CC BY
8
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
С.М. Зарин
Ответ на критику профессора М.М. Тареева
Опубликовано:
Христианское чтение. 1909. № 2. С. 293-318.
@ Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
Отвѣтъ на критику профессора М. I. Тарѣева *).
8Ъ ОСОБЕННОЕ негодованіе проф. М. М. Тарѣева приводитъ мое краткое замѣчаніе о томъ, что въ опредѣленіи аскетизма—взятаго въ общемъ и широкомъ смыслѣ—онъ «слѣ-% дуетъ» о. I. Л. Янышеву *). Я не сказалъ, что профессоръ [ «заимствуетъ» или «беретъ» это опредѣленіе у о. протопресвитера, а лишь сказалъ, что онъ «слѣдуетъ» ему. Здѣсь я разумѣю слѣдующее опредѣленіе проф. М. М. Тарѣева. Къ религіозной и нравственной дѣятельности «присоединяется отношеніе духа человѣческаго къ тѣлу, съ его потребностями и страстями, удовольствіями и страданіями: самосохраненіе духа предполагаетъ его свободу въ отношеніи къ тѣлу — умѣренность, мужество и пр. Но эти душевно-тѣлесныя, или аскетическія, добродѣтели не имѣютъ самостоятельной духовной цѣнности, а пріобрѣтаютъ таковую лишь въ религіозномъ или этическомъ (альтруистическомъ) освѣщеніи» 2). Эти слова показались мнѣ очень удачнымъ экстрактомъ всего соотвѣтствующаго отдѣла изъ системы о. I. Л. Янышева 3). У о. протопресвитера при обсужденіи значенія «аскетическихъ добродѣтелей» прежде всего въ основу полагается «укрѣпленіе свободы», какъ силы самоопредѣленія въ управленіи своимъ психофизическимъ организмомъ 4), — «власть духа человѣка надъ своимъ тѣломъ и надъ всѣми психическими состояніями, возбуждаемыми тѣлесными потребностями» 5). «Добродѣтели человѣка, созданныя въ немъ его силою самоопредѣленія» въ указанномъ направленіи «могутъ быть названы аскетическими въ
*) Продолженіе; см. январь.
О Стр. 313. а) Основы христ., т. IV, стр. 69.
3) 2-е изд., стр. 184 и слѣд. 4) Стр. 193.
5) Стр. 196.
обширномъ смыслѣ сего слова» * *). Въ частности, «аскетическія добродѣтели» имѣютъ отношеніе къ «жизни тѣла, его здоровью и продолжительности», т. е. къ гигіенѣ, эстетикѣ и эстетическому образованію», а также къ «трудолюбію» а). Естествознаніе п эстетическое образованіе, соединенное съ практическимъ умѣньемъ примѣнять ихъ къ обладанію и пользованію міромъ—наряду съ трудолюбіемъ, воздержаніемъ, мужествомъ и самоуваженіемъ—поставляются далѣе уже въ числѣ «аскетическихъ добродѣтелей» 3). Когда я читалъ вышеприведенныя слова нроф. М. М. Тарѣева. а также и слѣдующія: «аскетизмъ не даетъ положительнаго религіозно-этическаго блага, а только служитъ его отрицательнымъ условіемъ, входя въ этомъ значеніи въ одинъ рядъ съ гигіеной, эстетикой, вообще съ культурностью» 4), — то эта страничка живо напомнила мнѣ указанныя мѣста изъ книги о. I. Л. Янышева. Вотъ что послужило мнѣ поводомъ написать, что «въ данномъ случаѣ профессоръ слѣдуетъ о. I. Л. Янышеву», при чемъ я прежде всего разумѣлъ терминологію и общій смыслъ. Такъ у меня и было въ рукописи. Прочитывая второе изданіе лекцій о. протопресвитера, я относительно даннаго мѣста встрѣтилъ у него, во-первыхъ, замѣчаніе, что «такое наименованіе (т. е. аскетическими) симъ добродѣтелямъ усвоено теперь и проф. Тарѣевымъ» 5), и, во-вторыхъ,—относительно добродѣтели «самоуваженія».—что мысль проф. М. М. Тарѣева «вполнѣ совпадаетъ съ его—I. Л. Я.—понятіями» п). Не предполагая, что проф. М. М. Тарѣевъ даже и не читалъ никогда раньше до самаго послѣдняго времени сочиненія о. I. Л. Янышева, какъ онъ свидѣтельствуетъ въ настоящемъ библіографическомъ очеркѣ ’’), я сослался на эту замѣтку о. протопресвитера и указалъ па «зависимость» въ данномъ случаѣ его опредѣленія отъ системы о. I. Л. Янышева. Можетъ быть, я употребилъ неточное, «неосторожное» слово, по злого умысла здѣсь не было. Между тѣмъ проф. М. М. Тарѣевъ отнесся къ этому замѣчанію, сдѣланному притомъ мимоходомъ и въ примѣчаніи, съ крайнимъ раздраженіемъ. Онъ констатируетъ, что «это первый случай, когда ему бросаютъ обвиненіе въ зависимости отъ чужихъ воззрѣній» *). что это—«покушеніе на его авторское
■) Стр. 200. 2) Стр. 201—202. 3) Стр. 233—234.
*) Кн. цит., стр. 69. 5) Стр. 200, прим. І-о.
в) Стр. 202, примѣч. 1. 7) Стр. 333. 8) Стр. 313.
имя», что это — съ моей стороны ни болѣе, ни менѣе, какъ желаніе «добить» его «констатированіемъ его литературной несамостоятельности». Онъ доказываетъ, что его «мысль» не совпадаетъ «съ понятіями о. Янышева» 3 4), что «о. Янышевъ стоитъ на точкѣ зрѣнія платоновской этики», а онъ «въ этомъ сочиненіи—аристотелевской» '*), что онъ даже не знаетъ, какъ назвать—«наглостью» или «невѣжествомъ» самое предположеніе о «совпаденіи» «въ указаніи этихъ (т. е. аскетическихъ) добродѣтелей» и т. д. Такъ какъ о «совпаденіи» говоритъ
о. прот. I. Л. Янышевъ, то сильныя словечки, — очевидно,— относятся къ нему; впрочемъ, быть можетъ, — и къ обоимъ намъ вмѣстѣ... Меня, въ частности, проф. М. М. Тарѣевъ упрекаетъ еще и въ томъ, что «обвиненіе въ литературной зависимости рецензируемыхъ авторовъ входитъ въ число излюбленныхъ пріемовъ» моихъ 5). Между тѣмъ все наблюденіе проф. М. .М. Тарѣева по данному пункту ограничивается только двумя совершенно аналогичными примѣрами. Я говорю,, что «труды Голля дали толчекъ къ разработкѣ нашими православными богословами такихъ вопросовъ, которые или прямо откосятся къ выясненію существа и особенностей «аскетизма» или съ нимъ тѣсно связаны. Мы разумѣемъ ближайшимъ образомъ журнальныя статьи проф. И. В. Попова и магистерскую диссертацію проф. С. И. Смирнова» *). Если я говорю, что какое-либо замѣчательное сочиненіе дало толчекъ. т. е. поводъ къ разработкѣ нѣкоторыхъ вопросовъ; что какое-либо изслѣдованіе «своимъ замысломъ и общею постановкою вопроса» «обязано» «вліянію> какого-либо выдающагося сочиненія; если подобныя указанія на всемъ протяженіи сочиненія констатируются только два раза,—то есть ли основаніе считать «обвиненіе въ литературной зависимости рецензируемыхъ авторовъ» моимъ «излюбленнымъ пріемомъ?» Приэтомъ какъ тотъ, такъ и другой авторы сами говорятъ о томъ, что книга Голля имѣла для нихъ значеніе 2). Никого, и проф. М. М. Тарѣева въ частности, «обвинять» я ни въ чемъ не хотѣлъ... Если же профессоръ утверждаетъ, что онъ даже и не читалъ книги
4) Стр. 315. 2) Ibid. 3) Стр. 313, прим. 2-е.
4) Стр. 227. Ср. стр. 168.
ь) Проф. С. И. Смирновъ не только многократно ссылается на Голля (см., напр., стр. 40, 43, 105, 194, 212, 244, 247, 249, 271, 272, 290, 299), но и самъ заявляетъ, что онъ при составленіи нѣкоторыхъ отдѣловъ „пользовался“ книгою Голля, какъ пособіемъ (стр. 40, 197).
