CC BY
46
терна кабинетная следственная работа. Существенно важно, что в сериале очень мало сцен, являющихся как бы обязательными для полицейских боевиков или детективов (драк, погони, стрельбы), вместо этого главный упор сделан на психологические тонкости, на столкновение и взаимодействие характеров. В фильме отсутствуют натуралистические подробности кровавых преступлений.
В 80-е годы XX века идейное содержание сериала трансформируется, проблемы деятельности милиции показываются более открыто. При этом главные герои остаются по-прежнему честными и принципиальными милиционерами, преданными своему долгу. Сериал показывает не реального, а идеального советского милиционера, образ защитника правопорядка, к которому должны «подтягиваться» в своей реальной деятельности работники милиции. Фильм оказался очень популярен и любим несколькими поколениями телезрителей. О популярности фильма свидетельствует тот факт, что песня Марка Минкова «Незримый бой» (Если кто-то кое-где у нас порой..), которая звучит с первого по семнадцатый, а также в последних двух фильмах, стала неофициальным гимном советской, а впоследствии российской милиции и полиции. «Советская мифология оставила в наследство мифологии постсоветской гораздо больше образов, чем может показаться. Среди образов, не доживших до нашего времени, - образ честного, умного и справедливого милиционера, к которому можно обратиться за помощью, когда надеяться уже не на что» [4].
На контрасте с этим попытки создания в 90-е годы XX века чисто «реалистического» образа милиционера не удались. Образ сильного, изво-
ротливого, но часто неумного и продажного представителя власти лишь усугубил ситуацию. Утрачивание положительного идеала служителя правопорядка в массовом кино дешевых «эффектов» привело к «сползанию» к поверхностным и обрывочным образам реальности, где защитник справедливости в лучшем случае предстает не более чем удачливым и «честным» боевиком, а преступник становится едва ли не выразителем народных чаяний.
Современное российское общество начинает осознавать разрушительную для жизни личности и общества роль натуралистического реализма, из-за которого рушится и стержень, и перспектива социального устройства. В кино в последнее время предпринимаются попытки возвращения позитивного идеала защитника правопорядка, создания «картинки», вбирающей определенные положительные духовно-экзистенциальные качества защитника правопорядка, собранные в образе советской милиции.
Литература
1. Делез Ж. Кино. URL // http:// platonanet.org.ua/load/knigi_po_filosofii/postmod-ernizm/delez_zh_ kino/54-1 -0-2425
2. Кожемякин М. Советская милиция в литературе и кинематографе СССР. URL //http:// samlib.ru/m/mihail_kozhemjakin/milicia.shtml
3. Копылова В. «Не унывай, жандарм!»: Образ полицейского в русском искусстве. URL // http://aif.ru/culture/37831
4. Кашин П. «Следствие ведут знатоки». Рет-рорецензия. URL // http://vz.ru/columns/2006/11/ 10/56357.html
О. Н. Болдырев
ОТ ЭТИКИ К ПСИХОЛОГИИ ПРАВА: ДИСКУССИИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ТЕОРИИ ПРАВА ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX - НАЧАЛА XX ВЕКА
В данной статье психологическая теория права Л. И. Петражицкого рассмотрена в контексте дискуссии, развернувшейся в отечественной теории права во второй половине XIX- начале XXвека. Ученый считал, что право и нравственность должны рассматриваться как проявления фундаментального основания, заключенного в самой человеческой природе, - эмоций.
Ключевые слова: психология права, закон, нравственность, мораль, эмоции, естественное право.
Понятие «психология права» соотносится в правовых исследованиях с именем знаменитого отечественного ученого Л. И. Петражицкого, который в своих работах смог раздвинуть границы права, существовавшего в рамках позитивист-
ских и естественно-правовых теорий, раскрыв психологический горизонт этого понятия. Но если сама теория, несмотря на критику ее современников, подтвердила свою научную состоятельность и оказала большое влияние на после-
дующее развитие правовой теории, то вопрос о научных предпосылках ее возникновения до сих пор относится к числу дискуссионных.
