CC BY
151
Г. В. Макарова (Москва)
Исторический комментарий к неизданной басне (отклики в России на польское восстание 1830-1831 гг.)
Польское восстание 1830-1831 гг. вызвало громкий резонанс в России и европейских странах. Их правительства и общественные круги нередко занимали различные позиции в отношении поддержки восставших поляков. В России общественные настроения по польскому вопросу находили отражение, в частности, и в литературных произведениях. Ключевые слова: польское восстание 1830-1831 гг., российско-польские отношения, внешняя политика, общественное мнение.
В обширном фонде III Отделения с. е. и. в. канцелярии, хранящемся в Государственном архиве РФ, представлены не только материалы полицейско-сыскного характера, но и документы совершенно иного плана. Поскольку в ведение III Отделения входило цензурирование печатных изданий, то соответственно сохранились как переписка с авторами и издателями, так в отдельных случаях и сами тексты, предполагавшиеся для публикации. Эти документальные комплексы в силу времени своего возникновения являются ценными, фактографически высоко достоверными, в отличие, например, от мемуаристики, свидетельствами общественных мнений и настроений, которые возникали в связи с теми или иными политическими событиями. Одним из таких документов является текст басни под названием «Совы и Акуллы» (sic!), подписанный инициалами «Б. Ф.»1. Ее содержание несомненно имело отношение к событиям, связанным с польским восстанием 1830-1831 гг.
Вспыхнувшее в Варшаве в ноябре 1830 г. восстание оказалось весьма неожиданным не только для центральных властей Российской империи, но даже для царской администрации в самом Королевстве Польском. Еще летом 1830 г. Николай I без всяких опасений посетил казавшееся вполне мирным Королевство Польское. Сопровождавший императора в поездке начальник III отделения А. Х. Бенкендорф писал в своих воспоминаниях: «Ничто не указывало на возможный взрыв, наоборот, на всем лежал отпечаток материального процветания, что было самой надежной гарантией общественного спокойствия»2. Однако он все же отмечал, что поляки
возмущались теми порядками, которые установил главнокомандующий польской армией, брат императора великий князь Константин Павлович, являвшийся по существу наместником императора: «Не было видно конца тому стесненному положению и той его высшей власти, с которой его могущество давило на страну. Недовольства больше не скрывали»3. Сведения о настроениях в Варшаве доходили до цесаревича, но он игнорировал их, будучи совершенно уверен в прочности своего правления. В своих мемуарах, описывая канун восстания, Бенкендорф замечал: «Уже на протяжении некоторого времени были заметны признаки роста революционных заговоров среди нескольких знатных родов, в чем неоднократно уверяли великого князя Константина. Сначала он просто не хотел в это верить [...]. Ему отвратительно было видеть виновных среди тех, кого он считал своими»4. Так, имевший широкие связи в общественных и политических кругах, дававшие возможность проводить сбор разведывательных данных, в том числе и в Королевстве Польском, генерал И. О. де Витт поставил Константина Павловича в известность о возможности мятежа, но это вызвало только возмущение великого князя. Он даже написал Николаю I, чтобы тот не верил донесениям де Витта5. С началом восстания Константин Павлович, едва избежав смертельной опасности, вынужден был спешно покинуть Варшаву. Русское общество с осуждением отнеслось к вооруженным действиям поляков, продемонстрировавших «поразительную неблагодарность» за те щедрые государственные дары, которые они, по мнению многих, незаслуженно получили от России: в 1812 г. поляки активно действовали в рядах наполеоновской «великой армии», вторгшейся в пределы империи. В результате решений подведшего итоги наполеоновским войнам Венского конгресса, в частности, принятых по польскому вопросу под настойчивым давлением Александра I, было восстановлено польское государство, с конца XVIII в. исчезнувшее с политической карты Европы. На правах автономного государственного образования, при личной унии императора, соединившего российскую и польскую короны, оно вошло в состав России под названием Царства (Королевства) Польского. В 1815 г. Королевство Польское получило октроированную конституцию, во многом учитывавшую национальные традиции: были сохранены польский сейм, польская армия, собственная денежная система, официальным языком признавался польский. Отмечалось равенство всех конфессий, но при этом подчеркивалось особое положение католичества. Оставались в силе и буржуазные принципы общественного устройства, введен-
ные Наполеоном при создании Герцогства Варшавского, в том числе отмена личной зависимости крестьян. Просвещенные круги русского общества весьма ревниво относились к либеральным порядкам в Королевстве, а более консервативно настроенная часть дворянства опасалась, что ликвидация системы крепостного права может быть распространена и на всю Россию.
