CC BY
74
УДК 911
В.А. Николаев1 ПАМЯТЬ ЛАНДШАФТА
В структуре современных ландшафтов длительное время способна сохраняться память об их эволюционном прошлом. Она может быть представлена как в составе геогоризонтов, так и в морфологической структуре ландшафтов. Эволюционное наследие современных ландшафтов — мощный фактор, влияющий на их устойчивость и динамические тренды. Изучение естественно-исторической и социоисторической памяти ландшафта — одно из важнейших направлений генетического ландшафтоведения.
Ключевые слова: память ландшафта, ретроспективный анализ современных ландшафтов.
Введение. Современные ландшафты — исторически сложившиеся геосистемы. В их вертикальной и горизонтальной структуре сосуществуют и взаимодействуют элементы разных генезиса и возраста. Поли-генез и метахронность — характерные черты эволюции ландшафтов. Многие современные ландшафты обладают богатой памятью о своем прошлом. Ее прочтение и историческое истолкование в целях выявления и прогнозирования эволюционных трендов — одна из важнейших задач ландшафтного анализа.
Начиная с В.В. Докучаева [6] отечественные специалисты в области ландшафтоведения всегда проявляли повышенный интерес к эволюционным проблемам. Методологические основы ретроспективного изучения ландшафтов заложены в трудах Л.С. Берга [1], Б.Б. Полынова [17], И.М. Крашенинникова [10] и др. Принцип историзма был признан одним из ведущих. Так, изучая донские пески, Б.Б. Полынов показал, что в ландшафтной структуре регионов могут присутствовать не только современные, но и остаточные (реликтовые) образования, а также только нарождающиеся. Что касается почв и почвенного покрова, то в них он видел как отражение ("зеркало", по В.В. Докучаеву) современных ландшафтных условий педогенеза, так и информацию об их истории. Иными словами, Б.Б. Полынов считал, что необходимо изучать и в ландшафтах и в почвах дожившую до наших дней память о былых этапах их эволюции.
Для ландшафтоведа, пытающегося прочитать эволюционную память современного ландшафта, особенно ценны материалы о палеогеографии новейшего геологического времени. Его геохронология представляет необходимую историческую канву для упорядоченного прочтения ландшафтной памяти. Без нее все ретроспективные ландшафтные реконструкции остаются не привязанными к тому или иному геологическому времени. Однако изучение ландшафтной памяти нельзя сводить исключительно к палеогеографическим построениям.
Эволюционная память — свойство современного ландшафта, ее нужно познавать главным образом путем анализа его структуры, в которой эта память так
или иначе запечатлелась. И геогоризонты, и морфологические единицы современных ландшафтов, как правило, метахронны, поэтому обладают совокупной памятью, охватывающей достаточно длительное эволюционное время. Что особенно важно: их память подводит исследователя непосредственно к нашему времени без существенных обрывов эволюционной летописи.
Разумеется, для вскрытия ландшафтной памяти необходим широкий круг географических исследований — от геолого-геоморфологических до биогеографических, не говоря о социоестественных, которые требуют особого рассмотрения. Пристального внимания ландшафтоведов заслуживают палеопедологиче-ские изыскания. Среди них нужно отметить работы В.О. Таргульяна, А.Н. Геннадиева, И.В. Иванова,
A.Л. Александровского, В.А. Демкина и др. Не менее интересны классические палеоботанические труды
B.Н. Сукачева, И.М. Крашенинникова, Е.М. Лаврен-ко, Г.Э. Гроссета, исследования истории современной фауны А.Н. Формозова, В.В. Кучерука и др.
К сожалению, по-настоящему комплексные исследования ландшафтной памяти пока встречаются сравнительно редко. И если почву, по словам В.О. Таргульяна, следует изучать и как "момент", и как "память" [21], то к ландшафтам такой подход тем более обязателен. Ландшафт в еще большей мере, чем почва, способен хранить информацию о своем прошлом. Она прочитывается в устройстве его морфолитоген-ной основы, в почвах, растительности, даже в животном мире. Иерархически организованная морфологическая структура ландшафта также доступна для исторической интерпретации. Установлено, что доминирующие в ландшафте урочища, как правило, имеют более древнее заложение, чем субдоминантные и редкие.