Впервые вопрос о невозможности сведения права исключительно к нормативным установлениям государства был рассмотрен представителями западноевропейской правовой науки. Так, В. Г. Зорькин отмечает: «Гносеологической основой распространения психологических теорий права являлось становление и развитие на рубеже Х1Х-ХХ веков психологии как науки и переход буржуазной социологии от биологизма и ор-ганицизма (Г. Спенсер) к психологизму (Г. Тард, В. Вундт и другие). Философско-методологической базой при этом служили иррационализм и субъективный идеализм (эмпириокритицизм, бихевиоризм, фрейдизм и т. п.)» [1, с. 193]. К. В. Машко-вич, соглашаясь с Зорькиным, делает особый акцент на творчестве В. Вундта, известного немецкого психолога и философа, посвятившего свои работы коллективной психологии, прежде всего психологии народов [2, с. 30]. Однако психологическая школа Л. И. Петражицкого сумела сделать несомненный шаг вперед по сравнению со своими непосредственными предшественниками, попытавшись концептуализировать психическую (эмоциональную) природу правовых явлений и при этом не впасть в крайности субъективизма или, наоборот, физиологизма. Для Л. И. Петражицкого право являлось порождением императивно-атрибутивных эмоций, побуждающих человека к установлению особого характера отношений с другими людьми. Иначе говоря, внешние проявления права становятся лишь проекциями его внутренней, имманентной человеческому сознанию природы. Но подобное стремление объективировать источник права в самой человеческой природе, выявить его объективную сущность, исходя из специфики человека как не только биологического, но и духовного существа, позволяет утверждать, что сам Л. И. Петражицкий не был простым ретранслятором взглядов немецких психологов, а осуществил сложный синтез правовых, философских и психологических идей.
Источником, побудившим его к созданию психологической теории права, была неудовлетворенность доминирующими на тот момент в отечественной теории и практике права концепциями юридического позитивизма и естественного права. Эта направленность не вызывает разночтений у исследователей творчества Л. И. Пет-ражицкого.
Вместе с тем упускается тот факт, что громадное значение для создания психологического подхода имела традиция отечественного права, в которой присутствовала идея соотнесения права и нравственности, ставшая важным импульсом для поиска новых оснований нормативной деятельности, способных объединить объективность юридических норм и субъективное представление о «правильности» или «неправильности» тех или иных действий.
В русской философско-правовой мысли еще в первой половине ХХ века утвердилось представление об ограниченности права как регулятора человеческого поведения и о предпочтении ему религиозных морально-этических норм. Еще А. С. Хомяков утверждал, что правовые установления должны выводиться из моральных норм, поскольку представления о нормативном соответствии тех или иных поступков предполагают более фундаментальное представление об абсолютной истине и абсолютной справедливости [3, с. 15]. Своими постулатами отечественный мыслитель заложил традицию рассмотрения права и морали, которая получила развитие не только в религиозной философии, но и в теории права, приведя в конечном счете к знаменитой полемике между В. С. Соловьевым и Б. Н. Чичериным.
Более жесткая трактовка приоритета моральных норм над правовыми была представлена в консерватизме В. П. Мещерского и К. П. Победоносцева. В. П. Мещерский придавал политическое значение противопоставлению морали и права, считая, что именно верность моральным принципам, закрепленным в национальных традициях, является залогом цивилизационной устойчивости государства. Поэтому, с его точки зрения, оптимальным воплощением права является не кодифицированная система правовых норм, а народный обычай [4, с. 64-67]. Нетрудно заметить, что уже в данной позиции проявляется вопрос о соотношении объективности и субъективности в праве, решение которого станет императивом для Л. И. Петражицкого и его психологической теории.
