CC BY
29
ОЦЕНКИ РЕВОЛЮЦИОННОЙ ТЕОРИИ П.Н. ТКАЧЕВА В СОВЕТСКОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ 1950-Х ГГ.
© Худолеев А.Н.*
Кузбасская государственная педагогическая академия, г. Новокузнецк
Статья посвящена проблеме изучения революционной теории П.Н. Ткачева в отечественной историографии второй половины 1950-х гг. В ней рассматриваются точки зрения советских исследователей периода «оттепели» на ключевые постулаты ткачевизма. В итоге делается вывод, что в большинстве случаев П.Н. Ткачев расценивался как мыслитель, не имевший «правильных» представлений о путях революционной деятельности, субъективный идеалист, вульгарным образом «извращавший» материалистическое учение К. Маркса.
Ключевые слова: П.Н. Ткачев; советская историография; революционное народничество; освободительное движение.
После двадцатилетнего периода ограничений и запретов, во второй половине 1950-х гг. народническая тематика постепенно возвращается на страницы научно-исторических изданий. Несомненно, этому способствовала обстановка «оттепели» после XX съезда КПСС, существенным образом повлиявшая на развитие советской исторической науки во второй половине 1950-х гг. С большими трудностями, но шел процесс отказа от догм «Краткого курса» истории ВКП(б), началась активная разработка документальных массивов, появилось желание самостоятельно изучать, а не подтверждать уже готовые «истины», выраженные в канонических цитатах [7, с. 7]. Стимулом для развития научной мысли вновь стали дискуссии по разнообразным проблемам «в атмосфере товарищеского научного спора», без приклеивания ярлыков и расправы за инакомыслие [7, с. 11]. Однако, несмотря на серьезные изменения, были моменты, которые, на наш взгляд, снижали уровень объективности исторических исследований. Научные труды и дискуссии не выходили за рамки марксистско-ленинской методологии, отрицательным оставалось также отношение к отечественной дореволюционной и западной историографии. Это, с одной стороны, думается, разрывало связь времен, нарушало последовательность историографической традиции, а, с другой, консервировало советскую историческую науку, выбрасывало ее на обочину общего процесса развития науки. Большинство историков работало по принципу «добычи изюма из булки - наковырял факты, выстроил по ранжиру в рамках заданной схемы и таким образом обосновал «истину»» [1, с. 110].
* Профессор, заведующий кафедрой Отечественной истории и методики преподавания истории, доктор исторических наук, доцент.
Волна «оттепели» вынесла на берег новое поколение советских историков, для которых «период 20-30-х годов уже не был окрашен собственным опытом» [11, с. 57]. Многие из них были участниками Великой Отечественной войны и сохраняли, свойственные для фронтовиков, прямоту и независимость суждений. Отличительной чертой послевоенного поколения было желание самостоятельно познать, а не пересказывать кем-то установленные догмы. В нем «пробудился настоящий интерес к поиску и анализу конкретного исторического материала, стремление самим разобраться в существующих проблемах» [2]. В то же время это поколение росло и воспитывалось в условиях отсутствия методологического плюрализма, когда «со студенческой скамьи вырабатывался навык идти от установленной схемы исторического процесса, подтверждая ее фактами, искусно подобранными составителями документальных публикаций» [11, с. 173]. В немалой степени возрождению интереса к народничеству способствовало начало публикации 5-го издания собрания сочинений В.И. Ленина. В него были включены работы, не вошедшие в предыдущее 4-е издание. Тем самым создавался фундамент для более широкого и глубокого изучения многих важнейших вопросов. В том числе, для нового прочтения ленинских оценок народничества, которые были определяющими для советских историков.
