CC BY
89
УДК 316.33 Кирсанова Наталия Павловна
кандидат социологических наук,
доцент кафедры социологии коммуникаций
и связей с общественностью
Межрегионального института экономики и права
при МПА ЕврАзЭС
ПАРТИИ В СИМВОЛИЧЕСКОМ ПРОСТРАНСТВЕ ПОЛИТИКИ
Kirsanova Natalia Pavlovna
PhD in Social Science, Assistant Professor of the Communication Sociology and Public Relations Department, Interregional Institute of Economics and Law [email protected]
PARTIES IN THE SYMBOLIC SPACE OF POLITICS
Аннотация:
Статья посвящена анализу символического содержания политических отношений, места и роли в них политических партий. В первой части работы раскрыты значение знаковых компонентов в социальной и политической интеграции общества. Автор достаточно подробно останавливается на анализе трактовок понятия «символического» в теориях символического интеракциониз-ма, структурного функционализма и постструктурализма. Во второй части работы раскрываются проблемы функционирования политических партий в символическом пространстве российской политики. На основе социологического анализа автор приходит к выводу, что современные партии представляют уже собой не просто политические институты, а знаки новой политической гиперреальности, в которой не существует реальной политической борьбы, а есть только борьба символическая. Партии не отстаивают и не борются за что-либо реальное, а имитируют политическую борьбу и «симулируют оппозицию».
Ключевые слова:
символические отношения, политические партии, символический интеракционизм, символическое пространство политики, политическая гиперреальность, символическая борьба.
Summary:
The article analyzes symbolic contents of the political relations, and place and role of the political parties in them. The first part of the paper reveals value of the symbolic components in the social and political integration of the society. The author analyzes in details interpretations of the ‘symbolic’ idea in the symbolic interactionism, structural functionalism and poststructuralism theories. The second part of the work deals with the political parties’ functioning in the symbolic space of the Russian politics. Basing upon the sociological analysis the author concludes that the modern parties are not just political institutions, but symbols of the new political hyper-reality, in which there is no real political struggle, only the symbolic one. The parties don’t defend or struggle for something real, they mimic the political struggle and feign opposition.
Keywords:
symbolic relations, political parties, symbolic interac-tionism, symbolic space of politics, political hyperreality, symbolic struggle.
Понятие символического в современной социологии
История изучения понятия символического вообще и символа, в частности в общественной науке может восприниматься с точки зрения временного измерения двояко. С одной стороны, по сравнению с постоянным вниманием к символу в человеческом знании вообще, история эта очень коротка, с другой стороны, с учетом возраста самой социологии, можно говорить о символе как ее традиционном объекте внимания, поскольку, по крайней мере, в качестве референта социального анализа, символ появляется уже в трудах теоретиков так называемого «теоретического периода» социологии. Социологическая рефлексия относительно символа в социологии выделяет, в общем, одни и те же труды одних и тех же авторов, которые можно зачислить в ряд «отцов-основателей» символического анализа в социальной науке. Х. Данкан называет в качестве таковых М. Вебера с его вниманием к знаковым компонентам властных отношений, ритуалу и социальной интеграции, Ф. Тенниса, изучавшего такие феномены, как обряд и обычай, эстетические нормы и мода, В. Парето, сформулировавшего свою «теорию остатков» и принципы политического господства, в которых символический компонент занимает значительное место, Питирима Сорокина с его теорией «логико-смысловой и причиннофункциональной интеграции» и анализом социокультурной динамики, Э. Дюркгейма с его теорией «коллективных представлений» и Г. Спенсера, рассматривавшего феномены церемониального порядка, социальной дистанции и социальной интеграции, символическое содержание которых очевидно [1]. Другой американский теоретик А. Росси подразделяет «классические» социальные теории символа в соответствии с тремя парадигмами: «критической», к которой он относит К. Маркса с его вниманием к функциям идеологии, сознания и языка; «интерпретативной», в которую им включены Вебер и мыслители прагматического направления - Ч. Кули и
Дж. Мид, рассматривавшие знаковое содержание социальных взаимодействий в качестве определяющего фактора; и «естественнонаучной», представителями которой являются, по мнению Росси, Парето, Дюркгейм и Парсонс [2, с. 21].
