CC BY
105
УДК 16 + 124.5 + 172.12
Переписка Декарта и становление научного сообщества
С. А. Михайлина
Национальный исследовательский университет «МИЭТ»
Рассматривается вклад Рене Декарта в становление сообщества науки классического типа. Прослеживается история возникновения старейших европейских академий наук. Показано, что основоположник европейского рационализма в переписке с коллегами определил основные принципы и ценности институционализирующейся науки: объективность, всеобщность, системность научного знания, коллективизм, свобода творчества ученого и внеутилитарный характер научного поиска. Отмечается также, что в эпистолярном наследии Декарта содержится указание на социальный характер науки.
Ключевые слова: научное сообщество; классическая рациональность; научная коммуникация; авторство в науке; критерии научности; автономия ученого; ценности науки.
Современная наука как деятельность по производству достоверного знания возникла в Европе в XVII в. в связи с необходимостью развития мануфактурного (а затем капиталистического) типа общественного производства, требующего постоянного совершенствования технологий на основе роста потребностей и углубления понимания объективных природных закономерностей. Научная деятельность стала претендовать на особое, социально значимое место в системе общественного разделения труда, закрепила за собой специальные функции. Между учеными постепенно складывались специфические отношения, регулируемые разделяемыми ценностями, образовывались научные со-общества1 и организованные структуры. Термин «научное сообщество» был введен Майклом Полани в XX в., но его аналоги: «невидимый колледж, или коллегия», «республика ученых» — появились значительно раньше.
Одна из важнейших функций сообщества — трансляция коллективного опыта современникам и последующему поколению. Вместе с тем смутные
представления сменяются в процессе взаимодействия все более ясными и определенными, формируя особую культуру сообщества — мир понятий, т. е. «социального явления», по определению Питирима Сорокина: «Только в человеческом обществе взаимодействие принимает специфически-сознательную форму, доходит до "логического" или научного взаимодействия и дает высшие плоды в виде "культуры"... человеческое общество, вся культура. в конечном счете есть не что иное, как мир понятий, застывших в определенной форме и в определенных видах.» [1, с. 527—528]. Последние фиксируются коллективным опытом и образуют определенные системы передающихся ценностей, норм, знаний и критериев, регулирующих одну из областей общественных взаимодействий.
Способы организации научной деятельности и взаимодействия ученых менялись в ходе исторического развития науки. Первыми научными центр а-ми, объединившими ученых-естествоиспытателей в целях изучения законов природы и распространения знания,
© Михайлина С. А. 1 Согласно Т. Куну, наука — это деятельность научных сообществ.
были европейские академии, появившиеся в XVII в. Практически первая такая институция, Академия деи Линчеи (Accademia dei Lincei), основана в 1603 г. в Италии ради исследований в области «натуральной философии» (физи-ко-химии) и трансляции научных знаний (см. [2]).
В 1644 г. Роберт Бойль стал инициатором объединения энтузиастов науки нового типа в Великобритании и членом сообщества, названного им «невидимой коллегией» (invisible college) (см. [3]). Эти «виртуозы познания», как он их титуловал, и составили ту «коллегию», что с 1645 г. развернула деятельность в Лондоне и Оксфорде. В своей общественно-научной практике Бойль сумел использовать преимущества своего высокого социального положения, личного обаяния и широкого круга общения в целях служения науке. Он был окружен друзьями, охотно выслушивал их критику, умел учиться у собеседников и собирал идеи со всего света. Вызывая восхищение как истинный джентльмен, не брезгующий при этом научными изысканиями, Бойль мог выступать экспертом, подтверждая важность какого-либо проекта, а в отдельных случаях и спонсируя его (см. [3, с. 110]). Популярность (интеллектуальная мода) науки того времени, социально актуализирующейся как специфический способ общения представителей высших сословий (аристократии и духовенства), послужила одной из существенных предпосылок ее теоретического развития. При этом «популяризаторами» выступали выдающиеся умы того времени. Среди них — великий Рене Декарт, коммуникативная практика которого характеризуется вполне схожей ситуацией: в числе его корреспондентов были ученые, дружеские собеседники, представители духовенства и особы королевской крови, например, принцесса Елизавета (переписка 1643— 1649 гг.).
