Патриотическая мобилизация и ее следствия Текст научной статьи по специальности «Политологические науки»

Лев ГУДКОВ

Патриотическая мобилизация и ее следствия

Период мобилизации и националистической эйфории (2014—2016), спровоцированный антизападной и антиукраинской пропагандой, закончился, но последствия этих событий — редукция к позднесоветским практикам господства, институциональное закрепление недемократической системы власти — останутся надолго1. Опросы общественного мнения показывали, что на пике массовой консолидации (кампании «Пока мы едины, мы непобедимы») общность мнений (одобрение политики руководства, готовность дать отпор «врагам», единство понимания происходящего) демонстрировали 80—87% взрослого населения страны2. Такое единодушие — максимально возможный консенсус, сигнал чрезвычайности положения.

Непосредственно переживаемая коллективная гордость от демонстрации силы российской державой угасла уже к концу 2015 года, после резкого падения доходов осенью того же года. Однако ухудшение материального положения после девальвации рубля и контрсанкционной политики властей само по себе не привело к отрезвлению общества и пониманию причин сложившегося положения дел. Значимость пережитого состояния патриотического энтузиазма и национального самоуважения была так высока, что перевешивала и искупала издержки начавшегося снижения уровня жизни.

Для социологии эта ситуация представляет особый интерес, более того, она становится теоретическим вызовом: каков смысл кон-

1 В основе настоящей статьи - выступление автора на XXI ежегодной конференции «Левада-Центра» «После Крыма: общественное мнение в 2017 году» (15 февраля 2018 года). Текст доклада переработан и дополнен материалом последующих опросов.

2 Пик всеобщего патриотического воодушевления пришелся на апрель - май 2014 года, слившего воедино торжества по случаю присоединения Крыма с празднованием Дня Победы 9 мая, военные парады в Москве и Севастополе. Агрессивность по отношению к Украине и западным странам («.. .Победили в 1945-м, победим и сейчас», «Можем повторить») были компонентами и условиями этой мобилизации, но ее цель заключалась в дискредитации оппозиции и тем самым нейтрализации или стерилизации широко распространенного недовольства населения. Основным средством этого было разнообразные формы демонстрации единства россиян и поддержки действующего режима.

сервативной солидарности, лежащей в основе социально-политической реакции, поворота страны к неототалитаризму? В данной статье я, опираясь на идеи Ю. Левады (общественное мнение в спокойном и возбужденном состоянии общества и его теория многоуровневой структуры социокультурного воспроизводства), намерен разобрать механизмы патриотического «возбуждения»3.

Цикличность массовых настроений. Подымающиеся и падающие на протяжении ограниченного периода времени показатели массовых настроений — не новое явление; оно много раз описывалось и анализировалось в работах сотрудников «Левада-Центра». По большей части это были спонтанные реакции массы людей, недовольных положением дел в стране и политикой руководства. Волны массового напряжения, отличающиеся своей интенсивностью и длительностью, возникали по разным причинам в 1990-1991, 1993-1994, 1998-1999, 2001, 2003, 2005, 2008-2009, 2014-2016 годах. Фазы тревоги, страха, негативной мобилизации4 че-

3 Левада Ю. Человек обыкновенный в двух состояниях / Левада Ю. Ищем человека. М.: Новое издательство. 2006. С. 364-379; Там же. Перспективы человека, в особенности с. 275-276; Он же. О построении модели репродуктивной системы (проблемы категориального аппарата»); К проблеме изменения социального пространства-времени в процессе урбанизации. В кн.: Юрий Левада. Время перемен: предмет и позиция исследователя. М.: НЛО, 2016. С. 254-264, 243-253.

4 Институциональному развалу советской тоталитарной системы предшествовал длительный период эрозии и размывания, умирания идеологии «классовой борьбы, «противостояния двух мировых систем», режима закрытого общества - «осажденной крепости», требовавших постоянной готовности к защите отечества. Бесславное завершение (в действительности поражение супердержавы) десятилетней афганской войны, экономический крах социализма, полная дискредитация партийной номенклатуры и т.п. процессы парализовали ресурсы тоталитарной организации общества. Ход горбачевской перестройки казался концом существования «мобилизационного общества» (см.: Гудков Л, Дубин Б. Конец харизматической эпохи // Свободная мысль. М., 1993. № 5. С. 32-44. = The End of the Charismatic Epoch: The Press and Changes in Society's System of Values // Sociological research. Armonk, NY, 1994, march-april, vol. 33, N. 2, p. 23-41; Gudkow L. Das Ende der Mobilmachungsgesellschaft und die Politische Kultur ins Russland // Kommune, Frankfurt a.M., 12. Jg., 1994, № 12). Позже стало понятным, что идеологическая (тоталитарная) мобилизация - не единственный вид быстрой массовой консолидации, что есть разные механизмы

редуются с моментами подъема национальной гордости за «величие державы». За коллективным возбуждением обычно следует спад; в общественном мнении проступают признаки фрустрации, переживания, опустошенности, растерянности, астении или депрессии.

В конце горбачевской перестройки общество ждало перемен, ресурсы долготерпения подходили к концу, люди (по меньшей мере, на словах) были готовы к фундаментальным изменениям советской экономической и политической систем. Интересы и внимание людей были сосредоточены на процессах, происходящих внутри самой системы государственной власти. Работали главным образом факторы негативной консолидации, отталкивания от прошлого, в сочетании с чрезмерными ожиданиями чуда, разворота руководства страны от геополитики к политике, обеспечению национального благоденствия. Изменения к лучшему связывались не с собственными усилиями или участием в общественных движениях, а исключительно с доброй волей и действиями кого-нибудь из

График 1

2017 ГОД ОКАЗАЛСЯ «ТРУДНЕЕ, ЧЕМ ПРЕДЫДУЩИЙ»...

мобилизации, в том числе негативной, ставшей типичной для периода постсоветской трансформации. Самым значительным проявлением подобных процессов следует считать возмущенную реакцию на монетизацию льгот (Левада Ю. Восстание слабых. О значении волны социального протеста в 2005 году. - В кн.: Левада Ю. Ищем человека. М.: Новое издательство, 2006. С. 129-139). Несколько иными по форме, но по сути такими же «выступлениями слабых» оказались и массовые протесты 2011-2013 годов, не говоря уже о последующих антипутинских демонстрациях в крупных городах, организатором которым был А. Навальный.

начальства: последовательно — с новым генсеком, президентом, популистским лидером партийной оппозиции, фигурой решительного генерала, способного разрубить чеченский узел, и т.п. Нереализованные ожидания чуда (при собственной апатии и отчуждении от политики), силовое подавление оппозиции в 1993 году и совершенно ненужная, с точки зрения населения, чеченская война оборачивались глубоким разочарованием в проводимых реформах, массовой депрессией, социальным ре-сентиментом и низовой диффузной агрессией (ксенофобией). Не считая двухлетнего периода развала СССР, максимальные значения социальной напряженности приходятся на кризисные 1998—1999 годы ожидания прихода «сильной личности», способной навести порядок. Приход В. Путина к власти и удовлетворение от завершения «хаоса» ельцинской демократии вписываются в общую схему длительных процессов этого типа.

Напротив, мобилизация 2008 года (короткая победоносная война с Грузией) и в еще

большей степени крымская мобилизация (Олимпиада — Антимайдан — аннексия Крыма — конфронтация с Западом) были совершенно неожиданными для публики, «искусственными», возникшими как бы на пустом месте, без особых поводов и оснований. И та, и другая волны коллективного самодовольства обязаны работе мощной, согласованной (и то-

тальной по охвату информационного пространства) пропаганды, организованным действиям властей и направлены в первом случае против Грузии и США, во втором — против массового движения украинцев за интеграцию Украины с ЕС и другими западными организациями, включая НАТО. Если отвлечься от фантастических (в силу их пренебрежения реальностью) геополитических планов Кремля (СНГ, Ново-россии и т.п.), которые к настоящему времени можно считать окончательно провалившимися, главная цель последней по времени политической кампании («Крымнаш») заключалась в дискредитации противников сложившегося авторитарного режима уже в самой России, сторонников демократии, правового государства, критиков коррупции власти и тем самым в обеспечении иммунитета действующей власти от любых попыток реформирования сложившейся политической системы. Как раз она-то и достигнута.

Как всякое состояние возбуждения, патриотический подъем в 2014—2015 годы не мог длиться долго, хотя в сравнении с предыдущим кризисом (2008—2009) этот цикл был более продолжительным (график 2). Непосредственным толчком к демобилизации в обоих случаях стали экономические кризисы и резкое обесценивание реальных доходов в конце 2008 года и осенью 2015 года, а также объявление о пенсионной реформе, рост налогов и т.п. в апреле — мае 2018 года.

Мобилизационный всплеск июля — августа 2008 года опирался на пятилетний период небывалого в истории России экономического процветания и роста потребления. Можно сказать, что консолидация 2008 года завершала «тучные годы». Напротив, фоном для последней кампании стал длительный период стагнации или рецессии экономики, начавшейся в конце 2009 года, и усиление антипутинских настроений, вылившихся в массовые движения протеста 2011—2012 годов. Ответом на них стал курс на подавление независимых общественных организаций и ужесточение законодательства для борьбы с «пятой колонной», чуждым идеологическим влиянием, создание множества прокремлевских организаций для противодействия оппозиции и критиков режима. Экономическая ситуация оставалась депрессивной, будущее воспринималось основной частью населения с тревогой. Даже после аннексии Крыма и наступившей национальной эйфории абсолютное большинство опрошенных (74—85%) полагали на протяжении

2014—2017 годов, что в стране развивается экономический кризис (лишь в самом конце 2017 года этот показатель снизился до 69%). Несколько меньшее, но все равно преобладающее большинство россиян считали, что он будет долгим, что надо привыкать жить в условиях снижения доходов1.

Причины кризиса (исчерпанность ресурсов экономической системы, на которой базируется путинский режим) были непонятны для основной массы населения. Но и усилия пропаганды списать все проблемы, включая стагнацию в экономике, на происки Запада, особого успеха не имели: лишь немногие россияне относили причины кризиса на счет антироссийской политики санкций западных стран. Снижение реальных доходов населения идет уже четвертый год (кумулятивный итог его составляет минус 11—12%). Это болезненно, но не катастрофично. Постепенность этого падения не предполагает драмы «народного возмущения» властью, поскольку не затрагивает общий план коллективного понимания проис-ходящего2.

С весны 2017 года наблюдается рост позитивных настроений и ожиданий «лучшего», мотивированных, правда, не тем, что «кризис закончился» и «все стало хорошо», а тем, что «худшее» (которого ждали и боялись по аналогии с 1998 и 2008 годами) так и «не наступило». Рост цен на нефть позволил несколько увеличить казенные доходы, стало быть, и расходы на социальные цели для того, чтобы несколько ослабить негативное воздействие контрсанкций, которое беспокоило администрацию, готовившуюся к «переизбранию» Путина в 2018 году (график 2).

1 Общественное мнение 2017. М.: Левада-Центр, 2018. С. 190.

2 Доля бедного населения (то есть тех, чьи денежные доходы были ниже их субъективных представлений о «бедности») в последние 10 лет не меняется, составляя примерно 30% взрослого населения. Однако лишь 3% опрошенных за последние год-два заявляли: «Нам не хватает денег даже на питание»; 16% отвечали: «На еду хватает, но на одежду уже нет». Основная масса респондентов (53%) терпит, поскольку деньги на неотложные или текущие нужды (на еду и одежду) у них есть, однако уже товары повседневного бытового назначения, такие как телевизор, холодильник или стиральная машина, оказываются труднодоступными для абсолютного большинства, необходимость заменить старую или вышедшую из строя бытовую технику новой составляет определенную проблему для этой категории населения. Это несложно понять, поскольку средний месячный семейный доход, согласно данным декабрьского опроса 2017 года, насчитывал 41,2 тысячи рублей (при двух работающих). Учитывая, что не все работают и не все пенсионеры, то получается, что среднедушевой доход россиян составляет всего 16,5 тысячи рублей. Понятно, что средние показатели скрывают за собой значительную дифференциацию семейных доходов населения.

График 2

ПОЛОЖЕНИЕ ДЕЛ В СТРАНЕ

90 80 70 60 50 40 30 20 10 0

дела идут в правильном направлении страна движется по неверному пути

График 3

ИНДЕКС СОЦИАЛЬНЫХ НАСТРОЕНИЙ

160

140

120

100

80

ИСН

Индекс Семьи абс.зна

Индекс России абс.зна

Индекс Ожиданий абс.зна

Индекс Власти абс.знач.

Индекс социальных настроений1 указывал в начале 2018 года на действие противоречивых сил, определяющих состояние массовых оценок ситуации и ожиданий на будущее. Настроения заметно ухудшились, но, что интересно, не из-за изменений и падения доходов, а из-за снижения одобрения руководства страны и доверия к власти. Продолжение ожесточенной конфрон-

1 Разработку ИСН и анализ его динамики ведет в «Левада-Центре» М.Д. Красильникова. См.: Общественное мнение 2017. С. 64.

тации с Западом и агрессивной пропаганды, предположения о неизбежности дальнейших санкций западных стран и тупой реакции на них российских властей, ограничивающих импорт товаров и продовольствия, способствовали пессимизму, неопределенности, боязни нищеты, потери работы и ожиданию роста цен. Стагнация в экономике поддерживала и усиливала пессимизм социально депремированных групп, тянула агрегированный индекс вниз (см. гра-

фик 3); с 2015 года показатели отношения к власти снизились очень значительно, в то время как индекс ожиданий на будущее, оценки положения семьи и надежды на улучшение в ближайшем будущем росли, хотя и с большими колебаниями, отражающими сомнения и надежды респондентов. Однако приближающиеся в марте 2018 года выборы президента и обусловленная этим обстоятельством кампания политической рекламы и славословия Путина, срочные, однократные (и весьма значительные) показательные социальные выплаты отдельным категориям бюджетников и пенсионерам нейтрализовали негативный тренд.

Рейтинг одобрения или доверия В. Путину достигал всякий раз максимума в моменты военно-политического реванша, милитаристских и шовинистических кампаний (1999, 2004, 2008, 2014-й). Он снизился к концу 2013 года

График 4

ОДОБРЕНИЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ВЛАДИМИРА ПУТИНА

100

до абсолютного минимума в 60—63% на фоне массовых антипутинских демонстраций протеста), но после аннексии Крыма вновь поднялся до максимума (87%) и на протяжении почти четырех лет не опускался ниже 80% одобрения и поддержки1. Раздражение и недовольство канализируются на другие уровни и ветви власти; действует старый механизм перераспределения политической ответственности («добрый царь и худые бояре») — перенос ответственности за положение внутри страны с национального лидера, воплощающего в своем статусе символические ценности величия и мощи «Российской державы», на премьера, правительство, на Думу и депутатский корпус, губернаторов, некую «бюрократию» и т.п.

В июне 2018 года эффект электоральной накачки, пропаганды и административного давления на избирателей перед мартовскими вы-

90 80

70 60

50 40

30 20

10

одобряю

не одобряю

График 5

ОДОБРЕНИЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ДМИТРИЯ МЕДВЕДЕВА

90 80 70 60 50 40 30 20 10 0

одобряю

не одобряю

1 Зафиксированные в феврале и мае 2018 года снижения (76 и 79%) укладываются в допустимую стандартную статистическую ошибку.

0

борами закончился. Беспокойство, вызванное заявлением руководства страны о начале пенсионной реформы, крайне негативно воспринимаемой большинством населения, а также рост цен на бензин, перспектива роста налогов и т.п. стали причиной снижения всех социальных показателей. Рейтинг Путина за три месяца упал с 79 до 64% (графики 4 и 5).

Материальные проблемы, как бы важны они ни были, не определяют сами по себе динамику массовых настроений. Оценки удовлетворенности жизнь опосредуются структурой групповой идентичности, то есть проходят через призму представлений респондента о его социальном положении в сравнении с положением окружающих людей, значимых для него, — его партнеров, коллег, соседей, родственников,

График 6

ОДОБРЕНИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПРАВИТЕЛЬСТВА

80

70 60 50 40 30 20 10

а значит, характером и уровнем соотносимых с этим запросов, его ожиданиями ближайшего и отдаленного будущего, иллюзиями и опытом разочарования, сознанием справедливости/несправедливости существующего порядка, групповыми предрассудками и проч.

Двойственность структуры самоопределений. Основной тон массовых настроений в 2017 году, как и в предыдущие годы, описывается формулой пассивной, снижающей адаптации: «Жить трудно, но можно терпеть» (график 9). Такие ответы постоянно дают 55—60% респондентов (исключение — 1998 год, когда доля ответов «терпеть такое положение вещей уже невозможно» подскочила с 30-35% до 60%). Доля мнений «все не так плохо и жить можно» после 2009 года стабильно держится на уровне

одобряю

не одобряю

График 7

ОДОБРЕНИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ

80 70 60 50 40 30 20 10

одобряю

не одобряю

0

0

26—27%, лишь на пике крымской эйфории она поднялась до 35%:.