Общий лейтмотив, являющийся своего рода камертоном любого социологического видения символа, заключается в признании исследователем факта символического содержания социальных отношений, формирующих и наполняющих общество, и признании этого содержания полноправным предметом социологической науки. Тем не менее о каком-то общепринятом в социологии понимании символа говорить не приходится. Каждый исследователь излагает фактически свое оригинальное видение феномена, не всегда даже вводя четкие дефиниции.
Наиболее интересные трактовки символического в социологии, с точки зрения авторов, были представлены в трудах представителей символического интеракционизма, структурного функционализма и постструктуралистских концепциях.
В трудах представителей символического интеракционизма символ рассматривается в качестве основного элемента социальных взаимодействий и социальной реальности. Взаимодействие здесь предполагает опосредствующую роль символов, таким образом, можно говорить о так называемом символическом взаимодействии. Этот подход подчеркивает существеннейшее различие в поведении животного и человека. Символизация предполагает новый уровень переживания наличия другого. Взаимодействие отождествляется здесь с коммуникацией (в особенности подчеркивается роль лингвистической коммуникации). Согласно этой точке зрения взаимное влияние никогда не бывает прямым, оно всегда подвержено некоторой промежуточной трансформации, то есть стимул всегда интерпретируется.
Символический интеракционизм описывает социальные взаимодействия на уровне межличностных коммуникаций. На этом уровне его подход к символическому активно используется в прикладных исследованиях, в частности, в политическом консалтинге, применительно к проблеме формирования имиджа политика и выстраивания моделей его взаимодействия с электоратом. Но это отдельная тема, которую в этой статье мы касаться не будем.
Более плодотворными интерпретациями символического являются теории, принадлежащие к макросоциологической парадигмы, в частности, теории структурного функционализма и постструктуралистские концепции.
И здесь, в первую очередь, необходимо рассмотреть вклад Т. Парсонса в эту проблематику. Как правило, в связи с этим его имя вспоминается, лишь когда речь идет о концепции «символических посредников» (деньги, власть, влияние и ценности). Между тем в своих трудах Парсонс уделил этому феномену особо пристальное внимание [3].
Как известно, общая система человеческого действия, по Парсонсу, обусловлена комплексом социальных детерминаций в социальной системе, системе личности и системе культуры. Детерминации социального действия носят, безусловно, знаковый характер в построениях американского социолога.
Макросоциологический подход Парсонса очевидно прослеживается в его попытке увязать функциональную систему символов с «нормативной ориентацией» действия, что в итоге представляется как элемент обязательного «упорядочения» реальных ситуаций. Даже самая элементарная коммуникация, доказывает социолог, невозможна без определенной степени приверженности «соглашениям» символической системы.
Парсонс выделяет следующие виды мотивационных ориентацией: когнитивные, катекти-ческие и оценочные, в соответствии с которыми он осуществляет классификацию символических систем. Символические системы, в которых доминирующую роль играет когнитивная функция, могут быть названы «убеждения» или идеи. Символические системы, в которых приоритет имеет катектическая функция, могут быть названы «экспрессивными символами». Наконец, символические системы, где главенствует оценочная функция, могут быть названы «нормативные идеи» или «регулятивные символы» [4, с. 163]. Тем самым системы когнитивных символов, по Парсонсу, выступают способами познания, контролируемыми внешними символическими объектами; системы экспрессивных символов выступают способами эмоциональной направленности на предмет, также контролируемыми символическими объектами; и системы ценностных стандартов являются способами оценки, которые точно таким же образом контролируются символическими объектами. Парсонс трактует выделенные им три вида символических систем следующим образом.
Когнитивные символы. Экзистенциальные идеи, указывает социолог, есть интегральная часть системы культуры, являющейся, в свою очередь, «интегральной частью систем действия, и находятся в отношениях принципиальной взаимозависимости со всеми другими элементами действия» [5, с. 85]. Конкретная система идей, таким образом, есть результат этой взаимообусловленности.
Экспрессивные символы. Экспрессивным символам Парсонс посвящает особо много внимания в своих работах. Они, с его точки зрения, выполняют три основные функции: а) обеспечение коммуникации между взаимодействующими частями; б) организация процесса взаимодействия через придание ему ценностного содержания восприятия; в) экспрессивные символы служат в качестве прямого объекта «удовлетворения» соответствующей диспозиции потребностей. Прототипом экспрессивного символа внутри контекста интеракции, является, по мнению социолога, символический акт.