В то же время поляки также были недовольны сложившимся положением. Они рассчитывали, что к воссозданному польскому государству - Королевству Польскому, по крайней мере, будет присоединена территория прежнего Великого княжества Литовского, а в лучшем случае и белорусско-украинские земли бывшей Речи По-сполитой. Со времени окончательной утраты Польшей своей независимости прошло лишь два десятка лет, и надежды - прежде всего и почти исключительно в дворянской среде - на возвращение прежнего государственного существования продолжали сохраняться. Зависимость от представителей русской администрации и далеко не всегда корректное, уважительное, даже просто вежливое, отношение с их стороны, сам стиль поведения и манеры армейского руководства, и в первую очередь самого главнокомандующего польской армией великого князя Константина Павловича, фактически с начала 1820-х гг. ставшего полновластным хозяином королевства, вызывали постоянное раздражение поляков, переходящее в негодование, усиливали осознание ими ущемленной национальной гордости, столь важной для них. Представители российских властей, как с чувством горького юмора отмечал юрист и историк польской литературы В. Д. Спасович, «не все были похожи на князя Вяземского» (Петр Андреевич долго прослужил в Варшаве и отличался аристократической воспитанностью и либеральными воззрениями), добавив к этому свое удручающее наблюдение: «Есть, однако, в характере русских нечто, делающее зависимость от них особенно противною и невыносимою», «русский испытывает наслаждение проявлять власть и навязать свою волю более слабым субъектам»6. Неприемлем был для менталитета поляков сам факт, что они вынуждены находиться в подчинении у «азиатов-варваров». Особенно остро это ощущалось в офицерской шляхетской среде, где своеобразная синергетика национально-презрительного высокомерия и постоянно унизительного положения сильнейшим образом способствовала резкому возрастанию настроений протеста и неуклонно вела к неизбежному взрыву. Принимаемые администрацией королевства меры по ограничению свобод в общественной жизни (введение в 1819 г. предварительной
цензуры, изменения в выборной системе, обострявшаяся напряженность в отношениях Александра I с сеймом) возбуждали все большее недовольство в польском обществе. Все это вело к возникновению конспиративных организаций патриотической направленности как среди студенческой молодежи, так и в офицерской среде. Активизация заговорщиков, планировавших начать вооруженное выступление, стимулировалась начавшейся в 1828 г., уже в царствование Николая I, войной России с Турцией, когда значительные силы российской армии были сконцентрированы на Балканах. Поляки рассчитывали на поддержку европейских государств, заинтересованных в ослаблении все еще продолжавшей набирать внешнеполитическое могущество России. Однако реальной готовности к восстанию еще не было, и напряженное положение сохранялось.
Непосредственным стимулом к взрыву в Королевстве Польском послужили европейские события 1830 г., инициировавшие подъем общественной активности поляков. Известия об июльской революции во Франции и освободительной борьбе в Бельгии подстегнули деятельность польских конспираторов, и некоторые из них поставили вопрос о немедленном вооруженном выступлении, однако ввиду недостаточной подготовки к нему было принято решение о его отсрочке. Манифест Николая I в связи с бельгийской революцией, на подавление которой должны были быть направлены польские военные формирования, послужил горящим запалом, и 29 ноября 1830 г. в Варшаве вспыхнуло восстание. Планировалось убийство Константина Павловича и захват казарм стоявших в польской столице русских войск. Варшава, а вскоре и вся территория собственно Королевства Польского была освобождена от российских войск. 25 января 1831 г. повстанческий сейм принял постановление о детронизации императора, которое, в частности, провозглашало: «Народ польский, на сейме собранный, заявляет: он является независимой нацией и имеет право тому корону польскую отдать, кого ее достойным сочтет, на кого рассчитывать будет, кто приведенный к присяге веры твердо и без ущерба соблюдет обещанные присягой свободы». В связи с этим демонстративным актом поляков А. Х. Бенкендорф заметил, что поскольку Николай I как польский король был низложен, то «отныне император имел все основания рассматривать поляков как врагов, а не как своих подданных»7. По существу восстание переросло в польско-русскую войну, распространившись и на западные губернии империи. Военные действия оказались весьма затяжными. По мнению Бенкендорфа, высокая боеспособность польской армии,
серьезно противостоявшей царским войскам, явилась результатом недальновидности политики царской администрации, проводившейся в отношении Королевства Польского. «Следствием нашей слепоты об умонастроениях в Польше, - писал Бенкендорф, - [...] был полностью укомплектованный парк артиллерии и наличие в полках двойного комплекта вооружений и обмундирования. Крепость в Замостье была щедро снабжена (sic!) пушками, банки располагали весьма значительными суммами». Поэтому удалось создать большую по численности хорошо вооруженную польскую армию. «Нам пришлось сражаться против нашего собственного оружия», - с горечью вспоминал генерал, бывший участник Отечественной войны 1812 года8.
