CC BY
86
В.Н. Рябцев
ПЕРЕГОВОРНЫЙ ПРОЦЕСС ПО НАГОРНОМУ КАРАБАХУ В СОВРЕМЕННЫХ УСЛОВИЯХ: АДЕКВАТЕН ЛИ ЕГО ФОРМАТ
Статья посвящена одному из этнополитических конфликтов на постсоветском пространстве - карабахскому, ситуация вокруг которого после югоосетинского кризиса в августе 2008 г. стала обостряться. В центре интереса автора - переговорный процесс, связанный с проблемой статуса Нагорного Карабаха. Прежде всего, речь идет о формате официальных армяно-азербайджанских переговоров, точнее говоря, о его неадекватности, которая до сих пор не позволяет обеспечить позитивный исход этого сецессионистского конфликта.
Ключевые слова: этнополитический конфликт сецессионного типа (сецессионистский конфликт), замороженный сецессионистский конфликт, переговорный процесс, формат переговоров, сторона переговоров, международное посредничество, межгосударственный территориальный спор, «буферное» государство.
Практика любого из замороженных сецессионистских конфликтов показывает, что чем дольше его участники пребывают в независимом друг от друга состоянии, тем меньше остается шансов на успех переговоров между ними, т.е. меньше шансов на достижение сторонами обоюдовыгодного разрешения конфликта. Нечто подобное имеем в случае с затяжным переговорным процессом, связанным со статусом Нагорного Карабаха. В данной статье мы не будем специально обсуждать вопрос о том, насколько вообще этот механизм взаимодействия конфликтующих сторон отвечает критериям переговоров как таковых (речь идет о критериях с точки зрения конфликтологической науки). Мы уже имели возможность высказаться на эту тему [1, с. 50-51], подчеркнув, что в данном случае следует, скорее, говорить о консультациях или встречах сторон, вовлеченных в конфликт, когда главным становятся простой обмен мнениями и поддержание элементарных контактов, но никак не принятие сколько-нибудь серьезных решений. Ведь для последних необходима хотя бы ориентация на совместные действия по преодолению последствий затяжного вооруженного конфликта. Здесь же налицо ситуация, когда стороны попросту не настроены на серьезный диалог. Но, как бы там ни было, поскольку в современном «дискурсе по Карабаху» все же сохраняется в качестве одного из важнейших элементов термин «переговорный процесс», будем использовать его и мы.
При этом хотелось бы обратить внимание на другой момент, а именно на ту специфическую черту переговоров по Нагорному Карабаху, которая делает их весьма непродуктивным «предприятием». Речь идет о самом формате этих переговоров. С нашей точки зрения, это очень важный момент, который (иногда специально, иногда -нет) исследователи и аналитики обходят своим вниманием. Выскажем в этой связи свою точку зрения.
Принято считать, что армяно-азербайджанские переговоры по проблеме статуса Нагорного Карабаха проходят в двустороннем формате. И это действительно так. Но дело в том, что в качестве официально признанных конфликтующих сторон, с которыми имеет дело международный посредник (Минская группа ОБСЕ во главе с «трио» великих держав: США, Россией и Францией), выступают официальный Ереван и официальный Баку. Нет, мы не оговорились. Речь идет о взаимоотношениях именно Еревана и Баку, а не Баку и Степанакерта. Когда говорим о Степанакерте, то имеем в виду особый центр силы, как бы олицетворение Нагорно-Карабахской Республики. Официально НКР не является стороной переговоров. И в этом - парадокс сложившейся ситуации. Ибо в генезисе своем нынешний карабахский конфликт - это типичный внутригосударственный конфликт по оси «Центр-периферия» в полиэтничном государстве, каким был и в какой-то мере еще
остается Азербайджан; конфликт, который в своем развертывании привел к сецессии иноэтничного (по отношению к остальному Азербайджану) региона и возникновению здесь непризнанного, но обладающего всеми признаками «состоятельности», государства. Официальный же формат переговоров не считается с этим обстоятельством и фактически делает НКР игроком «второго плана». Заметим при этом, что в терминологии ОБСЕ карабахский конфликт вообще именуется очень обтекаемо - как «вопросы конфликта, являющегося предметом рассмотрения на Минской конференции». Почему столь витиевато? Потому что ни одно другое наименование данного конфликта не получает обоюдного согласия делегаций Азербайджана и Армении. Азербайджанская сторона настаивает на том, что в названии должно быть отражено участие в нем Азербайджана и Армении, армянская же сторона - что речь идет о конфликте между Нагорным Карабахом и Азербайджаном [2, с. 112].
