CC BY
82Л. П. Лаптева
(МГУ им. М.В. Ломоносова, Москва)
ПАИСИЙ ХИЛЕНДАРСКИЙ И ЕГО «ИСТОРИЯ СЛАВЕНОБОЛГАРСКАЯ» В ОСВЕЩЕНИИ РУССКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ СОВЕТСКОГО ПЕРИОДА
Как известно, жизнь и творчество Паисия Хилендарского исследованы преимущественно болгарскими учёными. Однако и в советской историографии имеется ряд более или менее значительных трудов, посвящённых Паисию или касающихся его деятельности.
Остановимся на главных из них. Первым трудом, самым крупным по объёму и по охвату связанных с Паисием Хилендарским проблем, была работа акад. Н. С. Державина «Паисий Хилендарский и его "История славеноболгарская" 1762 года», опубликованная в 1941 г.1. В ней поставлены многие вопросы, связанные с личностью и сочинением Паисия. Н. С. Державин привёл биографические данные об авторе «Истории», охарактеризовал историческую обстановку, в которой возникло сочинение, рассмотрел структуру последнего, указал на источники и метод работы автора над «Историей», оценил значение этого труда для науки и болгарской культуры, привёл сведения о распространении «Истории», её списках и изданиях, обратил внимание на её концепцию, форму и язык. Особенно подробно остановился исследователь на задачах труда Паисия и на вопросе о том, интересы какого общественного класса выражал болгарский деятель XVIII в.
Все поставленные Н. С. Державиным вопросы разрабатывались и последующей советской историографией. При этом уточнялись фактические данные, изменялись оценки и концепции, критиковались взгляды Н. С. Державина, ставились и разрабатывались новые вопросы, связанные с изучением «Истории» Паисия, не затронутые Н. С. Державиным.
Фактическая сторона труда акад. Державина базировалась на работах болгарских учёных - Н. Станева2, Б. Пенева3, Ив. Шишманова4
и многих других историков литературы, на которых и указывает сам автор. Хорошо известна Н. С. Державину была и русская дореволюционная литература о Паисии. Текст «Истории» цитируется исследователем по изданиям и сочинениям болгарских учёных5.
Понятно, что труд Н. С. Державина о Паисии, как и всякий труд всякого историка, является плодом определённой эпохи развития исторической науки. В нём есть недостатки, но он долгие годы был единственной работой, из которой советский читатель мог почерпнуть сведения о болгарском деятеле XVIII века.
Из биографических сведений о Паисии Н. С. Державин сообщает, что автор «Истории славеноболгарской» родился в 1722 г., учился, вероятно, в Рильском монастыре, в 1745 г. прибыл на Афон из Самоковской епархии и был монахом Хилендарского монастыря в сане священника6. В 1761 г. Паисий посетил Карловцы, где работал в местной библиотеке, собирая материалы по болгарской истории7. Возвратившись летом 1761 г. в Хилендарский монастырь, Паисий работал здесь над «Историей», но закончил её уже в Зографском монастыре в 1762 г. Переписав книгу начисто, Паисий отправился с ней в Болгарию и в 1765 г. посетил г. Котел, где священник Стойко Владиславов сделал с рукописи Паисия список8. О жизни Паисия после 1765 г. известно мало. Вероятно, он был жив ещё в 1784 г. О месте и времени его смерти сведений нет. Н. С. Державин приводит на этот счёт разные предположения историков, в том числе и о том, что Паисий умер в 1806 г.9.
К этим довольно скудным сведениям о жизни автора «Истории» мало что добавили и последующие советские работы. В синтетическом труде «История Болгарии» (1954 г.) автор соответствующего раздела С. А. Никитин уточнил только место рождения Паисия, назвав село Банско, и указал на 1798 г. как на год его смерти10. Источники этой информации не указаны. Не обнаружили новых данных о жизни Паисия и позднейшие исследователи. Так, автор вышедшей в 1978 г. «Истории болгарской литературы» В. Д. Андреев отмечает: светское имя Паисия неизвестно; родился он около 1722 г., а умер не ранее 1765 г.; в Хилендарском монастыре он занимался самообразованием и выполнял функции уполномоченного по сбору вспомоществований монастырю; в течение 20 лет совершал длительные путешествия по стране и в 1762 г. приступил к написанию истории своего народа11. На скудость сведений о жизни Паисия указывают и другие авторы, ограничиваясь приведёнными выше данными.
В советской историографии о Паисии освещается также вопрос о духовной жизни Болгарии в период возникновения «Истории славе-ноболгарской». Указания на духовное угнетение болгар фанариотами и планомерную эллинизацию их с конца XVIII в. имеются у многих авторов, но наиболее подробно остановился на этом Н. С. Державин. Осветив вопрос об организации церкви христиан в Турецкой империи после взятия турками Константинополя, Державин особо останавливается на характеристике социального состава фанариотов. Указано, что основное их ядро составляли греческие светские князья и князья церкви - греческие епископы и митрополиты во главе с патриархом. Все церковные чины и должности продавались, как продавались они вообще в Турции - в рамках гражданского административного управления. Поэтому доходные посты получали зачастую люди невежественные, даже неграмотные. Ими и замещали должности епископов и игуменов в болгарских епархиях и монастырях, оттесняя болгарское национальное духовенство. Церковная служба отправлялась на греческом языке, болгарские книги и рукописи истреблялись фанариотами. Школ в Болгарии не было, и кроме как в монастырских кельях грамоте нигде не обучались. Единственным видом литературной деятельности была переписка церковных книг, осуществлявшаяся исключительно монахами и некоторыми попами. Н. С. Державин подробно говорит о том, как церковники собирали налоги, торговали мощами, устраивали паломничества к святым местам, обирая болгарское население, укрепляя в нём невежество и предрассудки. Далее автор очерка отмечает, что с конца XVIII в. начинается политика денационализации славян и развивается процесс эллинизации верхов болгарской городской общественности12, что все эти процессы приводят к полному упадку болгарской национальной культуры, отчего и зародившаяся в конце XVIII в. наука о славянах не имела представления о болгарах. Так, Й. Добровский в 1814 г. считал болгарский язык одним из наречий сербского; Копи-тар в 1815 г. знал о болгарском языке только то, что в нём имеется грамматический член, который приставляется к концу слов; Шафа-рик в 1826 г. не знал ни одной болгарской книги и считал, что болгары в количестве 600 тыс. человек живут между Дунаем и Балканским хребтом. «Политически бесправный, материально эксплуатируемый, культурно приниженный болгарский народ в своих массах влачил жалкое существование», - продолжает Державин13. Эта объ-
ективная характеристика положения болгар не вызывала возражений со стороны других советских исследователей. Так, современный нам автор И. И. Калиганов в 1982 г. рисует атмосферу духовной жизни Болгарии конца XVIII в. следующим образом: «К тому времени ключевые посты в национальной церкви были прочно заняты греческим духовенством. Основной опасностью являлась уже не исламизация болгарского населения османскими завоевателями, а эллинизация духовной культуры. Образованные болгары - главным образом церковники, немногочисленные купцы и торговцы - стали стыдиться своего родного языка, считая его языком пастухов и неграмотного крестьянства. Греческое влияние приобрело такие размеры, что грозило удушить собственно национальную культуру болгарского народа»14.