Обращаясь к динамике разных компонентов ИСН (график 3), мы видим периодический наступающий разрыв между одобрением действий власти и низкими (то есть негативными) ожиданиями ближайшего будущего (материального положения своей семьи и экономического положения страны в целом), причем это расхождение достигает своего максимума именно в фазах массовой националистической эйфории 2008-2009 и 2014-2015 годов (особенно в последнем случае).

Такие расхождения в структуре массовых оценок респондентами своей жизни означают, что мы имеем дело с двойной системой координат или двойной рамкой восприятия положения вещей (frame of reference): один план — это общие оценки и перспективы страны, они заданы безальтернативностью государственно-патерналистских установок, символической значимостью деклараций («Россия встает с колен», «мы возрождаемся в качестве Великой державы») и верой в постоянные заверения властей в том, что все будет хорошо (обещаниям повышения уровня жизни в полтора раза, созданием 25 млн рабочих мест в инновационной экономике, увеличением продолжительности жизни в результате майских указов президента). Это не просто казенный оппортунизм; вера в луч-

шее будущее задана гораздо более глубокими слоями советской социалистической культуры и инерцией институтов массовой социализации. Другой план социальных определений ситуации обусловлен практическими интересами частного существования, трезвыми, лишенными иллюзий представлениями, касающимися конкретных текущих дел и забот обыденной жизни. Исходя из них, люди вынуждены считаться только с теми ресурсами, которыми они располагают сегодня, а не теми возможностями и благами, которые им посулили власти. В перспективе, заданной интересами повседневности, отношение к власти становится сугубо реалистичным, без иллюзий, а потому преимущественно негативным. Оно обусловлено и структурировано давним опытом целых поколений советских людей взаимодействия с советским же государством, частным бюрократическим произволом, сознанием, что коррумпированное начальство непременно тебя обманет, что государство живет отдельно от людей, выжимая из них все, что может2.

При этом никаких социально-политических или социально-правовых, моральных механизмов соотнесения этих планов в российском настоящем нет — ни политические партии, ни профсоюзы, ни другие формы коммуникативных посредников разных уровней общественной жизни не предназначены для выполнения

График 8

«КАК БЫ ВЫ ОЦЕНИЛИ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ МАТЕРИАЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ВАШЕЙ СЕМЬИ?»

70

60

50

40

30

20

10

г /» ' \ .

•С^С^СОСО '

П , ,

I \ i •С

45566

Очень хорошее + хорошее Плохое

Среднее Очень плохое

Затрудняюсь ответить

1 Примерно так же менялись эти показатели и во время войны с Гру-

зией в 2008 году (тогда позитивные ответы составляли 38%).

Общественное мнение 2017. С. 45. Раздел «Граждане и власть»

0

подобных функций. Напротив, все усилия действующей власти направлены на разрыв взаимосвязей подобного рода.

Учитывая это обстоятельство, можно сказать, что волна патриотической мобилизации, вызванная конфронтацией с Западом, милитаристской пропагандой, присоединением Крыма, войной в Сирии, охотой на ведьм и пятую колонну, поднимала поверхностные слои массового сознания, не затрагивая более глубоких ценностно-нормативных пластов регуляции обычного человека, структуру фундаментальных установок повседневности, сложившихся в постсоветские или — что, видимо, правильнее, — в позднесоветские, брежневско-андропов-ские годы. Такой образ жизни привычен и понятен. Критическое или недоверчивое отношение к власти в практическом плане выступает стабильным негативным критерием оценки изменений, источником фобий нового, другими словами — фактором подавления ориентаций на будущее или стремления к новому, то есть фактором консервации положения вещей, несмотря на хроническое или привычное недовольство условиями повседневного существования. Но именно поэтому разочарование, вызванное нереализованностью ожиданий, поднятых патерналистским государством, обещаниями властей, не затрагивает статус и роль президента, который определяется другим — не повседневным, символическим — планом значений.

Такая структура определений реальности объясняет то обстоятельство, что вопреки ухудшению качества жизни в ответах респондентов (декабрь 2017 года — январь 2018 года) преобладают такие эмоциональные характеристики своих повседневных настроений,

как «ровное», «спокойное» состояние (64% опрошенных); кроме того, 12% респондентов отличает полная удовлетворенность своей жизнью, оптимизм (преимущественно такие ответы дают молодежь и чиновники). И лишь 21% опрошенных жалуется на хроническую депрессию, страх или внутреннюю, подавляемую агрессию и неприязнь к окружающим; среди них больше людей пожилых, жителей малых городов и сел (графики 8—11). Если материальное положение ухудшается, реальные доходы падают, то они падают у «всех», образующих не просто социальную среду, но и референтное окружение и основания для самооценки респондента. Недифференцирован-ность этой системы референции не порождает значительных поражений в индивидуальных самооценках. Такое положение вещей является отражением одномерности «общества», отсутствия авторитетов и образцов, доступных для подражания. В роли последних выступают либо масскультурные, массмедийные образцы (с соответствующими разрывами дистанций и модусами идентификации), либо положение столь же далеких «других»: власти (региональной, центральной), олигархов, социально чужих и дистанцированных. А это значит, что идентификационные образцы, воспроизводимые институциональными средствами, контролируемыми путинским режимом, не допускают групповой дифференциации, спецификации применительно к интересам и ценностям, идеям отдельных групп. Поэтому нет (они подавлены и стерилизованы) более сложных форм горизонтальной коммуникации «нового» типа, межгрупповых образов и отношений, нет образцов идентичности, которые

График 9

«КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, КАКОЕ ИЗ СЛЕДУЮЩИХ ВЫСКАЗЫВАНИЙ БОЛЕЕ СООТВЕТСТВУЕТ СЛОЖИВШЕЙСЯ СИТУАЦИИ?»

70 60 50 40 30 20 10

23

все не так плохо и можно жить ^^^ жить трудно, но можно терпеть

терпеть наше бедственное положение уже невозможно

затрудняюсь ответить

0

График 10

«КАКИЕ ЧУВСТВА ПОЯВИЛИСЬ, ОКРЕПЛИ У ОКРУЖАЮЩИХ ВАС ЛЮДЕЙ?»

60

50

40

30

20

10

1999

2001

2003

2005

2007

2009

2011

2013

2015

2017

Рессентимент, агрессия

Депрессия,астения

Удовлетворенность, самоутверждение, надежда

График 11

«КАКИЕ ЧУВСТВА, НА ВАШ ВЗГЛЯД, ОКРЕПЛИ У ВАС ЛИЧНО?»

120

100

80

60

40

20

30 29 34 30

27

24 50 25

46 45

39

2014 2015 2016 2017

Удовлетворенность, самоутверждение (надежда, достоинство, уверенность, свобода, гордость, ответственность) Депрессия, астения (усталость, растерянность, одиночество) Рессентимент, агрессия (ожесточение, страх, обида, отчаяние, зависть)

Э. Паин записывает за «гражданской нацией». В итоге возникают лишь вертикальные связи между транслируемой государственной «коллективностью», спускаемой «сверху», и пар-тикулярностью очень ограниченных по радиусу значимости образцов идентичности для «ближнего круга» («совсем своих»).

Описанное распределение мнений примерно соответствует оценке материального положения семьи, пониманию ее ресурсов, устойчивости, возможностей или надежд на улучшения жизни, страх перед непредвиденными ситуациями или угрозами. Как говорят сами респонденты, за по-

следний год (2017) материальное положение их семьи осталось «прежним», не изменившимся в ту или иную сторону (59%); «ухудшилось» — у 27%, «улучшилось» — у 13%. Но, оцениваемая «в целом», жизнь семей респондентов, по их мнениям, за этот же период стала «лучше» — у 19%, «хуже» — у 27%, «не изменилась» — у 52%. Через год все будет примерно так же, ничего не изменится (так считают 50% респондентов), будет «лучше» — 27%, будет «хуже» — 16%.

Почти 30 лет систематических замеров психологических характеристик респондентами своего состояния и состояний окружающих

0

0

людей (1989—2018) позволяют говорить о хроническом преобладании негативного фона восприятия происходящих событий. Сумма показателей «ресентимент, агрессия» и «депрессия, астения» составляет в среднем за все годы наблюдений 61% всех высказываний опрошенных (график 10). Максимум негативных переживаний приходится на 1998—1999 годы; именно тогда 90% опрошенных говорили о депрессии и фрустрации, охвативших окружающих их людей — близких, коллег по работе, членов семьи, друзей и т.п.; минимумы негативных высказываний фиксируются в 2007-м — первой половине 2008 года (до кризиса) и на период патриотической эйфории 2014—2015 годов (то же до падения доходов и обесценивания рубля).

Однако такое сочетание астении, безнадежности, фрустрации и агрессии («синдром заключенного» по Б. Беттельхайму1) респондентами приписывается главным образом окружающим людям, а не себе2. Свое же собственное состояние представляется им не таким депрессивным, как у других3. Нормы, определяющие специфический характер проективного обобщения (при восприятии массовой жизни), заставляют респондентов оценивать происходящее в стране или жизнь окружающих более негативно, чем свою собственную жизнь в настоящем. Важно, что в конструкцию такого обобщения не входят компоненты идеологической коллективности, заданной специальными институтами, ассоциируемыми с властью, си-

1 Синдром этого рода возникает из-за постоянного принуждения, результатом которого становится разрушение человеческой личности, распад идентичности. Для этого «надо»: 1) заставить человека заниматься бессмысленной работой; 2) вводить взаимоисключающие правила, нарушения которых неизбежны; 3) достигнуть размывания личной ответственности коллективной; 4) заставить людей делать вид, что они ничего не видят и не слышат; 5) заставить узников поверить в то, что от них ничего не зависит; 6) заставить людей переступить последнюю внутреннюю черту (переход через предельные моральные нормы и запреты). [Электронный ресурс]. https://royallib.com/book/ bettelgeym_bruno/prosveshchennoe_serdtse.html.

2 «Окружающие» респондента люди рассматриваются им в их частном, повседневном состоянии, не соединенным в виртуальное коллективное единство «мы».

3 Соотношение негативных и положительных мнений о собственном

моральном самочувствии опрошенных и их характеристиках состояния окружающих в 2016 и 2017 годах равнялось 1.2 и 1.3 против 1.8 и 1.6. Само по себе это обстоятельство давно отмечено специалистами «Левада-Центра»: «положение дел в стране» респондентами всегда оценивается хуже, чем в своей семье. Такие же различия проявляются в характеристиках респондентами экономического положения своей семьи и экономической ситуации в стране в целом или в регионе проживания опрашиваемого. См.: Общественное мнение 2017. М., 2018. С. 7, графики 1.2; с. 23, графики 2.1, 2.2, 2.21.

стемой господства. Поэтому негативные оценки (другими словами, массовый опыт частного существования в прошлом) сильнее проявляются у людей старшего возраста, особенно в провинции — в селе или малых городах, в низовых слоях средних и крупных городов. Всякий раз при таком видении включаются представления об атомизированных индивидах или фраг-ментированных малых группах, иногда предполагающих оппозицию «мы — они», «обычные люди — начальство».

На этом фоне кажется явным противоречием, даже парадоксом, преобладание позитивных ответов в таком роде: «В будущем году все будет лучше, чем в прошедшем» (график 12). Такие установки как бы не согласуются с отсутствием уверенности в завтрашнем дне, характерным для большей части опрошенных. Это превышение «оптимистических» ожиданий над «пессимистическими» носит постоянный характер, хотя само превышение невелико. Надежды «на лучшее» не просто выражены сильнее, чем другие установки, они функционально дополняют восприятие текущих событий, они встроены в структуру понимания реальности, отношения к происходящему. Природа этих «надежд», точнее, иллюзий, другая, чем обычное практическое и рациональное поведение, базирующееся на трезвом учете своих возможностей, ресурсов и средств решения постоянно возникающих повседневных задач, удовлетворения материальных интересов. Эти «надежды» устойчивы, поскольку они слабо зависят от внешних факторов, от текущих событий и соответственно от колебаний настроений респондентов. В отличие от более приземленных ответов о «чувстве уверенности в завтрашнем дне»4 они не связаны с практическим действием. Такой тип установок можно назвать «авось-сознанием». Это не фатализм, а неспособность к рационализации времени и собственного поведения, обусловленные крайней ограниченностью ресурсов семьи у большей части населения и низким уровнем доверия, как межличностного, так и, в еще большей степени, институционального, не позволяющих планировать свое будущее и контролировать инвестиции в себя и своих детей (графики 13, 14, табл. 1—4). В свою очередь, такое положение вещей объясняется отсутствием или, более мягко, слабым развитием

4 Динамика показателей на графике 8 легко поддается причинно-следственной интерпретации: всплески негативных ответов всякий раз следуют за острой фазой кризисов, но с некоторой задержкой.

График 12

«КАКИМ ДЛЯ ВАС БУДЕТ СЛЕДУЮЩИЙ ГОД ПО СРАВНЕНИЮ С МИНУВШИМ?»

100

80

60

40

20

СЛО-г— С^^ГьоОЭ^СОСЛОС^^ГьоаЭ^СОО-'— С^СО^ТЬООЭ!^

ст>ст>ст>ст>ст>ст>ст>ст>ст>ст>ооооооооооооооо

Безусловно лучше Думаю, что не хуже

Надеюсь, что не хуже Вряд ли что-то изменится

График 13

«ЧУВСТВУЕТЕ ЛИ ВЫ УВЕРЕННОСТЬ В ЗАВТРАШНЕМ ДНЕ?»

80 70 60 50 40 30 20 10

Да

институциональной системы, ориентированной на нужды и интересы граждан, гражданского общества, примитивностью социальной системы, то есть инерцией тоталитарного «общества-государства».

Смысловой горизонт существования респондентов, предельно ограниченный в 1990— 1991 годы имеющимися в их распоряжении ресурсами, постепенно расширялся к концу десятилетия; после начала реставрации централи-

зованного управления он остается стабильным на протяжении всего путинского правления. Если в момент развала советской системы почти четыре пятых опрошенных пребывали в состоянии дезориентированности и растерянности, то с середины 2000-х ситуация изменилась: число «дезориентированных» заметно сократилось до чуть больше половины опрошенных, а к 2014 году (пику коллективной эйфории) — до 44%; напротив, доля тех, кто считал, что они

0

0

График 14

«ВЫ СМОТРИТЕ В НАСТУПИВШИЙ ГОД С НЕУВЕРЕННОСТЬ, НАДЕЖДОЙ ИЛИ ТРЕВОГОЙ?»

Затрудняюсь ответить

С неуверенностью + с тревогой

С надеждой

Таблица 1

УЧИТЫВАЯ НЫНЕШНЮЮ СИТУАЦИЮ, НА СКОЛЬКО ЛЕТ ВПЕРЕД ВЫ С УВЕРЕННОСТЬЮ МОЖЕТЕ ГОВОРИТЬ О СВОЕМ БУДУЩЕМ?

1990-2017 1990 1991 2001 2006 2010 2012 2013 2014 2015 2016 2017

На много лет вперед 1 2 2 3 4 4 3 3 5 4 4

На ближайшие пять-шесть лет 3 3 6 11 14 15 11 13 11 17 15

На ближайшие год-два 17 14 34 34 31 3 г\э 36 40 33 37 38

Я не знаю, что со мной будет даже в

ближайшие месяцы 61 63 53 48 47 45 47 37 46 37 38

Затруднились ответить 18 18 5 5 5 5 4 7 5 5 5

Число опрошенных 2500 2800 1600 1600 1600 800 800 800 1600 1600 1600

могут планировать свою жизнь «на ближайший год-два», увеличилась с 17% в 1990 году до 38% к 2017-му; доля «полных оптимистов», готовых рассчитывать свою жизнь на «много лет вперед» в сочетании с более реалистичными «оптимистами» (планирующих «на пять-шесть лет»), выросла в сумме с 4% до 19—21% ко второй половине 2010-х. Напротив, доля «растерянных» россиян («не знающих, что с ними будет даже в ближайшие месяцы», вместе с множеством «затруднившихся с ответом») сократилась с 79 до 43%. Другими словами, массивы адаптировавшихся к социальной реальности установившегося авторитарного режима и дезадаптированных сравнялись уже к середине 2000-х, хотя само равновесие было еще очень неустойчивым. После кризиса 2008—2009 годов соотношение «уверенных в себе» и «тревожных» респондентов, составлявшее долгое время примерно 1:2, сменилось в 2017 году положитель-

ным трендом, как показывает табл. 2. Фактором роста чувства удовлетворенности жизнью, спокойствия и уверенности (в том числе, вторичным образом, и в себе самом) является не собственно изменение доходов (или не только они), но возвращение к давней модели власти, в знакомые рамки административного управления, «освобождение» от неопределенности индивидуального выбора.