В Европе пристально следили за развитием событий в Королевстве Польском. Заинтересованность европейских стран объяснялась не столько сочувствием полякам, стремлением поддержать их требования, соответствовавшие «принципу национальности» - праву нации на отдельное самостоятельное государственное существование. Польское восстание и вооруженное столкновение поляков с Россией расценивалось как фактор, который мог бы привести к ослаблению России, слишком быстро набиравшей военную мощь и усиливавшей свое значение в решении международных дел в Европе. Правительства европейских стран придерживались, в зависимости от преследуемых ими общих политических целей, а также от взаимоотношений с Россией, весьма различных позиций. Австрия и Пруссия, связанные с Россией и участием в разделах Речи Посполитой, и обязательствами по охранительному Священному союзу, первоначально не вполне осознавали, что восстание в Королевстве Польском может представлять и для них серьезную угрозу. Несмотря на то, что известия о нем с восторгом были приняты поляками в Галиции и Познани, австрийские и прусские власти на первых порах не принимали эффективных мер по предотвращению помощи восставшим «людьми и оружием»9. Но все же, опасаясь усиления польского национального движения на своих территориях, прежде находившихся в составе Речи Поспо-литой, Австрия была вынуждена вести двойственную политику. По мнению польского историка М. Хандельсмана, австрийский канцлер К. Меттерних считал, что польское восстание могло бы ослабить Россию, чего он и хотел, и Австрия, внешне проявляя демонстративную дружбу с Россией, негласно, хотя и в небольших размерах, оказывала помощь полякам10.
Позиция Англии в отношении польско-российского конфликта была обусловлена целым рядом факторов. Недавно закончившаяся
Адрианопольским миром (1829 г.) русско-турецкая война привела к росту влияния России на Балканах и Ближнем Востоке и тем самым ослабила в регионе позиции Великобритании. Возникла напряженность в отношениях Англии с Францией, вызванная разногласиями по бельгийскому вопросу, который стал центральным на международной арене. В интересах Англии было отделение получавшей независимость Бельгии от Нидерландского королевства11. Невыгодное для нее решение бельгийского вопроса по предлагавшемуся французами варианту, которым предусматривалось признание независимости Бельгии и даже возможное присоединение ее к Франции, привело бы к усилению позиций последней. В этой ситуации Англия стремилась не обострять отношений с Россией из-за польских дел, она не могла выступать против России, опасаясь ее вмешательства в бельгийский вопрос и возникновения в итоге вооруженного конфликта. Для решения дипломатическим путем сложной бельгийской проблемы в октябре 1830 г. в Лондоне была созвана международная конференция, длившаяся с перерывами до конца 1831 г. В ней участвовали представители пяти держав: Великобритании, Франции, Австрии, Пруссии и России. Вице-канцлер К. В. Нессельроде дал инструкции, в соответствии с которыми следовало избегать «раздраженности и напряжения» в отношениях России с Великобританией, поскольку отношения с послеиюльской Францией были весьма натянутыми12. Посетивший Великобританию представитель польских повстанцев Леон Сапега сделал вывод, что «интерес Англии требует доверия и поддержки России в бельгийском деле». О событиях в Варшаве лондонская газета «Таймс» сообщила только 13 декабря 1830 г.
В то же время европейские правительственные и особенно общественные круги заявляли, что польское восстание против России нельзя трактовать как исключительно внутреннюю российскую проблему. Отношения между Польшей и Россией, по их мнению, следовало рассматривать как вопрос международный. Страны-гаранты, подписавшие заключительный акт Венского конгресса, считали себя вправе вмешиваться в решение польско-российского конфликта13. Однако российские власти постоянно подчеркивали, что события в Польше имеют внутриимперский характер и потому другие державы не вправе вмешиваться в отношения поляков и России. Так, в послании, направленном 9 (21) марта 1831 г. вице-канцлером К. В. Нессельроде одновременно трем российским дипломатическим представителям (К. О. Поццо-ди-Борго в Париже, Х. А. Ливену в Лондоне и Д. П. Татищеву в Вене), еще раз разъяснялась позиция России. Нес-
сельроде, обозначив основные моменты столкновения русской армии с поляками, выделял то обстоятельство, что «речь идет не о борьбе с неприятелем, а о подавлении мятежа»14. Проблема невмешательства европейских держав в польские дела была тесно связана с решением вопроса о независимости Бельгии, по которому позиция России зависела от многих политических, экономических и даже династических причин. Сестра Николая I Анна Павловна (получившая прекрасное воспитание и образование под руководством придворной воспитательницы - Шарлотты Карловны Ливен) была супругой наследника нидерландского трона.
Взаимоотношения между Россией и европейскими державами в связи с польским восстанием достигли большого напряжения в мае 1831 г. Официальные известия, отражавшие позицию российского правительства по польским делам, публиковались в газете «Жур-наль де Санкт-Петербург». 16 (28) мая 1831 г. в ней была помещена написанная по распоряжению министерства иностранных дел статья, которая вызвала возмущение французской общественности. Она отражала резкое недовольство российских властей, вызванное политикой французского кабинета, позволявшего выпады прессы в отношении России. Российский МИД направил послу в Париже К. О. Поццо-ди-Борго письмо, в котором подчеркивалось, что на протяжении полугода «французские газеты были заполнены самыми гнусными и оскорбительными высказываниями в адрес русского народа». Даже правительственный «Монитор» печатал на своих страницах прокламации подстрекательского характера, «призывающие к мятежу окраины империи»15.
