CC BY
45УДК 327(470+73)
«Переходный период» развития военно-силовой парадигмы (2019-2025 гг.)
Алексей ПОДБЕРЁЗКИН
От редакции. Радикальные изменения, происходящие в мире говорят о том, что эти изменения объединяют некие общие особенности и закономерности, укладывающиеся в некий временной отрезок, который рядом экспертов назван «переходным периодом». Особенно заметны эти изменения после 2014 г., когда обострение международной обстановки приобрело резко негативные черты, которые уже никто не может игнорировать. Поэтому редакция попросила автора попытаться вычленить и обобщить эти закономерности.
Когда дело доходит до политических целей, гибридные войны, скорее всего, примут вид иррегулярной войны, где её практики стремятся подорвать легитимность и авторитет правящего режима.
Л. Савин. Новые способы ведения войны.
Как Америка строит империю
Второе десятилетие XXI века и кризис международных отношений
Переход одного качественного состояния и развития объекта (в данном случае военно-политической
обстановки - ВПО) к другому сопровождается неизбежной сменой парадигм* как наиболее общих пред-
ПОДБЕРЁЗКИН Алексей Иванович - доктор исторических наук, профессор МГИМО(У) МИД России, академик Академии военных наук, директор Центра военно-политических исследований МГИМО - Концерна ВКО «Алмаз-Антей». E-mail: podberezkin@gmail.com
Ключевые слова: «переходный период», военно-политическая обстановка, безопасность, силовое противоборство, военный конфликт.
* Парадигма - наиболее общие фундаментальные научные, общественные и политические представления об основных закономерностях и особенностях развития системы или объекта, воспринимаемых и разделяемых в обществе.
ставлений об особенностях и закономерностях развития общества, государства и экономики, что неизбежно и радикально отражается на всей внешней и военной политике государств и других акторов и, как следствие, на формировании международной обстановки (МО) и ВПО. В начале XXI в. в мире произошли радикальные изменения:
- в экономике - новый технологический уклад и четвёртая промышленная революция произвели переворот, который был равнозначен по своим масштабам промышленной революции начала XX в.;
- в научно-технологической области - информационная революция, которая привела к ещё более радикальным изменениям в управлении и связи, а в военной области -к военно-технической революции;
- в политической и социальной областях - не менее радикальные изменения, последствиями которых стали кризисы традиционных идеологий и политических систем.
Во втором десятилетии XXI в. эти и другие революционные изменения привели к кризису в области международных отношений, когда одна сторона - лидеры развитых капиталистических государств во главе с США - поставили в качестве своей сверхзадачи сохранение своего финансово-экономического и военно-политического контроля в новых условиях, что объективно противоречит изменениям в соотношении мировых сил и формированию новых парадигм развития. Этот кризис обострился со второго десятиле-
тия XXI в., когда уже стало можно говорить о наступлении «переходного периода» от одного состояния МО и ВПО к другому, иногда называемого переходом от однополярности к многополярности.
Именно такой период состояния МО и ВПО переживает сегодня человечество, который связывается, как правило, с переходом структуры МО от однополярности к многополярности, экономики - к новому технологическому укладу, а общественно-политического устройства и идеологии - от либерально-демократической модели к иной, неизвестной и непринимаемой пока что в человеческом обществе [1].
Вместе с тем следует признать, что научные представления о современном периоде военно-политического развития человечества ещё только формируются на основе попыток изучения реальных процессов в этой области. Большинство исследователей и политиков начиная с 2014 г. признают, что весь период 2014-2025 гг. представляется как очень нестабильный и кризисный отрезок истории в развитии международных отношений, который характеризуется с военно-политической точки зрения, прежде всего резкой и постоянно усиливающейся эскалацией военно-силового противостояния западной военно-политической коалиции с другими мировыми центрами силы.
Это видно как минимум в заявленной ещё при администрации Б. Обамы политической и военной стратегии США, а тем более Д. Трам-
1 Подберёзкин А.И. Состояние и долгосрочные перспективы военно-политического развития России в XXI веке. М.: Международные отношения, 2018.
па и их союзников [2] - с Россией, Китаем, Ираном и целым рядом других стран [3].
В основе такой политики Запада находится, как уже говорилось, категорическая установка на сохранение американского контроля над финансово-экономической и военно-политической ситуацией в мире в новых условиях при помощи инструментов насилия, получивших название «политика силового принуждения» [4]. Таким образом, политика западной военно-политической коалиции откровенно вступает в силовое противоборство с целым набором объективных тенденций и факторов, что неизбежно ведёт к эскалации этой силовой политики в военно-силовую.
Попытка противодействовать силой нарождающимся новым условиям и факторам формирования МО и ВПО неизбежно ведёт к военному конфликту. Собственно, и сам «переходный период» - это период перехода от силового противоборства к военно-силовому, который можно условно обозначить по времени периодом 2014-2025 гг.
В мире формируются новые условия и факторы, которые, безусловно, учитываются в политике разных субъектов, но не всегда в порядке приоритетности и полностью. Так, эти новые условия вытекают прежде всего из изменений в соотношении сил и усиления военно-силового про-
тивоборства между локальными человеческими цивилизациями (ЛЧЦ) и их военно-политическими коалициями, а также глобальных тенденций в развитии человечества (демографических, технологических, экономических). Они достаточно часто и определённо прогнозируются в навязываемом Западом сценариях развития ВПО, которые будут неизбежно вести к эскалации и провоцировать международную напряжённость, сознательно расширять спектр силовых средств и мер их применения, а также инспирировать (нередко искусственно) военные конфликты.
Эти изменения отражаются и на внешней политике и политике безопасности ведущих государств - лидеров ЛЧЦ и их коалиций. Так, существовавшая долгое время политика стратегического сдерживания к началу «переходного периода» себя уже исчерпала - она не давала США возможность в полной мере применять военную силу, а России эффективно обороняться, вынуждая её постоянно уступать своим оппонентам.
В этой связи становится особенно актуальным анализ, оценка и прогноз развития ВПО в мире и политики основных субъектов и акторов, формирующих международную обстановку, которые во многом могут опираться на характеристику этапа 2019-2024 гг., так называемого «переходного периода» [5], в том числе их политики, способов и средств си-
2 The National Military Strategy of the United States of America 2015. Washington. 2015. June. P. 3-5.
3 Summary of the 2018 National Defense Strategy of The United States of America. Washington. 2018. January 18.
4 Gompert D, Binnendijk H. The Power to Coerce. Cal., RAND, 2016.
5 Подберёзкин А.И., Жуков А.В. Оборона России и стратегическое сдерживание средств и способов стратегического нападения вероятного противника // Вестник МГИМО-Университета. 2018. № 6.
лового принуждения, в особенности тех, которые создаются или ещё только будут созданы в будущем [6].