Постановка проблемы. Сколь богатой может быть естественно-историческая и социоисторическая память современных ландшафтов, попытаемся продемонстрировать на примере азиатских степей, изученных нами в обширном регионе от Южного Зауралья на западе до Алтая на востоке [12].
1 Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, географический факультет, кафедра физической географии и ландшафтоведения, профессор, докт. геогр. н.; e-mail: nikoland1925@mail.ru
Результаты и их обсуждение. Естественно-историческая ландшафтная память азиатских степей. Согласно палеогеографическим данным, "великое остепнение" Северной Евразии происходило в неоген-четвертичное время [2, 12]. Начавшись на рубеже палеогена и неогена, оно постепенно продвигалось из централь-ноазиатских краев на равнины Западной Сибири, Казахстана и Восточной Европы. Процесс остепнения Северной Евразии длился по меньшей мере 20 млн лет. Его метахронность привела к тому, что азиатские степи филогенетически оказались значительно древнее восточноевропейских. Разница в их возрасте составляет примерно 12—14 млн лет [12].
В ландшафтном наследии азиатских степей сохранилась информация не только о неоген-четвертичной — степной — эволюционной эпохе, но и о предшествующей субтропической влажно-лесной — мезозойско-палео-геновой. В связи с этим следует различать два разновозрастных и разнородных комплекса их ландшафтного наследства. Наличие столь контрастных ландшафтных реликтов во многом определяет весьма сложную современную структуру азиатских степей.
Дочетвертичное наследие азиатских степей. На цокольных увалистых равнинах, мелкосопочнике и хол-могорьях Южного Зауралья и Центрально-Казахстанского щита до сих пор сохраняются фрагменты древних каолинитовых и каолинитово-гидрослюди-стых кор выветривания [5, 8, 16]. Выведенные денудацией к земной поверхности, эти геохимические реликты мезозоя—палеогена служат литогенной основой современных ландшафтов. Генетически несвойственные степному гипергенезу, они в корне искажают зональную природу степей, придавая им интразональ-ный характер. На глинистых корах и продуктах их переотложения повсеместно формируются литогенные солонцы и солонцово-степные комплексы, заселяемые пустынно-степной галофитной растительностью (Festuca vаlеsiаса, Crinitaria villosa, Artemisia schrenkiana, А. раиciflora, Camphorosma monspeliaca).
C эпохой мезозойско-палеогенового каолинито-вого корообразования на эпигерцинском пенеплене Зауралья и Центрального Казахстана связана и другая специфическая черта ландшафтов региона — степной мелкосопочник. Как геолого-геоморфологический феномен он представляет собой отпрепарированный денудацией подкоровый крипторельеф древнего пенеплена. Мелкосопочник — продукт двух резко различных по ландшафтной обстановке и тектоническому режиму эволюционных эпох: мезозойско-палеогено-вой — субтропической влажно-лесной, тектонически спокойной, когда основы дробно расчлененного мелкосопочного рельефа были заложены в скрытом виде под толщей неравномерно развитой коры выветривания пенеплена, и неоген-четвертичной — семиарид-ной степной, тектонически активной, когда крипто-рельеф скального основания был вскрыт денудацией и выведен на поверхность. Очевидно, что образование мелкосопочника обусловлено как неотектонической активизацией эпигерцинского щита, так и коренной трансформацией ландшафтной среды вследствие
аридизации климата и вытеснения гумидных субтропических лесных ландшафтов сухими саваннами и степями [12, 20].