Другой представитель консервативной позиции К. П. Победоносцев в своей знаменитой работе «Болезни нашего времени» провозгласил, что право не имеет самостоятельного значения, а должно являться выразителем национального духа и самосознания. Из этого следует, что слепое копирование правовых норм со ссылкой на их универсальность является невозможным и недопустимым, поскольку нормы права, вырас-
тающие из интуитивного представления о справедливости, воспитанного в одном обществе, сразу же продемонстрируют свою несостоятельность в другой культуре [5, с. 41]. Такая трактовка, с одной стороны, четко обозначала невозможность совмещения различных правовых систем, а с другой - устанавливала взаимозависимость между нравственностью и правом, причем доминирующим компонентом оказывались именно нравственные законы. В результате складывалась очень своеобразная позиция, когда требования соответствия нормам морали приводили к готовности не просто противопоставить мораль государственному закону, но и пойти на нарушение закона ради свершения «высшей» справедливости. Можно согласиться с Э. Ю. Соловьевым, который отмечал, что «высокие нравственные качества русского народа давно получили всемирное признание. Но было бы благодушием не видеть их неприглядной оборотной стороны, а именно давнего и острого дефицита правосознания, который в сфере самих моральных отношений выражал себя прежде всего как отсутствие уважения к индивидуальной нравственной самостоятельности (автономии) и как упорное сопротивление идее примата справедливости над состраданием» [6, с. 230].
Для консервативного направления в теории права важнее оказывается не логичность и взаимосвязанность правовых норм, а исключительно их привычность, поэтому основоположники этого направления негативно относились к самой идее теоретизирования основ права. Еще А. С. Хомяков скептически относился к идее разработки непротиворечивой теории всеобщего права, допуская при этом пользу от изучения исторических институтов права, их трансформации в соответствии с изменением общественных запросов [3, с. 22]. У Победоносцева это стремление приобретает законченное выражение. В своей работе «Курс гражданского права» он полностью отказался в теоретического введения в само понятие гражданского права, сосредоточившись исключительно на описании частных институтов. Справедливости ради следует отметить, что обзор каждого из институтов сопровождался у Победоносцева кратким описанием его интерпретаций в римском, германском и других видах права.
Первым понял ограниченность подобной трактовки права в соотнесении с нравственностью выдающийся отечественный мыслитель В. С. Соловьев. Не отказываясь от приоритета моральных норм по отношению к юридическим
законам, он попытался уйти от их непосредственного противопоставления. С его точки зрения, право представляет собой необходимый минимум морали, который и обеспечивает совместное существование индивидов. «Право есть принудительное требование реализации определенного минимального добра, или порядка, не допускающего известных проявлений зла» [7, с. 78]. Право, по сути, понимается как общественная форма реализации нравственности, как публичное указание на недопустимость определенных деяний. Нетрудно заметить, что в этом случае правовые нормы сводятся к простейшим нравственным заповедям, а само право приобретает откровенно запретительный характер, поскольку его функция заключается лишь в указании на недопустимый вид действий.
При этом Соловьев оставляет до конца не проясненной возможность несовпадения моральных и правовых норм, так как для него абсолютность и объективность правовых норм кроется в божественном источнике морали, но насущным для теории права оставался вопрос о различных системах морали и, соответственно, возможности совмещения правовых норм, реализующих эти системы. А. Валицкий считает, что, исходя из существования единой морально-этической системы и предполагая возможность ее непротиворечивой реализации в конкретных правовых нормах, В. С. Соловьев оставался в рамках консервативной трактовки права [8, с. 25-41]. Из данной трактовки следовала ограниченность правовых норм реализацией интересов лишь конкретной категории граждан, придерживающихся данной морально-этической системы, но по отношению к остальным гражданам государства такая система права носила бы дискриминационный характер. Причины этого видятся польскому исследователю в самой истории отечественного права, которая наложила отпечаток на теоретический анализ его сущности. Российскому праву не пришлось выдерживать бой с королевским абсолютизмом и религиозной догматикой, как это произошло в Западной Европе, где в результате этой борьбы была сформирована идея автономности индивида и взаимных обязательств государства и гражданина по отношению друг к другу [8, с. 28].
Эта теория, получившая в истории правовых учений название «теория естественного права», во второй половине XIX века активно распространялась в российской науке, находя своих приверженцев среди юристов-практиков и правоведов-теоретиков. Разумеется, постулаты тео-
рии естественного права не совпадали с точкой зрения В. С. Соловьева, что и предопределило знаменитый спор, в котором оппонентом Владимира Сергеевича выступил другой крупнейший теоретик права Б. Н. Чичерин.
