CC BY
8
Санкт-Петербургская православная духовная академия
Архив журнала «Христианское чтение»
С.М. Зарин
Ответ на критику профессора М.М. Тареева
Опубликовано:
Христианское чтение. 1908. № 11. С. 1524-1541.
@ Сканированій и создание электронного варианта: Санкт-Петербургская православная духовная академия (www.spbda.ru), 2009. Материал распространяется на основе некоммерческой лицензии Creative Commons 3.0 с указанием авторства без возможности изменений.
СПбПДА
Санкт-Петербург
2009
Отвѣтъ на критику профессора М. М. Тарѣева *).
« СТЬ аскетизмъ, аскетизмъ и аскетизмъ», поучаетъ меня
проф. М. М. Тарѣевъ. «Есть евангельскій аскетизмъ,
есть церковно-историческій аскетизмъ, есть этико-гѵма-$ пптариый аскетизмъ... и нѣтъ просто аскетизма. Нельзя
) просто сказать «аскетизмъ», но нужно каждый разъ добавлять опредѣлительное слово. Нельзя избѣжать слова аскетизмъ въ евангельскомъ ученіи, необходимо оно въ христіанскомъ міровоззрѣніи, умѣстно и въ гуманитарной этикѣ, но вездѣ оно имѣетъ свой смыслъ. Заринъ же (оставаясь въ этомъ случаѣ вѣрнымъ традиціямъ средней духовной школы и стараго схоластическаго богословія) понимаетъ систему христіанской мысли въ томъ смыслѣ, что онъ все сваливаетъ въ одну кучу... У А. Блока въ его «Балаганчикѣ» выводится красивая дѣвушка, у которой «за плечами лежитъ заплетенная коса». Въ то время, какъ-ГІьеро въ восторгѣ отъ красоты дѣвушкин и отъ ея косы, мистикамъ эта коса представляется косою смерти... Но вѣдь это Балаганчикъ. А вотъ г. Заринъ, съ серьезнымъ видомъ, нераздѣльно употребляетъ разныя значенія слова аскетизмъ. И не только самъ это дѣлаетъ, но и поступающихъ иначе осуждаетъ. Всѣ его рецензентскія сужденія представляютъ изъ себя балаганную игру, состоящую въ смѣшеніи разныхъ значеній слова. Онъ упорно знать не хочетъ, что одно разумѣется подъ словомъ «быки», когда говорится о стадѣ, и другое, когда идетъ рѣчь о мостахъ...» *). И такъ * 1
*) Продолженіе. См. октябрь.—На 1330 стр. фраза... „и заключаетъ въ себѣ нѣкоторыя парадоксальныя утвержденія“—напечатана ошибочно.
1) Стр. 327—328.
въ критикѣ проф. М. М. Тарѣева нерѣдко: вмѣсто доказательствъ и иллюстрацій,—каламбуры и пикантности... Дѣло же обстоитъ совсѣмъ иначе. Что касается аскетизма этико-гуманитарнаго, то въ моемъ разборѣ рѣчь могла быть о немъ лишь при анализѣ міровоззрѣнія Б. С. Соловьева, при чемъ я и не думаю его осуждать, а разсматриваю предложенное имъ пониманіе аскетизма съ той точки зрѣнія, на которой стоитъ и самъ философъ 1), и лишь иногда ставлю вопросъ, насколько въ томъ или иномъ пунктѣ согласенъ Соловьевъ съ христіанскимъ ученіемъ 2). Разбирая понятіе объ аскетизмѣ съ психологической стороны, я—попутно—ставлю, напр., вопросъ, признается ли въ патристическомъ ученіи за чувствомъ «стыда» недагогически-аскетическое значеніе 3 4). О томъ, что есть евангельскій аскетизмъ, въ отличіе отъ аскетизма патрнстическаго, и у меня прямо и опредѣленно—и притомъ не разъ—говорится 1). Мало того. И въ апостольскихъ и святоотеческихъ писаніяхъ понятіе «аскетизмъ» имѣетъ свою исторію, при чемъ ему придается не только у различныхъ церковныхъ писателей, но нерѣдко даже у одного и того же писателя различный смыслъ. Во «введеніи» къ сочиненію я представляю и результаты моихъ наблюденій,—и я не знаю въ литературѣ болѣе подробнаго и документальнаго излоясенія исторіи названнаго понятія 5). При разсмотрѣніи анализируемыхъ мною системъ всегда, гдѣ нужно, отмѣчается, о какомъ именно аскетизмѣ идетъ рѣчь, напр., при раскрытіи міровоззрѣнія Ѳ. Ѳ. Гусева устанавливается, какой собственно типъ аскетическаго міровоззрѣнія у него воспроизводится *). Если у проф. II. П. Пономарева трактуется объ аскетизмѣ IV вѣка, то съ этой точки
*) Ср., напр., стр. 359—о постѣ. -) Ср. стр. 365. 3) Стр. 367.
4) Стр. 124, 295—296, 235 и слѣд. и др.
5) Въ этомъ отдѣлѣ — въ дополненіе къ сказанному—слѣдовало бы еще болѣе оттѣнить аскетическое значеніе татіеіѵосрроаіѵу). Такъ, Тертулліанъ въ своемъ произведеніи De jejunio три раза употребляетъ это понятіе (с. 12, 13, 16) для обозначенія внѣшнихъ благочестивыхъ лишеній, при чемъ главнымъ образомъ у него разумѣется постъ. Ср. Посланіе Климента (53, 2; 55, 6); Ермъ, Sim. V, 3, 7. Vis. Ill, 10, 6. См. Lahn, Einleitung in das Meue Testament. 2 Aufl. 1, 339; Goltz, Das Gebet in der ältesten Christenheit. 1901, SS. 164, 172. Karl Thieme, Die christliche Demut. Eine historische Untersuchung zur theologischen Ethik. Erste Hälfte (Gies-zen, 1906), S. 16 if. Cp. статью „Fasting“ I. F. F. Farquhar'ä. въ „Revue internationale de Theologie“. 1908, Juillet—Septembre (Л» 63), p. 532 слѣд.— Cp. 2 Колос. 11, 18.
«) Стр. 63.
