CC BY
11
УДК 343
РО! 10.23672/у2101-1321 -5315-е
Сизо Заур Махмудович
аспирант кафедры уголовного права и криминологии, Кубанский государственный университет sizo.zaur@mail.ru
Zaur M. Sizo
Postgraduate Student
of the Department
of Criminal Law and Criminology,
Kuban State University
sizo.zaur@mail.ru
Пандемия новой
коронавирусной инфекции (covid-19)
как уголовно-политическая проблема
Pandemic Coronavirus
infection (covid-19)
as a criminal-political problem
Аннотация. Статья посвящена анализу проблем российской уголовной политики в условиях пандемии новой коронавирусной инфекции (COVID-19). Автором выделены и проанализированы наиболее актуальные и значимые вопросы реализации механизма уголовно-правовой охраны, рассмотрены и осмыслены результаты законотворческой деятельности, явившиеся реакцией государства на ухудшение эпидемиологической обстановки. С учетом имеющихся позиций в науке уголовного права, сформулированы отдельные выводы по совершенствованию действующего уголовного законодательства и правоприменительной практики.
Ключевые слова: уголовная политика, пандемия ко-ронавирусной инфекции, уголовно-правовое обеспечение здоровья населения.
Annotation. The article is devoted to the analysis of the problems of Russian criminal policy in the context of the pandemic of the new coronavirus infection (COVID-19). The author highlighted and analyzed the most urgent and significant issues of the implementation of the mechanism of criminal law protection, considered and comprehended the results of lawmaking activities, which were the state's response to the deterioration of the epidemiological situation. Taking into account the existing positions in the science of criminal law, separate conclusions have been formulated to improve the current criminal legislation and law enforcement practice.
Keywords: criminal policy, pandemic of coronavirus infection, criminal law provision of public health.
События последних лет показали, что эффективное противодействие пандемии новой короновирусной инфекции непосредственно связано не только с научным потенциалом и оснащенностью системы органов здравоохранения, профессионализмом ее работников, компетентностью принимаемых управленческих решений, но и с содержанием уголовной политики государства [1]. В сложившейся ситуации государство (и правоохранительные органы, в частности) оказалось перед необходимостью принятия действенных мер по защите прав и законных интересов граждан в части обеспечения благоприятной эпидемиологической обстановки при соблюдении всех установленных Конституцией Российской Федерации гарантий. Эта задача потребовала не только дополнения Уголовного кодекса Российской Федерации (далее - УК РФ) новыми нормами, но и возврата к решению некогда оставленных, можно сказать забытых в спокойные (не пан-демийные) времена вопросов реализации отдельных положений уголовного закона.
Мировая эпидемия поставила перед механизмом уголовно-правовой охраны следующие теоретико-методологические проблемы.
Первая - проблема допустимости (интерпретационной достаточности) применения уголовно-правовых норм об обстоятельствах, исключающих преступность деяния, в ситуациях медицинской сортировки пациентов, а равно при применении методов и форм оказания медицинской помощи, которые либо не получили надлежащего обоснования и апробации в медицинской практике, либо заведомо создавали иную угрозу для жизни и здоровья пациента (например, применение антикоагулянтов при лечении пациентов с диагностированной язвой желудка).
Так, пандемия короновирусной инфекции актуализировала вопрос о применении уголовно-правовой нормы о крайней необходимости при юридической оценке ситуации, когда врач отказывается от оказания помощи больному либо от продолжения ее оказания в конкретной форме (например, с применением аппарата искусственной вентиляции легких).
В Заявлении Всемирной Медицинской Ассоциации (ВМА) «О медицинской этике в период катастроф», принятом в 1994 году, указано, что пострадавшие, тяжесть состояния которых не соответствует возможностям оказания медицинской
помощи, и чья жизнь не может быть спасена в этих специфических обстоятельствах, такие как тяжелораненые, подвергшиеся радиоактивному облучению, получившие тяжелые несовместимые с жизнью ожоги или тяжелые хирургические больные, требующие особо сложного и длительного оперативного вмешательства, вынуждают врача делать выбор между ними и другими пострадавшими. По перечисленным причинам, эта категория больных при сортировке классифицируется как «безнадежные». Решение «Оставить пострадавшего без внимания в виду иных приоритетов, диктуемых ситуацией бедствия» не должно рассматриваться как «отказ от помощи человеку, находящемуся в смертельной опасности». Подобное решение, направленное на спасение максимального числа пострадавших, совершенно оправдано...» [2].