Чичерина в позиции Соловьева не устраивало подчиненное значение права по отношению к морали. Он считал, что «право не есть только низшая ступень нравственности, как утверждают морализирующие юристы и философы, а самостоятельное начало, имеющее свои собственные корни в духовной природе человека. Эти корни лежат в потребностях человеческого общежития» [9, с. 289]. С другой стороны, Борис Николаевич признавал, что социальный характер права не исключает важность нравственных установлений для регулирования человеческих взаимодействий. Нравственность способна выступать дополнительным регулятором действий в тех ситуациях, которые не могут быть предусмотрены юридическими нормами.
Что касается различий права и нравственности, то они относились Чичериным, прежде всего, к методам воздействия. Нравственность основана на свободном выборе индивида, в то время как правовые нормы являются предметом принудительного воздействия со стороны государства. Такая позиция позволяла реабилитировать право в качестве самостоятельного, а не подчиненного феномена социальной действительности, но возможности либеральной трактовки права были ограничены в силу методологической исчерпанности тех подходов, на которые она могла опираться, а именно - естественной теории права и юридического позитивизма.
Естественная теория права основывалась на трудах Т. Гоббса и Дж. Локка, но к концу XIX века выглядела явным анахронизмом, прежде всего, в качестве теоретической основы для обоснования правовой практики. Относительно юридического позитивизма, предлагавшего отождествление права и закона, такое понимание правовой деятельности являлось узким и не соответствовало методологическим изысканиям современных исследователей теории права.
Таким образом, полемика о соотношении права и нравственности выступила естественным продолжением вопроса о границах права и недостаточности его узкого определения, который активно развивался в отечественной теории права на протяжении всего XIX века. Спор о праве и нравственности имел громадное значение для развития всей отечественной теории права, по-
скольку в нем оказался задействован целый ряд вопросов, фундаментальных для развития правовой науки не только в России, но и в мире. Но как раз понимание узости предложенной оппозиции «право - нравственность» приводило к появлению новых подходов в теории права, стремившихся уйти от жесткого противопоставления данных понятий.
Одним из таких направлений являлся так называемый нравственный идеализм, основоположником которого стал П. И. Новгородцев. Он отталкивается от той предпосылки, которая была свойственна всей предшествующей отечественной теории права, а именно - убеждения в том, что российская система права должна принципиально отличаться от западноевропейской системы, поскольку она является составным элементом национальной культуры. В российской культуре огромное значение имеют религия и нравственность, поэтому отечественное право должно сопрягаться с нравственностью не в силу естественной связи данных категорий, а в силу их уникального сочетания в русской культуре.
Нравственный идеализм опирался на теорию естественного права, но при этом пытался освободить ее от устаревших элементов методологии. Иначе говоря, П. И. Новгородцев пытается внести в понятие естественного права элемент врожденной нравственности, совмещая таким образом эти понятия в рамках новой теории права. Если классическая теория естественного права опиралась на концепцию общественного договора и уверенность в наличии базовых правовых идей, заложенных в сознании каждого индивида, причем взаимодействие между ними оказывается возможно именно на основе совпадения изначальных правовых установлений. П. И. Новгородцев считает, что естественным является, скорее, наличие изначальных нравственных норм, которые только и могут обусловить согласие и консолидацию общества. Право имеет нравственную основу, разделяемую всему людьми, и в этом кроется источник его влияния, обязательность соблюдения правовых норм для взаимодействия индивидов [10, с. 52-70].
Но другая опасность возрожденного естественного права видится сторонникам нравственного идеализма в выдвижении нового источника права, каковым видится не государство, а личность. Достоинство такой позиции, по мнению Б. А. Кистяковского, заключается в избегании опасности абсолютизма и тоталитаризма [10, с. 58]. Не государство предписывает оп-
ределенную систему правовых норм, которой должен подчиняться каждый гражданин, а, наоборот, система общественного права создается за счет активного участия каждой личности в процессе выстраивания правовых отношений на основании христианских норм. Добро и любовь - эти идеалы, как считают представители нравственного идеализма, являются обобщающим воплощением всех правовых установлений, поэтому этизация права есть закономерное следствие их общей природы.
