CC BY
214
В МИРЕ КНИГ
Ф.Закария. БУДУЩЕЕ СВОБОДЫ
/Пер. с англ. под ред. В. Иноземцева.
М.: Ладомир, 2004. 383 с.
"Не говори: "Отчего это прежние дни были лучше нынешних?", — написано в книге Екклесиаста, — потому что не от мудрости своей ты спрашиваешь об этом". Во многом Екклесиаст был прав; его прославленная фраза служит и будет вечно служить бальзамом, залечивающим раны тех, кто потерпел фиаско в поисках личного счастья. Но если адресовать содержащийся в ней вопрос тем, кто ищет блага не для себя, а для ближних, то целебная истина превращается в очевидную ложь. Потому что нынешние дни действительно далеко не всегда оказываются лучше прежних, и потому что поиск объяснений этого — не печальный удел человеческого рода, но лишь свидетельство его неистребимого стремления к совершенству.
Очень часто в текстах, относящихся к самым разным эпохам и принадлежащих авторам, между которыми трудно найти нечто общее, приводятся слова их далеких предшественников, преисполненные горького сарказма по отношению к современникам. Такой прием считается отличным средством доказать, что если античные философы клеймили римских тиранов так же, как нынешние правозащитники — руководство китайской Коммунистической партии, а престарелый монах описывал упадок нравов в Италии XIII века почти в тех же выражениях, что и сегодняшние журналисты — моральную распущенность в современной Москве, то на деле никакой деградации не происходит, а человечество, как и тот ветер, о котором говорил Екклесиаст, "кружится и кружится, и возвращается на круги своя". И потому те, кто находит в себе силы отринуть эту убаюкивающую идеологию и действительно пытается понять, "отчего это нынешние дни стали хуже прежних", заслуживают похвалы общества. А те, кому удается хоть сколько-нибудь приблизиться к убедительному ответу — признательности и благодарности современников.
Рискну утверждать, что своей работой "Будущее свободы" Фарид Закария, 40-летний американский интеллектуал, индиец по происхождению и мусульманин по вероисповеданию, если и не ответил на вопрос Екклесиаста, то по крайней мере доказал, что он исполнен актуального смысла. Автор обратился к бесчисленному множеству сюжетов -исторических, религиозных, экономических, этнографических, политических и нравственных, — чтобы развеять один из величайших мифов нашего времени — миф о тождестве свободы и демократии.
Родившийся в Бомбее и в юности уехавший учиться в Америку, Фарид Закария с отличием закончил йельский университет, а вскоре блестяще защитил диссертацию в Гарварде. Затем последовало приглашение в "Foreign Affairs", где за
несколько лет он достиг поста заместителя главного редактора, который сменил на должность главного редактора "Newsweek International", всемирно известного еженедельника.
Основная мысль, которую Ф. Закария пытается донести до читателя, состоит в том, что в сознании людей, населяющих современный западный мир, происходит пугающее смешение смысла демократии и либерализма, либерализма и свободы, свободы и справедливого политического устройства. В результате возникает представление о тождественности "демократии" и "хорошего правительства" — представление, делающее "термин "демократия" аналитически бесполезным (с. 8). Однако демократия может быть и нелиберальной, может служить укреплению власти авторитарных правителей, что и происходит, например, в большинстве постсоветских государств. Более того, она вполне может препятствовать прогрессу свободы, о чем свидетельствует история большинства африканских стран, где демократические преобразования обернулись неэффективным управлением и привели к власти откровенно диктаторские режимы.
Демократия, доказывает Ф. Закария, не только не воплощает в себе какого-то абсолютного блага; она принципиально не может быть навязана целому ряду обществ и не является средством достижения многих весьма благородных целей. Так, "демократия попросту нежизнеспособна в обстановке яростно отстаиваемых этнических предпочтений", т. е. там, где большинство и меньшинство, по сути, известны заранее и не подвержены существенной динамике. Демократический метод оценки самых насущных задач с неизбежностью приведет к предпочтению благ настоящих благам будущим и тем самым затруднит, или сделает вообще невозможным, принятие стратегически правильных решений, требующих сиюминутных жертв. Автор блестяще доказывает это на примере функционирования таких далеких от демократичности институтов, как центральные банки развитых стран или судебная система. Поэтому развитие демократии не обязательно ведет к расширению свобод; напротив, результатом "демократизации демократии", инициированной в Соединенных Штатах в конце 60-х годов, "стал серьезный дисбаланс в американской политической системе: теперь в ней больше демократии, но меньше свободы" (с. 172).