зрѣнія и ведется анализъ, при чемъ требуется послѣдовательное и точное проведеніе именно разъ взятаго основного принципа ‘). Разсматривая систему А. Ѳ. Гусева, я именно прежде всего ставлю вопросъ: «собственно какой, именно чей взглядъ па аскетизмъ христіанскій взялся представитъ и на самомъ дѣлѣ представилъ авторъ» 2). Но какой бы аскетизмъ — въ этомъ смыслѣ — нн разумѣть, во всякомъ случаѣ, говорю я, «аскетизмъ. по самому понятію о немъ, но самому существу своему, есть процессъ достиженія нравственнаго совершенства, путъ изъ дурной эмпирической дѣйствительности къ нравственному идеалу. Слѣдовательно, совершенно непозволительно замѣнять понятіе христіанскаго аскета понятіемъ христіанина, уже достигшаго нравственнаго совершенства» 3): Непозволительно,— съ какой угодно, съ евангельской не менѣе, чѣмъ и съ иатри-стической точки зрѣнія. Вѣдь при всемъ различіи, въ евангельскомъ и патристическомъ аскетизмѣ есть и нѣчто общее: общее зерно, одинъ корень. Аскетизмъ во всякомъ случаѣ относится кт. динамическому моменту, а не къ статическому. Если проф. М. М. Тарѣевъ «наблюдаетъ даже идею юродства» въ качествѣ «звена въ системѣ христіанскаго міровоззрѣнія» 4), то почему же я не могу въ «христіанскомъ міровоззрѣніи» усматривать «въ качествѣ звена» «идею аскетизма»'?
Самъ проф. М. М. Тарѣевъ говоритъ въ одномъ мѣстѣ, что «въ лично-христіанскомъ аскетизмѣ, поскольку онъ входитъ въ систему христіанскаго міровоззрѣнія, открывается специфическо-христіанскій характеръ» 5) и т. д. ІТодразумѣвается, что есть міровоззрѣніе христіанское, а не спеціально лишь евангельское, апостольское, святоотеческое и т. д. Когда проф. М. М. Тарѣевъ отожествляетъ «христіанство» и «евангеліе», то вѣдь, если стоять на формальной точкѣ зрѣнія, тоже можно бы вопіять: «помилуйте, христіанство не то же, что евангеліе: первое понятіе шире второго; есть христіанство евангельское, есть апостольское, есть святоотеческое»... (iJ. Точное разграниченіе во всѣхъ случаяхъ, гдѣ — аскетизмъ спеціально евангельскій и въ чемъ собственно — аске-
‘) Отр. 119 и др. 2) Стр. 47. :і) Стр. 48.
*) Оснопы христіанства, т. Ш, стр. 107, нримѣч.
5) Осн. христ., т. III, стр. 137.
‘0 См., напр., Христ. проблема, стр. 237=Основы хр., т. IV, стр. 413.
тизмъ въ иатристическомъ его истолкованіи, — являлось, но ыоемѵ убѣжденію, и невозможнымъ по существу. Напримѣръ, но ученію преосв. Ѳеофана, «аскетизмъ, подвижничество имѣетъ смыслъ очень широкій: онъ обнимаетъ собою собственно всю сознательно-свободную, напряженную дѣятельность человѣка, направленную къ усвоенію спасенія Христова, къ достиженію богоподобнаго совершенства... «Подвижничество» проникаетъ собою всю христіанскую жизнедѣятельность, придаетъ специфическій характеръ и «вѣрѣ» и «добрымъ дѣламъ...» Быть можетъ, нроф. М. М. Тарѣевъ и скажетъ, положа руку на сердце, какой именно здѣсь аскетизмъ разумѣется,—евангельскій, апостольскій или патрпстическій,—или же аскетизмъ въ личномъ пониманіи преосв. Ѳеофана?.. Когда самъ нроф. М. М. Тарѣевъ утверждаетъ, напр., что «иначе какъ аскетомъ и юродивымъ христіанинъ не можетъ быть въ мірѣ» *), что «христіанинъ дѣйствуетъ на свое тѣло постомъ 2), то чье ученіе онъ выражаетъ? Евангельское, апостольское, патристическое или какое либо другое?... Вѣроятно, профессоръ скажетъ, что выражаетъ свое пониманіе христіанскаго ученія, его общій духъ, его основной смыслъ. Почему же проф. М. М. Тарѣевъ предъявляетъ ко мнѣ такія требованія, которыхъ онъ самъ не исполняетъ, и которыхъ нельзя иногда исполнить по самому существу дѣла? Самъ проф. М. М. Тарѣевъ говоритъ, что разбираемые у меня авторы по большей части стоятъ на высотѣ личнаго творчества; они выражаютъ, стало быть, свое личное пониманіе и притомъ — по большей части—именно христіап-стіанскаго ученія, а не спеціально лишь евангельскаго, апостольскаго, святоотеческаго и т. под. Какой же у меня былъ поводъ при разборѣ ихъ постоянно подставлять къ слову «аскетизмъ» непремѣнно опредѣлительное слово «евангельскій», «христіанскій», «гуманитарный» и т. п.? Эго не вызывалось самыми особенностями и характеромъ подлежавшихъ моему разсмотрѣнію трудовъ, а тамъ, гдѣ предполагалось существомъ дѣла это требованіе, оно и въ дѣйствительности исполнялось мною. Въ христіанскомъ міровоззрѣніи «аскетизмъ» понимается преимущественно въ двухъ основныхъ смыслахъ: 1) въ общемъ и широкомъ, какъ «общій принципъ, всепроникающее начало христіанской жизнедѣятельности, опредѣляемое и обусловливаемое самымъ ея характеромъ, поскольку она является про-
цессомъ постепеннаго, двусторонняго религіозно-нравственнаго совершенства, осуществляемаго свободнымъ напряженіемъ силъ человѣка, хотя и при неразлучномъ содѣйствіи благодати» ‘): и 2) въ тѣсномъ и спеціальномъ смыслѣ,—какъ особый родъ христіанской жизни, характеризующійся осуществленіемъ и внѣшняго самоотреченія отъ семейныхъ и общественныхъ узъ. Это и констатируется у меня въ «заключеніи» критическаго отдѣла, съ указаніемъ особенностей и оттѣнковъ, придаваемыхъ этому понятію въ характеризуемыхъ системахъ.
Такимъ образомъ, и съ указанной стороны въ объемѣ и примѣненіи основного понятія «аскетизмъ» я слѣдовалъ тому методу, который опредѣлялся существомъ дѣла, самымъ содержаніемъ и основнымъ смысломъ разбираемыхъ системъ. Гдѣ же проф. М. М. Тарѣеву чудится «балаганная игра»'?..