14 (26) июля 1831 г. Поццо-ди-Борго сообщал в Петербург о ситуации касательно поляков во Франции. В предстоящей тронной речи короля Луи Филиппа, который, по словам посла, взял на себя роль «покровителя всех революций», должно будет упоминаться и о Польше. Как отмечал дипломат, несмотря на то, что «у Франции нет ни права, ни интереса» вмешиваться в польский вопрос, однако «напор общественного мнения, к несчастью, почти всецело настроенного против России», вынудил французские власти пожертвовать «справедливостью, приличиями» и «здравой политикой», чтобы «соответствовать общественным ожиданиям». Резко отрицательную реакцию со стороны российского правительства вызвало сделанное Луи Филиппом предложение англичанам, что он может выступить в качестве посредника в установлении перемирия между Россией и Польшей. Поццо-ди-Борго заявил представителям французских вла-
стей, что «Россия никогда не согласится на вмешательство Франции или другой державы в дела Польского королевства»16. Британский кабинет не поддержал французскую инициативу, однако поведение Великобритании также не было вполне лояльным по отношению к России. Англичане осторожно предпринимали закулисные шаги, направленные на признание Бельгией независимости Польши. В июле 1831 г. министр иностранных дел Г. Дж. Палмерстон заявил российскому послу Х. А. Ливену, что если царское правительство в ближайшие месяцы не сможет «замирить» Польшу, то лондонский кабинет под давлением общественного мнения, «помимо своей воли и желания», все же будет вынужден вмешаться и принять участие в осуществлении планов дипломатического разрешения русско-польского конфликта17.
В июне и июле 1831 г. Поццо-ди-Борго сообщал о намерениях французского правительства организовать в Петербурге коллективный дипломатический демарш «в пользу поляков», однако другие европейские кабинеты этой идеи не поддержали. Когда в августе посол прислал донесение, что, быть может, французское правительство согласится признать независимость Польши, то в ответ получил указание: в таком случае и посол, и все подданные российского императора немедленно должны будут покинуть Францию18.
С прибытием 25 июня 1831 г. на место военных действий назначенного новым главнокомандующим русской армией И. Ф. Паске-вича положение стало быстро меняться. 19 августа началась осада Варшавы. Утром 8 сентября через открытые ворота русские войска вошли в город. К концу октября 1831 г. сопротивление поляков было полностью подавлено. Часть потерпевших поражение польских войск отошла в Галицию, где они сдались в плен австрийцам. Другие формирования отступили в вольный город Краков; остатки основной армии к началу октября перешли в Пруссию и были там разоружены. Различного рода осложнения между Россией, с одной стороны, и Австрией и Пруссией - с другой, возникали в связи с пребыванием на их территориях соединений бывшей польской повстанческой армии. Согласовывался также вопрос о будущей судьбе вольного города Кракова.
С самого начала восстания Временное польское правительство во главе с А. Чарторыским рассчитывало на поддержку европейских держав, прежде всего Англии и Франции. Для того чтобы ориентироваться в международной ситуации и иметь возможность влиять на общественное мнение, во все важные европейские пункты направ-
лялись польские агенты, неофициальные представители - «путешествующие» лица. Отношение к ним везде было одинаковым: власти скрывали их пребывание от бдительного ока российских дипломатов. Желающих поехать за границу для установления посредничества из числа состоятельных людей было много19. Под давлением общественного мнения правительства Англии и Франции пошли на предоставление польским эмигрантам политического убежища. Уже в конце января 1831 г. в Лондон в целях убедить в необходимости оказать помощь, в том числе и военную, прибыли польские посланцы Александер Велёпольский и Александер Валевский (сын Наполеона I и Марии Валевской). Велёпольский просил направить в Варшаву британского представителя, хотя бы в ранге консула, где уже были представители Пруссии, Франции и Австрии, но лондонский кабинет твердо отклонил его просьбу. Велёпольский считал, что на Венском конгрессе европейские державы хотели восстановить Польшу, но из-за сопротивления Александра I этого им сделать не удалось. Он хотел, чтобы в сложившейся ситуации этот проект был воскрешен и чтобы инициатива по его осуществлению исходила от Англии. Прежде всего он полагал необходимым возвратить вошедшие в состав России бывшие польские (то есть литовские, белорусские и украинские) земли20. Кроме трех подготовленных им записок, в которых рассматривались различные аспекты польского вопроса, Велёпольский оставил в Форин-офис значительное число документов, захваченных в ходе восстания в канцелярии великого князя Константина Павловича21. Среди попавших в руки повстанцев бумаг был проект российской конституции («Государственной уставной грамоты»), который по указанию Александра I подготавливался Н. Н. Новосильцевым, участвовавшим еще в разработке конституции Королевства Польского 1815 г. Польское революционное правительство в июле 1831 г. опубликовало «грамоту» на русском и польском (по версии М. К. Лемке: «французском») языках, и она свободно продавалась во всех книжных магазинах. Это событие крайне обеспокоило Николая I: в сентябре 1831 г. в письме И. Ф. Па-скевичу он сетовал: «Напечатание сей бумаги крайне неприятно». В этой связи император рекомендовал генералу «как только можно менее времени» продержать гвардию в Варшаве, потому что из 100 молодых офицеров 90 прочтут проект конституции, «не поймут и презрят», но 10 - «не забудут». Предписывалось достать возможно большее количество напечатанных экземпляров и уничтожить их. Выкупленные у книготорговцев экземпляры отправили в Москву,
где они были сожжены «в Кремле в присутствии особо назначенных лиц, а на имевшиеся в обращении устремлены агенты Паскевича и III отделения». Таким образом, царские власти внимательно следили за
состоянием общественного мнения и принимали меры для оказания
22
на него своего воздействия22.
