CC BY
56
В.В. Попов, В.Г. Семенова
ПАРАДОКСЫ ИДЕНТИФИКАЦИИ
Для современного этапа развития науки характерно повышенное внимание логиков и лингвистов к проблеме соотношения содержания логических и языковых форм. Ориентируясь на принятую многими учеными мысль о том, что целый ряд общих для логики и языкознания категорий необходимо изучать на основе сходства приемов и методов логики как науки о законах и формах мышления с приемами и методами лингвистики как науки о языке, попытаемся увидеть в указанном соотношении не то, что различает и противопоставляет эти две науки, а то, что их связывает. Это стремление согласуется, в целом, с установкой Ю.С. Степанова на то, что «совпадение теоретических понятий обеих наук - положительный фактор, что когда какое-либо понятие лингвистики, одноименное с логическим или параллельное ему, все же отличается от него, целесообразно уточнить его и максимально приблизить к логическому (если, конечно, специфика языка не препятствует этому)» [1, с. 35]. Обратимся в этой связи к понятию тождества, которое в естественном языке выражается при помощи высказываний идентификации.
Тождество относится к фундаментальным понятиям мысли и является предметом исследования большинства логико-философских и лингвистических работ (Аристотель, Л. Витгенштейн, Г.Ф. Гегель, И. Кант, У. Куайн, Г.В. Лейбниц, Б. Рассел, Г. Фреге, Ф. Энгельс, Д. Юм, А. Вежбицкая, Г. Грайс,
А.Д. Шмелев, Ю.Д. Апресян, Н.А. Николина, И.М. Кобозева, Е.В. Падучева и др.).
Вопрос о связи между тождеством и различием служил предметом спора еще в Древнем Китае, где в самом общем виде можно выделить две абсолютно противоположные точки зрения на этот счет. Представители первой из них особенный акцент делают на различиях и не замечают тождеств. Сторонники второй точки зрения обращают внимание только на тождества и игнорируют различия.
Весьма примечателен путь поздних моистов, диалектически подошедших к трактовке связи между тождеством и различием. В процессе рассуждений древние китайцы пришли к важному диалектическому выводу о том, что «тождественное и различное взаимно дополняют друг друга» [2, с. 45]. Несомненно, что высказанная ими мысль приобретает форму постулата о тождествах-различиях. При таком подходе соответственно меняется и представление о самом процессе познания. Речь идет, таким образом, о понимании тождества как диалектического единства противоречий. Другими словами, тождество и различие существуют только потому, что они зависимы друг от друга: тождество будет иметь место только тогда, когда есть различие, и наоборот. Любопытно отметить, что уже тогда моисты выделили четыре различных вида тождества:
- повторное тождество, при котором два различных понятия имеют одинаковую сущность, несмотря на различия в названиях;
- тождество частей, в результате которого взаимосвязаны все части в одном теле;
- смешанное, или собранное, тождество, при котором различные предметы находятся вместе;
- родовое тождество, когда имеются в виду общие свойства, присущие различным отдельным предметам [2, с. 43-44].
Несмотря на то, что чисто абстрактные рассуждения древних китайцев не привели к разработке лингвистических описаний, многие выдвинутые ими положения продолжают вызывать живой интерес и в настоящее время.
Более активно понятие тождества разрабатывалось в ХУ11 в. Г.В. Лейбницем, занимавшим достаточно гибкую позицию по данному вопросу. Сформулированный Г.В. Лейбницем закон тождества гласит: х = у тогда и только тогда, когда все свойства, принадлежащие х, принадлежат и у, и наоборот. Символически его можно записать так: (х = у) Р (Р (х) Р (у)) [3, с. 13]. Г.В. Лейбниц, таким образом, определяет условия, при которых предмет может рассматриваться как тот же самый предмет: «Тождественные термины суть те, один из которых может быть поставлен вместо другого с сохранением истинности. Если имеем А и В и А входит в какое-либо истинное предложение, и если подстановкой В вместо А в каком-либо месте данного предложения будет получено новое предложение, также истинное, и если то же самое достигается, какое бы предложение мы ни взяли, то говорят, что А и В тождественны» [4, с. 623].