Я долженъ сказать, что проф. М. М. Тарѣевъ, характеризуя указаннымъ выше способомъ мое отношеніе къ рецензируемымъ авторамъ, разумѣлъ, прежде всего и преимущественно, почти исключительно,—себя лично.
Бъ качествѣ примѣра моихъ «отношеній къ пособіямъ» критикъ разсматриваетъ мое «отношеніе» именно и только къ его, проф. М. М. Тарѣева, сочиненіямъ 2). Бидно, что когда проф. М. М. Тарѣевъ характеризуетъ вообще мои рецензентскіе пріемы, онъ разумѣетъ—прежде всего и преимущественно, а иногда и исключительно—себя самого. Желая рѣшить вопросъ, насколько «внимательно и добросовѣстно» я отношусь къ пособіямъ, «которыя» я будто бы «столь высокомѣрно трактую», критикъ оговаривается, что для рѣшенія этого вопроса онъ «долженъ остановиться на какомъ-нибудь одномъ изъ рецензируемыхъ» мною «авторовъ и въ примѣненіи къ нему прослѣдить шагъ за шагомъ» мои «операціи». Такъ какъ г. Заринъ и меня, — объясняетъ проф. М. М. Тарѣевъ,—удостаиваетъ помѣстить въ поле своего «обозрѣнія», то я провѣрю на себѣ «доброкачественность его критическихъ пріемовъ». «Мое имя, — продолжаетъ критикъ,—г. Заринъ упоминаетъ еще на стр. ХУ. «Традиціонный аскетизмъ, по его словамъ, иногда даже у богослововъ рѣшительно противополагается христіанской любви, какъ начало ей совершенно чуждое, съ н'ей рѣшительно несовмѣстимое». Ссылка: «Ср. проф. М. М. Тарѣевъ. «Бог. Вѣсти.» 1906, апр. 716=
Живыя души, стр. 76». Но въ данномъ мѣстѣ я (вслѣдъ за приведенною у г. Зарина выдержкою) пишу слѣдующее:' «на традиціонный аскетизмъ можно смотрѣть различно, и мы о немъ не шорамъ. Но современные теоретики его. о кото-рылъ мы и говоримъ, берутъ его вт опредѣленномъ освѣщеніи. Они считаютъ подвигъ аскетизма высшею формою христіанской жизни, высшимъ христіанскимъ идеаломъ, и при этомъ аскетизмъ понимается вт, смыслѣ, рѣшительно отличающемъ его отъ подвига христіанской любви». Какъ же можно ссылаться на это мѣсто въ доказательство того, что богословіи (т. е. я) противополагаютъ аскетизмъ и любовь? Я лишь говорю о современныхъ аскетахъ, которые понимаютъ аскетизмъ въ смыслѣ противоположномъ подвигу любви» *).—Прежде всего мою ссылку вовсе необязательно понимать въ томъ смыслѣ, что непремѣнно проф. М. М. Тарѣевъ противополагаетъ традиціонный аскетизмъ подвигу христіанской любви. Я могъ ссылаться на приведенное у меня мѣсто въ подтвержденіе того, что и у нроф. М. М. Тарѣева констатируется фактъ встрѣчающагося «иногда» у современныхъ теоретиковъ традиціоннаго аскетизма, которыхъ я назвалъ «богословами», противоположенія «традиціоннаго аскетизма» началу «христіанской любви» къ людямъ. Развѣ уже никто изъ «современныхъ теоретиковъ аскетизма» не заслуживаетъ даяге имени «богослова»? Вѣдь если бы я хотѣлъ указать поименно, хотя бы только въ качествѣ примѣра, богослововъ, которые противопоставляютъ «традиціонный аскетизмъ» дѣятельной христіанской любви, то назвалъ бы во всякомъ случаѣ имя не одного моего критика, такъ какъ мнѣ извѣстны и другія имена Э. Но проф. М. М. Тарѣевъ спѣшитъ отожествить: богословы, т. е. я, проф. М. М. Тарѣевъ. Но проф. М. М. Тарѣевъ вѣдь не «богословы», а «богословъ». Но не будемъ настаивать на этомъ. Пріобрѣтши и изучивъ основательно собраніе сочиненій проф. М. М. Тарѣева, я утверждаю, что и онъ «иногда» (такъ вѣдь у меня и было-—осторожно—сказано) противопоставляетъ аскетизмъ началу дѣятельной .христіанской любви. Нотъ, папр., одно мѣсто изъ сочиненій профессора: «нынѣ аскетизмъ съ удивительною откровенностью, почти наглостью, заявилъ, что ему нѣтъ дѣла до любви, что онъ не евангельской природы. Это нужно оцѣнить и осмыслить. Наше время—
sw
9 С/гр. 308—309.
= ) С'р.. ншір., сгр. Ы, ПО—111 и др.
лабораторія, въ которой выясняется чистое христіанство, освобождаясь отъ историческаго облаченія символовъ» *)... «Центральная идея свободнаго духа и свободной плоти выражается въ болѣе конкретномъ образѣ этической религіи. На этомъ пути встрѣчаются двѣ крайности—историческаго аскетизма и аморальнаго эстетизма, одинаково далекія отъ нашей идеи: абсолютная любовь къ Богу должна стать реальною силою въ любви къ человѣку, и это связываетъ религію съ общественною жизнію» 2). Такимъ образомъ, по мысли проф. М. М. Тарѣева, не только современный аскетизмъ самъ рѣшительно заявляетъ о своей полярной противоположности началу христіанской любви, но и въ дѣйшвттъности—нс только современный, по и «историческій» аскетизмъ далекъ отъ осуществленія истинно христіанской дѣятельной любви. Слѣдовательно, во всякомъ случаѣ, я признаю сдѣланную мною ссылку на статью проф. М. М. Тарѣева правильною.