Среди таких средств политики силового принуждения, которые дали толчок даже развитию всей политики новой публичной дипломатии, исключительно важное значение приобрели информационно-коммуникационные и иные когнитивно-идеологические средства, основанные на новейших
технологиях, прежде всего интернет-технологиях. Важнейшими из них в начале нового века стали социальные СМИ и интернет-ресурсы, перед которыми была поставлена наиболее приоритетная цивилизационная задача -изменить национальную идентичность и представления о системе ценностей и национальных интересов в качестве важнейшей и самой главной цели политики.
Сущность «переходного периода» в развитии ВПО в мире и России
Изменение взглядов достигается более легко и быстро посредством спора, в котором инстинктивное сопротивление оппонента преодолевается обходным путём.
Б. Лиддел Гарт. Стратегия непрямых действий
Сущность «переходного периода» в развитии МО и ВПО* в мире 2018-2025 гг. оценивается известными политиками и учёными по-разному, во многом в зависимости от точки зрения и профессиональной принадлежности [7], но применительно к военно-политическим свойствам и особенностям она характеризуется прежде всего следующими чертами.
С точки зрения трансформации мирового устройства структуры МО и ВПО происходит ускоряющаяся трансформация прежних систем в новые, до конца не понятые и не осознанные, что упрощённо называ-
ется переходом от однополярности к многополярности.
Этот процесс охватывает самые разные области международных отношений - от финансов и международной торговли до идеологии и продвижения вовне систем ценностей. Он характеризуется по-разному, но как минимум большинство обозревателей согласны, во-первых, с тем, что этот процесс носит глобальный и системный характер, во-вторых, что он охватывает все сферы жизнедеятельности человечества, в-третьих, что он далёк от своего завершения, т. е. находится в состоянии «переходного периода».
6 Подберёзкин А.И. Военная сила и политика новой публичной дипломатии // Обозреватель-0bserver. 2016. № 12.
7 Подберёзкин А.И., Жуков А.В. Стратегия «силового принуждения» в условиях сохранения стагнации в России // 0бозреватель-0bserver. 2018. № 4.
* Сущность периода развития ВПО - совокупность существенных свойств и качеств предмета (ВПО в период 2018-2025 гг.).
Вот как его описывают, например, М. Узан и Я. Лисоволик: «Система глобального управления, долгое время способствовавшая экономическому росту и развитию всей мировой экономики, переживает фундаментальную трансформацию - переход к многополярному устройству. Бреттон-Вуд-ский порядок под руководством США уступает место новой конфигурации глобальной силы, новым коалициям стран, новой системе управления и новым институтам. Катализатором этого во многом становятся сами США, провозгласившие отказ от принципов глобализации. ...В то время как глобальное регулирование теряет централизованный характер, национальные государства вновь начинают утверждать своё влияние.
Последние десятилетия прошли под знаком нарастающего регионализма, и теперь уже региональная интеграция становится символом альтернативного экономического порядка. Ответом на эти вызовы могут стать многосторонние платформы сотрудничества, наподобие БРИКС+ или ШОС+, на базе интеграции и кооперации между региональными блоками, банками развития, суверенными фондами. Подобная модель глобализации может оказаться более устойчивой и инклюзивной в сравнении с парадигмой "центр - периферия"» [8].
Сказанное означает, что наступило время широких военно-политических коалиций и новых центров силы, которые формируются на региональной и межрегиональной основе с сильной спецификой, отражающей локальные человеческие цивилизации и национальные черты. Это не простое «возвращение к государству», это возвращение к национальным интересам и системам ценностей, ко-
торые в конце прошлого века предсказывали некоторые известные политологи, например, С. Xантингтон и А. Тойнби. Эта парадигма, по мнению С. Xантингтона, «обеспечивает довольно простую и ясную систему понимания мира, позволяет определять узловые моменты многочисленных конфликтов и предсказать возможные пути развития будущего...» [9].
С точки зрения развития глобальных тенденций - переход к новому технологическому укладу и стремительному развитию новейших технологий, которые радикально меняют экономические и социально-политические условия существования человечества. По разным оценкам (сделанным ещё несколько лет назад), этот переход может занять 10-15 лет [10]. С точки зрения лидеров западной ЛЧЦ и их союзников по широкой военно-политической коалиции, «переходный период» означает возможность сохранения с помощью новейших технологий контроля над существующей и будущей финансово-экономической и военно-политической ситуациями в мире.
Опираясь прежде всего на информационно-коммуникационные технологии, эта концепция предполагает возникновение синергетиче-ского эффекта, возникающего при трансформации преимуществ, присущих отдельным информационно-коммуникационным технологиям, в общее конкурентное преимущество
8 Узан М, Лисоволик Я. Валдайская записка № 88. Новое глобальное управление: на пути к более устойчивой системе // Валдайский клуб. 2018. 29 июня // URL: http://ru.valdaiclub. com/a/valdai-papers/vaMayskaya-zapiska-88/?sphrase_id=86040
9 Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: АСТ, 2016. С. 37.
10 Мау В., Улюкаев А. Глобальный кризис и тенденции экономического развития // Вопросы экономики. 2014. № 11.
за счёт объединения в единую устойчивую сеть самых различных информационных систем, включая социальные сети, разведывательные комплексы и пр. [11].
С точки зрения военно-политической - в 2018-2025 гг., которые можно назвать «переходным периодом» от блокового противостояния к противостоянию широких военно-политических коалиций, резко повышается степень вероятности, что подобный сценарий ВПО будет развиваться по нарастающей военно-силовой эскалации, которая стремительно усиливает внешние угрозы и вызовы самому существованию России.
Так, в операциях западной военно-политической коалиции в Ираке и Сирии на разных стадиях участвовало более 40 государств. Как правило, в одной из трёх форм.
Первая форма - непосредственное участие на территории Ирака - США, Австралия, Бельгия, Великобритания, Дания, Нидерланды, Франция, а на территории Сирии - США, Бахрейн, Иордания, Катар, Саудовская Аравия и ОАЭ.
Вторая форма - финансовая, разведывательная, материально-техническая и иная поддержка коалиционных сил (Австрия, Албания, Венгрия, Израиль, Люксембург и другие страны).
Третья форма - политическая поддержка (Египет, Греция и другие государства).
Характер этих новых угроз, как правило, вытекает из увеличения экономического и технологического отставания России, прежде всего в научно-техническом развитии.
Более того, если полагать, что «переходный период» в МО и ВПО не просто (как любят говорить) турбу-
лентный, но и кризисный, причём системно-кризисный, то Россия оказалась внутри этого кризиса в своём системном кризисе, который затронул все основные стороны:
- экономику;
- социальную область;
- идеологию;
- политическую систему;
- ценностную систему общества;
- государственные институты.
Поэтому проход через этот
«переходный период» осложняется для России многократно. Он требует ясной идеологии, социально-экономического долгосрочного прогноза и планирования, способности правящей элиты к эффективному управлению. Президент В. Путин в очередной раз сформулировал эти приоритеты в своём Послании Федеральному собранию РФ 1 марта 2018 г., потребовав от правительства 7 мая подготовить принципиальный план развития России до 2024 г.