В общем, из характеристик советской историографии ясно, что униженное состояние некогда славного болгарского народа, насмешки над болгарским языком, имевшим в древности богатейшую культурную традицию и письменность, вызывали у болгарского патриота -хилендарского монаха Паисия чувство возмущения и побудили его к созданию «Истории славеноболгарской», оконченной в 1762 г. Это произведение подверглось в советской историографии всестороннему изучению.
Так, подробно рассмотрена структура сочинения. Н. С. Державин описывает её так: «История» начинается вступительной статьёй общего характера, в которой Паисий в краткой форме излагает свои взгляды на значение и задачи истории вообще15. Затем идёт «Предисловие», содержащее целевые установки сочинения и выражающее
стремление Паисия разбудить в болгарском народе национальное
16
самосознание, чувство национальной гордости . Та часть сочинения, в которой Паисий коротко излагает историю болгарского народа, охватывает хронологический период от 450 г. до конца XIV в. Заканчивается историческая часть изложением событий завоевания Болгарии турками и краткой характеристикой тяжёлого положения болгарского народа под турецким владычеством. В следующих двух отрывках Паисий даёт поимённую сводку болгарских царей17. Затем, в главе, посвящённой Кириллу и Мефодию, в крайне искажённом виде рассказана фактическая сторона их жизни, приводится краткая справка об исторических судьбах болгарской церкви и её положении под игом греческой патриархии. Далее сообщается о жизни и деяниях болгарских святых, вышедших из среды болгарского народа. За-
канчивается «История» послесловием, раскрывающим побуждения, руководившие автором при написании сочинения. Здесь же он приводит краткие биографические сведения о себе. Как отмечает Н. С. Державин, по расположению материала и идеологической направленности «История» Паисия представляет собой цельный труд, законченный и хорошо оформленный18.
Почти все советские авторы, касавшиеся «Истории» Паисия как целого произведения, говорят о её источниках, главные из которых указаны самим Паисием. Первый из них - сочинение дубровницко-го учёного, аббата XVI-XVII вв. Мавро Орбини или Урбини (ум. в 1614 г.). Н. С. Державин приводит об этом источнике интересные сведения. Написанная по-итальянски книга Орбини о распространении славян была переведена на русский язык и издана в 1722 г. Перевод традиционно фигурирует в литературе под сокращённым титулом «Книга историография» (полное название занимает 11 строк), а изложение в нём болгарской истории охватывает 46 страниц, озаглавленных «Собрание историческое о королевстве болгарского народа славянского». Этим материалом и воспользовался Паисий, отыскав русское издание 1722 г. в Патриаршей библиотеке в Карловцах, где он был в 1761 г.19.
Предложенная Державиным краткая характеристика сочинения Орбини, основанная на работах русских дореволюционных историков В. В. Макушева и А. Н. Пыпина, помогает читателю уяснить, каким именно материалом итальянского писателя мог воспользоваться Паисий.
Н. С. Державин предпринял изыскания и по второму из указанных Паисием источников, отметив, что речь идёт о 12-томном историческом труде кардинала Цезаря Барония (1538-1607) «Annales ec-clesiastici a Christo nato ad annum 1198», увидевшем свет в Риме между 1588 и 1607 гг. и пропитанном ярко выраженной католической тенденциозностью. Державин констатирует, что названный труд Баро-ния был переведён сначала с латинского языка на польский Петром Скаргой20 и издан в сокращённом виде им же; затем в 1687 г. появился русский перевод, выполненный неким монахом Игнатием, причём рукописные выдержки из этого перевода пользовались большой популярностью среди русских раскольников. В противовес переводу Игнатия русский Синод в 1719 г. выпустил своё, полное искажений, издание труда Барония под титулом «Деяния церковная и
гражданская от РХ, из летописей Кесаря Барония собранная»21. Это русское издание также имелось в Патриаршей библиотеке в Карлов-цах, когда там занимался Паисий. Как далее указывает Державин, Паисий использовал - кроме двух названных источников - различные болгарские рукописи и другие материалы афонских и болгарских монастырей, о чём тоже сказано в «Истории», но без конкретных данных.
Проделанная Н. С. Державиным работа по описанию истории возникновения и издания двух основных источников, несомненно, интересна и полезна, но явно не завершена. Когда перед глазами исследователя находятся и источник заимствований и основанная на них работа, то напрашивается сравнительный анализ текстов, который, однако, Н. С. Державин не осуществил.
В определённой мере восполнил этот пробел А. Н. Робинсон22. Он прежде всего отметил, что предисловие к русскому изданию Ба-рония (1719) состоит из двух частей, из которых первую написал Скарга23, а вторую - русский редактор и переводчик труда Барония с польского языка на русский. Далее, как заключил Робинсон на основе сопоставления текстов, Паисий использовал именно первую часть предисловия к русскому изданию, т.е. русскую версию текста Скар-ги, заимствуя из неё значительные фрагменты для «Первого предисловия» к своей книге, которое вводит читателя в круг общефилософских исторических представлений. Дело в том, что Бароний придерживался, в частности, взгляда, согласно которому положение отдельных народов в существующем мире может меняться. Паисий использовал эту мысль для утверждения о возможности грядущих благоприятных перемен в судьбах болгар24. Далее исследователь установил, что «Второе предисловие»25 написано Паисием самостоятельно, обращено непосредственно к болгарскому народу и носит ярко публицистический характер. Учёный делает вывод, что оба предисловия, взятые как целое, определяют идейно-философские и национально-политические позиции Паисия26. Глубокое исследование А. Н. Робинсона, основанное на сравнительном анализе частей сочинения Паи-сия и их протографов, освещает не только вопрос об источниках «Истории», но и ряд других важных проблем, связанных с её созданием. В советской историографии это исследование стоит особняком.