Означает ли это, что всемерное развитие и распространение демократии, на которое сделали ставку правительства большинства западных стран, и прежде всего — США, не является универсальным инструментом прогресса свободы? Да, отвечает автор, это так. Именно поэтому его книга называется "Будущее свободы".
Для Ф. Закарии демократия не является ни самоцелью, ни воплощением общественно-политического совершенства — в первую очередь потому, что она характеризует форму правления, а не глубинные черты социальной организации. Этот тезис вовсе не нов; в свое время еще Платон называл тимократию, олигархию, демократию и тиранию четырьмя "формами организации государства", а Аристотель утверждал, что существуют три основные формы правления — монархия, аристократия и полития и три "производные от них, извращенные формы" — тирания, олигархия и демократия, хотя иногда упоминал и другие, например, охлократию. Ф. Закарии близки воззрения Аристотеля: он, фактически, утверждает, что, во-первых, оптимальной формой политического устройства является полития (или, выражаясь более современным языком, — республика); во-вторых, она естественным образом выросла из аристократической системы; в-третьих, демократия представляет собой не альтернативу республики, а не более чем ее дополнение; в-четвертых, бесконечная "демократизация демократии" приводит к охлократии и, в конечном итоге, к тирании.
Именно республика, воплощающая основные идеи либерализма и стоящая на страже прав человека, и является, по мнению автора, моделью общественно-политического устройства, усвоение которой столь необходимо в современном мире.
Каковы же идеалы и принципы республиканизма? Он базируется на постулате, согласно которому "у людей есть определенные естественные (или "неотъемлемые") права и... в целях обеспечения таких прав правительства... должны устанавливать пределы собственных полномочий" (с. 9). К этим правам относятся право человека на жизнь и собственность, свобода высказывать собственное мнение, исповедовать ту или иную религию, а также право на равное применение ко всем гражданам норм закона и беспристрастность суда. Их защита обеспечивается законом. Либеральная доктрина предусматривает также, что в идеальной республике допускается тот или иной уровень народного представительства и создается система сдержек и противовесов — как правило, в виде разделения законодательной, исполнительной и судебной властей. Демократия, тем более в нынешних ее формах, не является необходимым элементом конституционного либерализма.
Демократические выборы — это "существенное, но не единственное достоинство государственной системы... Экономические, гражданские и религиозные свободы составляют основу человеческого достоинства и автономии. И если несмотря на ограниченность демократии правительство стабильно наращивает предоставление таких свобод, его не следует относить к диктатурам" (с. 167). Демократическая система не может и не должна ориентироваться на слепое следование воле большинства; в нее необходимо встраивать "определенные формальные и неформальные ограничения, которые [пусть даже] частично ущемляя энергию и динамизм, обеспечивали бы иные добродетели — такие как транспарентность, честность, беспристрастность и стабильность" (с. 219). Современная республика, настаивает Ф.Закария, — это та форма организации общества и власти, которая может создать "разумный баланс между эффективным управлением и демократическим контролем (курсив мой. — В.И.)" (с. 281). По существу, это идеальное определение того типа социального устройства, который необходим для преодоления нарастающих повсюду в мире неуправляемости и хаоса.
Особого внимания заслуживает развернутый в книге глубокий анализ ключевых моментов европейской истории, в частности — перехода от греческой системы общественного устройства к римской; распада Западной Римской империи и сохранения доминирующей роли Римского епископа как главы объединяющей континент христианской религии; противостояния светской и духовной власти в раннем Средневековье; конфликта между монархами и аристократией; эпохи Реформации и первых буржуазных революций. Автор приходит к двум принципиальной важности выводам: с одной стороны, утверждает он, "подъем христианской церкви [ставшей противовесом мирской власти] — первейший источник свободы на Западе, а значит и в мире" (с. 20); с другой — имевший место "в европейской истории конфликт между аристократией и монархией стал еще одним великим противостоянием...[которое] помогло возникновению, причем опять-таки естественным путем, исходных предпосылок свободы" (с. 28). Таким образом, история свободы по своей сути была историей борьбы, и расширение пространства свободы происходило спонтанно, а не по какому-либо плану. Напротив, демократия организована по четкому плану и поддерживается соответствующими институтами. Система же, по определению, не может сложиться раньше хаоса. Следовательно, "свобода появилась на Западе гораздо рань-
ше, чем демократия; именно свобода привела к возникновению демократии, а не наоборот" (с. 20).