о. I. Л. Янышева, то я и противъ этого ничего не имѣю и спорить вовсе не намѣренъ. Въ «сходныхъ по темамъ» трудахъ, дѣйствительно, могутъ быть совпаденія независимо отъ пользованія общими источниками, а просто въ силу того, что люди, занимающіеся однимъ и тѣмъ же предметомъ, имѣютъ не одни лишь различія—въ мышленіи, въ способѣ выраженія и под., но и сходство. Терминологія же въ той или другой наукѣ установилась уже болѣе или менѣе прочно. Особенно это надо сказать о нашемъ богословіи. Утверждая это положеніе въ примѣненіи къ себѣ, проф. М. М. Тарѣевъ въ данномъ отношеніи съ необычайною строгостью и придирчивостью относится ко мнѣ. Онъ не скрываетъ, впрочемъ, что главнымъ мотивомъ такого отношенія служитъ его желаніе отплатить мнѣ вообще за критику его сочиненій, главнымъ же образомъ,— за мое указаніе на совпаденіе у него въ опредѣленіи понятія «аскетизмъ» въ широкомъ смыслѣ съ о. I. Л. Янышевымъ. По словамъ критика, «г. Заринъ, утверждающій, что у меня нѣтъ опредѣленнаго и точнаго, даже общаго, представленія объ аскетизмѣ и другихъ, съ нимъ тѣсно связанныхъ, предметахъ, что у меня пѣтъ точнаго выраженія православнаго ученія и что я несамостоятеленъ въ томъ немногомъ, что у меня есть хорошаго, на самомъ дѣлѣ обрѣтаетъ у меня точныя и опредѣленныя православныя представленія объ аскетизмѣ, которыми и пользуется въ видѣ и размѣрахъ широкаго плагіата. И предварительныя старанія г. Зарина увѣрить добродушныхъ читателей (и своего не вполнѣ добродушнаго оффиціальнаго рецензента) въ отсутствіи у меня точныхъ православныхъ, самостоятельно выраженныхъ, представленій объ аскетизмѣ и соприкосновенныхъ предметахъ являются хитро задуманнымъ и ловко выполненнымъ маневромъ замѣтанія слѣдовъ '). Оказывается, г. Заринъ, дѣлая видъ, что онъ знакомъ лишь съ Философіей евангельской исторіи и со статьею Духъ и плоть и что понятія не имѣетъ о сочиненіяхъ, вошедшихъ въ Христіанское міровоззрѣніе (т. е. Цѣль и смыслъ жизни и Искушенія Христа),—близко знакомъ съ этими сочиненіями, въ которыхъ у меня аскетизмъ поставленъ «въ связь съ цѣльнымъ христіанскимъ міровоззрѣніемъ». II любопытно—въ приложенномъ къ концу первой книги перечнѣ «сочиненій, имѣющихъ огпдаленное отношеніе *)
*) Курсивъ критика.
къ вопросу объ аскетизмѣ», г. Заринъ упоминаетъ мои книги Уничиженіе Христа и Искушенія Христа, но называетъ послѣднюю книгу во второмъ изданіи (1900 г.), чѣмъ уже настойчиво внушаетъ мысль, что первое изданіе Искушеній Христа, а равно Цѣль и смыслъ жизни не имѣютъ даже отдаленнаго отношенія къ его изслѣдованію и что онъ, можетъ быть, и не видалъ этихъ книгъ» *). Въ доказательство обратнаго проф. М. М. Тарѣевъ приводитъ «факты», которые онъ «почерпаетъ» изъ моей «второй книги» 2). Онъ приводитъ шесть выдержекъ изъ моего сочиненія, сопровождая ихъ параллельнымъ текстомъ изъ своихъ сочиненій, съ цѣлью показать, что я иногда заимствую у него «буквально» «болѣе или менѣе значительныя части» его сочиненій я). Какого же характера и содержанія приводимыя профессоромъ выдержки? Болѣе другихъ значительна по объему третья выдержка, гдѣ у меня проводится та мысль, что всю тяжесть искушенія «страстью» переживаютъ не грѣховные люди, легко и безъ борьбы поддающіеся «обольщенію» зломъ, а люди, поставившіе себѣ цѣлью борьбу съ искушеніями 4). Та же мысль дѣйствительно содержится и у проф. М. М. Тарѣева во второмъ изданіи «Искушеній Христа». О чемъ—въ данномъ случаѣ рѣчь? О заимствованіи мною мысли или способа ея раскрытія и аргументаціи? Что я не могъ придти къ этому выводу и самостоятельно, изучивъ множество аскетичныхъ писаній, гдѣ эта мысль выступаетъ рельефно, — это едва-ли будетъ отрицать и самъ проф. М. М. Тарѣевъ 5) Мало того. У меня
*) Стр. 315—316. -) Ibid. 3) Стр. 322. 4) ГІ. &гр-217—218.
5) Самъ по себѣ этотъ законъ нравственной жизни несомнѣненъ; къ его признанію приходитъ естественно богословъ при анализѣ даже ученія Ап. Павла. См., нанр., Ѳ. Симонъ, Психологія Апостола Павла, переводъ съ нѣмецкаго епископа Георгія, стр. 58—63: „человѣкъ инстинктивно чувствуетъ, что въ сильныхъ аффектахъ и похотяхъ вмѣстѣ съ нимъ дѣйствуетъ чуждая сила и дѣлаетъ его безвольнымъ органомъ. Языкъ этому неясному чувству далъ выраженіе, назвавъ такія состо-нія „состояніями страданія“, „страстями“, passiones, каЭ-^ілатоі. Гал. V, 24; Римл. VII, 5; 2 Кор. I, 17... Несмотря на то, что человѣкъ въ такомъ состояніи порабощенъ чуждому закону для его первоначальнаго, собственнаго существа (Рим. VI, 20; VII, 23),—однако все же онъ считается... свободнымъ (Рим. VI, 20)... Пока есть еще искра свободной воли, рабство чувствуется какъ гнетъ. Но когда въ порабощенной волѣ собственная сила совершенно угасаетъ, тогда ничто болѣе въ человѣкѣ не противостоитъ убѣжденіямъ чуждой воли, какъ принужденіе: она становится вполнѣ съ нимъ тожественной... Такимъ образомъ, есте-
20
эта мысль поставлена въ связь съ мученичествомъ,—съ тою идеею, которую я послѣдовательно и настойчиво—и исторически и принципіально—полагаю въ основу христіанскаго аскетизма Въ данномъ случаѣ я усматриваю только одно изъ проявленій этой идеи. Анализъ аскетическаго ученія о «страстяхъ» у меня былъ данъ еще въ кандидатской диссертаціи,—и также во второй главѣ.—когда я еще не могъ и читать второго изданія названнаго сочиненія профессора, такъ какъ его тогда и не было, а между тѣмъ п данное положеніе, хотя и въ болѣе краткомъ видѣ, мною совершенно опредѣленно было высказано въ немъ въ началѣ второй главы. — Христіанскіе подвижники болѣе и глубже другихъ переживали борьбу со «страстями» во всѣхъ моментахъ. То обстоятельство, что они переживали её преимущественно лишь въ видѣ борьбы съ «помыслами», съ «прираженіями» страсти, не говоритъ о томъ, что они переживали борьбу со страстями только слегка. Напротивъ, поставивъ своею цѣлью борьбу со зломъ даже въ самомъ его тонкомъ, духовномъ видѣ, они вооружались противъ пего со всею рѣшительностью. Вся воля подвижника, въ результатѣ долгаго подвижническаго процесса боренія, противостояла злу, а послѣднее, будучи вытѣснено изъ области болѣе глубокихъ и интимныхъ, личныхъ сферъ жизни—чувствованія и самосознателыюй воли—находило доступъ лишь преимущественно въ области «помысловъ»,—въ сферѣ, такъ сказать, наиболѣе объективной, наименѣе поддающейся непосредственному воздѣйствію воли человѣка. Здѣсь впечатлѣнія врываются часто невольно въ область личной жизни, и трудность борьбы съ этими впечатлѣніями и съ развивающейся—иногда помимо воли—изъ нихъ ассоціативной работой воображенія обусловливала самый характерный моментъ подвижническаго боренія,—страданіе, скоръбъ отъ страсти, мученичество отъ самаго «прираженія» «помысла». Если вся воля подвижника мобилизуется на борьбу со страстью, если въ глубинѣ души онъ переживаетъ не сочувствіе страсти, а отвращеніе къ пей,—то «прираженіе» страсти есть не что иное, какъ дѣйствіе демонской, враждебной силы. Такой выводъ дѣлали отсюда подвижники. Изъ того, что подвижники * *)
ственно, что съ дѣйствительнымъ рабствомъ связывается обманчивое чувство свободы“...
*) Ср., напр., стр. 657—670.
всею силою воли сопротивлялись страстямъ, что они переживали борьбу съ ихъ «прираженіями» въ самомъ топкомъ видѣ, что недоступно большинству людей, безъ особыхъ усилій покоряющихся почти вполнѣ наличнымъ, эмпирическимъ запросамъ своей природы,—изъ этого именно обстоятельства я и выводилъ важность аскетическаго анализа страстей въ различныхъ отношеніяхъ. Возможно, что на окончательную формулировку моего положенія оказало вліяніе соотвѣтствующее мѣсто «Искушеній Христа» проф. М. М. Тарѣева, каковое сочиненіе я—безспорно—изучалъ и которое значится въ моемъ перечнѣ сочиненій, имѣющихъ «то или иное, но во всякомъ случаѣ уже болѣе отдаленное отношеніе къ изслѣдуемому нами вопросу» '). Болѣе отдаленное,—очевидно, по сравненію съ сочиненіями, подробно разсмотрѣнными или перечисленными въ самомъ «обзорѣ». Но проф. М. М. Тарѣевъ и это мое замѣчаніе комментируетъ по-своему: «...въ приложенномъ къ концу первой книги перечнѣ «сочиненій, имѣющихъ отдаленное отношеніе къ вопросу объ аскетизмѣ». Но характерно, что профессоръ свой комментарій заключаетъ въ ковычки и подчеркиваетъ слово «отдаленное». Не могъ же я подвергать разбору сочиненія, имѣющія отношеніе ко всѣмъ затрогивае-мымъ въ моей диссертаціи вопросамъ. Я имѣлъ въ виду центральный, основной вопросъ моей диссертаціи,—вопросъ объ «аскетизмѣ» въ собственномъ смыслѣ. Если у меня есть промахъ или недостатокъ, то проф. М. М. Тарѣевъ не довольствуется тѣмъ, что отмѣчаетъ его.—нѣтъ, онъ всѣми мѣрами старается преувеличить его и прокомментировать въ самомъ неудобномъ для меня смыслѣ. Въ данномъ случаѣ безпристрастный критикъ — самое большее — могъ бы сказать, что я не отмѣчаю спеціально того, что воспользовался при изложеніи даннаго положенія книгой проф. М. М. Тарѣева, впрочемъ, вообще-то показанной у меня въ числѣ пособій. Изъ остальныхъ пяти выдержекъ двѣ имѣютъ отношеніе къ соч. проф. М. М. Тарѣева «Искушенія Христа» въ первомъ изданіи, а три—къ его докторской диссертаціи: «Философія евангельской исторіи». Эти выдержки, по объему не превышающія обычныхъ 3—4 печатныхъ строкъ, и въ общемъ не могущія составить даже одной страницы моего сочиненія, дѣйствительно, близко напоминаютъ приведенныя имъ параллель-
*) Стр. 372.
