CC BY
84
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 7. ФИЛОСОФИЯ. 2017. № 4
А. С. Колесников*
МЕСТО ФИЛОСОФИИ Г. ЛЕЙБНИЦА
В СТАНОВЛЕНИИ ФИЛОСОФИИ Б. РАССЕЛА
В статье раскрываются особенности исследования Бертраном Расселом философии Готфрида Лейбница, в результате которого влияние Лейбница сказывается не только на отдельных элементах философии, но и в самом существенном ее моменте: его метафизическая философия основывается на логике, на которой создавал философию и сам Рассел. Он воспринял от Лейбница и убеждение, что вся чистая математика может быть выражена при помощи унифицированного логического символизма, а логика совершенствует все человеческое знание. Концепция Лейбница привлекается Расселом для иллюстрации своего тезиса о логике как сущности философии.
Ключевые слова: Бертран Рассел, Лейбниц, теория анализа, природа суждений, субстанция, аналитическая истина, плюралистическая онтология, логический атомизм.
A.S. K o l e s n i k o v. Place of philosophy of G. Leibnitz in formation of philosophy of B. Russell
In article features of research by Bertrand Russell of Gottfried Leibnitz's philosophy in which result influence of Leibnitz's affects not only separate elements of philosophy, but also in its most essential moment reveal: the metaphysical philosophy of Leibnitz is based on the logician on who created philosophy and Russell. He has apprehended from Leibnitz and belief that all abstract mathematics can be expressed by means of the unified logic symbolism, and the logic improves all human knowledge. The concept of Leibnitz is involved with Russell for an illustration of the thesis about the logician as essence of philosophy.
Key words: Bertrand Russell, Leibnitz, the theory of the analysis, the nature of judgements, a substance, analytical true, pluralistic ontology, logical atomism.
Своеобразной попыткой вывода философии из концептуального кризиса было настойчивое стремление Б. Рассела использовать логико-математический аппарат для защиты английского эмпиризма от критики неогегельянцев. В 1899—1900 гг. происходит смена его мировоззренческой ориентации, завершившейся отходом не только от англо-гегельянства и ортодоксального кантианства, но и
* Колесников Анатолий Сергеевич — доктор философских наук, профессор, профессор кафедры истории философии Института философии СПбГУ, тел.: 8 (911) 237-57-15; e-mail: [email protected]
от вновь приобретенного реализма. Он своеобразно соединяет рационализм и эмпиризм во взглядах на природу математики, приобретает окончательную уверенность в вечности и непогрешимости математики, способной открыть все истины нашего мира [J. Watling, 1970, p. 32]. Им разрабатываются вопросы взаимоотношения геометрии и логики, продолжавшие его ранние статьи и книгу «An essay on the foundation of geometry» (1897). В это время Рассел воспринял традиционную веру Платона в особую ценность логических отношений и логической систематичности. Демонстрация формальной возможности анализа любого набора понятий посредством логического символизма казалась ему необходимым доказательством того, что получающаяся в результате система применима на практике.
Важную роль в этом сыграло основательное изучение им философии Лейбница. После цикла лекций по его философии в Кембридже (1898—1899) вместо Мак-Таггарта, отправившегося в Новую Зеландию к родителям, он публикует книгу «Критическое изложение философии Лейбница» (1900). Работа представляет философскую концепцию Лейбница, не имеющую к тому времени в Англии достаточно ясных объяснений, и показывает те положения, которые Рассел выдвинул против основных пунктов учения немецкого мыслителя. Исследование важно и для демонстрации влияния теорий Лейбница на развитие мировоззрения британского мыслителя. Многими признано, что исторически ряд идей Лейбница внес в современный идеализм Б. Рассел, заложив своим логическим учением фундамент современного позитивизма. Это воздействие подтверждается самим Расселом, а также рядом исследователей (Г.А. Заичен-ко, 1974; Г.Г. Майоров, 1973; И.С. Нарский, 1972; А. Хюбнер, 1962 и др.). По словам Рассела, Л. Кутюра своими статьями помог ему в интерпретации Лейбница. Согласно Г. Майорову, работы Б. Рассела, Л. Кутюра и Э. Кассирера положили начало систематическому изучению наследия Лейбница после отрывочных исследований отдельных сторон его философии ранее.