У Этьенна Бонно де Кондильяка роль тождества в познании тесно связана с той ролью, какую играет аналогия в мышлении и языке. Предложенная им трактовка тождества состоит в следующем: любая вещь сходна в определенных отношениях с множеством других вещей. Поэтому новые идеи, полученные в результате дальнейших расчленений вещей, оказываются сходными с идеями, порожденными с помощью ранее проделанных анализов. Опираясь на сходство вещей, человек применяет к новой идее знак ранее
полученной сходной с ней идеи или создает новый, по аналогии со знаком сходной идеи. Этот способ французский философ считает естественным способом образования новых значений знаков, тем способом, которому учит нас сама природа. В наших идеях, как он полагает, хранятся знания об отношениях, которые существуют в реальной действительности, и точность знаков воспроизводит эти реальные отношения [5, с. 126-130].
Итак, в противоположность взглядам Г. В. Лейбница, тождество у Э. Кондильяка получает материалистическое истолкование, поскольку он усматривает в тождестве суждений, образующих рассуждение, отражение того тождества в различии, единства в многообразии, которое объективно существует в материальных объектах.
Г.Ф. Гегель формальному тождеству противопоставляет тождество конкретное, в которое составным элементом входит момент различия. Исходным пунктом размышлений Г.Ф. Гегеля является вывод о том, что тождество и различие, взятые в движении, в развитии, в единстве, представляют собой взаимопроникающие противоположности: «Различие как простое не есть различие, оно впервые таково лишь в соотношении с тождеством; но вернее будет сказать, что оно как различие содержит в себе и тождество» [6, с. 85]. Все предметы и явления, по его мнению, и взаимопроникают, и взаимоисключают друг друга, т.е. являются противоречивыми по своей сущности. «Все вещи,- утверждает он, -противоречивы в самих себе; и притом в том смысле, что это предложение выражает по сравнению с прочими истину и сущность вещей» [6, с. 85]. В то же время Г.Ф. Гегель подчеркивает, что противоречие не следует принимать за какую-то аномалию.
Вернемся в этой связи к закону взаимозаменимости тождественных величин Г.В. Лейбница, согласно которому тождественны те величины, которые могут заменять друг друга без изменения истинностного значения предложения. Стоит отметить, что эта идея Г. В. Лейбница - достаточно интересная, но она содержит один неустранимый недостаток: Г. В. Лейбниц объясняет тождество как отношение скорее между знаками, чем между именуемым предметом и им самим, смешивая знаки с предметами. Ученым, которые пытаются измерить глубину этого закона, ничего другого не остается, как прийти именно к такому выводу: «Знак «=» ставится между разными случаями употребления единичных терминов, одних и тех же или различающихся между собой, и это, а не то, что он соотносит разные предметы, делает тождество отношением, а «=» - относительным термином» [7, с. 56]. Более того, большинство современных ученых считают определение тождества Г.В. Лейбница формальным и неконструктивным, поскольку оно обладает рядом недостатков, так как «для установления тождественности предметов х и у (именно того факта, что они представляют собой один и тот же предмет) нужно пересмотреть все их свойства Р, число которых у реальных предметов неограниченно велико» [3, с. 14]. Можно обнаружить и другие возражения на этот счет. Так, например, утверждая, что число 2 тождественно числу 2 и выражая это в форме равенства 2=2, мы сами нарушаем условие тождества, поскольку 2, стоящее слева от знака равенства, имеет иное пространственное отношение от числа 2, стоящего справа (а это уже различие), следовательно, 2 не равно 2 (см., например, работы Кожибского). Согласно П. Флоренскому, формула типа А=А не имеет разума, т.е. смысла. Тождество он считает «бессмысленным», «безжизненным» равенством, «мертвым тождеством». Вот что он пишет: «Но почему же “это” есть именно “это”, а не что-нибудь иное? В чем разум этого самотождества непосредственной данности? Закон тождества есть дух смерти, пустоты и ничтожества... Закон тождества есть неограниченный монарх, да; но его подданные только потому не возражают против его самодержавия, что они - бескровные призраки, не имеющие действительности, - не личности, а лишь рассудочные тени личностей, т.е. несущие вещи. Это - шеол, царство смерти» [8, с. 25-28].