Между тем, несмотря на идейно-политические изменения, концепция «Краткого курса» оставалась достаточно крепкой и живучей. Примером этому служит статья В.А. Фоминой - первого в истории советской философии доктора философских наук женского пола. По мнению автора, суть революционной деятельности П.Н. Ткачева - борьба против марксистского учения о государстве. Его мировоззренческое кредо характеризовалось как субъективно-идеалистическое и волюнтаристское. На взгляд В.А. Фоминой, Ткачев «извратил материалистическое учение Маркса, став на позиции вульгарно-экономического материализма» [14, с. 407]. Обвинения Ткачева в волюнтаризме часто звучали затем из уст исследователей, касавшихся проблемы восприятия русским народником учения Карла Маркса. На этом основании делались умозаключения, что Ткачев марксизма не понял, искажал и «извращал» его.
Мы считаем, что такая позиция являлась ошибочной. Волюнтаризм как система навязывания своей воли кому-либо свойственен для радикального миросозерцания. Волюнтаризм - неотъемлемая часть революционной идеологии, выраженная в понятии «диктатура». И не столь уж существенно, по нашему мнению, есть ли это навязывание воли большинства меньшинству, как у К. Маркса, или воли меньшинства большинству, как у Ткачева. Тенденция к волюнтаризму не отталкивала, а, наоборот, сближала Ткачева с К. Марксом. В частности, немецкий социал-демократ Карл Каутский не соглашался с теми критиками марксизма, которые не видели в нем волевого начала. По его мнению, «Маркс никогда не отрицал значение воли и огромной роли
человеческой личности для общества, он отрицал только свободу воли, что совсем не одно и то же» [4, с. 49].
Поверхностное и субъективное отношение к теоретическому наследию Ткачева, продемонстрированное В.А. Фоминой, нашло положительный отклик в работе А.Л. Реуэля. Он видел в русском бланкисте мыслителя, постоянно извращавшим марксизм, идеи которого интересны только в свете борьбы основоположников марксизма с народничеством. Разбирая «мелкобуржуазную идеологию» народника Ткачева, А.Л. Реуэль писал, что Петр Никитич «имеет неправильные представления о путях революционной деятельности» [9, с. 153]. В качестве примера «неправильного» представления А.Л. Реуэль приводил тот факт, что Ткачев не понимал того, что капитализм создает материальные условия, без которых социалистическая революция немыслима, поэтому он настаивал на немедленном заговоре революционного меньшинства, выдвигая экономическую отсталость России в роли союзника революции. Но этим А.Л. Реуэль, похоже, сам того не сознавая, демонстрировал несостоятельность критики Ткачева, так как приведенный им пример является той основой, от которой отталкивался В.И. Ленин, конструируя свою модель социалистической революции. Реуэль А.Л. утверждал, что «переходный период в представлении Ткачева весьма далек от того переходного периода от капитализма к социализму, о котором писали классики марксизма. Переходный период Ткачев представлял себе не в виде диктатуры революционного класса - пролетариата, а в виде диктатуры заговорщиков, незначительного меньшинства, совершившего революцию» [9, с. 154]. Однако данный тезис, на наш взгляд, не опровергает, а наоборот, подчеркивает идейную близость между ткачевизмом и ленинизмом.
Это подтверждается высказыванием К. Каутского о необходимых условиях для проведения социалистической революции: «... революции нельзя совершать по собственному желанию; они неизбежно возникают при определенных условиях и невозможны до тех пор, пока этих условий не существует; условия же эти складываются только постепенно. Лишь там, где капиталистический способ производства высоко развит, имеется экономическая возможность превращения капиталистической собственности на средства производства с помощью государственной власти в общественную собственность. С другой стороны, возможность завоевания и удержания в своих руках государственной власти возникает для пролетариата только там, где он превратился в огромную массу, в экономически неотъемлемую часть общества, которая, в большинстве своем, хорошо организована и осведомлена, как относительно положения своего класса, так и относительно сущности государства и общества» [4, с. 25].
Точку зрения А.Л. Реуэля поддержал И.И. Черный. Отталкиваясь от методологического положения, что «народничество было врагом марксизма по своей идеологии и методам борьбы, основным тормозом распространения
идей научного социализма в России», автор причислил Ткачева к врагам теории научного коммунизма [15, с. 341]. На этом фоне мысль о том, что Ткачев, несмотря на «вульгаризаторскую» сущность своей теории, стремился дать материалистическое и классовое объяснение общественных и литературных явлений, была значительным шагом вперед [16, с. 253].
