CC BY
44
Вопросы литературы
Н.Н. Плостина,
аспирант кафедры литературы ХХ века и теории литературы ДВГУ
Н.А. БАЙКОВ И ЕГО ГЕРОИ ПЕРЕД ЛИКОМ ПРИРОДЫ
Нет никакого соглашения, что впоследствии, когда будет восстановлена Великая Национальная Россия, она вспомнит своих лучших сынов...
Н.А. Байков
Литература сегодняшнего дня стала литературой дня минувшего. Минувшая эпоха не пожелала слышать имя Н.А. Байкова. Осмыслить произведения тех, кто был на той стороне российской границы, по сути, раньше и не пытались. Впрочем, они и не предъявлялись для обсуждения. Долгое время мы не могли ознакомиться с воспоминаниями писателей и поэтов, не принявших революцию, тех, кого до недавнего времени числили по категории классовых врагов, сметённых революцией.
По понятным причинам в советское время и в первое время после перестройки русская литература, как и культура вообще, в диаспоре традиционно считалась вторичной и периферийной. Но некоторые авторы созрели и "вышли на поверхность" именно в эмиграции. К таким писателям относится Н.А. Байков.
В начале 90-х ХХ в. в России стал формироваться интерес к изучению исторической жизни и деятельности соотечественников на чужбине. Это связано с открытием ранее закрытых архивных фондов и спецархивов центральных библиотек страны, снятием запрета с исследования проблем, связанных с историей русской эмиграции, а также с вводом в научный оборот ранее неизвестных документов и мемуаров, с возможностью работы в архивах иностранных государств. Действительно, появилась возможность обмена опытом, проведения совместных научных конференций, стала возможна переписка с родственниками писателей, живущими за границей.
Незначительное место в этом списке занимают работы по изучению литературы восточной ветви русской эмиграции, хотя к данной теме обращаются и историки, и литературоведы.
Биографические данные о Н.А. Байкове, как отметил японский переводчик Ким Рехо [7], весьма скудны. Отрывочные сведения, содержащиеся в ряде мемуаров и заметок, ещё не собраны и не систематизированы. Впервые к творчеству Байкова обратились японские литературоведы.
Хасэгава Сюн (1940), переводя произведение на японский язык в "Ежедневной маньчжурской газете", дал оценку повести "Великий Ван". "Байков выбрал в качестве главного героя книги тигра, и только он
мог так прекрасно изобразить биологию и психологию свирепого зверя. <...> "Великий Ван" показал всю красоту природы Маньчжурии, открыл нам неведомый мир" [Цит. по: 7. С. 46].
В 1941 г. японский журнал "Бунгэй" ("Литературное искусство") опубликовал биографию Байкова. Она была написана самим автором и переведена на японский язык одним из японских друзей Хадзимэ Нака-да. Японские читатели были довольны "даже такой скудной информацией" [7].
Хино Асихэй в октябре 1941 г. сказал писателю, что волнует японских читателей в "Великом Ване". "Тщательное наблюдение за природой. Но наблюдение не как самоцель, - автор как бы растворяется в природе. Это прекрасно. <...> В лесу шумят пернатые, тигрёнку, ещё покрытому пушком, страшно от этих криков, но он мужает изо дня в день. <...> Это не просто повесть о тигре, читатель сравнивает с ним себя самого, и при этом испытывает глубокое волнение" [Цит. по: 7. С. 47].
Сэцу Кагэмицу (1987) написала очерк о Н.А. Байкове "В поисках следа Байкова" (яп. яз.). Её детские годы прошли в г. Харбин, где когда-то жил писатель. По мнению Такэси Сакона [7], "ей удалось осветить некоторые стороны жизни Байкова, до того времени оставшиеся неясными. К тому же, на страницах её очерка живо дышат не только сам Байков, но и животные, особенно тогда, когда перо автора излагает жизнь в дебрях Маньчжурии". Сэцу Канэмицу размышляет: "Была ли Маньчжурия действительно родиной для Байкова, испытавшего все невзгоды жизни? Может быть это была русская тайга, которая соединилась с маньчжурской?"
[7].
В 1995 г. Хадзимэ Накада пишет вступительную статью о писателе к новому японскому изданию "В дебрях Маньчжурии", переводит ещё не опубликованные последние воспоминания о Байкове [7]. Эти воспоминания, как считает Такэси Сакон, "привлекают внимание читателей, потому что они обнаруживают его внутреннее страдание и "относятся к неясному периоду его жизни". Х. Накада умер в 1997 г., не завершив начатое.