Мелкосопочным, холмогорным и горно-сопочным степным ландшафтам свойственны, с одной стороны, весьма древняя морфолитогенная основа, с другой — сравнительно молодая плейстоцен-голо-ценовая кора выветривания, слабосформированные почвы и растительный покров с участием перигляци-альных флористических элементов. Повсеместно господствуют степные литоземы на маломощной обломочной обызвесткованной коре выветривания, а также петрофитные кустарниковые степи (Spiraea hy-pericifolia, Caragana pumila, Cotoneastor melanocarpus, Helictotrichon desertorum, Fectuca valesiaca, Stipa capilla-ta, Veronica pinnata, V. incana, Potentilla acaulis, Thymus serpyllum, Orostachys spinosa, Artemisia frigida). В то же время в межсопочных понижениях в некоторых местах уцелели корни древней коалинитовой коры выветривания, на которой развиваются характерные для азиатских степей солонцово-степные злаково-полынные галофитные комплексы.
Ландшафтное наследие плейстоцена—голоцена. Если хранителем информации о дочетвертичном прошлом является главным образом морфолитогенная основа ландшафтов, то наследие плейстоцена—голоцена представлено более широким спектром природных компонентов. Многие специфические черты степной природы генетически связаны с эпохами средне- и позднеплейстоценовых похолоданий, когда ландшафты приобретали перигляциальный характер [14, 18]. Главный продукт перигляциальных эпох — лёссовые покровы. В изученном регионе преобладают лёссовидные суглинки, плащеобразно облекающие возвышенные цокольные равнины Зауралья и Центрального Казахстана, плато Тургая и низменные равнины юга Западной Сибири. Типичные лёссы представлены на Приобском лёссовом плато и низкогорьях Северного и Западного Алтая. Почти повсеместно в лёссовых покровах присутствуют следы криогенных деформаций. В сочетании с находками костных остатков представителей мамонтового фаунистического комплекса они убеждают в том, что в азиатских степях развиты "холодные" перигляциальные лёссы [18]. Лёссовидные покровы экранируют дочетвертичные подстилающие породы, чуждые степному гипергенезу, тем самым обеспечиваются необходимые условия для формирования типично зональных степных ландшафтов.
Наследием перигляциальных эпох служат также многие микро- и мезоформы рельефа азиатских степей. Наиболее распространен палеокриогенный блочно-полигональный микрозападинный рельеф. Он часто осложняет низменные суглинистые междуречья и надпойменные террасы речных долин. С ним, как правило, связаны мозаичные ландшафтные комплексы — колочно-степные, солонцово-лугово-степные и солончаково-солонцово-степные. В ряде районов за-падинным рельефом обусловлено глубокое проникновение в пределы степей колочного лесостепья.
На возвышенных равнинах и плато (Кокчетав-ская возвышенность, Тургайское и Приобское плато) также можно встретить реликты мерзлотного морфогенеза, которые представлены густой сетью мелких криоэрозионных ложбин типа деллей на затянутых лёссовидными суглинками покатых склонах, а также циркообразными нивальными нишами в верховьях балок. Всюду они становятся проводниками лугово-степных, часто закустаренных урочищ как в типичной, так и в сухой степи. Нивальные реликтовые кары, выработанные в скальных породах, свойственны северным и северо-восточным подножиям куполовидных сопок Зауральского пенеплена, где служат убежищами для травяных березняков колочного типа [13].
С эпохой конца позднего плейстоцена, отличавшейся, как известно, исключительной аридизацией холодных степей [15, 19], следует связывать древ-неэоловый рельеф западносибирских и тургайских равнин. Он представлен системами гривного мезорельефа, парагенетически сопряженного с озерно-соровыми дефляционными котловинами. Востоко-северо-восточная ориентация гривного рельефа выдерживается с удивительным постоянством на всей территории региона. В то же время дефляционные котловины, как правило, расположены на западо-юго-западной окраине гривных массивов. Парагенезис этих типов мезорельефа был, очевидно, обусловлен господством западных и юго-западных ветров в позднем плейстоцене.
Наряду с гривным рельефом древнеэоловое позд-неледниковое происхождение имеют параболические материковые дюны. Они образовались в результате перевевания песчаного аллювия надпойменных террас Оби и Иртыша, ложбин древнего стока на обь-иртышском междуречье, отмершей Сыпсынской долины в Тургае и ряда других песчаных массивов. Дюны, сочленяясь одна с другой, образуют сложные комплексы дюнно-грядового и дюнно-котловинного мезорельефа. Как показали недавние исследования, позднеледниковая холодная пустынная степь охватывала не только степную, но и таежную зону Западной Сибири [3].