Это убедительный и важный вывод. Но если мы с ним соглашаемся, то следует признать, что законы, устанавливаемые для гарантирования свобод, должны приниматься только теми, кто привержен приципу их соблюдения, а сами эти люди — избираться той частью граждан, которая имеет представление о том, как они смогут такими свободами воспользоваться. Логично предположить, что демократия могла возникнуть не "снизу", а "сверху", т. е. "глас народа" был "услышан" лучшими его представителями, когда сам народ в абсолютном своем большинстве "безмолвствовал". Как отмечает Ф. Закария, конституционные либеральные республики XIX — начала XX веков действительно не были демократиями в современном понимании этого слова. Даже после знаменитой реформы британского избирательного закона в 1832 г. правом голоса стали обладать лишь 2,7% (!) взрослого населения страны; в те же недалекие по историческим меркам времена в "самой демократичной" стране — Соединенных Штатах -этот показатель достигал 5% взрослого населения. Однако это не повод отказывать США и Великобритании в демократизме; процесс развивался поступательно и в конце концов даже та подавляющая часть американской элиты, которую составляли протестанты англо-саксонского происхождения, на протяжении двух столетий задававшие тон политической жизни США, приняла идею всеобщего избирательного права, причем в трудных для себя обстоятельствах: "Столкнувшись [в 60-е годы XX века] с выбором между собственными привилегиями и идеалами, она предпочла последние" (с. 259). Следствием стали резкое усиление давления общественного мнения на выборных политиков, отказ от долгосрочных целей в политических программах и значительное расширение практики референдумов. Но прямое волеизъявление народа — эта экстремальная форма демократии — обнажает и все ее недостатки. Ф. Закария напоминает своим читателям о том, что афиняне вполне демократическим образом вынесли Сократу смертный приговор, и замечает: "Во времена, когда короли правили путем издания указов, политика не отличалась совершенством. Ситуация ничуть не лучше, когда тем же занимается народ" (с. 213).
Расширение пространства человеческой свободы стало следствием, с одной стороны, продолжительной политической борьбы между духовной и светской властью, между сеньорами и их вассалами, между "третьим сословием" и аристократией и, с другой стороны, философского осмысления принципов функционирования общества, в ходе которого, и родилась идея "естественного права". Формой, обеспечивавшей этот поступательный прогресс свободы, было гражданское общество. Оно могло быть как аристократическим, так и демократическим. Разумеется, Ф. Закария отдает предпочтение демократическому гражданскому обществу перед аристократическим, но не демократии как таковой перед гражданским обществом как таковым. Следовательно, развитие демократии не должно, во-первых, предшествовать становлению основ гражданского общества и, во-вторых, подрывать этих основ.
Это развитие часто именуют демократизацией, и данный термин вполне адекватно отражает глубинную сущность процесса. Демократия развивается как форма правления в гражданском обществе, и поэтому на протяжении весьма долгого исторического периода — по крайней мере, до завершения Второй мировой войны, никто и никогда не ставил своей целью "демократизировать" то или иное общество. В ходе демократизации демократия либо привносится в социум, который может быть к ней не готов, либо становится самоцелью, разрушающей либе-
ральный конституционализм гражданского общества. По сути, именно эти два варианта "демократизации" и волнуют автора в наибольшей степени.
Начнем с первого, относящегося, прежде всего к развивающимся странам.
Значительное число современных государств, полагает Ф. Закария, не готово к усвоению демократических принципов. Это обусловлено как низким уровнем хозяйственного развития, когда для большинства населения политические свободы вообще не являются приоритетным вопросом, так и специфической структурой народного хозяйства, позволяющей государству не заботиться о повышении эффективности собственной деятельности. На большинство таких стран Запад оказывает политическое давление с целью ускорить их "демократизацию". Результатом становится построение иллюзорной демократии, представляющей собою одну из наиболее опасных и порочных политических практик современности. Режимы, "в которых перемешаны выборность и авторитаризм", Ф. Закария называет "нелиберальными демократиями (illiberal democracies)" (с. 89).
Первым примером нелиберальной, и даже тоталитарной, демократии автор называет республику, порожденную Великой Французской революцией 1789 г., где "государство оказалось выше общества, демократия — выше конституционализма, а равенство — выше свободы" (с. 59). В современном мире он относит к числу нелиберальных демократий большинство посткоммунистических государств (включая Россию), ряд стран Латинской Америки, таких как Венесуэла, а также большинство африканских государств. Что объединяет все эти страны? В каждой из них население имеет возможность избирать органы представительной власти, однако избирательные законы и конституционные нормы фактически препятствуют учету политиками народного волеизъявления. В большинстве этих стран de jure или de facto действует однопартийная система, исполнительная власть имеет практически неограниченные полномочия, экономика контролируется государством или уполномоченными им олигархами, ограничена свобода прессы, отсутствует независимая судебная система, а мнение оппозиционных групп последовательно игнорируется. Согласно подсчетам экспертов, на которые ссылается Ф.Закария, число таких нелиберальных демократий на протяжении последних 15 лет выросло в несколько раз — с 22% всех стран мира в 1990 г. до почти 50% в конце 90-х.