Впервые на русском языке библиографический очерк произведений Н.А. Байкова, с кратким описанием особенностей, был опубликован в Австралии, одним из лучших друзей Байкова в Харбине, В.Н. Жернако-вым (1968). Ценность его состоит в помещении почти всех произведений автора (306, включая переведенные на иностранные языки) [5].
Г.В. Мелихов (1991) на широкой документальной основе рассказывает о популярности книг Н.А. Байкова в Маньчжурии. "Прозу Н.А. Байко-ва, пронизанную любовью к живой природе, к братьям нашим меньшим, любили русские читатели в Маньчжурии. Байков был одним из наиболее читаемых писателей детства харбинцев поколения 20-40-х годов. Популярность его как охотника и писателя в Маньчжурии, а также в Японии была поистине огромной" [12]. Эпиграфом ко второй главе своей книги Г.В. Мелехов берёт стихотворение Н.А. Байкова "Маньчжурия".
Д.Г. Селькина, Е.П. Таскина (1991), рассматривая в предисловии к сборнику стихов и рассказов авторов восточного зарубежья, кратко знакомят с жизнью писателя. По мнению авторов, писателя отличает "неторопливый, подробный стиль изложения", а секрет популярности заключается
в том, что он "сумел изучить и описать ещё тогда мало известный мир таёжных обитателей, китайских реалий, преданий" [18]. Главное действующее лицо, считают Д.Г. Селькина и И.П. Таскина, - "маньчжурская природа, пёстрый мир существ, населяющих "шу-хай" - "лесное море".
Использовав "большей частью материалы, написанные на японском языке" японовед Ким Рехо (1993) опубликовал статью "Николай Байков. Судьба и книги". "Литературное наследие "русского" Харбина гораздо значительнее, чем кажется на первый взгляд" [7. С. 42]. Среди представителей "русской" диаспоры творчество Н.А. Байкова "составляет одну из примечательных глав в истории не только дальневосточной, но и общероссийской литературной эмиграции", является "ярким примером плодотворного взаимодействия разнородных культур". Ким Рехо пишет о популярности и переиздании его книг в Японии, делает обзор жизни писателя, отмечает широкое признание его научных работ, знакомит с произведениями. Особенность "русского певца маньчжурского простора" состоит в том, что он "не страдал комплексом эмигрантского патриотизма. Его душа открыта была всему миру" [7. С. 42]. Ким Рехо размышляет о повести "Великий Ван", выделяя двух главных героев - Великого Старика и Великого Вана, живущих по законам природы, рассматривает пейзаж, проблематику, легенду повести. "Никто из дальневосточных писателей не изображал так живописно и романтично жизнь тайги" [7. С. 46].
Останавливаясь на образе самого автора, исследователь отмечает "общее свойство русской классической литературы", - единение души и сердца рассказчика. "Байков не холодный, бесстрастный аналитик, у него голова и сердце не враждуют, а пребывают в согласии" [7. С. 47]. На наш взгляд, статья К. Рехо является первой профессиональной попыткой исследования творчества Н.А. Байкова в России.
В 1993 г. А. Колесов знакомит читателей с именем Н.А. Байкова, давно известным за рубежом, даёт краткую биографию писателя, называет книги, которые собирается опубликовать в журнале "Рубеж" в недалеком будущем. "...Имя это хорошо известно в эмиграции: писатель-натуралист с мировым именем Н.А. Байков по-прежнему остаётся одним из самых читаемых русских авторов за рубежом" [9. С. 1].
Н. Кузнецов (1993) рассказывает о "своеобразной российской цивилизации" Маньчжурии, просуществовавшей до середины 50-х годов, когда начался массовый "исход" населения из Китая, где он провёл годы детства и юношества. Размышляя о жизни своего поколения в эмиграции, он упоминает имя Н.А. Байкова, называя его крупным русским писателем и натуралистом, "человеком необычайной судьбы и не робкого десятка" [8. С. 191].
Восточная ветвь русской эмиграции интересует не только литературоведов, но и историков. В.Ф. Печерица (1994) даёт краткую биографию Н.А. Байкова, отмечая самобытный художественный дар, наблюдательность, уникальное знание тайги, местных условий, жизни и быта коренных людей Маньчжурии. Он подчёркивает родство творческой манеры Байкова с В.К. Арсеньевым, К. Паустовским и другими русскими писателями-натуралистами. "Он не подражал Арсеньеву, у него был свой
почерк, свой взгляд на тайгу и ее обитателей" [15. С. 154]. Он смотрит на творчество писателя глазами историка, а не литературоведа.