С точки зрения политического и социально-экономического развития России этот период станет решающим этапом, от результатов которого будет зависеть само будущее государства и нации. Он не просто совпадает с президентским сроком В. Путина, но и его амбициозной программой, выдвинутой 1 марта 2018 г., которая в случае её реализации позволит качественно сократить отставание России в развитии от наиболее передовых государств.
К сожалению, предыдущие программы и стратегии развития, широко предлагавшиеся с марта 2008 г., не всегда были успешны. Вот почему В. Путин в Указе от 7 мая 2018 г.
11 Киселёв В. Д., Рязанцев О. Н., Данилкин Ф. А., Губинский А. М. Информационные технологии в оборонно-промышленном комплексе России и стран НАТО. М.: Знание, 2017. С. 15.
поручил правительству разработать программу опережающего развития, которая могла бы избавить управление от прежних недостатков стратегического управления.
К началу нового века уровень технологического развития государств стал главным критерием развития человечества на фоне усреднения других критериев - экономических, демографических и пр., а также в принципе завершения оформления глобальных тенденций. От него в конечном счёте стали зависеть основные критерии развития государств и их перспектив в будущих системах МО и ВПО. Именно такая оценка лежала в Послании Президента России В. Путина ФС РФ 1 марта 2018 г., когда он говорил о том, что «отставание - вот главная угроза и вот наш враг» [12]. Растущее технологическое отставание стало, таким образом, главным объектом для действий правительства, который президент России обозначил в своём первом указе 7 мая 2018 г., где он потребовал разработать до 1 октября того же года план основных мероприятий по ускорению развития России.
Это же технологическое отставание наиболее ярко выразилось в отставании России в развитии информационных технологий. Такое отставания сложилось во многом ещё со времён СССР, т. е. оно уже исторически закрепилось в развитии советской и российской экономики ко второму десятилетию нового века. Но главная опасность заключается в том, что современный этап раз-
вития мировой экономики - информационно-технологический - охватывает все области и сферы деятельности, т. е. является своего рода «интегральным показателем» экономического и технологического уровня, который, в свою очередь, является решающим фактором в развитии обществ и государств. Поэтому отставание России в области информационно-коммуникационных технологий, которое началось с последней трети прошлого века, имеет не только технологическое и экономическое, но и гораздо более широкое значение - военно-политическое и даже культурно-ци-вилизационное, отражающее глубокий системный кризис* российского общества и его идентичности.
Это отставание во многом стало причиной глубокого экономического и социально-политического кризиса в СССР, но оно же продолжает оставаться во многом первопричиной низких темпов развития России сегодня. Таким образом, круг замыкается: отставание России на информационном этапе развития человечества ведёт к неизбежному отставанию в темпах развития экономики и общества, что в военно-политической области выражается в отставании в создании средств и разработке способов силового (включая военное) насилия. В полной мере это относится к информационным средствам насилия, включая такие средства, как СМИ и сетевые ресурсы, которые до недавнего времени не относились к категории средств по-
12 Послание Президента России Федеральному собранию РФ 1 марта 2018 г. // URL: https:// cont.ws@89825721067/868792
* Кризис - здесь: комплекс кризисов, отражающий неизбежный переход к социокультурному порядку.
литического, а тем более «силового принуждения».
Все эти закономерности в полной мере находят своё выражение в политике «силового принуждения» , которая стала сутью современной политики западной военно-политической коалиции во главе с США [7]. В этой политике исключительно важную роль в последние десятилетия стали играть сетевые СМИ и другие интернет-ресурсы, контроль над которыми в настоящее время практически находится у США и их союзников. Так, уже в ходе войны в Ираке в 2003 г. США активно использовали социальные сети для агентурной противоповстанческой работы, направленной на уничтожение очагов сопротивления [13, с. 154-155].
И, наоборот, в организации «сопротивления» тому или иному режиму, против которого готовились акции «силового принуждения» США, социальные сети выступали в качестве инструмента организации беспорядков и внутриполитической дестабилизации. Особенно в террористических и экстремистских организациях. Такой «информационный джихад», как правило, осуществлялся в трёх основных формах:
- социальные сети, блоги и форумы (профили «Имарат Кавказ» в сетях Facebook, «ВКонтакте», «Одноклассники», «Живой журнал», но особенно в сервисах Twitter, а также на специализированных исламских форумах «независимых» информагентств («спаляф-форумах») и агентств «Джаамат» и др.);
- сайты «вилаятов» «Имарата Кавказ» и пр.;
- чаты (Kavkazchal, ШУ).
С точки зрения организационно-политической возможности социальных сетей и форумов широко использовались для сбора средств на финансирование (по некоторым оценкам, до 80%) и вербовки наёмников.
В частности, на платформах «Одноклассники» и «ВКонтакте» присутствуют тематические группы для сбора средств и «пожертвований» для «братьев по вере». Для перечисления средств боевиками используются системы «Яндекс. Деньги», номера мобильных телефонных карт, карт Сбербанка, Россельхозбанка и др. [13, с. 155].
Следует подчеркнуть, что деятельность в социальных сетях организована на высоком профессиональном уровне программистов, дизайнеров, контент-редакторов. В особенности в Ираке и Сирии, где проявилось «творчество» при демонстрации актов террора и публичного уничтожения не только военных, но и гражданского населения.
Широко известен случай, когда террористы публично сожгли (и показали в сетях) иорданского лётчика, водителей грузовиков, учителей и даже священнослужителей.
При этом используются социальные сети как самостоятельно, так и для дублирования других СМИ, в том числе печатных. Террористические организации в Сирии, например, ежедневно работают в Интернете в любых форматах, которые
13 Красинский В.В. Экстремистские интернет-ресурсы северокавказского бандподполья // Актуальные проблемы противодействия терроризму и экстремизму: тематический сборник / под ред. В. В. Красинского. М., 2017.
удобны читателю, - pdf, Word, Epub, Fb2, Ibooks и т. д. Но что самое главное - среди подписчиков и участников различных групп в социальных сетях проходит первый этап отбора и вербовки будущих участников.
Канал Telegram, например, используется не только в качестве СМИ (в самых разных тестовых и видеоформах), но и для распространения инструкций, приказов, призывов и т. п., а также методичек для изготовления бомб и других диверсий.
Наконец, третий аспект - внедрение вирусов и сбор информации с помощью социальных сетей превратилось в глобальную супероперацию США, осуществляемую Советом национальной безопасности и специальным Отделом специализированного доступа, который к 2010 г. уже имел свои разведывательные устрой-
ства почти в 100 тыс. компьютерных системах более 85 государств.
В любом случае кибероперации, частью которых стало использование социальных сетей с 2000 г., стали политическими инструментами, которые при необходимости используются в военных целях. Как использование социальных сетей, так и ки-бероружия стало с начала первого десятилетия специальным решением, принимаемым в США только на уровне президента. «В этом смысле оно имеет много общего с ядерным оружием», - писал известный автор Шейн Xаррис [14]. В этой связи обращает на себя внимание, например, решение Д. Трампа, принятое в августе 2018 г., о расширении полномочий Военного компьютерного командования США, в котором недавно был создан специальный Отдел по противоборству с Россией.