«Невидимая коллегия», сформировавшаяся вокруг Бойля, стала настолько авторитетной научной организацией, что в 1660 г. была официально признана Карлом II и преобразована в Королевское общество для развития знания (Royal Society for the Advancement of Learning). С тех пор Королевское общество неразрывно связано с историей европейской науки. Как сам факт его учреждения, так и общественная деятельность Декарта и его корреспондентов, в особенности Марена Мерсенна, по налаживанию неформальной коммуникации людей науки (созданию собственного «невидимого колледжа») побудили французских ученых сплотиться в Париже в Академию наук (Académie des Sciences), основанную в 1666 г. Поскольку в то время не было научных журналов, переписка ученых выступала своеобразным условием и способом как развития самой науки, так и становления научного сообщества.
Мерсенн, живший в Париже, был основным корреспондентом Декарта во время пребывания последнего в Нидерландах. Отмечая необходимость межличностной коммуникации ученых для постановки проблем и обмена идеями, Картезий в письме к Мерсенну признавался, что, отвечая на вопросы адресата, он познает «больше, чем посредством любого другого способа обучения» [4, с. 585]. Именно круг ученых, сформировавшийся в результате их общения и переписки, впоследствии — уже после смерти Декарта — вошел во Французскую академию точных наук. В своих письмах Декарт именовал сообщество духовных лиц и ученых коллег «корпорацией» (см. [5, с. 500]). Корпоративное сообщество со времен Средневековья представляет собой коллективный микрокосм, где отношения, основанные на взаимном обмене и поддержке, обеспечивают помощь в общем деле и защиту членам цеха, корпорации,
выстраиваются и структурируются с опорой на обязательный внутренний нравственно-поведенческий устав (кодекс). Регламенты вырабатывались самой социальной группой на основе согласия и самоуправления либо заимствовались у подобной (схожей) корпорации; нарушителей норм ждала неминуемая санкция, например, обструкция. Члены цеха, в особенности периода раннего Средневековья, по традиции называли друг друга братьями. Цеховое единство на практике могло быть нарушено необходимой дифференциацией в среде ремесленников, но сама идея равенства оставалась в их менталитете и вдохновляла на восстановление братских отношений. Корпорации и гильдии всегда хранили память о своей истории, их уставы и списки членов обычно заносились в книги, а «великого предка-основателя» аристократического рода заменял святой покровитель. Последний часто становился объектом профессиональной идентичности, к нему возводилось начало истории сообщества, своей персоной он как бы утверждал его место в миропорядке. Относительное (в пределах общности, коммуны) и нередко только декларируемое средневековыми поведенческими кодексами, равенство явилось ступенью для последующего развития в Европе идеи гражданского равенства. Символическая корпорация для Декарта — «республика ученых»: та социально-коммуникативная площадка, где возможны и необходимы обсуждения проблем, открытая критика, допустимая в среде равных, наконец, согласие в признании действительно ценных идей.