Что касается философии Рассела, то влияние Лейбница сказывается не только на отдельных элементах философии, но и в самом существенном ее моменте: метафизическая философия Лейбница основывается на логике, на которой создавал философию и сам Рассел. В нем он видел «наилучший пример философа, использовавшего логику как ключ к метафизике» [Б. Рассел, 1959, с. 613; B. Russell, 1956, p. 343; Idem., 1959, p. 205], Он воспринял от Лейбница и убеждение, что вся чистая математика может быть выражена при помощи унифицированного логического символизма, а логика совершенствует все человеческое знание [B. Russell, 1959, p. 203].
Концепция Лейбница привлекается Расселом и для иллюстрации своего тезиса о логике как сущности философии.
Занятия Рассела математикой привели его к философии Лейбница с необходимостью, как и то, что чистая математика была заинтересована в философской санкции своих категорий и принципов. Обращение мыслителей к истокам математических понятий, характеру истинности логики и математики, критериям построения и доказательства, вопросам математического знания вообще предполагает концептуальное объяснение, которое претендует на философское содержание. На подобных концепциях будет лежать печать той теории, в рамках которой она сформирована. Рассел многое воспринял от Лейбница, которого, как и его, не удовлетворяли ни субъективность декартовской ясности и отчетливости как критерия истинности, ни далеко идущий принцип сомнения. Рассел и Кутюра считали Лейбница предтечей логицизма ХХ в.1 Созвучны расселовским интересам были идеи Платона, Аристотеля, схоластиков, Декарта, Ньютона, Спинозы, которые были радикально переработаны в философии Лейбница. Лейбницевская ло-гизация математики и математизация логики не могли не заинтересовать пропагандистов логической концепции математики, в том числе и Рассела, противопоставившего аналитическому рационализму Лейбница свой реализм. Следует учесть, что для Рассела метафизика Лейбница была не только отражением с какой-то стороны его учения, но частично и популярным и общедоступным изложением складывающихся убеждений философа. Можно понять более поздние высказывания Рассела о сложности атрибутивно-субстанциальной метафизики и трудностях исследования философии Лейбница [B.Russell, 1959, p. 203].
Расселовский анализ философии Лейбница имеет свои трудности, ибо он, как и Кутюра, были пионерами систематического исследования и изложения его философии [Н. Стяжкин, 1967, с. 206—241; Г. Майоров, 1973, с. 82]. Английский философ проводит анализ лейб-ницевских идей под углом зрения их логико-эпистемологических и методологических оснований. Этот логицизм, хотя и не способствовал правильной оценке истинного места Лейбница в истории философии (см.: [Б. Рассел, 1959, с. 602-615; B. Russell, 1959, p. 202-
1 Г. Лейбниц предлагал формализовать язык и мышление и в центре ставил логику. Этот процесс предполагал путем разложения математических понятий на простейшие редуцировать все истинные предложения математики к тождественным предложениям, истинность которых удостоверяется чисто логическими законами тождества и противоречия. Отождествление этой программы с логицизмом таит в себе «опасность ошибочной ретроспекции», ибо «Лейбниц не столько сводил математику к логике, сколько сближал их путем логизации математики и математизации логики» [Философия в современном мире, 1974, с. 42].
205]), но был вполне оправдан со стороны интереса именно к логико-методологической проблематике в творчестве этого мыслителя. Подобное изложение его философии имело недостатки потому, что Рассел не знал всех его произведений, а в основание своего исследования положил «Рассуждения о метафизике» (1685) и письма Лейбница к теологу А. Арно. В «Рассуждениях» впервые были сформулированы теория анализа и философская система в целом. Рассел даже считал, что после этой работы Лейбниц не внес в свою систему ничего нового. Эти работы убедили начинающего английского философа в том, что «Монадология» была выведена большей частью из ряда положений, касающихся природы суждений, из которых он сделал метафизические выводы. Он писал: «...именно логические произведения Лейбница предопределили его философию (но отнюдь не наоборот), и, в частности, именно вследствие анализа отношения антецедента (субъекта) к консеквенту (предикату) он выдвинул теорию своих монад без окон» [B. Russell, 1900, p. IX].