Специалистами неоднократно подчеркивалось, что вопрос признания НКР в качестве самостоятельной стороны данного конфликта является одним из ключевых вопросов всего урегулирования. И, кстати сказать, в истории карабахского конфликта был такой (сравнительно небольшой) период, когда в переговорах принимал-таки участие представитель НКР, как, впрочем, еще один имеющий место факт: в состав делегации Азербайджана входил представитель азербайджанской общины Нагорного Карабаха. В отдельных форматах переговорного процесса между Арменией и Азербайджаном принимали участие даже представители официальных властей НКР. В результате различного рода переговоров, проведенных в течение 1994-1995 гг., был принят целый ряд документов, под которыми стоит подпись НКР как равноправной стороны. Среди них можно назвать следующие: «Железноводское коммюнике» от 23 сентября 1991 г., принятое на переговорах в
г. Железноводске при посредничестве России и Казахстана; «График неотложных мер...» от 14 ию-
ня 1993 г., предложенный председателем Минской группы ОБСЕ (тогда еще СБСЕ); «Московский протокол», принятый в феврале 1994 г. на переговорах министров обороны Армении, Азербайджана и представителя Армии обороны НКР; «Бишкекский протокол» от 9 мая 1994 г., принятый на переговорах в Бишкеке глав парламентов Армении, Азербайджана и НКР в рамках посреднической миссии Парламентской ассамблеи СНГ; «Договоренность о прекращении огня» от 12 мая 1994 г., достигнутая министрами обороны Армении, Азербайджана и командующим Армии НКР при посредничестве России [3, с. 68, прим. 14].
Но в 1998 г. ситуация резко изменилась, чему способствовали и Баку, и Ереван (каждый по-своему). При этом последний почему-то решил, что именно он может/должен представлять интересы армян Нагорного Карабаха. Выделим здесь слово «представлять». Дело в том, что, действительно,
в сложных конфликтах, где по каким-то причинам не может принимать участие одна из сторон или они обе, на первый план выходит функция представительства и, соответственно, появляется фигура представителя. Как считают специалисты-конфликтологи: «Представительство - это модель обеспечения разрешения разногласий и конфликтов, при которой интересы одного или обоих участников представляет и защищает специальный человек. В делах, относящихся к области права, такую функцию выполняет адвокат. Представитель, строго говоря, не имеет своих непосредственных личных интересов относительно предмета конфликта, он должен отстаивать интересы клиента или того, кого представляет (выделено нами. - В.Р.)» [4, с. 194]. Полагаем, что в нашем случае это требование не выполняется. Играя уже в течение длительного периода времени роль представителя НКР, Ереван (по идее) должен отстаивать интересы своего «клиента» - Степанакерта. На деле этого нет. В большей мере он озабочен своими интересами. (На это есть, конечно, свои серьезные основания, но это -вовсе не повод заниматься только ими.) Если же Ереван и вспоминает о специфических
интересах карабахских армян, то во вторую очередь. Поэтому можно сказать, что представительство Еревана - весьма своеобразное выполнение «контракта». По сути, это и не представительство вовсе, а в некотором виде «замещение своего клиента», выдвижение себя в качестве ответчика.