ныя мѣста изъ указанныхъ сочиненій проф. М. М. Тарѣева, и это сходство или заимствованіе, дѣйствительно, должно было бы у меня быть отмѣченнымъ. Но изъ того, что здѣсь Ость промахъ или дефектъ,—слишкомъ поспѣшно и совершенно неправильно заключать о «широкомъ плагіатѣ» и слишкомъ жестоко и несправедливо говорить о «злонамѣренности» автора. И прежде всего,—это совпаденіе не имѣетъ характера буквальнаго до точности. ІІроф. М. М. Тарѣовъ, конечно, это обстоятельство ясно видитъ, но, приводя инкриминируемыя мѣста, его уничтожаетъ, опуская встрѣчающіяся различія,—цитаты и под. '), сокращая приводимыя мѣста изъ моего сочиненія по произволу * 2^. Что касается содержанія приводимыхъ выдержекъ, то онѣ заключаютъ въ себѣ мысли, слишкомъ извѣстныя въ богословіи. Это—мысли, что Богъ является основой и опорой какъ физическаго существованія человѣка, такъ и его духовной жизни, нравственной природы; что любовь Христа была не только явленіемъ высочайшаго нравственнаго порядка, но имѣла и религіозно-объективное значеніе, являясь поэтому содержаніемъ и основаніемъ христіанскаго «гносиса»; что Христосъ положилъ начало истинной духовной, божественной жизни людей; что человѣкъ явился на землѣ не какъ послѣднее по времени только существо, но и какъ конечная цѣль всего предшествовавшаго ему творенія; что Богъ не только Первопричина всего, но и Первообразъ духовной природы человѣка, а потому автономія человѣка по отношенію къ Богу по существу совершенно невозможна. Этимъ исчерпываются всѣ мысли приводимыхъ проф. М. М. Тарѣевымъ мѣстъ. Что касается выраженія этихъ мыслей, то оно можетъ и невольно совпасть, особенно если имѣть въ виду, что и уѵ проф. М. М. Тарѣева, какъ онъ самъ говоритъ, «религіозное міровоззрѣніе» «излагается» «въ рамкѣ традиціонныхъ понятій», что во всѣхъ своихъ сочиненіяхъ, имѣющихъ отношеніе къ моей «темѣ», онъ «рѣшаетъ» «вопросъ о цѣли и смыслѣ жизни, о христіанскомъ міровоззрѣніи не своими словами, а словами церковной традиціи» 3). Съ другой стороны, эти мысли можно изложить вербальпо совершенно различно, множествомъ способовъ. Едва-ли и проф. М. М. Тарѣевъ сомнѣ-
*) Напр., въ выдержки изъ 364 стр. опускаетъ цитату—Іоан. XV", 13 и изъ стр. 12—Дѣян. XVII, 28.
2) Напр., въ выдержкѣ, приводимой изъ стр. 12.
3) Основы христ., т. Ill, стр. 5.
вается, что я способенъ былъ это сдѣлать. Слѣдовательно, здѣсь, прежде чѣмъ высказывать рѣшительныя сужденія, правильнѣе было бы поискать болѣе естественныхъ объясненій. И прежде всего, проф. М. М. Тарѣевъ, если бы онъ сколько-нибудь былъ справедливъ и безпристрастенъ, долженъ былъ бы констатировать, что вѣдь у меня встрѣчается вообще-то точная цитація какъ-другихъ, такъ и его, въ частности, произведеній—въ тѣхъ случаяхъ, когда я нахожу нужнымъ привести какое-либо мѣсто безъ измѣненія, хотя бы оно занимало только 2—3 строки 2). Стало быть, дѣло здѣсь не въ какомъ-либо принципіальномъ намѣреніи, а въ простой случайности. Возможно, что эпі краткія выраженія запомнились при чтеніи,—тѣмъ болѣе, что я читаю интересующую меня книгу не разъ; возможно, что, дѣлая при чтеніи замѣтки, я нѣкоторыя изъ нихъ забылъ сопроводить соотвѣтствующими указаніями, откуда именно онѣ взяты, а затѣмъ въ громадной массѣ матеріала могъ принять ихъ за собственные наброски: возможно и совершенно случайное совпаденіе, при отсутствіи прямой литературной зависимости, и т. д.
Во всякомъ случаѣ намѣренно не цитировать нѣкоторыхъ заимствуемыхъ мѣстъ я не могъ. И это тѣмъ болѣе, что я не имѣлъ къ тому и никакой существенной надобности. Всѣ эти выраженія можно пли изложить совершенно иначе, или опустить безъ всякаго ущерба для хода мыслей въ моей диссертаціи... Самъ проф. М. М. Тарѣевъ оговаривается, что онъ «не удивляется» тому, что встрѣчаетъ—и нерѣдко—совпаденіе съ высказанными у него положеніями въ сочиненіяхъ другихъ авторовъ, «такъ какъ,—объясняетъ онъ,—его сочиненія имѣютъ своимъ предметомъ не внѣшнее обсужденіе богословскихъ фактовъ, а раскрытіе чистой богословской идеи. Отсюда естественно возникаетъ соблазнъ у того или другого — высказать взятый у меня тезисъ отъ себя; выдать его за свой. Вѣдь если какое-нибудь изслѣдованіе доказываетъ, что такое-то церковно-историческое событіе имѣло мѣсто въ такомъ-то году, или что такое-то древнее сочиненіе принадлежитъ такому-то отцу церкви, то нельзя кому-нибудь тотъ или другой тезисъ мимоходомъ выдать за свой, ибо здѣсь необходима ссылки на всю аргументацію ученаго изслѣдованія. Но любой изъ моихъ те-
!) См., напр., стр. 57, примѣч. 43; 131, примѣч. 2; стр. 203, примѣч. 45; стр. 361, примѣч. 29. .
зисовъ... почему кому-либо не выдать за свой» ’)'? Это разсужденіе профессора необходимо еще и дополнить. Если различные авторы, занимаясь однимъ даже чисто историческимъ вопросомъ, иногда приходятъ къ совершенно тожественнымъ выводамъ 2), то тѣмъ болѣе люди, занимающіеся въ области чистой богословской идеи, могутъ высказывать тожественныя положенія даже независимо другъ отъ друга. Съ другой стороны, всякое правильное положеніе принципіальнаго характера, разъ высказанное, становится уже всеобщимъ достояніемъ людей, входитъ въ ихъ сознаніе, какъ общая собственность, и этому слѣдуетъ не противодѣйствовать, а содѣйствовать, не огорчаться этимъ нужно, а радоваться... Въ этомъ — залогъ прогресса :’). Въ этомъ отношеніи богословская систематическая наука является неблагодарною областью. Мнѣ нерѣдко приходилось, высказавши то или иное положеніе, встрѣчать его потомъ у другого автора,—въ произведеніи, съ которымъ я знакомился — несомнѣнно—въ первый разъ... Думаю, что это приходилось наблюдать и самому проф. М. М. Тарѣевѵ. Въ извѣстной мѣрѣ съ этимъ соглашается онъ самъ и въ настоящемъ библіографическомъ очеркѣ. Критикъ возмущается собственно «тѣми случаями», когда его «имя или намѣренно затушевывается или даже произносится съ явнымъ неодобреніемъ» 4), а между тѣмъ такъ относящіеся къ нему богословы «черпаютъ изъ его же колодцевъ». Въ этомъ отношеніи профессоръ особенно въ претензіи на меня. «Одною рукою бро-
’) Стр. 323, примѣч.
■) Мнѣ извѣстенъ фактъ, что одинъ богословъ, писавшій магистерскую диссертацію на тему объ англиканскомъ священствѣ, долженъ былъ4 оставить работу, уже достигши значительныхъ результатовъ, вслѣдствіе того, что появилась докторская диссертація профессора другой академіи. Ему пришлось взять другую тему, хотя и изъ смежной области.