При таком положении дела сразу напрашивается вывод о том, что как такового тождества вообще нет, так как его существование противоречило бы действительности. Однако концепции, основанные на крайних точках зрения, обычно не дают возможности объективного рассмотрения реальности: тождество обладает достаточной подвижностью, гибкостью, чтобы допускать бесконечное число связей, отношений, но в то же время обладает и достаточной жесткостью, чтобы не допускать соотношения и связей каждого элемента с другими элементами, выступающими в роли своеобразного «фильтра». Эти характеристики, которые, будучи двумя сторонами одного и того же феномена, определяют его специфику. Здесь уместно вспомнить высказывание Н. Винера, который отмечает, что мир устроен не так жестко и однозначно, как это представляется в свете его механистической картины, но и не так аморфно и пластично, чтобы в нем могло происходить что угодно.
Не вдаваясь в историю дискуссий о тождестве, что увело бы нас далеко в сторону от основной темы, следует отметить, что круг дискутируемых проблем, связанных с самой сущностью тождества, широк. Однако при любой теоретической установке исследователь не может не пройти мимо многочисленных фактов наличия в реальной действительности объектов, тождественных по каким-либо основаниям, даже
если он отказывает им в объективном тождестве. Поэтому в целом приходится признать, что «хотя в реальном мире все вещи и явления подвержены изменениям и никакого абсолютного тождества не существует, тем не менее между ними всегда возможно установить тождество по определенным свойствам и в определенное время» [9, с. 212]. Неопровержимым доказательством этого может служить хотя бы тот факт, что совпадение всех свойств отождествляемых объектов привело бы к одному объекту или к совокупности, в которой объекты могли быть различимыми лишь условно-нумерически. Но этого в действительности не происходит и не может произойти, поскольку тождество в различных областях знания, включая формальную логику и математику, оперирующих абстрактными понятиями, не существует без различия (Д. Юм).
Интересы Г.В. Лейбница, доказывавшего важность тождественных истин, концентрировались в основном вокруг аксиом математики, а объекты принимались за «вещи в себе» (И. Кант) и сравнивались лишь посредством понятий или, скорее, на уровне абстракции. А абстракция и есть формальное тождество, безразличное к тому, что часть наличного в конкретном многообразии опускается и выделяется лишь одна его часть так, что различия многообразных определенностей «сливаются» в одну определенность (Г.Ф. Гегель). Естественно, при таком подходе объекты становятся тождественными, перестают различаться между собой [10, с. 9-11]. С принципиальной точки зрения (в общеметодологическом плане) сравнивать между собой можно любые мысленные объекты, но при условии, что сравнение производится по какому-либо точно выделенному в них признаку, свойству, отношению, т.е. в рамках заданного интервала абстракции. Поэтому существование тождества не случайно.
Таким образом, из закона Г.В. Лейбница следует одно положение, которое необходимо со всей ясностью осознавать: Г.В. Лейбниц устанавливает формальные критерии тождества. Для многих, привыкших к сложным математическим моделям языка, формула Г.В. Лейбница выглядит примитивной. Однако закон тождества Г.В. Лейбница - не просто набор удобных формул. Следует, очевидно, признать этот закон в силу всех субъективных аспектов его формирования одной из тайн, скрывающих в себе понятную лишь его автору (и потому непостижимую) сверхидею, и исходить из принципиального многообразия его возможных интерпретаций. Но это не позволяет считать, что во всех без исключения случаях представляется возможным и правомерным опровергнуть предложенный Г.В. Лейбницем принцип тождества неразличимого. И его универсальность, в частности, выражается в целесообразности и эффективности использования применительно к естественному языку. Ведь выражения, построенные по принципу этого закона, в текстах на естественном языке достаточно частотны, например: Квадрат есть равносторонний прямоугольник; Муж Ани - учитель моего сына; Джек Потрошитель - это лорд Карфакс; Этот человек был мой брат; В сравнении с джином вино - вода (Мандельштам); Будущее - это тщательно обезвреженное настоящее (А. и Б. Стругацкие); Темперамент - это умение себя сдерживать (Г. Вишневская).
Как нетрудно заметить, все эти высказывания достаточно разнообразны с точки зрения референциальной характеристики входящих в предложения компонентов. Отождествлению в них подвергаются как отдельные проявления одного объекта (денотата - на знаковом уровне), так и разные объекты (денотаты). Подобные примеры можно рассматривать как дополнительное свидетельство в пользу того, что тождество вытекает из самой сущности языка, имеет универсальный характер и является важнейшим системообразующим фактором.