Велико значение экспрессивных символов в связи с категорией «роль». Особенно отчетливо это проявляется в случае с феноменом лидерства. Общепринятые ценностные представления, являющиеся основой данной общности, всегда проецируются на лидера, как на символическое воплощение этих ценностей. При условии достаточной интеграции символического комплекса, лояльность данным ценностям, общности и лидеру становятся, по мнению социолога, неразделимы. Даже «инструментальный» лидер будет выполнять, по крайней мере, какие-то экспрессивные функции. Экспрессивный элемент лидерства обладает как внутренним, так и внешним репрезентативным аспектом. Позиция и ролевые действия экспрессивного лидера призваны символизировать для внешних наблюдателей природу и принципы солидарности общности, которую он представляет, и организовывать ее отношения с другими общностями. Весьма отчетливо проявляется данный аспект в системе международных отношений. Определенные символические акты, указывает социолог, могут быть исполнены только главой государства, вне зависимости от того, кто в данном государстве обладает «реальной властью». Другой важный аспект, подчеркиваемый Парсонсом, - это то, что экспрессивный символизм является трансформируемым и корректируемым феноменом. В этом процессе серьезную роль играют «художник» и «пропагандист», причем действия последнего являются, по мнению социолога, наиболее явными. Пропагандист «сознательно использует имеющийся экспрессивный символизм, или создает новые символы для того, чтобы манипулировать общественными представлениями» [6, с. 412]. Любой политический лидер является, по Парсонсу, до известной степени пропагандистом, поскольку обращается к чувствам и мыслям своих избирателей с помощью переопределения ситуации в символических терминах.
Оценочные символы. Система оценочных символов состоит, по Парсонсу, из: 1) подсистемы стандартов для разрешения когнитивных проблем; 2) подсистемы стандартов для разрешения катектических проблем; 3) подсистемы «моральных» стандартов для общей интеграции различных единиц системы и разнообразных других стандартов, присутствующих в отдельной единой системе.
Таким образом, Парсонс уделял значительное внимание феномену символического, которое не просто связано у него со структурой, функцией и действием, а является, в действительности, сущностной характеристикой данных феноменов, определяющей их содержание и характер существования.
Постструктуралистские концепции, представленные в трудах Ж. Бодрийяра и П. Бурдье, предлагают качественно иной подход к рассмотрению феномена символического.
Ж. Бодрийяр, являющийся по определению Дж. Ритцера, «одним из наиболее радикальных и неистовых представителей постмодерна» [7, с. 549], предлагает концепцию символического обмена, являющуюся стержнем его теории. По его мнению, символический обмен становится основополагающей универсалией современного потребительского общества. В потребительском обществе нет таких символов, которые бы не были товаром. Все символы - пиво и сигареты, высокое искусство и сексуальные акты, абстрактные теории и автомобили - производятся, обмениваются и продаются. Так, возникает и утверждается символический обмен.
У структуралистов Бодрийяр взял идею видения системы потребительских товаров через призму кода сигнификации (смысла), осуществляющего контроль как над предметами, так и индивидами общества. Предметы потребления являются частью знаковой системы. Поэтому можно утверждать, что когда люди потребляют предметы, они потребляют и знаки. То, что мы потребляем, зачастую не является предметами в собственном смысле слова, а лишь знаками. Основой дифференциации людей теперь становятся потребляемые ими знаки.
Символический обмен у Бодрийяра связывается с процессами противоборства, ставкой в котором и возможным результатом которого является власть: «...символическое насилие выводится из особой логики символического. - из таких явлений, как обращение, непрестанная обратимость отдаривания и, наоборот, захват власти путем одностороннего одаривания. Первобытный символический процесс не знает бескорыстного дара, ему известны лишь дар - вызов и обращение обменов. Когда эта обратимость нарушается (именно в силу возможности одностороннего одаривания, каковая предполагает возможность накопления и одностороннего
перемещения ценностей), то собственно символическое отношение гибнет и возникает власть; в дальнейшем она лишь развертывается в экономическом механизме договора» [8, с. 96].
