CC BY
46
ПАРТИЙНО-СОВЕТСКОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО В РЯЗАНСКОЙ ДЕРЕВНЕ В 1920-Е ГГ.
А.В. Митрохин
Кафедра Новейшей отечественной истории Московский педагогический государственный университет проспект Вернадского, 88, корп. 1, Москва, Россия, 119571
В данной работе показан процесс формирования и функционирования партийных и советских структур в Рязанской деревне в период НЭПа. Автором предпринята попытка выявить основные факторы, влияющие на отношение рязанского крестьянства к новой системе управления на селе.
На основании комплекса источников: информационных обзоров секретаря Рязанского губернского комитета РКП(б), губернского ОГПУ, писем в «Крестьянскую газету», материалов местной печати в работе предпринята попытка рассмотреть отдельные проблемы партийно-советского строительства в Рязанской губернии в годы НЭПа.
С переходом к новой экономической политике сельские советские и партийные структуры должны были переориентироваться с мобилизационно-военных вопросов на решение задач хозяйственного и культурного строительства в деревне. Успех решения этих проблем и жизнеспособность самих низовых государственных и партийных ячеек во многом зависели от вовлечения в их деятельность крестьянства.
Однако в начале НЭПа партийные структуры на селе пребывали в состоянии глубокого кризиса. С переходом к НЭПу начался массовый выход из партии деревенских коммунистов, которые покидали партийные ряды, чтобы воспользоваться начавшейся экономической либерализацией и восстановить хозяйство. Объявленная в августе 1921 г. партийная чистка сократила ряды партийцев в разы. «Огромное количество волостей, — констатировал в марте 1922 г. Рязанский губком РКП(б), — остается после чистки совершенно без ячеек».
Продолжавшие свою деятельность партийные ячейки из-за утраты связи со своим руководством оказались в состоянии организационного развала. При этом отношение самой деревни, истощенной выполнением высоких заданий продразверстки 1920 г., к партии в целом и ее низовым структурам было недоверчивым, а подчас враждебным. Методы сбора введенного продналога мало отличались от практики военного коммунизма. К не уплатившим продналог крестьянам ревтрибуналы применяли такие меры, как аресты и конфискации (1).
Среди беднейшего крестьянства, наиболее страдавшего от налогового пресса, росли антисоветские настроения, которые создавали благодатную почву для антибольшевистской агитации и чрезвычайно затрудняли ведение пропагандистской работы.
Однако такие шаги советского руководства, как введение закона о трудовом землепользовании в мае 1922 г., смягчение налогового прессинга, не могли не спо-
собствовать укреплению авторитета большевистской партии среди крестьянства. В своем отчете за апрель-май 1922 г. секретарь Рязанского комитета РКП(б) отмечал: «Если раньше крестьяне наших агитаторов немножко недолюбливали, называли болтунами, а то и живодерами, то теперь наших агитаторов, явившихся с практическими указаниями в деревню, встречают благожелательно» (2). Однако подчеркнем, что авторитет и влияние низовых партийных структур в деревне продолжали оставаться минимальными (3). Фактором, препятствующим широкому партийному строительству на селе, являлась малочисленность самих партийных ячеек, рост которых на протяжении 20-х годов был незначительным. По данным всероссийской партийной переписи, проведенной в 1922 г., число ячеек в рязанской деревне не превышало 210, в их составе было 1452 члена РКП(б) (4). К октябрю 1927 г. на почти двухмиллионное сельское население губернии приходилось всего 214 ячеек, в которых числилось 1903 сельских коммуниста (5). В среднем на одну сельскую ячейку приходилось по 5—6 коммунистов, а одна партячейка — на 6—7 селений, при этом некоторые из селений были удалены от ячейки на 10— 15 километров (6). Сельским партийным структурам была присуща организационная слабость, выражающаяся в оторванности рядовых членов от ячейки. Так, многие партийные организации на селе объединяли членов, живущих на расстоянии 6—8—12 верст (7).
Работу сельских партийных ячеек серьезно осложняла частая смена секретарей, иногда за год их число доходило до 7—9 (8). Крайне высокая текучесть руководящих кадров была вызвана перегруженностью работой, небольшим жалованием секретарей партийных ячеек, которые подчас приравнивали свою работу на селе к ссылке, жаловались на свое приниженное положение в сравнении с городскими коммунистами (9).