Более поздние работы судят об источниках Паисия далеко не столь глубоко. Так, лишь перечнем этих источников, хотя и более
подробным, чем в работе Державина, ограничивался в 1965 г. С. А. Ни-китин27. «Паисий, - пишет он, - использовал кроме Орбини и Барония псалтири, хрисовулы, местные, иностранные и византийские, отчасти и западные хроникальные сочинения историков-предшественников, вновь найденные грамоты, житийные памятники и т.д. ... Паисий стремится найти новый материал: использует афонские жития, грамоты, которые он называет привилегиями, и многие рукописные кни-ги»28. Правда, С. А. Никитин не подтверждает свой перечень ни анализом «Истории славеноболгарской», ни ссылками на какие-либо иные источники информации. Однако, если посмотрим, какие виды источников о древней истории Болгарии могли в принципе сохраниться в рукописях, и если примем во внимание содержание «Истории», то гипотезу С. А. Никитина о богатой источниковедческой базе труда Паисия можно признать не лишённой правдоподобия.
Также и В. Д. Андреев, указав на использование Паисием в качестве основных источников сочинений Орбини и Барония, толкует о предпринятом им «аналитическом обзоре» доступных ему «житийных, богословских, апокрифических и светских источников по гражданской истории Болгарии»29. Этот вывод тоже, очевидно, следует отнести к области гипотез. И. И. Калиганов ещё более расширяет ис-точниковую базу «Истории славеноболгарской». «Основными источниками, - пишет исследователь, - Паисию послужили русские переводы сочинения римского кардинала Цезаря Барония («Деяния церковные и гражданские». М., 1719) и Мавро Орбини («Книга историография». СПб., 1722). Помимо них книжник использовал русские прологи, болгарские жития, поучения, похвальные слова, грамоты и множество других отечественных источников. Он проделал огромную работу, собирая по крупице отрывочные сведения об истории своего народа в афонских монастырях, на территории самой Болгарии и Австрии»30. И. И. Калиганов считает возможным даже предположить, что число источников, использованных Паисием, «по-видимому, исчисляется не десятками, а сотнями». «Не все источники, - пишет далее автор, - в равной мере нашли отражение в «Истории славено-болгарской». Иногда от них осталась лишь одна строчка или одно имя: царя, хана или национального святого. Поражает воображение размах собирательской деятельности Паисия. Сведения о родной истории он накапливал в продолжение двух лет»31. Если это высказывание И. И. Калиганова принимать серьёзно, то современному ис-
торику, имеющему в своём распоряжении каталоги, описи и многие другие виды информационных материалов об источниках, остаётся только позавидовать хилендарскому монаху, сумевшему найти «за два года» «сотни» источников для своего сочинения и сделать это в эпоху, когда болгарские и другие славянские рукописи сжигались и уничтожались фанариотами или гнили в монастырских подвалах, а грамотные болгары «стыдились своего языка и происхождения»!
Итак, по мере изучения «Истории» Паисия некоторые советские исследователи «расширяют» и «уточняют» источниковую базу этого произведения. К сожалению, однако, они не добавляют никаких аргументов и доказательств действительного использования Паисием «десятков» или даже «сотен» источников. Такие доказательства можно добыть лишь на основе текстового анализа всей «Истории славе-ноболгарской» - подобно тому, как это сделано А. Н. Робинсоном в отношении некоторых её частей, а именно двух предисловий.
Что касается метода работы Паисия, то больших разногласий по этому вопросу в советской литературе нет. А. Н. Робинсон, отметив, что Паисий свободно относится «к цитации источников»32, определил его метод (по аналогии с методом написания русских и сербских сочинений ХУП-Х^П вв.) как «компилятивно-иллюстративный»33. Также и С. А. Никитин указывает, что Паисию свойственно летописно-библейское начало исторического повествования и отсутствие кри-
34
тики источников .
Несколько отличаются суждения В. Д. Андреева, видящего у Паисия «элементы научно-историографического метода», сочетаю-
щиеся с «традиционно-богословским и одновременно народным, стихийным диалектическим использованием поступательного хода исторического процесса»35. И. И. Калиганов, признавая Паисия компилятором, полагает, что от средневековых компиляторов «его отличает крайняя избирательность и поразительная настойчивость поиска наиболее подходящей литературы»36. К сожалению, это утверждение не подкреплено фактами. Более того, несколькими строками ниже И. И. Калиганов пишет: «Подобно средневековым авторам, он (Паи-сий - Л.Л.) использует приём литературной аппликации. Так же как Иоанн Экзарх в «Шестодневе» или анонимный составитель «Изборника» царя Симеона, Паисий вставляет в тексты компилируемых источников свои замечания, соображения, рассуждения, окаймляет их своими призывами»37. Отсюда можно сделать вывод, что Паисий при-
держивался в основном традиционного, выработанного ещё в средние века метода исторической работы.
В советской историографии исследовался также вопрос о концепции «Истории» Паисия и о её научности с точки зрения фактического материала, содержащегося в ней. Н. С. Державин в связи с этим заявляет, что в своей исторической концепции Паисий стоит на про-виденциалистской точке зрения, т.е. «рассматривает исторический процесс, как действие управляющего царствами мира божественного промысла»38. Касаясь далее содержания изложенных Паисием фактов, учёный отмечает, что «исторические оценки автора отличаются крайней примитивностью и не идут дальше подчёркивания храбрости, военных успехов, побед, разгромов неприятельского войска, завоевания и захвата новых территорий»39. Разбирая главу «Истории» под названием «О учителях словенских», Н. С. Державин указывает, что «фактическая сторона жизни и деятельности Кирилла и Мефодия изложена Паисием в крайне искажённом виде»40. Оценивая всю совокупность фактов, имеющихся в сочинении Паисия, Н. С. Державин приходит к выводу: «Как исторический труд, «История славеноболгарская» . не представляет собою сейчас никакой научной ценности. Её автор не обладал необходимыми для историка данными. Поэтому и оценивать работу Паисия как научный труд не приходится»41.