Метафизика как учение о боге и субстанции — сугубо умозрительное ядро философии и необходима, по Лейбницу, для опровержения атеизма и для обоснования всякого знания. Основные ее категории — «субстанция» и «бог». Бог — внеприродное и абстрактное существо с атрибутами могущества, знания и воли. Бог реализуется как чистое сознание, творящее субстанцию, которая включает бесконечное множество отношений к другим вещам. Рассел, излагая «Монадологию», упускает деятельную силу субстанции, не анализируя сути монады как внутреннего содержания, которому свойственна система связей или отношений со всеми остальными монадами, и каждая монада оказывается «представителем» всей реальности. Он отмечает некую фантастичность познания Вселенной через одну монаду. Рассел не видит, что каждая монада отражает мир своим способом, в зависимости от систем связей с другими монадами и своего места в этих связях. По Лейбницу, душа или субъект как метафизическая точка, т.е. монада, обозначает Единое как у неоплатоников. Только «верховная монада», Бог, выражает мир совершенно адекватно, ибо для Бога нет ничего опосредованного. «Бог присутствует в вещах не по положению, а по существу». [Г. Лейбниц, 1982а, с. 448, 491]. Он и представляет все монады и их «точки зрения» на мир как свои собственные.
Б. Рассел полагал, что система «Монадологии» следует не только из логических положений «Рассуждений о метафизике». На ней сказывается почтительность, с которой Лейбниц относился к господствующим в то время религиозным воззрениям, часто приводившая его к противоречиям. Так, положение, что все люди стремятся к наивысшему добру, противоречит идее существования греха,
в которую верил Лейбниц. Рассел отмечает, что Лейбниц подбирает аргументы не за их истинность, а за их убедительность. Также противоречивым, по его мнению, является положение о том, что существует больше одной субстанции. Однако он полагал, что логические положения «Рассуждений» составляют принципиальную основу учения Лейбница, и они начинаются, вероятно, с анализа высказываний [B. Russell, 1900, p. 8].
Б. Рассел насчитывает пять исходных логических положений, или посылок, философии Лейбница.
1. Каждое предложение имеет субъект и предикат.
2. Субъект может иметь много предикатов, которые являются качествами, выражающими его различные моменты. Субъект называется у Лейбница также субстанцией.
3. Существуют истинные суждения, не содержащие высказываний о реальном мире, которые называются необходимыми и аналитическими; суждения, содержащие какие-либо высказывания о мире, случайны и синтетичны.
Последнее зависит от конечных причин. Необходимые и аналитические суждения представляют собой истины разума. В этих истинах основным принципом перехода от одной к другой является закон противоречия. В истинах второго рода (случайных и синтетических) — истинах факта господствует другой принцип, а именно принцип достаточного основания.
4. «Я» представляет собой субстанцию.
5. Источником познания внешнего мира является восприятие.
Исследователь ранней философии Рассела Дж. Уотлинг, рассматривая первые три посылки, считает, что первая явно нуждается в расширении; сомнительно, чтобы вторая посылка действительно выражала определение субстанции Лейбница, как третья правильно выражала его истинные взгляды. Несомненно лишь то, что каждая посылка касается предмета, который является основополагающим для философской системы, и взгляды Лейбница на три этих положения в значительной степени определяют его философию. «Анализ этих трех фундаментальных проблем как одного целого, произведенный Расселом, уже само по себе есть значительный вклад в изучение Лейбница», — считает Дж. Уотлинг [/. Watling, 1970, p. 10; см.: Б. Рассел, 1959, с. 335].
Согласимся с мнением А. Варьяша, что первые четыре посылки противоречат пятой. Лейбницево учение о суждениях, будучи последовательнее, чем аристотелевское, ведет необходимым образом к монадологии. Сформулированная в первой посылке предикативная теория суждений, вместе с положениями 2—4, является основой философии Лейбница [А.Варьяш, 1926, с. 235].
Первую посылку Рассел отыскивает как в «Рассуждениях», так и в цитируемом им письме Лейбница к Арно (1686), выделяя положение, что во всех утвердительных суждениях понятие предиката включено в понятие субъекта (см.: [Г. Лейбниц, 1982а, с. 131]). Аналитические суждения — это те, в которых предикат содержится в субъекте. Следовательно, субъект является определенной совокупностью предикатов и эквивалентен предикатам, которые связаны между собой логически, как основание и следствие. Поэтому если дан определенный ряд (всегда бесконечный) свойств, то этим самым уже дан и субъект. Понятие аналитического суждения неразрывно связано с влиянием субстанции и не оставляет места для синтетических суждений. Правда, Лейбниц стремится преодолеть эту трудность тем, что считает все знание априорным. Синтетические истины, которые не вытекают из одних только аксиом, требуют гипотетической предпосылки, что действительный мир представляет собой оптимум. Все законы природы синтетичны. Субъектно-предикатный тезис в системе Лейбница обозначал требование: всякое истинное суждение о субстанциях должно иметь формулу «8» есть «Р» эксплицитно и имплицитно. Лейбниц лишь удостоверяет, исходя из метафизического учения о субстанции, что определение истинности высказывания о субстанции роднится с обнаружением предиката в субъекте. Рассел же, как и Кутюра, полагает, что Лейбниц сводит все осмысленные высказывания к субъектно-пре-дикатной форме. Можно согласиться с Г. Г. Майоровым, что этот вывод Рассела явно преувеличен [Г. Майоров, 1973, с. 143]. Понятие как метафизическое существо определяется через предикаты-события, схема субъект-связка-атрибут заменяется субъект-глагол-дополнение, т.е., по Делёзу, аристотелевская логика заменяется логикой барочной [Ж. Делёз, 1998, с. 92].