Уже съ самыхъ первыхъ шаговъ оцѣнки моихъ критическихъ пріемовъ проф. М. М. Тарнымъ мы, такичп. образомъ, встрѣчаемся съ излишнею «придир'щвостью» и «мелочностью»,— качествами, которыя составляютъ отрицательныя свойства богословской критики, по свидѣтельству самого проф. М. М. Тарѣева 3). Безпристрастію въ оцѣнкѣ не благопріятствуетъ уже и то обстоятельство, что изъ значительнаго количества анализируемыхъ у меня авторовъ проф. М. М. Тарѣевъ беретъ для детальной провѣрки себя самого. Здѣсь неудобство сказывается уже въ томъ, что, оцѣнивая мои критическіе пріемы, проф. М. М. Тарѣевѵ приходится невольно имѣть дѣло и съ оцѣнкою своихъ собственныхъ взглядовъ, пріемовъ и т. д., а между тѣмъ быть безпристрастнымъ судьею себя самого—дѣло очень трудное. Мнѣ, такимъ образомъ, приходится отвѣчать предъ судьею, который заинтересованъ въ томъ, что бы представить меня въ свѣтѣ, для меня наиболѣе неблагопріятномъ, ибо тѣмъ самымъ—въ обратно пропорціональномъ отношеніи—выигрываютъ его интересы. Лицо, заинтересованное,
’) Христіанская проблема и русская религіозная мысль, стр. 239.= Основы христ., IV, стр. 415. Ср. Живыя души. „Богоел. Вѣстн.“ 1906, Апрѣль, стр. 717—718.
■) Христіанская свобода. Оси. христ., т. IV, нредисл., стр. 5—6 и др. Ор. также Оси. христ. т. II, стр. 270.
’) Стр. 332.
обиженное или оскорбленное кѣмъ-либо, или только считающее себя таковымъ, нигдѣ —по здравымъ юридическимъ нормамъ— не можетъ быть вмѣстѣ и судіею, не можетъ произносить окончательнаго приговора надъ человѣкомъ, который есть или считается обидчикомъ и т. д. Проф. М. М. Тарѣевъ. не скрывающій нерасположенія ко мнѣ, считающій себя обиженнымъ мною, кромѣ того, для разбора беретъ себя самого... Но это, конечно, формальная сторона дѣла. Гораздо важнѣе то, что критическій обзоръ сочиненій проф. М. М. Тарѣева былъ сопряженъ для меня съ нѣкоторыми затрудненіями—внѣшняго и внутренняго свойства,—которыхъ не было при обзорѣ большинства другихъ авторовъ. И сюда—прежде всего—слѣдуетъ отнести то обстоятельство, что только въ текущемъ году бо-богословскія сочиненія проф. М. М. Тарѣева получили законченность системы, переизданы въ одномъ собраніи, въ IV томахъ. При этомъ авторомъ выяснены и тѣ основныя точки зрѣнія, съ которыхъ слѣдуетъ смотрѣть, понимать и оцѣнивать тѣ или другія его сочиненія, тѣ или иныя группы его мыслей; указано, какое мѣсто въ его системѣ занимаетъ та или другая изъ его основныхъ идей и т. д. Безъ такихъ нарочитыхъ разъясненій и особыхъ предупрежденій многое могло быть понятно иначе. И это тѣмъ болѣе, что, по собственному истолкованію проф. М. М. Тарѣева, его «религіозная система не имѣемъ пи конфессіонально-дидактическаго. ни чисто объективнаго значенія»; «онъ даетъ личное пониманіе христіанства, личное религіозное міровоззрѣніе». Въ его книгахъ «обсуждается... то въ христіанствѣ. что... неизбѣжно предполагаетъ субъективное переживаніе, индивидуальное освѣщеніе *)., Вотъ если бы существовало такое изданіе проф. М. М. Тарѣева во время написанія моей диссертаціи, тогда можно было бы предъявить къ моему обзору его міровоззрѣнія «строгія» требованія... Между тѣмъ статьи проф. М. М. Тарѣева печатались постепенно, въ разныхъ періодическихъ изданіяхъ, за которыми при моихъ обстоятельствахъ трудно было даже слѣдить систематически. Напр., его сочиненіе «Цѣль и смыслъ жизни», напечатанное первоначально въ журналѣ «Вѣра и Церковь» (за 1901 г.), вообще въ Петербургѣ мало распространенномъ, ускользнуло совер-
‘) Предисловіе къ 1-му тому, стр. 6.
ніенно изъ моего вниманія *), а потомъ ускользнуло оио и въ видѣ отдѣльныхъ оттисковъ, а между тѣмъ проф. М. М. Та-рѣевъ этому не вѣритъ и утверждаетъ, что я, вмѣстѣ съ другимъ его сочиненіемъ: «Искушенія Богочеловѣка», имѣлъ и этотъ его трудъ подъ руками, пользовался имъ, но, желая скрыть этотъ фактъ, совсѣмъ умолчалъ о немъ. Правда, проф. М. М. Тарѣевъ находится въ этомъ случаѣ въ болѣе благопріятныхъ условіяхъ но сравненію со мной: одну изъ книгъ, у меня не названныхъ, я дѣйствительно изучалъ («Искушенія Богочеловѣка»), основательно познакомившись съ ней когда я еще былъ въ послѣднемъ классѣ семинаріи; что же касается сочиненія «Цѣль и смыслъ жизни», то я долженъ со всею рѣшительностью увѣрить, что- я этого сочиненія не читалъ до самаго послѣдняго времени, когда мнѣ пришлось писать отвѣтъ проф. М. М. Тарѣевѵ. Впрочемъ, и самъ проф. М. М. Тарѣевъ доказываетъ только то, что я «близко знакомъ» съ первою книгою. О сочиненій же «Цѣль и смыслъ жизни» онъ высказывается въ этомъ смыслѣ вполнѣ рѣшительно, но доказательствъ никакихъ не приводитъ, хотя и обѣщалъ это сдѣлать, такъ какъ ихъ и совершенно нельзя привести. Но мой критикъ утверждаетъ почти всегда гораздо больше, чѣмъ можно доказать. Дѣйствительно, имѣя возможность доказать, что я знакомъ не только со вторымъ изданіемъ его сочиненія: «РІскушенія Христа», но и съ первымъ, онъ этимъ не довольствуется: ему хочется во что бы то ни стало усугубить, безконечно преувеличить мою ошибку, если она и есть. И это, конечно, дѣлается не только подъ вліяніемъ крайняго раздраженія, нескрываемаго нерасположенія ко мнѣ, но и съ опредѣленною цѣлью—охарактеризовать мое сочиненіе самымъ неблагопріятнымъ для меня образомъ. Такъ какъ изъ того обстоятельства, что спеціально не помѣчено первое изданіе сочиненія, помѣченнаго во второмъ изданіи, особенно рѣзкихъ и рѣшительныхъ выводовъ сдѣлать еще нельзя, то «кстати» присоединяется н новое обвиненіе, что я совсѣмъ но помѣчаю сочиненія, которое не только зналъ, но и которымъ пользовался. Если это такъ, то и пужно было доказать прежде всего, что я пользовался, какъ пособіемъ, именно этимъ сочиненіемъ — «Цѣль и смыслъ жизни», гдѣ дѣйствительно
') Въ сентябрѣ 1900 г. я поступилъ на службу и, имѣя въ недѣлю 24 урока русскаго языка, долженъ былъ на нѣкоторое время совершенно прекратить научныя занятія.
