CC BY
172
С. В. Морозов
ОТЗВУКИ «НОЯБРЬСКОГО» ВОССТАНИЯ И ПОЛЬСКО-РУССКОЙ ВОЙНЫ (1830- 1831) В ДОКУМЕНТАХ ЦГИА СПб
Восстание в школе подхорунжих в Варшаве, начавшееся в ночь на 17(29) ноября
1830 г., и польско-русская война, последовавшая вслед за этим и длившаяся до осени
1831 г., являются одной из знаковых вех в истории польского национально-освободительного движения. В сознании польского общества значение, придаваемое восстанию столь велико, что оно получило свое название — «ноябрьское» восстание. Восстание и война произвели огромное впечатление, поэтому неудивительно, что вскоре они начали получать отражение в ментальной традиции. В начале третьей четверти XIX в., когда в польском обществе находили широкое распространение идеи «органической работы», в местной историографии была предпринята одна из первых попыток к ним обратиться, в частности, графом Фр. Скарбеком, рассматривавшим эти события в контексте исторического развития Царства Польского1. Тенденция эта не осталась без продолжения. В конце XIX — нач. XX в. в Вене вышла обстоятельная книга Августа Соколовского, полностью посвященная истории «ноябрьского» восстания, которая по сути представляла собой летопись событий 1830-1831 гг.2
Русская революция 1905-1907 гг. придала «повстанческой» теме особое звучание и актуальность. В 1906 г. в Санкт-Петербурге на русский язык была переведена брошюра Виктора Теофила Гомулицкого3 с модернизированным соответственно эпохе названием, а через год вышла книга Владислава Студницкого, в которой польский вопрос приобретал политическое звучание4. Поскольку в менталитете благодаря этому уже сформировался цельный образ восстания, то вскоре не заставило себя ждать следующее исследование. В 1916 г. в Варшаве вышла книга А. Краушара «Повседневная жизнь Варшавы в ноябрьские времена 1830-1831 гг.»5. После воссоздания независимой Польши в ноябре 1918 г. восстание, наряду с январским восстанием 1863 г., не только стало официально трактоваться как одна из вех национально-освободительной борьбы, указавших народу путь к обретению государственности, но и приобрело в умах поляков некий символический «ноябрьский» оттенок. Повышению престижности повстанческого романтико-героического этапа способствовал и тот факт, что по условиям Рижского мирного договора 1921 г. Советская Россия возвратила Польше ряд культурных ценностей, перемещенных в период разделов.
Очередной плодотворный этап в разработке «ноябрьской» темы наступил во времена народной Польши, а потому в исследованиях так или иначе присутствовал классовый подтекст борьбы польского народа против российского самодержавия и царизма. В данных монографиях, как правило, рассматривалось не само восстание, а различные аспекты, связанные с ним. Например, в коллективном труде лодзинских и вроцлавских историков, изданном в 1960 г., рассматривались цели восстания в период с 29 ноября 1830 по февраль 1831 гг.6 Февральская дата не случайна, т. к. именно в конце января сейм принял акт о низложении Николая I и установил Национальное правительство, состоявшее из президента князя Адама Ежи Чарторыйского и четырех членов: Станислава Баржиковского, Викентия
© С. В. Морозов, 2009
Немоевского, Феофила Моравского и Иоахима Лелевеля. В 1964 г. «ноябрьскую» эстафету приняла Варшава, где Владислав Бортновский обозрел ее глазами русских современников7, а в 1967 г. гданьский историк Владислав Заевский издал исследование, посвященное внутренней борьбе политических группировок повстанцев8. В период с 1967 по 1971 г. о себе вновь настойчиво и вполне заслуженно напомнили Лодзь и Вроцлав, где соответственно Юзеф Дуткевич написал работу о позиции Англии9, а Здислав Голба — об эволюции властных органов Царства Польского в период восстания10. В период 1970-х — начала 1980-х гг. темой «ноябрьского» восстания заинтересовались историки из варшавского Министерства национальной обороны: Андржей Сыта привлек к себе внимание публицистической по своему характеру книгой «Ноябрьская ночь»11, а Марек Тарчиньский предложил специалистам и широкой публике оценить труд «Генезис ноябрьского государства»12. Близкой им по исследовательскому духу в этот же период стала работа Вацлава Токаржа «Присяга Высоцкого13 и ноябрьская ночь»14.