Итак, тождество уже в силу своей природы и вследствие своей зависимости от различия немыслимо вне отношений как в экстралингвистической действительности, так и в самом языке. Наиболее полно и рельефно тождество раскрывается именно в языке.
Исходя из способа обозначения отождествляемого предмета, в естественном языке можно выделить по крайней мере два различных вида тождества:
1) Х = У, где Х и У - разные имена одного объекта (Декарт - это то же, что Картезиус; Столица России - Москва; Луна есть естественный спутник Земли и др.);
2) Х = У, где Х и У - имена двух разных объектов (Движение есть жизнь; Жизнь есть игра; Событие есть движение; Спор - это война; Красота - это страшная и ужасная вещь (Достоевский) и др.).
Рассмотрим высказывания вида Х = У, где Х и У - разные имена одного объекта. Как нетрудно заметить, речь в них идет о тождественности различных выражений в отношении одного и того же предмета объективной действительности, который обозначен различным образом. К этому типу примыкают также определения терминов, например: Луна есть естественный спутник Земли и др. Как отмечает А.Д. Шмелев, «здесь идентификация носит в значительной степени метаязыковой характер, поскольку у адресата речи формируется “мысленное досье” не конкретного объекта, а понятия, обозначаемого термином, однако именно понятие является референтом определяемого термина» [11, с.
188], т.е. имеет место «простая» суппозиция по Оккаму. Характерным признаком идентифицирующей конструкции является перестановочность объектов относительно глагола-связки, например: Столица России - Москва и Москва - столица России; Квадрат есть равносторонний прямоугольник и Равносторонний прямоугольник есть квадрат.
Обратимся теперь к анализу высказываний вида Х = У, где Х и У - имена двух разных объектов. Именно эти высказывания представляют интерес, поскольку они обнаруживают определенную формальную и семантическую специфику. Рассмотрим следующие примеры: Слово есть поступок (Л.Н. Толстой); Жизнь есть смерть, а смерть есть жизнь (С.Н. Булгаков); Богатство языка есть богатство мыслей (Н.М. Карамзин); Жизнь - Смерти гимны (Вяч. Иванов); Жизнь есть путь и др.
С точки зрения логики, такие конструкции являются аномальными, поэтому они должны быть переосмыслены. Обычно переосмысление состоит в том, что второй компонент предложения (У) понимается метафорически (в широком смысле) и обозначает уже не объект У, отличный от объекта Х, а свойство объекта Х быть в определенном отношении похожим на У [11, с. 193]. Тем самым У приобретает предикатный статус, а анализируемые высказывания попадают в разряд псевдоидентификационных.
Существенно при этом, что одной из самых специфичных черт таких конструкций является наличие скрытого смысла и даже приращение смыслов. В результате довольно часто происходит превращение одной противоположности в другую или объяснение какой-нибудь вещи, свойства через их противоположность, уравнивания (приравнивания друг к другу) противоположностей, «соединение несоединимого», что уже само по себе является парадоксальным. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что все эти высказывания метафоричны и содержат антитезу. Известно, что метафора, воплощая идею связи между предметами объективной действительности и тем самым сгущая некоторое обнаруженное сходство, облегчает, стимулирует перенос мысли с одного предмета на другой и способствует порождению ассоциации. П.В. Чесноков в этой связи отмечает: «Благодаря образным средствам языка в сознании людей возникают некоторые дополнительные ассоциации, эмоционально обогащающие его, повышающие выразительность изображения, которые выходят за пределы концептуальной картины мира, поскольку основываются не на важных для познания объективных связях, а зачастую на чисто субъективных впечатлениях» [12, с. 172-173]. Все эти высказывания без достаточного контекста никогда не смогут быть восприняты однозначно не только в силу многозначности слов, образующих их, но и в силу самого сочетания разнородных денотативных категорий.
С помощью антитезы открывается внутренняя противоречивость и мышления человека, и окружающего мира. Следовательно, противоречия (или антиномии) свойственны самому языку как феномену. Парадоксальность поэтому можно рассматривать в качестве одного из критериев, формирующих семантику этих высказываний.