Внук Н.А. Байкова, Н.И. Дмитровский-Байков (1995) пишет краткий очерк "Жизнь и творчество Н.А. Байкова" [4], подробно освещая мировоззрение и важнейшие этапы жизни писателя.
Заслуживает внимание исследования историка А. Хисамутдинова, который ведёт работу по исследованию истории восточной ветви эмиграции. Историк публикует переписку писателя с Арсеньевым, посещает отдел памяти писателя в Русском музее г. Сан-Франциско и публикует факты биографии в своих книгах [19, 20]. Он организовывает юбилейный вечер Н.А. Байкова (1997) в Обществе изучения Амурского края, выступает там с докладом. На выставке к 125-летию были представлены письма Байкова, около 9 книг и брошюр с его автографами, материалы, обнаруженные в эмигрантских и отечественных архивах.
В июле 1997 г. к 125-летию писателя выходит ряд газетных публикаций [7, 8, 14], знакомящих читателя с жизнью, творчеством и работами малоизвестного Байкова. Они написаны в историко-литературном аспекте и во многом повторяют статьи А. Колесова и А. Хисамутдинова.
На конференции, посвященной содружеству стран АТР и России (1997), выступил японский исследователь русского зарубежья Такэси Са-кон с докладом "Сибирь, Харбин и Австралия - жизнь и творчество Н.А. Байкова". Он отметил статьи биографов писателя (В.Н. Жернаков), японских литературоведов (Сэцу Канэмицу, Хадзимэ Накада, Набухико Кобаяси, Хадзимэ Наката и др.), русских исследователей (Г.В. Мелехов, К. Рехо), познакомил с краткой биографией писателя с перечнем его произведений [17. С. 269-275].
Б. Кодзис (1998) считает, что литературное наследие "русского" Харбина ещё не исследовано. Автор высказывает мнение, что литературная жизнь русской диаспоры в Харбине своими достижениями и интенсивностью развития, по мнению автора, не уступала европейским центрам эмиграции, что является достаточно спорным. Но нельзя не согласится с выводом: "Созданная там литература имела своё лицо и ярких литературных представителей" [10]. Называя эту литературу "уникальной страницей русской изящной словесности ХХ века", Б. Кодзис знакомит с именами писателей дальневосточного зарубежья, чьё творчество входит в число лучших её представителей, отмечая и творчество Н.А. Байкова.
Среди китайских исследователей оживился интерес к наследию русской диаспоры. Сунь Хэцзе (2000), достав из залежавшихся малоизвестных книг русских писателей повесть "Великий Ван" Н.А. Байкова, открыла для себя новый мир, "о котором не знала история мировой литературы" [16]. Она называет это произведение "уникальным".
А. Афанасьев (2000), исследователь литературы русского зарубежья, также указывает на неизученность литературы восточной ветви эмиграции. "История русской дальневосточной литературы 20-30-х годов ещё ждёт своих исследователей. Что, мы, например, сегодня знаем о творчестве Николая Байкова, книгами которого об экзотической красо-
те маньчжурской природы, о приключениях таёжников и следопытов зачитывались зарубежные русские?" [1].
Е.Н. Неживая (2000) рассмотрела "Художественный мир Н.А. Бай-кова" в своей диссертационной работе, охватив период "с начала века до конца Второй мировой войны". Объектом анализа Е.Н. Неживой становятся произведения "Великий Ван", "Шухай", отдельные рассказы, опубликованные в журнале. Исследователь применила комплексный подход к анализу данных текстов, сочетающий в себе элементы структурно-семиотического, сопоставительно-типологического методов анализа.
Проза Байкова - это всегда повествование о жизни в Маньчжурии, самобытности русского человека, его нравственных устоях, о народном русском характере, и о способности человека пронести через тяготы и испытания свою духовность, оставаясь в гармонии с самим собой и окружающим его миром.
Байков не утратил в эмиграции свою родину как место тех жизненных впечатлений, которые могли бы отражаться в его творчестве. Конечно, как эмигрант он встретил на своей новой родине иную культуру. Это в каком-то смысле и удача, приглашение к духовному взаимодействию. Любая национальная культура оплодотворяется встречами с другими национальными культурами. И именно первые эмигранты строили значительные мостики между двумя культурами, среди них и Н.А. Байков.
Н.А. Байков выявляет характерные черты коренных жителей тайги, которыми являются маньчжуры и типы пришельцев на примере китайцев и русских переселенцев.
Интерес к жизни, культуре, духовному миру "иноплеменников" издревле характен для любого народа. Писателя интересуют черты национальной психологии типичного "лесного человека", мера "человеческого" в нём.
