CC BY
49
униформу носили почти все, начиная с десятилетнего возраста. Униформа требует соответствующих знаков различия и прочих атрибутов, что, вероятно, отражает стремление к порядку, иерархии и унификации. Униформа в нацистской Германии - это инструмент массовой мобилизации.
Конечно, было бы опасным преувеличением утверждать, что символический ряд, атрибутика национал-социализма обеспечили ему массовую поддержку населения почти до самого конца войны. Но то, что они были существенными элементами идеологического, эмоционального воздействия вкупе с активизмом нацистов в самых разных сферах общественной жизни, системой тотального контроля, не подлежит сомнению.
Особенно нацисты преуспели в привлечении на свою сторону молодого поколения Германии. Решающих успехов в этом деле они добились, придя к власти, но и до 1933 г. десятки тысяч молодых людей в униформе структур НСДАП маршировали в колоннах, украшенных нацистской символикой. Эта символика была многообразна, отражала культ юности, здоровья, силы, воинственности. Мечи, щиты, стальные шлемы, руны в сочетании со свастикой, орлом, факелом хорошо соотносились с настроениями молодежи 1920-х и 1930-х гг., с их готовностью к борьбе, к самопожертвованию, стремлению найти идеал, героя-вождя, способного выразить настроения и желания молодых [1, s. 810, 852, 975]. В этом смысле символом национал-социализма был сам Гитлер.
В целом, можно отметить, что символический ряд, атрибутика играли важную мобилизующую роль еще до прихода нацистов к власти. С 1933 г. значение их только усилилось. Все символы, атрибуты, ритуалы нацистского движения были нацелены на культивирование не рациональных,
УДК 94(571.1) «1905/1907» 1Ш.О 94(571.1) «1905/1907»
ПЕНИТЕНЦИАРНАЯ ПРЕСТУПНОСТЬ
В ТОБОЛЬСКОЙ КАТОРГЕ В НАЧАЛЕ
XX ВЕКА: ПРОБЛЕМЫ ТЮРЕМНОГО НАДЗОРА
В статье впервые в отечественной историографии рассматриваются проблемы надзора за арестантами на Тобольской каторге. Выявляются факторы, которые негативно воздействовали на тюремный режим, способствуя росту пенитенциарной преступности в начале XX века.
Ключевые слова: пенитенциарная преступность, Тобольская каторга, тюремный надзор, тюремный режим.
Каторга в Тобольске была основана в 1868-1875 гг. К 1878 г. здесь уже функционировали три каторжные тюрьмы. В первой половине 1880-х гг. их осталось две, а с 1905 г., когда тюрьма № 2 сгорела, - одна - каторжная тюрьма № 1, просуществовавшая до 1917 г. Таким образом, Тобольская каторга - ровесница тюремных преобразований последней четверти XIX в., придавших облику российской пенитенциар-
а эмоциональных и иррациональных чувств и реакций. Не случайно в дискурсе нацистов важное место занимали такие понятия, как борьба, воля, сила, раса, народная общность и др. Символы, знаки, атрибутика, приметы играли важную мобилизующую роль, придавали нацистскому движению форму, цвет, узнаваемость.
Некоторые нацистские символы и эмблемы: свастика, «мертвая голова», сдвоенная руна (символ СС) - в сознании миллионов людей воспринимаются теперь как знаки насилия, крови и смерти.
1. Die Bundische Zeit. 1920-1933. Dusseldorf, Koln, 1974.
2. Hitler A. Mein Kampf. Bd. 2. München, 1940. 781 s.
3. Канетти Э. Версальские заклинания // Новое время, 1994, № 35.
4. Лаку-Лабарт Ф., Нанси Ж.-Л. Нацистский миф / пер. с фр. С. Л. Фокина. СПб., 2002. 78 с.
5. Линденберг К. Технология зла: к истории становления национал-социализма. М., 1997. С. 112.
6. Опитц Р. Фашизм и неофашизм. М., 1991.
7. Пленков О. Ю. Третий рейх. Социализм Гитлера. СПб., 2004. 480 с.
8. Пленков О. Ю. Третий рейх. Нацистское государство. СПб., 2004. 478 с.
9. URL:http://sigils.ru/symbols/orel.html
10. Talgern V. Heroismus und Weltanschauung. Helsinki, 1981. 288 s.
11. Юнг К. Архетип и символ. М.: Ренессанс, 1991. 304 с.