Итак, строение и осмысление высказываний вида Х = У, где Х и У - имена двух разных объектов, оказываются парадоксальными и в высокой степени лингвоспецифичными. Обнаруживая формальную и семантическую специфику, эти конструкции выступают в качестве своеобразного катализатора мысли, процесса возникновения ассоциаций и требуют размышлений. С этой точки зрения, биноминативные псевдотавтологические конструкции рассматриваются в качестве некоего носителя смысла (множества смыслов) и возникновения нового смысла (смыслов). Широкое использование биноминативных псевдотавтологических конструкций обусловлено рядом особенностей сознания, мышления и речи. Завершая анализ этих высказываний, вспомним мудрую мысль, высказанную Аристотелем: «Метафора -это отличительный признак гения, ибо способность образовать хорошую метафору есть способность распознать сходство».
С применением логической символики закон тождества может быть выражен и в виде формулы Х есть Х; ХОХ; Х Х, где под Х понимается любая мысль, а знаки «есть», □, выражают, соответственно, равенство, следование или тождество. В этом случае тождество обозначает полное и однозначное равенство вещи, явления или понятия самому себе как в пространстве, так и во времени. Еще Кант отмечал, что высказывания вида Х есть Х, Х - это Х, Х всегда Х, Х был бы Х, Х будет Х и др. неинформативны, а поэтому «бесполезны и неупотребительны» (см. также: П. Флоренский). Если вслед за Аристотелем считать, что «выяснять, почему вещь есть то, что она есть, значит, ничего не выяснять» [13, с. 220], то неизбежен вывод, что данное условие применимо лишь для отождествления абстрактных математических объектов и не может быть перенесено на другие объекты и явления окружающей нас действительности. Однако в текстах на естественном языке (в частности, на русском) достаточно широко используются все указанные виды «парадоксальных» высказываний, например: Закон есть закон; Мать есть мать; Приказ есть приказ; Дети есть дети; Немец есть немец; Русский - это русский; Ложка -это ложка и др.
Изучение конструкций такого рода предусматривает анализ плана содержания и плана выражения. С формально-логической точки зрения, эти высказывания тавтологичны, а значит, должны избегаться в речи как неинформативные (предикат не сообщает ничего нового о субъекте). Однако такие высказывания воспринимаются как вполне нормальные, хотя способы их осмысления разнообразны и лингвоспецифичны. Е.В. Падучева сделала не вызывающий сомнения вывод о том, что «конструкция Х есть Х не может быть описана на чисто семантическом уровне: ее толкование обращено к связанной с Х импликатуре, которая целиком на совести говорящего и, в принципе, может быть своей для каждого употребления высказывания этой формы» [14, с. 107]. По утверждению Г.П. Грайса, «интерпретируя
тавтологичное высказывание, адресат речи как бы переосмысляет его, и высказывание, не информативное на уровне того, что буквально сказано, становится информативным на уровне того, что имплицируется» [15, с. 17]. Из этих толкований следует, что ведущая роль при анализе этих конструкций отводится прагматике, сущность которой Ч. Моррис определил так: «. прагматика есть та часть семиотики, которая рассматривает происхождение, использование и воздействие знаков в рамках поведения, частью которого они являются» [16, с. 52]. Прагматика, как известно, включает в качестве центральных понятия субъективности, эмоциональности, оценочности.
Рассмотрим более подробно конструкции вида Х есть Х (Закон есть закон, Дети есть дети и др.). Эти конструкции, состоящие из двух идентифицируемых существительных, соединенных глаголом-связкой есть, устанавливают отношения тождества между референтами. Совершенно очевидно, что семантика этих существительных остается неизменной, различия же касаются прагматических условий их употребления и связаны с имеющимися в сознании носителей языка представлениями об этих объектах. «Скорее, можно говорить об ассоциациях, которые связываются с референтом у участников коммуникации», - пишет Шмелев [11, с. 195]. Необходимо отметить, что ассоциации становятся частью смысла слова, но не входят непосредственно в его значение. Поэтому различие следует искать не в семантике слов (сигнификативном значении)*, а в установившемся с ним отношении, закрепленном в прагматическом значении со стороны членов языкового коллектива. При этом прагматические различия, даже при условии семантического сходства, неминуемо ведут к признанию наличия псевдотавтологических отношений. Если бы описание этих конструкций остановилось на анализе значений слов, то был бы закрыт путь к полной и адекватной картине такого рода отношений в языке, отражающих взаимодействие денотативных и коннотативных (ассоциативных, эмоциональноэкспрессивных, оценочных) значений единиц. С одной стороны, вводимый в содержание слова прагматический компонент «разрушает» тождество, в результате чего семантически тождественные слова оказываются прагматически достаточно далекими, что и мешает в них видеть абсолютное тождество. С другой стороны, следовательно, нарушение закона тождества закономерно и является одним из проявлений специфики языка.