Результат не заставил себя ждать: за прошедшие годы в структуре армянского политического пространства, которое, как известно, образуют три центра силы: официальный Ереван, Степанакерт и обширная армянская диаспора (спюрк), произошли значительные подвижки. Центр тяжести сместился в сторону официального Еревана. Сегодня, как это ни парадоксально, НКР не имеет даже статуса наблюдателя в том переговорном процессе, который его непосредственно касается. Подчеркнем: как это ни парадоксально. В самом деле: не вела же переговоры с Белградом по проблеме статуса Косово официальная Тирана (т.е. Албания как субъект международного права). Эти переговоры проходили, пусть и медленно, трудно, под сильным нажимом международного сообщества, между Белградом и Приштиной. Но ведь будучи особым политическим центром силы, Приштина занимала точно такое же место в локальном раскладе сил на Балканах, как и Степанакерт на Южном Кавказе. Почему же тогда официальному Степанакерту отказывают в праве быть участником переговорного процесса?!
Здесь мы хотели бы сослаться на мнение известного армянского аналитика Д. Шахназаряна. Он справедливо замечает, что такого рода резкое вмешательство официального Еревана в процесс урегулирования усугубило и без того сложную ситуацию, поскольку неизбежно трансформировало проблему Нагорного Карабаха в территориальный спор с Азербайджаном. Ведь фактически тогдашнее руководство Армении сделало ее составной частью политики Ай-Дата (так называемого Армянского вопроса), которая включает в себя и территориальные претензии к соседям (прежде всего, к Турции). Подтверждением этому являлась политическая позиция партии «Дашнакцутюн», фактически пришедшей к власти в результате переворота 1998 г. Согласно взятой ею на вооружение новой доктрине, Нагорный Карабах должен провозгласить свою независимость на всех находящихся под его контролем территориях (а это, как известно, семь районов Азербайджана). Такой опасной трансформации конфликта способствовали полтора десятка безрезультатных встреч «Кочарян-Алиев», а также пассивная позиция властей НКР. В результате Нагорный Карабах оказался вытесненным из переговорного процесса [5].
Здесь надо вспомнить, что гласит один из базовых постулатов конфликтологической науки. Вновь обратимся к книге Б.И. Хасана, где читаем: «Переговоры являются такой моделью организации взаимодействия в конфликтах и разногласиях, которая предполагает “прямое” согласование интересов конфликтующих сторон через открытое обсуждение участниками своих разногласий. Переговоры являются наиболее универсальной моделью разрешения конфликта» [4, с. 194]. В нашем случае получается по-другому: от переговоров отстранена как раз та сторона, которая инициировала сецессионистский конфликт - НКР, а на позиции основного участника переговоров фигурирует другой актор - Армения*.
Тем самым конфликт по проблеме статуса Нагорного Карабаха из плоскости внутригосударственной оказывался переведенным в плоскость межгосударственную. Как верно заметил по этому поводу В.Ф. Пряхин: «Азербайджано-армянское противостояние по поводу Нагорного Карабаха имеет все атрибуты межгосударственного военнополитического и дипломатического конфликта, т.к. в него вовлечены и противостоят друг другу два независимых суверенных государства - Азербайджанская Республика и Республика Армения, которые к тому же парадоксальным образом являются партнерами по интеграции в рамках Содружества Независимых Государств» [2, с. 82]. Против этого трудно возражать: карабахский конфликт, безусловно, имеет черты межгосударственного противостояния, но им не является (по сути своей). У него другая природа.
Да, с того момента, когда 1 декабря 1989 г. вновь сформированный Национальный совет Нагорного Карабаха и Верховный совет Армянской СССР на совместном заседании приняли решение о воссоединении НКАО и Армении, последняя - сторона конфликта. И если всерьез говорить об «оппоненте» официального Баку, который стал вырисовываться на горизонте начинавшегося противостояния, то им (в качестве участника конфликта предельного геополитического объема) стал выступать «тандем» Ереван-Степанакерт, но отнюдь не один только Ереван. Но при чем здесь тогда межгосударственное противостояние? Ведь все это, напомним, происходило еще в рамках единого политического пространства, каким вплоть до декабря 1991 г. являлся Советский Союз. Поэтому, с нашей точки зрения, перевод карабахского конфликта в международную плоскость, а стало быть, искажение двустороннего формата переговорного процесса - то, что случилось позднее, - это вещь, явно нарушившая весь алгоритм его естественного развертывания, во многом запутавшая дело и явно затруднившая урегулирование этого сложнейшего конфликта. К тому же на этом пути открылись большие возможности для развития весьма специфического дискурса со стороны тех оппозиционных сил и определенной части экспертного сообщества, которые склонны к излишней драматизации ситуации, к политической мифологизации причин и хода развертывания нынешнего карабахского конфликта.