Б. Рассел считал, что значение первой посылки заключается в тех следствиях, которые вытекают из нее для относительных и числовых высказываний. Эти два типа предложений играют существенную роль в философии Лейбница, являются частным вариантом предложений субъектно-предикатного типа. Здесь Рассел привлекает внимание к пятому письму Лейбница Кларку, другу Ньютона, где обсуждается отношение между двумя линиями — Ь и М. Это отношение, когда не рассматривают, какой член выступает предыдущим или последующим, субъектом или объектом, существует вне субъектов и не является ни субстанцией, ни акциденцией и должно быть чем-то идеальным [Г. Лейбниц, 1982а, с. 480]. Рассела здесь интересует не столько вывод Лейбница об идеальности пространства и времени, в основе которого лежит метафизический отрыв отно-
шения от тех свойств, которые в нем проявляются, и от субъектов отношения, а выражение реального соотношения вещей.
Лейбниц настаивал на том, чтобы то, что L длиннее M, рассматривалось как то, что L имеет своим предикатом «быть длиннее М», или, наоборот: что М имеет своим предикатом «быть короче L», а не как то, что между ними имеется связь «является длиннее, чем». В первом издании своей книги Рассел не видел здесь противоречий. После «Принципов математики» (1903) он представил ряд доводов, из которых приводится простейший. Предикат L, который не включает в себя соотношения с М, не может имплицировать связь между ними, тогда как все, что включает его соотношение с М, не является просто предикатом L [B. Russell, 1937, p. 222]. Для Рассела ясно, что «быть больше М» у Лейбница — это то, что в предикатах любой субстанции раскрывается вся Вселенная. Раз нам даны предикаты какой-либо субстанции, то нам даны и все ее связи с другими субстанциями.
Б. Рассел установил, что первая посылка Лейбница вела к положению о тождестве монад и представляет ее следующим образом: из допущения, что А и В не есть та же самая вещь, выводится, что они совершенно разные вещи [B. Russell, 1937, p. 58; см.: Б. Рассел, 1959, с. 505—506]. Рассел против такой аргументации: если даже какие-то вещи можно свести к различию предикатов, то отношения числового различия свести к ним нельзя, поскольку «числовое различие субстанций логически более важно, чем различие их предикатов: вопрос о различии их предикатов вообще стоять не может, если они не различаются численно» [B. Russell, 1937, p. 58—59]. Следовательно, если есть две вещи, то между ними будет существовать, по крайней мере, одно отношение, которое несводимо к предикатам. Рассел не приемлет отрицания существования суждений отношения Лейбницем. Когда Рассел доказывает, что числовое различие логически более важно, чем различие предикатов, он, должно быть, имел в виду, что обладание разными предикатами, как и обладание одними и теми же, равно имплицирует различие, а значит, различие двух вещей не может вызываться тем, что они обладают разными предикатами.
Это полное отрицание выводов Лейбница как влияние кантов-ского тезиса против тождества неразличимых (см.: [И. Кант, 1964, с. 322]). Лейбниц считал, что «полагать две вещи неразличимыми, значит полагать одну и ту же вещь под двумя названиями» [Г. Лейбниц, 1982а, с. 450]. Однако, по Расселу, утверждение — две вещи имеют одни и те же предикаты — ведет к признанию, что этих вещей две, однако это не доказывает, что две вещи обладают одними и теми же предикатами, что отвергал Лейбниц. В силу сплошной
взаимосвязи, всякий предикат полного индивидуального понятия субстанции обусловливается всеми другими, и поэтому в содержимом двух индивидуальных понятий не может быть предикатов с одинаковой детерминацией, т.е. возможно только умозрительное и относительное тождество предикатов реальных субъектов. При совпадении предикатов различных индивидуальных понятий полностью и абсолютно, включая всю их детерминацию, обязательно совпадают и сами понятия: существуют лишь одно понятие и лишь один надлежащий ему действительный предмет.