Въ качествѣ недостатка пашей русской церковно-исторической и богословской науки, доказательства отсутствія ея жизненности, серьезными учеными указывается именно на то, что „общей, русской богословской и церковно-исторической науки еще не существуетъ. Нельзя уловить общаго направленія русской богословской науки, указать тѣ вопросы и задачи, которыми она въ настоящее время занята. Не видно почти, чтобы въ трудахъ одного ученаго отражалось вліяніе трудовъ другого; напротивъ того, каждый какъ будто и не читалъ того, что пишетъ его сосѣдъ“. Изъ библіогр. статьи проф. Терповскаго „Кіевск. Впарх. Вѣд.“ 1879, .N» 36, стр. 6. Цит. у f проф. А. ГІ. Лебедева. Церков. исторіогр., стр. 523.
4) Стр. 323, прим.
саютъ въ тебя грязью, а другою у тебя же обильно черпаютъ,— доносятъ на твое неправославіе, а свое православіе выражаютъ твоими же словами!..» Что у меня имя проф. М. М. Тарѣева намѣренно не затушевывается, а тѣмъ болѣе не произносится съ явнымъ неодобреніемъ, что я вовсе не намѣренъ былъ бросать въ него грязью и не дѣлалъ этого,—обо всемъ этомъ я уже достаточно говорилъ раньше. Здѣсь же отмѣчу, что я охотно отмѣчалъ несомнѣнныя заслуги профессора для богословія, гдѣ ихъ находилъ. Напримѣръ, я пишу слѣдующее: «въ нашей богословской литературѣ мысль о возможности и необходимости осуществленія безусловнаго назначенія христіанина не иначе, какъ въ условіяхъ тварнаго ограниченнаго бытія съ особенною подробностью п опредѣленностью раскрыта въ сочиненіяхъ проф. М. М. Тарѣева» '). Если бы я писалъ о значеніи трудовъ проф. М. М. Тарѣева теперь, когда они значительно дополнены и приведены въ систему, то указалъ бы и другія его заслуги для богословія... И въ данномъ случаѣ проф. М. М. Тарѣевъ остается вѣренъ своему общему характеру критики но отношенію ко мнѣ. На правахъ сильнаго, имѣя возможность указать нѣкоторые дефекты въ моей диссертаціи, онъ пользуется этимъ обстоятельствомъ и съ злорадствомъ спѣшитъ использовать производимый имъ эффектъ, чтобы безконечно преувеличить недостатки моего сочиненія. «Если мнѣ выписать сейчасъ всѣ взятыя у меня г. Заринымъ части моихъ сочиненій, то пришлось бы заполнить нѣсколько десятковъ страницъ» 2)... Я еще удивляюсь, какъ проф. М. М. Тарѣевъ не сказалъ: «нѣсколько сотенъ страницъ»... Ужъ—гипербола, такъ—гипербола... Однако я рѣшительно протестую противъ такого утвержденія проф. М. М. Тарѣева. Прочитавъ внимательно—и не разъ—собраніе сочиненій профессора и перечитавъ свою книгу, могу твердо заявить, что ничего подобнаго нѣтъ въ дѣйствительности. Два— три сходныхъ выраженія, нѣсколько близко совпадающихъ положеній проф. М. М. Тарѣевъ, быть можетъ, и укажетъ еще, -- но не больше. Такъ какъ профессоръ заявляетъ, что «изъ Искушеній Богочеловѣка г. Заринъ заимствуетъ болѣе, чѣмъ изъ другихъ моихъ книгъ» 3), то и всякій можетъ провѣрить, велико ли сходство моего сочиненія съ диссертаціей проф. М. М. Тарѣева: «Искушенія Богочеловѣка». Если бы
’) 1, 3%.
■) Стр. 321-322.
*) Стр. 317.
мое сочиненіе зависѣло отъ системы проф. М. М. Тарѣева въ томъ смыслѣ, въ какомъ онъ это представляетъ, то, конечно, совпаденіе* наблюдалось бы именно по отношенію къ тому его труду, гдѣ рѣчь идетъ объ аскетизмѣ такъ или иначе спеціально. Между тѣмъ, этого совершенно нѣтъ. Самъ критикъ— несомнѣно—хотѣлъ бы указать такое совпаденіе и его—безспорно—искалъ, но — очевидно — не нашелъ, да и не могъ найти. Сходство здѣсь не идетъ далѣе (пользуюсь выраженіемъ критика) «нѣкоторыхъ положеній, сводящихся въ сущности къ догматическимъ формуламъ, которыя неизбѣжны у каждаго представителя христіанско-этическаго міровоззрѣнія» *). Съ другой стороны, читая II томъ «Основъ христіанства», въ который вошли сочиненія профессора, или вгіервые или во всякомъ случаѣ послѣ моего сочиненія появившіяся, я нахожу здѣсь много положеній, высказанныхъ по мысли уже въ моемъ сочиненіи, — о вѣчной жизни, о «наградахъ», о «правдѣ Божіей» п т. д. Ужели мнѣ вопить, что это заимствовано у меня и т. д.'? Я и всякій доллсенъ помнить, что post hoc еще далеко не всегда propter hoc.
Но проф. М. М. Тарѣевъ и этимъ недоволенъ. Онъ продолжаетъ: «Я скажу болѣе того. Помимо буквальныхъ заимствованій у меня болѣе или менѣе значительныхъ частей, г. Заринъ зависитъ отъ моихъ сочиненій и въ смыслѣ рѣшенія принципіальныхъ вопросовъ своей книги. Почти всѣ основные пункты принципіальной стороны дѣла онъ раскрываетъ въ смыслѣ моей богословской системы... Во всѣхъ его разсу-ждепіяхъ о твореніи, грѣхопаденіи, спасеніи, вѣчной жизни, христіанской любви, смиреніи — я не могу не узнавать своихъ воззрѣній. Я не знаю у него почти ни одной страницу принципіальнаго характера, которая не напоминала бы моихъ книгъ. Напр., у Зарина стр. 23: «никакая достигнутая человѣкомъ ступень религіозно-нравственнаго совершенства, какъ бы она ни была высока, не можетъ и не должна считаться окончательною, верховною, достаточною, такъ что на ней можно было бы остановиться». Искушенія Богочеловѣка стр. 24: «Истинная жизнь человѣка не имѣетъ предѣла, когда бы она могла остановиться...» У Зарина 221: «человѣкъ познаетъ свою противоположность Богу и, вмѣсто самоотреченія, пожелалъ осуществить свое безусловное досто-
Стр. 330.
шіство именно въ своей тварной, ограниченной, эмпирической наличности». У меня стр. 5 (и предшествующія), кончая словами: пожелалъ утвердить божественное достоинство въ своей ограниченной исключительности. У Зарина 28: грѣхъ человѣческаго самоутвержденія поставилъ Божество во внѣшнія отношенія къ человѣку... 222: Богъ представился ему теперь не любящимъ Отцомъ, но завистливо оберегающимъ свои преимущества... У меня 38 и 39: удаленіе Бога какъ любящаго Отца... внѣшнее отношеніе Бога къ нему... завидующимъ ему... И т. д. и д. д.» *). Здѣсь проф. М. М. Тарѣевъ приводитъ, конечно, самое характерное изъ того, въ чемъ онъ усматриваетъ сходство между моей диссертаціей и его сочиненіями. Читатель можетъ самъ судить, въ какихъ вообще пунктахъ и насколько далеко простирается это сходство. Оно касается положеній въ богословіи болѣе или менѣе установившихся или ясныхъ на основаніи первоисточниковъ.
Моя же работа заключалась будто бы въ томъ, главнымъ образомъ, что, «сдѣлавъ выписки» изъ его «сочиненій па многихъ десяткахъ страницъ», я почти къ каждой выдержкѣ ііодъ-искиваю «многочисленныя святоотеческія цитаты». За то, что я «тѣмъ неопровержимо доказываю близость этихъ выдержекъ къ святоотеческому ученію», проф. даже, — впрочемъ только за одно это,—мнѣ «можетъ быть лично благодаренъ» 2). Я уже говорилъ — и документально, свидѣтельскими показаніями, подтверждалъ,—что всѣ главныя положенія моего сочиненія были установлены и весь почти основной матеріалъ изъ первоисточниковъ добытъ былъ въ 1898—1899 и 1899—1900 академическіе годы, когда изъ сочиненій цроф. М. М. Тарѣева существовало лишь первое издаиіѳ его диссертаціи: «Искушенія Богочеловѣка». Между тѣмъ еще въ кандидатскомъ сочиненіи была дана вся моя система, со включеніемъ главъ о «бракѣ и безбрачіи», о христіанскомъ отношеніи къ имуществу и отреченіи отъ имущества въ иночествѣ, о христіанскомъ смиреніи и отреченіи отъ своей воли въ иночествѣ, о созерцательно-уединенной и общественно-дѣятельной формахъ христіанской жизни 3). «Подыскивать» цитаты къ данному по-
’) Стр. 322. -) Стр. 323, цримѣч. І-ѳ.
3) См. отаывъ о моемъ кандидатскомъ сочиненіи въ „Журналахъ засѣданій совѣта С.-Петербургской Духовной Академіи за 1898—1899 учебный годъ (въ извлеченіи)“, Спб., 1907, стр. 254—256. Здѣсь указы-
ложенію, откуда бы оно ни взято, тѣмъ болѣе къ выдержкамъ, — вещь въ высшей степени трудная и даже прямо невозможная. А тѣмъ болѣе затруднительно подыскать «многочисленныя святоотеческія цитаты» къ выдержкамъ, наполняющимъ «многія десятки страницъ». Это—работа настолько неинтересная и безсмысленная, при громадной трудности, что едва ли бы кто взялся за ея исполненіе... Попробуйте подыскать къ извѣстному положенію цитаты только изъ Библіи,— и тогда это окажется труднымъ. Книги проф. М. М. Тарѣева появлялись постепенно, — и вотъ, стало быть, сдѣлавши выписки изъ одной книги, я начинаю подыскивать «многочисленныя» святоотеческія цитаты. Оканчиваю эту работу —появляется другая книга; начинается такой же процессъ «подыскиванья»...