Перигляциальные реликты присутствуют и в современной степной биоте. К ним относятся так называемые сниженные альпийцы, генетически связанные с горными районами Южной Сибири. Закрепившись со времен плейстоценовых перигляциалов на каменистых горно-сопочных местообитаниях Южного Зауралья и Центрального Казахстана, они успешно противостоят натиску термофильных степняков. Пери-гляциальные реликты образуют самостоятельные степные формации, например овсецовую (Helictotrichon desertorum), которая характерна для низкогорий Ер-ментау, Чингизтау, Калбинского хребта и ряда мелкосопочных массивов.
Перигляциальный позднепалеолитический фау-нистический комплекс также не исчез бесследно. Его характерные представители входят в состав современной степной фауны. По мнению палеозоологов, к перигляциальным реликтам относятся: степной и ал-
тайский сурок (Marmota bobac, M. baibacina), степная пищуха (Ochotona pusilla), степная пеструшка (Lagurus lagurus), большой тушканчик (Allactaga major), сайгак и др. Таким образом, не только литогенная основа, но и биота степей способна хранить "память" о своем перигляциальном прошлом [12].
Особое место среди природных реликтов азиатских степей занимают ландшафты ленточных и островных сосновых лесов. Они издавна служили предметом пристального изучения со стороны естествоиспытателей, причем однозначно признавались бореальными реликтами. В азиатских степях боровые ландшафты представлены двумя литоэдафическими вариантами: а) на выходах гранитоидов; б) на древнеэоловых дюн-но-котловинных и дюнно-грядовых песках. Первые тяготеют к глыбовым низкогорьям Центрального Казахстана (Кокчетау, Баянаульские и Каркаралинские горы, горы Кызылрай, Кент и др.), а также к цокольным равнинам Кокчетавской возвышенности и Зауральского пенеплена. Вторые размещены на древне-аллювиальных, поверхностно перевеянных песчаных равнинах обь-иртышского медждуречья, Притоболья и Тургая.
Все леса азиатских степей в той или иной мере остепнены, однако в их флористическом составе поражает разнообразие доживших до наших дней боре-альных и неморальных реликтов. По данным П.Л. Гор-чаковского [4], в гранитных низкогорьях азиатских степей насчитывается до 110 видов сосудистых растений, относящихся к бореальным реликтам, среди них папоротники (Gymnocarpium dryopteris, Athyrium filix-femina, Dryopteris carthusiana), плауны (Lycopodium clavatum), грушанки (Pyrola rotundifolia, P. minor), ра-мишия (Orthilia secunda), зимолюбка (Chimaphila um-bellata), седмичник (Trientalis europaea), брусника (Vaccinium vitis-idaea), черника (V myrtillus) и многие другие. Наряду с бореальными элементами в травяном покрове сосновых лесов встречаются и неморальные флористические реликты (Pulmonaria dicica, Lathyrus vernus, Viola mirabilis и даже крайне редко Asarum euro-paeum). Их видовое разнообразие заметно беднее, чем у представителей бореальной флоры. Однако сам факт наличия элементов неморальной флоры восточнее Урала заслуживает особого внимания.
Проникновению лесных ландшафтов в азиатские степи благоприятствовали те климатические эпохи голоцена, которые были отмечены повышенной атмосферной увлажненностью, своего рода степными плювиалами. Одним из наиболее значительных был плювиал среднего голоцена (5—7 тыс. л.н.), хорошо обоснованный палинологическими данными [9, 11, 22]. В эту эпоху климатического оптимума в степях Южного Зауралья, Западной Сибири и Северного Казахстана, видимо, создавались условия, благоприятные для облесения гранитных и рыхлопесчаных эдафото-пов. Подтверждением преимущественно голоценового возраста степных боров служит тот факт, что многие сосновые насаждения размещаются на древнеэоловых песках, подвергавшихся интенсивному перевеванию в самом конце позднего плейстоцена (см. выше).