Обратимся к рассмотрению героев, на примере повести "Сказочная быль" и "Тайга шумит".
Писатель повествует об особом типе человека, который, повинуясь закону первобытного леса, проживает жизнь полную смертельной опасности. Пребывание в девственной тайге накладывает отпечаток на весь его облик и возникает портрет зверолова, "одетого в рубище", сосредоточенного в себе, угрюмого и молчаливого, с каменным застывшим лицом, острым пронизывающим взглядом", с согнутыми плечами, "за полсотню лет". Он сам готовит себе "незатейливую" пищу, "состоящую из горсточки чумизы, бобов, лапши, приправленных крепкой соей и диким чесноком" [2. С. 70]. Курительная трубка и долгое чаепитие, которое тянется обыкновенно с промежутками "до отхода ко сну", сосредоточивает охотника на дне минувшем и подводит к планам на день грядущий. Но самое важное во всём этом, что греет его душу, это - "спокойная совесть" и "чистое сердце". Успокоенный и умиротворенный он вступает в день будущий.
Фанзы, расположенные в тайге, готовы приютить и вороватого хунхуза, и зверолова-китайца, и охранника КВЖД. Хозяин жилища одинаково гостеприимен, предлагая ночлег и кусок хлеба. Но всё, что находится в фанзе, не выносится, ибо здесь уже вступает в силу наказание за воровство. Виновного, если это зима, выводят на тропу Великого Вана,
и тигр решает участь виновного, а летом его живым закапывают в землю вместе с той вещью, которую своровал.
Звероловы управляются общиной, во главе которой стоит старейшина, он решает участь человека. "Его слово и решение. равносильно закону и никакому обжалованию не подлежит" [ 2. С. 71].
Охота, "пантовка", сбор женьшеня и промывание золотого песка -основной промысел людей, живущих в этих местах.
Тайга имеет свой язык - "Шу-хуа", которым пользуется зверолов. "Он состоит из множества условных знаков на деревьях, кустах, камнях..." [2. С. 74]. Этим языком предупреждают об опасности, стихийных явлениях, о заряженном самостреле и т.д. Пишутся они китайскими иероглифами "на стволах деревьев, или же особым надломом ветвей на кустах." [2. С. 74]. Известие читается по тайге с помощью таких же знаков, которые с быстротой разносятся по всему лесу, "на десятки и сотни километров". Знаковое радио объединяет всех жителей "несмотря на разность их нравственного облика, мировоззрения и деятельность".
От взаимоотношения между всеми жителями большой тайги, автор переходит к религиозно-нравственным воззрениям зверолова-маньчжура, которые вызывают интерес и преклонение у Байкова.
Религия маньчжура - это своего рода философия, которую утвердили его предки, "выработанная веками, ...где величественная природа подавляет человека, не допуская его господства и преобладания". Анимистическое восприятие сосредоточено в нём: "Он не знает Бога, Творца Вселенной, но верит в существование добрых и злых духов и одухотворяет всю природу, как живую, так и мертвую. Животные, растения, земля, вода, огонь и воздух одарены сознанием и могут причинить и добро, и зло, поэтому их надо умилостивлять жертвами" [2. С. 76].
Поклонение духу гор и лесов происходит возле кумирни, которую маньчжур строит около фанзы. На вершинах гор и горных перевалах молится у кумирни, сделанной в честь Великого Вана. Надпись на ней останавливает путника и заставляет задуматься о его душе: "Остановись, прохожий, и зажги огонь молитвы! Не бойся ничего, если имеешь чистое сердце и добрые намерения!" [2. С. 76].
Отношение маньчжурского зверолова к тигру - это веками выработанная традиция. Тигр, "особое существо, одаренное душой и разумом человека, он не является объектом его промысла. Живя с ним в мире, маньчжур старается спасти царя тайги от пришельцев. На такое покровительство тигр отвечает, уступая ему дорогу. Часто звероловам приходится растить тигрят, оставшихся без кормилицы, или лечить тигра, подстреленного на охоте. Писатель описывает подобный случай, когда раненый тигр около полугода подвергался лечению и уходу зверолова, а когда оправился, "свою благодарность выражал ласками и довольным мурлыканьем" [2. С. 79].