дапы нѣкоторыя положенія, касающіяся и дѣли и смысла хри-христіанскаго аскетизма, хотя и въ общемъ только видѣ. На всякомъ судѣ, достойномъ этого имени, обезпечивается равновѣсіе и равноправность того, что служитъ къ оправданію подсудимаго, и того, что служитъ къ его обвиненію. In dubiis interpretatio іи melius accipienda est. Проф. M. M. Тарѣевъ, въ качествѣ примѣра моего отношенія къ разбираемымъ авторамъ, беретъ себя самого и этимъ хочетъ сказать, что мое отношеніе къ его сочиненіямъ типическое. Но уже изъ сказаннаго, отчасти, * видно, что этого нѣтъ. Но проф. М. М. Тарѣеву, какъ я сказалъ, хочется видѣть у меня только и одно плохое; къ этой тенденціи приспособляются и всѣ его пріемы.—Приступимъ теперь къ детальному разбору указаннаго пункта критики проф. М. М. 'Гарѣева.
Переходя къ параграфу, посвященному въ моей книгѣ спеціально ему, про»}). М. М. Тарѣевъ обращаетъ прежде всего вниманіе на изложеніе этого отдѣла, которое ему очень не нравится. «Обращаетъ на себя вниманіе, говоритъ онъ, въ этомъ параграфѣ уже изложеніе. Здѣсь на каждой строкѣ пестрятъ такія фразы: «мы выразили бы эту мысль такимъ образомъ... Не совсѣмъ точно... Точнѣе и правильнѣе было бы... Г. Заринъ любуется собой, услаждается своими словами. Ему мало тысячи страницъ. Вотъ эту строку онъ у васъ поставилъ бы раньше другой, эти два слова переставилъ бы, здѣсь измѣнилъ бы сравнительную степень на превосходную, а тамъ превосходную на сравнительную, тутъ, къ его сожалѣнію, запятая не въ его духѣ, а тамъ, вмѣсто большого тире, лучше было бы начертать малое» ')... Такимъ образомъ, проф. М. М. Тарѣевъ, если отрѣшиться отъ его ироническаго и, вмѣстѣ, геперболическаго пріема рѣчи, указываетъ на мелочность и придирчивость моей критики. Посмотримъ, какъ обстоитъ дѣло въ дѣйствительности.
Разсматривая вопросъ объ аскетизмѣ въ связи съ вопросомъ о «духѣ и плоти», «исключительно съ евангельской точки зрѣнія, исключительно по существу отношенія духа и плоти», проф. М. М. Тарѣевъ находитъ, что «нѣтъ основаній считать аскетическую проблему исчерпывающею евангельскую проблему» 2). По поводу этихъ словъ я и говорю, что «мы вы-
') Стр. 309.
2) Аскетизмъ по православно-хр. уч. 1, стр. 202. Ср. Основы христ. JV, 135.
разили бы эту мысль такимъ образомъ, что аскетическій моментъ не является въ евангеліи началомъ не только всеобъемлющимъ, но даже и главнымъ, основнымъ, первоначальнымъ. Нѣтъ, этотъ моментъ—второстепенный, вспомогательный, всецѣло и вполнѣ, во всѣхъ своихъ принадлежностяхъ и подробностяхъ,—подчиненный, зависимый. Его содержаніе, объемъ, смыслъ и значеніе опредѣляются абсолютнымъ и универсальнымъ началомъ христіанской любви» *). Въ данномъ случаѣ легко видѣть, что дѣло идетъ о существенномъ оттѣнкѣ въ понятіи евангельскаго аскетизма. Проф. М. М. Тарѣевъ, по моему мнѣнію, дѣлаетъ очень большую уступку, когда, обсуждая отношеніе къ аскетизму «защитниковъ святой плоти», говоритъ. что «нѣтъ основаній считать аскетическую проблему исчерпывающею евангельскую проблему». Я находилъ, что здѣсь можно видѣть излишнее преувеличеніе значенія аскетическаго момента въ евангельскомъ ученіи, а потому и сдѣлалъ приведенную выше оговорку. Равнымъ образомъ для меня казалось недостаточнымъ характеризовать евангельскій аскетизмъ, признавая его лишь «символомъ, скрывающимъ въ собѣ евангельскую истину», «результатомъ духовной жизни», «внѣшнимъ добрымъ дѣломъ 2). Въ евангеліи есть, дѣйствительно, указанія на нѣкоторые аскетическіе подвиги, какъ на «символы» духовной жизни 3). Но, съ другой стороны, не менѣе опредѣленно указывается и активное, существенно-важное вспомогательное значеніе нѣкоторыхъ аскетическихъ средствъ именно для пріобрѣтенія духовныхъ благъ, для достиженія нормальнаго отношенія инертнаго начала человѣческой природы «плоти» къ началу разумно-духовному, свободно - дѣятельному—духу *). Опредѣленно указывается также необходимо-важное значеніе поста и молитвы для пріобрѣтенія свободы отъ насильственнаго вторженія въ человѣческую жизнь духа злобы 5). Нельзя поэтому, какъ мнѣ кажется, во всей строгости принять и слѣдующее положеніе проф. М. М. Тарѣева: «евангельская проблема отношенія духа и плоти есть проблема отношенія бо-
‘) Стр. 202. -) Цитаты см. на стр. 202.
3) Ср., напр., и постъ Me. IX. 14 — 15. Мрк. II, 18. Лк. V. 33. Ор. Основы христ. II, стр. 229.
*) Ср. Мѳ. XXVI, 41.