Для логики Рассела положение о том, что все предложения имеют субъект и предикат, опровергается тем, что существуют такие универсальные суждения, как «Все люди смертны», которые имплицируют, что все сущее или смертно, или не есть человек. Это суждение внешне не имеет ни субъекта, ни предиката. Однако, по Расселу, оно имеет в качестве субъекта свойство «быть человеком», а бытие предложения, имплицирующего это свойство, заключено в свойстве «быть смертным». Лейбниц, напротив, не абсолютизировал вывод, что все предложения имеют субъект и предикат.
Следует отметить, что само Лейбницево понятие субстанции Рассел трактовал неверно2. Лейбниц считает монаду простой субстанцией, но монады качественно неповторимы и как субстанциальные качественные единицы они продуцируют действительный мир, множество вещей, но как количественные единицы монады могут дать математические, идеальные множества. Считая исследование субстанции важнейшей и плодотворнейшей задачей философии, Лейбниц понимает субстанцию как единство, активное начало, способное к действию; она оказывается заключительным звеном в логической цепи перехода от возможности к действительности.
Негативный взгляд Рассела на субстанцию не дал ему увидеть глубинной философской сути, заключенной в этом понятии. У Декарта субстанция является видом самообусловливающегося дей-
2 Б. Рассел солидаризируется в отрицании субстанции с Беркли (она — самое противоречивое понятие [Д. Беркли, 1978, с. 174]), с Локком (она не обосновывается эмпирическим путем [Дж. Локк, 1960, с. 414]), с Юмом (понятие субстанции бессмысленно и бесполезно [Д. Юм, 1966, с. 105]). Он упрощает понятие субстанции, считает его «метафизической ошибкой», «сомнительной метафизикой», неверным перенесением в область метафизики того, что является удобством словоупотребления; субстанция — это ядро чистой «вещественности», нечто неизменное, лежащее в основе всего и являющееся носителем качеств; мы же склонны отождествлять субстанцию с материей «благодаря нашей традиции мыслить в понятиях атомистической теории» [B. Russell, 1959, p. 82; Б. Рассел, 1959, с. 71, 223, 487, 596, 673; Он же,1957, с. 108, 111]. В конечном счете, он предлагает рассматривать области реальности не как субстанциальные, а как комбинации качеств.
ствия, носителем которого являются материальные вещи. Мыслительные субстанции и чувственный опыт — необходимые моменты познания. Дуализм разума и чувственности предполагает противоречие в определении особенности человека как субъекта познания. Этот дуализм решается в рамках рационализма Лейбницем и выходом за его пределы Кантом. Лейбниц решает проблему единства мира путем объединения физико-математической и метафизической (философской) сторон. Идея совпадения бесконечного в конечном в космологии Нового времени применительно к его модели субстанции (монаде) дает ему возможность сформулировать принципы дифференциально-интегрального исчисления в качестве единой логики бытия.
Третья посылка обоснования философии Лейбница, разбираемая Расселом, тождественная утверждению, что истинные предложения (суждения), не утверждающие существования в какое-либо определенное время, являются необходимыми и аналитическими. Тогда как суждение «Цезарь вторгся в Британию в 55 г. до н.э.» синтетично и случайно. По Лейбницу, всеобщность и необходимость составляют существо логико-математических истин. Но истины естествознания также обладают всеобщностью и необходимостью, хотя и имеют опытное происхождение. Из такой постановки вопроса следует, что закон достаточного основания функционирует в сфере как истин факта, так и истин разума. По Расселу, для истин разума действует закон противоречия (см.: [B. Russell, 1900, p. 17—24; B. Russell, 1959, p. 205]).
Б. Рассел согласен с Лейбницем, что всякая истина, необходимая или случайная, по своей природе аналитична [B. Russell, 1937, p. 50, 10—11]. Он предположил, что у Лейбница быть логически необходимым — значит то же самое, что быть аналитическим, а быть случайным — значит то же, что быть синтетическим. Поэтому, по Расселу, Лейбниц относил суждения логики и математики к аналитическим, а суждения физики — к синтетическим. Рассел особое внимание обратил на то, что законы причинности случайны (а не на то, что они синтетичны), и подчеркнул, что они входят в его систему. [ibid., p. 16, 209].