Для Л. И. Петражицкого, который приступил к активным занятиям теорией права, когда этот спор о природе права и нравственности еще продолжался среди последователей консервативной теории и теории естественного права, основная проблема противоборствующих подходов оказалась в невозможности совмещения субъективного и объективного права. Нравственность как субъективное право могла определять поступки отдельного человека, но не имела принудительного характера по отношению к действиям других индивидов. Закон как объективное право рассматривался сторонниками теории естественного права в качестве внешнего по отношению к отдельному индивиду регулятора его деятельности. Обе эти трактовки виделись Л. И. Пет-ражицкому чересчур односторонними и, скорее, замутняющими, нежели раскрывающими суть правовых феноменов. Г. Ф. Гараева справедливо указывает, что «философско-правовое творчество Л. И. Петражицкого - это попытка разрушить традиционные подходы и представления о праве и нравственности, которые оказались бесплодными и неперспективными с точки зрения как теории, так и практики правового бытия» [11, с. 355].
Л. И. Петражицкий считал, что право и нравственность должны рассматриваться как проявления более фундаментального основания, заключенного в самой человеческой природе, а именно - эмоций. Эти феномены имеют природу эмоциональную, но поскольку эмоции не образуют слитное единство, а обладают значительным многообразием, то право и нравственность представляют собой формы реализации различных типов эмоций. Г. Ф. Гараева считает, что у Пет-ражицкого «право возникает не из конкретных социально-исторических и экономических предпосылок, а как результат субъективного переноса наших переживаний на другого человека, которому приписываются определенные права и обязанности» [11, с. 356]. С этим высказыванием можно только согласиться, хотя мнение Г. Ф. Гараевой о том, что право в силу отсутствия социально-эко-
номических предпосылок не может рассматриваться как объективный фактор. Петражицкий как раз и подчеркивает, что укорененность в человеческой природе не является фактором субъ-ективизации права, а, наоборот, принадлежность самой человеческой сущности позволяет говорить о праве как о неотъемлемом факторе совместного существования индивидов.
При этом необходимо отметить, что Петра-жицкий не пытается выстроить иерархию эмоций, а приводит, пусть даже довольно спорную, их классификацию, причем его научный интерес оказывается в большей степени сосредоточен на праве как феномене более сложном и, одновременно, более важном для обеспечения нормативных связей между отдельными индивидами. «В области нравственности, сообразно ее односторонне-обязательной, беспритязательной природе, форма выражения норм и их толкование однообразнее и проще; здесь дело идет только об обязанных и их обязанностях; об управомоченных и предоставляемых им притязаниях нет и не может быть речи» [12, с. 42]. Иначе говоря, нравственность представляет собой достаточно упрощенную форму эмоций, суть которой состоит в определении норм поведения, обязательных для всех людей, вне зависимости от их специфического (социального, правового, политического) положения.
Другим важным отличием является то, что нравственность, по Петражицкому, всегда носит однонаправленный характер. Он приписывает другим людям определенные обязанности, но при этом характер предписаний не налагает никаких обязательств на самих субъектов нравственности. «Специфический характер нравственных проекций состоит в том, что подлежащие обязанности не представляют притязаний других, не закреплены за ними как их актив, суть свободные по отношению к другим обязанности, а подлежащие нормы представляют односторонние веления и запреты, только обязывающие, обременяющие одних, не наделяющие ничем других» [12, с. 46]. Разумеется, говоря о таких свойствах нравственности, Петражицкий имеет в виду не их личностный, а сугубо социальный, нормоустанавли-вающий аспект.