Провиденциалистскую позицию Паисия подробно разбирает А. Н. Робинсон. «Паисию, как и всем славянским историографам, - пишет он, - был свойственен христианский провиденциализм ... В качестве направляющей силы исторического процесса, кроме бога, в архаических сочинениях славянских историографов выступает обычно дья-вол»42. Паисий в этом смысле не исключение. Но у него провиденциализм получает своеобразную направленность. «По его представлениям, исторические победы болгар одерживались тогда, когда «воля божья» проявлялась в виде народного единения»43. Поэтому автор считает, что провиденциализм Паисия был проявлением «не феодального, а своеобразного национально-демократического сознания начала переходного периода»44. Как и Н. С. Державин, А. Н. Робинсон указывает на то, что Паисий идеализировал прошлое болгарского народа45. Учёный также признаёт, что «в плане исторической фактологии» оценка сочинения Паисия как ненаучного совершенно справедлива46. Но одновременно точку зрения о ненаучности
«Истории» Паисия А. Н. Робинсон объявляет антиисторической, считая, что научность этого произведения некоторые новейшие историки определяют с позиций современности.
Разумеется, было бы антиисторично предъявлять те или иные требования к сочинению XVIII в. с позиций веков XIX или ХХ-го. Однако, «некоторые историки», высказывая своё мнение о сочинении Паи-сия, имели в виду соответствие его знаний и метода как раз уровню исторической науки XVIII в. Так, Н. С. Державин, мнение которого приведено выше, писал: «Конечно, было бы неуместным предъявлять к болгарскому историку, православному монаху середины XVIII века, выросшему и воспитывавшемуся в ужасающей обстановке разлагающегося феодализма и фанариотских насилий над родною национальностью, не получившему никакого образования и питавшему свой научный кругозор главным образом старыми болгарскими и сербскими летописями да старой русской литературой вроде сочинений Симеона Полоцкого, Стефана Яворского, Дмитрия Ростовского и т. п., которые имелись в библиотеках славянских афонских монастырей, - требование, чтобы в своих исторических воззрениях ... он мог подняться «выше того культурного уровня», который создала «удушливая обстановка» в Болгарии того времени»47. На наш взгляд, эту оценку следует понимать как тезис о несоответствии сочинения Паисия уровню исторических произведений именно XVIII в. Ценность же сочинения болгарского историка XVIII столетия заключалась в национальной идее, которая была демократической, народно-освободительной, что и подчёркивает Н. С. Державин.
С. А. Никитин, как и А. Н. Робинсон, считает оценку труда Паисия как ненаучного антиисторичной. Однако в его дальнейших рассуждениях обнаруживается противоречие. С одной стороны, он совершенно справедливо полагал, что при критике Паисия следует учитывать уровень науки XVIII в.; не менее справедливо и указание С. А. Никитина на то, что Паисий не знал других работ западных авторов, кроме Орбини и Барония, и что он даже «не мог отыскать больше»48. Но ведь книги Орбини и Барония написаны на рубеже XVI и XVII столетий и лишь переведены на русский язык в начале XVIII в. Не подлежит сомнению, что за период с начала XVII в. до второй половины XVIII в. исторические знания о славянах значительно выросли качественно и количественно. Например, история немецкой славистики показывает, что знания о славянах в XVIII в. далеко выходили
за рамки сведений, содержащихся в сочинении Орбини, а взгляды историков эпохи Просвещения (ведь именно в эту эпоху писал своё произведение Паисий) на историю и методы её изучения значительно отличались от тех, которые изложены в книге Барония. Освещение исторического процесса «по библейской схеме», «с потопа», как у Паисия, в передовой европейской науке второй половины XVIII в. считалось анахронизмом. В связи с этим нельзя не согласиться с формулировкой И. И. Калиганова, который считает, что сочинение Паи-сия «уходит корнями в позднее средневековье в буквальном и переносном смысле. Границы между оригинальным и компилятивным в нём, как и в других средневековых памятниках, ещё условны»49.
Все советские исследователи «Истории» Паисия совершенно справедливо отмечают публицистичность этого произведения. Так, в «Истории Болгарии» говорится, что оно «представляет собой публицистический трактат, опирающийся на исторические данные. Паисий призывает болгар бороться за свою национальную жизнь, культуру и государственность»50. В. Д. Андреев также отмечает, что Паисий обнаруживает «незаурядные свойства публициста, его речь эмоциональна, в ней звучит негодование, гордость, патриотическое вооду-шевление»51. На особенности публицистического жанра, созданного Паисием, указывает и И. И. Калиганов. «"История" Паисия, - пишет он, - не была воззванием, прокламацией или манифестом по своей форме в современном смысле этих слов. Отдельные её положения не скомпонованы в одном месте, а рассеяны по всему тексту и выступают из глади комментируемых источников как островки. Однако они настолько отчётливы и проникнуты таким публицистическим началом и пафосом, что заметны уже при первом взгляде»52.
Публицистическая форма произведения Паисия объясняется задачами, которые он перед собой ставил. В определении этих задач и их оценке советские исследователи единодушны. Н. С. Державин замечает, что основные целевые установки Паисия «направлены к тому, чтобы путём аппеляции к здравому смыслу и национально-историческому прошлому болгарского народа разбудить в нём национальное сознание, поднять его национальную гордость и тем самым вывести его на путь борьбы за своё культурное и политическое национальное самоопределение»53. И в другом месте своей работы учёный отмечает, что «автор «Истории» ставит своею задачей - вызвать народ на борьбу за независимую национальную территорию, мыслимую в рам-
ках независимой национальной государственности, и за права национального языка, и тем самым обеспечить ему нормальное политическое и культурное существование. Этою основною агитационно-политической задачей, красной нитью проходящей через весь труд Паисия, обусловливается и форма, и содержание его исторического труда, т.е. и его национал-патриотическая экзальтация, и лирический пафос, и его идеализация народа и его национально-политического прошлого»54. Это определение задачи труда Паисия повторяется в работе Н. С. Державина неоднократно и подтверждается цитатами из «Истории».