Содержание новой политики «силового принуждения» западной ЛЧЦ в «переходный период»
Радикальные перемены в истории происходят удивительно внезапно, а иногда ещё и довольно спокойно.
У. Перри.. Мой путь по краю ядерной бездны
С военно-политической точки зрения основным содержанием «переходного периода» к новой парадигме развития ВПО в 2019-2025 гг. будет ускоренное развитие силовых вообще и военных в частности возможностей западной ЛЧЦ. Если говорить просто, даже упрощённо, то в период 2019-2025 гг. западная ЛЧЦ попытается добиться увеличе-
ния силового вообще и военно-технического превосходства в частности над другими ЛЧЦ и центрами силы до такой степени, которая позволит ей контролировать дальнейший процесс развития не только МО и ВПО, но и других ЛЧЦ посредством проведения политики их «силового принуждения» [7, с. 22-25].
14 Харрис Ш. Кибервойн@. Пятый театр военных действий. М.: Альпина нон-фикшин, 2016. С. 39.
В этом смысле приход к власти в США Д. Трампа отнюдь не случайное явление. Как и его подход к быстрому наращиванию военных расходов, которые в 2019 финансовом году составили 719 млрд долл. (не считая скрытых статей) без учёта роста военных расходов союзников США по военно-политической коалиции, от которых США также требуют наращивания военных расходов. Простой прогноз предполагает, что к 2025 г., т. е. к завершению «переходного периода», военные расходы коалиции (включая Японию, Саудовскую Аравию, Австралию и другие страны) существенно превысят 1700 млрд долл. Это будет в 20-25 раз больше, чем расходы России и в 3-4 раза больше, чем у КНР, что должно не только сохранить, но и увеличить военное превосходство западной коалиции [1].
Вместе с тем неизбежные риски усиления военно-силового противостояния, в особенности связанные с сознательной военной эскалацией, требуют, чтобы политических целей добивались силовыми, но, по возможности, невоенными средствами и способами. Война США в Афганистане и Ираке (а до этого во Вьетнаме и Корее) дорого обошлась экономически и демографически стране, что, к сожалению, забывается у части американской правящей элиты, которая уже «отошла» от «вьетнамского и «корейского» синдромов. Но главное, что новые технологические возможности, прежде всего в области информатики и связи, предоставляют, как считают в США, качественно новые средства политического и военного насилия. Эти новые средства наси-
лия, основанные на технологическом (прежде всего информационном) превосходстве Запада, значительно расширяют силовые возможности политического влияния [7, с. 25].
При этом в основе такой установки на силовое превосходство находится оправданная точка зрения, в соответствии с которой будущее соотношение сил в мире будет определяться прежде всего соотношением сил в области науки и технологий [15].
Это соотношение в последние несколько десятилетий стремительно меняется в пользу США во многом именно благодаря их технологическому стремительно нарастающему лидерству, которое трансформируется в политическое и экономическое влияние практически в течение нескольких лет. Если посмотреть, например, на график капитализации крупнейших технологических компаний США за последние 15 лет, то можно легко увидеть, как растёт это влияние. По сути, одновременно с ним растёт и влияние военно-политической коалиции, созданной США в конце прошлого века, потому что западная цивилизация основывается на использовании своей технологической мощи.
Темпы роста наиболее крупных наукоёмких компаний США свидетельствуют о том, что они быстрее других стран-лидеров переходят к новому технологическому укладу, получая огромные политические и военные преимущества перед другими центрами силы. Действительно, самые первые по капитализации мировые компании - это американские наукоёмкие компании, чья ка-
15 Коротаев А. В., Зинькина Ю. В. Законы истории: математическое моделирование и прогнозирование мирового и регионального развития. М.: ЛКИ, 2014.
питализация в 2018 г. превысила 1000 млрд долл., превосходящие в несколько раз такие российские гиганты, как «Газпром» и «Роснефть». Темпы капитализации только четырёх наукоёмких компаний США и их совокупный ВВП превосходит национальный ВВП России (рис. 1).
Вместе с тем считается, что в последние годы по мере усиления многополярности усиливается и влияние антиамериканского блока, в который кроме России, КНР, Ирана, КНДР и нескольких других стран входит ряд акторов.
А. Афанасьев, например, пишет, что «антиамериканский блок получается довольно мощный, с пятой колонной в НАТО, и остановить его развитие у США без войны скорее всего не получится. Проще всего договориться с Китаем - но это только на первый взгляд. Китай наиболее опасен в долговременном плане, и США договорённость с
Китаем нужна меньше всего. Трамп, кстати, прозорливо попытался начать разрушение антиамериканского блока с России - но конгресс поломал ему всю игру и тем самым кардинально ухудшил геополитическое положение США» [16], что является заведомым преувеличением.
Иными словами, стремительно растущая технологическая мощь США компенсирует их объективное и неизбежное относительное отставание от новых центров силы в экономике.
«Переходный период» до 2025 г. покажет, насколько технологическая мощь США сможет компенсировать растущую экономическую мощь КНР. Неслучайно Д. Трамп объявил самой главной угрозой для США планы КНР стать мировым технологическим лидером к 2025 г. Акции США в отношении КНР в 2018 г. во многом были мотивирова-
16 Афанасьев А. Как рухнут США // Международные новости. 2018. 16 августа // URL: http://x-true info/72955
ны именно стремлением США ограничить утечку технологий и затруднить для КНР технологическое развитие. Этим же объясняется и подлинный смысл санкций против России, которая, по мнению правящей элиты США, должна технологически закрепиться среди отсталых государств, что автоматически ликвидирует её военно-политические амбиции.
Правда, следует оговориться, что некоторые эксперты, в том числе А. Афанасьев, считают, что этот стремительный технологический рост не подкреплён реальным ростом экономики, что он базируется на трёх вещах:
- мода;
- возврат в США большого количества долларов с мировых рынков;
- байбеки.
Но именно это и является двигателями наукоёмкой экономики.
Надо сказать, что Д. Трамп именно с таких позиций рассматривает возвращение Америке экономического лидерства - через опережающее промышленно-технологическое развитие и НИОКР.
Таким образом, опережающее технологическое развитие США и ряда их союзников означает, что они используют самый мощный и динамичный фактор современного развития экономик и государств, который намного важнее, чем прежние факторы роста: демография, ВВП, природные ресурсы.
При этом сознательная и принципиальная ставка на технологическое превосходство стала приоритетом американской политики уже достаточно давно (в очередной раз
подтверждённая Б. Обамой), превратившись в основной принцип, на котором публично эта политика основывается [17]. Преемственность в этой области, как и в области опережающего финансирования НИОКР, сохраняется особенно настойчиво с начала «переходного периода», совпадающего со временем правления Б. Обамы.