Рассказчик в сопровождении друга уже несколько дней вёл преследование тигра ("Сказочная быль"). Зверь был уже в окружении собак, слышалось его ворчание. Но старик-зверолов Лао-Тая, возникший внезапно, кричал ему "что-то на своём лесном языке". На вопрос охотников, где тигр, старик ответил: "Я сказал ему, чтобы он уходил отсюда, так как вы
хотели его убить!" Это мой тигр, я взял его маленьким и воспитал. Убивать его нельзя: это Ван! Вы благородные русские охотники и не станете нарушать наших древних обычаев, установленных предками." [3. С. 119]. Охотники ушли довольные, что "прекрасный старый тигр, украшение первобытных лесов Маньчжурии, на этот раз уцелел и будет жить".
Через несколько дней они встретили этого же маньчжура, за которым следовал "как собака" тот самый его питомец. Расположившись около фанзы старика, Ван прекрасно проводил время. "Полюбовавшись необыкновенной картиной единственного в мире общения человека с царственным диким зверем", охотники поняли, что "Великий Старик" был прав, став на защиту своего питомца" [3. С. 122].
Маньчжурские звероловы поклоняются и змее. Змеи из рода полозов являются частыми гостями, а порой и жителями фанз. Хозяину они помогают избавиться от мышей и крыс. Даже "ядовитая змея, халис, из семейства гремучников, не подвергается преследованию". Маньчжур отпускает её, не причиняя вреда, со словами: "Иди своей дорогой, а мою фанзу оставь в покое"! [2. С. 80].
Коренные звероловы-охотники, искатели женьшеня, по мнению Н. А. Байкова, - это отживающие типы, остальную часть образуют пришлые из северного Китая. Писатель описывает особенности и отличие аборигенов от китайцев. Маньчжуры высоки ростом, коренасты, стройны, отличаются силой и выносливостью. Цвет лица имеют бронзовый со здоровым загаром. Фанзу они строят в живописном месте. Хозяйство и обиход рассчитаны на долгие времена и оборудованы прочно. Маньчжур никогда без пользы не срубит дерева, не сломает ветку. Растения для него - "живое и чувствующее существо, как и он сам, и уничтожить его тоже самое, что совершить убийство" [2. С. 83].
Китайцы, постепенно вытесняющие маньчжур, уступают им в физической силе. Они строят свои жилища "на скорую руку, не заботясь о их прочности и долговечности". Хозяйство имеет вид "чего-то временного, недоделанного". Фанза ставится, где попало, не сообразуясь с господствующими ветрами и сторонами света". Вокруг его жилища вырублен лес, он не жалеет его, так как не думает оставаться здесь надолго и вскоре уходит, вовсе не заботясь о том, что будет после его прихода. "Этот пришлый элемент вносит с собой в тайгу новый дух и новые традиции. Бесконечно жаль этот таинственный чудный мир дремучих первозданных лесов Маньчжурии, уходящий на наших глазах в прошлое, в область преданий и прекрасных волшебных сказок", - заканчивает Бай-ков, сожалея о вымирании и исчезновении маньчжур, охранителей и создателей мирового порядка в этих лесах.
Во время охоты рассказчик встречается с разными типами охотников. Долгие лета отшельнически живёт в своей фанзе старик-маньчжур Тунхо-Сян, занимаясь звероловством, сжившись с девственной природой ("Таежные встречи"). ". Бесхитростная душа его спокойна и безмятежна, как у ребёнка. Ум его уравновешен." [2. С. 175]. Тунхо-Сян живёт по законам предков, как и его собратья маньчжуры, открывая дверь своей фанзы незнакомому охотнику, нуждающемуся в отдыхе или пище. Таков и Мун-Ким, кореец лет тридцати, "богатырского сложения, с открытым
симпатичным лицом, в высшей степени деликатный и вежливый". Он занимался охотой, промывкой золота и поиском женьшеня. Видя вокруг себя много всякого зверья, он всех людей делил на животных, добрых и недобрых, хитрых и простых. "Русских он сравнивал с медведями и находил большое сходство. Корейцы - это олени, с которых снимают, когда надо, панты. Англичан. называл красными обезьянами и прибавлял, что они умные и хитрые лисицы" [2. С. 185]. Прощаясь с путниками, он снабжал их вкусными лепёшками, наотрез отказываясь от денег: ".не следует платить за то, что не покупается и не продаётся", - сказал он. Благодарные отношения между людьми - самое ценное, нет им меры ценности.
Приветлив и радушен китаец-зверолов Вейчен, старик "маленький, сморщенный, с тонкой седой косичкой и слезящимися косыми глазами" ("Мнимый купец"). Приютив в фанзе хунхузов и русских, он не может нарушить закон гостеприимства, но всё же предупреждает охотников о подстерегающих их бандитах.