5) Мй. XVI, 21: тоОто то угѵос оОх ітігеоребетаі. еі рі] ёѵ гроао^іі **'■
женственнаго къ человѣческому: это отношеніе далеко нс то же, что аскетическое отношеніе духа и плоти» '). Самъ проф. М. М. Тарѣевъ совершенно опредѣленно выражаетъ въ другомъ мѣстѣ и спеціально аскетическое значеніе поста и молитвы: «молитва и постъ даютъ человѣку свободу духовной жизни, крѣпкую бодрственность, силу въ борьбѣ съ искушеніями, власть надъ природою и міромъ. Эта свобода, бодрость, внутренняя сила имѣютъ собственную, независимую отъ по-слѣдствій^ цѣнность, даютъ внутреннее благо и д. т.» 2). Трактуя объ аскетизмѣ спеціально, я—естественно—слѣдилъ за каждымъ оттѣнкомъ изучаемыхъ мнѣній, и ставить «неутомимость», которая ни въ коемъ случаѣ не была мелочною, мнѣ въ упрекъ едва ли справедливо. Еще менѣе мнѣ молено приписывать желаніе «полюбоваться» собою, стремленіе «услаждаться своими словами»... Впрочемъ, и самъ проф. М. М. Тарѣевъ, не упустивши случая наговорить мнѣ по этому поводу достаточное количество «любезностей», въ заключеніе сознается. что «это, разумѣется, пустяки». «Но уже не пустяки,— продолжаетъ проф. М. М. Тарѣевъ, то, что г. Заринъ по вопросу объ аскетизмѣ разсматриваетъ изъ всѣхъ моихъ сочиненій «Философію евангельской исторіи» и «Духъ и плоть»— сочиненія на выборъ не имѣющія прямого отношенія къ аскетизму, и ни словомъ не упоминаетъ о тѣхъ моихъ сочиненіяхъ, гдѣ аскетическій вопросъ трактуется у меня систематически—«Цѣль и смыслъ жизни» и «Искушеніе Христа», соединенныя потомъ мною въ одномъ томѣ подъ общимъ заглавіемъ «Христіанское міровоззрѣніе». Въ предисловіи къ послѣднему я, характеризуя эти книги, теперь пишу: «Излагая исторически христіанское міровоззрѣніе, невозможно вполнѣ избѣжать уклона къ аскетизму и символизму: философія христіанскаго міросозерцанія неизбѣжно есть не что иное, какъ философія аскетически-символическаго освященія жизни» *). Вотъ этихъ-то книгъ г. Заринъ не разсматриваетъ, -а останавливаетъ свое вниманіе на названныхъ двухъ, чтобы имѣть возможность придти къ неизбѣжно самодовольнымъ выводамъ. Ну, скажите пожалуйста, какое касательство къ аскетическому
Ц Основы христ. IV, стр. 134—135.
2) Ч'. II, стр. 21 і. Ср. Цѣль и смыслъ жизни, стр. 89=Осн. христ. Ш, стр. 93—94, 95.
*1 Основы христ., т. Ш, стр. ö.
вопросу имѣетъ философія евангельской исторіи? Г. Заринъ анализируетъ ту главу этой философіи, которая имѣетъ своимъ предметомъ воскресеніе Христа, и заканчиваетъ свое обозрѣніе слѣдующимъ самодовольно-педантическимъ заключеніемъ: «что касается сущности и смысла христіанскаго аскетизма, то настоящее освѣщеніе этого вопроса болѣе или менѣе достижимо только съ точки зрѣнія цѣльнаго существа христіанскаго ученія, съ которымъ онъ находится въ нераздѣльной органической связи. Анализъ одного факта воскресенія Христова, взятый въ своей отдѣльности, недостаточенъ» ’).— «Вы. г. Заринъ,—обращается ко мнѣ по этому поводу критикъ,— совершенно правы, какъ были бы правы, если бы стали утверждать, что Пасха слѣдуетъ за Великимъ постомъ, а Успенскій постъ бываетъ послѣ Петровокъ. Но что вамъ дало поводъ читать наставленія по этому пункту? Развѣ я когда-нибудь утверждалъ, что исходя изъ одного факта воскресенія Христа можно рѣшить весь аскетическій вопросъ? Я не только этого не утверждалъ, но я писалъ, что этотъ фактъ не имѣетъ ни-, какого прямого отношенія къ аскетизму: «изъ факта воскресенія Христа нельзя сдѣлать никакихъ непосредственныхъ выводовъ относительно пашей душевно-тѣлесной условности» 2) и т. д. Равнымъ образомъ и статья: «Духъ и плоть», составляющая часть изслѣдованія, вошедшаго потомъ въ IY томъ Основъ христіанства подъ общимъ заглавіемъ «Христіанская свобода», статья эта лишь краешкомъ затрогиваетъ аскетизмъ, такъ какъ это изслѣдованіе и этотъ томъ лежатъ въ сферѣ именно не аскетической. «Освободитъ духовную религію отъ символической (псторически-символической) оболочки и внѣдрить ее въ живую жизнь», — такова задача этого изслѣдованія и всего четвертаго тома 3). Бъ сочиненіяхъ, вошедшихъ въ III томъ, я систематизирую истори-ческо-христіанское аскетическо-символическое міровоззрѣніе, а въ этомъ изслѣдованіи «выступаетъ впередъ лично-критическій элементъ, предусматриваніе грядущаго». Что же удивительнаго, если г. Заринъ и но поводу этой статьи приходитъ къ тому же выводу: «Всѣ эти понятія требуютъ спеціальнаго
') Стр. 201.
*) Философія евангельской исторіи, стр. 249. (Въ Основахъ Христіанства зто мѣсто не удержано).
3) Основы христ., т. IV, стр. 0.
анализа, раскрытія ихъ въ связи съ цѣльнымъ христіанскимъ міровоззрѣніемъ... Статьи проф. Тарѣева не даютъ вполнѣ опредѣленнаго и гпочнаю—даже, конечно, общаго—представленія о предметѣ, объ аскетизмѣ и другихъ, съ нимъ тѣсно связанныхъ предметахъ» '). Но вѣдь все дѣло въ томъ, что г. Заринъ ищетъ не тамъ, гдѣ нужно искать, и дѣлаетъ это намѣренно и сознательно, т. с. злоналтрснно» 2).—Въ приведенныхъ словахъ проф. М. М. Тарѣева высказывается по моему адресу собственно упрекъ, что я не разсматриваю книгъ, въ которыхъ у проф. М. М. Тарѣева систематически трактуется аскетическій вопросъ,, а избираю для анализа, и при томъ будто бы злонамѣренно,—книги, не имѣющія къ вопросу объ аскетизмѣ прямою отношенія. При этомъ для выясненія характера своихъ сочиненій по вопросу о степепи ихъ отношенія къ вопросу объ аскетизмѣ проф. М. М. Тарѣевъ ссылается на то, что имъ говорится въ «предисловіи» къ тому или другому тому собранія его сочиненій.