Это означает в конечном счёте не что иное, как будущую политическую победу западной ЛЧЦ над другими ЛЧЦ и центрами силы, которая может быть достигнута посредством решения следующих задач в области развития технологий в «переходный период» [1]:
- в «переходный период» характерно применение самого широкого спектра силовых средств и способов политики новой публичной дипломатии, в основе которых лежат новейшие технологии. По сути дела, технологическое превосходство гарантирует США превосходство когнитивно-информационное, в навязывании другим субъектам ВПО ложных ценностей и норм, которые ведут к их внутриполитической дестабилизации. Фактически США контролируют, по оценке Б. Обамы, более 90% СМИ и интернет-ресурсов, что позволяет им создавать необходимую информационно-когнитивную среду и использовать это превосходство в качестве инструмента политического насилия.
Использование СМИ и интернет-технологий, прежде всего социальных сетей, создание киберкомандо-вания США и специального командования по руководству операциями
17 The National Security Strategy of the US of America. Washington, 2015, Jan.
против России, огромные дополнительные инвестиции в эти области администрации Д. Трампа, превысившие в 2019 финансовом году 900 млрд долл., наконец, расширение полномочий войск киберкоман-дования - эти и многие иные шаги свидетельствуют о том, что политические установки «силовой политики» получили новые огромные технологические возможности;
- в «переходный период», по мнению правящих кругов США, опережающее технологическое развитие на новой фазе экономического и промышленного развития сделает возможным пересмотр, во-первых, сложившейся системы международных и военно-политических отношений, отказ от достижения равноправных договорённостей и компромиссов, а во-вторых, обеспечит им слом сложившейся системы международной безопасности и институтов, формирование новой МО и ВПО, ориентированной на интересы США и их широкой военно-политической коалиции;
- технологическое превосходство, как правило, автоматически трансформируется не только в военно-техническое, которое связано непосредственно с использованием военной силы в качестве инструмента решающей политической победы, но и в превосходство в государственной мощи, общее соотношение сил [15]. Подобная логика неизбежно толкает на эскалацию в развитии военно-силовых сценариев ВПО, которая оставляет нерешённым единственный вопрос - сохранение эффективного контроля над эскалацией, в крайнем случае когда остальные силовые инструменты политики оказываются не эффективными.
Именно поэтому невоенные силовые инструменты политики (прежде всего когнитивно-информационные) самого широкого спектра начинают играть исключительно важную роль: добиться с помощью силовых инструментов политической цели без перехода к открытому военному конфликту - одна из самых древних и эффективных стратегий человечества, о которой писал ещё великий китайский учёный Сунь Цзы.
Среди таких силовых невоенных инструментов, которые способны решить стратегические задачи политики, огромное значение приобрели средства массовой коммуникации и информации, прежде всего социальные сети. Причём не только потому, как считают российские специалисты, что они традиционно использовались в качестве средства влияния и убеждения (т. е. «мягкой силы»), но и потому, что они активно используются в целях обмана, откровенной дезинформации и политического принуждения.
Фейки, вброшенные в массовом порядке через социальные СМИ, стали, например, отличительной чертой поведения политической и общественной элиты Украины, которая ежедневно по нескольку раз воспроизводит «новости» нередко нелепого и абсолютно бессмысленного содержания.
Но не только. В США и Великобритании, да и в ряде других стран, именно в 2010-2019 гг. стало нормой использование в сетях заведомо ложной и даже абсурдной информации, которая, как правило, никогда не находила подтверждение либо изначально сознательно искажала действительность.
Таблица
«Переходный период»: противоречия в развитии западной военно-политической коалиции
Тенденции снижения значения роли западной ЛЧЦ в МО и ВПО Тенденции усиления значения роли западной ЛЧЦ в МО и ВПО
Количественные демографические изменения, которые компенсируются наращиванием высокого качества человеческого капитала Военно-политическая коалиция, основанная на общих интересах и системе ценностей, превращается в обязывающий союз, базирующийся на двусторонних отношениях с США
Изменения в доли ВВП стран - участниц западной коалиции, которые компенсируются качеством и ВВП и новейшими технологиями Закрепление военно-технологического превосходства
Изменения в промышленном производстве, которые сознательно стимулируются (в том числе и через ВПК) опережающими темпами промышленного развития Ускоренный рост военных расходов
Развитие «среднего класса», НЧК* и институтов в новых центрах силы, которые пока что отстают от тенденций на Западе Ослабление потенциальных противников за счёт санкций и внутриполитической дестабилизации
Снижение доли Запада в мировой торговле Опережающий качественный рост НЧК и его институтов
* НЧК - национальный человеческий капитал.
Так было, например, при обвинении России в уничтожении пассажирского «Боинга» над Украиной, «спортивными скандалами», «делом Скрипалей» и другими масштабными фейками.
Вместе с тем не только в целях дезинформации и обмана, но и реального продвижения политического курса социальные сети стали влиятельным личным инструментом многих политических лидеров, включая Д. Трампа, который ежедневно размещает в них по нескольку новостей. «Личная», «твиттерная», дипломатия привела, в частности как минимум к двум последствиям.
Личные публикации во многом позволяют не только быстрее, но и гибче, даже сознательно безответственнее относиться к внешнеполитическим демаршам, используя ложные и намеренно «ошибочные» инициативы для проверки реакции
партнёра либо введения его в заблуждение. Кроме того, политика всё дальше отдаляется от дипломатии, оставляя для неё место в масштабе протокола.
Это означает, что в США пересматривают отношение к военной мощи и её роли в будущей МО и ВПО, что не может не означать открытой милитаризации внешней политики, которая, однако, будет стремиться избегать прямого применения грубых военных форм насилия до тех пор, пока это будет возможно. Не из-за гуманистических, а сугубо из практических соображений: военные риски не должны быть слишком высоки.
В целом видно, что формирование военно-силовой политики западной коалиции в «переходный период» происходит под влиянием противоположных тенденций, кото-
рые требуют поиска новых, нестандартных решений от Запада, что выливается в особенный военно-политический курс западной коалиции, отличающийся от наступившего «переходного периода». Очень упрощённо этот новый курс, формирующийся под влиянием противодействующих тенденций, представлен в табл.
Таким образом, Россия стоит перед периодом радикальных перемен в МО и ВПО, вызванных усилением военно-силового противостояния, который открыто угрожает самому её существованию как государства и её идентичности как нации. Ему, по всей вероятности, будет предшествовать очень короткий период (2019-2024 гг.), который можно назвать «переходным периодом» «фазового перехода» к новому качеству МО и ВПО, когда сложится их новая структура [18]. Таким образом, вероятно, что этот период будет иметь отсроченный переходный характер, когда изменения в соотношении сил проявят себя более качественно и выразятся в радикальном изменении в соотношении сил, которое, в свою очередь, приведёт к формированию новой структуры МО и ВПО после 2025 г. [19].