Столь активная разработка историками народной Польши в 60-е — начало 80-х гг. различных аспектов восстания 1830-1831 гг. позволила приступить к созданию коллективных трудов обобщающего характера. В качестве лидера вновь выступили лодзинские историки, выпустившие в 1983 г. работу «Отношение польского общества к ноябрьскому восстанию»15. Почти одновременно с ними впервые позиционировали себя относительно «ноябрьской» темы представители познаньской исторической школы. Они создали исследование философско-теоретического характера «Ноябрьское восстание и проблема исторического сознания»16. Поскольку историческое сознание польского народа неразрывно связано с традициями национально-освободительной борьбы, т. е. по своему характеру является глубоко национальным, то неудивительно, что данный труд появился именно в Познани. Ведь этот город известен, среди прочего, восстаниями поляков-силезцев против немецкой администрации в 1919 и 1920 гг.
В отечественной историко-литературной традиции отношение современников к событиям 1830-1831 гг. в Царстве Польском было весьма неоднозначным. Большая часть русского общества была настроена против поляков, и на стихотворение французского поэта Казимира Делавиня «Варшавянка» А. С. Пушкин ответил летом 1831 г. стихотворениями «Перед гробницею святой...», «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина». 1 июля 1831 г. он писал Вяземскому: «Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря, мы не можем ее судить по впечатлениям европейским, каков бы ни был впрочем наш образ мыслей.»17. В «Бородинской годовщине», написанной 5 сентября и обращенной к французским демократам, требовавшим выступления в поддержку Польши, он взывал к славным традициям русских воинов, напоминая своим оппонентам события 1812 года18. Что же касается князя Вяземского, то последнему не была близка патриотическая аллегория поэта, и он записал 14 сентября, среди прочего, в свой дневник: «И что за святотатство сближать Бородино с Варшавою»19.
Историографическое осмысление ноябрьского восстания началось позднее. В частности, подробный, в двух томах, военно-исторический обзор польско-русской войны 1831 г. написал в 90-х гг. XIX в. генерал-майор русского Генерального штаба А. Пузыревский20. В отличие от него, К. Военский рассматривал события в Польше 1830 г. сквозь призму личности императора Николая I21. Не обошел своим вниманием проблему «польского ноября» в своей «Истории польского народа» и известный историк А. Погодин22.
В советские времена к 100-летней годовщине «ноябрьского» восстания в Баку вышла книга Г. Писаревского «К истории польской революции 1830 года»23, ознаменовав тем самым некую приобщенность к теме польского национально-освободительного
движения азербайджанской историографии. После Великой Отечественной войны отдельные аспекты «ноябрьского» восстания в той или иной степени находили свое освещение в исследованиях. Так, в 1970 г. на русский язык была переведена работа известного польского историка Станислава Кеневича24, посвященная видному революционному демократу, участнику тех событий, лидеру левого крыла повстанцев, И. Лелевелю. А в 1984 г. в МГУ им. М. В. Ломоносова была защищена кандидатская диссертация, посвященная русской дореволюционной историографии восстания25. Следует отметить, что оно также неоднократно излагалось на страницах российских академических и зарубежных научных изданий, а также вузовских учебников по истории Польши26.