В этом отрывке проявляется сложность понимания «символического» Бодрийяром. Для него «символическое» - это социальная характеристика, особый тип социального действия. И в этом проявляется различие с психологическим пониманием символического, где оно обозначает определенный регистр психической деятельности. Символическое у Бодрийяра -это, говоря словами исследователя С.Н. Зенкина, «особая неустойчивая, конфликтная, еще-не-обретшая формы стадия знаковой деятельности, где обращению еще не поставлены препоны типа власти, цензуры, принципа реальности» [9, с. 28]. Сам Бодрийяр пишет: «Символическое -это не понятие, не инстанция, не категория и не «структура», но акт обмена и социальное отношение, кладущее конец реальному, разрешающее в себе реальное, а заодно и оппозицию реального и воображаемого» [10, с. 243].
Когда свободная «циркуляция» знаков закупоривается, то образуются «тромбы», сгустки власти, возникают феномены накопления и ценности. В этот момент «символическое отношение гибнет»; его механизмы корыстно-односторонне используются властью, социальной инстанцией, своими дарами она блокирует возможность ответного дара, включая высший дар, дарование жизни: «.власть, вопреки бытующим представлениям, - это вовсе не власть предавать смерти, а как раз наоборот - власть оставлять жизнь рабу, который не имеет права ее отдать» [11, с. 101-102].
Обмен между символами происходит относительно друг друга, но не между символами и реальностью. За символами не стоит ничего конкретного. Так стирается грань между реальностью и вымыслом, между истиной и заблуждением. Реальность и истина, как считает Бодрийяр, просто перестают существовать.
Символический обмен приводит к утверждению «гиперреальности». Под гиперреальностью Бодрийяр понимает симуляции чего-либо. Гиперреальность имеет дело с фрагментами или вообще видимостью реальности. Политика, как считает Бодрийяр, также обретает форму гиперреальности. Партии не отстаивают и не борются за что-либо реальное. Тем не менее они противостоят друг другу, «симулируя оппозицию». Бюрократическая система контроля, адекватная экономическому обмену, уступает место «мягкому контролю, осуществляемому с помощью симуляций».
В отличие от Бодрийяра, для которого символическое в первую очередь является типом социального действия, в концепции его современника П. Бурдье символическое - это пространство, в котором действует та же логика, что и в любом поле (логика борьбы). Соответственно, в этом пространстве существуют символическая власть, символический капитал, символическое насилие, символические структуры и символический порядок. Символическое - это особое измерение реального: элементы реальности, воспринимаемые как нечто ценное, небезразличное для человека, становятся символическими.
Партии как символические структуры российской политики
Проблеме развития политических партий в России посвящено достаточно большое количество публикаций. Их анализ свидетельствует о том, что существуют заметные различия в оценке места и роли партий в современном обществе среди представителей академического направления политической науки, и представителями прикладного эмпирико-технологического направления.
Первые в оценке деятельности политических партий исходят из классических теорий политики, гражданского общества, демократии, созданных в период становления и развития индустриального общества [12; 13]. В них партии представлены в качестве политических институтов, посредством которых осуществляется взаимодействие между обществом и государством, политической системой и окружающей средой.
Вторые опираются на теории постиндустриального информационного общества, в которых классические представления о политике и партиях подвергаются серьезной критики, и на их место выдвигаются новые походы, связанные с осмыслением последствий процессов разрушения присущих индустриальному обществу типов идентичности, маркетизации и виртуализации политики и власти [14; 15].
В этом ракурсе партии представляют уже собой не просто политический институты, а знаки новой политической гиперреальности, в которой не существует реальной политической борьбы, а есть только борьба символическая. Партии не отстаивают и не борются за что-либо реальное. Но они противостоят друг другу, «симулируя оппозицию», одновременно формируя электоральные ожидания граждан и подстраиваясь под них.
Если в эпоху индустриального общества политические партии отличались друг от друга идеологиями, социальной базой, организационными структурами, то в постиндустриальном об-
ществе эти различия уходят на второй план. В новой виртуальной политике идеологии все меньше выступают в качестве интегрирующего и мобилизационного начала. Они превращаются в новое означаемое. Партии не прямо заявляют о своих идеологических принципах, а только их обозначают, конструируя подобие идеологии. Классические идеологии в современной политике превратились из означающих в означаемые. Сфера применения идеологии в качестве набора более или менее целостных и упорядоченных систем идей, верований, ценностей и осознанных убеждений, служащих оправданию политических действий, сужается. Их заменяют новые символические формы в виде визуальных знаков, символов, дискурсов, политических имиджей и брендов. В процесс производства новых символических форм вовлекаются все новые и новые субъекты: имиджмейкеры, политические технологи и политические консультанты. Они замещают собой идеологов партии, внося в политический процесс определенную драматургию и предавая ему больший динамизм.