Так, например, высказывание Закон есть закон указывает на необходимость исполнения закона, несмотря на его суровость. Само же слово закон имеет следующее лексическое значение: закон -постановление государственной власти, нормативный акт, принятый государственной властью; установленные государственной властью общеобязательные правила [17, с. 211]; фраза Дети есть дети -неготовность взрослых смириться со свойственной всем детям склонностью к шалостям, несмотря на то, что значение слова дети - мальчики и (или) девочки в раннем возрасте, до отрочества [17, с. 65].
Из сказанного следует вывод, что эта конструкция не принимает на роль Х-а те категории, с которыми не связано определенных ассоциаций. Так, например, фраза Пятое сентября есть пятое сентября абсолютно неинформативна, поскольку у обычного дня нет специальных признаков. Но как только в каком-то контексте возникает характерная ассоциация (например, если 5 сентября у говорящего день рождения), тавтологическая конструкция сразу становится осмысленной. Слово берет на себя добавочную семантическую нагрузку, наполняясь абстрактным значением. По всей видимости, источником смыслового развития слова следует считать ассоциативный потенциал его собственного лексического значения.
Итак, связь здесь зиждется на совершенно чуждой логике ассоциативности. Чисто логический, формальный подход к отношениям тождественности эти нюансы игнорирует. В языке логическом, полностью формализованном, вопрос об ассоциациях в принципе снимается с самого начала, поскольку в идеально логическом языке ассоциации вообще должны отсутствовать. В то же время наличие ассоциаций в естественном языке является одним из проявлений специфики этой системы, отличающей ее от всякой иной. Между тем необходимо заметить, что возникновение ассоциаций относится к сфере мышления, а не языка, язык же выступает в качестве необходимого средства осуществления специфики человеческого мышления. По сути говоря, в современных условиях вновь остро зазвучал давний лингво-философский
вопрос о соотношении языка и мышления, в результате чего мы приходим к выводу о том, что «не только язык зависит от мышления, но что и мышление, в свою очередь, зависит от языка» [18, с. 120].
Данные примеры достаточно убедительно показывают, что процессы смыслопорождения с участием «тавтологичных» слов в значительной мере обусловлены субъективно-личностным смыслом, определяющимся отношением человека к осознаваемым предметам действительности, поскольку «существование различных мировидений... - конститутивная черта человека, стоящего перед “лицом” бесконечного мира, целостный образ которого вырабатывается самим человеком в процессе всестороннего постижения им мира» [19, с. 43].
Таким образом, проблема тождества неотделима от вопроса связи языка, мышления и действительности, тождества и различия, а значит, находится в тесной связи с миропониманием человека, его духовной и практической деятельностью. На основании этого можно констатировать, что проблема тождества связана с антропоцентрической деятельностью и определенными знаниями о мире, поэтому описать ее в полном объеме нельзя в отрыве от человека и его отношения к миру.
Специфика идентифицируемых высказываний становится особенно очевидной при обращении к высказываниям характеризации, поскольку вопрос об отношениях идентификации переходит в вопрос об отношениях характеризации, или предикации. В результате решение одного из этих вопросов не может не влиять на решение другого. Основное предназначение идентифицирующих знаков - выделить из окружающего мира и обозначить, назвать предмет действительности. Однако «сам этот процесс двойствен: идентификации предшествует обязательное соотнесение данного предмета с другими (подобными ему и отличными от него), т.е. систематизация действительности, определенное ее осмысление, что уже является предикацией» [20, с. 128]. На это обратил внимание еще в 1892 г. Г. Фреге, считавший, что понятие, в отличие от имени собственного, предикативно [21, с. 190]. С.А. Мегентесов писал, что «характерная для современной лингвофилософии эйдетическая установка, направленная на поиск глубинной первоосновы языковых феноменов, приходит к констатации сущностного единства номинации и предикации» [22, с. 39].