Основой нелиберальной демократии служит либо популизм (как в России или Венесуэле), либо жесткий контроль над политической жизнью (как в большинстве африканских стран). И то, и другое оказывается возможным благодаря отсутствию обеспеченного и самостоятельного "среднего класса"; нередко поэтому нелиберальная демократия становится следствием преждевременной демократизации. Старт демократическим преобразованиям может быть дан в совершенно различных обстоятельствах, но опыт показывает, что если среднедушевые доходы населения "демократизируемых" стран не превышали 3 тыс. долл. в год, на протяжении 8-15 лет после начала реформ они угасали или обращались вспять. Запуск процессов "демократизации в таких условиях (в частности, в России, большинстве постсоветских республик, Венесуэле и Индонезии) приводил к дерегулированию экономики, снижению ее эффективности и падению уровня жизни. В результате в политике de facto укреплялись авторитарные тенденции, но de jure отступление от демократических норм не декларировалось. Таким образом устанавливалась нелиберальная демократия.
Рассуждая о причинах становления нелиберальной демократии, Ф. Закария не пытается искать их в "культуре" того или иного народа; не ищет он объяснений и в авторитарных наклонностях отдельных правителей. Фундаментом нелибе-
ральных демократий автор считает структуру экономики соответствующих стран — как правило, основанную на сырьевом секторе. "Правительствам стран, располагающих изобильными ресурсами недр, — утверждает Ф. Закария, — богатство достается слишком легко; они распоряжаются им как бы "по доверенности". Они жируют, получая доход с продажи минерального сырья или нефти; им не приходится решать куда более сложную задачу создания рамочного законодательства и институтов, способствующих процветанию всей нации.
Главные опасности, которые таит в себе нелиберальная демократия, состоят, с одной стороны, в том, что народ, видящий, как власти манипулируют его мнением, приходит к глубокому разочарованию в демократии как таковой, с другой — в том, что ее экономические основы не побуждают к хозяйственной модернизации, а это приводит к постепенному отставанию в экономической сфере и порождает в людях чувство "отверженности".
По мнению Ф. Закарии, главное достоинство капитализма не в том, что он обеспечивает гражданам благосостояние и богатство, а в том, что не может функционировать без предоставления им реальной свободы. Трудно не копировать демократические атрибуты, а воспитывать в людях чувство свободы. Ибо "сами по себе деньги не приносят свободы; необходимо, чтобы благосостояние было заработано" (с. 68). И там, где богатство надо зарабатывать, либеральная суть демократии имеет критически важное значение. Там же, где богатство дается легко, демократическая мишура не приносит значимых результатов. Приводимые в книге расчеты показывают, что на протяжении периода 1971-1989 годов в 97 развивающихся государствах темпы экономического роста были обратно пропорциональны их обеспеченности минеральным сырьем и ресурсами. Наиболее отчетливо это прослеживается на примере арабских стран.
"Наблюдая арабский мир в середине XX столетия, когда он только освободился от колониальной зависимости от европейских метрополий, — пишет Ф.Зака-рия, — вряд ли было можно предположить, что ему предстоит превратиться в болото... Бейрут, Дамаск, Каир и Багдад были более развиты в культурном и коммерческом отношениях, отличались большей прогрессивностью, нежели большинство других азиатских и африканских столиц. Это объяснимо. В конце концов, арабы принадлежат к великой цивилизации с долгой историей научных, философских и военных побед, [которые они] одерживали в войнах с величайшими державами того времени" (с. 137). Сегодня же это богатые страны, управляемые авторитарными режимами, которые используют получаемые от продажи нефти доходы прежде всего на укрепление собственной власти и внутренней безопасности. Разумеется, это не соответствует западной модели развития. Именно "эта смесь чувств гордости и неудачливости составляет суть "арабской проблемы". Она преграждает путь экономическому развитию и затрудняет политический прогресс. Америка считает переход к эпохе модернити делом исключительно благим — и для Америки в основном так и было. Но для арабского мира это означало одно поражение за другим. Все избранные пути — социализм, светскость, национализм — приводили в тупик... Арабы разочаровались в Западе, в то время как им следовало бы разочароваться в собственных лидерах" (с. 147).