Если в 1990 г. в российской политике доминировал принцип свободного обращения идей, знаков, символов, то в следующем десятилетии мы наблюдем рост ограничений на производство символических форм.
В 1990-е гг. у политических партий был прекрасный шанс занять достойное место в символическом пространстве российской политики. В обществе происходили глубокие структурные изменения, образовывались социальные и политические расколы, которые благоприятствовали образованию новых партий [16, с. 71-72]. Но, к сожалению, ни одна из партий, образованных в этот период по-настоящему не стала символом преобразований.
В 2000-е гг. ситуация существенно изменилась. Курс на консолидацию общества и политического класса привел к сглаживанию наиболее острых социальных и политических расколов. Общество устало от множества однотипных политических партий, мало чем отличающихся друг от друга. В результате политической реформы количество партий в политическом пространстве России существенно сократилось. Они получили чуть ли не монопольное право на выдвижение своих кандидатов в президенты и законодательные органы власти РФ. Но, с другой стороны, символическом пространстве российской политики существенно сузилось. Как отмечает А.Ю. Зудин, итогом политических реформ начала 2000-х гг. стал переход от «полицентризма» к «моноцентризму», сопровождавшийся исключением или маргинализацией игроков, которых не получалось контролировать [17, с. 67-83]. Сформировалась система с одним доминирующим актором [18, с. 45], положение которого нельзя назвать прочным и стабильным. Сфера публичной политики постепенно сужается. Равно как и символическое пространство власти. В частности, на федеральном уровне из него выпали либеральные и националистические партии. В этих условиях оставшиеся партии порой прибегают к симуляции чужого партийного дискурса, переходит за границы самоидентификация, включая в собственный дискурс либеральную или националистическую риторику. Это приводит не только к размыванию границ политической идентичности, но и искажению политической реальности. Усиливаются и раздваиваются отношения «мнимой оппозиции». Оппозиционным парламентским партиям противостоит внесистемная оппозиция, которая настаивает на своей подлинности по отношению к парламентской оппозиции. В свою очередь парламентская оппозиция стремится убедить общественное мнение в том, что только она является единственно подлинной оппозиционной реальностью, с которой считается власть. Но на самом деле и парламентские оппозиционные партии, и внесистемная оппозиция скорее симулируют оппозиционную борьбу, создавая иллюзию плюрализма и политической борьбы.
Ссылки:
1. Duncan H.D. Symbols and Social Theory. New York: Oxford University Press, 1969.
2. Кармадонов О. Социология символа. М., 2004.
3. Кирсанова Н.П. Проблематика власти в системной теории Т. Парсонса // Современная социологическая методоло-
гия от теории к практике: сборник статей по итогам II Ежегодной Социологической школы / под редакцией проф. Бороноева А.О. СПб., 2012.
4. Parsons T. Values, Motives, and Systems of Action./Parsons T., Shils E. (eds.). Toward a General Theory of Action. Cambridge: Harvard University Press, 1954.
5. Parsons T. The Social System. New York: The Free Press, 1951.
6. Ibid.
7. Ритцер Дж. Современные социологические теории. СПб., 2002.
8. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000.
9. Зенкин С.Н. Жан Бодрийяр - время симулякров. Вступит. Статья / Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть.
М., 2000.
10. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000.
11. Там же.
12. Дюверже М. Политические партии. М., 2000.
13. Исаев Б.А. Теория партий и партийных систем. М. 2008.
14. Иванов Д.В. Глэм-капитализм. СПб., 2008.
15. Елисеев С.М. Политические партии и проблемы развития национального поля российской политики // ПОЛИТЭКС. 2006. Т. 2. № 1. С. 81-97.
16. Елисеев С.М. Социальные и политические размежевания, институциональные предпосылки и условия консолидации партийных систем в демократическом транзите // Социально-политические размежевания и консолидация партийных систем. Политическая наука. 2004. № 4. С. 71-72.
17. Зудин А.Ю. Режим В. Путина: Контуры новой политической системы // Общественные науки и современность. 2003. № 2. С. 67-83.
18. Елисеев С.М. Институциональный дизайн как фактор развития политической конкуренции в России // Вестник СПБГУ. Серия 12. 2009. № 2. С. 40-46.