Несмотря на весьма глубокий уровень научной разработанности данной темы отечественными и зарубежными историками, специфика исторической науки настоятельно требует непрерывного ввода в оборот новых, прежде всего архивных источников. Решению этой задачи в немалой степени способны помочь удивительные архивы Санкт-Петербурга, где сосредоточена значительная часть документов, отражающих, среди прочего, деятельность различных государственных органов Российской империи, в т. ч. первой половины XIX в., включая польские события 1830-1831 гг. Одним из таковых является Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга.
Документы, касающиеся «польского ноября», сосредоточенные в ЦГИА СПб, можно условно подразделить на две неравные по своей количественной составляющей группы. Первая, меньшая по объему, освещает те или иные стороны деятельности военно-государственного механизма в связи с войной 1831 г. в Царстве Польском. Ведение боевых действий против польских повстанцев требовало привлечения дополнительных людских ресурсов, поэтому одним из основных документов является «Манифест Государя императора Николая Первого о проведении 96-го рекрутского набора от 28 января 1831 г. с 500 душ по 3 рекрута»27. Поскольку на поле боя предстояло встретиться с отважными воинами, то среди прочего в Указе Правительствующему Сенату перечислялись требования к физическим данным новобранцев: «Рекрут принимать не моложе 20 и не старше 35 лет, а мерою не ниже двух аршин двух вершков »28.
Как известно, первое время россиянам пришлось в Польше не сладко: несмотря на численное превосходство, в боях под Сточеком и Гроховым они понесли тяжелые потери, к тому же восстание расширилось за пределы Царства Польского и охватило Литву, Белоруссию и Украину. В Литве, например, наблюдался небывалый размах движения. Наряду с тем, что повстанцы создавали местные органы власти, формировали войска, обучались военному делу, там даже проявился феномен Эмилии Платтер, женщины-воительницы, боровшейся за независимость своего народа. К ним на помощь были направлены отряды польской армии под командованием Дезидери Хлаповского и Антони Гелгуда. Это не могло не потребовать привлечения многих тысяч дополнительных солдат29.
5 августа последовал второй Манифест императора о проведении 97-го рекрутского набора с 500 душ по 4 рекрута, где, среди прочего, было сказано, что «победоносная Армия Наша совершив ныне переход свой через Вислу, готовится с помощью Божиею нанести мятежествующим последний, решительный удар»30. Превосходство российских войск было настолько очевидным, что губернатор столицы, глава Национального правительства генерал Ян Круковецкий хотел капитулировать, но сейм приказал ему продолжать борьбу. 6 сентября новый командующий русскими войсками генерал-фельдмаршал Иван Паскевич приступил к штурму Варшавы. Среди войск, участвовавших в ее штурме, была 1-я армия, Начальник Главного Штаба которой генерал-лейтенант Аркадий Иванович Красовский
составил подробное описание военных действий в Польше. В частности он сообщает, что 10-12 сентября был взят Краков, в который без боя вошли Черниговский конно-егерский и Дерптский конно-егерский полки во главе с полковником Корабановым. Были взяты в плен генералы Хлопицкий, Вейсенгоф. Военная добыча составила 4 млн рублей. Генерал не преминул отметить: «Во время восстания правительство гор. Кракова учредило оружейный завод и делало большое заготовление амуниции»31. В целом восстание угасло в октябре: 5 числа Круковецкий вместе с 20 тысячью солдат перешел прусскую границу, в том же месяце капитулировали крепости Модлин и Замосць. Однако в 1833 г. была предпринята неудачная попытка возобновить вооруженную борьбу, вошедшая в историографию под названием «экспедиция Юзефа32 Заливского». По своим политическим целям и социальному составу она была весьма близка к движению 1830-1831 гг. Организатором экспедиции была радикальная часть возникшей после подавления восстания Большой эмиграции, в которой видную роль играл упоминавшийся ранее И. Лелевель, известный и как один из крупнейших польских историков. Мелкая и средняя шляхта являлась той социальной базой, на которую в первую очередь надеялись опереться прибывшие из Авиньона повстанческие эмиссары. Используя семейные отношения и прежние дружеские связи, взывая к патриотизму, эмиссары пытались привлечь к новому движению как помещиков, так и мелких и неимущих шляхтичей. Им не удалось добиться сколь-нибудь широкой поддержки ни одного из социальных слоев польского общества. Как свидетельствуют документы канцелярии Петроградского генерал-губернатора, дело в связи с их деятельностью тянулось до весны 1839 г.33