Встреча и общение Декарта с Иоганном Бекманом послужили существенным стимулом к научным изысканиям и размышлениям о принципах как самих исследований (и критериях достижений), так и взаимодействия ученых в этой сфере. В письмах к Бекману Декарт излагает свои взгляды на важный
для всех ученых вопрос об авторском приоритете относительно конкретного открытия, каких-либо результатов исследований. Проблема определения первенства в научных достижениях решается, с точки зрения Картезия, прежде всего путем вынесения неформального вердикта коллегами, экспертным сообществом, признания заслуг автора в целом, нежели применением какого-либо формального критерия: «...смешно столь тщательно, как ты это делаешь, проводить в области наук различение между своим и чужим достоянием, словно бы речь шла о земле или о деньгах. Если ты что-то знаешь, оно всецело твое, хотя бы ты и обучился этому у другого. Но по какому праву — если не в силу болезни — ты не переносишь, когда другие знают то же, что и ты?.. Ведь ты не хочешь всерьез, чтобы верили, будто тебе принадлежит то, чего ты не изобрел первым?» [4, с. 592]. Здесь же он предложил своему корреспонденту (видимо, в назидание) не просто использовать, но и приписать себе все знания, полученные от Декарта. В другом послании Кар-тезий, выражая признание коллеге за мотивирующий интерес к своим изысканиям, прямо сказал ему о возможности присвоить результаты своего труда: «И я не премину послать Вам те немногие и, быть может, не в полной мере достойные презрения плоды моего труда, которые Вы можете целиком объявить своими, — как для того, чтобы они послужили для Вашей пользы, так и для того, чтобы Вы внесли в них исправления: например, то, что я недавно писал Вам о навигации...» [4, с. 583]. Относительно своей личной этической позиции ученого Декарт замечал, что руководствуется девизом «bene vixit, bene qui latuit»2. Он нисколько «не влюблен в свои мнения» и желал бы «скорее радоваться возможности освободиться
2 Хорошо прожил тот, кто прожил незаметно (лат.) — Овидий. Скорбные элегии, III, 4, 25.
от страха, вызванного большим количеством знаний, чем мне желательно, приобретенным посредством моей книги, нежели досадовать на потерю времени и труда, затраченного мною на ее сочинение...» [4, с. 597—598]. В письме отцу Шарле Декарт сообщал, что всегда готов признать свои ошибки и исправить их, если только некто окажет милость о них сообщить (см. [4, с. 500]).
Позднее, в переписке с отцом Ватье, Картезий сформулировал важную мысль о том, что суть авторского приоритета не в каком-то отдельном научном положении, высказывании (открытии), а в предложенной ученым системе знания, единой концепции: «Я признателен Вам за выраженное Вами удовлетворение по поводу того, что я не дал опередить себя другим в деле публикации моих мыслей; но по этому поводу у меня и не было никогда никаких опасений; ведь помимо того, что меня мало трогает, являюсь ли я первым или последним автором написанных мною работ — при одном условии, что написанное мною истинно, — все мои взгляды столь тесно между собой увязаны и так сильно друг от друга зависят, что никто не может присвоить себе один из них, не будучи знаком с остальными» [4, с. 599].
Единство многообразия взаимозависимых взглядов предполагает наличие системообразующего начала, коренящегося в личностном: в том, что составляет ядро мировоззрения мыслителя. Для Декарта-философа в этом качестве выступает принцип сомнения, «cogito ergo sum» и вытекающие правила методологии рационализма. Мировоззренческие истоки своеобразного (узнаваемого) стиля мыслителя — в его мыслительно-волевом опыте, который расширяется, углубляется в различных сферах познания и объективируется в доказательстве. В идее собственной системы, «своего лица», стиля ученого в зародыше содержится предположение
о возможной множественности субъекта познания, а в дальнейшем — даже об относительном, операциональном и конвенциональном характере истины. Несмотря на то, что классический тип рационализма не представил адекватного объяснения акта творчества, замечание Декарта об «узнаваемости» авторства в силу системности мировоззрения ученого, концептуальности его взглядов приоткрывает перспективу развертывания ценностей постнеклас-сической рациональности.
В письме отцу Ватье также сформулировано значимое положение относительно коллективного субъекта познания: ученые в некотором смысле выступают от имени своей научной школы в целом, ибо подлинного признания заслуг или одобрения можно ожидать только от «равных» (членов сообщества). Ранее в одном из писем Бекману Декарт иронически заметил, что некто из коллег говорит скорее для того, «чтобы снискать восхищение невежды, чем для того, чтобы высказать истину» [4, с. 584].