Но я уже говорилъ, что если-бы это полное собраніе сочиненій, изъ которыхъ притомъ значительная часть напечатана уже послѣ того, какъ моя диссертація была приготовлена,— если бы оно было издано до напечатанія моей работы, то, безспорно, и мой обзоръ системы проф. М. М. Тарѣева имѣлъ бы значительно другой характеръ. Долженъ снова подтвердить также и то, что сочиненіе проф. «Цѣль и смыслъ жизни» мнѣ осталось неизвѣстнымъ по своему содержанію до самаго послѣдняго времени. Правда, я встрѣтилъ указаніе на него во второмъ изданіи «Лекцій» о. протопресвитера I. Л. Янышева, о чемъ и заявилъ опредѣленно на ст. 386 въ «Addenda et corrigenda» къ 1 -ой книгѣ, но, къ сожалѣнію, и само это изданіе о. протопресвитера я пріобрѣлъ и имѣлъ возможность прочитать, когда мое сочиненіе уже печаталось одновременно въ двухъ типографіяхъ. Я прочиталъ его незадолго предъ тѣмъ, когда долженъ былъ печататься параграфъ о міровоззрѣніи проф. М. М. Тарѣева. Еще на страницѣ 168 я цитирую сочиненіе о. • I. Л. Янышева толі.ко по первому изданію, а уже на стр. 202 цитація предполагаетъ мое знакомство и со вторымъ изданіемъ. Для меня не было никакого повода, зная сочиненіе проф. М. М. Тарѣева. скрывать его,
‘) Стр. 204—205. . ') Стр. 309-311.
потому что я стремился именно не пропустить ничего цѣннаго, относящагося къ моему предмету: библіографическая полнота очень цѣнилась и моимъ «оффиціальнымъ рецензентомъ», по указанію коего я ввелъ и самый критическій обзоръ. Мой достопочтенный и глубокоуважаемый «оффиціальный рецензентъ»—безспорно—заявилъ себя въ наукѣ п основательнымъ и детальнымъ знакомствомъ съ литературою нравственнаго богословія,—и прикидываться незнающимъ какое-либо сочиненіе, на самомъ дѣлѣ зная его, было бы съ моей стороны, но меньшей мѣрѣ, наивно... Кому же охота дѣйствовать въ явный ущербъ себѣ самому? Кромѣ того, я долженъ засвидѣтельствовать, что «оффиціальный рецензентъ» отлично зналъ, что. въ числѣ пособій я имѣлъ и труды нроф. М. М. Тарѣева. Это видно и изъ помѣтокъ на поляхъ рукописи и даже—отчасти— изъ самаго отзыва *). Если проф. М. М. Тарѣевъ признается, что онъ прочиталъ «книгу» о. протопресвитера I. Л. Янышева лишь «теперь» да и то но моему «указанію» 2), то почему же онъ не хочетъ допустить, что его сочиненіе «Цѣль и смыслъ жизни» могло случайно ускользнуть отъ моего вниманія?.. Что же касается сочиненія «Искушенія Христа», то его спеціальный анализъ могъ бы имѣть мѣсто въ моемъ обзорѣ только по связи съ положеніями, раскрытыми въ сочиненіи «Цѣль п смыслъ жизни». Взятое же въ отдѣльности, названное сочиненіе могло давать для меня лишь отдѣльныя цѣнныя мысли. Его основная идея та, что искушенія Христа были фактомъ исключительно религіознаго порядка *). Отсюда самая основная точка зрѣнія названнаго сочиненія другая, чѣмъ у меня въ сочиненіи, но самому характеру и методу моего «этико-богословскаго изслѣдованія». Напр., одинъ изъ принципіальныхъ тезисовъ проф. М. М. Тарѣева гласитъ: «борьба съ плотскими искушеніями для роста религіозно-нравственнаго характера человѣка не имѣетъ существеннаго значенія въ смыслѣ положительнаго опредѣленія характера и развѣ только случайное, педагогическое, какъ средство для упражненія воли. Нравственной чистоты по отношенію къ нѣкоторымъ страстямъ можно достигать безъ
*) Ср. Христ. Чтен., 1907 г., іюль, стр. 147. -) Стр. 333.
Ч См., напр., Искушенія Богочеловѣка, стр. 6, нримѣч.: „мы разсматриваемъ Его искушенія, какъ искушенія религіозныя“■
борьбы съ ними и слѣдовало бы достигать по отношенію ко всѣмъ страстямъ» ‘). А вотъ параллельный тезисъ моего сочиненія: «по общему смыслу святоотеческаго аскетическаго міровоззрѣнія, если въ паличномъ состояніи человѣка указанное его предназначеніе должнымъ образомъ не осуществляется, то единственною конкретною причиною въ этомъ случаѣ являются именно «страсти», сообщающія ложное, превратное направленіе всей его жизнедѣятельности, лишающія его природной способности къ богообщенію... «Заповѣди даны Господомъ, какъ врачевства, чтобы очищать отъ страстей и грѣхопаденій»... Отсюда съ несокрушимою логическою послѣдовательностью вытекаетъ подвижническое правило и аскетическое требованіе— «подвизаться противъ всякой страсти, пока человѣкъ не достигнетъ цѣли благочестія» 2). Такимъ образомъ, самыя основныя точки зрѣнія проф. М. М. Тарѣева въ указанномъ его сочиненіи и моя—различны, хотя и не противоположны: различна перспектива, самый пунктъ зрѣнія. Проф. М. М. Тарѣевъ смотритъ на аскетическій вопросъ съ объективно-метафизической точки зрѣнія, я же — съ субъективно-психологической. Если бы я разсматривалъ указанное сочиненіе проф. М. М. Тарѣева въ своемъ «обзорѣ», то, конечно, прежде всего отмѣтилъ бы это принципіальное различіе... Никакихъ неудобствъ въ разсмотрѣніи названнаго сочиненія проф. М. М. Тарѣева я не встрѣтилъ бы. Конечно, я долженъ былъ бы отмѣтить,—дѣлаю это и теперь охотно,—тотъ фактъ, что ни у кого изъ русскихъ богослововъ не встрѣчается, насколько мнѣ извѣстно, такого опредѣленнаго и рельефно выраженнаго взгляда на отношеніе религіознаго и нравственнаго моментовъ, въ смыслѣ именно принципіальнаго и фактическаго пріоритета перваго,—какъ у проф. М.М. Тарѣева. Но затѣмъ научный интересъ изслѣдованія проф. М. М. Тарѣева сосредоточивается почти исключительно на первомъ моментѣ, лишь изрѣдка и мимоходомъ затрогивая второй. «Искушенія человѣка въ собственномъ смыслѣ, тѣмъ болѣе искушенія человѣчества, суть искушенія религіозныя» 3). «Религіозное искушеніе, поскольку оно вызывается противорѣчіемъ данной ограниченности его жизни безконечности и безусловности его идеала и имѣетъ своимъ содержаніемъ должное отношеніе
‘) Искушенія Богочеловѣка, стр. 5.