Определяющим фактором партийного строительства в рязанской деревне являлось преобладание в партийных ячейках членов, так и не сумевших восстановить хозяйство, обремененных семьей и тяготящихся своими партийными обязанностями (10). В 1922 г. занятые в своем хозяйстве крестьяне-коммунисты подразделялись на: не имеющие собственного дома — 43, не имеющие рабочего скота — 116, имеющие одну лошадь — 231, имеющие двух лошадей и более — 9 (11).
Из-за наличия в партийных структурах представителей люмпенизированных низов деревни, отсутствия связи рядовых сельских коммунистов со своими организациями, слабого контроля руководящих партийных органов над деятельностью деревенских ячеек в среде деревенских партийцев широко распространилось такое негативное явление, как пьянство. Так, в своем обзоре за октябрь-ноябрь 1922 г. секретарь Рязанского губернского комитета, указывал на то, что в деревенских ячейках «самогон льется рекой» (12). Неоднократно с мест также поступали жалобы на «моральное разложение» членов деревенских партийных ячеек. Тяжелое материальное положение большинства сельских коммунистов, загруженных административной работой и участием во всякого рода кампаниях, не позволяло им заниматься самообразованием. В своем политическом и культурном развитии многие сельские коммунисты годами пребывали на крайне низком уровне. В отчете Рязанского губкома РКП(б) за 1924—25 гг. сообщалось, что «во многих вопросах сегодняшнего дня деревенский партиец совсем не разбирается», «книжки до него почти не доходят, газеты выписывают и читают немногие» (13).
Следует заметить, что в целом рост партийных рядов в деревне не прекращался. Основную массу новых членов крестьянских ячеек составляли работники деревенских администраций, служащие, представители сельской интеллигенции. Так, на 1925 г. из 3587 членов партии, находящихся в деревне, только 1088 (30,3%) работали исключительно в своем хозяйстве, 854 (23,8%) совмещали хозяйство с платной должностью и 1655 чел (45,9%) находились только на службе (14). Порой сами партийные сельские ячейки настолько сосредотачивались на фискально-административных функциях, что подменяли собой даже сельские советы. Такую «усиленную выкачку налогов» вела Ермишинская волостная ячейка, которая в своем администрировании зашла так далеко, что крестьяне стали обращаться с заявлениями не в ВИК, а в ячейку (15).
Отсутствие собственного хозяйства, оторванность большинства сельских большевиков от повседневных нужд деревни затрудняло проведение пропаганди-стско-агитационной работы в деревне. Крестьянство указывало на отвлеченность и политизированость содержания большинства докладов и сообщений сельских большевиков, отсутствие в них «конкретных, бытовых, практических вопросов» (16). Агитация к уплате налогов и решению важнейших социально-хозяйственных вопросов села через самообложение, переходу на многополье могла иметь успех только при наличии у членов сельской ячейки собственного успешного хозяйства, которым последние не располагали. Поэтому нередко деревня воспринимала пропагандистскую активность сельских большевиков с иронией, отвечая на их призывы словами: «ты лучше бы соху в руки взял, это повернее будет» (17).
Отношение деревни к администраторской направленности деятельности сельских коммунистов было отрицательным. Трудовое крестьянство воспринимало ячейки не как орган, призванный содействовать политическому и культурному развитию села, а как «средство пролезть куда-либо или покомандовать перед гражданами» (18).
Среди деревенских коммунистов, занимающихся административной деятельностью, нередкими были случаи растрат, злоупотреблений своим служебным положением, грубого обращения с крестьянами (19).
Губернское партийное руководство пыталось преодолеть складывающуюся отчужденность деревни от сельской ячейки. Так, Рязанский ГУБком РКП(б) в сентябре 1925 г. обратил внимание укомов на «усиление приема в партию крестьян, исключительно занятых сельским хозяйством, одновременно тщательно фильтруя служилый крестьянский элемент, порвавший связь с землей» (20). Но массовое вступление крестьян от сохи в партию затруднялось идеологическими установками руководства на преобладание рабочих в партии и сохранявшимися ограничениями приема для непролетарских элементов. Так, на 1 октября 1927 г. число крестьян, занятых непосредственно в сельском хозяйстве, в партийных рядах составило всего 1260 (37,1%) (21).
Становление низовых структур советов в 20-е гг. в Рязанской губернии (так же, как и партийных) происходило в сложных условиях. Отсутствие собственных бюджетов, несамостоятельное подчиненное положение сельских советов превращали их в оторванные от решения хозяйственных и социально-культурных проблем села органы. На протяжении всего периода НЭПа сельские советы в Рязан-
ской губернии ограничивали свою деятельность в основном административно-налоговыми функциями. Материалы по обследованию сельсоветов, проведенному в декабре 1924 г., показывают, что у сельсоветов отсутствовала всякая инициатива «в отношении поднятия культурного уровня населения, улучшения хозяйства», а сами председатели сельсоветов являлись ничем иным как сборщиком налогов» (22).