Декларируя принцип признательности сообществу, прежде всего обретающий форму благодарности наставникам и коллегам, Картезий писал отцу Ватье: «...самый сладкий плод, снятый мною до сих пор с опубликованных мною сочинений, — одобрение, которое Вы вынуждаете меня Вашим письмом себе выразить; оно мне особенно приятно и дорого, поскольку исходит от человека столь заслуженного и состоящего в таком звании, а также из того самого заведения, где я имел счастье получить все воспитание моей юности, — из обиталища моих наставников, по отношению к которым у меня никогда не будет недоставать признательности» [4, с. 601]. В переписке с Мерсенном также звучит мысль о признании мотивирующего обязательства, своеобразного долга перед товарищами по духу, перед «невидимым
колледжем» в целом в деятельности ученого, устремленности к познанию: «Я никогда не был расположен к сочинению книг, и, если бы я не принял на себя обязательства перед Вами и некоторыми другими моими друзьями, с тем чтобы желание сдержать данное Вам слово принуждало меня к более усердным занятиям, я никогда не пришел бы к цели» [4, с. 596]. Данные высказывания представляют собой не просто форму должной благородной учтивости, хотя последняя не утратила своей гуманистической привлекательности: благородное поведение рассматривается как способ обнаружения внутренней сущности человека. Иммануил Кант, называя жесткую связь морали с поведенческими стереотипами и кодексами случайной, отмечал при этом, что светские добродетели, составляющие «не более, как удовольствие при общении... все-таки делают человека более тонким в своих ощущениях» — а чем тоньше становятся манеры, «тем более совершенствуется человечество, и этим самым человек становится способным ощущать движущую силу принципов добродетели» [6, с. 209—210].
В письмах к Мерсенну также затрагиваются такие существенные для становления единства сообщества классической науки вопросы, как общность критериев обоснованности знания и важность автономии (свободы творчества) ученого. Принципиально положение о необходимости подкреплять доводы естествознания «естественными» аргументами: «Что до вопроса, подобает ли божественной благости осуждать людей на вечные времена, то он относится к области теологии; поэтому разрешите мне, прошу Вас, ничего здесь не отвечать — не потому, что доводы вольнодумцев имеют в этом вопросе какую-то силу, ибо они кажутся мне легковесными и смешными, но потому, что, как мне представляется, попытка подкрепить человеческими и всего лишь правдоподобными доводами
истины, кои зависят от веры и не могут быть доказаны при помощи естественных аргументов, способна этим истинам только повредить.» [4, с. 591]. В письме к Мору (1649 г.) Декарт настоятельно рекомендовал избегать какого-либо произвола и субъективности в установках на пути движения к истине: «.больше всего мы отдаляемся от нахождения истины, когда устанавливаем в качестве таковой то, в чем нас убеждает не положительное основание, но один лишь наш произвол — иначе говоря, когда мы однажды что-то истолковали или вообразили себе, а затем этот вымысел становится нам приятным.» [4, с. 587—588]. Никто не должен увлекаться домыслами, ибо тем самым он закрывает себе доступ к истине, — предостерегал Картезий. Он сформулировал такие критерии научности, как объективность и универсализм, и задал формы научной интерсубъективности, базирующиеся на определении процедурного единства, одобренных сообществом специальных методов, понятий, концептов и операций. Последние обладают статусом существования (принудительности), так как признаны социально, внутри группы, микросообщества (см. [7, с. 39, 45]).
Бескорыстный и свободный научный поиск формирует культурную идентичность сообщества ученых классического типа как социального института, приоритетно не ориентированного на производство пользы буквально. Декарт сообщал Мерсенну, что скорее боится репутации, чем не желает ее, ибо «для приобретающих ее это всегда чревато определенным уменьшением свободы и досуга — двух вещей, которых ни одному монарху в мире не купить у меня ни за какие деньги. Это не помешает закончить начатый мною маленький трактат. Но я не желаю, чтобы о нем знали, дабы всегда иметь возможность от него отказаться. Работаю над ним очень медленно, так как мне доставляет
гораздо больше удовольствия обучаться самому, чем письменно излагать то немногое, что я знаю» [4, с. 587].