Та же мысль высказывается и в работе А. Н. Робинсона, по словам которого, «программа Паисия заключалась в призывах к возрождению всего того, что, по его мнению, было необходимо для самостоятельной жизни Болгарского государства, и что утратилось в нём в результате турецкого завоевания и греческого влияния. Объективно эта программа была обращена к современности и к будущему»55. Для выполнения поставленных в «Истории» задач Паисий использовал ряд публицистических приёмов, в том числе призыв к сохранению и возрождению народного языка. Этой проблеме также отводится значительное место в трудах советских исследователей. Н. С. Державин приводит большие выдержки из «Истории», показывая, что Паисий резко упрекал ренегатов родного народа и языка, призывал учиться на родном языке, любить его56. А. Н. Робинсон констатирует, что Паисий «мечтал об обучении болгар на болгарском языке и о признании неоспоримых прав родного языка во всех сферах жизни. Яростно нападая на тех болгар, которые обращались к греческой культуре и политике, пренебрегали своим языком и традициями, он напоминал им о прошлом»57. А. Н. Робинсон, как и Державин, подкрепляет свои суждения ссылками на «Историю славеноболгарскую». Далее, С. А. Никитин отметил стремление Паисия воодушевить болгарский народ идеей возрождения, его призыв к «любви и уважению к своему роду и языку»58. Наконец, в одной из статей Г. К. Венедик-това читаем: « ... в «Истории славеноболгарской» Паисия Хилендар-ского . задача сохранения и возвышения родного языка, обучения на этом языке теснейшим образом увязывается с необходимостью борьбы за освобождение от греческого духовного гнёта и за национальное просвещение, за утверждение национального самосознания и сохранение национальной самобытности. Паисий с гневом говорит
о тех болгарах, которые отступили от своего рода и языка и стыдились называться болгарами ... Паисий, таким образом, хорошо понимал, что подобное отношение к родному языку наносит национальным интересам болгарского народа огромный ущерб»59.
Исследователи не оставили без внимания и особенности языка Паисия. Н. С. Державин посвящает в своей работе этому вопросу специальный раздел. «Язык Паисия, - пишет учёный, - своеобразный искусственный язык болгарской письменности конца XVIII - начала XIX вв. ... В основе своей язык Паисия - простой болгарский народный язык юго-западного диалекта, но . в своих грамматических формах, в лексике и правописании, он в значительной степени обезличен привходящими в него сторонними элементами: церковнославянским, русским и сербским». Продолжая характеристику языка «Истории», Н. С. Державин приводит много конкретных примеров того, как в этом языке «параллельно и произвольно функционируют формы болгарского живого языка и формы русско-церковнославянского или славянского языка»60. И. И. Калиганов считает, что Паисий впервые «идеологизировал» использование элементов живого разговорного языка, которое ранее было стихийным, сумел найти оправдание процессу приближения письменного языка к разговорному, выступил в защиту этого процесса. По мнению И. И. Калиганова, Паисий «намеренно вводил в повествование просторечные обороты, тюркизмы и лёгкие для восприятия грамматические конструкции, желая расширить круг читателей», поскольку писал для простых людей - «землекопов, пахарей и пастухов», из которых, по его собственным словам, и состоял болгарский народ61.
Большое внимание в советской историографии уделяется вопросу о распространении «Истории славеноболгарской» в Болгарии и других странах. О её популярности подробно пишет Н. С. Державин, которому было известно 40 списков сочинения. «Один из знаменитых списков . , - пишет он, - в расширенной редакции, принадлежащий авторству Спиридония Иеросхимонаха и относящийся к 1792 г., хранится в Ленинградской Публичной библиотеке (имени М. Е. Салтыкова-Щедрина - Л.Л.). Другой, более позднего происхождения, известный под именем Венелинского списка 1838 г., хранится в Ленинской библиотеке в Москве»62. Далее Державин упоминает о первой публикации труда Паисия в 1844 г., о двух последующих его изданиях - 1885 и 1893 гг., осуществлённых русским учё-
ным А. В. Лонгиновым, о переизданиях и публикации в 1914 г. «пер-вооригинала» болгарским историком Йорданом Ивановым, нашедшим в Зографском монастыре на Афоне в 1906 г. черновик труда Паисия63. Н. С. Державин указывает и на то, что первым учёным, давшим науке сведения о Паисии, был русский профессор В. И. Григорович. Имеются в работе Державина и данные о публикациях отдельных отрывков из «Истории», осуществлённых как русскими, так и болгарскими исследователями64. В «Истории Болгарии» отмечено, что Паисий и сам распространял свою книгу, а кроме того её переписывали и многие другие, что в течение нескольких десятилетий это было «самое популярное в Болгарии литературное произведение», что в 1765 г. священник г. Котел Стойко Владиславов, которого Паисий познакомил с «Историей», переписал её и положил список в церкви для ознакомления, надписав на нём, что укравший его будет проклят «Богом и 12-ю апостолами»65. А. Н. Робинсон также указал на популярность произведения Паисия и на тот факт, что «История» продолжала переписываться и после её издания, вплоть до 1882 г.66. В 1963 г. Г. К. Венедиктов сообщил о неизвестном ранее списке «Истории», найденном им в отделе рукописей Государственного исторического музея в Москве в 1960 г.67. Автор дал археографическое описание рукописи и высказал предположение о её возникновении не позднее 1873 г.68. Вместе с тем, Г. К. Венедиктов отметил, что ко времени написания его статьи науке известно 34 списка и 18 переделок «Истории», а кроме того более десятка трудов подобного жанра, написанных под большим или меньшим влиянием Паисия69. Постепенно сведения о распространении сочинения Паи-сия среди болгар в XVIII-XIX вв. обогащаются новыми данными. В 1982 г. И. И. Калиганов отмечает: «"История славяноболгарская" переписывалась в Болгарии по XIX век включительно и известна более чем в 60 списках. По своей популярности произведение Паи-сия не имеет себе равных в болгарской рукописной традиции середины XVIII-XIX веков»70. Популярность произведения Паисия советские историки объясняют наличием в нём идей, отвечающих интересам всех слоёв болгарского народа, страдавших от национального и социального угнетения. Идеи Паисия стали образцовыми задолго до начала болгарского национального движения, которое впоследствии и взяло их на своё вооружение. Так, И. И. Калиганов объясняет популярность произведения Паисия тем фактом, что оно от-
ражало «устойчивые интересы всех социальных слоёв болгарского общества в течение длительного времени», причём «не последнюю роль сыграла и сама форма "Истории славеноболгарской"»71.