Безусловный интерес представляют следующие случаи, например: «Что это за гусь такой?» - «Это наш знаменитый химик Ефросимов» (М. Булгаков). «Ноют, ненавистничают, болезненно клевещут, подходят к человеку боком, смотрят на него искоса и решают: “О, это психопат!” или “Это фразер!” А когда не знают, какой ярлык прилепить к моему лбу, то говорят: “Это странный человек, странный!”» (А. Чехов); Но сегодня мы все увидим, что Виктор Иванович Илюхин - это поп Гапон. Обычный провокатор (из выступления Г.А. Явлинского на заседании Государственной думы).
На первый взгляд кажется, что приведенные в этих примерах номинации дают о референте некоторую информацию и выражают к нему свое отношение, т.е. используются в функции предикации (определенная дескрипция в этом случае употреблена не референтно), на самом же деле они используются для идентификации предмета речи (слова имеют референцию к конкретному объекту). Такое употребление означает, что объект (чаще всего - лицо) рассматривается как «персонификация» указанного качества. Как отмечает А.Д. Шмелев, здесь характеризация маскируется под идентификацию. «На то, что эти высказывания подаются именно как высказывания идентификации, указывает не только такой формальный признак, как употребление это, но и восприятие этих высказываний говорящими; ср. восприятие таких высказываний как “ярлыков”, претендующих на то, чтобы выразить самую сущность определяемого объекта» [11, с. 192]. Говоря, например, Но сегодня мы все увидим, что Виктор Иванович Илюхин - это поп Гапон. Обычный провокатор, - Г. Явлинский имел в виду не бранить
В. Илюхина, а разоблачить (идентифицировать) его в глазах людей.
Таким образом, идентификация и предикация представляют собой два взаимосвязанных этапа познавательной деятельности человека - восприятие действительности и ее осмысление, с помощью которых выражаются сложнейшие связи и отношения между явлениями действительности.
Итак, сферы притязаний логики и лингвистики распределяются следующим образом: можно говорить об их противоречивом единстве. Конструируя свою систему отношений тождества и обладая более сложными единицами, естественный язык не противопоставляется искусственному, формализованному языку, а дополняет его. Это различие можно было бы представить как разграничение по области референции, применяемое в отношении логических и языковых универсалий. Но самое существенное их отличие заключается, по-видимому, именно в неопределенности возможностей.
Литература
1. Степанов Ю.С. Методы и принципы современной лингвистики. 5-е изд. М., 2005.
2. История китайской философии / Пер. с кит. / Общ. ред. М.Л. Титаренко. М., 1989.
3. Горский Д.П. Обобщение и познание. М., 1985.
4. Лейбниц Г.В. Соч.: В 4 т. М., 1984. Т. 3.
5. Богуславский В.М. Этьенн Бонно де Кондильяк. М., 1984.
6. Дворцов А.Т. Гегель. М., 1972.
7. Куайн У.В.О. Слово и объект / Пер. с англ. М., 2000.
8. Флоренский П.А. Столп и утверждение истины. М., 1990. Т. 1. Ч. 1. (Приложение к журналу «Вопросы философии». Сер. «Из истории отечественной философской мысли»).
9. Рузавин Г.И. Логика. М., 2002.
10. Хантакова В.М. Синонимия форм и синонимия смыслов: теоретическая модель анализа интегративного взаимодействия синонимических единиц одно- и разноуровневой принадлежности: Дис. ... докт. филол. наук. Иркутск, 2006.
11. Шмелев А. Д. Русский язык и внеязыковая действительность. М., 2002.
12. Чесноков П.В. Спорные проблемы курса «Общее языкознание». Таганрог, 1996.
13. Аристотель. Соч.: В 4 т. М., 1976. Т. 1.
14. Падучева Е.В. Динамические модели в семантике лексики. М., 2004.
15. Грайс Г.П. Логика и речевое общение // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 16: Лингвистическая прагматика. М., 1985.
16. Моррис Ч.У. Основания теории знаков // Семиотика / Под ред. Ю.С. Степанова. М., 1983.
17. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1993.
18. Фортунатов Ф.Ф. Сравнительное языковедение. М., 1956. Т. 1.
19. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира / Отв. ред. Б.А. Серебренников. М.: Наука, 1988.
20. Кондрашова О.В. Семантика поэтического слова (функционально-типологический аспект): Дис. . докт. филол. наук. Краснодар, 1998.
21. Фреге Г. Смысл и денотат // Семиотика и информатика. М., 1978. Вып. 8.
22. Мегентесов С.А. Опыт эйдетического анализа языковых и культурно-исторических форм ментальности // Филология. 1995. № 4.