Можно сказать, что мысль Кутюра о том, что Лейбниц не отождествлял необходимость и аналитичность и (поскольку все истинные предложения аналитичны) видел, что различие между необходимостью и случайностью заключается в различии между двумя типами аналитических предложений, более согласуется с тем, что писал сам Лейбниц. Вероятно, то, что весьма правдоподобно рассматривать аналитические суждения как случайные, и помешало Расселу понять Лейбница так, как понял его Кутюра. Рассел дей-
ствительно полагал, что нельзя считать необходимое суждение аналитическим. Он видел, что через всю философию — от Спинозы, считавшего, что все основополагающие истины аналитичны, через Лейбница с его идеей синтетичности научных законов причинности к Канту, отстаивавшему синтетичность предложений геометрии, — идет непрерывное развитие вопроса об аналитических истинах. Рассел привел эту тенденцию к ее логическому завершению, утверждая, что законы логики имеют синтетический характер. Он склонен признавать синтетическими все суждения, в том числе и логические [B. Russell, 1937, § 11].
Аналитичность необходимых истин Лейбниц расширил, как известно, созданием системы анализа суждений необходимости: для установления истинности суждения довольно разложения до совпадения предиката с частью субъекта, что и будет всесторонним доказательством суждения. Чрезмерная вера Лейбница в аналитичность необходимых истин и явилась, согласно Расселу, главным недостатком в Лейбницевой программе создания универсальной науки, хотя в области математики, по его мнению, мысль об аналитичности ее истин оказалась весьма плодотворной [ibid., p. 169—171]. Конечно, проблема состояла в том, как увязать аналитичность с необходимостью случайных истин, если лежащая в основе аналитичности тождественность является критерием именно необходимой связи. Лейбниц долго думал, как предикат может заключаться в субъекте и, тем не менее, суждение не делает необходимым. Разрешение проблемы стало возможным благодаря анализу природы математической бесконечности.
Между гегелевским и лейбницевским пониманием бесконечности имеется сходство. Рассел полагает, что Лейбниц с полным основанием использовал своеобразный диалектический метод при выводе парадоксов бесконечности. Но если принять, что тела сложны, тогда нет последней протяженной частицы протяженного. Следовательно, протяженное состоит из непротяженных элементов (субстанций). Протяженность есть результат активного динамического бытия тел, в основе которого лежат непротяженные динамические сущности — монады. Отсюда следует, что посылка «тела состоят из частей» ложна. Таков был довод Лейбница против делимости материи. Эта аргументация сходна с гегелевской. А вот понятия, по Лейбницу, разложимы в бесконечность. Все события в действительном мире, не налагая на мир логической или метафизической необходимости, являются имманентно случайными. Поэтому и все истинные суждения о мире должны быть не необходимыми, а только достоверными, или адекватными действительности. А это требует при анализе «случайного» суждения факта
бесконечного множества связей во всех возможных мирах, что невозможно. Всеобщая взаимосвязь существующего обеспечивает истинам факта их аналитичность. Анализ «случайной» истины принципиально недостижим для человеческого ума. И Лейбниц говорит, что «различие между необходимыми и случайными истинами совершенно то же самое, что и между соизмеримыми и несоизмеримыми величинами». Бесконечность включена в определение истины, и Лейбниц доказывает мысль о бесконечной аналитичности случайных истин.
В главе XIII «Рассуждений о метафизике» Лейбниц показывает, как истинные аналитические предложения согласуются с предложениями случайными об отдельных предметах (см.: [Г. Лейбниц, 1982б, с. 135—138]). Подобные воззрения, вероятно, и привели Рассела к выводу о том, что, по Лейбницу, случайные истины синтетичны. Лейбниц понимал, что его решение проблемы создает большие трудности, ничего не меняя по существу, и он пытался дать новое решение, которое основывалось бы на различии между абсолютной и гипотетической необходимостями.
Неприятие взглядов Лейбница на необходимость и случайность привело Рассела к критике Лейбница за подход к субъективно-предикатным суждениям, который тот никогда не разделял. Рассел был прав в главном, что, по Лейбницу, вся природа составлена из субстанций, поскольку все истинные суждения имеют субъект: «Основание для принятия существования субстанций, и это очень важно, есть чисто логическое основание. То, с чем имеет дело наука, это состояния субстанций, и только они могут быть даны в опыте. Они принимаются как состояния субстанций, так как считается, что они имеют логическую природу предикатов и, таким образом, требуют субъектов, из которых их можно предицировать» [B. Russell, 1937, p. 49].