Значительную эволюцию в советской историографии претерпели мнения о том, чьи (каких конкретных слоёв болгарского общества) интересы отражали идеи, заложенные в «Истории». Н. С. Державин считал Паисия идеологом болгарской буржуазии, интересы которой он и отражал, и защищал, тем человеком, который первым сформулировал «основное содержание национально-освободительного движения болгарской буржуазии», так что «труд Паисия явился первым программным политическим выступлением болгарской национальной буржуазии, первым вызовом, брошенным ею во имя классовых интересов своему противнику - греческой буржуазии и султанскому правительству»72. По мнению того же исследователя, буржуазия в Болгарии к середине XVIII в. «поднялась», «выросла», «осознала себя уже как класс, как мощную силу», а Паисий на страницах своей «Истории» дал чёткую формулировку передовых лозунгов национальной буржуазии, «достаточно к тому времени уже окрепшей и хорошо материально и идеологически вооружённой для того, чтобы смело бросить вызов своему классовому противнику и вступить с ним в открытый бой». И далее: «Паисий - это голос новой социальной силы, выросший в национальных недрах болгарского народа и через Паисия мобилизующий боевые национальные силы для борьбы за свои классовые интересы»73. В работе Н. С. Державина имеется и ещё ряд высказываний, квалифицирующих Паисия как «типичного идеолога подымающейся буржуазии».
Заключение Н. С. Державина не было следствием глубокого анализа социально-экономического развития Болгарии XVIII в. Автор не приводит аргументов, подтверждающих наличие развитой буржуазии в Болгарии середины XVIII в.
Точка зрения Н. С. Державина разделялась и некоторыми другими советскими авторами. Так, взгляд Н. С. Державина на Паисия как идеолога формирующейся буржуазии повторяется в работе В. Д. Ко-нобеева, опубликованной в Софии на болгарском языке в 1972 г.74.
С критикой позиции Н. С. Державина выступил в 1963 г. А. Н. Робинсон, отметивший, что толкование Паисия как «типичного идеолога подымающейся национальной буржуазии» не вытекает из содержания «Истории славеноболгарской», что буржуазии, стремящейся к
национальному освобождению, тогда в Болгарии не было, а зарождающиеся буржуазные элементы эллинизировались и денационализировались во имя торговых и других материальных интересов. Паи-сий, как отмечает исследователь, подверг эти элементы очень резкой критике именно для того, чтобы попытаться вернуть их на путь болгарского национального развития. Призыв Паисия к национальному пробуждению, по мнению А. Н. Робинсона, «не носил социально-ограничительного характера. Паисий мыслил не социально-политическими, а религиозно-историографическими категориями. Свои идеалы он развивал в общенародном (общенациональном), а не в социально-корпоративном направлении . Поэтому едва ли могут быть исторически обоснованными предположения о том, что Паисий выступал в качестве идеолога какого-либо одного класса, . осознавшего свои интересы, . и что он сочинил свою «Историю» для борьбы за эти интересы. Такое условное и модернизированное социологическое построение не соответствовало бы реальной социально-исторической обстановке и духовному облику, а главное - содержанию его «Истории»75. Программа Паисия не содержит никаких буржуазно-республиканских, философско-материалистических или естественнонаучных идей, характерных для буржуазно-демократических движений в Западной Европе XVII-XVIII вв. Для этих идей не было основ в окружавшей Паисия среде76. Этим заключением А. Н. Робинсон, на наш взгляд, ответил на поставленный им же вопрос, - почему между Паисием и его последователями в Болгарии прошло не менее полстолетия. Ведь история знает немало примеров тому, как идея, порождённая одной личностью, не встречает сочувствия в окружающей среде, а нередко вызывает и враждебное отношение этой среды и к новой идее, и к личности77.
В связи с этим нельзя не согласиться с заключением А. Н. Робинсона, что Паисий «заметно опередил своё время». Действительно, национально-освободительные идеи Паисия были взяты болгарским обществом на идеологическое вооружение лишь в первой трети XIX в., они могли быть поняты только единицами типа Софрония Врачанского. Общественная среда либо ничего не знала об этих идеях, либо была к ним равнодушна. Ведь не случаен и тот факт, что основная масса списков «Истории славеноболгарской» относится к XIX в.
В целом критика теории Н. С. Державина А. Н. Робинсоном была объективной, и его точка зрения, безусловно, более научна: Паисий выступал в интересах всех слоёв болгарского народа, которые страдали от турецкого и греческого гнёта и хотели от него освободиться. Такого же мнения придерживается и И. И. Калиганов. «Неразвитость идеологической жизни в болгарской литературе XVII - первой половине XVIII вв., - пишет он, - имела результатом необычный феномен, каким является «История славеноболгарская». В ней отразилась программа (национальный язык, национальная церковь, национальное государство), которая отражала чаяния всех социальных слоёв болгарского общества: крестьян, торговцев и духовенства»78. Автор считает, что специфика «Истории славеноболгарской», как идеологического источника, состоит именно в нерасчленённости по классовому признаку. Весьма плодотворно изучался в советской историографии вопрос о месте Паисия в ряду других славянских историков его времени. Н. С. Державин констатировал, что Паисий был новатором в исторической науке, её основоположником у болгар79. Он также выразил несогласие с точкой зрения некоторых учёных XIX и начала ХХ вв., в том числе И. В. Ягича, утверждавших, что Паисий написал своё сочинение под влиянием сербского историка XVIII в. Ивана Раича (1726-1801)80. С. А. Никитин посвятил сравнению Паисия с современными южнославянскими историками специальную статью81, в которой поставил вопрос об общих и отличительных чертах в сочинениях Г. Бранковича, И. Раича и Паисия. Отметив общую исходную позицию Раича и Паисия, которой, по мнению С. А. Никитина, является патриотизм, автор далее показывает разницу между Раичем и Паисием в понимании задач истории. Вскрыто различие и в социальном существе идей Раича и Паисия: первый лоялен к феодальной Габсбургской империи, тогда как второй объективно призывает к разрушению феодального турецкого режима, а с ним и национального угнетения82. Далее С. А. Никитин отмечает, что И. Раич сумел порвать с летописно-библейским началом исторических повествований, которое остаётся в трудах Бран-ковича и Паисия. Сравнение взглядов трёх писателей на задачи истории, свойственных им приёмов исторической критики, манеры использования источников, способов построения ими исторического повествования приводят С. А. Никитина к выводу о близости всех
трёх авторов и о «по существу одинаковом» их научном уровне. Но, как показано далее, объём фактических сведений у Раича и Бранко-вича больше, чем у Паисия, а особенностью «Истории славеноболгар-ской» является её возрожденческий пафос, демократизм изложенных в ней воззрений, так что это произведение отличается от трудов других южнославянских историков своей прогрессивностью83.