Однако Ф. Закария отнюдь не выступает за насаждение демократии западного типа во всех незападных обществах. Напротив, он подчеркивает (и это мы уже отмечали), что преждевременный переход к демократии способен привести к серьезным экономическим трудностям и политической неустойчивости и как следствие — породить авторитарные и диктаторские режимы. В своей книге он убедительно иллюстрирует это на примере Венесуэлы и ряда африканских госу-
дарств и показывает, в частности, что все демократические эксперименты в Африке окончились неудачами. Выбор, который, по мнению американского политолога, должны сделать для себя развивающиеся страны, — это выбор между не-либералъной демократией и либеральной автократией.
Либеральная автократия, или, на более высокой ступени развития, либеральный конституционализм, оказывается более эффективным путем становления, как это ни парадоксально, либеральной демократии. Так и не ответив на вопрос, насколько помогала или мешала демократизация хозяйственному развитию бедных стран, многие аналитики вынуждены были прийти к тому, что "на протяжении последних пятидесяти лет практически все "истории успеха" в развивающемся мире происходили при либеральных авторитарных режимах, будь то на Тайване, в Южной Корее, Сингапуре, Чили или даже в Китае" (с. 278). Эти страны, лидеры которых не переставали разглагольствовать о том, что ведут свои государства "своим" путем, учитывающим все особенности азиатской или латиноамериканской культур, на деле уверенно копировали лишь "незначительно модифицированную версию европейской модели: капитализм и верховенство закона в первую очередь, а демократия — во вторую" (с. 48). В результате они добились впечатляющих хозяйственных успехов и на протяжении последних полутора десятилетий перешли к демократии — причем гораздо более устойчивой и эффективной, чем та, что имеет место, например, в Индии. Даже Китай, настаивающий на своей приверженности социалистическим идеалам и руководящей роли Коммунистической партии, также придет к подобному результату и будет прав, если не поддастся на призывы Запада к немедленной демократизации, пойдет по избранному пути постепенно и с известной осторожностью (с.83).
Либеральные автократии, доказывает Ф. Закария, являют собой гораздо более эффективный (если не единственно возможный) путь формирования предпосылок, необходимых для установления либерального демократического режима. В качестве примера того, как приходят в упадок демократии, имевшие все шансы на успех, но не сумевшие обеспечить своей стране должного вектора развития, он приводит свою родную Индию. Индийский национальный конгресс, который в свое время привел страну к независимости, установил в конечном счете "квазилиберальную демократию". Она основывалась на британской приверженности независимости судебной власти, на свободе слова и высоком личном авторитете лидеров Конгресса, таких как Джавахарлал Неру и Индира Ганди. Но Верховный суд вынудил И. Ганди подать в отставку. Выявив мелкие нарушения, допущенные партией в ходе избирательной кампании. По мере активизации избирателей и появления альтернативных партий индийская демократия пришла в упадок, превратилась в своеобразный механизм популистского волеизъявления, причем на выборах большинство партий нередко использует откровенно националистические лозунги, а многие депутаты и представители местной власти, мягко говоря, не отличаются порядочностью.
Ф. Закария приходит к выводу, что вероятность построения подлинно либеральной демократии оказывается гораздо выше там, где ей предшествовал либеральный авторитаризм, а не там, где укрепилась нелиберальная демократия. Будущее свободы — это будущее либерализма, а не демократии. Однако с этим выводом не спешат согласиться в западных странах, особенно в США, которые крайне озабочены тем, как ускорить демократизацию в тех государствах, где господствуют монархические или автократические режимы.
Заключительная часть книги открывается констатацией: "XX столетие отмечено двумя важнейшими тенденциями: регулированием капитализма и дерегулиро-
ванием демократии" (с. 264). На пути этой тенденции практически не существует никаких препятствий, так как ни одна из традиционно влиятельных социальных сил не может аргументированно оппонировать ей, не изменяя своему идеологическому кредо. Ф.Закария обращает внимание на очевидную связь демократизации и коммерциализации, непреодолимую в условиях общества массового потребления. "Ныне люди по большей части существуют в качестве потребителей; именно это определяет их власть, поэтому коммерциализация стала оборотной стороной демократизации... Двойственная природа демократизации — наделение людей властью как граждан и как потребителей — позволяет объяснить, почему мало кто осмеливается критиковать происходящую в обществе трансформацию. С позиции левых, трудно осуждать культуру среднего человека. Правые не могут признать, что капитализм способен привести к дурным последствиям — даже в сфере культуры. И те, и другие не хотят согласиться с тем, что... люди могут сделать неправильный выбор (курсив мой. — В.И.)" (с. 241). Круг замыкается. Никто не готов признать, что "демократии может быть слишком много". Но об этом предупреждает сама действительность.