Вотъ къ какому совершенно невѣроятному представленію дѣла сводится критика... Самъ проф. М. М. Тарѣевъ, вѣроятно, сознаетъ въ глубинѣ души, что вѣдь такъ не могло быть, что это прямо невѣроятно...
Наконецъ, вѣдь былъ же и объективный наблюдатель за моей работой, за ея постепеннымъ ходомъ, читавшій кандидатское сочиненіе въ 1899 году, стипендіатскій отчетъ въ 1900 году, въ которомъ были указаны и добытые мною результаты, въ видѣ тезисовъ.—рукописное магистерское сочиненіе въ 1904 году... Процессъ созиданія моей диссертаціи былъ органическій, а не механическій... Въ данномъ случаѣ дѣло-представляется проще. Я вѣдь излагаю не свое личное воззрѣніе (т. е. не мною придуманное), а объективно раскрываю православное ученіе, на основаніи опредѣленныхъ первоисточниковъ. Поэтому—естественно—я понимаю и излагаю его въ нѣкоторыхъ пунктахъ сходно съ другими учеными, работавшими въ той же области и на основаніи тѣхъ же первоисточниковъ.
вается основное содержаніе диссертаціи и, между прочимъ, говорится: .Слово Божіе и святоотеческія творенія—поскольку то и другія касаются изучаемаго имъ вопроса — тщательно продуманы авторомъ. Поставивъ своею задачею изслѣдованіе вопроса объ аскетизмѣ на основаніи данныхъ Библіи и святоотеческихъ писаній, авторъ отъ начала до конца остается вѣ>ренъ своимъ намѣреніямъ и не высказываетъ, ни одного, кажется, сколько-нибудь существеннаго положенія безъ предварительнаго обоснованія его при помощи вышеназванныхъ данныхъ. Отсюда выводы автора получаютъ солидную устойчивость“ (стр. 255).
Притомъ же о спасеніи, вѣчной жизни и т. д. проф. М. М. Тарѣсвъ говоритъ болѣе или менѣе спеціально лить во II т. своихъ сочиненій, въ составъ коего вошли статьи, появившіяся послѣ моего сочиненія 1)... Критикъ самъ выдаетъ себя, когда, желая и но этому пункту сказать для меня что-либо непріятное, говоритъ, что каждый тезисъ у меня разбавляется «озерами прѣсной воды», моя рѣчь растянута и т. д., — такъ что въ результатѣ стираются краски опредѣленнаго міровоззрѣнія и «все наклоняется къ шаблоннымъ истинамъ». Если перевести этѵ характеристику на объективный языкъ, то она и будетъ именно означать, что въ данномъ случаѣ можетъ быть рѣчь о сходствѣ моего сочиненія съ «тезисами» и «міровоззрѣніемъ» проф. М. М. Тарѣева лишь постольку, поскольку, какъ онъ самъ говоритъ, «и въ богословской этикѣ есть нѣкоторыя положенія, которыя неизбѣжны у каждаго представителя христіанско-этическаго міровоззрѣнія» 2). По всѣмъ указаннымъ пунктамъ мы имѣли изложеніе православнаго ученія и въ диссертаціи архіеп. Сергія: «Православное ученіе о спасеніи», уже во всякомъ случаѣ ни въ какой степени независимой отъ сочиненій проф. М. М. Тарѣева. Но у него по существу—тѣ же принципіальныя воззрѣнія по даннымъ вопросамъ, что и у меня н у проф. М. М. Тарѣева... Можно ли даже ставить такъ вопросъ, какъ это дѣлаетъ критикъ? Но—оказывается—я обязанъ, по заявленію проф. М. М. Тарѣева, — какъ выясненіемъ общей, принципіальной стороны работы, такъ и разработкой частныхъ положеній диссертаціи, далеко не одному проф. М. М. Тарѣевѵ: «г. Заринъ,—говоритъ критикъ,—многое беретъ изъ очень многихъ пособій. Если это потребуется, я это легко докажу» 3). Я пе говорю уже о томъ, что съ точки зрѣнія проф. М. М. Тарѣева непослѣдовательно говорить о моей зависимости отъ «очень многихъ» пособій, разъ онъ ранѣе такъ старательно доказывалъ, что я «всѣ основные пункты принципіальной стороны дѣла» раскрываю въ смыслѣ его системы. Стало быть, и «очень многія пособія» тоже раскрываютъ свои основные пункты въ духѣ системы проф. М. М. Тарѣева? Вѣдь иначе я не могъ бы изъ
') Напрасно въ собраніи своихъ сочиненій проф. М. М. Тарѣевъ не отмѣчаетъ, когда и гдѣ именно впервые появилось въ печати то или другое изъ вошедшихъ въ собраніе его сочиненій.
"') Стр. 330. 3) Стр. 323.
нихъ «многое» брать. Какъ же тогда каждая моя страница, напоминаетъ систему профессора? Гдѣ же мѣсто для вліянія другихъ «очень многихъ пособій»? Или я такъ искусно беру изъ нихъ, что все жо принципіальная сторона дѣла остается— послѣдовательно и неизмѣнно—вѣрною системѣ проф. М. М. Тарѣева? Въ томъ-то п дѣло, что моему критику приходится, въ противорѣчіе самому себѣ, признать въ заключеніе, что вліяніе его системы на мою диссертацію вовсе не существенно и не велико, разъ ото вліяніе раздѣляется съ вліяніемъ «очень многихъ пособій». «Доказывать» проф. М. М. Тарѣеву предоставляется, конечно, сколько и что ему угодно, но я не понимаю, зачѣмъ ломиться въ открытую дверь. Да, я писалъ сочиненіе на основаніи знакомства съ обширною литературой,—русской и западной... Что касается, въ частности, русской богословской литературы, то я сталъ слѣдить за ней и изучать ее еще въ семинаріи, не оставляю н теперь... Все, что мнѣ казалось наиболѣе цѣннымъ и важнымъ для моего вопроса, я, дѣйствительно, старался изучить и использовать... Но ото—обычно— считается достоинствомъ сочиненія, проф. же М. М. Тарѣевъ угрожаетъ доказать присутствіе въ сочиненіи этого качества. Случайный пропускъ цитаты возможешь въ такой громадной работѣ, и поэтому, кромѣ предвзятой тенденціи, ничто не могло бы склонять критика на угрозы...
Разобравши для примѣра подробно семь страницъ изъ моего «обзора», касающіяся его собственной системы, проф. М. М. Тарѣевъ дѣлаетъ такое заключеніе: «итакъ на первый изъ поставленныхъ вопросовъ объ отношеніи г. Зарина къ пособіямъ я отвѣчаю: онъ отнесся къ пособіямъ необыкновенно внимательно, но крайне недобросовѣстно» 1). Проф. М. М. Тарѣевъ отрицаетъ научное значеніе за первой книгой, посвященной, «обзору» пособій. Послѣ всего сказаннаго можно видѣть, что главная причина и основная субъективная подкладка такого рѣшительнаго отзыва заключается не въ чемъ иномъ, какъ въ крайнемъ недовольствѣ его моимъ разборомъ нѣкоторыхъ его произведеній. Что этотъ разборъ нельзя считать за образецъ моего обзора пособій, что онъ не могъ удовлетворять всѣмъ требованіямъ, предъявляемымъ къ богословской критикѣ, по обстоятельствамъ въ нѣкоторыхъ отноше-
‘) Стр. 324. Курсивъ критика.