Безосновательные «надежды», или утопизм массовых ожиданий, являются оборотной стороной глубоко укоренных в русской культуре, а потому кажущихся «иррациональными» государственно-патерналистских ориентаций. В обычной жизни они практически не осознаются, выступая как априорные, «само-со-бой-разумеющиеся» представления о власти, своего рода метафизика традиционалистского или архаического понимания государства, его обязанностей заботиться о народе. Функция та-

Таблица 2

С КАКИМИ ЧУВСТВАМИ ВЫ СМОТРИТЕ.

В свое собственное будущее На будущее России

2013 2014 2015 2016 2017 2013 2014 2015 2016 2017

V XI V V VI V XI V V VI

32 33 42 42 50 29 33 39 39 46

59 56 47 49 44 58 55 50 50 45

9 10 11 8 7 13 12 12 11 9

800 1600 800 1600 1600 800 1600 800 1600 1600

Скорее спокойно, с

уверенностью

Скорее с беспокойством,

опасениями

Затруднились ответить

Число опрошенных

ких убеждений заключается в том, чтобы нейтрализовать хронически негативный опыт повседневности, преобладающий в общественном сознании, путем переключения оценок настоящего времени и практического положения в другой план, в условное время «желаемого» или «уповаемого» состояния, перевести воображаемые результаты своего возможного действия в модальность «отложенного удовлетворения». Это соединение настоящего и ожидаемого времени удовлетворения и есть механизм «русского терпения», рациональность пассивного выживания, кристаллизованный коллективный опыт насилия.

Генетически такие механизмы позитивной разгрузки фрустрации являются рудиментами коммунистического воспитания, веры в «светлое будущее», без которой установки государственного патернализма проявлялись бы гораздо слабее1. В целом обе составляющие —

1 В более глубоком понимании такое отношение к действительности является особенностью наследства русского православия, влиянием

пришедшего из Византии исихазма. Вера в спасение через покаяние стала причиной подавления и отсутствия институциональных практик систематического, последовательного и методического контроля верующими своих действий, включая духовную сторону существования, незначимость (для всех, кроме монашества) психологического и морального самодисциплинирования и воспитания себя на протяжении всей жизни. «Не согрешишь - не покаешься» или «не согрешишь - не спасешься», «Пред Богом приятнее грешник с покаянием, нежели праведник с гордостью» (Макарий Оптинский). Такая установка (путь к спасению лежит не через внутреннюю борьбу личности с грехом, а через признание неизбежности греха как условия покаяния и соответственно необходимости церкви как условия спасения, а фигуры священника как магического пургенизатора) блокировала перспективу массовой этической рационализации и формирование личности современного типа - рационального и ответственного человека. В более общем плане такие механизмы способствовали консервации сильнейшего разрыва массовой этики и групп, носителей рафинированной культуры и религиозности. Традиция открывала возможность многократно грешить и каяться, снимая тем самым жесткие ограничения для индивидуального совершенствования, «облагораживания», интернализации этического контроля (социализации, совести). Подчинение же церкви государству (и превращение его в Третий Рим, в гаранта коллективного благоче-

негативная оценка настоящего и ожидания лучшего будущего — образуют рамку восприятия реальности, то есть нормы соотнесения (согласования) различных эмпирических обстоятельств. Иллюзии (ожидания желаемых состояний и благ, необоснованные реальными обстоятельствами) — самый прочный материал социального порядка, отношений людей с властью в авторитарных или тоталитарных системах господства2. Хотят одного, но соглашаются на другое.

Не следует путать этот тип поведения с социальным инфантилизмом. Социальный инфантилизм («наученная беспомощность») проявляется лишь в специфических ситуациях, а именно при выходе индивида в неизвестную ему, непривычную плоскость отношений (например, общегражданских вопросов внутренней или внешней политики). В таких случаях обычный человек, обыватель, попадает в контекст проблем, далеких от его повседневных дел и забот, абстрактных, отвлеченных, неинтересных вопросов (с его точки зрения, то есть не затрагивающих практических интересов благосостояния, социального продвижения), но как бы требующих от него какой-то значимой реакции (которой у него нет). Другими словами, это ситуации, когда от бывшего советского человека ожидается (предполагается) правовое, финансовое или политическое поведения в соответствии с декларируемыми нормами и правилами современных институтов — демократии участия и ответственности, защиты судом прав

стия, в надзирателя за поведением обывателей) отделило Россию от эволюции западного христианства, обеспечило сакрализацию власти, сознание особости России и необходимости ее изоляции от Европы. См.: Зильберман Д.Б. Православная этика и материя коммунизма. СПБ.: Издательство И. Лимбаха, 2014. Теоретически примерами альтернативного развития могут служить протестантизм во всех его разновидностях или русское старообрядчество, более суровое по своей регулятивной силе, ставшее основой русского капитализма. 2 Левада Ю. Человек обыкновенный. С. 373.

и достоинства человека и т.п., институтов, которых нет в его действительности. Подобные коллизии редко возникают в его обыденной, рутинной жизни с ее привычным и знакомым набором социальных ролей, акторов, объемом и формами произвола, насилия, коррупции, что позволяет учитывать их и приспособиться к власти. Но этот рутинный опыт партикуля-ристского взаимодействия с одними и теми же партнерами, акторами, неприменим — в силу недостаточности или неадекватности — для новых, неизвестных ранее обывателю условий или правил поведения в обстоятельствах, когда нужно действовать в соответствии с более общими генерализованными институциональными нормами «общества», а не партикулярных групп или общностей. Подобные требования расходятся с его привычными ориентирами, нормами поведения, партикуляристскими взаимосвязями, калькуляцией жизни «от зарплаты до зарплаты», от дня ко дню.

Возникающие коллизии снимаются мнимой рутинизацией отношений с властью — переносом на власть партикуляристских представлений о том, как должна вести себя власть в отношениях с подданными, которые моделируются по образцам распределения семейных ролей или нормам взаимодействия в малых группах (среди соседей, членов бригады или рабочего коллектива, дедовщины в воинской части). Предельный уровень ценностно-нормативной регуляции ограничен не могущими быть рационализированными в этой среде этическими соображениями о материальной справедливости. Тем самым имеет место банализа-ция (или архаизация) представлений о мотивах участников взаимодействия во всех случаях, выходящих за рамки ограниченной компетенции обывателя, — в «высокой» политике, включая и международные отношения. Определения таких ситуаций взаимодействия (в высших кругах руководства или межгосударственных отношений) редуцируются до примитивной склоки на коммунальной кухне, что делает их понятными и объяснимыми, принуждая к безальтернативной идентификации со «своими» против «них». То, что власть (администрация) может использовать двойную тактику в отношениях с подчиненными — как формальную рациональность (формальную справедливость соответствия своих решений действующим законам, регламентам, инструкциям, то есть отвечать чисто бюрократическими средствами управления, которые недоступны обычным людям), так и материальную справедливость («входить в положение людей»), — делает обы-

вателя совершенно беспомощным и беззащитным перед властью, ставя его в положение зависимого и неполноценного субъекта. Он по понятным причинам не может оперировать формальными средствами институциональной защиты (суд, полиция, работодатель всегда будет на стороне силы, власти), но может тихо саботировать любые распоряжения власти, вынуждая ее идти на компромиссы (но только в том случае, если сопротивление — неисполнение, волокита, халтура, отказ — имеет массовый анонимный характер). В частном индивидуальном порядке (по одиночке) такое сопротивление произволу в неправовом, непредставительском государстве невозможно и нерезультативно, но оно реально проявляется в виде диффузного и неиндивидуального уклонения людей от следования приказам и распоряжениям администрации. Последствиями таких способов управления властью оказывается сохранение квазитрадиционализма массового сознания, двоемыслие и массовый оппортунизм, в том числе коллективное подавление условий выделения субъекта действия, недопустимость, неприличие заявленной личной ответственности, отсутствие гратификации за личную позицию или даже резкое осуждение подобных действий1. Ограничение бюрократического произвола и насилия власти достигается только при рутинном, всеобщем, безличном, и потому не наказуемом неисполнении распоряжений власти. В этом причины неэффективности тоталитарного государства или государства путинского режима. Жалобы и сетования по поводу гипертрофированного роста количества чиновников и падающей результативности административного управления, неисполнение указов президента и т.п. — все это оборотная сторона недемократической государственной системы, отсутствия представительства и независимого суда, свободных СМИ.

1 Недавние события дают нам массу примеров подобного неприятия - массовая реакция («пиарятся!») на действия А. Навального или самовыдвижение К. Собчак кандидатом в президенты, на персональные выступления с протестами (против мусорных свалок, бездействия и безответственности, лжи администрации после пожара в Кемерово) или, в более общем виде, подозрительное отношение к работе НКО и правозащитникам. Любая индивидуально выраженная моральная позиция, если она не ассоциируется с действиями власти, вызывает резкое отторжение. То, что допустимо, нормально в демагогии Жириновского или для Путина, оказывается недопустимым, неприемлемым для обычного человека. Отношение меняется лишь со смертью «выступающего», как бы ценой жизни подкрепляющего ценности своей позиции. Для цинического общества ставки «настоящей правды» запредельно высоки, поэтому злобная или нарочитая буффонада политиков и телепропагандистов воспринимается с обязательным дистанцированием и релятивизмом.

Поэтому отказ от собственной ответственности за положение дел в месте, где живет человек, в городе или стране, то есть отказ от участия в «политике», соответственно от контроля за властью теснейшим образом связан с воспроизводством политической культуры и определенной модели человека, с системой самозащиты от произвола и активацией традици-онализма1. Это отчуждение от общественных проблем обеспечивает не только сохранение внутреннего баланса самооценок, психологическую защиту от чувства неполноценности, зависимости, унижения, но и эквивалентно уступке или передаче права принятия решений администрации любого уровня, от местной до центральной.

Это безропотное «рулите нами» предполагает ничем конкретно не подкрепленное (идеологическое) представление о том, что «они» (начальство) будут стараться что-то сделать нужное или важное для «нас всех». На этом (навязанном сверху, а потому очень условном, ограниченном отношениями господство — подчинение) тезисе о благих намерениях начальства держится легитимность власти и администрации разного уровня. Такое представление («власть должна...») является важнейшим компонентом общественного порядка, скрепляющим самые разные плоскости социального существования. Поскольку эта сфера вынесена за рамки ответственности и дееспособности обывателя, отношения этого рода никак не артикулированы в повседневном языке, а потому не поддаются рефлексии обычного человека, его возможностям их рационализации. Эти представления лежат ниже уровня коллективного или массового понимания (это область коллективного бессознательного, как сказал бы психоаналитик). Поэтому такие компоненты массового сознания безусловны, они воспроизводятся так, как воспроизводятся все традиционные формы поведения, — через подражание, внушение, целостно и некритично, но именно поэтому они обладают особой силой и значимостью. Если в своем ближайшем кругу человек сознает себя вполне дееспособным и ответственным субъек-

1 «...Главный "секрет" работающей демократии заключается в способности граждан сочетать собственные (личные, семейные) обязанности с гражданскими (региональными, общенациональными) - притом как в обычных, так и в чрезвычайных обстоятельствах. Отечественная специфика - и беда - в том, что слишком долго подобное сочетание достигалось преимущественно принудительно, а потому воспринималось населением как зло, которого следует по возможности избегать». См.: Левада Ю. О «большинстве» и «меньшинстве». - Левада Ю. Ищем человека. С. 352.

том, то по отношению к политике в стране в целом, к «общему делу» он воспринимает себя как существо отчужденное и социально зависимое, неполноценное или недееспособное (табл. 3—6, графики 15-19)2.

Отсутствие представлений о целях и направлениях политики руководства страны восполняется иррациональностью веры в значимость и верность его курса при отказе участия и ответственности самих людей за последствия. Однако важно подчеркнуть, что это «отсутствие» не означает «пустоты», дефицита ясных знаний (которые могли бы порождать потребность восполнения и соответствующую мотивацию действий). Напротив, в российском массовом сознании эта сфера наполнена смыслом, другое дело, что эти представления не могут быть компонентами мотивации действия (если не считать отказ от действия тоже поведением), они не предполагают собственного участия индивида в событиях этой сферы, ответственности и интереса к проблемам, выходящим за рамки повседневной компетенции обывателя, то есть не предполагают собственной включенности в проблематику власти, распределения ресурсов, принятия решения и ответственности за их последствия. Эти представления могут быть сведены к давней советской формуле «начальство лучше знает». Это не пустота и не отсутствие3.

Такое отношение оказывается возможным, только если сами представления о намерениях, действиях, интересах власти глубоко архаичны, «нуминозны» и не подлежат критической оценке, они окружены или защищены своего рода табу на свое обсуждение (через чувство некомфортности, нежелательности поднимать подобные темы). Технически (с социологиче-

2 Отграничение «ближнего» круга социальной жизни от «дальнего» отделяет сферу непосредственного влияния или воздействия человека, то есть того, что он способен изменить, от сферы (институтов, организаций, авторитетов), к которым он может лишь приспособиться. Иными словами, область его непосредственного личного действия и область его «зрительского» соучастия в процессах и событиях, на которые он влиять не может. Вне пределов своего профессионального или специализированного, статусного и тому подобного действия любой и каждый человек выступает как «человек обыкновенный» и в «больших» делах принимает участие как «зритель». Такое разделение подкрепляется принципиальным отличием информационных источников, которыми человек пользуется: в первом случае это собственный опыт, во втором - все более могущественная масскоммуникативная сеть. См.: Левада Ю. «Человек обыкновенный» в двух состояниях. - Левада Ю. Ищем человека. С. 367.

3 В данном случае слово «отсутствие» представляет собой перенос, проекцию на массовое сознание нормативных или догматических представлений групп, претендующих на статус и функции элиты, навязывающих свое понимание того, как надо было бы думать и вести себя в подобных обстоятельствах людям «массы».

ской точки зрения) такого рода представления транслируются средствами коммуникации, которые не контролируются повседневными опытом и возможностями респондентов, а именно работой идеологических структур (образовательными учреждениями, выступлениями политиков, ТВ-пропагандой, занимающими в общественном мнении статус более авторитетных инстанций, чем статус обычного человека). Помимо этого такого рода коммуникации сопровождаются массовыми государственными церемониалами и празднествами, электоральными кампаниями, они поддержаны институтами оправдания и защиты власти, ее легитимации, не имеющими никакого отношения к проблемам обычных людей. Их эффективность определяется не отдельными аргументами и примерами, а непрерывностью воздействия, что в каком-то плане повторяет целостность традиционных механизмов воспроизводства образца — действия, в котором нельзя выделить целевые или инструментальные компоненты; как всякая традиция или обычай, они воспроизводятся целиком (равно как и социализация к ним точно так же повторяет весь образец действия, обучение происходит в процессе самого действия).

Поэтому такой иррационализм в определенном смысле «искусственный». Симптомом «иррационального» отношения к власти (этого «нео-», «псевдо-» или «квазитрадиционализма») является неверие в прагматический смысл выборов, то есть отношение к ним не как к механизму смены власти или контроля за ней, а как к определенному церемониалу, инсценировки

чужого по сути политического механизма, заимствуемого у «нормальных стран». Опросы общественного мнения раз за разом фиксируют непонимание конкретных политических целей, которые преследует руководство страны, и связанное с этим отсутствие ответственности за происходящее в стране. Несмотря на всеобщий характер самоидентификации россиян в качестве «патриотов», участвовать в политике люди не хотят, что говорит о том, что эти области значений никак не пересекаются между собой. Даже «Крым» не становится здесь значимым фактором — рост доли «сознательных» и «ответственных» респондентов нельзя признать значительным (таковых в 2009-м — 7%, в 2014-м — 15%, затем идет спад — см. табл. 3). Особенно контрастно эта неспособность к политической ответственности или субъективному нежеланию отвечать за действия руководства страны выглядит в сравнении с моральным отношением к своей семьи, где абсолютное большинство опрошенных могут и считают необходимым лично отвечать за возникающие проблемы и их решения (табл. 5 и 6; графики 15—19).

Таким образом, в сознании подавляющего большинства россиян частные и публичные сферы жизни четко разделены пониманием собственных ролей в них, пределов компетентности, опасности перехода из одной области социального существования в другие. Каждая из этих сфер обусловлена разными ценностями, разным пониманием социального человека — коллективного, идеологического резонера, персонажа, живущего в мифологическом пространстве и времени «героической борьбы

Таблица 3

В КАКОЙ СТЕПЕНИ ВЫ ЧУВСТВУЕТЕ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ТО, ЧТО ПРОИСХОДИТ В СТРАНЕ?