Безусловно, он имеет свои исторические корни и в значительной мере зависит от позиции и поведения соседних государств. Такого рода конфликты, которые связаны с сецессией в обществах с гетерогенным составом населения, американский исследователь Дж. Бартон очень точно называл «глубоко укорененными» конфликтами. Мы бы добавили к этому еще одну черту: являясь по своему происхождению внутригосударственными, эти конфликты одновременно предполагают широкое международное участие (как со стороны посредников, так и со стороны всякого рода заинтересованных акторов). Но у того конфликта, который восходит к февралю 1988 г., есть свои причины, для него характерна своя логика развертывания, у него есть и свой логический исход. И, скажем, он не может быть полностью похож на армяно-азербайджанский конфликт, имевший место в годы, непосредственно предшествовавшие образованию СССР, когда в этой части Южного Кавказа творился полный политический беспредел (в те годы была своя «драматургия хаоса»). Мы уже не говорим о том, в каком геополитическом контексте все это происходило в период активной фазы военных действий, когда только разворачивалась «битва» за большую каспийскую нефть, и происходит сегодня, когда вовсю развернулось соперничество великих держав и блоковых структур за контроль над ресурсами, схемами транзита углеводородов и коммуникациями в ЧерноморскоКаспийском регионе.
Говоря о возможности политической мифологизации, мы имеем в виду, прежде всего, раздающиеся на азербайджанской стороне голоса, явно демонизирующие «тандем» Москвы и Еревана. Именуя политику официального Еревана в карабахском конфликте не иначе, как «армянской агрессией», и считая эту агрессию одним из инструментов воплощения в жизнь маниакальной идеи русских о мировом господстве, иные авторы заявляют о том, что ей-то и служат идея о создании «Великой Армении» и сепаратистское движение за возвращение исторических территорий. При этом, дескать, основной целью является не столько Азербайджан, сколько Турция. Вот, например, один из образчиков такого рода рассуждений: «Удар, который был нанесен по Азербайджану (имеется в виду то обстоятельство, что в результате военных действий в 1991-1994 гг. он лишился значительной части своей территории. - В.Р.), является и ударом по Турции, т.к. усиление Азербайджана является и усилением Турции, и наоборот. Это совершенно ясно понимают в России и Армении и недооценивают в Турции. <...> Поэтому агрессия против Азербайджана наносит ущерб также интересам и имиджу турецкого государства, которое не может на данном этапе оказывать своему младшему партнеру такую же поддержку,
какую Россия оказывает Армении, ввиду ее зависимости от политических и военностратегических приоритетов США и НАТО.
Поэтому, когда мы говорим, что конфликт, в который мы втянуты, это “армяноазербайджанский конфликт”, то вводим в заблуждение и себя, и окружающих. На самом деле это очередной акт застарелого российско-турецкого противостояния, в котором Армения является всего лишь исполнителем воли своего хозяина, а Азербайджан -небольшое препятствие на пути к основной цели» [6, с. 5].