Значительные заслуги в определении места Паисия среди других славянских писателей принадлежит А. Н. Робинсону, который сравнил «Историю» со множеством сочинений XVII-XVIII вв. - русских, украинских, сербских, а также некоторых польских в русском переводе. Выяснение близости и различий между всеми этими сочинениями, в круг которых включён и труд Паисия, проделано на основе скрупулёзного источниковедческого анализа, с большой научной тщательностью.
Конечно, следует учитывать, что А. Н. Робинсон подошёл к своей задаче, прежде всего как филолог, что подчёркивает и он сам. Вероятно, поэтому у историка его работа вызывает некоторые вопросы и возражения. Например, не вполне ясно, как следует понимать широко используемый автором термин «славянская историография». Историку кажется очевидным, что так должна именоваться историография, возникшая в различных славянских странах, независимо от языка написания отдельных конкретных работ, каковым может быть, скажем, и латинский. Однако, судя по отбору А. Н. Робинсоном объектов для анализа, он, вероятно, разумеет под «славянской историографией» труды, написанные на церковно-славянском языке (естественно, в различных вариантах этого последнего). Этот признак отбора не кажется правомерным - по крайней мере, для историка, обращающего главное внимание не на язык произведений, а на их содержание. Правда, А. Н. Робинсон декларирует своё понимание «славянской историографии» как категории, которая «при всём различии своих конкретных проявлений приобретает в основных идеях (подчёркнуто мною - Л.Л.), методах и формах характер международного течения общественной мысли и литературы»84. Однако материал работы не подкрепляет такого понимания, поскольку основой для отбора остаётся всё-таки язык. Не случайно в анализе отсутствуют чешские и польские труды, написанные на латинском, немецком, чешском, польском языках.
Представляется далее противоречивым понимание А. Н. Робинсоном термина «славянское возрождение», вынесенного в заглавие работы. Думается, что противоречие возникает из-за отсутствия в книге чёткого логического определения этого термина в трактовке автора. Неясным остаётся соотношение рассматриваемого понятия и широко распространённого в литературе выражения «национальное возрождение», применяемого именно к славянским народам. Из контекста работы А. Н. Робинсона можно заметить, что эта неточность отражается как на хронологическом, так и на территориальном толковании понятия «славянское возрождение». Так, текст «Введения» к работе оставляет впечатление, что автор разумеет под «славянским возрождением» процесс, проходящий «в период формирования славянских наций, в переходный период от феодальной к буржуазной общественной формации»85. Значит, имеется в виду вторая половина XVIII и XIX вв. ?86. Но тогда почему в работе рассматриваются произведения гораздо более раннего периода, а именно XVI - начала XVIII вв.? Судя по «Введению» (да и вообще по нашим привычным представлениям), они вовсе не входят в хронологические рамки национального возрождения славянских народов.
В территориальном аспекте понятием «славянское возрождение» принято обозначать определённые исторические процессы, проходившие у славянских народов, но никак не в России, на которую обращено главное внимание А. Н. Робинсона. Таким образом, мы полагаем, что автора можно упрекнуть, по меньшей мере, в нечёткости терминологии, а отсюда и в том, что название его работы обещает читателю больше, чем даёт само исследование. Однако в целом оно является достижением советской историографии, учитывая те положительные стороны, на которые указано выше (пусть даже сопоставление «Истории» с русским переводом Барония в значительной мере опирается на работы В. Велчева).
Наиболее определённы суждения советских историков о том положении, которое занимают «История славеноболгарская» и её автор в национальном возрождении Болгарии и развитии её культуры во второй половине XVIII и в XIX вв. Высказывания советских историков по этим вопросам однозначны. Почти вся советская историография, начиная с работы Н. С. Державина, считает хилендарского монаха родоначальником болгарского возрождения87, а его «Историю» - началом нового этапа национально-освободительного движения в Болгарии, первым призывом к болгарскому народу высту-
пить за свою культуру и государственность88. Паисий был первым просветителем в истории болгарского национального возрождения, первым выступил в защиту национальных духовных ценностей89, стал зачинателем новой болгарской литературы и историографии90. Подчёркивается, что во всех этих сферах, как и в идеологии болгарского национального возрождения, Паисий намного опередил свою эпоху. «Фигура Паисия на фоне национального возрождения выглядит гигантской», - отмечает И. И. Калиганов91. Все приведённые характеристики представляются обоснованными и справедливыми. Однако, очевидно, что признание заслуг Паисия перед болгарским народом не должно превращаться в апологетику. Исследователь должен, разумеется, стоять на почве фактов, руководствоваться чувством историзма, а не собственными эмоциональными побуждениями. Вероятно, нельзя согласиться с точкой зрения украинского ученого Г. Д. Вервеса, который характеризует Паисия как «философа и энциклопедиста»92. Паисий не создал никакой философской системы и вовсе не обладал сведениями во всех областях естественных и гуманитарных знаний, что характерно для учёных и культурных деятелей, именуемых энциклопедистами. Паисий написал одно сочинение, в котором простым языком выразил скорбь по поводу отчаянного положения своего народа, дав ему практический совет - бороться за избавление от рабского состояния. Величие и прогрессивность Паисия именно в том и состоят, что он обратился к живому народу и его практическим потребностям, а не оперировал абстрактными философскими категориями.
Подводя итог краткому анализу советской историографии о Паи-сии Хилендарском и его «Истории славеноболгарской», отметим, что в работах советских историков нашли отражение практически все важные вопросы, связанные с изучением личности Паисия и его труда, предложена научная оценка исторического значения этого феномена болгарской истории. По работам советских историков можно проследить и за процессом познания всей совокупности вопросов, связанных с Паисием и его трудом, - через преодоление схематических, ошибочных построений к наиболее объективным и научным выводам. Особенно хотелось бы подчеркнуть, что все советские исследователи, работы которых использованы в настоящем обзоре, характеризуют Паисия с неизменной симпатией, выделяя его заслуги перед болгарским народом.