© Маковский Ю. В., 2013
А. П. Михеев A. P. Micheev
PENITENTIARY CRIME IN TOBOLSK PENAL COLONY AT THE BEGINNING OF THE XX CENTURY: PROBLEMS OF PRISON SUPERVISION
In this article for the first time in the national historiography the problems of supervision of the prisoner sat Tobolsk penal colony is considered. The factors are revealed, which affected the prison regime negatively, promoting the growth of the penitentiary crime at the beginning of the XX century.
Key words: penal crime, Tobolsk penitentiary, prison supervision, prison regime.
ной системы более цивилизованный характер. Она формировалась, организационно крепла в условиях и под воздействием происходивших перемен. После череды реорганизаций, связанных с реализацией тюремной реформы, к началу XX в. в ней установились относительное спокойствие и стабильность. Каторга основательно преобразилась. Произошло это благодаря решению масштабных задач. Улучши-
лось санитарное состояние тюрем, качество арестантского питания, стали формироваться библиотечные фонды, созданы были условия для производительного труда. Организация арестантских работ являлась предметом особой гордости тюремных властей. За годы реформ появился не один десяток различных ремесел, получили развитие и художественные промыслы, а в 1890-х гг. дело дошло до крупного внутритюремного производства: в каторжной тюрьме № 1 была открыта суконная фабрика, а в тюрьме № 2 - ковровая. Тюремные власти как в центре, так и на местах не без оснований полагали, что комплексный характер реформ приведет к устранению причин, оказывающих дестабилизирующее влияние на арестантскую среду, улучшит внутритюрем-ные взаимоотношения и, в конечном счете, приведет к снижению преступности в тюрьмах.
Реформы действительно нанесли ощутимый удар по пенитенциарной преступности. Менялся привычный уклад жизни в местах заключения. Тюремный персонал в условиях преобразований старался работать с учетом современных требований к осуществлению надзорных функций. Теряла позиции и безбрежное влияние на арестантов «воровская» субкультура. Имевшая давние традиции, она с большим нежеланием отказывалась от своих привилегий, но тем не менее уступала. Состояние Тобольской каторги в конце XIX в. свидетельствовало о том, что ставка на гуманизацию заключения, смысл которой состоял в трансформации каторжных тюрем из мест «кары» и глумления над заключенными в места их возможного перевоспитания, была абсолютно оправданной.
Обстановка в тюрьмах начала меняться в начале XX в. Происходило это постепенно, но тенденция была очевидна. Стабильность, характерная для предыдущих лет, исчезала, каторга становилась неспокойной, обрастая протест-ными настроениями. Их апогей пришелся на конец 1905 -начало 1906 г. Дошло до того, что в январе 1906 года для восстановления порядка власть вынуждена ввести в каторжную тюрьму № 1 войска [5]. Однако спокойствие оказалось кратковременным. Вскоре протесты в разнообразных формах вновь возобновились. Тюрьмы в Тобольске пережили всплеск пенитенциарной преступности. В 1905-1907 гг. в их истории запечатлены и особо трагические события, связанные с самыми крайними формами борьбы заключенных - бунтами как в самих тюрьмах, так и на этапах.
Причины ухудшения внутритюремного состояния, когда практически все из ранее достигнутого в ходе реформ прошлых лет пошло прахом, коренились в ряде взаимообусловленных и проявившихся почти одновременно обстоятельствах. Они имели как внутреннее, так и внешнее происхождение. Утрата стабильности на Тобольской каторге, завершившаяся полным хаосом 1905-1907 гг., - результат изменений в составе узников, а также воздействия на тюрьмы общероссийской политической обстановки. Влияние иных факторов (обстоятельств) было опосредованным, производным от этих двух.