В свою очередь, Ю.З. Полевой, в духе традиции 1930-х гг., без приведения весомых доводов, отождествил позиции этатиста Ткачева и анархиста М.А. Бакунина, не усматривая между ними серьезных идейных расхождений [8, с. 33, 44]. В отличие от Ю.З. Полевого, Н.К. Каратаев подчеркнул кардинальные различия в постановке вопроса о революции и ее движущих силах между Ткачевым и М.А. Бакуниным. Концепция Ткачева была противоположна бакунизму и являлась примером наиболее яркого для 1870-х гг. выражения критики анархической системы взглядов [3, с. 32]. По мнению автора, Ткачев продвинулся вперед не только по сравнению с М.А. Бакуниным, но и с П.Л. Лавровым, так как первым в народнической среде выдвинул идеи захвата политической власти для устройства социалистического общества и использования в целях революции института государства. Последняя мысль была подхвачена Т.С. Рязанцевым, который в акценте на политическую борьбу видел главный пункт преемственности между ткачевиз-мом и народовольчеством [10, с. 26].
Наряду с общими работами по истории революционного народничества во второй половине 1950-х гг. появляются исследования, в которых непосредственно рассматривались те или иные аспекты революционной теории Ткачева. В частности, В.И. Моренец обратился к специфике взглядов Петра Никитича на крестьянскую общину. Он отметил, что в отличие от большинства представителей народнического лагеря, Ткачев сомневался в твердости и устойчивости общины перед надвигающимся капитализмом и допускал возможность ее эволюции в сторону индивидуализма [6, с. 55-61]. Ткачев не идеализировал общину, но с другой стороны, видел в ней фундамент коммунистического строя, поскольку не понимал диалектики экономических отношений, что только развитие капитализма и пролетариата создают условия для достижения социализма. Гораздо проще поступил Б.А. Трубецкой. Не утруждая себя вдумчивым анализом произведений Ткачева, он пришел к выводу, что русский бланкист «чисто по-народнически» пренебрежительно относился к народу и подходил к делу революционной борьбы «с анархических, авантюристических позиций» [13, с. 32]. Мировоззрение Ткачева характеризовалось автором как «вульгарно-материалистическое» и «субъективно-идеалистическое» [13, с. 33].
Более взвешенный подход к теоретическом наследию Ткачева продемонстрировал Д. Лекаренко. Ученый справедливо указывал на то, что Петр Никитич никогда не был врагом марксизма и тем более «злейшим», не вел борьбы ни против К. Маркса, ни против марксизма в целом. Наоборот, он
признавал марксистское учение и считал его пригодным для Западной Европы, но не приемлемым для России. Для доказательства этого Д. Лекарен-ко приводил тот факт, что К. Маркс и Ф. Энгельс давали в общем положительную оценку деятельности западноевропейских бланкистов, а Ткачев считал себя учеником О. Бланки. «Почему же, - спрашивал автор, - к народ-никам-ткачевцам надо подходить с какой-то другой меркой? Ведь деятельность молодого Ткачева совпадала по времени с деятельностью умудренного опытом Бланки, а условия, в которых действовали ткачевцы в России (под «ткачевцами» Д. Лекаренко подразумевал также и народовольцев. - А.Х.), были не менее сложными, чем во Франции» [5, с. 10].
Мнение о том, что ткачевизм не был враждебен марксизму поддержала А.М. Станиславская. Она подчеркнула, что Ткачев всегда с большим уважением отзывался о К. Марксе и нередко пытался использовать в своих работах положения марксистской экономической теории. Станиславская А.М. согласилась также с мыслью Моренеца В.И., что Ткачев выступал против теории исключительности и своеобразия русской общины. Оспаривая диле-тантско-нигилистическую позицию Б.А. Трубецкого и согласных с ним, автор подчеркнула, что ткачевская концепция захвата власти силами революционного меньшинства контрастировала с общенародническими представлениями о роли народа в революции [12, с. 183, 194].