Вторая, большая по размеру, группа документов, связанных с событиями 1830-1831 гг. в Царстве Польском, хранящихся в ЦГИА СПб, охватывает различные аспекты последовавшей после событий деятельности российских государственных и иных органов. Так, 2 мая 1832 г. был издан циркуляр о дозволении возвратиться в Царство Польское его уроженцам, высланным во внутренние губернии в период восстания34. Значительное место в этой группе занимают документы, отражающие комплекс мер в отношении не только его участников, но и обычных уроженцев тех земель, в связи с утратой доверия со стороны властей. Еще 31 июля 1831 г. появилось предписание канцелярии департамента горных и соляных дел Министерства финансов, запрещавшее определять на службу вплоть до особого «Его Императорского Величества разрешения» уроженцев Виленской, Гродненской, Минской, Волынской и Подольской губерний и Белостокской области35. В последующем этот принцип неукоснительно соблюдался. Например, 26 мая 1833 г. появилось циркулярное предписание Министерства народного просвещения «О неопределении на службу». В нем, в частности, указывалось, что «для определения на службу в здешней столице уроженцев губерний от Польши возвращенных и представлением о том впредь всегда прилагаемы были свидетельства местных начальств или других достаточных удостоверений в том, что они не состояли ни в какой прикосновенности к бывшим беспорядкам»36. Одновременно с неопределением на службу неблагонадежное лицо не допускалось к дворянским выборам. Так, 21 мая 1834 г. Санкт-Петербургское Губернское правление, на основе данных Белостокского областного правления, Виленского и Волынского губернских правлений, среди прочего, дало знать Санкт-Петербургскому дворянскому депутатскому собранию «о неопределении в государственную службу и недопущении к выборам дворянина Теофила Ольшевского за участие его в бывшем мятеже и самовольную отлучку за границу»37. Если лицо в мятеже не участвовало, то за самовольную отлучку оно могло быть Всемилостивейше прощено, ему
позволялось вернуться к прежнему месту жительства, но к дворянским выборам, определению на службу оно до распоряжения начальства все равно не допускалось. К тому же за его поведением в течение года учреждался строгий надзор. Все вышеперечисленное было применено 3Q июня 1B34 г. к шляхтичу Япольского уезда Иоахиму Масаковскому, осужденному за самовольную отлучку за границу^.
В отношении участников восстания, покинувших родные пределы, было издано секретное высочайшее повеление. Так, оно, в числе прочего, воспрещало «возвращению в Россию удалившимся во Францию служившему до революции в польских войсках в чине Подпоручика Дворянину Васильковского уезда Францу Киркору, бывшим студентам Виленского Университета, уроженцам губерний: Подольской, Карлу Постемпскому, Антонину Гриневичу и Герониму Чернецкому, и Невской, Станиславу Костецкому и Николаю Наримиусу»39. О степени недоверия к уроженцам западных губерний после «ноябрьских» событий свидетельствует циркулярное предложение Министерства народного просвещения «Попечителям Учебных Округов и другим Начальствам» от 2Q мая 1B33 г. Оно предписывало принять за правило, «чтобы впредь до повеления никто из уроженцев губерний: Виленской, Гродненской, Минской и Белостокской области, на службе или вне оной состоящих, ни под каким предлогом не был увольняем в отпуск в Австрийские владения; тех же из них, кои по разстроенному здоровью должны пользоваться минеральными водами, увольнять для сего на Кавказ или к другим водам, внутри Империи состоящим»4°.