Изменения в контингенте заключенных стали наблюдаться в конце XIX в., но уже в начале XX в. они приобрели принципиальный характер, незамедлительно сказавшись негативно на тюремном режиме. Во-первых, произошло увеличение численности долгосрочных заключенных,
осужденных на 8 и более лет. Тобольская каторга изначально была рассчитана на содержание именно таких арестантов, но в XX в. их количество продолжало расти. Уже к 1908 г. их было 77 %, а к 1909 г. - 84 %. Самым печальным для надзора было то, что внутри этой категории узников особенно быстрыми темпами росла численность приговоренных к самым длительным срокам заключения - к 20 и более годам, вплоть до пожизненной каторги. Если в 1898 г. их было 6,2 % от общего числа каторжан, то в 1909 г. стало 12,1 %. В последующие годы количество долгосрочных заключенных увеличилось до 16-18 % [6, с. 95]. Длительные приговоры выносились за особо опасные преступления (убийства, покушения на них, участие в грабежах и разбоях, истязание, нанесение физических увечий и т. д.), а также рецидивистам, т. е. тем, кто имел неоднократные проблемы с правосудием. Последние по признанию самих чиновников Главного тюремного управления, относились к категории заключенных, неспособных к исправлению и воспитанию. Их соседство с другими арестантами считалось фактором, дестабилизирующим и усугубляющим положение в тюрьмах. Тем не менее Тобольская каторга являлась самым подходящим для них местом заключения. Уже первая партия каторжан, прибывших сюда в 1875 г., полностью состояла из рецидивистов. В конце XIX - начале XX вв. каждый пятый или шестой арестант каторжной тюрьмы № 2 был представителем рецидивной преступности [3], а к 1908 г. уже каждый четвертый каторжанин оказался на каторге не в первый раз [6, с. 97; 4]. Надзор за такими заключенными был чрезвычайно сложным делом. Многие из них отличались буйным нравом и поведением, постоянно вступали конфликты друг с другом и тюремным начальством.
Во-вторых, отметим, что изменения произошли внутри самой категории рецидивных преступников. Рецидивист рецидивисту рознь. Рецидивисты пореформенных лет - индивидуумы хотя и сложные, с трудом, но все же поддающиеся пенитенциарному воздействию. Они еще традиционалисты, следовавшие в русле сугубо воровской субкультуры, не вступавшие в антагонистические отношения с государством. Рецидивисты новой эпохи уже вступили на очень опасный для традиционный преступности путь противостояния с государством. Они - особый уголовно-политический тип преступников, сформировавшийся вследствие революционной экзальтированности переживаемой эпохи. К тому же среди рецидивистов также стали преобладать осужденные к длительным срокам заключения, а следовательно, особо опасные преступники. Нести службу, изо дня в день соприкасаясь с теми, кто являл собой законченный тип отъявленных головорезов, - тяжкий крест тюремной администрации и надзирателей.
В-третьих, изменения возрастного, национального и конфессионального составов заключенных также повлияли на стабильность каторги. В начале XX в. основная часть арестантов находилась в возрасте до 30 лет [2]. Среди них немало было таких, которые не успели определиться ни в профессиональном, ни в гражданском отношении. Они приобрели криминальный опыт в условиях растущего в обществе политического противостояния. Но в тюрьме кроме него необходим был и обычный житейский опыт, не обладая которым они не могли адекватно оценить обстановку. Поэтому
зачастую действовали по инерции, провоцируя смуту и становясь ее жертвами. Такие заключенные - главный кадровый источник внутритюремных протестов.
В начале XX в. Тобольская каторга стала более интернациональной, чем она была в пореформенное время. Если в 1870-1880-х гг. заключенные пребывали в Тобольск в основном из центральных губерний России, то на рубеже веков и в начале XX в. - из российских окраин: Средней Азии, Кавказа, Закавказья, Польши, Прибалтики. Религиозный состав каторжников также претерпел изменения. К 1905 г. почти 50 % заключенных являлись иноверцами, среди которых преобладали лица магометанского вероисповедания [1, с. 47]. Заключенные этой категории, за редким исключением, были абсолютно неграмотными, не умели читать, писать, не могли вообще объясняться на русском языке. Обладая особой ментальностью, они не склонны были серьезно воспринимать все пенитенциарные изыски тюремной администрации в смысле организации арестантских работ, воспитательных мероприятий, основанных прежде всего на элементах православной культуры. К тому же, и самому тюремному надзору было слишком сложно перестроиться на слаженную работу с таким многоликим интернациональным и конфессиональным хором, у него не было опыта согласовывать интересы людей, имевших абсолютно разные ценностные ориентации. Необходимо признать, что для работы с такими заключенными у властей в Тобольске в начале XX в. объективно не было никаких возможностей: отсутствовала литература на родных языках заключенных, не хватало необходимого объема арестантских работ. Внешние неспокойные условия также не позволяли сконцентрироваться на решении всех этих проблем, прямым образом оказывали отрицательное влияние на каторгу.