В отличие от партийных организаций социальный состав сельских низовых органов был по преимуществу крестьянским. Так, на 1925 г. из 23 674 членов сельских советов крестьяне, занятые в своем хозяйстве, составляли 22 177 (93,7%), и только 601 (2,5%) работник сельсоветов принадлежал к служащим (23). Однако из-за крайне низкой оплаты и чрезмерной перегруженности служба в низовых советских органах подчас воспринималась трудящимся крестьянством как обременительная повинность. Нередко работники сельских советов, вынужденные совмещать ведение хозяйства с платной административной работой, пренебрегали своими служебными обязанностями или оставляли должность, не дожидаясь перевыборов советов (24).
Трудность в функционировании сельского низового аппарата вызывалась низким образовательным уровнем большинства работников сельских советов. Так, на 1925 г. из 23 674 работников сельских советов, имеющих высшее и среднее образование, насчитывалось только 1148 (6,9%), большинство — 21 002 человек (88,7%) — получили низшее образование, 1019 (4,3%) были малограмотными или имели домашнее образование и 505 (2,1%) не владели грамотой вовсе (25).
В целях улучшения финансирования органов низового управления и для более оперативного руководства жизнью села в 1925 г. была проведена административно-хозяйственная реформа. Еще в 1924 г. произошло укрупнение уездов и волостей губернии. Вместо 14 уездов стало 8, вместо 301 волости — 115. На 43% было сокращено количество сельсоветов. В дальнейшем этот процесс продолжился — из 115 волостей было образовано 65 (26).
Однако укрупнение волостей только усложнило управление деревней, так как увеличилась оторванность низового советского аппарата от сельского населения. На реорганизованные советы легло руководство населенными пунктами, нередко находящимися на значительном расстоянии друг от друга, а из-за возросшего количества обслуживаемого населения (27) работники низовых сельских администраций стали буквально «задыхаться в работе» (28).
Крестьянство с недоверием восприняло проведение административной реформы, считая, что районные советы, в подчинение которых они передавались, будут ставить на первое место интересы своего села. Опасаясь доверять разбирательство вопросов, требующих знания местной специфики (благоустройство, семейные разделы, бытовые споры), «чужим» советам, сельские жители содержали для этих целей специальных уполномоченных из бывших работников ликвидированных деревенских администраций (29).
Партийно-государственное руководство губернии пыталось активизировать деятельность советов с помощью создания при них различных комиссий и секций. С середины 20-х гг. в губернии развернулась организационно-пропагандистская компания по образованию постоянных комиссий, секций при сельских
советах, волостных и районных исполкомах по различным производственным направлениям. Однако попытка вовлечения рязанского крестьянства в советское строительство через участие в работе комиссий и секций сельсоветов потерпела неудачу. Несмотря на то, что отдельные секции стали инициаторами полезных начинаний (30), большинство из них оказались мертворожденными органами. Процесс их формирования в советах проходил трудно и медленно. Власти на местах не понимали их назначения, к их созданию подходили формально и бюрократически (31).
Причиной крайне слабой деятельности секций являлось отсутствие у них финансовых возможностей для решения социально-хозяйственных проблем деревни, материального обеспечения членов, которые требовали дополнительной оплаты за каждое участие в заседаниях (32). О низком уровне активности созданных секций свидетельствует крайне малое число их заседаний. Так, за первые полугодия 1926—1927 гг. было проведено секциями 1130 заседаний (33). Однако число сельских советов в губернии доходило до полутора тысяч, и большинство из них имело по несколько секций.
Итак, советско-партийное строительство в рязанской деревне столкнулось с целым рядом трудностей. Для широкого развертывания советской и партийной работы отсутствовали необходимые финансовые ресурсы. Крайне скудное материальное обеспечение низовых советских и партийных структур становилось причиной слабого вовлечения в их деятельность основной массы населения деревни, приводило к большому числу злоупотреблений, негативно отражалось на авторитете советских и партийных организаций в деревне. При этом даже между руководством партийно-государственных структур и самими низовыми ячейками была слабо налажена связь, что не позволяло эффективно осуществлять контроль за их деятельностью. Последний носил во многом бюрократический, формальный характер.