8 марта 1831 г. А. Велёпольский представил Палмерстону меморандум о необходимости немедленного признания независимости Польши, которое обосновывал международным правом и интересами Англии. Он пользовался советами Талейрана: надо показать англичанам, какие они будут иметь выгоды, а что касается «прав», то это «дело канцелярии», и она их отыщет, когда потребуется. Однако подобные обращения к англичанам оставались безрезультатными. Также не увенчалась успехом и деятельность прибывшего в августе 1831 г. в Лондон бывшего соратника Тадеуша Костюшко Юлиана Немцевича23.
Особые надежды руководители восстания возлагали на Францию. В Париже было организовано польское дипломатическое представительство, которое просуществовало до июня 1833 г. («польская миссия»). Во главе ее стояли генерал Кароль Князевич и граф Людвик Плятер. В конце декабря 1830 г. в Париж приехал Константы Волицкий, позднее прибыл Теодор Моравский. Хотя общественность и депутаты парламента открыто поддерживали восставших, однако из-за опасения войны с Россией, Пруссией и Австрией французское правительство никаких шагов в этом направлении не предпринимало. Оппозиционная печать обвиняла власти в отказе оказать помощь Польше. Находившиеся в Париже поляки продолжали активно действовать, стараясь выполнять инструкции Чарторыского, рекомендовавшего апеллировать к общественному мнению, которое могло бы оказать давление на правительство. Обращение депутатов польского сейма, разъяснявшее действия России осенью 1830 г., когда ею было принято решение привести в состояние готовности польскую армию и четыре российских корпуса для вмешательства в бельгийские дела, результата не дало. Польские представители пытались убедить французские власти признать Польшу воюющей стороной, но это означало бы понимание ее как отдельного государства, и, по мнению французского премьер-министра К. Перье, этот акт приравнивался бы к объявлению войны России. Детронизацию Николая I, объявленную восставшими поляками, французское правительство не одобряло - в его планы не входило ухудшение отношений с Россией24.
Отношение Великобритании к России в связи с польским вопросом было неоднозначным. С одной стороны, общественность и оппозиционные правительству круги поддерживали Польшу и выступали против России, а с другой - официальный Лондон вел себя в высшей степени лояльно, при этом не отталкивая и не выдворяя польских представителей, хотя вежливо и настойчиво отказывая им в просьбах о помощи.
23 сентября 1831 г. Палмерстон приветствовал российскую победу как возвращение права и законности в Королевстве, апеллируя к благородству и чести государя, какие ему надлежало бы проявить к побежденным. Английский посол в Петербурге Уильям Хейтсбери передал поздравления по поводу капитуляции Варшавы25.
Возглавлявший III отделение А. Х. Бенкендорф достаточно хорошо ориентировался не только во внутренних делах империи, но и в международных. Его осведомленность основывалась на служебных материалах, поступавших в результате деятельности тогда еще небольшой агентурной сети в европейских странах, а также на доверительной близости к императору. Немалое значение имели и родственные связи в кругах высокопоставленных сановников - его сестра Дарья (Доротея) была супругой российского посла Х. А. Ли-вена, на протяжении более 20 лет (1812-1834 гг.) представлявшего Россию в Лондоне. Превосходное образование, полученное Д. Х. Ли-вен в Смольном институте, знание европейских языков, ее безупречные манеры, острый ум и интерес к международным делам позволили ей стать «влиятельной теневой фигурой европейской политики»26. Бенкендорф отмечал, что благодаря своему уму и приветливости, качествам, «столь необходимым для жены посла», она стала пользоваться высокой репутацией как при императорском дворе, так и в дипломатическом мире27. Д. Х. Ливен вела обширную переписку с европейскими политическими деятелями, а также с родственниками и высокопоставленными адресатами в России. Только своему брату она направила свыше 400 писем28.