*) II, стр. 214—216. Ср. стр. 302—306. ’) Стр. 13.
человѣческаго къ божественному, есть неизбѣжно искушеніе Сточеловѣческое: т. е., возникая помимо дѣйствія въ человѣкѣ грѣховной похоти, оно предполагаетъ пли богоподобную чело-вгьческую или богочеловѣческую природу искушаемаго, постигая человѣка на пути его религіознаго соединенія съ Богомъ» ’). «Только чрезъ борьбу человѣкъ овладѣваетъ жизненными противорѣчіями и чрезъ побѣду надъ ними пріобрѣтаетъ положительный миръ» 2). Въ собственномъ и точномъ смыслѣ богочеловѣческими, исключительно религіозными, были искушенія Христа Богочеловѣка3).—Въ моемъ сочиненіи также выясняется та мысль, что религіозное искушеніе и религіозное паденіе предшествовало нравственному искушенію и моральному паденію 4), но затѣмъ центръ тяжести, по самой моей основной задачѣ, переносится именно па второй моментъ. Во всякомъ случаѣ я долженъ засвидѣтельствовать тотъ фактъ, что названное сочиненіе только «краешкомъ» затрогиваетъ мою тему: ОНО не говоритъ НИСКОЛЬКО объ аохтіаіс’Ѣ, хотя, попутно, въ немъ встрѣчаются мѣткія мысли... Почему я, зная это сочиненіе, не оговорилъ спеціально и опредѣленно въ указателѣ, что я знакомъ и съ первымъ его изданіемъ,—на это были совсѣмъ другія причины, а вовсе не гѣ, на которыя указываетъ проф. М. М. Тарѣевъ (желаніе придти къ «самодовольнымъ выводамъ» или, еще хуже, скрыть фактъ пользованія имъ, какъ пособіемъ)... Въ первомъ изданіи меня смущало неудобство самого названія сочиненія, которое, очевидно, было сознано потомъ и самимъ авторомъ, почему онъ не удержалъ его ни во второмъ, ни въ третьемъ изданіи... Поэтому при печатаніи перечня пособій я предполагалъ первоначально оговорить, что у меня было подъ руками и первое изданіе, но затѣмъ упустилъ и это сдѣлать... И упущеніе это совсѣмъ не намѣренное, а тѣмъ болѣе не злонамѣренное, а случайное: при громадности моей работы, которая давала себя чувствовать и при печатаніи сочиненія, это легко объяснимо и просто забывчивостью... Я, напр., не указалъ въ перечнѣ пособіи книгу (магистерскую диссертацію) проф. прот. П. Я. Свѣтлова, «Значеніе креста въ дѣлѣ Христовомъ. Кіевъ, 1893» г’). 'Гакъ какъ я изучалъ эту книгу при написаніи еще
М Стр. 8. Курсивъ самого автора. *) Стр. Я—10. :і) Стр. 16—17.
*) II, стр. 220 и слѣд.
г) Въ 1907 г. (въ Кіевѣ) вышло въ свѣтъ и 2-ое „улучшенное“ изданіе отого сочиненія.
кандидатскаго сочиненія, а потомъ при обработкѣ его въ магистерскую диссертацію уже не имѣлъ подъ руками, не имѣлъ и въ своей библіотекѣ, то она случайно и не попала въ перечень пособій, о чемъ я могу только пожалѣть... Не скажетъ ли проф. М. М. Тарѣевъ, что и здѣсь—«хитро задуманный и ловко проведенный маневръ?» Но, въ такомъ случаѣ, зачѣмъ же я цитирую это сочиненіе на стр. 26,— приэтомъ не указывая мѣста и года изданія? Именно потому, что я предполагалъ помѣстить это сочиненіе въ перечнѣ пособій, но случайно его опустилъ... Да, это опущеніе, недосмотръ... ни болѣе, ни менѣе... Во всякомъ случаѣ сочиненіе проф. М. М. Тарѣева все-таки у меня указано въ качествѣ пособія, только не въ томъ изданіи. У нѣкоторыхъ же авторовъ есть манера приводить цитаты, не указывая ни названія сочиненій, ни изданій, откуда эти цитаты взяты... Попробуйте провѣрить ихъ,—это окажется во многихъ случаяхъ дѣломъ очень труднымъ *)...
С. Заринъ.
*) Продолженіе слѣдуетъ.
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПРАВОСЛАВНАЯ ДУХОВНАЯ АКАДЕМИЯ
Санкт-Петербургская православная духовная ака-демия Русской Православной Церкви - высшее учебное заведение, целью которого является подготовка священнослужителей, преподавателей духовных учеб-ных заведений и специалистов в области богословских и церковных наук. Подразделениями академии являются: собственно академия, семинария, регентское отделение, иконописное отделение и факультет ино-странных студентов.
Проект по созданию электронного архива журнала «Христианское чтение»
Проект осуществляется в рамках процесса компьютеризации Санкт-Петербургской православной духовной академии. В подготовке электронных вариантов номеров журнала принимают участие студенты академии и семинарии. Руководитель проекта - ректор академии епископ Гатчинский Амвросий. Куратор проекта - проректор по научно-богословской работе священник Димитрий Юревич. Матери-алы журнала подготавливаются в формате pdf, распространяются на компакт-диске и размещаются на сайте академии.
На сайте академии
www.spbda.ru
> события в жизни академии
> сведения о структуре и подразделениях академии
> информация об учебном процессе и научной работе
> библиотека электронных книг для свободной загрузки