Сегодня, когда на Западе демократия объявлена высшей ценностью, любые действия, которые могут быть восприняты как ее ограничение, обречены на провал. По мере расширения круга избирателей, по мере того, как все больше правительственных постов становится выборными, по мере усиления влияния СМИ на потенциальных избирателей — развивается процесс, который Ф. Закария называет "раболепствованием лидеров перед народом". Не отрицая значения народовластия, он подчеркивает, что мнение большинства не всегда оказывается верным и общественную поддержку могут получать предложения, на деле являющиеся взаимоисключающими — такие, например, как снижение налогов и повышение пособий малоимущим. Поэтому укрепление и развитие народовластия далеко не всегда сопровождается предсказуемой и четкой политикой правительства.
Соглашаясь с выводом историка американской демократии К.Росситера, согласно которому "нет Америки без демократии, демократии без политики, а политики без партий", Ф. Закария добавляет: "Его утверждение справедливо применительно к любой стране; без партий политика становится игрой отдельных личностей, групп интересов и диктаторов" (с. 92). Сегодня же успех партии зависит от известности ее лидера, а сами партии "оказываются в тени своих кандидатов" (с. 195). Приходится лишь удивляться, что это происходит в Америке — стране с вековыми демократическими традициями: все это россияне имели возможность наблюдать на протяжении полутора десятилетий собственной "демократизации"; у нас в стране есть "партия Путина", "партия Жириновского", "партия Явлинского", но не было и нет ни праволиберальной, ни социал-демократической, ни, похоже, уже и коммунистической партии. "И это только начало, — предупреждает автор, — по мере того, как политические партии будут деградировать дальше, богатство и/или известность станут привычными средствами для избрания на высшие посты".
Демократизация постепенно разрушает то относительно закрытое политическое сообщество, которое десятилетиями управляло западными странами. "Аристократическая либеральная демократия" уступает место "народной демократии", которая нередко оказывается демократией только по своему названию. Развенчав прежнюю идею элитарности, признает Ф. Закария, "мы породили политику, которую проводят теневые элиты... [Они] ни перед кем не несут ответственности, не отзывчивы на чужие нужды и часто вообще не озабочены общественными ин-
тересами" (с. 215). Неустойчивость таких элит порождает у их представителей стремление извлечь из своего положения максимальные материальные выгоды. "Право, — цитирует Ф. Закария слова известного американского юриста М. Льюиса, — уступило двум главным американским инстинктам — демократизации и коммерциализации (которые зачастую совпадают)" (с. 247). Жаль, что только эти элементы западного стиля поведения охотно перенимают даже антизападно настроенные российские "элиты".
Как следствие, в обществе возникают и быстро консолидируются "группы интересов", отражающие позиции как крупных финансово-промышленных структур, так и отдельных регионов, этнических групп или иных меньшинств. В условиях, когда роль политических партий оказывается сведенной на нет, такие лоббистские команды обретают огромное влияние.
За внешним фасадом благополучия Ф. Закария видит крах "американской мечты". Прежде выработка государственной политики осуществлялась не напрямую, под воздействием эмоций или чьих-то узкогрупповых интересов. Путем "делегирования власти" группе граждан, выбранных остальным населением, становилось возможным "фильтровать и расширять общественные взгляды, пропуская их через орган управления, избранный из числа граждан, чья мудрость помогает наилучшим образом разглядеть истинные интересы страны, чьи патриотизм и приверженность справедливости не будут принесены в жертву временным или каким-либо частным соображениям" (с. 273). Между тем именно эта система сдержек и противовесов, необходимая для нормального функционирования любого общества, разрушается сегодня не только в нелиберальных демократиях, но и в самых развитых демократических странах. Везде, где даже из самых лучших побуждений реформаторы стремятся расширить доступ граждан к участию в управлении государственными делами, возникают разновидности мажоритарной системы, когда незначительное большинство граждан, пришедших на выборы, дарует правительству карт-бланш на проведение политического курса, который может быть не только ошибочным и опасным, но может на деле не поддерживаться большинством населения страны.