Гуманистическая идея о том, что жизнь человека ни при каких обстоятельствах не может расцениваться как средство достижения других целей, в том числе, спасения другого человека, например, имеющего более высокие шансы на выздоровление, в условиях ковидной пандемии была, если не дискредитирована, то, во всяком случае, поставлена под сомнение самой практикой.
По мнению А.П. Дмитренко, признание коллизии обязанностей как источника возникновения опасности при крайней необходимости не противоречит действующему законодательству, обосновано в науке уголовного права и воспринято судебной практикой [2, с. 375]. С таким выводом следует согласиться. Общетеоретические положения о невозможности уголовной ответственности лица за бездействие к ситуации коллизии обязанностей неприменима, поскольку речь идет не об отсутствии фактической возможности действовать, а о сознательном выборе лица в пользу бездействия. Сознательное неоказание помощи конкретному больному, прежде всего, должно основываться на стремлении медицинского работника устранить опасное заболевание (состояние) другого пациента. В случаях, когда реальные угрозы равны, врач должен принимать решение на основе комплексной оценки сложившейся обстановки: количества пациентов, их удаленности, наличия необходимых ресурсов (оборудования и медикаментов) для эффективного оказания помощи и др.
Как бы то ни было, обозначенная проблема правовой оценки действий медицинского работника в ситуациях, связанных:
1) с проведением медицинского вмешательства при наличии относительных и абсолютных противопоказаний;
2) с нарушением существующих стандартов оказания медицинской помощи;
3) с отказом от оказания медицинской помощи, в условиях пандемии приобрела совершенно особое теоретико-прикладное значение, и, как нам представляется, до настоящего времени не нашла своего разрешения.
Вторая проблема связана с уголовно-правовым противодействием распространению вредоносной информации, снижающей эффективность реализуемых государством мер, направленных на устранение опасности для населения от распространения инфекции.
Значительных успехов в борьбе с пандемией добились те страны, где была осуществлена эффективная информационная поддержка осуществляемых компетентными органами профилактических мер. Борьба с ковидом получила не только медицинский, но и информационный аспект. Как справедливо отмечается в отечественной литературе: «.деструктивная форма распространения информации может спровоцировать панику среди населения, нанести тем самым моральный и психологический вред, что в целом препятствует принимаемым в отдельно взятом государстве и во всем мире мерам по удержанию стабильности» [3, с. 81].
Отечественный опыт показал, что в период пандемии, преимущественно в сети «Интернет», получила значительное распространение практика системной и организованной дезинформации относительно реализуемых государством санитарно-эпидемиологических мер. Приводить конкретные примеры не имеет смысла. Как представляется, каждый хотя бы единожды сталкивался с псевдонаучными объяснениями происхождения новой короновирусной инфекции, «разоблачающими» докладами относительно действия на организм человека разработанных вакцин и т.п.
Вполне предсказуемо в Российской Федерации было принято решение о необходимости специального противодействия распространению заведомо ложных сведений в период эпидемии уголовно-правовыми средствами. Так, 01 апреля 2020 г. появились новые составы преступлений, предусмотренные ст. 2071 и 2072 УК РФ.
Уже 30 апреля 2020 г. Верховный Суд Российской Федерации опубликовал обзор, в котором были рассмотрены вопросы юридической оценки преступлений, в том числе ст. 2071 и 2072 УК РФ. Однако говорить о том, что данный документ сформулировал ответы на все вопросы, которые возникают в правоприменительной практике, пожалуй, нельзя. Требуют конкретизации конструктивные признаки соответствующих уголовно-правовых норм; неразрешенными остаются вопросы межотраслевой конкуренции ст. 2071 и 2072 УК РФ с положениями административного законодательства и др.
И наконец, третья проблема заключается в квалификации случаев нарушения санитарно-эпидемиологических правил (ст. 236 УК РФ). Как известно, данная норма приобрела принципиальное значение в условиях пандемии новой корона-вирусной инфекции. С 01 апреля 2020 г. в нее были внесены изменения в целях усиления ответственности. Изменение подхода к моменту окончания состава нарушения санитарно-эпидемиологических правил, изложение нормы по модели состава создания опасности до настоящего времени активно обсуждается в отечественной науке уголовного права [1, с. 52-55; 4, с. 29-36].