Сохраняющаяся культурная отсталость рязанской деревни, отсутствие необходимых компетентных кадров для управления и партийной работы являлись причиной неэффективности советского аппарата, неавторитетности и слабой активности деревенских ячеек. Попытки власти изменить отношение крестьянства к низовому партийному и сельскому аппарату, приблизить его к населению деревни не привели в 1920-е гг. к успеху.
ПРИМЕЧАНИЯ
(1) РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 60. — Д. 348. — Л. 70.
(2) Там же. — Оп. 33. — Д. 116. — Л. 22.
(3) Рабочий клич. — 1926. — № 144.
(4) Всероссийская перепись членов РКП(б). — Вып. 3. — М., 1922. — С. 70.
(5) Соколов Н.Г. Восстановление и дальнейшие развитие сельского хозяйства рязанской губернии в 1920—1927 г. // РПИ. Ученые записки. — Т. 3. — Рязань, 1972. — С. 55.
(6) Хорошилов В.Г. Создание материально-технических и политических предпосылок массовой коллективизации сельского хозяйства 1927—1929 гг. // Победа колхозного строя на Рязанской земле. — Рязань, 1976. — С. 58.
(7) Отчет Рязанского губкома РКП(б) и губернской контрольной комиссии. — Рязань, 1925. — С. 27.
(8) Там же. — С. 27.
(9) ГА РО (Государственный архив рязанской области). — Ф. Р-4. — Оп. 2. — Д. 72. — Л. 435.
(10) Коммунист. — Рязань, 1924. — № 1—2. — С. 10.
(11) Селиванов. А.М. Социально-политическое развитие российской деревни в первые годы новой экономической политики. — Ярославль, 1994. — С. 42.
(12) РГАСПИ. — Ф. 117. — Оп. 60. — Д. 348. — Л. 70.
(13) Отчет Рязанского губкома РКП(б). — С. 27.
(14) Отчет Рязанского губкома РКП(б). — С. 25.
(15) ГА РО. — Ф. Р-4. — Оп. 1. — Д. 500. — Л. 68.
(16) Рабочий клич. — 1924. — № 288.
(17) Коммунист. — 1924. — № 1—2. — С. 4.
(18) РГАЭ. — Ф. 396. — Оп. 3. — Д. 53. — Л. 14.
(19) РГАСПИ. — Ф. 117. — Оп. 84. — Д. 976. — Л. 70; ГА РО. — Ф. Р-4. — Оп. 2. — Д. 72. — Л. 5.
(20) Селиванов.А.М. Социально-политическое... — С. 57.
(21) Соколов. Н.Г. Восстановление... — С. 55.
(22) Рабочий клич. — 1924. — № 235.
(23) Избирательная компания в Советы Р.С.Ф.С.Р. в 1924—1925 гг. — М., 1925. — С. 89.
(24) ГА РО. — Ф. Р-4. — Оп. 1. — Д. 812. — Л. 86.
(25) Избирательная компания. — С. 89.
(26) Минин Н.Т. Борьба за активизацию деятельности советов в Рязанской губернии в 1925— 1927 гг. // В кн. МОПУ им. Н.К. Крупской. Ученые записки. — Т. 127. — Вып. 7. — М., 1963. — С. 229.
(27) Количество населения, обслуживаемого одним сельсоветом, увеличилось почти на 80% (с 999 жителей в среднем на сельсовет в 1923 г. до 1802 в 1924 г.). См.: Краткий отчет о работе рязанского губернского исполнительного комитета за 1924—25 бюджетный год (за срок с 1 октября 1924 г. по 1 октября 1925 г.). — Рязань, 1926. — С. 33.
(28) РГАЭ. — Ф. 396. — Оп. 3. — Д. 521. — Л. 20.
(29) Наше хозяйство. — 1925. — № 11. — С. 29.
(30) См. Минин Н.Т. Борьба за активизацию... — С. 229.
(31) Рабочий клич. — 1927. — № 27.
(32) ГА РО. — Ф. Р-4. — Оп. 1. — Д. 812. — Л. 187.
(33) Наш опыт. — 1927. — № 10. — С. 94.
PARTY-SOVIET BUILDING IN RAYZAN VILLAGE IN 1920
A.V. Mitrohin
Department of recent History Moscow pedagogical state university
Prospekt Vernadscogo, 88, Moscow, Russia, 119571
In this research analysed process of forming and work party and soviet structure in Rayzan village in period NEPa. The author attempt show the principal factor influence on the opinion rayzan peasantry on the new system on the village.
