массовых слоев обще-
10 Кастельс М. Информационная эпоха. М., 2000. С. 513.
11 Ясин Е. Приживется ли демократия в России. М., Фонд либеральная миссия. 2005. С. 317.
12 Там же, с. 332.
ства и идущие вразрез с радикальнолиберальной матрицей социальных реформ. Однако эти шаги носят скорее выборочный, нежели системный характер. Складывается впечатление, что инициируемые властью новации лишены стратегического видения, которое опиралось бы на продуманную концепцию не элитарной, а демократической либерализации. Именно потому эти новации постоянно наталкиваются на непредвиденные трудности и не дают ожидаемых результатов. Возникают сомнения, готова ли власть к стратегическому повороту или концептуально она по-прежнему привержена либеральной модели социальной политики, неуравновешенной достаточным вниманием к публичным началам и в силу этого недемократичной.
Устоит ли власть перед «авторитарным соблазном» осуществить модернизацию России сверху либерально-автократическими методами? По сути дела, это вопрос о выборе направления в нынешнем коридоре возможностей: или движение вспять, которое будет историческим зигзагом к жестким формам авторитаризма, чреватым очередным застоем и утратой шансов на прорыв к постиндустриализму, или мучительно трудное эволюционное развитие к обществу инновационного типа и демократии как образу жизни.
Нельзя с уверенностью сказать, что произойдет с демократией в мире и России в XXI веке и в более отдаленной перспективе. Адаптируется ли либеральная модель демократии к реальностям трансформирующегося социума? Или сменится сама парадигма политического правления? Произойдет ли демократическая конвергенция политических типов и форм власти или они диверсифицируются в многомерном «мире миров»? Ответы открыты для будущего и, следовательно, для более глубокого анализа наметившихся тенденций, для творческого поиска и дискуссий.