Так, можно ожидать, что демографически между КНР и Индией это произойдёт после 2025 г. [ 20]. На рис. 2 показано, что демографические потенциалы КНР и Индии ко-
личественно сравняются к 2025 г., а качественно во многом будут зависеть от усилий правительств. В КНР, например, за последние десятилетия высшее образование получили более 400 млн граждан. В это же время - экономически и в военном плане - могут произойти аналогичные перемены. Очевидно одно: будущая структура ВПО в мире будет радикально отличаться от нынешней, что, однако, не означает, что все эти изменения будут происходить автоматически.
Кроме того, развитие новых силовых средств противоборства, прежде всего в области информатики, связи и социальных сетей, может привести к началу 2020-х годов к качественным изменениям в отношениях между ЛЧЦ, обострив их до состояния полномасштабных военных действий. Первые признаки наблюдаются уже сегодня, когда атаки на сети потенциального противника измеряются сотнями тысяч. До прямого и открытого противоборства дело не дошло, хотя к нему уже призывают открыто как США, так и их союзники.
Пока что стратегия США укладывается в классическую формулу:
а) планирование операций;
б) переход в доминирующую операцию;
в) победа;
г) операция по стабилизации;
д) закрепление результата.
18 ПодберёзкинА.И., Александров М.В., Родионов О.Е. Мир в XXI веке: прогноз развития международной обстановки по странам и регионам. М.: МГИМО-Университет, 2018.
19 Концепция обоснования перспективного облика силовых компонентов военной организации Российской Федерации / под ред. С. Р. Цырендоржиева. М.: Граница, 2018.
20 China-India in 2030: A Net Assessment. P. 16 // URL: http://www.defence.gov.au/ ADC/ Publications/Commanders/2012/01Jndia%20-%20Chma%20NA0/o20-%20Fun%20Paper%20 v16%20-%2015%20Dec%2011%20-%20fmal.pdf
Если эта формула уже не раз использовалась в Югославии (стадии «а» и «в»), Афганистане, Ираке (стадии «а», «б» и «в»), то применительно к крупным участникам мировой ВПО -России и КНР - эта формула реализуется пока что только на этапе «а» и «б». Опасность прямого военного столкновения хорошо иллюстрирует отношения между военными России и США в Сирии, но обращает на себя внимание, что аспекты стратегического военного противоборства стали частью публичной риторики. Так, примечательно в этой связи недавнее исследование, подготовленное в RAND, которое посвящено анализу последствий различных по масштабу войн США и КНР с использованием ядерного оружия (ЯО).
Особое значение, которое в будущем развитии МО и ВПО будет иметь период 2019-2025 г., может заключаться в переходе к новой силовой (открытой военной) парадигме противостояния западной ЛЧЦ с некоторыми ЛЧЦ и центрами силы, прежде всего российской ЛЧЦ. Такой переход возможен, даже вероятен, потому что сами по себе изме-
нения в экономике и демографии не ведут к изменениям военно-политическим, которые можно отложить либо даже игнорировать, опираясь на военную силу.
Опасность заключается в вероятности того, что развитие кибернетического оружия радиоэлектронной борьбы (РЭБ), сетевых средств массовой информации и интернет-ресурсов (переход к Web2.0 и Web3.0 технологиям) достигнет в «переходный период» некоей критической точки, когда их системное и массовое применение может показаться эффективным с точки зрения установления контроля над государственными и общественными институтами потенциального противника. Либо с точки зрения смены политической элиты и внутриполитической дестабилизации, что стало главной целью США по отношению к России в последние годы. Именно в «переходный период» США радикально сменили традиционные цели использования военной силы на цели внутриполитической дестабилизации и замены правящей элиты России.
Строго говоря, огневая мощь и вооружённые силы в этом случае могут и не использоваться. Вполне достаточно может быть этих ресурсов для того, чтобы правящая элита противника признала своё поражение и отказалась от суверенного права на управление. Эта новая модель ведения вооружённой борьбы без применения оружия может быть условно названа как «информационно-когнитивный вариант», когда противник постепенно, в течение нескольких лет признаёт чужую систему ценностей и интересов в качестве своей. Примерно так, как это произошло в 1988-1991 гг. в СССР и в 2004-2014 гг. на Украине.
В этой связи огромное значение приобретает точный анализ и прогноз развития возможных сценариев развития МО и их вариантов на новых этапах существования человеческой цивилизации, а также развития науки и техники, когда будут доминировать уже новые технологические и социальные парадигмы. Это особенно важно после 2021-2022 гг., когда очень велика, даже неизбежна вероятность изменения всей парадигмы мирового технологического и экономического развития и появление возможности создания принципиально новой политической картины мира. Эти перемены в МО могут быть вполне сопоставимы с переменами после Второй мировой войны, когда в мире появились два бесспорных противостоящих друг другу центра силы. Прогнозировать возможность такой смены пара-
дигм даже в среднесрочной перспективе (до 10 лет) крайне трудно, но необходимо, ведь от них в конечном счёте зависит вся будущая МО и ВПО [19, с. 30-31].
Таким образом, в течение короткого периода времени (20212023 гг.) характер развития сценариев МО, и особенно ВПО, может радикально измениться, хотя соотношение сил и потенциалов противостоящих сторон за этот же период времени изменится незначительно либо даже вообще останется на прежнем уровне. Это означает необходимость учёта новых рисков принципиального характера, не предусмотренных в прогнозах нашей экстраполяции развития сценариев МО и их вариантов не только до 2040 г., но и даже более раннего периода. Вероятность такой смены технологических парадигм остаётся для 2021-2023 гг., и её необходимо учитывать при планировании [ 21].
С точки зрения обеспечения безопасности страны подобное отставание на фоне ускоренного развития других центров силы в мире (например, в августе 2018 г. некоторые международные рейтинговые агентства заявили, что Шанхай по объёму своих научно-технических разработок уже обогнал район Калифорнии) для России чрезвычайно опасно, более того, несёт в себе опасность цивилизационной угрозы, по нескольким фундаментальным причинам:
1. Усиление военно-силового противостояния и ставка на политику
21 Проект долгосрочной стратегии национальной безопасности России с методологическими и методическими комментариями. Аналитический доклад / А. И. Подберёзкин (рук. авт. кол.) и др. М.: МГИМО-Университет, 2016. Июль.
Рис. 3. Ключевая ставка (рефинансирования), %
«силового принуждения» со стороны Запада тем эффективнее, чем ниже темпы технологического и социально-экономического развития России, потому что это позволяет разрабатывать и использовать самый широкий набор силовых инструментов - от собственно военных до информационно-пропагандистских, которых нет у другой стороны (например, в области киберопераций и РЭБ) для силового принуждения противника к действиям, противоречащим его интересам, более того, способных привести к его военному поражению.
Развитие новейших технологий вновь поставило перед Россией задачу своевременной и эффективной защиты от прорывных военно-технических результатов, как это уже было в годы изобретения ядерного оружия и ракетной техники, угрожающих прежде всего информационной безопасности общества и го*
сударства ;
- растущее отставание России неизбежно сказывается на внутриполитической стабильности в стране и суверенитете её правящей элиты, способности принимать адекватные решения. Относительно невысокий рейтинг НЧК и его институтов, низкие доходы огромного числа граждан и стимулируемая извне напряжённость неизбежно ведут к внутриполитической нестабильности.