Прибыв в Лондон, где уже появились и прочно вписались в жизнь великосветские салоны, Д. Х. Ливен предприняла попытку, оказавшуюся успешной, создать и свой собственный салон. Ей удалось найти незанятую нишу: если уже существовавшие салоны имели определенную политическую ориентацию («тори» и «виги»), то свой она создала как «внепартийный», доступный для приверженцев различных направлений. Она принимала гостей каждый вечер, она была любезной хозяйкой, прекрасной пианисткой, ввела в светский
обиход еще не известный в Лондоне, но ставший уже популярным в Европе вальс. В отличие от визита к послу, который мог рассматриваться как официальный контакт, посещение салона его супруги особенно ни к чему не обязывало и не вызывало ненужных толков. Сначала салон Д. Х. Ливен был исключительно светским, именитые посетители получили возможность непринужденно общаться в нем на «нейтральной полосе», круг их постоянно расширялся, и в результате ее салон превратился в весьма влиятельный политический центр29. Ей удалось установить дружеские связи с государственными деятелями и представителями дипломатических кругов. В числе наиболее важных и влиятельных английских политиков был Чарльз Грей, с которым княгиня состояла в регулярной переписке с 1824 г. В ноябре 1830 г. он возглавил британский кабинет. Когда в декабре 1831 г. английский премьер-министр принял прибывшего в Лондон Адама Чарторыского, Д. Х. Ливен в негодовании написала ему: «Дорогой милорд, этот человек, которого вы, премьер Англии, только что приняли со всеми знаками дружбы и уважения, - государственный преступник, изобличенный в измене своему государю, который является другом и союзником Англии». Она позволила себе сделать выговор Грею и поучать его. Княгиня заметила, что Грей как премьер-министр является «государственным человеком» и потому не должен в своих поступках руководствоваться «состраданием». «Поэтому прием, - писала она, - какой вы оказали князю Чарторыскому, может быть принят таким союзником, как Россия, за оскорбление. [...] Ваши действия являются действиями Англии». В этой связи российским послом был подан соответствующий запрос. Отвергая неправомерные, по его мнению, обвинения княгини, лорд Грей подчеркнул, что на протяжении всего времени Англия соблюдала нейтралитет «по отношению к боровшимся сторонам» и что пока Чарторы-ский был членом польского правительства, он избегал с ним всяких контактов. С чувством собственного достоинства он заявил: «Я знаю о моих обязанностях, но не могу допустить, чтобы они ограничивали меня в делах, касающихся моих частных отношений в обществе»30.
После подавления восстания в Королевстве Польском начались репрессии в отношении его бывших участников: аресты, суды, ссылка в Сибирь и отправка в армию, в отдаленные губернии или на Кавказ. Наместником императора был назначен генерал-фельдмаршал И. Ф. Паскевич, человек очень близкий к Николаю I, пользовавшийся не только его полным доверием, но и глубоким уважением. В своих письмах, даже носивших официальный характер, император
обращался к нему со словами «отец-командир» - в военном отношении он был его «учеником». Царские власти принимали меры, направленные на ужесточение политического режима в королевстве, которые по сути лишали его особого автономного статуса: вместо конституции вводился «Органический статут» (1832), упразднялись сейм и отдельная польская армия, ликвидировалась собственная монетная система. Католическое вероисповедание больше не объявлялось приоритетным, как это следовало по конституции 1815 г. Устанавливалось общеимперское деление на губернии. Постепенно общероссийское законодательство распространялось на территорию королевства. В Варшаве в срочном порядке была построена Александровская цитадель, Х павильон которой вошел в историю как политическая тюрьма для деятелей патриотического движения.
В 1831 г. тысячи бывших польских повстанцев и членов их семей, спасаясь от преследований, бежали за пределы Королевства Польского. Они осели в разных странах Европы, в первую очередь, во Франции, Англии и Бельгии. Польские эмигранты вызывали сочувствие прежде всего в общественных кругах. Их присутствие в странах Европы, занятая ими активная антироссийская позиция, поиск политической и общественной поддержки еще более усиливали общественное внимание к проблеме польско-российских отношений. Деятельность поляков-эмигрантов способствовала формированию крайне неприглядного образа России как потенциальной угрозы цивилизованной Европе.
Польское восстание, деятельность польской эмиграции, позиции европейских стран в отношении поляков не только оказались в центре внимания официальных российских политических кругов, но нашли также отражение в российском общественном сознании. Это отчетливо проявилось в литературно-журнальном мире, который, с одной стороны, являлся зеркалом сложившегося общественного мнения, а с другой - оказывал свое воздействие на его формирование.
Польские события и реакция на них в Европе вызвали в среде русских литераторов широкую патриотическую волну, выразившуюся в их поэтическом и драматургическом творчестве. В сентябре 1831 г., еще до окончательного завершения военных действий, был выпущен небольшой поэтический сборник «На взятие Варшавы. Три стихотворения В. Жуковского и А. Пушкина. Санкт-Петербург. Печатано в военной типографии. 1831. 16 нен[умерованных] стр[аниц]». Публиковался сборник в спешном порядке. Как отмечено в самом из-
дании, «цензурное разрешение: 7 сентября 1831 (П. И. Гаевский); выход в свет: 11-13 сентября 1831». В него вошли «Старая песня на новый лад» В. А. Жуковского и два стихотворения А. С. Пушкина «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина». Названием сборника послужило заглавие стихотворения Г. Р. Державина, написанного в 1794 г. в связи с вступлением русских войск под командованием А. В. Суворова в Варшаву. На занятую Пушкиным позицию живо отреагировал поддержавший его П. Я. Чаадаев. 18 сентября 1831 г. он писал Пушкину: «Вот вы, наконец, национальный поэт; вы, наконец, нашли ваше призвание. Я не могу передать вам удовлетворение, которое вы дали мне испытать»31. Пушкин, внимательно следивший за ходом российско-польских военных столкновений, в письме П. А. Вяземскому (от 1 июня 1831 г.) откровенно делился своими мыслями о восставших поляках: «.их надобно задушить, и наша медленность мучительна. Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря, мы не можем судить ее по впечатлениям европейским, каков бы ни был впрочем наш образ мыслей [...])». Но либерально настроенный Вяземский «пришел в ужас», прочитав стихотворение «Клеветникам России». 14 сентября он записал в дневнике: «Будь у нас гласность печати, никогда бы Жуковский не подумал бы, Пушкин не осмелился бы воспеть победы Паскевича. [...] Курам на смех быть вне себя от изумления, видя, что льву удалось, наконец, наложить лапу на мышь. [...] И что за святотатство сближать Бородино с Варшавою. Россия вопиет против этого беззакония. ,.»32
Такова была политическая атмосфера той поры, те общественные настроения, результатом воздействия которых явилось написание басни «Совы и Акуллы», - ее содержание вполне соответствовало духу времени.