2006 X 2009 VI 2014 III 2015 XI 2016 VI 2017 I

В полной мере + в значительной степени 9 7 15 13 11 11

В незначительной степени + совершенно не чувствую 82 84 77 87 86 89

Затруднились ответить 8 9 7 4 4 4

N = ... 3000 950 1600 1600 1600 1600

Таблица 4 В КАКОЙ СТЕПЕНИ ВЫ ЧУВСТВУЕТЕ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ТО, ЧТО ПРОИСХОДИТ В ВАШЕЙ СЕМЬЕ?

2004 IV 2006 X 2009 VI 2015 VII 2016 VI 2017 I

В полной мере + в значительной степени 91 94 92 93 93 91

В незначительной степени + совершенно не чувствую 8 5 7 7 7 8

Затруднились ответить 1 2 1 0 1 <1

N = ... 3000 950 1600 1600 1600 1600

График 15

«ЕСТЬ ЛИ У ВАС ПРЕДСТАВЛЕНИЕ, В КАКОМ НАПРАВЛЕНИИ ДВИЖЕТСЯ НАША СТРАНА, КАКИЕ ЦЕЛИ ПОСТАВЛЕНЫ ПЕРЕД НЕЙ НЫНЕШНИМ РУКОВОДСТВОМ?»

50 45 40 35 30 25 20 15 10 5 0

« 5

«Ё

«Ё

«Ё

«Ё

ДОВОЛЬНО ЯСНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ а НЕТ НИКАКОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ а ЗАТРУДНЯЮСЬ ОТВЕТИТЬ

График 16

«В КАКОЙ СТЕПЕНИ ВАС ИНТЕРЕСУЕТ ПОЛИТИКА?»

ДОВОЛЬНО СМУТНОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ ЯСНО, ЧТО ДЕЛА В СТРАНЕ ПУЩЕНЫ НА САМОТЕК

45 40 35 30 25 20 15 10

^^ 39 X V

✓ ✓ 26

^^— \ / V__

19

11

8

^^-^

апр.06 апр.10 мар.10 апр.11

окт.11

фев.11 фев.12

В ОЧЕНЬ БОЛЬШОЙ СТЕПЕНИ + В большой степени В МАЛОЙ СТЕПЕНИ СОВЕРШЕННО НЕ ИНТЕРЕСУЕТ

янв.12 июн.12 окт.12 янв.16 В СРЕДНЕЙ СТЕПЕНИ

ЗАТРУДНИЛИСЬ ОТВЕТИТЬ

с врагами», и обывателя, «маленького, простого человека», атомизированного реалиста, живущего сегодняшним днем, озабоченного только проблемами благополучия и безопасности своего ближайшего окружения, не помышляюще-

го ни о «высоком» — героических деяниях, ни об изменениях как власти, так и других людей, не верящего в возможности совершенствования мира и облагораживание людей. Поэтому в общественном мнении доминирует смиренный

5

0

График 17

«ГОТОВЫ ЛИ ВЫ ЛИЧНО БОЛЕЕ АКТИВНО УЧАСТВОВАТЬ В ПОЛИТИКЕ?»

ОПРЕДЕЛЕННО ДА + В КАКОЙ-ТО МЕРЕ ДА СКОРЕЕ НЕТ + ОПРЕДЕЛЕННО НЕТ

Таблица 6

МОГУТ ЛИ ТАКИЕ ЛЮДИ, КАК ВЫ, ВЛИЯТЬ НА ПРИНЯТИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫХ РЕШЕНИЙ В СТРАНЕ?

2006 2007 2010 2012 2013 2014 2015 2016 2017

II X II II III III III VIII IV

Определенно да 2 3 2 1 3 1 3 1 3

В какой-то мере да 13 21 12 14 10 12 15 11 12

Скорее нет 39 31 34 39 35 38 39 38 31

Определенно нет 45 41 51 42 49 47 40 49 51

Сумма «не могут»+ «з/о» 85 76 86 85 87 87 8 г\э 88 85

Затруднились ответить 1 1 1 4 4 3 4 1 3

N = ... 1600 1600 1600 800 800 800 800 1600 1600

График 18

«КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, ЗАСТАВЛЯЮТ ЛИ РЕГУЛЯРНЫЕ ВЫБОРЫ ПРАВИТЕЛЬСТВО СТРАНЫ ДЕЛАТЬ ТО, ЧТО ХОТЯТ ПРОСТЫЕ ЛЮДИ?»

^

^^^ в значительной степени ^^^ в какой-то степени ^^^ не так уж много ^^^ совершенно нет

График 19

«КАК, ПО ВАШЕМУ МНЕНИЮ, СЛЕДУЕТ ОТНОСИТЬСЯ К ПРОБЛЕМАМ, С КОТОРЫМИ ЛЮДИ СТАЛКИВАЮТСЯ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ?»

70 60 50 40 30 20 10

Проявлять терпение и стойкость, приспосабливаться к обстоятельствам Воспользоваться следующими выборами для смены властей Устраивать акции протеста, уличные демонстрации Затрудняюсь ответить

тон пассивной адаптации: надо терпеть и приспосабливаться к обстоятельствам (график 19). За последние 10 лет лишь в один период мнение о том, что нужно воспользоваться следующими выборами для смены негодной власти, оказалось мнением относительного большинства: это был период 2011—2013 годов — время массовых антипутинских демонстраций протеста в крупных городах.

Условия сохранения властной вертикали: баланс иллюзий, гратификаций и страхов (квази-) традиционалистского сознания. Каждая фаза коллективного возбуждения провоцирует оживление и выход на передний план массовых иллюзий, упований и необоснованных надежд на улучшения жизни («счастье»), веры в лидера — вождя или спасителя, способного привести к нему1. Это не отдельные ожидания каких-то конкретных результатов от действий политиков, а проявление особой установки массового сознания, являющейся «активацией» целого пласта культуры, хранящей значения и память о событиях экстраординарной, неповседневной жизни. Мы можем судить об этом процессе (выходе на поверхность взаимосвязанных утопических представлений) только по отдельным симптомам — по появлению разного рода радикалов давних мифов о золотом веке или конце света, признаков хтонических

или потусторонних, сверхъестественных сил, метафизических врагах коллективной общности и т.п. Важно подчеркнуть, что сами мифологические структуры сознания (бинарность, диалектическое переворачивание причины и следствия, смена объясняющих оснований и объясняемого предмета, конспирология, демо-низация, симпатическая магия и проч.) внешне принимают вполне секулярную форму политических или публицистических высказываний. Их истинность или ложность не подлежат верификации, поскольку у профанного общественного мнения нет и не может быть необходимых средств их анализа и проверки. Это задача и дело специалистов, ученых, в нашем случае — полностью оттесненных от публичного пространства и сознательно лишенных авторитета пропагандой. Мифологическая структура мышления оказывается порождающей матрицей, которая притягивает к себе и наматывает на себя «факты» и «доказательства»2. Как бы дико и абсурдно это ни выглядело для секулярного сознания носителей европейского просвещения — российской интеллигенции, получившей естественнонаучное образование, приходится принять эти проявления массового сознания

1 См.: Левада Ю. Человек обыкновенный в двух состояниях. С. 364— 379.

2 Таковы тиражируемые версии о планах ЦРУ по разрушению СССР (сговор Горбачева с Рейганом, предательство, продажа Советского Союза), демонизация Березовского, ранние упования на Горбачева или Ельцина, перенесенные затем на Руцкого, Лебедя, позже на Путина. Огромная коллекция подобных предрассудков и мифов собрана В.А. Шнирельманом в его книгах. См., например, его последнюю по времени монографию «Колено Дана» (2017).

0

как факт современной российской идеологической жизни, пронизанной ТВ, социальными сетями, широко тиражируемой демагогией по-литиков1.

Любое состояние коллективного возбуждения порождается сочетанием переживаний общей угрозы, страха и чувства открывшейся причастности к более высокому порядку символического существования национальной или групповой общности, соответственно переживанию гордости, единства судьбы, коллективной веры. В этом плане присутствие пусть и слабо выраженных надежд на то, что «завтра будет лучше, чем сегодня», указывает на существование повседневного механизма, стерилизующего причины беспокойства, дезориентации, фрустрации, вызванных неопределенностью ситуации и чувством беспомощности индивида. Ослабление тревоги может производиться либо переносом их на безличные социальные силы, многократно превосходящие возможности частного действующего субъекта, либо через введение еще более ужасных угроз — войны, стихийных бедствий, нищеты, болезней и подобных иррациональных факторов, девальвирующих конкретные ситуативные причины и факторы беспокойства (по схеме: «все можно перетерпеть, лишь бы не было войны», «лишь бы дети были здоровы» и т.п.). В любом случае, актуальная острота настоящей проблемы снимается путем освобождения индивида от ответственности («а что я могу тут сделать?») либо рассеянием угрозы, перевода источника тревоги

1 Нет сомнения, что многое сопротивляется признанию этих процессов одичания или варварства еще недавно, казалось бы, атеистического населения. Но если вспомнить ажиотаж вокруг Кашпировского, Чумака, Джуны, популярность телевизионных передач с участием разного рода колдунов, экстрасенсов, ежедневных астрологических прогнозов, миллионных очередей к привозным «мощам» и «поясам богородицы», многолетнюю работу православных телеканалов, «Территорию заблуждения» Прокопенко, передач о разных таинственных явлениях, пришельцах, НЛО, геомагнитном оружии, «памяти воды», генетическом или психологическом зомбировании в геополитических целях и прочей вульгаризованной мистике, вспомнить «Гибель империи» Шевкунова или «Анатомию протеста» на НТВ и тому подобную продукцию, ежедневно поступающую к зрителю, то все это выглядит уже не столь странным, как кажется на первый взгляд.

во вневременное пространство метафизических сил и субстанций (например, тысячелетнее «государство», вечного противника России — Америку, Англию, Германию и т.п. или еще более «наукообразные» объяснения геополитического или расово-цивилизационного толка через культурно-исторические «архетипы», генетические коды и проч.). Вневременности этих сущностей соответствуют фаталистические или традиционалистские, антииндивидуалистические реакции: «как-нибудь все обойдется», «надо потерпеть», «бог дал, бог взял» и т.п.

Компенсация этой ущербности, зависимости и бесперспективности собственной жизни производится через идентификацию с символами коллективных ценностей, а именно чувством принадлежности к «Великой державе» при полном абсентеизме, нежелании участвовать в общественной или политической жизни и отсутствии представлений о целях и характере политического развития страны (график 15). Если в 1992 году 80% опрошенных считали, что «русские — такой же народ, что и другие» (только 13% опрошенных продолжали верить в особое предназначение или миссию русских в мировой истории), то уже к концу 1990-х такого мнения придерживались лишь 36%, а большинство, 57%, вернулось к идее «российского величия» (к 2017 году эти показатели составляли 32 и 64% соответственно; табл. 6, график 20).

Собственно, это именно то, чего ждут и настоятельно требуют от власти обыватели, чем удовлетворяются даже в условиях снижения ка-

1992 1999 2016 2017 IV III X XI

13 57 57 64

80 36 34 32

7794

чества жизни. Это то, чем Путин купил лояльность основной массы населения, что обеспечило ему восстановление утраченной в 2011—2013 годы поддержки. Именно этим ожиданиям восстановления авторитета России как супердержавы и отвечает имперская риторика и крымская политика Путина (табл. 7 и 8, график 14).

Как видно из табл. 8, самые значительные достижения Путина заключаются в давно ожидаемом «возвращение миссии и статуса "Великой державы"», повышении доходов населения (при некотором сомнении, проявляемом, по

Таблица 6

С КАКИМ ИЗ СУЖДЕНИЙ В ЭТОЙ ПАРЕ ВЫ БЫ МОГЛИ СКОРЕЕ СОГЛАСИТЬСЯ?

Русские - великий народ, имеющий особое значение в мировой истории Русские - такой же народ, как и другие Затруднились ответить

Таблица 7

С КАКИМ ИЗ СУЖДЕНИЙ В ЭТОЙ ПАРЕ ВЫ БЫ МОГЛИ СКОРЕЕ СОГЛАСИТЬСЯ?

1992 1999 2008 2016 2017

IV IV VIII X XI

Россия должна сохранить за собой роль великой державы 72 78 86 76 82

России не нужно претендовать на роль великой державы 14 9 6 17 13

Затруднились ответить 13 13 8 7 5

N = ... 2000 2000 1500 1600 1600

График 20

ДОЛЯ РОССИЯН, КОТОРЫЕ СЧИТАЮТ РОССИЮ «ВЕЛИКОЙ ДЕРЖАВОЙ»

Таблица 8

КАК ВАМ КАЖЕТСЯ, ЧТО УДАЛОСЬ СДЕЛАТЬ ВЛАДИМИРУ ПУТИНУ ЗА ГОДЫ ЕГО ПРЕБЫВАНИЯ У ВЛАСТИ?

2010 VIII 2013 II 2014 III 2015 III В среднем по одному замеру

Вернуть России статус великой уважаемой державы 36 36 51 49 43

Повысить зарплаты, пенсии, стипендии и пособия 43 28 25 29 31

Преодолеть сепаратистские настроения, удержать Россию от распада - 24 27 32 28

Стабилизировать обстановку на Северном Кавказе 12 17 25 34 22

Справиться с последствиями кризиса 2008 года - 19 19 29 22

Удержать Россию на пути реформ 22 22 16 24 21

Обеспечить сближение между странами СНГ 20 16 13 16 16

Продолжить реформы, но с большим вниманием к социальной защите населения 22 9 12 14 14

Обеспечить укрепления закона и порядка 17 11 9 18 14

Преодолеть кризис в экономике, остановить спад производства 18 14 12 10 13

Вернуть простым людям средства, которые были ими утеряны в ходе реформ 11 5 3 5 6

Обеспечить справедливое преодоление доходов в интересах простых людей 5 3 2 4 4

Ничего из перечисленного 6 9 6 5 7

Затруднились ответить 5 8 10 6 7

Ранжировано по средним значениям.

80

70

60

50

40

30

20

10

крайней мере, в среде нижнего среднего социального слоя), стабилизации ситуации на Северном Кавказе, преодоление сепаратизма; неудачи — отсутствие справедливости (справедливого распределение доходов, расслоение российского общества), отказ от компенсации потерянных сбережений, обеспечение законности и порядка: отношений с бывшими республиками. Другими словами, то, что для политика в демократических странах составляет главный капитал политической поддержки, в России отходит на задний план и оказывается второстепенной проблемой.

От аналитика такая двойственность системы координат массового сознания требует определенной, довольно сложной оптики и более рафинированного понятийного языка интерпретации, поскольку внеповседневное состояние массы означает внезапную примитивизацию массового сознания, резкое упрощение и единообразие понимания происходящего. А это значит, что в отличие от ответов на вопросы повседневного и практического свойства, на которые респондент может отвечать в соответствии со своим опытом, практической рациональностью и компетентностью, в тематике ответов на вопросы более общего порядка, политических проблем, гораздо в большей степени проявляется коллективная природа общественного мнения. Коллективные представления радикально отличаются от индивидуального опыта и норм мышления. Индивидуальное сознание многократно сложнее массового.

И патриотическое воодушевление праздничных колонн на шествиях или ненависть к врагам на митингах протеста, чувство гордости, пробуждаемые зрелищем военных парадов, и слепая паника толпы обеспечиваются радикальным упрощением конструкций действительности путем сведения к образам и действиям персонажей «давно прошедшего времени», их мотивам, их возможностям нарушения обычных норм поведения ради предельных ценностей всего коллективного целого — народа, Родины, «братства товарищей» и т.п. При этом все соображения обычного порядка существования — материального обеспечения, субъективности, рациональности (взвешивания цель — средства, цена — качество) — отступают на задний план или вообще не принимаются во внимание. Этот момент, ментальная и логическая процедура нейтрализации повседневных интересов и потребностей («взятия в скобки»), самого контекста будничного существования воспринимаются и осознаются как апелляция к

«высокому», восхождение к высшим значениям (коллективной) жизни.

Собственно, ценности и не могут быть выражены иначе, чем посредством упразднения, опустошения, освобождения от контекста повседневной реальности и характерных для нее интересов, стратегий и норм действия. Поэтому вне зависимости от ценностного знака подобных состояний — воодушевления, гордости или коллективного мазохизма — имеет место подавление способности к критической рефлексии, дистанцированному взгляду на самих себя со стороны. Это не прямое целевое действие, а побочный эффект переживаний коллективных ценностей, самих ценностных состояний — эйфории, гнева, экстаза, любви, паники, глубокой депрессии или стыда. Моменты полного слияния индивида и толпы синонимичны наступлению временной прострации и интеллектуального ступора, деградации способности к критической рефлексии, а в случае их длительности — общей депрессии и стойкой дезориентации.