Так, санкции 2014-2018 гг. привели к скачку инфляции, расширению слоя бедных и нищих в стране, обесцениванию рубля и другим последствиям, хотя и не вызвали ожидавшегося на Западе роста протестных настроений, которые должны были привести к замене элиты.
К 2018 г. в США и в странах Западной Европы было общепринято (и вполне справедливо) считать, что последствия для России политики санкций в 2014-2018 гг. привели к тому, что:
* Информационная безопасность - состояние защищённости общества и государства от угроз суверенитету, ценностям и развитию (Указ Президента РФ № 646 от 5 декабря 2016 г. «Об утверждении доктрины информационной безопасности Российской Федерации» // URL: http:// kremlin.ru/acts/bank/41460).
- ускорилась инфляция, в особенности в области продовольственных товаров и услуг;
- на 50% обесценился рубль по отношению к доллару;
- заметно увеличилась численность бедных и нищих;
- импорт и экспорт сократился примерно на 30%;
- динамика роста ВВП в 20142016 гг. стала отрицательной;
- был создан дефицит бюджета (до 3,5%) и сократились золотовалютные резервы (более чем на 150 млрд долл.);
- несколько раз повышалась ставка рефинансирования, что привело к банковскому кризису (рис. 3);
- обозначились и другие экономические и социальные последствия [22].
Вместе с тем на Западе признают, что:
- во-первых, не была достигнута главная внутриполитическая цель -ухудшение социально-экономической ситуации в России радикально не повлияло пока что на уровень политического доверия к руководству страны, т. е. на внутриполитическую стабильность;
- во-вторых, ухудшение социально-экономической ситуации в стране вызвано разными причинами, что хорошо понимают граждане; трудно сказать наверняка, что негативные явления в экономике и торговле в 2013-2018 гг. полностью стали следствием санкций. Так, падение
стоимости экспорта некоторых стран, по отношению к которым санкции не применялись, в эти годы тоже сократилось.
К началу 2018 г. ситуация в российской экономике стала лучше и вышла на скромный, но устойчивый рост, отмечает рейтинговое агентство Fitch: «Долгосрочный кредитный рейтинг страны в иностранной валюте аналитики подтвердили на инвестиционном уровне BBB с позитивным прогнозом, краткосрочный - на уровне F3». Позитивный прогноз «отражает продолжающийся прогресс в укреплении экономической политики, основанный на более гибком валютном курсе, твёрдой приверженности инфляционному таргетированию и устойчивой бюджетной стратегии» [23].
Вместе с тем этот устойчивый рост равносилен растущему экономическому и технологическому отставанию, которое неизбежно отражается на внутриполитической стабильности в России. Учитывая, что именно российская правящая элита - основная цель политики «силового принуждения», против которой используется весь спектр средств насилия, это обстоятельство становится решающим в вопросе обеспечения национальной безопасности [24].
2. Отставание России в социально-экономическом и научно-техническом развитии неизбежно будет вести к дальнейшему отставанию в
22 Nelson R.M. U.S. Sanctions and Russian Economy. Congressional Research Service. 2017. February 17.
23 Концепция обоснования перспективного облика силовых компонентов военной организации Российской Федерации / под ред. С. Р. Цырендоржиева. М.: Граница, 2018.
24 China-India in 2030: A Net Assessment. P. 16 // URL: http://www.defence.gov.au/ ADC/ Publications/Commanders/2012/01_India%20-%20China%20NA%20-%20Full%20Paper%20 v16%20-%2015%20Dec%2011%20-%20final.pdf
технологической области, национального человеческого капитала (НЧК) и институтов его развития, которые в настоящее время, в свою очередь, в решающей степени определяют темпы развития нации и экономики, а также характер «переходного периода» от одного уровня технологического уклада к другому.
Это означает, что весь спектр развития средств и способов «силового принуждения» современной политики западной военно-политической коалиции - от новейших вооружений, военной и специальной техники (ВВСТ) до СМИ и средств массовой коммуникации (социальных сетей, технологий развития когнитивных способностей и т. д.) в России будет неизбежно отстающим [4]. Так, например, если до начала 2020 г. в основном российские ВВСТ будут характеризоваться модернизированными (иногда глубоко) системами и видами, то новые поколения оружия и техники, разработанные на основе последних достижений фундаментальных наук и современных НИОКР, появиться если и смо-
гут, то с огромным трудом и в ограниченных областях.
При этом исключительно важное значение среди этого набора силовых инструментов политики «силового принуждения» приобрели средства массовой коммуникации и информации, интернет-ресурсы самого широкого профиля и социальные сети, а также средства кибервойны. Уровень их развития - в ВВСТ, системах управления, в гражданских областях и в целом в обществе - отражает общий уровень информационно-технологического развития России.
Рост их значения в 2014-2019 гг. уже привёл к тому, что они превратились в мощный политический инструмент, который, как известно, в кампании Д. Трампа 2016 г. играл даже более важную роль, чем электронные СМИ. Но эти же средства стали рассматриваться и в качестве основных средств силового давления в «переходный период» на Россию и другие страны. Многочисленные примеры в отношении России, Китая, Венесуэлы в последние годы подтверждают этот вывод.
Библиография • References
Афанасьев А. Как рухнут США // Международные новости. 2018. 16 августа //
URL: http://x-true info/72955 [Afanas'ev A. Kak ruhnut SSHA // Mezhdunarodnye novosti. 2018. 16 avgusta //
URL: http://x-true info/72955] Коротаев А. В., Зинькина Ю. В. Законы истории. Математическое моделирование и прогнозирование мирового и регионального развития. М.: ЛКИ, 2014. - 344 с.
[Korotaev A. V., Zin'kina YU. V. Zakony istorii. Matematicheskoe modelirovanie i
prognozirovanie mirovogo i regional'nogo razvitiya. M.: LKI, 2014. - 344 s.] Киселёв В. Д., Рязанцев О. Н., Данилкин Ф. А., ГубинскийА. М. Информационные технологии в оборонно-промышленном комплексе России и стран НАТО. М.: Знание, 2017. - 256 с. [Kiselyov V. D., Ryazancev O. N., Danilkin F. A., Gubinsky A. M. Informacionnye tekhnologii v oboronno-promyshlennom komplekse Rossii i stran NATO. M.: Znanie, 2017. - 256 s.]
Концепция обоснования перспективного облика силовых компонентов военной организации Российской Федерации» / под ред. С. Р. Цырендоржиева. М.: Граница, 2018. - 521 с. [Koncepciya obosnovaniya perspektivnogo oblika silovyh komponentov voennoj organizacii Rossijskoj Federacii» / pod red. S. R. Cyrendorzhieva. M.: Granica, 2018. - 521 s.]