И все же решающее влияние на дестабилизацию обстановки на Тобольской каторге оказали факторы, имевшие общее содержание. Опасность для тюрьмы исходила от появившихся в ней политических арестантов и от либерально-демократической общественности Тобольска, которая в угаре революционных помыслов добивалась освобождения заключенных за политически мотивированные преступления. Революция способствовала дезорганизации всего тюремного дела в империи.
В начале XX в. каторжные тюрьмы в Тобольске ускоренно эволюционизировали, превращаясь в уголовно-политические. С приходом сюда политических преступников изменилось течение всей тюремной жизни. До них каторга не знала широкого протестного состояния. Чрезвычайные происшествия были редкими и быстро локализовыва-лись. Совсем по-иному стали развиваться события в условиях массовой политической каторги. Политические заключенные своим присутствием в тюрьме разрушали не только сложившийся баланс интересов уголовных группировок, но и ставили под сомнение всю практику тюремных отношений. Надзору, привыкшему взаимодействовать лишь с уголовниками, пришлось столкнуться с необычной для себя ситуацией. Они не имели опыта работы с таким контингентом заключенных, которые и в тюрьме продолжали действовать в русле событий, происходящих на воле, и вовсе не склонны были перевоспитываться в духе пенитенциар-
ных требований. Политические новой эпохи являли собой доселе невиданный продукт генерации преступности в Российской империи. Они представляли гремучую смесь уголовных инстинктов, составлявших их главную суть, и политического антуража, обусловленного революционным лихолетьем. Проблема для тюремного надзора состояла не в том, что такие заключенные стали нежелательной реальностью, а в том, что их количество стало массовым. Апеллируя к традициям старой политической тюрьмы, они, как и предыдущие поколения политических, игнорировали официально утвержденные принципы пенитенциарной политики. Их массовый протест, неподготовленному к новым условиям надзору было чрезвычайно сложно локализовать и нейтрализовать. Мешали этому и условия содержания заключенных. Для их изоляции не хватало специальных помещений. Такое положение было также обусловлено их массовостью. У тюремной администрации не было вариантов: соблюсти принцип отдельного содержания политических заключенных от сугубо уголовной части каторги зачастую было делом невозможным.
Положение надзора усугублялось еще и тем обстоятельством, что в отличие от прошлых лет политические узники «новой волны» в силу своей криминальной близости не обособлялись от уголовной части каторги, наоборот, они стремились взаимодействовать с ней и воздействовать на нее, выводя ее таким образом из-под тотального контроля тюремной администрации. Политические заключенные разлагающим образом действовали на уголовников, нередко призывали их к совместным действиям против «общего врага». Взрыв протестных настроений среди каторжан 1905-1908 гг. - результат коллективных действий двух частей каторги - уголовной и политической. Уголовники проявляли не меньший интерес к участию в них. Самые яркие из конкретных проявлений такого «сотрудничества» - поджог суконной фабрики, после чего трудовое воспитание заключенных практически прекратилось, и январский бунт 1908 г. в каторжной тюрьме № 1. Одно время тюремный персонал впал в полнейшую прострацию, бездействовал, не находя поддержки со стороны губернских властей и городской общественности.
Еще одним проявлением революционного насилия, способствующим росту преступности в тюрьмах, была дезорганизация работы надзора. Служба тюремщиков стала не только не престижной, но и опасной. Революция вымывала кадры. И без того проблемное в кадровом отношении ведомство было буквально опустошено революцией. Кадровый «голод» утолялся людьми, которые в основном не соответствовали стоявшим перед тюремным ведомством задачам. В таком положении до комплексных тюремных преобразований после 1907 г. дело так и не дошло. Все закончилось лишь проектом преобразований каторги, который, однако, не получил законодательного оформления. Это не могло не сказаться на тюремной политике в целом. Потенциал восстановления тюрем и дальнейшего их реформирования безнадежно иссякал. На это тюремному ведомству не было отпущено исторического времени. Революция 1917 г., приняв разрушительную эстафету от революции прошлой, окончательно развалила всю тюремную организацию самодержавия.
1. Бортникова О. Н. Тобольская каторжная тюрьма // Западная Сибирь: история и современность. Краеведческие записки. Нижневартовск, 1998. Вып. 1. С. 45-58.
2. ГАРФ. Ф. 122. Оп. 6. Д. 4868.
3. ГУТО ГАТ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 36.
4. ГУТО ГАТ. Ф. 15. Оп. 2. Д. 5. Л. 13.