На охоте рассказчик убил барса. К нему подошла группа хунхузов, отдыхавших у костра. Обратив внимание на великолепную добычу, они предложили свою помощь по доставке барса на станцию. Хунхузы предлагали хорошие деньги за добычу, но охотник отклонял их предложение и рисковал своей жизнью. Отказ огорчил предводителя, он колебался: "взять барса силой, убить меня, или отказаться от зверя" [2. С. 6]. Наконец он поблагодарил за козлов, которых рассказчик оставил хунхузам, и сказал: ".Я только хотел испытать твоё мужество! Теперь я знаю, что русские действительно храбрый народ" [2. С. 7]. Они обменялись рукопожатием. Хунхуз по достоинству оценил стойкость и прямоту русского охотника.
Высшим итогом, или высшим смыслом, человеческого бытия является мера "человеческого" в человеке, утверждаемая писателем. Жизнь в тайге рождает свои нравственные устои, которых придерживаются китаец, маньчжур или русский. Важно не терять чувство самообладания и оставаться верным себе, своей человеческой сущности, считает рассказчик, не раз испытавший на себе этот закон.
Однажды во время охоты рассказчик и его друг Александр Пянов-ский ночевали в фанзе китайца Тун-ли, где встретились с шайкой хунхузов во главе с известным вождем Шань-Инем, "Горным Орлом" Шухая ("Горный Орел"). Попав в безвыходное положение, они доверились судьбе. Пяновский, будучи художником, обратил внимание на предводителя, красивого "своей оригинальной дикостью и первобытной мощью". "Высокого роста, могучего стройного сложения, с хищным профилем смуглого бронзового лица, на котором сверкали желтоватые белки косо прорезанных глаз" [3. С. 72]. Восхищаясь необычайной внешностью Горного Орла, художнику в этом нелепом для охотников положении пленников захотелось запечатлеть редкий образ, от чего вырвался невольный смех и насторожил хунхузов. Объяснившись через хозяина фанзы о причине смеха, Горный Орел согласился на портрет карандашом, развеселившись и благородно распорядившись судьбой двух русских охотников: "Вы, русские, веселые люди! Никогда не унываете и не теряетесь! За что
я уважаю вас и даю вам свободу, несмотря на то что мои люди требуют вашей смерти!" [3. С. 72].
Пяновский в дар за портрет получил талисман, кольцо, которое, по мнению предводителя, приносит счастье, но может принести смерть тому, кто его потеряет. Кольцо это предводитель снял с пальца. С тех пор новый обладатель кольца никогда не снимал его. "Полудикие таёжники" и хунхузы преклонялись перед охотником, "на лицах у них выражался страх и покорность", когда они видели вырезанную "печатку" Горного Орла на кольце. Во время Первой мировой войны Пяновский сообщил рассказчику, что "сбудутся его предсказания", так как талисман утерян. Предсказания сбылись - Пяновский был убит во время атаки. Через много лет после войны, революции писатель встретил Шань-Ина и увидел портрет. Горный Орел, ныне "скромный и мирный лесной подрядчик" помнил офицера и сожалел о его гибели.
Тайга беспощадна к тем, кто нарушает не только её законы, но и законы христианские. Она - место действия и развязки драматических судеб.
Таёжники устраивают суд далеко от глаз людских, чтобы решить участь женщины, которую любят двое. Один из них - её законный муж Орлов, другой - любовник, друг мужа Драч ("Драчёнок"). "Кто раньше выследит и убьёт, - то будет прав перед Богом и перед людьми" [3. С. 55]. Перед "Божьим судом" они целовались, обнимались, прощаясь друг с другом навечно, читали молитву и расходились на километр, с одним патроном, скрадывая друг друга, как на охоте зверя. Любовнику суждено было принять смерть, Орлов, муж Марии, оправился. Драчёнок нарушил заповедь "Не пожелай жены ближнего твоего", и был наказан.
Во время перехода границы проводник Степан Чернобыльников убивает интеллигентов, покидающих революционную Россию ("Суд Божий"). Отец и сын несли с собой вещи, которые могли бы поддержать их в чужой стране. На привале во время сна проводник лишает жизни молодого человека, затем его отца. Нарушив таёжный закон, преступив через судьбы людей, доверивших ему свою жизнь, он приговорил себя к смерти. Приговор приводит в исполнение тигрица с тигрятами. Степан Чернобыльников "погиб лютой смертью от зверя". Никто, как Бог, повелел дикому зверю совершить суд над человеком и сбить его. Это суд Божий" [2. С. 172], - заключили проводники, увидев тела убиенных и остатки от проводника.