Наследие былых эпох голоценового опустынивания также характерная черта азиатских степей. Речь в данном случае идет не об антропогенном опустынивании, которое, безусловно, имеет широкое распространение в этих краях, а о естественно-эволюционном. Ксеротермические эпохи случались в азиатских степях неоднократно на протяжении всего плейстоцена и голоцена. Об этом свидетельствуют не только палеогеографические материалы, но и сама структура современных ландшафтов. Одна из последних эпох опустынивания степей приходится, по всей видимости, на суббореальное время голоцена (3,0—3,5 тыс. л.н.), когда южная граница лесной зоны в Западной Сибири смещалась на север почти на 200 км, а современная подзона сухой степи превращалась в полупустыню [22]. Пустынные реликты в рельефе степей представлены аридно-денудационными уступами Тургайского плато. Они имеют облик пустынных чинков и прослеживаются далеко на север, вплоть до подзоны типичных черноземных степей. О недавнем опустынивании также свидетельствуют массивы бугристых и барханно-бугристых слабозакрепленных песков, осложненные котловинами выдувания.
В растительном покрове азиатских степей велико участие пустынных мигрантов. Большей частью они сосредоточены в сухостепной подзоне. Преобладают представители туранской пустынной флоры: полынь белоземельная (Artemisia terraealbae), биюргун (Anabasis salsa), кокпек (Atriplex cana), прутняк (Kochiaprostrata), камфоросма (Camphorosma monspeliaca), тасбиюргун (Nanophyton erinaceum), терескен (Ceratoidespapposa) и др.
Немало типичных обитателей пустынь расселилось по сухостепным равнинам и мелкосопочнику. По мнению зоогеографов, преимущественно пустынное происхождение имеют обитающие в степях Казахстана ушастый еж, малый суслик, суслик-песчаник, ему-ранчик, мохноногий тушканчик, гребенщиковая песчанка, хомячок Эверсманна, перевязка и др.
Социоисторическая ландшафтная память. Наиболее ранние следы антропогенного воздействия на природу азиатских степей сохранились в современных ландшафтах с энеолита, но главным образом с эпохи бронзы (II—I тысячелетия до н.э.). Это время развитого скотоводства афанасьевской и андронов-ской культур, совпадающее с ксеротермической фазой суббореального периода голоцена. Деструктивные пастбищные нагрузки в значительной мере сказались в южных — сухостепных — районах, где в условиях естественного иссушения климата они привели к массовому опустыниванию степей. До нашего времени в качестве исторического наследия эпохи ранних кочевников сохранились антропогенные песчаные пустыни, которые сформировались на месте разрушенных выпасом скота псаммофитных степей надпойменных террас рек Тургай, Иргиз, Сарысу, Моинты и др. Необыкновенно быстро деградировали под антропогенным прессом песчано-эоловые ландшафты, уже испытавшие в прошлом (на рубеже позднего плейстоцена и голоцена) стадию естественного перевевания. С тех пор они приобрели перманентную неустойчивость, чутко реагируя даже на слабые пастбищные нагрузки.
С этим временем связаны захоронения артефактов позднего неолита, ранней и средней бронзы в песчаных толщах бугристо-котловинного рельефа. Обычно они приурочены к погребенному горизонту среднеголоценовой степной почвы, который вскрывается из-под навеянных позднеголоценовых песков. Автору не раз приходилось наблюдать подобную картину в песчаных массивах Южного Тургая (Аккум, Тосынкум и др.).