Граждане современных либеральных демократических стран утрачивают способность ориентироваться в историческом и социальном пространстве, существенно отличающемся от того, в каком им выпало жить. Расширяя материальные возможности человека и обеспечивая ему влияние на общественные процессы, неограниченная демократия примитивизирует его представления о нравственных нормах и моральных устоях иных обществ. Интереснейшие страницы своей книги Ф. Закария посвятил истории катастрофы "Титаника", когда были спасены все женщины (кроме добровольно оставшихся на корабле со своими мужьями) и дети, занимавшие каюты первого класса, и 80% женщин и детей, путешествовавших вторым классом, в то время как 70% мужчин-пассажиров первого и 90% мужчин-пассажиров второго классов утонули. Среди менее обеспеченных пассажиров в числе выживших оказались практически одни мужчины. Эта статистика безусловно свидетельствует о наличии у представителей высшего общества того времени неписаного "кодекса чести". Но в фильме Д.Камерона зрителям преподнесли совершенно иную картину, показав богатых пассажиров, расталкивавших всех на пути к шлюпкам. Автор с сожалением констатирует, что в данном случае искажение истины было не случайным, а вполне осознанным: "У кинематографистов было веское основание исказить историю: сегодня в нее никто не поверил бы (курсив мой. — В.И.)". Современные элиты демократических стран так же демократичны, как и их граждане. Их представители обладают намного большими
возможностями, но не большими способностями, чем средние обыватели. И последние в некотором смысле даже рады этому. "Когда лидеры общества жили в соответствии со своими (не общества [!]. — В.И.) идеалами, им воздавали почести. Когда они не соответствовали этим идеалам, общество выражало глубокое разочарование. Сегодня мы, напротив, ожидаем от власть имущих очень немногого — поэтому они так редко нас разочаровывают" (с. 263). Сказанные применительно к демократической и эгалитаристской Америке, эти слова в такой же степени относятся, увы, и к пореформенной России.
Таким образом, оба варианта "демократизации" — как тот, который оказывается преждевременным и приводит к формированию нелиберальных (//liberal) демократий, так и тот, который порождает то, что мы назвали бы излишне либеральной демократией, — не свободны от недостатков. Разумеется, изъяны излишне либеральной демократии менее глубоки и легче поддаются лечению, чем пороки демократии нелиберальной. Но в наше время крайне актуальной проблемой становится не столько развитие каждого из типов демократии, сколько их взаимодействие друг с другом и с теми народами, социальная система которых в принципе не является демократической.
Острота этой проблемы обусловлена отнюдь не тем, что развивающиеся страны едва ли оправдывают такое свое название, представляя собой территории политической анархии, скатывающиеся к экономическому коллапсу. Гораздо, на мой взгляд, важнее тот факт, что в развитых странах люди, не способные осознать даже тот уклад жизни, который всего столетие назад существовал в их собственных обществах, тем более не в состоянии понять ситуацию за рубежом, не используя шаблонов, применяемых ими в отношении собственной страны. Так, напоминая читателям те критические замечания, которые американцы нередко отпускают в адрес Китая и других вос-точноазиатских стран, Ф. Закария утверждает, что "в настоящее времая Восточная Азия представляет собой смесь либерализма, олигархии, демократии, капитализма и коррупции — то есть весьма напоминает Запад примерно в 1900 году... [и потому] нельзя судить о новых демократиях на основании стандартов, которым большинство западных стран категорически не соответствовало всего несколько десятилетий тому назад".
Однако США по-прежнему стремятся максимально расширить "зону демократии", не обращая внимания на то, что "само по себе упование на демократию не является решением проблем; должен существовать способ заставить демократическую систему работать так, чтобы она не приводила к печальным результатам" (с. 297). Предпосылкой же устойчивой демократии является свобода. Поэтому демократия всегда развивалась исходя из внутренних потребностей того или иного общества, а не в силу пожеланий более "просвещенных" соседей. Именно необдуманное стремление распространить демократические режимы повсюду в мире и стало причиной резкого обострения международной обстановки в последние годы.
По мнению Ф. Закарии, именно жесткая оппозиция монархических и авторитарных режимов исламскому фундаментализму вкупе с поддержкой самих этих режимов со стороны США обеспечивает исламистам образ защитников интересов народа. Как следствие, народные массы арабских стран сегодня гораздо более консервативны, чем их нередко прозападно настроенные короли и эмиры, которых американцы по-прежнему учат развивать демократические тенденции. Более дальновидные политики — те, кто находится у власти в Пакистане, Бангладеш или Турции, — осознали, что некоторые послабления в отношении фундаменталистов и предоставление им возможности участвовать в выборах способ-
ны публично продемонстрировать несостоятельность их программ, показать народу, что "муллы способны читать проповеди, но не в состоянии править страной" (с. 158). Их действия имели успех, но не нашли последователей. Между тем трудно не согласиться с Ф. Закарией, считающим, что "если бы сложившиеся в [арабских] странах режимы лишь частично приоткрыли политическое пространство и заставили своих оппонентов-фундаменталистов преодолевать практические затруднения вместо того, чтобы только рассказывать сказки, они быстро лишили бы экстремистов привлекательности". Но надеяться на это не приходится.