Таким образом, несмотря на известные идеологические и политические изменения в стране, на изучение революционной теории Ткачева в отечественной историографии второй половины 1950-х гг. во многом еще воздействовали положения «Краткого курса». Как правило, концепция Ткачева не являлась предметом специального анализа, и за редким исключением, трактовалась как малозначительная, полуанархическая и враждебная марксизму. Лишь небольшое число авторов пыталось обратить внимание на оригинальность революционной теории Ткачева, на ее антианархический характер и на положительное, но в то же время разборчивое и вдумчивое отношение к учению К. Маркса.
Список литературы:
1. Дьяков Ю.Л. Историческая наука и власть (советский период). - Тула: Гриф и К., 2008. - 456 с.
2. Краснопевцев Л.Н. Записки хранителя [Электронный ресурс]. - М.: АНО «Студио-Диалог», 2008. - 60 с. - Режим доступа: http://www.muzeum. me/index.php?page = news&n=8 (дата обращения: 2.08.2011).
3. Каратаев Н.К. Народническая литература 60-90-х годов XIX века // Народническая экономическая литература. - М.: Издательство Социально-экономической литературы, 1958. - С. 3-80.
4. Каутский К. Путь к власти: Политические очерки о врастании в революцию; Славяне и революция: пер. с нем. - изд. 2-е. - М.: КомКнига, 2006. -144 с.
5. Лекаренко Д. Из предыстории русской революционной социал-демократии (к вопросу о роли и месте революционного народничества в освободительной борьбе русского народа) // Ученые записки Красноярского государственного педагогического института. - 1959. - Т. 14. - С. 2-24.
6. Моренец В.И. Взгляды П.Н. Ткачева на русскую общину // Вестник Киевского государственного университета. Серия экономики и права. -1958. - № 1, Вып. 2. - С. 55-63.
7. О некоторых важнейших задачах советских историков // Вопросы истории. - 1953. - № 6. - С. 3-11.
8. Полевой Ю.З. Зарождение марксизма в России 1883-1894 гг. - М.: Издательство АН СССР, 1959. - 568 с.
9. Реуэль А.Л. Русская экономическая мысль 60-70-х годов XIX века и марксизм. - М.: Политиздат, 1956. - 424 с.
10. Рязанцев Т.С. Революционное народничество в русском освободительном движении // Ученые записки Коми государственного педагогического института. - 1959. - Вып. 7. - С. 3-40.
11. Сидорова Л.А. Оттепель в исторической науке. Советская историография первого послесталинского десятилетия. - М.: Памятники исторической мысли, 1997. - 288 с.
12. Станиславская А.М. Народническая историография 70-90-х годов // Очерки истории исторической науки в СССР. - М.: Издательство АН СССР, 1960. - Т. 2. - С. 171-218.
13. Трубецкой Б.А. Эстетические взгляды П.Н. Ткачева // Ученые записки Кишиневского государственного университета. - 1959. - Т. 37. - С. 31-38.
14. Фомина В.А. Философские и общественно-политические взгляды революционных народников (60-70-е годы XIX в.) // Очерки по истории философской и общественно-политической мысли народов СССР. - М.: Издательство АН СССР, 1956. - Т. 2. - С. 388-415.
15. Черный И.И. Критика Марксом и Энгельсом антинаучных теорий русского народничества // Сборник научных работ кафедр общественных наук вузов Харькова. - Харьков: Изд-во ХарГУ 1957. - Вып. 2. - С. 341-353.
16. Шишкина А.Н. Благосветлов, Зайцев, Ткачев (критическая деятельность журналов «Русское слово» и «Дело»» // История русской критики. -М.; Л.: Издательство АН СССР, 1958. - Т. 2. - С. 243-268.