Тогда же, начиная с эпохи бронзы и вплоть до XX в. н.э., сильной антропогенной трансформации подверглись ландшафты островных степных боров на древнеэоловых песках. Среди них массивы Наурзум-карагай, Сыпсын-агаш, Аманкарагай, Казанбасы в Тургайской степи и ленточные боры на правобережье Иртыша от Семипалатинска до Алейской и Узкой степей Алтайского края. Выпас скота, сопровождавшийся уничтожением травостоя, подлеска и подроста, а также вырубка и выжигание лесов привели к значительному сокращению их площади. Резко снизился порог устойчивости древнеэоловых дюнных песков. Многие из них после перевевания превратились в сла-бозакрепленные бугристые и грядово-бугристые, после зарастания степной растительностью они уже не были заново облесены. Возникшие таким образом песчано-эоловые псаммофитные степи, как правило, широкой каймой обрамляют массивы степных боров, а местами полностью замещают их. В результате лесистость западносибирско-казахстанских степей сократилась к нашему времени до 3,5%, тогда как, согласно нашим ландшафтно-экологическим подсчетам, во II тысячелетии до н.э. она составляла не менее 10% [12].
Если степные ландшафты Западной Сибири и Казахстана наследуют преимущественно пастбищно-дигрессионную "память" скотоводческих племен, то в Южном Зауралье обнаружены следы древнейшей городской и горно-промышленной цивилизации, которая датируется II тысячелетием до н.э. [7, 13]. На юго-востоке Челябинской области открыта целая система укрепленных поселений городского типа, включая городища Аркаим, Аланское и др. Занимая площадь около 30 тыс. км2, она образует так называемую Страну городов, созданную, как полагают археологи, древнеарийскими племенами. До наших дней в степных ландшафтах Южного Зауралья кроме остатков укрепленных городищ сохраняются следы заброшенных меднорудных шахт, штолен и карьеров, медеплавильных, метизных, гончарных мастерских, очаги былого орошаемого земледелия, многочисленные сакральные памятники. По древности эта культура не уступает известным культурам Древнего Египта, Вавилонии, Древней Греции.
Массовое земледельческое освоение степей Западной Сибири и Северного Казахстана началось лишь в конце XIX в. и получило дополнительный импульс в годы столыпинской реформы в начале XX в. При крайне низкой энерговооруженности крестьянам было не под силу поднять степную целину на тяжелых почвах степных плакоров. Тяжелосуглинистые черноземы — щельники и солонцеватые темно-каш-
тановые почвы — долгие годы оставались нетронутыми. В первую очередь распахивались сравнительно легкие по механическому составу почвы — легкосуглинистые и супесчаные. Но из-за отсутствия правильных почвозащитных севооборотов они быстро разрушались, подвергались дефляции, теряли плодородие. После 5—8 лет эксплуатации пашню оставляли под залежь. В итоге к середине XX в. в регионе наряду с обрабатываемыми землями образовался большой клин залежных земель, преимущественно легких по механическому составу. В 50—60-е гг. прошлого века вместе со степной целиной заново были распаханы и залежные земли. Однако через 5—7 лет после распашки бывшие целинные и залежные земли превратились в настоящий "пыльный котел". Дефляции подверглись не только легкие (супесчаные и легкосуглинистые) степные почвы, но и тяжелосуглинистые карбонатные, распыленные распашкой. Уже в 60— 70-х гг. XX в. пришлось вывести из пахотного фонда несколько миллионов гектаров дефлированных земель. А в 90-е гг. — после перевода зернового земледелия на рельсы рыночной экономики — были выбракованы еще многие миллионы гектаров низкопродуктивной пашни, главным образом солонцово-степных ком-
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. БергЛ.С. Климат и жизнь. М.: Географгиз, 1947. 356 с.
2. Величко А.А. Основные закономерности эволюции ландшафтов в кайнозое // Изменения климата и ландшафтов за последние 65 миллионов лет. М.: ГЕОС, 1999. С. 234—240.
3. Величко А.А., Тимирева С.Н. Западная Сибирь — великая позднеледниковая пустыня // Природа. 2005. № 5. С. 54—62.
4. Горчаковский П.Л. Лесные оазисы Казахского мел-косопочника. М.: Наука, 1987. 157 с.
5. Добровольский В.В. Гипергенез и коры выветривания. М.: Научный мир, 2007. 508 с.