Право как эмоциональный, интуитивный феномен предполагает необходимость проективности вовне, в сферу социального существования людей, поэтому право является одновременно и субъективным (в смысле отношения к субъекту), и объективным феноменом. Проекцией интуитивного права, закрепляющейся в общественном соз-
нании и обеспечивающей воспроизводство нормо-отношений, является позитивное право, соблюдение которого гарантируется государством. Важно понимать, что право сохраняет внутреннее единство, в котором государственные законы являются проекциями врожденного чувства, приписывающего индивидам врожденные обязанности.
Но выявление эмоциональной природы нравственности и права позволяет отечественному правоведу прийти к выводу о том, что преодоление дихотомии этих понятий вполне возможно, а, следовательно, возможен выход и за пределы дихотомии субъективного/объективного в теории права. Причем для нормирования социальной деятельности большее значение имеет право и его проекции, поскольку данный тип эмоций обусловливает взаимность обязательств и способствует установлению такого типа норм, который обеспечивает устойчивость общественного развития.
Можно сделать следующие выводы относительно развития психологической школой Л. И. Петра-жицкого теоретических идей отечественной правовой науки:
1. Помимо стремления к методологическому обновлению теории права за счет отказа от концепций естественного права и юридического позитивизма, Л. И. Петражицкий отталкивался от существовавшего в отечественной правовой мысли вопроса о соотношении права и нравственности. Этот вопрос являлся крайне дискуссионным, имел как сторонников позиции отождествления права и нравственности, так и сторонников их противопоставления.
2. Консервативная традиция в отечественной теории права, заложенная А. С. Хомяковым и продолженная В. П. Мещерским и К. П. Победоносцевым, противопоставляла право и нравственность, видя в последней истинный источник любых социальных норм. В основе права, с их точки зрения, должны лежать не абстрактные принципы, а обычаи и традиции, подкрепленные временем. Такая трактовка отрицала саму возможность построения научной теории права, абсолютизируя субъективистский аспект нормативности.
3. Развитие данных идей было реализовано в концепции права В. С. Соловьева, который предпочитал рассматривать правовые нормы не как полную противоположность моральных норм или их несовершенное, искаженное выражение, а как необходимое минимальное выражение нравственности, гарантируемое государством во взаимоотношениях отдельных индивидов. Такая
трактовка позволяла реабилитировать право, но сохраняла за ним подчиненное положение по отношению к моральным нормам.
4. Оппонентом Соловьева выступил Б. Н. Чичерин, представитель либеральной традиции в отечественной теории права.
5. Л. И. Петражицкий в рамках психологической теории права поставил перед собой задачу устранения недостатков консервативной и позитивистской концепций права путем выхода за пределы постулируемой ими дихотомии «субъективное право (нравственность) - объективное право (закон)». Понимая под источником права специфический вид человеческих эмоций, заложенных в природе человека, но проявляющихся в отдельных поступках и объективируемых в нормах закона, следует рассматривать право и нравственность в плоскости теории права как различные стороны одного и того же явления.
Литература
1. Зорькин В. Г. Позитивистская теория права в России. М., 1978.
2. Машкович К. В. Право и нравственность в эмоциональной теории этических явлений Л. И. Петражицкого: дис. ... канд. филос. наук. Тула, 2007.
3. Хомяков А. Полное собрание сочинений: в 4-х т. М., 1911. Т. 2.
4. Мещерский В. П. Дневник // Избранные произведения. М., 2008.
5. Победоносцев К. П. Болезни нашего времени // Избранные произведения. М., 1996.
6. Соловьев Э. Ю. Прошлое толкует нас. М., 1991.
7. Соловьев В. С. Оправдание добра // Собрание сочинений: в 2-х т. М., 1990. Т. 1.
8. Валицкий А. Нравственность и право в теориях русских либералов конца XIX - начала XX века // Вопросы философии. 1991. №№ 8.
9. Чичерин Б. Н. Собственность и государство. СПб., 2005.
10. Кистяковский Б. А. Государство и личность // Власть и право: из истории русской правовой мысли. Л., 1994.
11. Гараева Г. Ф. Взаимосвязь права и нравственности как основа права в творчестве Л. И. Пет-ражицкого // Теория и практика общественного развития. 2012. № 4.
12. Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности: в 2-х т. СПб., 1909. Т. 1.