С течением времени мера наказания в отношении многих участников восстания, не возвратившихся в родные места, стала носить двойственный характер. Например, Новоладожская Дворянская Опека 26 июля 1B37 г. заключила признать 46 лиц «причастных к мятежу и находящихся в неизвестной отлучке» «изгнанниками из России с под-вержением конфискации в казну без возврата принадлежащего им имения и денежных сумм, если таковые при разыскании где либо откроются, кроме имущества низшего класса людей, которых имения, на основании Высочайшего повеления 23 апреля 1B36 года, не конфискуя в казну оставить в пользу их». Социальный состав лиц был различным: помещик Луцкого уезда Кирилл Клементьев Гредецкий, шляхтичи Ковельского уезда Ендржеевский, Францишек Вержбицкий, дворовые люди помещика Илинского — Яков Людвиков, Яков Протасов, дьячек Владимирского Базилианского монастыря Якуб Якубов, граф Нарциз Олизар41.
Процесс отыскания имущества мятежников носил последовательный характер, т. к. 27 июня 1B41 г. Санкт-Петербургское Губернское правление на основе Высочайшего повеления от 21 февраля постановило признать изгнанниками очередной ряд лиц, среди которых находились графы Иосиф и Герман Потоцкие42. С течением времени распространенной мерой в отношении неблагонадежных лиц, в т. ч. признанных изгнанниками, стало воспрещение им въезда в Россию. Так 31 марта 1B53 г. канцелярия Управления Санкт-Петербургского гражданского губернатора издала циркулярное распоряжение о воспрещении въезда в Россию графу Дзялынскому и другим 37-ми польским выходцам43.
Один из документов, завершающий вторую группу архивных материалов, касающихся польских событий 1B3Q—1B31 гг., отражает драматическую сторону этой героико-романтической эпопеи, т. к. поляки находились не только в рядах мятежников, но и на стороне русских войск, сражавшихся с восставшими. 17(29) ноября 1B55 г., в день 25-летия со дня начала восстания, в варшавской школе подхорунжих, на основании повеления нового российского императора Александра II был издан приказ
№ 228 за подписью генерал-лейтенанта князя Долгорукого. Он предусматривал ежегодную выплату с 1 января 1856 г. генералам, штаб- и обер-офицерам, служившим в Царстве Польском во время возмущения, «прибавочного жалованья к получаемому ими
44
содержанию, те оклады жалованья, коими они тогда по чинам своим пользовались» .
Дополнившие его вскоре приказы № 232 и № 256 привели к изданию циркуляра № 85 от 25 Августа 1856 г. «О прибавочном жаловании воинским чинам, служившим 17 ноября 1830 года в Российских войсках в Царстве Польском». Данный документ на 28 страницах примечателен тем, что там, наряду с фамилиями лиц, признанными достойными к получению прибавочных выплат, приводятся их чин на момент восстания, воинское подразделение с указанием величины жалованья. Из общего числа 144 человек 20 фамилий имеют польское происхождение. Например, под первым номером значится член Государственного совета и Совета управления Царства Польского, генерал-адъютант, генерал от кавалерии граф Красинский. В 1830 г. он служил командиром Резервного корпуса, генерал-адъютантом. Жалованье получал 4084 руб.50 коп. Предполагалось, что оная сумма будет выплачиваться от Гражданского ведомства. Начальник 1-й Кирасирской дивизии Мазуркевич 1-й на момент восстания служил в лейб-гвардии Подольском полку ротмистром с жалованьем 634 руб. 72 % коп. Присутствующий во 2-м Отделении 5-го департамента Правительствующего сената Белявский