«Победа в Великой Отечественной войне 1945 года» после распада СССР и девальвации ценностей революции (и 1917 года, и революции как историософской идеи) образует центр символических структур национальной идентичности русских. Поэтому семантика Победы стала не только главным ресурсом легитимности режима, мотивированного интересами сохранения власти и блокирования каких-либо институциональных реформ, но стержнем организации государственной идеологии. Речь сейчас не о цинической эксплуатации значений войны, а о структуре и функциях символического наследия. Как всякий праздник, День Победы сочетает торжество коллективной силы и память о мертвых. В обязательных праздничных заклинаниях — «никто не забыт, ничто не забыто» — составляющая скорби опускается или носит формально-обязательный, демонстративно-публичный и почти принудительный характер1. Дело тут не только в лицемерии, но и в воспроизводстве порядка ритуала. Такая апелляция к мертвым (как и посещение кладбища в первое воскресенье после Пасхи) оказывается единственным средством для утра-

1 Само действие скорбного поминания 22 июня (минута молчания или соответствующие эквиваленты - преклонение демонстрантами коленей, склонение знамен и т.п.) - изобретения довольно позднего времени, даже в 1980-1990-е этого не было. Они, как и другие кремлевские церемониалы и как бы лейб-гвардейские «потешные» мундиры, стали появляться вместе с Путиным. Поэтому движение «Бессмертный полк», рожденное «снизу», из массовой потребности в трансцендентном, очень быстро было перехвачено властями и превращено в пропагандистское действо.

тившего всякие метафизические основания общества подчеркнуть свою связь со сферой высокого, сакрального. Обрядоверие скорби, имитация переживаний скорби, ее театрализация посредством трансляции ТВ на всю страну оказываются самым действенным актом активирования пустых значений трансцендентного. Упоминание смерти (смысл и значение которой в современной русской культуре утрачены1) является риторическим переключателем сознания из повседневного плана забот и интересов в трансцендентальный, заставляющий смотреть на происходящее с точки зрения мифа, целост-ностей», как сейчас говорят, «больших наррра-тивов», которые отсутствуют в обычной жизни маленького человека2.

Единство общности достигается причастностью каждого отдельного индивида к особым состояниям — переживанию содержания коллективного мифа (условного, то есть никогда в таком виде не бывшего прошлого). Суть (функция) мифа заключается в объяснении генетической связи прошлого и настоящего (а также настоящего как залога будущего), иначе говоря, обоснование легитимности институтов такой власти. Ее отличие от современных демократических систем заключается в том, что она символически репрезентируют не интересы частных лиц (даже вместе взятых — «в единстве разнообразия»), а идеологическое целое — «интересы государства» (являющегося синонимом правящей клики или конфигурации кланов), «православного народа», «Руси», империи (= Великой державы) и т.п. Если де-

1 В логике анализа Л. Седова смерть в России - это «абсолютный проигрыш» индивида, никакой идеи спасения, потустороннего вознаграждения и т.п. здесь нет. См.: Седов Л. Типология культур по критерию отношения к смерти // Синтаксис. Париж. 1989. № 26. В существование жизни после смерти, Царства Небесного в 1991 году верили 29-31%, в 2017 году - 45-47% (со всей определенностью лишь 20%). См. также: Общественное мнение 2017. С. 146. Табл. 16.23.

2 Молодые люди на фокус-группах в «Левада-Центре» о «Бессмертном полке», Параде 9 мая повторяют самые общие слова, которые слышат по ТВ. Они говорят, что это нужно для переживания «связи с предками», «памяти поколений» и т.п. Другими словами, если в культуре шестидесятников память о войне, как считается, была условием внутренней моральной работы, предшественником десталинизации и поиском выхода из тоталитаризма, то сегодня память о войне играет совершенно другую роль - суррогата трансцендентности, восполнения символических или ценностных дефицитов. Вся военная (лейтенантская) проза, кино и публицистика советского времени строилась на сопоставлении себя в настоящем (то есть готовых ко всякого рода сделкам со своей совестью) с экзистенциальным опытом военного поколения, которое, в соответствии со стереотипами того времени, было готово жертвовать собой ради спасения страны, без колебаний, расчетов и каких-либо компромиссов. Сегодня тематика «войны» - это разработка оснований общественной солидарности с властью, легитимация режима Путина.

мократии построены на принципах представительства интересов разных групп населения, соответственно не имеющих никакой иной легитимности, кроме истории делегирования неотчуждаемых прав отдельных людей или их групп (партий) политикам, парламенту, то такие «традиционализирующие» режимы, как пу-тинизм или исламистские государства Ближнего Востока, имитируют, точнее, создают заново искусственную «традицию», провозглашая идеологию национального и/или религиозного возрождения, возвращения к почве, корням, духовным скрепам и проч. Ряд таких режимов очень длинный: сюда относятся как разновидности диффузного европейского фашизма в межвоенный период (от Испании и Португалии до Италии, Венгрии, Румынии, отчасти Польши или балтийских стран), так и германский нацизм3.

Сама по себе способность к массовому возбуждению предполагает предварительный длительный период социализации к мифологическому наследию, длительную работу с символическим материалом, в ходе которых население усваивает элементарные нормы тра-диционализирующейся культуры или занимается присвоением мифологического наследия прошлого. Поэтому массовое возбуждение не возникает на пустом месте, не начинается с чистого листа4. Моменты переживания «высокого» смыслового содержания мифа должны быть подготовлены деятельностью других системных институтов режима господства (системой образования, СМИ, церковью, политическими партиями), но производятся они только посредством соответствующих массовых ритуалов — в ходе демонстраций, торжественных церемоний, клятвами верности заветам предков, культом мертвых или «пятиминутками ненависти», разоблачениями заговора врагов, пароксизмами политических страстей на ток-шоу, церковными церемониалами, речами иерархов и т.п. Их сюжетное содержание повторяет в настоящем ключевые или поворотные события прошлого, имеющие отношение к важнейшим, драматическим значениям коллек-

3 Советский тоталитаризм в этом плане отличался от перечисленных выше, поскольку подавал себя как итог развития всемирной истории, всего человечества. Его архаизм был более сложного рода и существенно менялся на разных этапах эволюции режима - от идеологической утопии (архаического представления об обществе равных) до консервативной идеи реставрации империи в виде соцлагеря.

4 В этом плане частые разговоры, что первично - пропаганда или движение снизу, запросы самого народа, массы, - бессмысленны; процессы такого рода всегда представляют собой социальное взаимодействие разных сил и определенной, кризисной ситуации.

тивности. Поэтому стереотипные апелляция к Отечественной войне, революции, сражениям прошлого, казням (расстрелу царской семьи), активирующие или затрагивающие шаблоны репрезентации коллективного целого (народа, государства, империи), должны быть регулярными для того, чтобы систематически снижать или уничтожать ценности субъективности, приватности, интересов отдельного человека или группы.

В ослабленном виде такие сюжеты исторических травм ежедневно разыгрываются современными СМИ, прежде всего телевидением, обладающим особой суггестией движущегося визуального образа.

Без ритуалов коллективной мобилизации массовое возбуждение не возникает. Пропаганда не создает новых представлений, она лишь активирует (и заново интерпретирует применительно к контексту текущих событий) слои давно сложившихся стереотипов и спящих предрассудков, образующих несознаваемые пласты национальной культуры, соединяя настоящее с фиктивным и воображаемым прошлым. В нашем случае (крымский синдром мобилизации) ресурсом такого рода являются коллективные представления советского времени, времен холодной войны или даже еще более раннего времени, казалось бы, давно исчезнувшие.

Триггером мобилизации всякий раз выступает внешний фактор страха, кризис, дефицит ясности понимания и выбора стратегии действий, на фоне которых только и могут начать

работать соответствующие коллективные процедуры производства возбуждения — эйфории или ненависти.

Утрата будущего разрушает определенность структур повседневной жизни, порождая массовую дезориентированность и множество необоснованных упований. Симптоматика «утраты уверенности в завтрашнем дне» может вызываться не только экономическим кризисом и ухудшением качества жизни (резким падением доходов, утратой работы и т.п.), но и политическими причинами: усилением репрессий, подавлением или значительным сокращением сферы общественных дискуссий. Все, что ослабляет возможности и средства рационализации текущих событий — ужесточение цензуры с нарастанием агрессивной демагогии, скандалы с авторитетными политиками, стойкое скрытое недоверие общества к власти или доминирующим источникам информации, — становится факторами быстрой смены эмоциональных состояний и архаизацией массового сознания.

В общем списке поводов для беспокойства можно выделить два основных вида источников (точнее, два типа обоснований) массовой тревожности.

Страхи первого рода имеют видимость вполне конкретных причин (болезни детей, старость, криминогенная обстановка, нестабильная экономическая ситуация и т.п.). Сюда еще могут быть включены навыки установления причинно-следственных цепочек и функ-

Таблица 9

ИЕРАРХИЯ СТРАХОВ. ДОЛЯ УТВЕРДИТЕЛЬНЫХ ОТВЕТОВ В СРЕДНЕМ ЗА 1996-2017 ГОДЫ В ОДНОМ ЗАМЕРЕ

Ответы: «Испытываю постоянный страх/боюсь...» %

болезни детей, близких 74

болезни, мучений 50

мировой войны 44

бедности, нищеты 43

нападения преступников 41

произвола властей, беззакония 39

безработицы, потери работы 39

стихийных бедствий 36

смерти 35

потери сбережений 29

публичных унижений, оскорблений 28

старости 28

СПИДа 25

возврата к массовым репрессиям 25

ужесточения политического режима 21

Пересчитано по: Общественное мнение 2017. С.19—22. Табл. 2.4—2.18.

циональных отношений взаимосвязи между разного рода явлениями, событиями или последствиями действий акторов; другими словами, в таких обстоятельствах возможны акты психологической рационализации или рационального объяснения происходящего людям.

В отличие от них тревоги и страхи второго рода (стихийные бедствия, мировая война, произвол власти, потеря работы, СПИД, публичные унижения и т.п.), проявляемые гораздо большим числом людей, чем собственно «группы риска», как правило, не могут быть связаны с какими-то причинами и последствиями. Они принципиально непредсказуемы, иррациональны, непознаваемы. Этот вид фоновых страхов образует своего рода модус, тональность восприятия и интерпретации происходящего общественным мнением. Такого рода неопределенные и трудно локализуемые страхи являются «бессознательными» механизмами удержания того, что люди считают особо ценным в своей жизни или особо значимым. Они служат признаком отсутствия (то есть не-возникновения, подавления или временной приостановки действия) институциональных средств для публичной артикуляции и рационализации, рефлексии и обсуждения причин, обстоятельств и возможностей действия для решения тех или иных социальных или личностных проблем. Они симптом того, что разрушается (или уже разрушена) нормативная структура социального взаимодействия. В таких ситуациях (подавления или паралича авторитетных групп или мнений) респонденты лишены возможности выражения своих интересов или представлений о том, что для них действительно важно и ценно. Диффузные и как бы асоциальные страхи и тревоги, наряду со столь же безосновными или иррациональными надеждами (иллюзиями), размывают горизонт понимания происходящего для обычного человека, не обладающего специальными компетенциями и знаниями экспертов или техникой рефлексии интеллектуальной и культурной элиты1. И именно эти состояния и становятся предпосылкой манипуляции массами пропагандой и демагогией властей.

1 Такое положение дел в какой-то мере является непреднамеренным результатом самой идеологической политики Кремля: навязывание консервативных взглядов, идеологии традиционализма (или даже возрождение архаики и явного обскурантизма) парализует интеллектуальные возможности населения, его способности к отстаиванию своих прав, сопротивлению административному произволу, рационализации ситуации и предвидению, возможности расчета и к планированию своего будущего, что, в свою очередь, активирует архаические пласты культуры.

Включение модуса «надо потерпеть» меняет всю систему временных ориентаций и оценок индивида (или общественного мнения, то есть групповых представлений), определяющих возможные стратегия действия. Их смена объясняется тем, что в массовом сознании в этот момент нет представления о силах, которые могли бы переломить негативный тренд и стагнацию в экономике и обществе: ни правительство, ни региональные власти, по мнению россиян, не в состоянии вывести страну из кризиса. Хотя число социальных конфликтов (трудовых споров, забастовок, акций обманутых дольщиков, «мусорных» протестов и т.п.) за последние два года заметно увеличилось, но, не будучи представленными на федеральных каналах ТВ, они как бы не существуют в реальности. Даже будучи известными населению, подобные сведения не становятся значимыми социальными фактами, оказывающими влияние на общественное мнение.

То, что мы называем социальной беспомощностью, является результатом адаптации к институциональному насилию и длительного воздействия пропаганды. Вытесняемое из сознания средовое принуждение означает отчуждение лишь от общественной повестки, но не полную пассивность населения. Поэтому отказ от включенности в общественные дела или отсутствие интереса к тематике общих проблем страны не совсем верно называть апатией общества. Скорее это перенос ангажированными, оппозиционно настроенными группами элиты своего разочарования поведением народа на всю массу населения, которому приписывают несвойственные мотивы действия и интересы.

Усиление репрессий против активистов, общественных организаций, журналистов, бло-геров2 или отдельных представителей высшей бюрократии, цензура в сочетании с навязываемым «Величием державы» поддерживают «стабильность» общества, что, собственно, и является целью новейших технологий господства и управления массовым сознанием.

Образ нынешнего российского государства в глазах населения сочетает в себе черты «стационарного бандита» (по выражению Мансура Олсона и Мартина Макгира) и патерналистской власти, обязанной «отечески заботиться

2 За последние пять лет в России число дел по «экстремизму» выросло в три раза. [Электронный ресурс]. https://www.gazeta.ru/ ро^о/2016/05/04_а_8211929^М Большая часть из них - дела против людей, перепостивших нежелательные с точки зрения прокуратуры материалы.

о простых людях и защищать их». Неисполнение правительством своих обязательств не меняет массовых представлений о том, как должна вести себя власть или как должно быть устроено государство. (В этом заключается ошибка российской оппозиции, считающей достаточным для делегитимации режима указать на дефекты или неэффективность политики руководства.) Нормативные представления такого рода являются конститутивными для коллективной идентичности россиян, поэтому они более значимы, чем собственные трезвые оценки фактического положения вещей, допустимые лишь для сферы частного, непубличного высказывания. Падение реальных доходов населения объясняется массовым сознанием просто: если денег на социальные нужды нет, то это означает, что их разворовали те, кто им, населением, управляет. В том, что в России государственную власть представляет коррумпированное чиновничество и олигархи, давно убеждено большинство населения; критические выступления А. Навального не порождают новых представлений, а лишь подкрепляют это глубокие убеждения масс, придавая им статус публичности, не затрагивая вместе с тем представлений о неизменяемости социального порядка. Накапливающееся раздражение, вызванное коррумпированностью и испорченностью власти, ее наглостью и безобразиями, остается диффузным, неартикулируемым, поскольку возможности контроля над ней все более сокращаются и стерилизуются репрессиями

и судейским произволом. Однако именно это застойное недовольство, как ни парадоксально, является условием периодической коллективной мобилизации, компенсирующей все недостатки режима или, по крайней мере, временно отодвигающей претензии населения к ней в сторону.

«Крымская ситуация» (как и война с Грузией в 2008 году) в этом плане снижает негативные оценки власти (число недовольных властью сократилась в сравнении с началом 2000-х почти на треть), ослабляет критичные установки по отношению к руководству страны, но не меняет их принципиального характера (табл.10-14, графики 15 и 21).

В 2006 году доля тех, кто преисполнен «гордости за нынешнюю Россию», составляла 48%, после Крыма это показатель вырос до 69—70— 67% (2014, 2015, 2017). Сегодня, в разгар конфронтации с Западом и пароксизма коллективного патриотического самоудовлетворении, 83% опрошенных гордятся тем, что живут в России, несмотря на недовольство своей жизнью, властью (но не политическим режимом, который воспринимается как безальтернативный). Это заметно выше средних показателей за многие годы (они держатся на уровне 62%). Неправильно полагать, что «гордятся» страной «несмотря на...», вопреки сознанию реального положения дел. Это не «гордость вопреки», а функциональное дополнение к пониманию реального положения дел — функция «патриотизма» такого рода как раз и заключается в том,

Таблица 10

КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, В КАКОЙ МЕРЕ ОРГАНЫ ВЛАСТИ РОССИИ ПОРАЖЕНЫ СЕЙЧАС КОРРУПЦИЕЙ?

2016 II 2017 III

Коррупция полностью поразила органы власти России сверху донизу 25 32

Органы власти России в значительной мере поражены коррупцией 51 47

Органы власти России поражены коррупцией, но в незначительной мере 13 13

В государственном аппарате России практически нет коррупции 1 1

Затруднились ответить 10 7

N = 1600 Таблица 11

КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, ЧТО СЕЙЧАС В БОЛЬШЕЙ МЕРЕ ВОЛНУЕТ ОКРУЖЕНИЕ ПУТИНА: ПРОБЛЕМЫ СТРАНЫ ИЛИ ЛИЧНЫЕ МАТЕРИАЛЬНЫЕ ИНТЕРЕСЫ?