Все это звучит, возможно, интригующе, но для сведущих людей - не очень убедительно. Приведенные выше тезисы как-то не вяжутся с историческими фактами. Они же, как знаем, «упрямая вещь». Трудно назвать проармянской ту политику большевиков, которую они проводили в жизнь на Южном Кавказе. Проводили и сами, в одиночку, и «на паях» с кемалистами. Чего стоят, например, такие «проармянские» шаги Москвы, как: бесконечные передачи Нагорного Карабаха из одних рук в другие; военное вторжение в Карабах; разгром последнего бастиона демократической Армении в Зангезуре - т.н. «Армянской Сюникской Республики» во главе с Г. Нжде; создание (во исполнение Карского договора) на исторически армянских землях азербайджанского эксклава в виде Нахичеванской автономии; добровольный отказ Москвы в пользу Анкары от претензий на Восточную Анатолию, где, как известно, находятся святыни армян?! А можно ли считать проармянской ту политику Кремля, которая легла несколько позднее в основание районирования многострадального Нагорного Карабаха, когда он был искусственно разделен на две части. На одной из них была образована областная автономия армян (НКАО). Другую же (причем бульшую часть региона: Гюлистан, Кельбаджар, Карахат (Дашкесан), Лачин, Шамхор и др. территории) постигла участь быть растворенной в административных районах Советского Азербайджана, да еще так, чтобы не допустить прямой связи армянской автономии в Азербайджане с их исторической родиной - Арменией. Так что к высказываниям, подобным высказыванию В. Гулизаде, мы отнеслись бы с большой долей сомнения.
Факт остается фактом: после всех мыслимых и немыслимых территориальных размежеваний в этой части Южного Кавказа Нагорный Карабах оказался в составе Азербайджанской ССР, хотя, справедливости ради стоит отметить, что непростая история нахождения этого региона в составе Азербайджана восходит еще к временам Российской империи, когда была создана Елизаветпольская губерния. Получив после известных войн с Турцией и Персией первой трети XIX века в свое распоряжение Закавказье, русские власти «на свой манер» занялись районированием новой провинции на Юге. Так, в частности, создавая Елизаветпольскую губернию, они сочли целесообразным соединить горные районы Карабаха с равнинными областями на востоке, населенными преимущественно азербайджанцами. Русские объединили хозяйство и транспортные сети обоих районов, способствуя тем самым постепенной интеграции Нагорного Карабаха в экономическую систему Восточного Закавказья. Будучи в большинстве своем сельскими жителями, азербайджанцы экономически нуждались в объединении с армянами, и впоследствии именно это обстоятельство стало основным аргументом для включения Нагорного Карабаха в состав Азербайджанской ССР. Наряду с ростом экономических связей с горными районами Карабаха в конце XIX в., росла духовная привязанность азербайджанцев к этому краю. Как свидетельствует история, многие известные азербайджанские поэты, музыканты и писатели вышли из этих мест. Таким образом, за время российского правления Нагорный Карабах стал для многих азербайджанцев дорогим сердцу краем. Что же касается армян, то для них Карабах явился единственным убежищем, где полностью сохранялись национальные армянские традиции. Он стал тем регионом, который сыграл особую роль в развитии армянского национального самосознания [7, с. 74, прим. 140].
Тем не менее Нагорный Карабах оставался в составе Азербайджана практически весь советский период: с 1923-го до 1988 гг. (формально - до 1991 го-да). Стало быть, даже
имея высокий уровень представительства в союзном Центре (скажем, в высшем законодательном органе страны Нагорный Карабах был представлен напрямую), сохраняя ряд привилегий (например, назначение Генерального прокурора и судей в НКАО союзным Центром, а не властями Азербайджана), он находился в вертикальном подчинении Баку. Поэтому, нравится это некоторым представителям Нагорного Карабаха, которые не принимают в свой адрес обвинения в сепаратизме, или нет, но, по сути дела, их конфликт с Азербайджаном - это, прежде всего, сецессионистский конфликт (со всеми вытекающими из этого последствиями). Безусловно, как и любой длительный конфликт, карабахское противостояние прошло целый ряд фаз. И каждая последующая из них «обрастала» новыми проблемами, рождала новые озабоченности. Как справедливо заметил в свое время С.Т. Золян: «.при долговременном развитии конфликта лежащие в его основе “первопричины” заменяются новыми проблемами, активно генерируемыми самим конфликтом (применительно к карабахскому - это, в частности, проблемы беженцев, блокады и территорий)» [8, с. 132]. Однако это вовсе не означает, что можно обходить вниманием эти «первопричины», т.е. игнорировать генетические истоки конфликта. Но они-то упираются именно в проблему отделения.