ніяхъ отъ моня даже независящимъ,—обо всямъ этомъ я уже обстоятельно и подробно говорилъ. Что въ оцѣнкѣ проф. М. М. Тарѣевымъ моего труда рѣшительно преобладаетъ субъективная точка зрѣнія, — въ этой увѣренности, помимо всего прочаго, утверждаетъ меня и тотъ фактъ, что я имѣю нѣсколько печатныхъ отзывовъ западно-европейскихъ ученыхъ—какъ католиковъ, такъ и протестантовъ,—которые осо бенно, даже предпочтительно предъ второй книгой, отмѣчаютъ значеніе именно первой—критической—части моей работы. Какъ на послѣдніе по времени отзывы, укажу во-1-хъ, на замѣтку проф. Fr. Laun’a въ Л» 11 журнала: «Theologische Revue» отъ 17 іюля 1908 г., столб. 323 — 333. Здѣсь моя первая книга называется «очень цѣннымъ трудомъ, свидѣтельствующимъ о большой начитанности п основательной оцѣнкѣ подлежавшей обсужденію восточной и западной литературы (Eine sehr schätzenwerte, von grosser Belesenheit und gründlicher Beurteilung dfer einschlägigen morgen und abendländischen Literatur zeugende, umfassend angelegte Arbeit...)». Можетъ быть, лроф. M. М. Тарѣевъ возразитъ Па это, что западный ученый не компетентенъ въ оцѣнкѣ моей критики, касающейся трудовъ русскихъ авторовъ. Допустимъ это; но Laun отзывается съ похвалой и о тѣхъ отдѣлахъ критики, которые спеціально разсматриваютъ и относящіяся къ моему предмету работы западныхъ ученыхъ. Laun отмѣчаетъ, напр., нѣкоторыя удачныя положенія, высказанныя у меня въ критикѣ капитальнаго труда Zöckler’a. Если бы у меня дѣйствительно были такіе пріемы, которые свидѣтельствовали бы о «дикой вакханаліи» «самодовольства», «педантическаго высокомѣрія и безпредѣльнаго самолюбія», которые проф. М. М. Тарѣевъ отмѣчаетъ у меня въ отдѣлахъ, разсматривающихъ сочиненія, напр., Наг-nack’a и НоІГя, то не думаю, чтобы западные ученые не обратили на это вниманіе и не отмѣтили бы. Равнымъ образомъ, если, напр., Palmieri, наряду Съ другими достоинствами моего сочиненія, отмѣчаетъ то, что у моня правильно оттѣнены особенности православнаго ученія объ аскетизмѣ по сравненію съ католическимъ, то я имѣю всѣ основанія полагать, что, по крайней мѣрѣ, въ этомъ пунктѣ западный ученый компетентнѣе русскаго критика и что, слѣдовательно, и первая моя— критическая — часть не лишена элементовъ положительнаго значонія, по свидѣтельству людей безпристрастныхъ, относя-
щихся къ моему сочиненію съ объективнымъ хладнокровіемъ *) И съ этой стороны, слѣдовательно, объективность и безпристрастіе моего строгаго и «немилосердаго» судіи, подвергается сильному принципіальному сомнѣнію.
Такъ какъ главнымъ мотивомъ критики проф. М. М. Та-рѣева было желаніе «разсчитаться» со мной, возмножно сильнѣе и язвительнѣе отомстить мнѣ, то этотъ личный мотивъ рѣшительно и рельефно преобладаетъ въ библіографической статьѣ профессора: онъ не только специфически и ярко окрашиваетъ все ея содержаніе, всю ея аргументацію и выводы, но обнаруживается и въ самомъ количественномъ преобладаніи элемента полемическаго надъ собственно критическимъ. «О принципіальной сторонѣ» моего «изслѣдованія» 2) рѣчь ведется очень кратко и какъ бы вскользь. Правда, сужденія и выводы и этого отдѣла критики не менѣе рѣшительны и рѣзки, часто до жестокости, совершенно ничѣмъ не вызываемой и не оправдываемой, кромѣ желанія унизить лично автора рецензируемаго изслѣдованія; но здѣсь мы видимъ еще менѣе, чѣмъ въ предыдущемъ отдѣлѣ, доказательствъ и иллюстрацій для выражаемыхъ въ весьма категорической формѣ сужденій критики. Тезисы критики въ этомъ отдѣлѣ сводятся къ слѣдующимъ утвержденіямъ: 1) мое сочиненіе не стоитъ «на высотѣ библейсконаучной точки зрѣнія на аскетизмъ»; 2) оно «не относится научно-критически и къ церковно-историческому аскетическому 1
1) Позволю себѣ привести отзывъ Риітіегі въ подлинномъ видѣ: Das weitaus bedeutendste Werk der ganzen theologischen Literatur aus dem Jahre 1907 ist unbestritten das von S. Ы. Zarin über „Die Aszese nach der clny-stlich—orthodoxen Lehre“ in zwei grossen Bänden, in denen der Verf. in gedrängter Kürze das Material verarbeitet hat, das sich in den 88 Bänden der griechischen Patrologie von Migne zerstreut findet. Der erste Band bringt eine ins einzelne gehende Geschichte der Theorien aller hervorragenden russischen Mystiker. Der Verf. bestimmt auch näher den Unterschied zwischen dem Ideal der katholischen und dem der orthodoxen Aszese. Das Werk Zarius wurde lebhast besprochen und heftig kritisiert von Professor M. Ta-rejew (im „Theologischen Botschafter“), indes mit Unrecht, denn Zarins Untersuchung verdient es, beachtet und vor allem auch im Ausland bekannt zu werden. Literarische Rundschau für das katholische Deutschland. I November 1908 Л“ 11. Cp. также La Chiesa Russa le sue odierne condizioni e il suo riformisto dottrinale, Firenze, 1908, p. 644: ...le Studio dello Zarin, redatto con approfondita conoscenza delle dottrine dei Padri, <: utilissimo pcrche indiea in quail punti gl’ideali dell' aseetismo ortodosso si discostano da quelli del cattolicismo.
-) Стр. 324.
міровоззрѣнію» и потому представляетъ собою будто бы «объединеніе разныхъ церковно-историческихъ началъ», «механическое сведеніе подъ однѣ рубрики разнороднаго матеріала»; 3) въ немъ «рѣшительно отсутствуетъ интуитивное начало, лично—творческое». По этому плану расположимъ и свой отвѣтъ.
I. ГІроф. М. М. Тарѣевъ утверждаетъ, что о библейской точкѣ зрѣнія по вопросу объ аскетизмѣ, о библейскомъ ученіи, въ его своеобразномъ видѣ, въ его специфическихъ особенностяхъ, я не имѣю никакого понятія. У меня, по словамъ критика, именно «данныя Откровенія—послѣдовательно и настойчиво—представляются въ святоотеческомъ и аскетическомъ пониманіи и освѣщеніи». На всемъ протяженіи своего обширнаго «опыта систематическаго раскрытія вопроса» аскетическаго—я будто бы грубо топчу принципы библейскаго богословія, ни разу не поднимаюсь на высоту этой науки. «Ото,— говоритъ криуикъ,—прежде всего со стороны формальной: мы не находимъ здѣсь самой мысли о своеобразномъ видѣ, объ историческомъ обликѣ евангельскаго ученія. Со стороны содержанія, въ частномъ вопросѣ объ аскетизмѣ, евангельская точка зрѣнія, между прочимъ, не признаетъ аскетизма какъ особаго рода религіозно-нравственной жизни, не признаетъ болѣе пригоднымъ для достиженія царства Божія путь безбрачія и свободы отъ родственныхъ связей *). И когда г. Ларинъ въ основу своей системы кладетъ мысль, что «православіе считаетъ аскетизмъ общехристіанскою обязанностью, осуществляемою въ различныхъ формахъ», причемъ, монашество считается формою религіозно-нравственной жизни наиболѣе приспособленною для осуществленія аскетизма» l 2), то онъ стоитъ на точкѣ зрѣнія никакъ не евангельской. Кго «аскетическое принципіальное міровоззрѣніе» не есть евангельское міровоззрѣніе» 3).—Разберемъ прежде всего тѣ доводы, которые приводитъ проф. М. М. Тарѣевъ въ доказательство своего положенія. У г. Зарина, говоритъ онъ,—нѣтъ «самой мысли о своеобразномъ видѣ, объ историческомъ обликѣ евангельскаго ученія». Но какой же у меня былъ поводъ говорить explicite и нарочито «о своеобразномъ видѣ, объ историческомъ обликѣ евангельскаго ученія»? Проф. М. М. Тарѣевъ
l) М. М. Тарѣевъ при этомъ за подробностями отсылаетъ „ко H тому“
„Основы христіанства“ (Евангеліе—вѣра и звизнь по евангелію).
■) 2-я кн., стр. XV. -3) Стр. 326—327.
ставитъ прямою и опредѣленною задачею нѣкоторыхъ своихъ сочиненій воспроизвести и уяснить евангельское ученіе именно въ его специфическихъ особенностяхъ и характеристическихъ, отличительныхъ чертахъ. При этомъ иногда—по самому свойству поставленной имъ задачи—ему важно было какъ можно рѣзче разграничить, какъ можно рельефнѣе оттѣнить именно особенности, отличительныя свойства евангельскаго ученія не только по отношенію къ церковно-историческому, патри-стическомѵ ученію, но и къ характеру апостольскихъ писа-саній 1). Онъ мало того, что различаетъ, а прямо и рѣшительно «противопоставляетъ» «церковно-исторической условности евангельскую безусловность» 2). Для него «важно самое установленіе евангельской истины, въ отрѣшеніи ея отъ условнаго церковно-историческаго облаченія» 3). Поэтому мы въ правѣ ожидать, что все наиболѣе существенное и важное у него по этому вопросу выяснено. Въ «предисловіи» къ сочиненію «Христіанская проблема и русская религіозная мысль», напр., спеціально практикуется вопросъ объ историческомъ обликѣ евангелія. Этотъ послѣдній здѣсь изображается въ такихъ чертахъ. «Христіанство открылось міру, какъ абсолютная духовная религія. Историческая форма его евангельскаго откровенія дана въ видѣ антитезы іудаистическому націонализму»... «Теперь сбрасывались послѣднія путы, привязывавшій человѣка къ землѣ, мѣшавшія ему взойти на небо»... «Человѣкъ отрѣшался отъ всего своего, возвышался надъ всѣмъ человѣческимъ»... Основная и наиболѣе характерная евангельская идея—идея абсолютно божественнаго совершенства» 4). Именно эта «евангельская идея есть чистый божественный элементъ, открытый въ человѣческой душѣ и очи-іценпый отъ всякой примѣси». Однако «эта абсолютность евангельскаго «содержанія» выражена въ такихъ словахъ, въ которыхъ «все относительно». А именно — евангельскія слова «передаютъ абсолютное религіозное содержаніе въ отношеніи къ наніоналыю-законішческой ограниченности еврейской религіи 5). Евангеліе имѣетъ такой видъ: было запрещено уби- *)
*) Ср. Христ. пробл., стр. 16=Основы хриет. IV”, стр. 192.