В дебри Хинганских гор "вихрем российской революции занесло и интеллигентную, молодую интересную и образованную женщину Нину Платоновну фон Штейн ("Нина-охотница"). Она окончила с отличием московский институт, свободно владевшая европейскими языками. После потери мужа переехала в Харбин к отцу и навсегда осталась в этих краях. Ещё с детства её привлекали "путешествия Пржевальского, Свена Геди-на, Стэнли и Ливингстона". Скитаясь в диких горах и лесах Хингана, она собирала коллекции птиц и насекомых. Её ружьё, бьющее без промаха, и верный конь Ястреб делали её бесстрашной и внушали уважение. "В серой папахе набекрень, с карабином за спиной и с неизменной нагайкой в правой руке", с папироской в зубах пользовалась славой "Волшебной Охотницы" и преклонением, так как считалась "необыкновенным существом, одаренным сверхъестественными качествами" [3. С. 29]. Как-
то ночью в её дом вошли два путника, хозяйку насторожил один не исполненный ритуал: "не только не перекрестились, . но не сняли своих рваных меховых шапок". Едва присев, они бросились к хозяйке с ножом. Прострелив голову одному и связав с помощью собаки Ральфа другого, она упросила вовремя подоспевшего мужа отпустить бандита, взяв с него слово, что он "перестанет разбойничать". "Прости, Господи, меня грешного! Клянусь больше никогда не разбойничать и не обижать никого", -раскаивался грешник. Так Нина Платоновна давала "хороший урок таёжной мудрости".
Её редкие посещения Харбина длились до смерти отца, после она и вовсе перестала бывать там. Нина Платоновна общалась с бродячими охотниками, кочевыми племенами орочен и тунгусов. Однажды, защищая себя, она "отстреливалась до наступления темноты, причём каждая её пуля уменьшала количество нападавших. В конце концов она добралась до своей хижины на Хориголь, где была подобрана мужем, раненая и промокшая до костей." [3. С. 36]. После этого она заболела и умерла от воспаления легких.
Тайга и жестока, и милостива к людям её. Она может воскрешать души заблудших и дарить радость жизни отвергнутым.
Рассказчик повествует о судьбе Андрея Ляпунова, молодого человека двадцати пяти лет ("Отверженный"). Природа создала его красивым -"стройный блондин, с большими голубыми глазами". Внимание женщин не привлекало его, он был обеспечен, и предпочтение отдавал только охоте. Через некоторое время он "поймался, как карась на удочку", женился и никто его уже не видел в тайге. Но заточенье ещё больше разожгло страсть к охоте. Он явился к рассказчику: ".Наконец-то я вырвался из тюрьмы! . Больше терпеть не могу! Я выдержал бой с женой и с тёщей и теперь уж никто не удержит меня! У меня тоска по охоте, по тайге!"
Этот выход в тайгу окончился трагически для Андрея. Его некогда красивое лицо и голова были окровавлены и изуродованы. Через полгода, когда его "ужасающие раны" были зашиты, а "недостающие кости лица заменены серебром" все увидели "уродливую, безобразную маску, с покосившимся огромным ртом, обнаженными зубами, кривым корявым носом и одним подслеповатым глазом. Красные шрамы бороздили всё лицо. Одно ухо было вшито очень низко, а другое наоборот - очень высоко" [3. С. 41]. Когда он говорил, его невозможно было понять, "вместо слов из его рта вылетали какие-то хриплые шипящие звуки". Герой допустил на охоте ошибку - пошёл за раненым медведем, и эта ошибка круто изменила его прежнюю жизнь. Жена бросила его и он не противился этому, осознавая свою уродливость. Русские охотники и знакомые "отворачивались от него, подчеркивая своё отвращение, совершенно не щадя самолюбия молодого человека и не жалея его" [3. С. 43]. Видевший в этом оскорбление и обиду, озлоблялся и уходил в себя. Он постепенно вытеснил из своей жизни мир цивилизации. Андрей тяготел к китайцам и маньчжурам, которые по-прежнему были добры, словно не замечали его безобразия, и проявляли человечность и уважение. Ему с ними было легче жить, поэтому поселился среди маньчжур и Нингуте, большую часть времени отдавая тайге.
Писатель замечает, как менялось лицо - от безобразного до приятного, когда его душа была полна природы. "Иногда выражение его лица было даже приятно. когда он говорил о красотах природы или любовался чуждой панорамой гор ."[3. С. 42].