Примечания
1 См.: Державин Н. С. Сборник статей и исследований в области славянской филологии. М.-Л., 1941 (раздел «Очерки по истории болгарской литературы эпохи возрождения, конец XVIII - начало XIX вв.»). С. 63-124.
2 СтаневН. България под иго. София, 1928.
3 Пенев Б. Паисии Хилендарски. Историко-литературная студия // Период. списание. Т. LXXI. Кн. 9-10. София, 1911 и др. соч.
4 Шишманов Ив. Д. Паисии и неговата епоха // Спис. на Българ. Акад. на науките. Кн. VIII. 1914 и др. соч.
5 Иванов Йордан. История славено-болгарская собрана и нареждена Паисием Иеромонахом в лето 1762. София, 1914.
6Державин Н. С. Указ. соч. С. 81.
7 Там же. С. 87.
8 Там же. С. 89.
9 Там же. С. 94.
11 История Болгарии. Т. I. М., 1954. С. 242.
11 Андреев В. Д. История болгарской литературы [Учебник]. М., 1978. С. 52. 12Державин Н. С. Указ. соч. С. 68-77. 14 Там же. С. 78.
14 Калиганов И. И. Традиции старой письменности и возникновение новой болгарской литературы // Литература эпохи формирования наций в Центральной и Юго-Восточной Европе. Просвещение, национальное возрождение. М., 1982. С. 189. 15Державин Н. С. Указ. соч. С. 95.
16 Там же. С. 96-98.
17 Там же. С. 99.
18 Там же. С. 100.
19 Там же. С. 87-88.
20 Годы жизни Скарги - 1536-1612.
21 Державин Н. С. Указ. соч. С. 88.
22 Робинсон А. Н. Историография славянского Возрождения и Паисий Хилендар-ский. М., 1963.
23 В издании 1719 г. и эта часть, разумеется, фигурирует в русском переводе.
24 Робинсон А. Н. Указ. соч. С. 12. У Державина этот раздел именуется вступительной статьёй.
25 У Державина - просто «Предисловие».
26 Робинсон А. Н. Указ. соч. С. 13.
27 Никитин С. А. Паисий Хилендарский и современная ему южнославянская историография // Славянское источниковедение. Сборник статей и материалов. М., 1965. С. 3-15.
28 Там же. С. 10.
39Андреев В. Д. Указ. соч. С. 52-53. 39 Калиганов И. И. Указ. соч. С. 188. 32 Там же. С. 190. 32 Робинсон А. Н. Указ. соч. С. 68. 34 Там же. С. 69.
34 Никитин С. А. Указ. соч. С. 11-12.
35Андреев В. Д. Указ. соч. С. 154.
36 КалигановИ. И. Указ. соч. С. 190.
37 Там же.
38Державин Н. С. Указ. соч. С. 96.
39 Там же. С. 99.
40 Там же.
41 Там же. С. 107.
42 Робинсон А. Н. Указ. соч. С. 98-99.
43 Там же. С. 99.
44 Там же. С. 100.
45 Там же. С. 131-132.
47 Там же. С. 10.
41 Державин Н. С. Указ. соч. С. 96.
48 Никитин С. А. Указ. соч. С. 4.
49 Калиганов И. И. Указ. соч. С. 188 51 История Болгарии. Т. I. С. 242.
51 Андреев В. Д. Указ. соч. С. 53.
52 Калиганов И. И. Указ. соч. С. 190.
53 Державин Н. С. Указ. соч. С. 98.
54 Там же. С. 100.
55 Робинсон А. Н. Указ. соч. С. 95.
57Державин Н. С. Указ. соч. С. 97-98.
57 Робинсон А. Н. Указ. соч. С. 94.
58 Никитин С. А. Указ. соч. С. 9.
59 Венедиктов Г. К. О создании литературного языка как предпосылке упрочения национального единства болгар в XIX в. // Формирование наций в Центральной и Юго-Восточной Европе. М., 1981. С. 151.
69Державин Н. С. Указ. соч. С. 108, 109. 62 Калиганов И. И. Указ. соч. С. 191, 192. 62 Державин Н. С. Указ. соч. С. 90. 64 Там же. С. 91.
64 Там же.
65 История Болгарии. Т. I. С. 243. 6<! Робинсон А. Н. Указ. соч. С. 51.
67 Венедиктов Г. К. Неизвестный список «Истории славеноболгарской» Паисия Хи-лендарского // Славянский архив М., 1963. С. 203-214.
68 Там же. С. 205. 19 Там же. С. 203.
79 Калиганов И. И. Указ. соч. С. 193.
71 Там же.
72 Державин Н. С. Указ. соч. С. 65. 74 Там же. С. 102, 107.
74 Конобеев В.Д. Българското национално освободително движение: идеология, программа, развитие. София, 1972. С. 59-77.
75 Робинсон А. Н. Указ. соч. С. 92, 93.
76 Там же. С. 95.
77 Там же. С. 96.
78 Калиганов И. И. Указ. соч. С. 189. 79Державин Н. С. Указ. соч. С. 96.
80 Там же. С. 84-85.
81 Никитин С. А. Паисий Хилендарский и современная ему южнославянская историография.
82 Там же. С. 9.
84 Там же. С. 14-15.
84 Робинсон А. Н. Указ. соч. С. 11.
86 Там же.
86 В качестве примера обычного понимания термина «национальное возрождение» в применении к славянским народам см.: Мыльников А. С. Культура чешского возрождения. Л., 1982. На с. 3 этой работы читаем об «эпохе ... т.н. Возрождения, охватывающей период со второй половины XVIII в. до революции 1848-1849 гг.» 87Державин Н. С. Указ. соч. С. 112.
88 История Болгарии. Т. I. С. 242.
89 Калиганов И. И. Указ. соч. С. 181, 193. 9"Андреев В. Д. Указ. соч. С. 52.
91 Калиганов И. И. Указ. соч. С. 188.
92 Вервес Г. Д. Связи и взаимодействия славянских национальных культур как фактор прогресса // Славянские культуры в эпоху формирования и развития славянских наций XVIII - XIX вв. М., 1978. С. 272.