Если же мы переводим переговорный процесс в международный план, то тогда следует вообще обсуждать другую проблему - статус Нагорного Карабаха как спорной территории, а искаженный формат двусторонних армяно-азербайджанских переговоров надо сменить дебатами представителей великих держав, создав для этого специальную «площадку» типа Мирной конференции по Нагорному Карабаху. Иначе говоря, возникает необходимость в какой-то мере повторить опыт Лиги наций, где этот вопрос впервые всерьез обсуждался на международном уровне*. Но тогда на первый план выйдет вопрос о создании на этой спорной территории «буферного» государства. И вполне логично, что стороны приступят к обсуждению на своих переговорах именно этого варианта как единственной альтернативы в деле урегулирования острейшей конфликтной ситуации, возникшей между двумя независимыми государствами по территориальному вопросу. Ведь, согласно классическим воззрениям (например, идеям небезызвестного лорда Дж. Керзона, которому принадлежит едва ли не первый фундаментальный труд по проблеме границ, вышедший в свет еще в 1907 г.), создание такого государства необходимо в тех особых случаях, когда проведение четко фиксированных границ по каким-либо соображениям или обстоятельствам невозможно. По мнению Дж. Керзона, «буферное» государство - достаточно искусственное образование, хотя и имеющее собственное национальное бытие, но существующее только благодаря территориальным или политическим гарантиям двух государств, чьи владения оно разделяет, либо некоторому числу третьих стран, которые заинтересованы в его существовании.
Если же говорить более точно, то понятие «буферного» государства имеет три значения. По мнению известного специалиста в области лимологии (науки о границах)
С. Джоунса, государство может быть названо «буферным», если: 1) его территория разделяет территории двух или более государств, препятствуя таким образом прямому контакту между ними; 2) государство расположено на пути вероятного нападения противника; 3) государство в состоянии удерживать регион, выгодный в самом различном отношении, обладать которым желали бы две или несколько держав.
Как показывает практика, обычно «буферное» государство - это небольшое по размеру образование, его территория как бы «вклинена» между соперничающими державами. Смысл существования подобного государства состоит чаще всего в том, что более сильные державы взаимно удерживают друг друга от захвата того или иного пункта или территории, обладание которыми дало бы значительный перевес над остальными. Однако назначение «буферного» государства может состоять и в том, чтобы препятствовать уже не враждебному, а дружественному контакту (примером здесь могут выступать различные проекты т.н. «санитарного кордона») [9].
У нас нет возможности далее обсуждать эту тему. Пусть читатель решит для себя: выполняются требования к созданию «буферного» государства в нашем случае или нет, т.е., есть ли предмет для переговоров по урегулированию острого межгосударственного территориального спора или же это неадекватное восприятие карабахской ситуации? Оставим это право за ним.
Резюмируем сказанное выше. По нашему мнению, сложившийся ныне формат встреч на высшем или высоком уровне, в котором участвуют Армения и Азербайджан, совершенно не отражает сути рассматриваемого конфликта, основными участниками которого являются НКР и Азербайджан. Поэтому без прямого участия Нагорного Карабаха в процессе переговоров и, стало быть, без учета его интересов, прав и обязанностей как стороны конфликта основную проблему (статус региона) решить невозможно. Но, увы, никаких подвижек в этом вопросе как не было, так и нет. Касается ли это так называемого мадридского процесса, который в ноябре 2007 г. вроде бы дал «новое дыхание» затяжному переговорному процессу на Южном Кавказе*, или последней инициативы Москвы, ознаменовавшейся принятием в начале ноября 2008 г. Декларации «трех» по мирному урегулированию нагорно-карабахского конфликта, где впервые с 1994 года президенты Армении и Азербайджана поставили свои подписи под совместным документом, Степанакерт (главное действующее лицо на поле конфликта) не фигурирует в качестве официального участника переговорного процесса. Что будет дальше - увидим. Но пока тенденция к изменению формата переговоров не просматривается.