Для демократий, установившихся в западном мире, борьба с терроризмом — исключительно сложная задача. Необходимо сделать ответы на удары террористов столь адресными и обеспечить им такую легитимность, чтобы они не вызывали нового всплеска антизападных настроений. Не менее важно отказаться от намерений, которые декларируются сегодня западными правительствами в качестве цели их ближневосточной политики, и в первую очередь — от параноидальной зацикленности на навязывании странам региона демократических институтов. Только доказав народам и правящим режимам Ближнего Востока, что демократия безопасна для их мира, можно снизить уровень террористической опасности и тем самым достойно ответить на один из наиболее радикальных вызовов нашей эпохи.
Свобода невозможна без толерантности, в то время как демократия не только может легко без нее обходиться, но порой эффективно эксплуатирует не самые лучшие человеческие черты и наклонности. В той же степени, в какой демократия есть форма народовластия, она есть и инструмент борьбы за власть, а в этой борьбе слишком часто участвуют люди, считающие, что цель оправдывает средства. Именно поэтому "в новых демократических обществах тенденция к обострению конфликтов обескураживает своим постоянством, и причина тому проста: когда общество открывается и политики начинают бороться за власть, они обращаются к избирателям, хватаясь за то, что оказывается самым простым и доходчивым, а именно — групповую солидарность в противостоянии с некоей другой группой", в силу чего "на многочисленных выборах, проводившихся сразу после падения коммунизма в Советском Союзе и бывшей Югославии, выигрывали националистически настроенные элементы" (с.117). Можно добавить, что это имеет место не только в "новых демократических обществах"; сами Соединенные Штаты, и это убедительно иллюстрируют работы ведущих американских социологов, быстро превращаются в структурированное общество. Ф. Закария с сожалением отмечает, что демократия, если она не избавится от своих недостатков, "может лишиться своей опоры — нашей лояльности" (с. 284). Это, конечно, звучит красиво, но парадокс демократии заключался и поныне заключается в том, что наша лояльность к ней обусловлена использованием ею, пусть и в ограниченном и допустимом масштабе, нашей нелояльности к себе подобным, а это гораздо хуже нелояльности к абстрактным принципам, какими бы благородными они ни были.
Демократией очаровывались многие; но, пожалуй, не меньше было и тех, кто post factum подводил неутешительные итоги "демократизации демократии". Ф. Закария одним из первых предпринял достойную самых высоких оценок попытку проанализировать ее недостатки до того, как они проявятся в социальных конфликтах и катаклизмах. Его вывод о том, что широко применявшееся в первые послевоенные десятилетия понятие "свободный мир" более адекватно отражает сущность западного сообщества, чем понятие "мир демократии", заслуживает самого пристального внимания. Пришла пора признать, что прогресс свобо-
ды сегодня не тождественен успехам демократии. Но именно свобода сделала Запад Западом, именно борьба против грубой силы, в том числе и против силы большинства, обеспечила торжество закона и права, вызвала к жизни сложные и громоздкие, но при этом эффективные и справедливые, структуры гражданского общества.
Исторический опыт свидетельствует, что наиболее быстро и гармонично развивались те общества, в которых не попирались права граждан, но и не ограничивались возможности для реализации их способностей. Сегодня демократия не может обеспечить такой гармонии. Демократизация ведет к предпочтению известности — славе, богатства — справедливости, заискивания перед невежеством — поиску истины, пресмыкания перед посредственностью — возвышению над толпой. Лидеры все чаще прибегают к тому, чтобы не убеждать общество в своей правоте, а манипулировать им, проникаясь психологией большинства и незаметно для себя перенимая не только его способ мышления, но и меру его невежества. Демократия действительно обеспечивает людям равные права, и с этой точки зрения она представляется великим историческим достижением. Но она также провоцирует в людях претензию на равенство способностей, и с этой точки зрения оказывается мощным тормозом исторического прогресса.
Демократическая система возникла как дополнение к гражданскому обществу, обеспечившему людям свободу. Она служила и должна служить поддержанию основ этого. Если по тем или иным причинам демократические принципы оказываются несовместимыми с принципами либерального конституционализма, если власть народа оборачивается властью толпы, то "демократизация" заслуживает того, чтобы признать ее вредной и резко ограничить дальнейшую ее экспансию. Как отмечает Ф. Закария, "институты и подходы, сохранявшие либеральный демократический капитализм Запада, создавались веками. Уже в течение нескольких десятилетий они приходят в упадок. Однако если мы от них откажемся, восстановить их будет трудно" (с. 283). Или даже невозможно, добавим мы.
В. Л. Иноземцев, доктор экономических наук
Vladislav L. Inozemtsev reviews the book by F. Zakharia "Future of Freedom", a well known American philosopher and historian of Indian decent, who compares the meanings of concepts of freedom, liberalism and democracy in different historical epochs, and different civilizations.