2005 I 2007 I 2008 I 2012 I 2013 IV 2016 I 2017 IV

Проблемы страны 31 48 56 40 33 44 49

Личные материальные интересы 55 36 29 41 52 38 35

Затруднились ответить 14 16 15 19 15 18 16

N = ... 1600 1600 1600 800 800 1600 1600

График 21

«КАКОЕ ИЗ СЛЕДУЮЩИХ ВЫСКАЗЫВАНИЙ О РУКОВОДСТВЕ СТРАНЫ БЛИЖЕ ВСЕГО К ВАШЕЙ ТОЧКЕ ЗРЕНИЯ?»

■ ЗАТРУДНИЛИСЬ ОТВЕТИТЬ

■ НАШИ ОРГАНЫ ВЛАСТИ - НАРОДНЫЕ, У НИХ ТЕ ЖЕ ИНТЕРЕСЫ, ЧТО И У ПРОСТЫХ ЛЮДЕЙ

■ РУКОВОДСТВО - ЭТО ОСОБАЯ ГРУППА ЛЮДЕЙ, ЭЛИТА, КОТОРАЯ ЖИВЕТ ТОЛЬКО СВОИМИ ИНТЕРЕСАМИ; ДО НАС ИМ НЕТ ДЕЛА

■ ЛЮДИ, КОТОРЫХ МЫ ВЫБИРАЕМ В ОРГАНЫ ВЛАСТИ, БЫСТРО ЗАБЫВАЮТ О НАШИХ ЗАБОТАХ, НЕ УЧИТЫВАЮТ В СВОЕЙ РАБОТЕ ИНТЕРЕСЫ НАРОДА

Таблица 13

КАК ВЫ СЧИТАЕТЕ, РУКОВОДСТВУЕТСЯ ЛИ РОССИЙСКАЯ ВЛАСТЬ СЕГОДНЯ ИНТЕРЕСАМИ ТАКИХ ЛЮДЕЙ, КАК ВЫ, И ЕСЛИ НЕТ, ТО ПОЧЕМУ?

2001 2016

Считаю, что власть руководствует интересами таких людей, как я 7 15

Власть в России в принципе не приучена уважать таких людей, как я, считаться с нашими

интересами; ей нужны лишь наши голоса на выборах да налоги, которые мы платим 34 24

Власти в России не нужны такие люди, как я; ее интересуют совсем другие люди, их интересами

она и руководствуется 14 15

Власть в России не несет никакой ответственности перед такими людьми, как я; она от нас не

зависит и нам не подконтрольна 16 14

Жизнь в России так устроена, что власть сама, без нас определяет интересы таких людей, как я;

нам ничего не остается 20 19

Такие люди, как я, еще не научились руководствоваться собственными интересами, осознавать и

отстаивать их; мы сами виноваты в этом 7 9

Власть в России и не должна руководствоваться интересами таких людей, как я; она

руководствуется интересами государства 2 4

N = 1600, в % к числу ответов в каждом замере

чтобы вытеснять саму мысль о характере власти и государственного насилия, качествах власти1.

Институциональные последствия крымской мобилизации. Социальные последствия событий 2014—2016 годов (в первую очередь резкое повышение «курса» институтов, использующих

1 Здесь напрашивается параллель с «религиозным возрождением» -экспансией государственного православия, расширения влияния РПЦ при поддержке режима и характер его принятия обществом: распространение обрядоверия, поверхностной религиозности, дополняющей более глубокий массовый цинизм, в том числе направленный на самих верующих или священнослужителей.

ценности насилия для усиления собственного влияния) для переформатирования массового сознания, вполне сопоставимы с последствиями таких событий, как расстрел парламента в 1993 году, который потянул за собой усиление влияния армии и спецслужб, первую чеченскую войну и оборвал в конечном счете слабый тренд демократизации России и становления правового государства.

Крымская волна мобилизации закрепила цикл институциональных изменений 2012— 2017 годов, последовавших в ответ на массовые протесты в крупных городах и ослабление ле-

Таблица 14

ЧТО, НА ВАШ ВЗГЛЯД, ЯВЛЯЕТСЯ ГЛАВНЫМ ПРЕПЯТСТВИЕМ НА ПУТИ РАЗВИТИЯ РОССИИ?

1998 2016

VIII IV

Коррупция властей 43 49

Власть, думающая только о себе, игнорирующая интересы общества 26 27

Неисполнение на местах принятых законов, указов, саботаж чиновников 34 26

Незаинтересованность, равнодушие людей к происходящему в стране 18 17

Отсутствие продуманной программы развития страны 14 17

Клановые интересы властных группировок, их борьба за влияние 9 16

Недостаток инициативных, предприимчивых людей 8 14

Противоречия интересов центра и регионов, субъектов Федерации 9 14

Некомпетентность нынешней власти 9 13

Высокие цены на нефть 11 9

Люди, которые не любят Россию, не верят в ее будущее 8 8

Влияние спецслужб на политическую жизнь страны 1 4

Не вижу особых препятствий 15 10

Затруднились ответить 7 6

N = ... 1500 1600

гитимности Путина. Речь идет об ужесточении законодательства, судебной и правоприменительной практике, направленной против любых форм самоорганизации общества, неподконтрольных Кремлю или региональным властям,

0 расширении полномочий политической полиции и спецслужб (и так наделенных чрезвычайными правами действовать вне рамок Конституции и законов), установлении монополии цензуры (Роскомнадзора) и администрации президента над информационным пространством. Символом этих изменений стало создание мощной военизированной структуры — Ро-сгвардии (по оценке А. Гольца, по численности сопоставимой со всеми сухопутными войсками России), получившей специальную задачу и особые полномочия бороться с «массовыми беспорядками» (то есть с любыми выступлениями недовольных политикой властей) всеми средствами, включая разрешение стрелять в людей. По сути, это кульминация паранойи режима в отношении угрозы «цветных революций», повторения «майданов» в России.

В правовом плане такие изменения означали кастрацию Конституции и приведение ее к состоянию юридической ничтожности, поскольку не работают более 50 (из 137) ее основных статей, прежде всего тех, что определяют порядок формирования власти, разделения властей, свободы и права человека, контроль общества над властью1. Как результат — дегра-

1 Представитель Минюста на суде, в котором рассматривалось дело о внесении «Левада-Центра» в реестр иностранных агентов, на вы-

дация законодательной деятельности и полная зависимость судебной системы от администрации президента или от соответствующих региональных властей. Реальное отношение россиян к суду описано в целом ряде работ специалистов «Левада-Центра2.

Наиболее важные последствия этого состояния заключаются в размывании массовых представлений о социальной норме, в первую очередь правовой норме. Исчезает граница между допустимым и возможным, становится неясным, что такое правонарушение и преступление, когда оно касается действий высокопоставленных чиновников и политиков. Но если нет социальной нормы «правила социального поведения», то нельзя говорить об универсальных в своей значимости социальных институтах, составляющих каркас коллективного существования, определяющих устойчивость социального порядка, предсказуемость действий других, ресурсы доверия и будущее. Нет закрепленных и воспроизводимых образцов, на которые могут ориен-

ступление нашего адвоката, указавшего, что действия Минюста (в его претензиях к работе Центра) нарушают основополагающие статьи Конституции РФ (такие как свобода слова, распространение информации и т.п.), заявила, что государство имеет право ограничивать конституционные права граждан; вы (юристы «Левада-Центра») неправильно воспринимаете статьи закона. Только «мы» (Минюст, прокуратура, то есть государственные служащие) можем правильно понимать нормы законов и адекватно их интерпретировать.

2 Итоговый вариант отчета этих исследований см.: Ворожейкина Т., Гудков Л, Зоркая Н., Овакимян А. Мониторинг отношения российского населения к судебной реформе и судебной системе // Вестник общественного мнения. 2014. № 3-4.

тироваться и ориентируются действующие лица, вне зависимости от своих мотивов, нет соответственно возможности учитывать потенциальные санкции за несоблюдение норм и, напротив, гратификацию за добропорядочность и честность поведения. Откат или рейдерский захват чужого бизнеса — это преступление или норма поведения тех, у кого для этого достаточно сил, влияния, авторитетных властных позиций? Вынесение неправосудного решения судьями — это обычай или преступление? Каким образом у людей, причастных власти, возникают состояния, в сотни раз превышающие их суммарные годовые заработки за все время их госслужбы? Откуда среди наших депутатов столько долларовых миллионеров, почему приход во власть означает стремительное обогащение? (Едва ли все они такие же гении предпринимательства, как Билл Гейтс.) Кто определяет «объективность» соответствующих квалификаций социального действия как нарушения нормы?

Как выясняется, никто не может ответить на эти вопросы. И не потому, что нет специалистов, придерживающихся точки зрения объективности права, а потому что ответ известен, но неприемлем. Мало кто из россиян задумывается над этими вопросами. Поэтому неверно называть это состояние правовым нигилизмом или «аномией» в классическом дюргеймовском смысле. Более адекватным было бы признание такого положения своеобразной социальной нормой — нормой вменяемой бездумности, социальным запретом на рационализацию самой этой сомнительной дилеммы — права и бесправия или справедливости и несправедливости. Ссылки на то, что люди боятся об этом говорить, не более чем суесловие и социальная (интеллектуальная и моральная) неспособность думать.

Логически из этого состояния можно сделать (и делаются) два вывода. Первый, часто встречаемый в публицистике «разочарованных»: мы имеем дело с аморальным обществом (населением) людей, лишенных чувства собственного достоинства, отнятого у них вместе с собственностью и возможностями защиты своих прав и интересов репрессивным государством, массовидной плазмой дезориентированных и не верящих ни во что людей, скрепленных силовыми структурами государства, удерживаемых только страхом наказания. Второй — условное общество (население) предельно фрагментировано. В каждом сегменте (семья, производственная сфера, взаимодействия с начальством и коллегами на работе, поведения в присутственных местах, отношения с ад-

министрацией и представителями государства и т.п.) складываются свои понятия и правила, своя партикуляристская этика, свои нормы лояльности и солидарности, частные и ситуативные формы социального контроля, специфические вознаграждения и штрафы, наказания.

Ни то, ни другое умозаключение в своей чистоте неверны и нереалистичны, хотя, бесспорно, они схватывают некоторые черты нашей социальной реальности. Ошибка заключается в том, что обе конструкции социальности предполагаются статичными, тогда как в обычной жизни соединяется и то, и другое, чередуясь в последовательности поведения или внешних обстоятельств.

Решение этой дилеммы состоит в описании самих изолированных ситуаций (нормативных контекстов, когда репертуар социальных ролей предписан и жестко определен по числу участников и манере исполнения) и поиске механизмов переключения (операторов, условий и стимулов перехода от одного кода правил понимания и действия к другому) от одного режима понимания характера людей (и норм поведения) к другому (к другим нормам и правилам взаимодействия).

Мобилизация невозможна без массовиза-ции (социальной одномерности сообщества) — изначальной или искусственно созданной пропагандой или другими чрезвычайными обстоятельствами и социальными институтами. Это может быть военный призыв в случае введения военного или особого положения, атмосфера страха, созданная масштабными арестами в ходе репрессивных кампаний, чрезвычайное положение из-за стихийных бедствий, катастрофы, массовый принудительный «энтузиазм» больших политических акций, вроде освоения целины, строительства БАМа и проч. Такой тип мобилизации принципиально отличается от становления массового общества, возникающего в ходе европейской или американской модернизации. В последнем случае речь идет о формировании универсалистских институтов (правового государства, представительской политической системы, свободной прессы, всеобщего образования и избирательного права, независимого суда, гарантий частной собственности, свободного рынка и проч.), поддерживаемого населением и обеспечивающего повседневность частного индивида — налогоплательщика и гражданина. Напротив, массовизация тоталитарного государства предполагает упразднение субъективной автономности и соответствующих прав индивида, огра-

ничение или уничтожение тех оснований, на которых держалось своеобразие частной повседневной жизни, наследование собственности, безопасность от административного произвола, свобода выбора работы, места жительства, образа жизни, самостоятельность и ответственность в выплате налогов и проч. Мобилизация путинского типа вызывается нейтрализацией значимости повседневных норм и ценностей частной, обычной жизни, наступающей под действием агрессивной пропаганды, педалирующей тему врага. Достижение такого состояния становится возможным только при появлении чрезвычайных обстоятельств, факторов угрозы всему целому (воображаемому, апеллятивному целому — целостности государства, существованию нации, духовным традициям, православной вере и т.п.), экономическом кризисе (невозможности вести обычный образ жизни, угрозы потеря работы и т.п.).

Власть и общество. Сложившийся за четыре выборных цикла (1999—2016) порядок «управляемой демократии» или манипуляций электоральными процессами (контроль над вертикальной мобильностью и селекцией во власть) привел к окончательному формированию закрытого коррумпированного политического класса, обеспечивающего эксклюзивный характер институционального господства. Эта система обладает иммунитетом по отношению к любым попыткам общественного контроля над властью, обеспечивает подчинение экономики интересам обогащения правящего класса. Создание непрозрачных (то есть не подлежащих контролю соответствующих государственных органов) госкорпораций и их постепенный переход в частное управление, государственное рейдерство, административный и судебный произвол обернулись подавлением малого и среднего бизнеса (то есть того реального сектора экономики, который ориентирован на запросы потребителя, общества, а не власти). Доля его практически не растет последние 20 лет, в отличие от теневого сектора и неформальной занятости. Расширение участия государства в экономике1 (военные и полицейские

1 Как сообщали выступающие на Гайдаровском экономическом форуме в январе 2018 года, в 1998 году государство контролировало 2627% всех финансовых активов России, сегодня - 71%. Хотя формально государству принадлежит гораздо меньшая доля активов (разные источники называют разные цифры от 11 до 29%, в докладе ЦСР - 46%), в действительности оно контролирует основной объем экономической деятельности. Всерьез нельзя считать «ЛУКОЙЛ», «Мечел» или аналогичную крупную компанию «частной» - ни один их шаг невозможен без согласования с администрацией президента или его окружением.

расходы, увеличение административной ренты, коррупция) стало причиной угнетения экономического роста, стагнации. Ожидать выхода из этого состояния в обозримом будущем не имеет смысла. Эти изменения в различных сферах общественной и политической жизни закрепили многочисленные «достижения» путинского правления, идущие с 2000-х годов, но получившие свое идеологическое обоснование лишь в последние три-четыре года. Оно стало развитием тех положений, которые впервые открыто прозвучали в Мюнхене в феврале 2007 года в речи Путина, положившей начало открытой политики конфронтации с Западом и отказу от демократии как программы национально-государственного развития и свободной рыночной экономики.

В отличие от подавляющего большинства наших «экспертов», российских политологов и социологов, массовое сознание трезво оценивает природу российской власти: по мнению большинства россиян, Путин опирается на силовиков (прежде всего на политическую полицию, спецслужбы, генералитет), олигархов, высшую бюрократию, и выражает интересы именно этих институтов (график 22, 23). Картина массовых представлений россиян о структуре институтов в точном смысле представляют собой синтез репрессивных структур и олигархии, иерархического власти, по существу — тоталитарной системы господства. Это (вкупе со стерилизацией возможностей выражения недовольства) определяет массовый конформизм и оппортунизм социальной элиты. Выражение недовольства допустимо, но только против отдельных бюрократов, а не против «национального лидера» и вождя нации. Поэтому идет перенос раздражения с «царя на бояр».

Однако такая структура легитимации власти, если рассматривать ее в большой временной перспективе, должна быть неустойчивой и хрупкой. Она внутренне содержит силы своего разрушения, наступающего при явном ослаблении символических опор (нужен лишь символический признак слабости власти, ее геополитического поражения). Как на симптом этого можно указать на высокую долю мнений «устали ждать выполнения своих обещаний» (график 24). Но именно поэтому возрастает и потребность режима во все более частных патриотических «мобилизациях», вздрючках, процессах против тех, кто «оскорбляет чувства верующих» (примерно та же апеллятивная конструкция мобилизации, что и с Крымом). В отличие от мнимой угрозы «международного тер-

роризма», которая плохо работает, внутренние факторы мобилизации имеют более сложные структуры консолидации, затрагивающие, в отличие от «уличного терроризма», не ценности повседневного существования, а гораздо более значимые архаические структуры культуры и соответственно потребность в сакральном, высоком. То, что в конечном счете массовое со-

знание готово довольствоваться суррогатами трансцендентальных ценностей — веры, морали, достоинства и проч., — указывает на воспроизводящуюся зависимость России от Запада, от главных центров мирового развития.