Литература
1. Рябцев В.Н. Особенности международного посредничества в урегулировании замороженного сецессионистского конфликта: Нагорный Карабах; Ростов н/Д, 2007.
2. Пряхин В.Ф. Региональные конфликты на постсоветском пространстве (Абхазия, Южная Осетия, Нагорный Карабах, Приднестровье, Таджикистан). М., 2002.
3. Саркисян М. Политические проблемы Кавказа и Армения. (Политика Армении в регионе). Ереван, 1998.
4. Хасан Б.И. Конструктивная психология конфликта. СПб., 2003.
5. Шахназарян Д. Армения: как преодолеть усиливающуюся изоляцию. Южный Кавказ может стать полем сотрудничества // Независимая газета. 2001. 27 июля.
6. Гулизаде В. Армяно-азербайджанский конфликт: причины, последствия и
перспективы // Еженедельный информационно-аналитический дайджест кавказской прессы. 1999. № 10.
7. Коджаман О. Южный Кавказ в политике Турции и России в постсоветский период / Пер. с англ. М., 2004.
8. Золян С.Т. Описание регионального конфликта как методологическая проблема // Политические исследования. 1994. № 2.
9. Jones S. Boundary-Making: A Handbook for Statesman, Treaty Editors and Boundary Commissioners. Wash. (DC), 1945.
* Если подходить к делу строго научно, то инициировала этот конфликт, конечно же, не НКР (в качестве особого актора на геополитической «площадке» Южного Кавказа она возникла лишь на определенной фазе развертывания этого конфликта), а вполне определенные и антикоммунистически настроенные политические силы (прежде всего, это «Организационный комитет объединения», комитеты «Карабах» и «Крунк»). Их нельзя квалифицировать иначе как национал-сепаратистские. При этом мы не вкладываем в это понятие исключительно негативный смысл. Речь, стало быть, должна идти о вполне реальном феномене, поскольку в данном случае совершенно четко выполняется классическое требование этнополитологии, а именно: называть национал-сепаратизмом «совокупность идей и действий, направленных на становление новой территориальной
государственной структуры, призванной обслуживать интересы этнического сообщества, полагающего, что имеющееся государство пренебрегает их нуждами». См.: Хесли В.Л. Возрождение национализма и дезинтеграция государства // Этнос и политика: Хрестоматия / Сост. А.А. Празаускас. М., 2000.
* Напомним в этой связи, что впервые в качестве предмета международного спора проблема Нагорного Карабаха появилась в 1918 г., после развала Кавказского фронта и нарастания революционных событий в России. И возникла она в связи с необходимостью территориального разграничения двух независимых государств на Южном Кавказе -Армении и Азербайджана, образовавшихся на территории Эриваньской, Елизаветпольской и Бакинской губерний, Нахичеванского уезда и Закатальского округа бывшей Российской империи. Мы не будем описывать, как и почему возникли эти весьма странные, с причудливой конфигурацией границ и достаточно аморфные (в условиях того политического хаоса, который творился в то время на Южном Кавказе) государства. Подчеркнем лишь, что, реагируя на территориальные притязания Азербайджанской Демократической Республики на Нагорный Карабах и массовые погромы армянского населения, 1 декабря 1920 г. Пятый комитет Лиги наций принял решение признать Нагорный Карабах «спорной территорией», оговорив при этом один пункт: «до окончательного урегулирования конфликта». Все вовлеченные тогда в конфликт стороны с этим решением согласились, в том числе и Азербайджан. Таким образом, следует подчеркнуть: в период 1918-1920 гг. юрисдикция Баку не распространялась на Нагорный Карабах (впрочем, она не распространялась и на такой регион, как Нахичевань).
* В ходе этой встречи лидеров Армении и Азербайджана на испанской земле ими приняты рекомендации из 11-и пунктов, направленных на оптимизацию процесса карабахского урегулирования. Правда, стороны при этом постарались избежать того, чтобы сделать их предметом гласности. Полный текст этого важного документа см. по источнику: http://thekarabakhdeal.blogspot.com/2008/10/osce-minsk-group-karabakh-conflict.html.