-’) Ibid., стр. І8=стр.' 194. 3) Ibid., стр. 215=391. 4) Мѳ. VI, 43—48.
5) Ср. А. Harnack, Lehrbuch der Dogmengeschichte 1, »S. 244: Das ursprüngliche Christcnthum ist seiner Erscheinung nach... die Schöpfung einer universalen Religion auf dem Boden der Atlichen: daher behielt dasselbe auch... die jüdischen Züge seines Ursprungs bei.
вать, но не нужно даже гнѣваться, было запрещено прелюбодѣйствовать, но не нужно даже смотрѣть на женщину съ вожделѣніемъ, былъ оформленъ разводъ, но не нужно совсѣмъ разводиться» и т. д. ‘). «Въ евангеліи христіанство не имѣло опоры для длительнаго существованія, не имѣло для этого соковъ и краски, не имѣло тѣней и движенія». «Соки и краски, тѣни и мѣрность движеній христіанство могло взять только отъ міра,—оно должно было воплотиться въ мірѣ, облечься въ его формы, чтобы пріобрѣсть міръ. Это мы и видимъ въ исторической церковной дѣйствительности». «Апостольско-церковное ученіе» «представляетъ собою» не что иное, какъ «раскрытіе евангельскаго содержанія въ терминахъ языческой философіи. Даже въ евангеліи—въ тѣхъ частяхъ его, которыя написаны отъ лица авторовъ-апостоловъ, мы уже видимъ это языческое облаченіе». Особенно много «слѣдовъязыческой философіи» мы видимъ «въ писаніяхъ апостола языковъ» 2). Вообще «съ первымъ словомъ апостольской проповѣди предъ лицомъ языческаго міра легла грань между евангеліемъ Христа, съ его абсолютнымъ содержаніемъ, и апостольскими писаніями, незамѣтно переходящими къ писаніямъ мужей апостольскихъ и святоотеческимъ—съ содержаніемъ уже сознательно условнымъ, приспособленнымъ къ исторической перспективѣ,—легла грань между основоположительнымъ Евангеліемъ и церковно-историческимъ теченіемъ». Поэтому нѣтъ основаній объединять апостольскія писанія съ Евангеліемъ въ одну священную книгу, ибо «только Евангеліе имѣетъ внѣисторическій абсолютный характеръ; писанія и дѣятельность апостольскія, при всей высотѣ апостольскаго авторитета, уже имѣютъ церковно-историческій характеръ, относящій ихъ къ святоотеческому періоду» 3). Въ частности, то же самое наблюдается и по вопросу объ аскетизмѣ. «Начало церковнаго аскетизма мы находимъ уже въ писаніяхъ апостольскихъ,— уже здѣсь духъ евангельской абсолютности, противоположный всему человѣческому, становится духомъ морально-аскетическимъ, духомъ любви и воздержанія (Гал. У, 22, 23; 2 Тим. I, 7), уже здѣсь евангельская плоть, обозначающая все человѣческое, становится безнравственною плотью (Гал.
') Стр. 1-2=176—177. -) Стр. 7=152.
3) Стр. 6=181. Ср. Осн. христ., т. II, стр. 16.
У, 19), уже здѣсь жизнь по духу противополагается вожделѣніямъ плоти (Гал. У, 16) и любовь къ Отцу требуетъ ненависти къ міру (1 Іоан. И, 15)» и т. д. ').
Вотъ наиболѣе характерныя мысли самого проф. М. М. Тарѣева по вопросу объ историческомъ обликѣ Евангелія и такова его собственная основная точка зрѣнія на отличіе Евангелія отъ апостольскихъ и—отчасти—патристическихъ писаній въ ученіи объ аскетизмѣ. Выраженія такихъ приблизительно воззрѣній—естественно—онъ ожидалъ и отъ меня.
Съ своей стороны по этому поводу долженъ заявить: что нужно было мнѣ раскрыть по данному пункту въ своемъ сочиненіи, то мною и сдѣлано, — согласно, конечно, съ моими основными воззрѣніями, — поскольку это требовалось моею принципіальною точкою зрѣнія на предметъ, насколько это соотвѣтствовало моему плану и существу дѣла. Что касается, въ частности, абсолютнаго характера духовнаго совершенства, то онъ мною опредѣленно указанъ, въ качествѣ специфическаго момента евангельскаго откровенія, хотя оттѣненъ преимущественно не со стороны формальной безусловности. а со стороны реальнаго содержанія—абсолютной божественной любви 2). Что церковное ученіе, начиная—отчасти—съ * SS.
‘) Стр. 16=192. Cp. Wernle, Einführung in das theologische Studium. Tübingen, 1908, S. 179. Cp. Harnack, Lehrbuch der Dogmengeschichte I,
SS. 152—153: „вѣра въ Бога—Творца и эсхатологическія чаянія предохранили церковь отъ дуализма... Вѣра, что міръ—Божій и отсюда—добрый оставалась въ силѣ... Твердая вѣра во всемогущество Божіе и надежда на обновленіе міра побѣждали голосъ отчаянія по отношенію къ видимому и чувственному и не позволяли, изъ практической обязанности отреченія отъ міра и глубокаго недовѣрія въ отношеніи къ плоти, дѣлать выводы въ смыслѣ принципіальнаго дуализма“. „У апологетовъ христіанство съ величайшей энергіей провозглашается „какъ религія духа, свободы и абсолютной нравственности“ S. 414. Cp. S: 418: апологеты утверждали, что „христіанство—осуществленіе абсолютно-нравственнаго теизма“. S. 462: „древній законъ является вмѣстѣ съ тѣмъ и новымъ, потому что онъ является теперь чисто духовнымъ, совершеннымъ и абсолютнымъ“.
■) II, стр. 359 и слѣд. И въ этомъ отношеніи я нахожу полное подтвержденіе въ ученыхъ работахъ библейско-богословскаго характера, соприкасающихся съ моимъ предметомъ. См., напр., W. Lütgert, Die Liebe im Neuen Testament. Lpz. 1905, S. 119: совершенная любовь—явленіе божественнаго'порядка. Божественная любовь есть образъ совершенной любви, любви абсолютной и безграничной. Божественное и человѣческое разли-
апостольскихъ писаній, представляетъ собою по своей внѣшней формѣ раскрытіе евангельскаго содержанія въ терминахъ тогдашней философіи, тогда какъ ни о какомъ отношеніи къ этой философіи евангельскаго ученія, собственно ученія Христа,—ни по идеямъ, ни по терминологіи,—не можетъ быть и рѣчи,—это у меня предполагается и конкретно оправдывается, начиная съ самаго теряна asxTjat; Но я не согласился бы такъ рѣшительно и принципіально различать, даже противополагать, Евангеліе апостольскимъ писаніямъ до такой степени, чтобы отрицать «достаточныя основанія» даже для соединенія ихъ въ одну книгу.
чаются не количественно или по степени, но качественно. Истинная любовь есть нѣчто божественное, нѣчто совершенное. Любовь есть совершенное осужденіе и отрицаніе злости. Она всецѣлое и совершенное благо, тогда какъ ненависть—всецѣлое и совершенное зло. Cp. SS. 119, 231, 243, 246.
Ч II, і и слѣд. Впрочемъ, и здѣсь слѣдуетъ избѣгать излишнихъ, не оправдываемыхъ прямыми фактами, преувеличеній. См. напр., Havet, Le ehristianisme, IV, р. 398: „въ своемъ цѣломъ Новый Завѣтъ сохраняетъ характеръ письменности еврейской. Литература съ характеромъ дѣйствительно эллинскимъ начинаетъ появляться въ средѣ христіанства только въ половинѣ 2-го вѣка“. Съ нимъ соглашается и А. Harnack, Lehrbuch der Dogmengeschichte. Freiburg, Zw. Aufl. 1 Bnd. 1888, S. 53."По категорическому и совершенно справедливому утвержденію Zöckler’a, въ ученіи о конкретномъ содержаніи нравственнаго совершенства, а равно и состоянія противоположнаго ему нравственнаго зла, между Евангеліемъ и апостольскими посланіями, какъ съ формальной стороны, такъ и по существу,—нѣтъ никакого принципіальнаго различія. Этически-паренетиче-скія части посланій Ап. Павла къ Галатамъ, Римлянамъ, Ефесянамъ, Колоссянамъ особенно ясно показываютъ, какъ мало вообще окъ приближался—какъ по содержанію, такъ и по формѣ—къ ученію представителей эллинской или римской этической философіи. При спеціальномъ же обозначеніи отдѣльныхъ проярленій изъ области какъ добродѣтелей, такъ и пороковъ, всѣ новозавѣтные писатели имѣютъ большею частью ветхозавѣтные образцы. Die Tugendlehre des Christentums, SS. 4—5, 6, 9 и др. По словамъ Р. Wernle, „мысль“ „первохристіанской эпохи“ облекается обычно въ „форму іудейской мысли“, и „едва только начинается склоненіе къ греческой философіи“. Einführung in das theologische Studium. Tübingen, 1908, SS. 305—306. См. также G. Hoennicke, Das Judenchristentum im ersten und zweiten Jahrhundert. Berlin, 1908 SS. 248, 249, 254—255. Для доказательства „вліянія іудейства на развитіе религіознонравственныхъ представленій христіанъ“ авторъ анализируетъ ученіе Мужей Апостольскихъ. S. 227 ff. Формулировка окончательныхъ выводовъ по этому вопросу—SS. 369—370 ff., причемъ вліяніе іудейства на христіанство категорически признается болѣе замѣтнымъ, серьезнымъ и существеннымъ, чѣмъ вліяніе языческой философіи (SS. 269 —270 ff.).