Красинский В. В. Экстремистские интернет-ресурсы северокавказского бандпод-полья // Актуальные проблемы противодействия терроризму и экстремизму: тематический сборник / под ред. В.В. Красинского. М., 2017. - 222 с. [Krasinsky V. V. EHkstremistskie internet-resursy severokavkazskogo bandpodpolya // Aktual'nye problemy protivodejstviya terrorizmu i ehkstremizmu: tematicheskij sbornik / pod red. V.V. Krasinskogo. M., 2017. - 222 s.] Мау В., Улюкаев А. Глобальный кризис и тенденции экономического развития //
Вопросы экономики. 2014. № 11. С. 4-24. [Mau V., Ulyukaev A. Global'nyj krizis i tendencii ehkonomicheskogo razvitiya //
Voprosy ehkonomiki. 2014. № 11. S. 4-24] Подберёзкин А.И. Военная сила и политика новой публичной дипломатии //
Обозреватель-Observer. 2016. № 12. С. 15-25. [Podberyozkin A.I. Voennaya sila i politika novoj publichnoj diplomatii // Obozrevatel'-
Observer. 2016. № 12. S. 15-25] Подберёзкин А. И. Состояние и долгосрочные перспективы военно-политического развития России в XXI веке. М.: Международные отношения, 2018. -1598 с.
[Podberyozkin A. I. Sostoyanie i dolgosrochnye perspektivy voenno-politicheskogo
razvitiya Rossii v XXI veke. M.: Mezhdunarodnye otnosheniya, 2018. - 1598 s.] Подберёзкин А. И., Александров М. В., Родионов О. Е. Мир в XXI веке: прогноз развития международной обстановки по странам и регионам. М.: МГИМО-Университет, 2018. - 768 с. [PodberyozkinA. I., AleksandrovM. V., Rodionov O. E. Mir v XXI veke: prognoz razvitiya mezhdunarodnoj obstanovki po stranam i regionam. M.: MGIMO-Universitet, 2018. - 768 s.]
Подберёзкин А. И., Жуков А. В. Оборона России и стратегическое сдерживание средств и способов стратегического нападения вероятного противника // Вестник МГИМО-Университета. 2018. № 6. C. 110-140. [PodberyozkinA. I., ZHukovA. V. Oborona Rossii i strategicheskoe sderzhivanie sredstv i sposobov strategicheskogo napadeniya veroyatnogo protivnika // Vestnik MGIMO-Universiteta. 2018. № 6. S. 110-140] Подберёзкин А. И., Жуков А. В. Стратегия «силового принуждения» в условиях сохранения стагнации в России // Обозреватель-Observer. 2018. № 4. С. 22-34. [Podberyozkin A. I., ZHukov A. V. Strategiya «silovogo prinuzhdeniya» v usloviyah
sohraneniya stagnacii v Rossii // Obozrevatel'-Observer. 2018. № 4. S. 22-34] Послание Президента России Федеральному собранию РФ. 1 марта 2018 г. //
URL: https://cont.ws@89825721067/868792 [Poslanie Prezidenta Rossii FederaTnomu Sobraniyu RF. 1 marta 2018 g. // URL:
https://cont.ws@89825721067/868792] Проект долгосрочной стратегии национальной безопасности России с методологическими и методическими комментариями. Аналитический доклад / А. И. Подберёзкин (рук. авт. кол.) и др. М.: МГИМО-Университет, 2016. Июль. -86 с.
[Proekt dolgosrochnoj strategii nacional'noj bezopasnosti Rossii s metodologicheskimi i metodicheskimi kommentariyami. Analiticheskij doklad / A. I. Podberyozkin (ruk. avt. kol.) i dr. M.: MGIMO-Universitet, 2016. Iyul'. - 86 s.]
Стратегическое прогнозирование и планирование внешней и оборонной политики: монография. В 2-х томах / под ред. А. И. Подберёзкина. М.: МГИМО-Университет. Т. 1. Теоретические основы системы анализа, прогноза и планирования внешней и оборонной политики, 2015. - 722 с. [Strategicheskoe prognozirovanie i planirovanie vneshnej i oboronnoj politiki: monografiya. V 2-h tomah / pod red. A. I. Podberyozkina. M.: MGIMO-Universitet. T. 1. Teoreticheskie osnovy sistemy analiza, prognoza i planirovaniya vneshnej i oboronnoj politiki, 2015. - 722 s.] Узан М., Лисоволик Я. Валдайская записка № 88. Новое глобальное управление: на пути к более устойчивой системе // Валдайский клуб. 2018. 29 июня // URL: http://ru.valdaiclub.com/a/valdai-papers/valdayskaya-zapiska-88/?sphrase_ id=86040
[UzanM., Lisovolik YA. Valdajskaya zapiska № 88. Novoe global'noe upravlenie: na puti k bolee ustojchivoj sisteme // Valdajskij klub. 2018. 29 iyunya // URL: http:// ru.valdaiclub.com/a/valdai-papers/valdayskaya-zapiska-88/?sphrase_id=86040] Указ Президента РФ № 646 от 5 декабря 2016 г. «Об утверждении доктрины информационной безопасности Российской Федерации» // URL: http://kremlin. ru/acts/bank/41460 [Ukaz Prezidenta RF № 646 ot 5 dekabrya 2016 g. «Ob utverzhdenii doktriny informacionnoj bezopasnosti Rossijskoj Federacii» // URL: http://kremlin.ru/ acts/bank/41460] Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: АСТ, 2016. - 640 с. [Hantington S. Stolknovenie civilizacij. M.: AST, 2016. - 640 s.] Харрис Ш. Кибервойн@. Пятый театр военных действий. М.: Альпина нон-
фикшин, 2016. - 392 с. [Harris SH. Kibervojn@. Pyatyj teatr voennyh dejstvij. M.: Al'pina non-fikshin, 2016. -392 s.]
Fitch отметило устойчивость российской экономики к санкциям США // URL:
https://www.rbc.ru/economics/18/08/2018/5b7738449a794737a f02361a [Fitch otmetilo ustojchivost' rossijskoj ehkonomiki k sankciyam SSHA // URL:
https://www.rbc.ru/economics/18/08/2018/5b7738449a794737a f02361a] China-India in 2030: A Net Assessment. P. 16 // URL: http://www.defence.gov.au/ ADC/Publications/Commanders/2012/01_India%20-%20China%20NA%20-%20 Full%20Paper %20v16%20-%2015%20Dec%2011%20-%20final.pdf Gompert D, Binnendyk H. The Power to Coerce. Cal., RAND, 2016. P. 3-41. Nelson R. M. U.S. Sanctions and Russian Economy. Congressional Research Service. 2017. February 17.
Summary of the 2018 National Defense Strategy of The United States of America.
Washington. 2018. January 18. The National Militаry Strategy of the United States of America 2015. Washington. 2015. June. - 24 р.
The National Security Strategy of the US of America. Washington. 2015. January.
Статья поступила в редакцию 11 марта 2019 г.