Поскольку Рассел не мог приписать Лейбницу точку зрения, что суждения об отдельных субстанциях аналитичны, он неверно подошел и к определению Лейбницем субстанции. Он трактует субстанцию как термин, «полностью лишенный смысла» [ibid., p. 50]. С одной стороны, здесь можно видеть то, что анализ логики субъект-но-предикатных отношений показал Расселу-реалисту, что между логическими терминами существуют только отношения, а в самой действительности господствуют лишь внешние связи между предметами. Субстанция отвергается и потому, что признание ее (в эмпиризме за субстанцией признают возможность быть совокупностью отдельных качеств) означало бы допущение внутренней связи между этой субстанцией и ее атрибутами (см.: [Б. Рассел, 1959, с. 222]). С другой стороны, это и есть основание для принятия плюрали-
стической онтологии, ибо категория субстанции в обобщенном виде представляет принцип единства мира.
Определенное влияние сыграло здесь и неприятие гегелевских концепций. Гегель отмечал, что материя как абстракция не воспринимается нами. Рассел и отрицает субстанцию как «прамате-рию». Он не признает ее как синоним объективной реальности, противостоящей субъекту в акте познания. Если глянуть глубже, то отрицается определяющая основа явлений. Законченное формальное понимание процессов в логике «не желает впускать в логику идею развития, органически — и по существу, и по происхождению — связанную с пониманием субстанции, т.е. принцип генетической общности явлений» [5. Ильенко, 1974, с. 251]. Можно отметить и еще одну сторону. Отказ от субстанции взаимосвязан с представлением пространства и времени как системы отношений.
Воздействие концепций Лейбница сказалось и на гносеологии Рассела. Так, в гносеологии Лейбница Расселу импонировала теория анализа как метода познания и разделения всех истин на «истины разума» и «истины факта», которое затем он развивал вместе с неореалистами, логическими аналитиками и Витгенштейном, а в несколько модифицированном виде оно легло в неопозитивистское учение об истине. Истины факта представляют собой суждения, в которых связь между идеями определяется посредством опыта и наблюдения над чувственными предметами, а идеи представляют собой объекты реального мира. Истины разума необходимые, всеобщие и маркируют обусловливающие первоосновы всех допустимых миров.
У Лейбница Рассел встретил и другую мысль — о распространении математической символики на все науки, что должно привести к полному упорядочиванию знания и вылиться в создание «универсального языка». Логику математиков Лейбниц называл частным случаем общей логики. Задача математизации и логизации наук, поставленная Лейбницем, также пришлась Расселу по душе. Все последователи логицизма и символической логики обращались к Лейбницу как к своему основоположнику, но все они, включая Рассела и Кутюра, полностью отбрасывали идею «развития», выдвигавшуюся Лейбницем.
Положение Лейбница о «тождестве неразличимых» — «Полагать две вещи неразличимыми — это значит полагать одну и ту же вещь под двумя именами» [Г. Лейбниц, 1982, с. 450] — можно выразить в элементарной тавтологии: что неразличимо, то тождественно, наводит Рассела на разрешение этих тавтологий и рождает «теорию описаний», служащую «мостиком» ко многим проблемам его гносеологии. Он использовал принцип подстановки эквивалентных
Лейбница в своей «Principia Mathematica». Сведение утверждений к самоочевидным интуитивным истинам, не допускающим сомнения, — эта аналитическая операция Лейбница, модификация принципа достаточного основания, была принята Расселом в качестве одного из принципов анализа, согласно которому все истинные предложения (и синтетические) являются аналитическими. Рассел даже воспринял саму суть понимаемого Лейбницем анализа как сведение сложного к простому, производного к первичному, следствий к основаниям, к «атомам». Поскольку Лейбниц принимает аристотелевскую субъектно-предикативную логику, Рассел критикует как его, так и аристотелевскую логику, которая якобы защищает теорию «внутренних отношений». И что еще важно, по мнению Рассела, признание несводимости всех предложений, утверждающих отношение, к субъектно-предикатному виду служит необходимым условием сколь-нибудь состоятельной философии математики [B. Russell, 1937, p. 226].