.о
Что апостольскія писанія отличаются отъ Евангелія сознательноусловнымъ характеромъ своего содержанія принципіально,—это трудно, даже невозможно, оправдать конкретными доказательствами. Въ этомъ отношеніи можно наблюдать градацію даже между апостольскими писаніями, и особенно рѣзкое различіе отмѣчается, какъ извѣстно, въ отношеніи къ, такъ называемымъ, посланіямъ «пастырскимъ» *). Но обратимся къ конкретнымъ примѣрамъ. Извѣстно, что къ числу внутреннихъ признаковъ подлинности 1-го посланія Іоанна Богослова относится «тѣсное родство его съ четвертымъ евангеліемъ въ отношеніи къ общимъ воззрѣніемъ, понятіямъ, развитію мыслей и образу выраженій. Черты сходства между обоими писаніями столь очевидны, что почти всѣ изслѣдователи, за исключеніемъ тюбингенцевъ, признаютъ ихъ вполнѣ достаточными для того, чтобы считать несомнѣннымъ происхожденіе ихъ отъ одного и того же писателя... Съ рѣшительностью высказывается, какъ неоспоримое, слѣдующее положеніе: происхожденіе посланія отъ Апостола Іоапна стоитъ и падаетъ вмѣстѣ съ подлинностью Евангелія Іоанна... Такое тѣсное отношеніе между посланіемъ и Евангеліомъ глубоко отпечатлѣлось какъ на внутренней, такъ и на внѣшней сторонѣ обоихъ писаній. Одинъ и тотъ же духъ проникаетъ ихъ: оба имѣютъ одинъ и тотъ же характеръ не только въ кругѣ идей и догматическихъ воззрѣніи, но даже и въ общемъ стилѣ и въ отдѣльныхъ выраженіяхъ» 1 2) 3). Да и самъ ироф. М. М. Тарѣевъ отмѣчаетъ нерѣдко
1) Ср. и у /). Paul Wernle. Einführung in das theologische Studium. Tübingen, 1908, S. 135.
*) Цроф. H. И. Сагарда, Первое Соборное Посланіе св. Апостола и Евангелиста Іоанна Богослова. Полтава, 1903, стр. 33—35.
3) Въ частности, въ изслѣдуемой мною области полное принципіальное согласіе между новозавѣтными писаніями опредѣленно и доказательно устанавливается проф. Ltttgert’oMa. Cp. Lib. eit., SS. 165—166 (о согласіи синоптиковъ съ Евангеліемъ Іоанна), SS. 232—236 (объ отношеніи къ Евангелію Ап. Павла по вопросамъ, въ частности, о сущности любви, о ея происхожденіи и под., причемъ констатируется, что „въ этомъ отношеніи Аи. Павелъ просто продолжаетъ проповѣдь Іисуса“-: „только тотъ, кто грубо не понимаетъ Апостола, можетъ не замѣчать единства въ этомъ фундаментальномъ вопросѣ“ въ ученіи Христа и св. Павла. S. 232); S. 237 („пониманіе заповѣди любви въ 1 посланіи Іоанна вполнѣ (durchaus) соотвѣтствуетъ Евангелію“). SS. 243, 246; S. 255 (ученіе Ап. Іакова „одинаково—gemeinsam ist) съ синоптическою проповѣдью Іисуса); S. 263 (объ Апокалипсисѣ); SS. 268—275 („Заключеніе“). Не
весьма важное значеніе апостольскихъ писаній въ смыслѣ ихъ существеннаго значенія для пониманія самыхъ основныхъ пунктовъ евангельскаго ученія, съ которыми они—до адэкватнаго тожества—оказываются сходными по духу и по смыслу своего
только основной тезисъ моего сочиненіи, но н всѣ другія, имѣющія существенное значеніе, положенія диссертаціи стоятъ „на высотѣ науки библейскаго богословія“. Для богослова-систематика важны, конечно, не методъ и частности названной науки, а добываемые ею результаты. Названная дисциплина, поскольку она входитъ въ сферу изучаемой мною области, занимается, напр., анализомъ различныхъ религіозно-этическихъ понятій—тоэті;, іуіщ, oiMioSävTj, уетаѵо'.х и т. д., старается уловить всѣ оттѣнки, составляющія отличительную особенность міровоззрѣнія того или другого писателя и т. под. Здѣсь, напр., указывается, что хотя „Іисусъ и по евангелію Іоанна признаетъ u-exavotі необходимымъ условіемъ для вступленія въ царствіе Божіе, однако не подлежитъ никакому сомнѣнію, что названное понятіе не принадлежитъ къ тѣмъ предметамъ, къ которымъ обращаются рѣчи Іисуса непосредственно и намѣренно“, по изображенію' Іоанна Богослова (См. Hermann Jacoby. Neutesta-mentliche Ethik. Königsberg, 1899, S. 19ff); или болѣе или менѣе подробно изслѣдуется, насколько понятіе кхшхо; имѣетъ соціальный оттѣнокъ въ ев. Лукн (Lib. cit., S. Iff). Въ результатѣ оказывается, что хотя въ этомъ пунктѣ у ев. Луки и есть замѣтное различіе по сравненію съ ев. Матѳея, однако оно касается не существа понятія, а лишь— точки зрѣнія на предметъ: „редакція Луки объясняется тѣмъ, что онъ истолковываетъ слова Іисуса съ точки зрѣнія христіанской общины“, ея историческаго внѣшняго положенія (S. 3) и под. Все это система-дггш(/-богослову знать, конечно, нужно, но для его спеціальныхъ цѣлей пригодно ему лишь сравнительно немногое, наиболѣе существенное и характерное. Въ этомъ смыслѣ мои обязанности по отношенію къ систематическому богословію мною ясно сознавались и—по мѣрѣ силъ—выполнялись. Что дѣйствительно мое сочиненіе стоитъ „на высотѣ науки библейскаго богословія“, косвенное подтвержденіе этому я нахожу и въ томъ обстоятельствѣ, что, знакомясь съ трудами, относящимися къ области именно указанной дисциплины, я нахожу въ нихъ полное подтвержденіе имѣющихся у меня тезисовъ. Напр., я оттѣняю особенно важное значеніе идеи „послѣдованія“ Христу, какъ идеи именно принципіальной, содержащей въ себѣ „аскетическій моментъ нравственнаго уподобленія Христу, выдвигающій прежде всего элементъ активности, подвига, борьбы“ (II, стр. 68—69, примѣч. 9). Jacoby пришелъ къ такому же выводу: „послѣдованіе Христу есть усвоеніе своего Образца, поскольку оно требуетъ готовности къ тяжелымъ жертвамъ, обязываетъ къ страданіямъ за Него, если этого требуетъ воля Божія“. (Neutestamentliche Ethik. Königsberg, S. 55) и др. — Къ сожалѣнію, размѣры статьи не позволяютъ мнѣ подробнѣе и детальнѣе аргументировать свои мысли по данному вопросу. Къ вему, въ виду его важности и интереса, я постараюсь вернуться какъ-либо впослѣдствіи.
ученія, причемъ евангельское ученіе выражается въ нихъ даже рельефнѣе и опредѣленнѣе. «Христосъ не Себѣ угождалъ» (Римл. ХУ, 3): такова историческая характеристика новозавѣтнаго Учителя, данная апостоломъ языковъ и вполнѣ соотвѣтствующая евангельскому образу» '). Въ одной изъ рѣчей апостола Павла припоминаются слова «Господа Іисуса», которыя «Онъ Самъ» сказалъ: блаженнѣе давать, чѣмъ принимать (Дѣян. XX, 35)» 2). «Апостолъ Христовъ остается вполнѣ вѣрнымъ своему Учителю, когда пишетъ, что всякій любящій рожденъ отъ Бога и любитъ Бога» * *) и мн. др. *).
С. Заринъ.
29 января 1909 г. Печатать разрѣшается. И. д. Ректора С. Петероург-ской духовной академіи архимандритъ Ѳеофанъ.
Редакторъ профессоръ С.-Петербургской духовной академіи
Петръ Смирновъ.
‘) Основы христ. II, стр. 167. ’) Ibid.
а) Стр. 171. Ср. стр. 184, 225 и мв. др.
*) Продолженіе слѣдуетъ.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная ака-демия Русской Православной Церкви - высшее учебное заведение, целью которого является подготовка священнослужителей, преподавателей духовных учеб-ных заведений и специалистов в области богословских и церковных наук. Подразделениями академии являются: собственно академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет ино-странных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках процесса компьютеризации Санкт-Петербургской православной духовной академии. В подготовке электронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта - ректор академии епископ Гатчинский Амвросий. Куратор проекта - проректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Матери-алы журнала подготавливаются в формате pdf, распространяются на компакт-диске и размещаются на сайте академии.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