6. Докучаев В.В. Наши степи прежде и теперь // Избр. соч. Т. 2. М.: Сельхозгиз, 1949. С. 163—228.
7. Зданович С.Я., Плеханова Л.Н., Иванов И.В. К 10-летию создания заповедника "Аркаим" // Степной бюлл. 2001. № 10. С. 10—18.
8. Касимов Н.С. Геохимия степных и пустынных ландшафтов. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988. 254 с.
9. Климанов В.А., Тарасов П.Е., Тарасова И.В. Колебания климата степной зоны Казахстана в голоцене (по данным спорово-пыльцевого анализа) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 5. География. 1994. № 1. С. 99—104.
10. Крашенниников И.М. Киргизские степи как объект ботанико-географического анализа и синтеза // Географические работы. М.: Географгиз, 1954. С. 523—558.
11. Кременецкий К.В., Тарасов П.Е., Черкинский А.Е. История островных боров Казахстана в голоцене // Бот. журн. 1994. Т. 94, № 3. С. 13—29.
плексов и солонцеватых каштановых почв сухой степи. В результате к началу XXI в. в азиатских степях между Южным Уралом и Алтаем наряду с обрабатываемыми землями сформировался громадный массив степных залежей — ландшафтное наследие знаменитой целинной эпопеи середины XX в.
Выводы. Ретроспективный анализ азиатских степей убеждает в исключительном богатстве эволюционной памяти ландшафтов. Роль эволюционного наследия в структуре и функционировании современных геосистем отнюдь не пассивна. Память ландшафта значительно влияет на их актуальное состояние, устойчивость к естественным и антропогенным нагрузкам, тренды развития. Незнание или отказ от анализа ландшафтной памяти, как естественно-исторической, так и социоисторической, приводит к непониманию структуры, ресурсного и экологического потенциала современных ландшафтов. Отсюда проистекают ошибочные выводы относительно их рационального хозяйственного использования и антропогенной реабилитации. Ретроспективный анализ современных ландшафтов путем исторической интерпретации их памяти — одно из важнейших направлений генетического ландшафтоведения.
12. Николаев В.А. Ландшафты азиатских степей. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1999. 228 с.
13. Николаев В.А. Аркаим и ландшафтный экотон Южного Зауралья // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 5. География. 2009. № 5. С. 43—51.
14. Палеогеографическая основа современных ландшафтов. М.: Наука, 1994. 206 с.
15. Палеоклиматы позднеледниковья и голоцена. М.: Наука, 1989. 166 с.
16. Перельман А.И., Касимов Н.С. Геохимия ландшафта. М.: Астрея-2000, 1999. 764 с.
17. Полынов Б.Б. Пески Донской области, их почвы и ландшафты // Тр. Почв. ин-та АН СССР. Вып. 1. М., 1926. 198 с.
18. Проблемы стратиграфии и палеогеографии плейстоцена Сибири. Новосибирск: Наука, 1982. 176 с.
19. Развитие ландшафтов и климата Северной Евразии. Поздний плейстоцен—голоцен; элементы прогноза. М.: Наука, 1993. 101 с.
20. Сваричевская З.А. Геоморфология Казахстана и Средней Азии. Л.: Изд-во ЛГУ, 1965. 296 с.
21. Таргульян В.О. Память почв: формирование, носители, пространственно-временное разнообразие // Почва как память биосферно-геосферно-антропосферных взаимодействий. М.: Изд-во ЛКИ, 2008. С. 24—57.
22. Хотинский Н.А. Голоцен Северной Евразии. М.: Наука, 1977. 200 с.
Поступила в редакцию 04.07.2012
V.A. Nikolayev LANDSCAPE'S MEMORY
The structure of present-day landscapes is capable to store evidence of their past evolution for rather long periods of time, as both the composition of geo-horizons and the morphological structure of a landscape. Evolutionary heritage of present-day landscapes is a powerful factor influencing their stability and dynamics. Therefore investigation of naturalistic and sociohistorical memory of landscape is among the most important lines of genetic landscape science.
Key words: landscape's memory, retrospective analysis of present-day landscapes.