служил тогда в лейб-гвардии Волынском полку капитаном с жалованьем 436 руб. 80 коп. Комендант Бендерской крепости Ольшевский 1-й в 1830 г. был его однополчанином в чине штабс-капитана с жалованьем 365 руб. 62 % коп.45 Состоящий по армейской кавалерии генерал-адъютант князь Радзивилл, служил в памятном ноябре в лейб-гвардии Гродненском гусарском полку корнетом с жалованьем 303 руб. 25 % коп. А командир Драгунского его высочества наследника цесаревича полка Голембиовский имел также чин корнета, но служил в лейб-гвардии Уланском его высочества наследника цесаревича полку с жалованьем 269 руб. 10 коп.46
Данный дуализм, когда представители польского народа воевали друг против друга во время национально-освободительного восстания, впоследствии найдет свое проявление во время первой мировой войны, когда поляки оказались в рядах как российской, так и кайзерской, а также австро-венгерской армий. Во время второй мировой ситуация повторилась, но уже в виде противостояния между отрядами Армии Край-овой и подразделениями Гвардии Людовой. С эпохи национально-освободительного движения XIX в. и вплоть до нашего времени польское общество несет в себе черты этого дуализма, заключающегося в ориентации одной части общества на запад, а другой — на восток. Понять, откуда произрастают его корни, а также ответить на многие другие вопросы, помогают первоисточники, и, соответственно, архивы, и в этом смысле документы ЦГИА СПб вносят скромный, но достойный вклад в изучение польских событий 1830-1831 гг.
1 SkarbekFr. Dzieje Polski: 3 cz. Poznan,1877. Cz. III. Krolewstwo Polskie po rewolucji listopadowej.
2 Sokoiowski A. Dzieje powstania listopadowego. 1830-1831. Wieden, Nakladem Fr. Bondego.
3 Гомулицкий В. Т. Польская революция 1830-1831 гг. / пер. с польск. с предисл. и примеч. Е. Чернского. СПб., 1906.
4 Студницкий В. Польша в политическом отношении от разделов до наших дней. СПб., 1907.
5 Kraushar A. Zycie potoczne Warszawy w czasah listopadowych 1830-1831. W., 1916.
6 Walka o cele powstania listopadowego (od 29 listopada 1830 do lutego 1831 r.). Lodz, Ossolineum we Wroclawiu, 1960.
7 Bortnowski Wl. Powstanie listopadowe w oczach Rosjan. W., 1964.
8 Zajewski Wl. Walki wewn^trzne ugrupowan politycznych w powstaniu Listopadowym. 1B3Q-1B31. Gdansk, 1967.
9 Dutkiewicz J. Anglia a sprawa Polska w latach 1B3Q-1B31. Lodz, 1967.
10 Golba Zd. Rozwoj wladz Krolewstwa Polskiego w okresie powstania listopadowego. Wroclaw, 1971.
11 SytaA. Noc listopadowa 1830. W., 1973.
12 Tarczynski M. Generalizacja panstwa listopadowego. W, 19BQ.
13 Петр Высоцкий — поручик, инструктор школы подхорунжих пехоты, руководитель действовавших в ней с 1B2B г. заговорщиков, по сигналу которого они вечером 29 ноября 1B3Q г. напали на Бельведерский дворец — резиденцию великого князя Константина Павловича.
14 Tokarz W. Sprzysi^zenie Wysockiego i noc listopadowa. W., 1980.
15 Spoleczenstwo polskie wobec powstania listopadowego. Lodz, 1983.
16 Powstanie listopadowe a problemat swiadomosci historycznej. Praca zbiorowa / pod. red. L. Trzeciakowskiego. Poznan, 19B3.
17 Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: в 16 т. М.; Л., 1941. Т. 14. С. 169.
1B Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: в 16 т. М.; Л., 1948. Т. 3. Кн. 1. С. 274.
19 Лемке М. Николаевские жандармы и литература. 1B26-1B55 гг.: по подлинным делам третьего отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. СПб., 19QB. С. 5Q7.