Следует отметить, что неопределенность признаков данного состава преступления, а равно, особое внимание органов государственной власти к случаям нарушения вводимых ограничений, приводит, в отдельных ситуациях, к весьма неоднозначным судебным решениям с точки зрения отечественной доктрины уголовного права. Так, в практике можно обнаружить факты осуждения по ч. 4 ст. 33 ч. 1 ст. 236 УК РФ за подстрекательство неограниченного круга лиц к нарушению санитарно-эпидемиологических правил.
Согласно приговору суда, подсудимый, действуя умышленно с целью склонения неограниченного круга лиц к участию в несогласованном публичном массовом мероприятии, используя неустановленное техническое устройство, подключенное к сети «Интернет», разместил на используемой им странице социальной сети для публичного обмена сообщениями Twitter (Твиттер) и на других ресурсах публикации. Размещая данные публикации и видеообращения, подсудимый осознавал, что запланированное к проведению публичное массовое мероприятие (митинг) в установленном порядке не согласовано, а совершаемые им действия неизбежно повлекут за собой нарушение требований ст. 10 Федерального закона от 30 марта 1999 года № 52-ФЗ (ред. от 13 июля 2020 года) «О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения» и приведут к нарушению санитарно-эпидемиологических правил, поскольку в условиях стихийного массового скопления людей будет невозможно обеспечить соблюдение всеми участвующими физическими лицами, в том числе, инфицированными новой ко-ронавирусной инфекцией (COVID-19), правил личной гигиены (мытье рук, использование антисептиков, медицинских масок, перчаток),
Литература:
1. Термин «уголовная политика» в отечественной науке уголовного права раскрывается достаточно широко. В рамках настоящей работы представляется невозможным, да и, пожалуй, излишним, обстоятельное освещение всех имеющихся подходов. Мы будем исходить из того весьма общего определения, согласно которому уголовная политика представляет собой специфическую деятельность государства в сфере противодействия преступности в целях обеспечения охраняемых законом интересов.
2. Заявление о вопросах медицинской этики в период катастроф. Принято 46-ой Всемирной Медицинской Ассоциацией. Стокгольм. Швеция. 1994 г. URL : www.unesco.org (дата обращения 12.09.2021).
3. Приговор Преображенского районного суда города Москвы от 20.08.2021 по делу № 1-523/ 2021.
соблюдение социальной дистанции от 1,5 до 2 метров, необходимость которых установлена в соответствии с санитарно-эпидемиологическими правилами СП 3.1.3597-20 «Профилактика новой коронавирусной инфекции (CoVlD-19)», утвержденными Постановлением Главного государственного санитарного врача РФ от 22 мая 2020 года № 15 (ред. от 13 ноября 2020 года) что, в свою очередь, создаст угрозу массового заболевания людей [3].
Анализ данного судебного решения вызывает довольно много вопросов с точки зрения понимания подстрекательства к преступлению по смыслу российского уголовного закона. Однако в рамках данной статьи, целью которой изначально являлось не предложить конкретные ответы, а выделить и конкретизировать теоретико-методологические проблемы современной российской уголовной политики, мы позволим их оставить без рассмотрения.
Пандемийная трансформации российской уголовной политики, пожалуй, не завершена. Согласно концептуальным прогнозам развития Российской Федерации, в ближайшие годы влияние ряда социально-политических, экономических, технологических и иных процессов приведет к появлению очередных вызовов и угроз внутренней и внешней безопасности. Это, в свою очередь, может предполагать совершенно новый уголовно-политический вектор развития, рассчитанный на действие механизма уголовно-правовой охраны в исключительных (экстремальных) условиях. Полагаем, что данная проблема требует самого пристального внимания и широкого обсуждения среди профессионального сообщества.
Literature:
1. The term «criminal policy» in the domestic science of criminal law is disclosed quite widely. Within the framework of this work, it seems impossible, and perhaps unnecessary, to provide detailed coverage of all available approaches. We will proceed from the very general definition according to which criminal policy is a specific activity of the State in the field of combating crime in order to ensure legally protected interests.
2. Statement on issues of medical ethics in the period of disasters. Adopted by the 46th World Medical Association. Stockholm. Sweden. 1994. URL : www.unesco.org (date of application 12.09.2021).
3. The verdict of the Preobrazhensky District Court of Moscow dated 20.08.2021 in case №1-523/2021.