Дело не только в переживании общности, единства с другими, «такими же, как ты». Мобилизация создает это чувство единства ценой

Таблица 15

КАКУЮ РОЛЬ В ЖИЗНИ РОССИИ ИГРАЮТ СЛЕДУЮЩИЕ ИНСТИТУТЫ И СОЦИАЛЬНЫЕ ГРУППЫ? (по пятибалльной шкале)

2001 1-11 2007 I 2012 I 2016 I 2017 I

Президент 3,9 4,2 3,9 4,6 4,6

ФСБ, спецслужбы 3,2 3,8 3,6 4 4

Вооруженные силы, армия 3,3 3,5 3,4 4 4

Администрация президента 2.9 3,6 3,5 3,9 4

Правительство 3,5 3,5 3,6 3,7 3,8

Олигархи, банкиры, финансисты 3,8 3,7 3,6 3,7 3,7

Прокуратура 2,9 3,4 3,3 3,5 3,6

Совет Федерации 3 3,2 3,1 3,5 3,5

СМИ 3,5 3,5 3,4 3,5 3,5

Суды, судебная система 2,8 3,2 3,2 3,3 3,5

Государственная дума 2,8 3 3 3,3 3,5

Полиция - - 3,1 3,3 3,4

Губернаторы 3,4 3,3 3,2 3,7 3,4

Директора крупных предприятий 3,3 3,2 3,1 3,2 3,3

Церковь 2,9 3,3 3 3,3 3,1

Политические партии 2,7 2,7 2,8 2,9 3,1

Интеллигенция 2,5 2,6 2,4 2,6 2,7

Профсоюзы 1,9 1,9 1,9 2 2,2

N = ... 1600 1600 800 800 1600

График 22

«НА КАКИЕ СЛОИ НАСЕЛЕНИЯ ОПИРАЕТСЯ, НА ВАШ ВЗГЛЯД, ВЛАДИМИР ПУТИН?»

60

50

40

30

20

10

силовики: работники спецслужб, армии, МВД олигархи, банкиры,крупные предприниматели государственные чиновники, бюрократия директорский корпус: руководители крпуных предприятий средний класс: люди с хорошим достатком

0

График 23

«ИНТЕРЕСЫ КАКИХ СЛОЕВ НАСЕЛЕНИЯ ВЫРАЖАЕТ, НА ВАШ ВЗГЛЯД, ВЛАДИМИР ПУТИН?»

45 40 35 30 25 20 15 10 5 0

^^^ силовиков: работников спецслужб, армии, МВД ^^^ олигархов, банкиров, крупных предпринимателей ^^^ государственных чиновников, бюрократии

директорского корпуса: руководителей крпуных предприятий ^^^ среднего класса: людей с хорошим достатком

График 24

«СОГЛАСНЫ ЛИ ВЫ С МНЕНИЕМ, ЧТО НАСЕЛЕНИЕ РОССИИ УЖЕ УСТАЛО ЖДАТЬ ОТ В. ПУТИНА КАКИХ-ТО ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ СДВИГОВ В НАШЕЙ ЖИЗНИ?»

70

60

50

40

30

20

10

63 61

55 55 51

47 43 40 41

35 38

март 00 июнь 01 апр. 03 апр. 05 июль 10 май 11 апр. 13 сент. 14 окт. 15 нояб. 16 апр. 17 Определенно да + скорее да Скорее нет + определенно нет Затрудняюсь ответить

0

удаления нормативных барьеров, различий (культурных, социальных, экономических, региональных и т.п.), образуя одномерность престижного и авторитетного «мы». Усиливающаяся идеологическая эксплуатация чувство причастности к Великому народу (или единения с Великим народом) снимает, уничтожает всякую мысль о гетерогенности общества («единства в разнообразии») и необходимости, обязательности, значимости репрезентации различных интересов, а значит, и саму идею демократии, то есть ответственности власти перед

обществом за свои действия. Возрождение «Великой державы» упраздняет сам вопрос о социальной дифференциации, создавая виртуальное или мифологическое пространство целостности величия недоразвитой, но амбициозной страны (не общества!), не могущей тягаться с ведущими мировыми государствами.

Конфронтация с Западом и антизападная политика — риторика врага, войны, милитаризма, героической славы Империи и ее колониальных войн, дискредитация западных ценностей и моделей — вытесняют из массового

сознания потребность в контроле над властью, ее произволом, саму мысль о правовом государстве и о демократии, противоречащих духу авторитарного правления. О понятиях неотчуждаемых прав человека говорить не приходится, они никогда не были значимы в России.

Если в 1994 году (перед началом первой чеченской войны) 41% опрошенных считал, что у России есть враги, то уже в 2003-м (на второй волне антиамериканизма) таких было 77%, весной 2014-го — 84%; затем по мере спада мобилизации этот показатель стал постепенно снижаться и к декабрю 2017-го достиг 66%, но уже в мае 2018-го, после реакции на очередную серию публикаций компрометирующих докладов и введения новых санкций против российских чиновников и компаний, опять поднялся до 78%:. Понятие «функция врага», практически по К. Шмитту, становится конститутивным для понимания характера государства и политической деятельности. Поддержание населения в состоянии хронического возбуждения и мобилизационной готовности способствует вытеснению либеральных, правовых представления из массового сознания. Антизападная риторика в сочетании с защитным самоизоляционизмом (у нас «особый путь», «Россия — особая цивилизация», равная по значимости Западу или превосходящая его по силе свой духовности и морали и т.п., — все

эти представления по мере укрепления режима Путина стали разделять абсолютное большинство россиян, чего не было до этого) уничтожает идею «общества», истории страны, заменяя ее традиционализмом и мифологией «Великой державы» (график 26).

Можно сказать, что усилия кремлевских политтехнологов и пропагандистов увенчались успехом: общественное мнение — по крайней мере, на словах и, я думаю, временно — выражает согласие с тем, что «Россия не является страной европейской культуры». Этот декларируемый самоизоляционизм все же носит очень двусмысленный характер — повседневный образ жизни городского населения, элементы молодежной культуры, семейной или сексуальной морали и т.п. не так уж сильно внешне отличаются от образа жизни европейцев. Другое дело — все, что касается гражданского и политического самосознания, здесь можно говорить лишь о первых подступах к современности, к модерности современного общества.

Дистанцирование и отчуждение от развитых стран облегчается благодаря навязыванию представлений о том, что Запад (развитые страны демократии) относятся к России с презрением и страхом (последний якобы вызван «растущей мощью России»). Пропаганда подняла давний пласт стереотипов и мифов, глубоко укоренных в русской культуре: представления

График 25

«КАК ВЫ ДУМАЕТЕ, СУЩЕСТВУЕТ ЛИ СЕЙЧАС ВОЕННАЯ УГРОЗА РОССИИ СО СТОРОНЫ ДРУГИХ СТРАН?»

80 70 60 50 40 30 20 10

о о о о о 1

Определенно да + скорее да Затрудняюсь ответить

Скорее нет + определенно нет

0

1 Друзья и враги России. Пресс-выпуск «Левада-Центра» от 4 июня 2018 года. [Электронный ресурс]. https://www.levada.ru/2018/06/14/ druzya-i-vragi-rossii-3/

График 26

«СКАЖИТЕ, ВЫ СОГЛАСНЫ ИЛИ НЕ СОГЛАСНЫ С УТВЕРЖДЕНИЕМ: "РОССИЯ - ЕВРОПЕЙСКАЯ СТРАНА"?»

100

80

60

40

20

окт. 15

авг. 17

дек. 08 сент. 09

I Полностью согласен + скорее согласен

I Скорее не согласен + совершенно не согласен

I Затрудняюсь ответить

График 27

«БЕСПОКОИТ ЛИ ВАС, ЧТО РОССИЯ В ТЕЧЕНИЕ ПОСЛЕДНЕГО ГОДА ОКАЗЫВАЕТСЯ ВО ВСЕ БОЛЬШЕЙ ИЗОЛЯЦИИ ОТ ЗАПАДНОГО МИРА?»

100

80

60

40

20

60

36

сент. 14 сент. 15 сент. 16

Очень беспокоит + довольно беспокоит Не слишком беспокоит + соверешенно не беспокоит Нет никакой изоляции, сейчас все возвращается к докризисной ситуации Затрудняюсь ответить

май 17

авг. 17

о собственной отсталости от Европы, варварстве, крепостничестве.

Но эффект антизападной демагогии заключался в том, что собственные русские комплексы, характерные для любой страны «догоняющей модернизации», были приписаны европейским странам. Этот типичный взгляд на себя чужими глазами является крайне важной составной частью русской национальной идентичности. Садомазохистские переживания собственной неразвитости и варварства (самоназвания типа «совок» и им подобные здесь лучшие примеры) никогда не получают публичного выражения, санкций авторитет-

ного мнения, это всегда двусмысленная игра с самими собой, чаще принимающая приватный или иронический характер, снимающая остроту травмы и фрустрации неполноценности. Но пропаганда разрывает этот модус игры, приписывая собственные негативные или амбивалентные представления о самих себе значимым Другим, странам, обществам, выступающим во многих отношениях в качестве авторитетного источника образцов подражания. А подмена ведет к тому, что те же самые оценки, но исходящие от авторитетных Других, воспринимаются массовым сознанием как оскорбительные.

37

47

0

0

Это важнейшее обстоятельство позволяет понять, почему нет сопротивления навязываемому тотальному господству: устанавливается внутреннее соответствие между сознанием зависимых и униженных людей, не имеющих другой структуры идентификации, кроме идеи «Величия державы», империи, а значит, готовности к насилию, принуждению, навязыванию другим странам своей воли и интересов. Других средств коллективного самопознания, кроме идентификации с символами институтов насилия, апроприированных властями предержащими, нет, они подавлены или дискредитированы.

«Общество» внутри государства. Такой перенос негативного опыта насилия, усвоенного частными субъектами (сознание естественности произвола, привычной собственной ущемлен-ности или незащищенности), на символические структуры, монополизирующие право выступать от имени целого, и оправдание себя через идентификацию с ними, приводит к тому, что насилие признается в качестве единственного механизма самоутверждения и коллективной идентичности1. Поэтому имперские символы и представления (гордости, чести) играют здесь ключевую роль, оттесняя все прочие значения и интересы или оставляя их в зоне подсознания,

График 28

«СЛЕДУЕТ ЛИ РОССИИ В БУДУЩЕМ СТРЕМИТЬСЯ К ВСТУПЛЕНИЮ В ЕВРОПЕЙСКИЙ СОЮЗ?»

70 60 50 40 30 20 10

определенно да + скорее да

скорее нет + определенно нет

затрудняюсь ответить

0

График 29

«КАК, ПО ВАШЕМУ МНЕНИЮ, ОТНОСЯТСЯ...»

к России на Западе: с уважением и сочувствием- к России на Западе: с тревогой, презрением и страхом

- к России на Западе: безразлично

1 Об этом свидетельствует и заметный рост консервативных и традиционалистских (мачистских) установок в сфере сексуальных или семейных отношений.

График 30

«КАК, ПО ВАШЕМУ МНЕНИЮ, ОТНОСЯТСЯ

50

40

30

20

10

^ .0. о :Е ^ ^

в России к странам Запада: с уважением и сочувствием в России к странам Запада: с тревогой, презрением и страхом в России к странам Запада: безразлично

0

двоемыслия, разделенного барьером «мы — они».

Крайне важно учитывать в данном контексте саму длительность воздействия пропаганды и обработки общественного мнения. Не говоря о военной пропаганде и воспитании советского времени (БГТО — для пионеров, ГТО — для комсомольцев, военных играх типа «Зарница» и т.п.), оказывавших влияние на молодые поколения на протяжении десятилетий, отметим только один момент: из 26 лет постсоветского существования Россия 18 лет вела войны (1994— 1997 — первая чеченская война, 1999—2008 — вторая чеченская война: активная фаза — три года, остальное стыдливо названо КТО), русско-грузинская война в 2008 году, аннексия Крыма в 2014-м, «гибридная» война в Донбассе с перспективными планами присоединения «Новороссии», война в Сирии и множество мелких военных конфликтов. Предчувствие гражданской войны и столкновения разных партий, расстрел Верховного Совета в 1993 году считать не будем.

Символическая идентификация с «Великой державой» (мифами воинской славы, колонизации, доместикации «диких народов», замещающими неприглядную историю государственного насилия, крепостничества — дореволюционного и колхозного) ослабляет или полностью снимает претензии частных лиц к власти. Они в этом контексте рассматриваются как несерьезные, «не важные» с точки зрения «интересов целого» проблемы и интересы отдельных групп («меньшинства») или

людей. Но тем самым устраняется представление о сложности и разнообразии социальной структуры, полноправности частных интересов, подавляется их значимость. В некоторых случаях это позволяет администрации или пропаганде выставлять акторов подобных акций (например, участников «Болотной», критиков в социальных сетях) в роли «смутьянов», «экстремистами»1, асоциальными элементами, иностранными агентами или врагами народа. Понятной становится и та легкость, с которой массовое сознание принимает заданные пропагандой представления об НКО или о других формах гражданского общества как организациях, ведущих скрытую коммерческую деятельность, но прикрывающих свои эгоистические цели рассуждениями об общественном благе и о благотворительности.

«Величие силы» — оборотная сторона массовой зависимости от власти (ее сублимация или изживание, переработка дискомфорта от собственной ущемленности и социальной неполноценности, недееспособности в актах виртуальной романтизации насилия, представляемого ежедневно в бесконечных телесериалах об Отечественной войне, войне в Чечне, в образах агентов госбезопасности,

1 В 2017 году за «экстремизм» были осуждены 1225 человек (но только в 24 случаях в опубликованных текстах судебных решений были указаны конкретные основания осуждения по этой статье. Другими словами, вынесение обвинительного приговора носит произвольный и бездоказательный характер). [Электронный ресурс]. www.novayagazeta.ru/articles/2018/06/29/76970-stydno-skazat?utm_ source=push

«интеллигентных» членах «ментовского братства», борцов с «врагами», преступниками и просто «плохими людьми». В ходу и более сложные проекции «слабого Я» на Путина, армию, на имперскую историю страны, но они требуют специального разбора. Демонстрация силы в самых различных формах и образах, будучи перверсией повседневной униженности обычных людей, их комплексов, снимает у них хроническое напряжение и фрустрацию. Поэтому оживление государственно-патерналистских установок и иллюзий, характерных для брежневского социализма, становится выражением усиливающейся общей зависимости населения от государства, включая и экономическое. Ресентиментный перенос агрессии и моральной несостоятельности на виртуального и мифологического Другого, врага, антипода снимает необходимость участия в общественно-политической жизни, разгружая тем самым людей от ответственности. За нежеланием что-либо делать вне зоны обычных рутинно-повседневных занятий стоит не страх, как многие думают, а табу на снижение (вменяемых властью) коллективных символов и значений «высокого».

Я бы здесь подчеркнул нетривиальность выводов А. Левинсона о том, что неформальные структуры отношений, складывающиеся вокруг формальной бюрократии, — это не просто адаптация к репрессивному государству; это и есть само «общество» в его российском варианте1. Подчеркну, что речь идет не о массе населения, а о специфической форме самоорганизации населения2.

Если принять его тезис, то получается, что мы имеем дело с двумя формами или типами обобществления, на первый взгляд напоминающие тённисовское деление на Gesellschaft и Gemeinschaft, а именно: формальные институциональные структуры и неформальные отношения, возникающие только как адаптация к авторитарному государству. Поэтому они не имеют ничего общего с исходно традиционалистскими структурами, их нельзя интерпретировать в сугубо тённисовском духе.

1 Такие выводы сделаны им в выступлениях на семинаре КГИ в декабре 2017 года и в «Мемориале» в начале февраля 2018-го, а также в статье: Левинсон А. Заметки о бюрократии в социальной структуре современного российского общества // Вестник общественного мнения. 2017. № 3-4. С. 48-73.

2 «Общество» в социологическом смысле определяется как система устойчивых социальных отношений, основанных на взаимных интересах и солидарности (без оси «господство - подчинение»). В нашем случае «общество» возникает внутри государства, применительно к отношениям господства, но не включая их в свой собственный состав.

Структуры первого типа ближе всего к описанному К. Шмиттом тотальному государству-суверену, присваивающему экстраординарные полномочия определения значений всего «целого» (а значит, толкования того, что есть «политика», конституированная по отношению к «врагу»), что есть в этом случае «право» и как его понимать. Структуры второго типа возникают как обживание неизбежного в этом случае произвола в виде многообразных форм коррупционных, блатных, солидарных и т.п. неформальных отношений и связей. Такое Gesellschaft далеко от бюрократических институтов правового государства (или полицейского государства в духе кайзеровской Пруссии), которые имел в виду Ф. Тённис. Структуры второго типа не имеют генетической связи с «общиной» или аффективными аскриптив-ными образованиями традиционного или семейного рода. Это довольно уродливые (с точки зрения современного плюралистического общества), но действенные и воспроизводящиеся социальные структуры, возникающие вокруг формальных, тоталитарных или посттоталитарных, институтов. Другими словами, это симбиоз адаптивного коррупционного «общества» с деспотической властью, «общества», зависимого от власти и распределения властных ресурсов, поскольку его собственные источники самообеспечения ограниченны (нечто вроде лианы и дерева, которое она оплетает и которое ее питает). Получается, что самостоятельных оснований для существования «общество» никогда не имело и не имеет в настоящем. Такому сообществу нужен внешний панцирь в виде государства, придающий форму заменитель, скелет.