Совы и Акуллы33. Басня
С Орлами с давних пор в соседстве Совы жили, Одноплеменные по роду птиц оне, Но много лет прошло в раздорах и войне. Коварство не спасло; Орлы Сов победили -И Царству Орлему их область покорили. Порядок новый там введен, Все благоденствует - и Совы не забыты, Их лес тенист, их души сыты,
Но только лишь надзор за ними учрежден.
Все было хорошо, но вдруг узнали Совы,
Что в Царстве Обезьян большой переворот:
Мартышек взбалмошный народ,
На революции и на прыжки готовый,
Свободу стал провозглашать,
Лоскутья всех цветов на палках подымая.
Совам завидна жизнь такая,
И долгохвостным бы хотелось подражать.
Глазами хлопая, полуночные воры
Вдруг когти распустив, напали на дозоры...
Кричат: подымем знамена!
Война Орлам! Война!
Однако ж, кончилось уроном,
И в пух растеребили Сов,
Повинные к Орлам явилися с поклоном,
Немногие спаслись в глуши лесных дубров -
И в Царстве Обезьян успели приютиться;
Но здесь плохое им житье:
Междоусобие у Обезьян свое,
Одни в других - когтьми стараются вцепиться;
Тут оставаться не легко;
Но море там недалеко,
Прожорливых Акулл стихия;
В их Царстве водяном затеи пребольшие,
И Совы вздумали морских волков просить -
Их жребий облегчить
И на Орлов им дать управу,
Акуллы собрали Парламент водяной -
И от Орлов решилися на славу
Отчета требовать в политике лесной.
Лишь солнце в облака запало,
То множество Акулл все море всколебало,
И растворяя зев -
С волнами подняли свой рев.
Орлы торжественно над морем пролетали,
Акуллы же на них зубами скрежетали.
Но много ль пользы в том для Сов?
Лишь только солнышко блеснуло с облаков,
То крикуны Сычи с испуга пометались
И на зубы Акулл попались.
Из басни видно сей,
Что не в свои дела мешаться -
Готовы плуты лишь - для выгоды своей.
Совам же лучше бы к Акуллам не соваться.
Б. Ф.
В самом верху первого листа архивного документа сделана помета карандашом: «Нельзя печатать». Если в отношении авторства пометы-резолюции есть определенность - она сделана А. Х. Бенкендорфом, то расшифровка инициалов «Б. Ф.» (не «фита») потребовала некоторых дополнительных разысканий. В фундаментальном словаре И. Ф. Масанова буквы «Б. Ф.» раскрыты как «Федоров Борис Михайлович»34. Федоров (1794-1875) был известен в литературной среде как сочинитель стихов, драматург, детский писатель, издатель журналов. Однако его литературные труды находили невысокую оценку современников. Так, А. С. Пушкин, хорошо знавший его, откликнулся на творчество литератора эпиграммой (1828 г.):
Пожалуй, Федоров, ко мне не приходи;
Не усыпляй меня - иль после не буди.
Примерно в том же духе отозвался и А. А. Дельвиг:
Федорова Борьки
Мадригалы горьки,
Эпиграммы сладки,
Комедии гадки!
Федоровым было написано много драматургических произведений, в основном историко-патриотического содержания. Но пьесы его успеха не имели. Он писал назидательные истории для детей, в 1827-1829 и 1831 гг. издавал журнал «Новая детская библиотека». Федоров сочинял также поздравительные стихи на разные торжественные случаи. Поэтические сборники Федорова появились в 1818 г. («Опыты в поэзии») и, как следует особо отметить, в 1829 г. -«Эзоповы басни в стихах». Этот сборник, отражающий интерес Федорова к такому жанру, как басня, по времени вполне соотносится с написанием басни «Совы и Акуллы». Резолюция А. Х. Бенкендорфа, посчитавшего, вероятно, что публикация басни будет препятство-
вать снижению напряженности в отношениях с представленными в ней в уничижительном виде европейскими странами, возымела свое действие. По-видимому, басня никогда так и не увидела свет.
0 ней не упоминается ни в книге М. К. Лемке, написанной по материалам III отделения, ни в антологиях русской басни XVIII-XX вв.35 Она осталась архивным свидетельством общественных настроений в России в отношении польского восстания 1830-1831 гг. и не увенчавшихся успехом попыток его руководителей получить помощь со стороны европейских держав.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 ГАРФ. Ф. 109. III отделение с. е. и. в. канцелярии, секретный архив. Оп. 2. Д. 237. Л. 1-2.