Через год после его ухода к маньчжурам, после общения с единственно верной подругой - тайгой, "которая не изменилась и относилась" к нему по-прежнему, он женился на миловидной маньчжурке. Рассказчик подчёркивает изменение во внешности. "Маска на его лице как будто совсем сгладилась; шрамы затерялись в большой окладистой бороде; голубой глаз приветливо смотрел, ... ряды ровных крепких зубов сверкали из-под пышных тёмных усов" [3. С. 44].
Герой не смог скрывать разочарование и обиду к своим собратьям - русским: "В людях я разочаровался, они мне больше не нужны, как и я им! Бог с ними! Проживу и без них!" Он не может назвать себя счастливым, его "гложет тоска и неудержимо хочется хоть взглянуть на своих близких и .услышать русскую речь", но это не может ему "заменить то", чего он лишился, ради чего порвал с прошлым. Андрей искусственно закрыл для себя общение с прошлым русским окружением, так как от тех, кто оказался с ним рядом, исходили только жалость и неприязнь к нему. Он не может вернуть прежнее отношение. Природа наказывает героя за его ошибки, но вместе с тем, как заботливая мать, даёт спокойствие и приют человеку, любящему её чистой душой и верным сердцем.
Величественная природа Маньчжурии манит всех, кто когда-либо общался с ней, проникал в её чистую душу и соприкасался с её тайнами. Тайга принимает всякого независимо от национальности и вероисповедания. Всех героев, нарисованных Байковым, объединяет мысль о том, что выше кровного родства может быть родство земли, на которой ты живёшь, и мысль о тех, кто живёт на ней. "Земля и на ней человек." - почти есенинское чувство находим мы у Байкова, когда он пишет о людях разных национальностей, оживших перед лицом природы. Тайга с её суровыми законами выявляет истинную сущность человека.
Литература
1. Афанасьев А. Одна или две русские литературы - начало спора // Библиотека. 2000 № 4. С. 78.
2. Байков Н.А. Сказочная быль. - Тяньцзын: Книгоиздательство "Наше знание", 1940. - 227 с.
3. Байков Н.А. Тайга шумит. - Харбин: Изд-во М.В. Зайцева, 1938. - 191 с.
4. Дмитровский-Байков Н.И. Жизнь и творчество Н.А. Байкова. - Брисбен, 1995. - 20 с.
5. Жернаков В.Н. Николай Аполлонович Байков // Маньчжурский университет, 1968.
6. Калиберова Т. Певец таинственной страны // Владивосток. 1997. 16 июля.
7. Ким Рехо. Николай Байков. Судьба книги // Литературное обозрение. 1993. № 7/8. С. 41-49.
8. Кузнецов Н. Маньчжурия - уникальная русская цивилизация // Урал. 1993. № 9. С. 190-203.
9. Колесов А. Русский траппер в Маньчжурии // Утро России. 1993. 19 августа.
10. Кодзис Б. Литературная жизнь русских эмигрантов в Харбине (19171945) // Вопросы литературы. № 2. С. 366-373.
11. Литература русского зарубежья. 1920-1940 / Сост. О.Н. Михайлов. - М.: Наследие, 1993. - 336 с.
12. Мелихов Г.В. Маньчжурия далекая и близкая. - М.: Наука, 1991. -317 с.
13. Неживая Е.Н. Художественный мир Н.А. Байкова: автореф. дис. .канд. фил. наук. - Владивосток: ДВГУ, 2000. - 17 с.
14. Одинцова Ю. Последний из могикан // Приморье. 1997. С. 2.
15. Печерица В.Ф. Восточная ветвь русской эмиграции. - Владивосток: ДВГУ, 1994.
16. Сунь Хэцзе. Великий Ван - жемчужина дальневосточной литературы русского зарубежья // Библиотека. 2000. С. 77-78.
17. Такэси Сакон. Сибирь, Харбин и Австралия - жизнь и творчество Н.А. Байкова // Россияне в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Сотрудничество на рубеже веков: тез. докл. Кн. 2. - Владивосток: Изд-во Дальневосточного университета, 1998. - С. 269-275.
18. Харбин. Ветка русского дерева. Проза, стихи / Сост. Д.Г. Селькина, Е.П. Таскина. - Новосибирск, 1991.
19. Хисамутдинов А.А. По странам рассеяния // Русские в Китае. - Владивосток: Изд-во ВГУЭС, 2000. Ч. 1. - 360 с.
20. Хисамутдинов А.А. Переписка двух путешественников: К 125-летию со дня рождения В.К. Арсеньева и Н.А. Байкова // Россияне в Азии. 1998. № 5. С. 235-250.