Патриотическая мобилизация, основанная на конфронтации с Западом, аннексии Крыма, ностальгическом имперском ресентименте, дала возможность россиянам вновь почувствовать себя значительными. Легко считать, что «Крымнаш» — всего лишь наркотик, подсунутый населению кремлевской пропагандой, что это не настоящие ценности, а суррогаты. Труднее понять, что российская идентичность строится не столько на культивируемой гордости за огромность территории, «неисчерпаемые природные богатства» или военную мощь державы, сколько на способности к переворачиванию собственных недостатков и комплексов неполноценности в достоинства и превосходство над другими. Эта особенность — внутренняя зависимость от достоинств других (специфика «негативной идентичности») — характерна для всех

стран «догоняющей модернизации». Она есть выражение их нерасторжимой связи с современными центрами цивилизации, с развитыми странами, без ненависти и агрессии к которым нельзя выразить ценность самих себя (особенно если никаких достижений, кроме торговли нефтью и газом, нет).

Антизападный ресентимент консолидировал основную массу населения России весной 2014 года, обозначив вектор вторичного тоталитаризма. На латентный вопрос, вызванный распространенными чувствами стыда и неудовлетворенности устройством российской жизни, россияне отвечали самим себе: да, Госдума — это не парламент, судебная система не является самостоятельной ветвью власти в структуре институционального разделения властей, власть принадлежит людям аморальным, бесчестным, мошенникам (в смысле лишенным какой бы то ни было ответственности перед гражданами). Но такова жизнь, и не нам под силу менять ее порядок. Особых иллюзий относительно нравственности и порядочности политического класса нет, но нет и особого возмущения его действиями. Социальное напряжение стерилизуется и снимается действием определенных механизмов, которые оппозиция обычно не хочет принимать во внимание, поскольку признание их значимости вступает в противоречие с ее собственными ценностями и идентичностью. Да, воруют, иногда наказывают высокопоставленных чиновников, но не потому, что последние слишком много хапнули, а потому, что показали себя недостаточно лояльными начальству или перешли дорогу кому-то из ближайшего окружения президента. Их не жалко, жалко себя. Политика представлена телевизором, она далека от повседневных проблем обычного человека. Люди полагают, что если они будут вести себя смирно, то «политика» (полиция) может схватить какого-то другого, а не их. Это не страх, каким он был при Сталине, это то, что стало обычаем, нормой поведения и сознания, это социальный регулятор, близкий к тому, как действует механизм табу в архаических культурах.

Рутинизация террора завершилась пониманием, что такое «приличия» при авторитаризме (касающиеся не только манеры поведения, но и подобающего образа мыслей и даже жизни массового человека, с его институционализацией в качестве структуры двоемыслия).

Получается, что власть говорит о ценностных вещах — об обидах, о войне, страхе, зависти, об агрессии, о национальной чести и гордости, а оппозиция, главным образом,

об инструментальных вещах — об эффективности управления, о правомочности тех или иных решений администрации, законности и т.п., которые в условиях понимания массой безаль-тернативности структур господства воспринимаются как пустая риторика, раздражающая своей бестактностью и очевидной неуместностью. И дело здесь не меняет то обстоятельство, что люди ясно отдают себе отчет в лживости и лицемерии властей, выступающих от имени коллективных ценностей, что власть принадлежит демагогам и циникам. Хуже всего, что и «демократы»» исходят из столь же нигилистического представления о человеке как «собрании материальных потребностей», а не как о социальном существе, руководствующемся собственными представлениями об идеальном и чести. Различия в структуре сознания и понимания природы человека у какого-нибудь Пушкова или Марии Захаровой из российского МИДа или у Милова, Сатарова, Яковенко, Шульман и т.п. малозначимы. И те, и другие были в разное время причастны к власти, их различает лишь цвет групповых идеологических флажков, но не идеи, не культура. Их представления о человеке (его ценностях и достоинстве) одинаково вульгарны и плоски.

Экономический детерминизм мышления, характерный для российских социально или политически ангажированных интеллектуалов, — не только остаток советского образования, усвоения марксистского обществоведения, но и результат поверхностного усвоения западных практик демократии. Логика рассуждений такого рода проста: снижение уровня жизни ведет к росту массового недовольства, которое, в свою очередь, оборачивается общественными протестами и выступлениями против правительства и руководства страны, вынужденного в силу этого отдать власть новой команде. «Улица еще скажет свое слово». Эти взгляды разделяют и сами власти, проявляющие чрезмерное применение силы после 2011 года, подавляющие любые выражения критики или нелояльности в отношении путинского режима. Однако ни в каком виде само по себе массовое недовольство, вызванное падением уровня жизни, не являлось серьезным фактором политических изменений. К середине 1990-х годов доходы населения составляли 45% от уровня 1990 года, последнего для советской власти. Массовые оценки положения дел были самыми негативными за весь период социологических наблюдений, но недовольство очень слабо отражалось на характере политического

режима. Разочарование в политике демократов вызвано не только затянувшимся периодом отсрочки обещанного благоденствии, но и явными социальными последствиями проведенных реформ: все тяготы переходного периода падали на основную массу населения, основные выигрыши от них получили группы, непосредственно связанные с властью, — высший и средний слой бюрократии, аффилированный с ней бизнес, особенно возглавляемый выходцами из спецслужб (из бывшего КГБ), получившими в распоряжение не ограниченные правовыми рамками институциональные ресурсы насилия (экстраординарные по определению функций секретной политической полиции). Положение Сечина, Черкесова, Патрушева, Фрадкова, Якунина и других приближенных к Путину могут быть лучшей иллюстрацией этого тезиса.

Условность легитимности путинского порядка задана не столько хроническим сознанием несправедливости социального порядка, общественного устройства России, сколько внешними обстоятельствами и способностью режима к периодическому объявлению чрезвычайного положения, мобилизации населения к его защите. Сама по себе эта условность не должна рассматриваться как слабость или угроза распада путинского режима. «Задетость» чувства собственного достоинства людей порождена не столько проявлением неуважения к ним со стороны властей (обычная вещь, не могущая стать источником волнений), сколько осознанием гражданами своей оскорбленности тем, что власть утратила право на их уважение. (Эффект крымской мобилизации я временно «беру в скобки».) Это гораздо более серьезная вещь, чем можно полагать.

Стабильность социального порядка держится на массовых представлениях, что иерархия в обществе каким-то образом соотнесена с распределением человеческих достоинств и заслуг. До известной степени баланс удерживается благодаря структуре двоемыслия, характерного для любых тоталитарных систем, установлению табу на перенос частных мнений о «властях предержащих» (мнений, обычно лишенных всяких иллюзий и преимущественно негативных) в публичное пространство, установлению барьеров «мы — они» между разными плоскостями оценок. Такого рода запрет сохраняется благодаря тому, что государственная власть в авторитарных или тоталитарных системах правления присваивает монопольное право говорить от имени большинства, назначив себя в качестве единственного, безальтернативного хранителя

общественных благ, морали, истории, культуры. Двоемыслие поддерживается до тех пор, пока сохраняется узурпация средств репрезентации групповых интересов и представлений. Легитимность социального порядка размывается в тот момент, когда у людей возникает понимание, что «царь подменный», «самозванец», что люди, занимающие высшие, то есть самые авторитетные, социальные позиции в общественной иерархии, не соответствуют принятым представлениям об их заслугах, о достоинствах и добродетелях. Чувство оскорбленности возникает из-за того, что из-за подобной неадекватности символических «репрезентантов» под сомнение ставятся сами коллективные ценности, определяющие и коллективную идентичность, и основания для самоуважения тех, кто гордится тем, что «он — часть всего национального целого». До поры до времени идеальная картина должного соответствия статуса и человеческих качеств сохраняется, если возмущение переносится с первых лиц на нижележащие уровни господства и управления, как мы это наблюдаем в социологических опросах, проводимых «Левада-Центром» (графики 17—20), или компенсируется отдельными символическими достижениями в манифестации значимости или приоритетности коллективных ценностей в проводимой ими политики («Крым — наш»).

Дело не в бедности одних и наглом, бьющем в глаза богатстве других. Бедность, как говорят социологи, — не абсолютное, а «относительное понятие». Дело в «объективном отсутствии заслуги» у одних и «несправедливости судьбы» у других, субъективно переживаемой как обида и травма. Иначе говоря, речь идет о символических вещах, а не о величине зарплаты и метрах жилой площади. Два слова о символах: символы — это знаки знаков, то есть регуляторы других систем отношений — представлений общности разного рода и уровня (групповых, институциональных, нормативных — правовых, моральных, этнонациональных, политических, партийных, религиозных, исторических, классовых, региональных, субкультурных и т.п.). Социальная роль символов заключается в первую очередь в том, что они определяют ресурсы легитимности власти, обеспечивая консолидацию элит, поддерживающих сложившийся политический порядок (нормы и правила доступа к власти или замещения ключевых позиций управления), систему обеспечения интересов (признания заслуг или достоинств, вознаграждения элит), следовательно, и порядок взаимодействия властных элит с другими

группами населения. Это и образует символический капитал власти или то, что называется «режимом», то есть порядок отношений власти и общества, механизмы групповой или институциональной солидарности, массовой идентичности. Символы связывают политические мифы, оправдывающие порядок господства через апелляцию к идеологической конструкции тщательно препарированного прошлого (нарративы национальной истории, легендарного наследия, рассказов о величии страны или других оснований для коллективной гордости и самоуважения членов сообщества), при определенных обстоятельствах (внутрикорпоративной борьбе за власть) они меняют соотношения или интерпретации мифов.

Реверсное движение страны следует рассматривать как реакцию становящегося все более авторитарным (а значит, стремящегося освободиться от контроля общества и тем самым

обеспечить сохранение своих позиций господства) режима на стремление бывших советских республик и восточноевропейских стран — членов соцлагеря к интеграции в структуры Европейского союза и Североатлантического оборонного альянса (возникшего как институт коллективной защиты от угрозы послевоенного сталинского экспансионизма). Присоединение балтийских стран к ЕС (после Польши, Чехии и др.) должно было облегчить проведение внутренних институциональных реформ и формирование правового, демократического государства и закрепить их необратимость. Стремление повторить этот путь Грузией и появление аналогичных планов у украинского руководства вызвали острую негативную реакцию у после-ельцинского руководства, принципиально иного по социальному составу и образу мыслей, что вылилось в массированные кампании и акции по дискредитации этих стран. После 2004 года

Таблица 16

КАКИЕ ПЯТЬ СТРАН ВЫ НАЗВАЛИ БЫ НАИБОЛЕЕ НЕДРУЖЕСТВЕННО, ВРАЖДЕБНО НАСТРОЕННЫМИ ПО ОТНОШЕНИЮ К РОССИИ?

2006-2018 '06 '07 '09 '10 '11 '12 '13 '14 '15 '16 '17 '18

США 37 35 45 26 33 35 38 69 73 72 69 78

Украина 27 2 со 41 13 20 15 11 30 37 48 50 49

Великобритания 5 3 8 6 8 7 9 18 21 18 15 38

Латвия 46 36 35 36 35 26 21 23 25 2 со 24 26

Польша 7 20 10 14 20 8 8 12 22 24 21 21

Литва 42 32 35 35 34 25 17 24 25 23 24 2 со

Германия 2 2 3 1 4 3 3 18 19 19 24 17

Эстония 2 со 60 30 2 со 30 2 со 16 21 19 16 16 15

Грузия 44 46 62 57 50 41 33 19 11 10 9 8

График 31 ОТНОШЕНИЕ К США

90 80 70 60 50 40 30 20 10

хорошо

0

плохо

График 32

ОТНОШЕНИЕ К ЕВРОПЕЙСКОМУ СОЮЗУ

90 80 70 60 50 40 30 20 10 0

о

_ хорошо ^^^ плохо

График 33

ОТНОШЕНИЕ К УКРАИНЕ

90 80 70 60 50 40 30 20 10 0

хорошо

на первых позициях в списке «врагов» оказываются Латвия, Литва, США, Грузия, Польша, а затем — Украина и США1.

Респондентам предлагалась карточка со списком стран, и они могли назвать несколько стран; ответы ранжированы по убыванию по 2018 году. Приводятся ответы о странах, которые упомянуты хотя бы в одном опросе 10% и более.

На графике 33 можно видеть, как нарастают вспышки антиукраинских настроений, поднимаемых волнами пропагандистских кампаний после каждого цикла выборов на Украине: первая волна (2001) еще довольно слабая и быстро закончившаяся, следующая уже более сильная

1 Друзья и враги России. Пресс-выпуск «Левада-Центра» от 14 июня 2018 года. [Электронный ресурс]. https://www.levada.ru/2018/06/14/ druzya-i-vragi-rossii-3/

(«оранжевая революция»); далее последовали «газовые войны» как попытки шантажа, острая реакция на позицию украинского руководства, выступившего с критикой России в русско-грузинской войне и пригрозившего разорвать договор об аренде военно-морской базы в Севастополе, и, наконец, антимайдановская война, не закончившаяся и по настоящее время.

До 2007 года не прослеживается связей между путинским рейтингом и антизападными настроениями, но после эти корреляции приобретают отчетливый характер (графики 34, 35).

Поражение Грузии в августовской русско-грузинской войне 2008 года привело к установлению российского протектората над значительной частью грузинской территории (Абхазия, Южная Осетия), что сделало невозможным вступление Грузии в НАТО и сближе-

плохо

График 34

ОДОБРЕНИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В. ПУТИНА И НЕГАТИВНОЕ ОТНОШЕНИЕ К США

100 90 80 70 60 50 40 30 20 10

плохо относятся к США

одобряют деятельность Владимира Путина

График 35

НЕОДОБРЕНИЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В. ПУТИНА И ПОЛОЖИТЕЛЬНОЕ ОТНОШЕНИЕ К США

80

70

60

50

40

30

20

10

хорошо относятся к США

не одобряют деятельность Владимира Путина

ние ее с ЕС1. Сразу после этого антигрузинская пропаганда ослабла и позже совсем прекратилась (представление о Грузии как о враге России снизилось с 62% в 2009 году до 9% в 2017 году). Этого нельзя сказать о балтийских республиках, враждебное отношение к которым хотя и ослабло за тот же период, но сохраняется примерно на одном и том же уровне (к Латвии: с 49% в 2005 до 23-25% в 2014-2017; к Литве -с 42 до тех же 24%; к Эстонии — с 60 в 2007 до 16% в 2017).

1 Нерешенные территориальные проблемы кандидатов в эти организации блокируют вступление в них. Еще раньше, при Ельцине, такая тактика была опробована в Молдавии, расколотой на территории, управляемые Кишиневом, и зависимое от России Приднестровье.

Заключение. Идеалы демократии и правового государства были отвергнуты российским обществом и дискредитированы, их заменили «стабильность», «особый путь» России, национальные традиции и «духовные скрепы» (в переводе на неидеологический язык - идеализированная модель государственного крепостничества, обновленный образ «морально-политического единства партии и народа» советского времени). По существу, в 2014—2017 годы мы имели дело с успешным реваншем тех социальных сил, которые потерпели поражение в августе 1991-го. Преемники гэкачепи-стов в какой-то степени учитывали опыт неудавшегося путча, поэтому они (в сравнении с

0

0

номенклатурой КПСС) старались расширить социальную базу своей поддержки, а частично создали ее заново.

Но в перспективе это не означает уничтожения ценностей Запада (ассоциируемых с западной культурой, цивилизацией, демократией), а их временное ослабление (взятие в скобки). Никаких других ценностных ориентиров развития страны, представлений о желаемом состоянии общества, кроме западных моделей эволюции, нет. Поэтому, несмотря на конфронтацию, в обществе остается внутренняя потребность «нормализации» отношений с западными странами, желание этого и готовность одобрить любые шаги по ослаблению конфронтации и напряженности в отношениях между Россией и США, ЕС. Ни Китай, ни Иран и т.п. не могут

заменить западные страны в качестве ориентира развития. В этом — границы политики неотрадиционализма и навязывания православного фундаментализма. «Духовные скрепы» никогда не будут особенно значимы, они не могут полностью устранить аттрактивности западной культуры и социального строя. Систему держит ограниченный характер идеологического и репрессивного давления на общество, которое уравновешивается цинизмом и неисполнением приказов центра или их условным выполнением. Путинский режим (из-за собственной интеллектуальной нищеты и аморализма) не в состоянии выдвигать новые идеи, определять ориентиры развития страны, но он может неопределенно долго гасить ресурсы и открывающиеся возможности такого движения.