Мысль о том, что метафизическая философия Лейбница основывается на логических положениях (а не логические построения определяются его метафизическими построениями, как есть в действительности), позволяет Расселу предположить, что и идеалистическая философия его современника Ф.Г. Брэдли также основывается на них, однако приводит последнего к иным выводам. Логические соображения о замене «принципа внутренних отношений» Бозанкета и Брэдли принципом «внешних отношений» дали возможность Расселу прийти к утверждению реальности отношений и опровержению абсолютного идеализма. Исходя из рас-селовских оценок места субъектно-предикатной логики и логики отношений в философии Лейбница, можно видеть, что аналитический язык в философии (логического атомизма) Рассела выступает не только техническим инструментом, а «логическим скелетом онтологии логического атомизма» (Г.А. Заиченко). Для Рассела различие между субъектно-предикатной логикой и логикой отношений принципиально важно, ибо в связи с этим различием он подчеркивает отличие своей концепции внешних отношений от концепции внутренних отношений Лейбница.
Онтология и логика взаимосвязаны в философии Рассела: онтологические представления определили исследовательскую программу в логике, и наоборот. Отмечая интерес Рассела к существенным зависимостям онтологии Лейбница от его логико-языковых принципов, нельзя не отметить, что неприятие диалектики вообще не позволило увидеть диалектику Лейбница при решении вопроса о единстве мира, тогда как интерес к логике отношений позволил ему заметить, что пространство у Лейбница представляет собой
систему отношений. Метод Лейбница, когда «обширное здание дедукции держится на логическом принципе, как опрокинутая пирамида на своей вершине», по Расселу, неустойчив — «легчайший порыв ветра с какой-либо стороны превратит его в руины». Рассел часто применяет к Лейбницу характеристику негативного плана, полагая, что «у него совсем не было тех возвышенных философских достоинств, которые были так характерны для Спинозы». Рассел представляет его философию как ортодоксальную и фантастическую, с одной стороны, и как глубокую и ясную, и логичную — с другой.
Можно найти целый ряд сарказмов по поводу сущности монад. Однако характернейшую черту философии Лейбница, заключающуюся в выводе о возможности существования многих миров, если они не противоречат логике, Рассел делает чуть ли не догмой своих философских построений. По его мнению, она согласуется намного лучше с современной логикой и с практическим эмпиризмом, который является теперь универсальным. Рассел признает его «величественность» как основателя математической логики и как творца двух родов пространства в теории монад: субъективного, в восприятии каждой монады, и объективного, состоящего из скоплений «точек зрения» различных монад. Подобный взгляд свойствен Расселу в «Человеческом познании» в отношении восприятия физики [Б. Рассел, 1959, с. 614]. Заключая свое изложение философии Лейбница, он писал, что вся сила его темперамента и все тенденции его философии были направлены к тому, чтобы умножить свет, просвещение и знание вопреки «благим пожеланиям» невежд.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Беркли Д. Соч. М., 1978.
Варьяш А. История новой философии. М.; Л., 1926. Т. 1. Ч. 1.
Ильенко Э.В. Диалектическая логика: Очерки истории и теории. М., 1974.
ДелёзЖ. Складка: Лейбниц и барокко. М., 1998.
ДелёзЖ. Лекции о Лейбнице. 1980, 1986/87. М., 2015.
Кант И. Критика чистого разума // Кант И. Соч.: В 6 т. М., 1964. Т. 3.
Лейбниц Г.В. Переписка с Кларком // Лейбниц Г.В. Соч.: В 4 т. М., 1982а. Т. 1.
Лейбниц Г.В. Рассуждение о метафизике // Соч.: В 4 т. М., Мысль, 1982б. Т. 1.
ЛоккДж. Опыт о человеческом разуме // Локк Дж. Избр. филос. произв.: В 2 т. М., 1960. Т. 1.
МайоровГ.Г. Теоретическая философия Готфрида В. Лейбница. М., 1973.
Рассел Б. Человеческое познание: Его сферы и границы. М., 1957.
Рассел Б. История западной философии. М., 1959.
Стяжкин Н.И. Формирование математической логики. М., 1967.
Философия в современном мире: Философия и логика. М., 1974.
Юм Д. Трактат о человеческой природе... Исследование о человеческом познании // Юм. Д. Соч.: В 2 т. М., 1966. Т. 2.
Russell B. A critical exposition of the philosophy of Leibniz, with appendix of leading passages. Cambridge (U.P.), 1900.
RussellB. The principles of mathematics. 2 ed. L., 1937.
RussellB. The Analysis of Matter. L., 1927.
Russell B. Logic and knowledge: Essays 1901—1950 / Ed. by R.G. March. L., 1956.
Russell B. Wisdom of the West: A Historical survey of Western philosophy in its social and political setting / Ed. by P. Foulkers. L., 1959.
Watling J. Bertrand Russell. Edinburgh, 1970.
