CC BY
78
ОСВОБОДИТЕЛЬНОЕ ДВИЖЕНИЕ ПОРЕФОРМЕННОЙ РОССИИ В СОВРЕМЕННОЙ НАУЧНОЙ И УЧЕБНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
Р.А. АРСЛАНОВ
Кафедра истории России Российский университет дружбы народов 117198, Москва, ул. Миклухо-Маклая, 6
Под влиянием глобальных изменений, происходящих в российском обществе последние десять лет, возросла потребность обращения к прошлому нашей страны, без анализа которого не только невозможно осмыслить многие проблемы современности, но и провести национальную самоидентификацию. Вот почему в начале третьего тысячелетия особое значение приобретает историческое знание, а следовательно, и содержание учебной исторической литературы, во многом влияющее на формирование национального сознания, на становление новой российской элиты. Без преувеличения можно сказать, что на авторов учебников и учебных пособий для высшей школы ложится огромная ответственность, ибо от качества их работы в определенной степени зависит выбор приоритетов развития российского общества в XXI в.
Бесспорно, что основной задачей учебной литературы остается научно обоснованное, апробированное исследованиями ученых освещение основных событий отечественной истории. При этом подбор фактов и сведений, трактовка связей исторических явлений должны быть направлены не только на формирование комплекса знаний, но и пробуждение интереса к самостоятельному научному поиску. Выработка собственного взгляда на прошлое, а, следовательно, и настоящее, представляется важнейшей и труднейшей задачей учебного процесса, направленного на становление самостоятельной и творческой личности, способной занять общественно-активную, гражданскую позицию. Ее же решение невозможно без преодоления мифотворчества, которым грешила советская историография, включения в историческую литературу фактов, отражающих всю сложность и противоречивость социокультурного, политического и национального развития нашей страны, а также без привлечения и анализа альтернативных научных концепций.
Долгое время в научной и учебной литературе господствовала марксистская методология, изображавшая исторический процесс в виде развития производительных сил и борьбы классов, ведущих к смене общественно-экономических формаций. Из истории исчезало главное ее деятельное начало - человек со своими мыслями и страстями, переживаниями и поступками. Вместе с тем литература советского времени закладывала представления о закономерных связях исторических явлений, воспитывала уважение к народу - «творцу истории», обосновывала идею социального и национального равенства.
В современной исторической науке, пытающейся преодолеть схематизм и односторонность формационного подхода, идет поиск новых теоретических основ осмысления прошлого, а также методов его изучения. Последнее время в рамках утвердившейся цивилизационной теории получила распространение так называемая «новая история», представители которой сконцентрировали свой исследовательский интерес на конкретном человеке и событиях его жизни. Бесспорно, что появление нового течения стало ответом многих ученых как на деперсонализацию исторического процесса, свойственную социальной истории, так
и идеологическую детерминированность научного поиска советской историографии. Вместе с тем в методологических установках сторонников «новой истории» отразился и своеобразный духовный переворот, происшедший в сознании многих людей за последние десять лет. Он связан с усилившейся в результате рыночных реформ социальной и культурной поляризацией современного общества и распространением среди части элиты идей либерализма, в которых именно личности, ее правам и свободам отводится решающая роль в историческом процессе, а народ предстает косной, инертной массой. В результате о жизни и деятельности людей минувших эпох начинают судить исходя из мысли о единстве их представлений об общечеловеческих ценностях, и, прежде всего, свободы личности, во все времена. На деле же такой подход приводит к серьезным искажениям в понимании прошлого, к модернизации истории, а в итоге к замене одной идеологизированной схемы другой, к инверсии в оценках событий и исторических деятелей.