20 Пузыревский А. Польско-русская война 1831 г. / сост. генерального штаба генерал-майор Пузыревский: в 2 т. СПб., 1890. Т. 1-2.
21 Военский К. Император Николай I и Польша в 1830 г. СПб., 1903.
22 Погодин А. История польского народа в XIX веке. М., 1915.
23 Писаревский Г. К истории польской революции 1830 г. Баку, 1930.
24 Кеневич С. Лелевель. М., 1970.
25 Курбатов Ю. И. Польское восстание 1830-1831 гг. в освещении русской дореволюционной историографии: автореф. дис. ... канд. ист. наук / МГУ им. М. В. Ломоносова. М., 1984. 23 с.
26 История Польши: в 3 т. М., 1955. Т. 1. 5B4 с.; Краткая история Польши с древнейших времен до наших дней. М., 1993. 528 с.; История южных и западных славян: в 2 т. М., 1998. Т. 1. 687 с.; Davies N. God’s playground: The history of Poland. Vol. II. Oxford, 19B1.
27 ЦГИА СПб (Центр. гос. ист. арх. Санкт-Петербурга). Ф. 192. (Петроградский уездный предводитель дворянства). Оп. 1. Д. 1B5. С. 3B.
2B ЦГИА СПб. Ф. 192. Оп. 1. Д. 1B5. С. 39.
29 ДыбковскаяА., ЖарынМ., ЖарынЯ. История Польши с древнейших времен до наших дней. Варшава, 1995. С. 178.
30 ЦГИА СПб. Ф. 192. Оп. 1. Д. 185. С. 45.
31 ЦГИА СПб. Ф. 1883 (Троице-Сергиевская пустынь). Оп. 53. Ед. хр. 313. С. 1-6.
32 В названии архивной единицы хранения имя Заливского указано как Константин. Вероятно, это одно из имен, нарекаемых младенцу в соответствии с католической традицией. См.: Дело канцелярии Санкт-Петербургского гражданского губернатора. Об открытии и задержании злоумышленников, отправившихся из Франции (Авиньона) Заливского [Конст], Кереневского [Юлиана] и проч. // ЦГИА СПб. Ф. 253 (Канцелярия Петроградского Губернатора). Оп. 6. Ед. хр. 3.
33 ЦГИА СПб. Ф. 253. Оп. 6. Ед. хр. 3.
34 ЦГИА СПб. Ф. 253. Оп. 1. Ед. хр. 164-170. С. 1.
35 ЦГИА СПб. Ф. 963 (Горный институт). Оп. 1. Д. 446Q. С. 1.
36 ЦГИА СПб. Ф. 14 (Петроградский университет). Оп. 1. Д. 36Q4. Л. 2.
37 ЦГИА СПб. Ф. 536 (Дворянское депутатское собрание). Оп. 3. Д. 68. С. 43.
3B ЦГИА СПб. Ф. 536. Оп. 3. Д. 6B. С. 55
39 ЦГИА СПб. Ф. 253. Оп. 1. Ед. хр. 176. С. 1.
40 ЦГИА СПб. Ф. 139 (Попечитель учебного округа). Оп. 1. Ед.хр. 17229-в. Л. 2.
41 ЦГИА СПб. Ф. 536. Оп. 9. Д. B5QB. Л. 1.
42 ЦГИА СПб. Ф. 536. Оп. 9. Д. 2567. Л. 1.
43 ЦГИА СПб. Ф. 253. Оп. 1. Ед. хр. Ед.хр. 320. Л. 1.
44 ЦГИА СПб. Ф. 1B4 (Институт гражданских инженеров). Оп. 1. Д. 1319. С. 1.
45 ЦГИА СПб. Ф. 1B4 (Институт гражданских инженеров). Оп. 1. Д. 1319. С. 5 об.
46 ЦГИА СПб. Ф. 1B4 (Институт гражданских инженеров). Оп. 1. Д. 1319. С. 7 об.