2 Бенкендорф А. Х. Воспоминания. 1802-1837. Публикация М. В. Сидоровой и А. А. Литвина. М., 2012. С. 452.
3 Там же. С. 446.
4 Там же. С. 462.
5 Шигин В. В. Тайный сыск генерала де Витта. М., 2011. С. 261-262.
6 Спасович В. Д. Жизнь и политика маркиза Велёпольского. Эпизод из истории русско-польского конфликта и вопроса. СПб., 1882. С. 3, 23.
7 Бенкендорф А. Х. Воспоминания... С. 465.
8 Там же. С. 464.
9 Там же. С. 465.
10 Handelsman M. Anglia - Polska. 1814-1864. Warszawa; Lwow, 1917. S. 55, 56.
11 См.: Виноградов В. Н. Лорд Пальмерстон в европейской дипломатии // Новая и новейшая история. 2006. № 5; Handelsman M. Anglia-Polska... S. 56.
12 Dutkiewicz J. Francja i Wielka Brytania wobec Powstania Listopadowe-go // Powstanie Listopadowe. 1830-1831. Dzieje wewn^trzne. Militarja. Europa wobec powstania. Warszawa, 1980. S. 334, 344.
13 Handelsman M. Anglia - Polska. S. 58.
14 Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы Министерства иностранных дел Российской Федерации. М., 2005. Т. 17 (Август 1830 г. - январь 1832). С. 284.
15 Там же. С. 400.
16 Там же. С. 420, 421.
17 Там же. С. 410-411.
18 Там же. С. 436, 444.
19 Handelsman M. Anglia - Polska... S. 59; Спасович В. Д. Жизнь и политика... С. 24.
20 Handelsman M. Anglia - Polska. S. 57, 59, 60.
21 ВПР. Т. 17. С. 433.
22 Лемке М. К. Николаевские жандармы и литература. 1826-1855 гг. По подлинным делам Третьего отделения с. е. и. величества Канцелярии. СПб., 1909. С. 65-66.
23 Handelsman M. Anglia - Polska. S. 63, 61, 67.
24 Dutkiewicz J. Francja i Wielka Brytania... S. 331-336.
25 Handelsman M. Anglia - Polska. S. 67; Dutkiewicz J. Francja i Wielka Brytania... S. 348.
26 Таньшина Н. П. Княгиня Ливен. Любовь, политика, дипломатия. М., 2009. С. 3; Сакун О. Ф. Деятельность российского посла Х. А. Ливе-на и его супруги Д. Х. Ливен в Лондоне. 1812-1834 // Новая и новейшая история. 2006. № 6. С. 150.
27 Бенкендорф А. X. Воспоминания. С. 451.
28 Сакун О. Ф. Деятельность российского посла. С. 155.
29 Таньшина Н. П. Княгиня Ливен. С. 2.
30 Александренко В. Н. Из переписки княгини Ливен с графом Греем // Варшавские университетские известия. 1891. № 4. С. 18-20.
31 Чаадаев П. Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. М., 1991. Т. 2.
32 Об откликах в русской литературной среде на польское восстание 1830-1831 гг. см.: Филатова Н. М. Россия и русские в поэзии польского восстания 1830-1831 гг. // Историк и художник. Польша и Россия [специальный выпуск]. 2008, № 1-2 (15-16); Она же. Русское общество о Польше и поляках накануне и во время восстания 18301831 гг. // Polacy a Rosjanie. Поляки и русские. Warszawa, 2000; Kur-pisowa G. Spoleczenstwo rosyjskie wobec powstania Listopadowego // Powstanie Listopadowe. 1830-1831. Dzieje wewn^trzne. Militarja. Europa wobec powstania. Warszawa, 1980. S. 424-435.
33 При публикации сохранено написание слова «Акуллы», как оно дается в архивном документе. Согласно этимологическому словарю М. Фасмера, слово «акула» происходит от древнеисландского «hakall» (рыба) (Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т. М., 1986. Т. 1). Вероятно, этим объясняется написание через две буквы «л».
34 Масанов И. Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей. М., 1956. Т. 1 (А-И). С. 123.
35 См.: Лемке М. К. Николаевские жандармы и литература.; Русская басня XVIII-XX века / Мартынов Г. Г. (сост.). М., 2007; Русская басня: антология / Васильев К. В. (сост.). СПб., 2008; Русская басня XVIII-XX веков / Критарова Ж. Н. (сост.). М., 2013.
Makarova G. V.
Historian's Commentary to an Unpublished Fable (Reaction to the Polish Uprising of 1830-1831 in Russia)
The Polish uprising of 1830-1831 provoked potent resonances both in Russia, and in European countries. Their governments and public sphere were often taking different sides concerning support of the rebelling Poles. In Russia, public opinion on the Polish question found its expression among others in literary works. Keywords: Polish uprising of 1830-1831, Russian-Polish relations, foreign policy, public opinion.