Отсюда можно заключить, что творческая продуктивность ученого обусловлена диалектическим единством автономии научного поиска и необходимой (при этом парадоксально добровольной) включенности в групповое взаимодействие (сообщество), регламентирующее определенные акты научной практики.
О главенствующей цели познания, носящей внеутилитарный, метафизический характер, Декарт писал в 1630 г. Для него это в первую очередь знание того высшего, чем следует в конечном итоге руководствоваться в жизни (см. [4, с. 587]): «Но я полагаю, что все те, кому Бог дал в распоряжение этот разум, обязаны использовать его главным образом для попытки его познания, а также познания самих себя. Именно исходя из этого, я попытался приступить к своим занятиям и скажу Вам, что не сумел бы отыскать оснований физики, если бы не искал их на подобном пути» [4, с. 588].
Осознавая социальную природу науки, ее важность для развития общества, Декарт высказывал мысль о необходимости финансирования власть имущими экспериментов ученых, без которых невозможны открытия и прорывы. В итоге французское правительство в знак признания заслуг Декарта назначило ему пенсию, хотя ученый так и не получил ее. «Надо было бы господину кардиналу оставить нам парочку-другую из своих миллионов; это дало бы нам возможность проделать все эксперименты, необходимые для того, чтобы раскрыть особенную природу каждого тела. И я не сомневаюсь, что удалось бы достичь великих познаний, более полезных публике, чем все победы, которые могли бы
быть одержаны, будь эти деньги потрачены на войну», — писал он Мерсенну в 1643 г. [4, с. 618].
В наследии Декарта представлены базовые принципы научного сообщества классического типа: рациональность, объективность, коллективизм и универсальность (всеобщий характер), — сами по себе не являющиеся необходимой составляющей жизни общества в целом (см. [8, с. 104]), поскольку она, как правило, протекает в рамках обыденной прагматики, социальных стереотипов, традиций и иррациональных привычек.
Литература
1. Сорокин П. А. О так называемых факторах социальной эволюции // Человек. Цивилизация. Общество / П. А. Сорокин; общ. ред., сост. и предисл.: А. Ю. Согомонов. М.: Политиздат, 1992. С. 521—530.
2. Академии наук стран мира // Отделение ГПНТБ СО РАН, Новосибирск [Электронный ресурс]. 2008. 18 февраля. URL: http://www. prometeus.nsc.ru/archives/exhibit2/academ.ssi (дата обращения: 08.04.2015).
3. Касавин И. Т. Роберт Бойль и начало эмпирического естествознания // Философия науки. Т. 10. М.: ИФ РАН, 2004. С. 86—116.
4. Декарт Р. Из переписки 1619—1643 гг. / Пер. с лат. и франц. Я. А. Латкера, С. Я. Шейн-ман-Топштейн // Сочинения: в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1989. С. 581—618.
5. Декарт Р. Из переписки 1643—1649 гг. / Пер. с лат. и франц. С. Я. Шейнман-Топштейн, Я. А. Латкера, М. А. Гарнцева // Сочинения: в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1994. С. 489—588.
6. Кант И. Лекции по этике. М.: Республика, 2000. 430 с. (Б-ка этической мысли).
7. Огурцов А. П. Точки роста философии: разрозненные мысли // Философский журнал. 2009. № 1 (2). С. 29—47.
8. Михайлина С. А. Глобализация и процессы кодификации научной коммуникации // Экономические и социально-гуманитарные исследования. 2014. № 1. С. 98—107.
Михайлина Светлана Анатольевна — доцент кафедры философии и социологии (ФиС) МИЭТ. E-mail: [email protected]