В методологической сфере сторонники «новой истории», отказываясь от установления взаимосвязей исторических явлений, поиска их предпосылок и определения различного рода «субстанций», считая теоретические обобщения и анализ социально-экономических процессов данью устаревшей теории, ограничивающей науку определением безличных сил исторических трансформаций, обосновывают преимущество описательного метода и ставят в основу исследований лишь реконструкцию и изложение «деяния людей». Лишь не субстанциональная история, по мнению представителей нового направления, внушает человеку чувство ответственности за происходящее, призывает его к борьбе со злом, тогда как всякого рода внеличностные исторические конструкции взваливают вину за происходящее на «некую (историческую, надысторическую) необходимость»1. Представляется, что такой подход, противоречащий основополагающему методу научного исследования - принципу историзма, ведет к отрицанию герменевтики, т.е. возможности понимания мировоззрения людей той или иной эпохи, а следовательно, и самих «деяний человека». Кроме того, он наполняет исследовательский процесс определенной долей субъективизма, толкает к суду над прошлым, если оно представляется сторонникам нового направления аморальным или подчиняющим человека воле внешних обстоятельств, например, «иерархически организованного целого». В результате вместо пропагандируемого трепетного подхода ко всякому проявлению минувшего, преодоления детерминизма социальной истории, утверждается аксиологический подход, присущий и марксистской историографии, которой «неолиберальные модернисты» и объявили войну. Сторонников нового направления характеризует также использование исторических документов лишь в качестве подсобного средства для доказательства своих теоретических схем, пренебрежительное отношение к сбору всей суммы фактов, избирательный взгляд на исторические источники, выстраивание исторической конкретики согласно собственным конструкциям и взглядам.
С другой стороны, изучение человека открывает дорогу к познанию творимого им социума, к выявлению взаимодействия исторической обусловленности и сознательной активности личности в процессе развития общества. Значительную помощь в осмыслении этих взаимосвязей могут оказать такие современные направления в науке, как «семиотическая школа», в методологическом отношении основывающаяся на идеях Ю.М. Лотмана и Б.А. Успенского, а также теория ментальностей. Например, благодаря семиотическому подходу, раскрывающему глубинное значение различных символов, в том числе в сфере обыденного поведения человека, удается расширить само представление об историческом факте, а в итоге проникнуть в суть многих явлений прошлого, постичь мотивы поведения людей. Теория ментальностей также помогает увидеть корни многих исторических событий, установить своеобразный диалог между исследователем и человеком прошлого, без которого невозможно понимание не только его мышления и поступков, но и эмоциональных переживаний и иррациональных порывов, то есть, в итоге, самого духа времени. По словам одного из основателей школы «Анналов» Л. Февра, «любые объективные факторы исторического движения делаются его действительными пружинами, только пройдя через ментальность, сложно, подчас до неузнаваемости их трансформирующую»2.
Представляется, что в современной учебной литературе необходимо избегать крайностей как формационного, ведущего к игнорированию многих аспектов прошлого и деперсонализации истории, так и повествовательного подхода, ограничивающего историю лишь ее событийной стороной, к тому же чаще всего выстроенной по определенной схеме и нацеленной на формирование определенных оценок, а не собственного понимания минувшего. Каким же путем идти при создании учебников нового поколения? Кажется, что общее направление достаточно верно указала современная исследовательница Л.П. Репина. Согласно ее справедливому суждению перед историками стоит труднейшая задача «создания комплексной объяснительной модели (истории), которая должна учитывать наряду с социально-структурной и культурной детерминацией детерминацию личностную и акцидентальную»3. Таким образом, лишь синтез «персональной истории» и истории социальной, а также антропологической, выясняющей весь комплекс мотивов поведения людей, соотношение объективных факторов и сознательного выбора человека, позволит решить научно-познавательную задачу, стоящую перед современной учебной литературой. С методологической точки зрения этот синтез ведет к использованию достижений формационной и цивилизационной теорий.