5. Михеев А. П. Происшествия на Тобольской каторге (хроника событий 1905-1917 гг.) // Известия Омского госу-
дарственного историко-краеведческого музея. 2006. № 12. С. 275-284.
6. Михеев А. П. Тобольская каторга. Омск: Изд-во ОмГПУ; ООО «Издат. дом «Наука», 2007. 344 с.
© Михеев А. П., 2013
УДК 930.2 1Ш.О. 930.2
ИВАН ГРОЗНЫЙ В НАУЧНОМ ТВОРЧЕСТВЕ СИГУРДА ШМИДТА: СЛУЧАЙ ОДНОГО ПРОРЫВА В ИСТОРИОГРАФИИ
В статье рассматривается новаторский подход С. О. Шмидта к оценке проблемы становления самодержавия в России в период правления Ивана Грозного. Обращение историка к биографическому жанру с использованием источников личного происхождения позволило С. О. Шмидту выявить представления, взгляды, настроения, образ мыслей современников российского монарха. Отличительной чертой концепции историка явилось расширение спектра биографических сюжетов эпохи, а использование метода дискурсивного анализа персональных текстов позволило избежать «осовременивания» истории. Обращение к авторским текстам московского царя, во многом компенсировавшим дефицит источников по истории России XVI в., дало возможность С. О. Шмидту говорить о новаторстве литературного языка монарха, формировании новой литературной традиции и, наконец, о рождении нового типа государя.
Ключевые слова: самодержавие, биография, персональный текст, монарх, дискурсивный анализ.
M. K. HypKUH M. K. Churkin
IVAN THE TERRIBLE IN THE SCIENTIFIC WORK OF SIGURD SCHMIDT: THE CASE OF A SINGLE BREAKTHROUGH IN HISTORIOGRAPHY
The article discusses S.O. Schmidt's innovative approach to the assessment of problems of autocracy formation in Russia during the reign of Ivan the Terrible. The investigation of biographical genre using the sources of personal origin allowed S.O. Schmidt to identify perceptions, attitudes, moods, mode of thought of the Russian monarch's contemporaries. The distinctive feature of the historian's conception was to expand the spectrum of biographical stories of the era. The use of the method of discursive analysis of personal texts helped to avoid «updating» of the history. The investigation of the original texts of Moscow Tsar made good a deficit of sources on the history of Russia of the 16th century and gave S.O. Schmidt an opportunity to talk about the innovation of the monarch's literary language, the formation of a new literary tradition, and finally, the birth of a new type of the sovereign.
Key words: autocracy, biography, personal text, monarch, discourse analysis.
Сигурд Оттович Шмидт широко известен в научном сообществе как историк, археограф, человек, создавший школу источниковедческих исследований. Будучи учеником М. Н. Тихомирова, С. О. Шмидт вёл активную краеведческую работу, нашедшую выражение в изучении и осмыслении истории Москвы, неразрывными нитями связанную с историей Московского централизованного государства, представлявшего собой стартовую площадку формирования государства российского, существующего и поныне. Центральной темой научных исследований историка на протяжении длительного времени являлась проблема формирования и становления самодержавной власти в эпоху Ивана Грозного, отражённая во многих его трудах и вошедшая в общероссийскую историографическую коллекцию во многом в силу специфического, нестандартного взгляда на личность и государственную деятельность самого обсуждаемого российского монарха [4].
Одна из ключевых идей С. О. Шмидта, касающаяся оценки Ивана Грозного, в том, что личность русского царя определила «физиономию» времени. По мнению историка,
сонм научных монографий и историко-публицистических сочинений, посвящённых московскому государю, в значительной степени отражают социально-политическую и культурную ситуацию эпохи. Работы по истории России второй половины XVI в. - это в основном труды, актуализирующие проблему личности Ивана IV в контексте исторического времени [1, с. 22-53; 256-328; 300].
Личность Ивана IV в исторической матрице - один из растиражированных сюжетов историографии, равно как и традиция историко-биографического жанра. Однако Шмидту удалось прочувствовать методологическую специфику биографии как жанра исторического исследования. В его историописании эпохи Грозного биографический сюжет становится фактом историографии через взаимодействие героя и автора, связанного с эпохой через источники, отражающие взгляды, настроения, представления, образ мыслей современников XVI в. В этой связи С. О. Шмидт в какой-то мере интуитивно, сквозь многолетний опыт источниковедческой работы, вплотную подошёл в исследованиях времени Ивана Грозного к пониманию (вернее