Помимо познавательных, научно-историческое знание выполняет и социально-политические функции. Хотим мы того или нет, но оно связывает прошлое с настоящим, не только дает возможность через призму исторического опыта осмыслить современность, но и формирует общую память. А она, в свою очередь, является одной из духовных основ единства общества, средством его национальной и культурной самоидентификации. Незнание прошлого своей страны, как и пренебрежительное отношение к нему притупляют волю индивида и всего общества к воспроизводству и превращаются в один из факторов нарастания энтропийных процессов, ведут к дезинтеграции и атомизации общественного организма. В итоге умаление роли исторического знания и сознания лишает общество возможности критически осмысливать происходящее, принимать адекватные политические решения.
Не следует забывать и о нравоучительной, воспитательной функции исторической литературы. Вместе с тем, вероятно из опасения обвинений в субъективизме, идеологической ангажированности или просто в старомодности, современные авторы пытаются избегать так называемых «моральных сентенций» и «патриотических деклараций». Однако национальная история, помимо прочего, призвана выполнять задачу духовного наставничества и патриотического воспитания, формирования у современной молодежи чувства личного достоинства и идеи свободы, сопряженной с пониманием ответственности не только за себя, но за близких и за всю страну. Необходимость возрождения данной функции вызывается остротой общественно-политического кризиса, переживаемого современным обществом, тем духовным вакуумом, который заполняется аморализмом, политическим индифферентизмом и крайним национализмом. В то же время забота о воспитательном аспекте учебной литературы не должна вести к искажению или забвению фактов истории, если они, например, не вписываются в ту или иную дидактическую схему. Следует помнить, что лучшим учителем является историческая правда, какой бы горькой она не была.
Огромное значение для пробуждения интереса к самостоятельному научному поиску, для формирования социальной личности с активной гражданской позицией и сознательно выбранными идейными убеждениями, для воспитания подлинного патриотизма имеют разделы учебников, посвященных истории российского освободительного движения второй половины XIX в. И дело не только в том, что студенты, изучив их, смогут ознакомиться с теоретическими концепциями и практикой русских революционеров и либералов той эпохи, они получают пример, правда, не всегда позитивный, деятельности во благо (зачастую превратно понятое) страны и народа. Они могут узнать о том, как та или иная идея, воспринятая представителями русской оппозиции, превращалась в нравственный императив их поведения, вела к борьбе, сопряженной как с жертвами других людей, так и личным самопожертвованием. Объективное, научно корректное освещение истории российского освободительного движения позволяет студентам не только выявить содержание таких феноменов отечественной истории как демократизм, либерализм, социализм, но и сравнить личности и программы общественных деятелей дореволюционной поры с их современными преемни-
ками, пытающимися себя представить либо наследниками «славных традиций», либо критиками прошлых ошибок.
С другой стороны, изучение общественного движения дает возможность осмыслить взаимодействие личных, психологических черт представителей русской интеллигенции второй половины XIX века с окружающей духовную элиту социальной средой, выяснить влияние ментальных факторов на выбор отдельными ее представителями определенных теоретических убеждений, того или иного направления общественной и профессиональной деятельности. Изучение же изменений в мировоззрении общественных деятелей позволяет выявить «мыслеобразующие» факторы, т.е. понять механизм формирования и корреляции идейных установок, увидеть их взаимодействие с социокультурной и пространственно-временной средой, с общим ходом движения человеческой мысли. Таким образом, сквозь призму судьбы оппозиционной интеллигенции можно пристальнее взглянуть на такие «вечные», имеющие непреходящее значение проблемы, как взаимоотношение теории и практики, личности и общества, власти и народа. Кроме того, изучение деятельности и теоретического наследия российской оппозиции дает возможность лучше понять предпосылки и содержание модернизационных процессов, протекавших в пореформенной России, сравнить их с современными трансформациями, лишний раз убедиться в том, что лишь те реформы имеют будущность, которые находят поддержку в массовом сознании. Важность освещения темы состоит и в том, что, например, проблема радикализма и тесно связанного с ним терроризма приобрела актуальное звучание, окрашенное сегодня в трагические тона. Необходимость изучения различных идеологий российской пореформенной оппозиции заключается также в том, что оно позволяет глубже понять современные политические процессы в России, постичь подлинный смысл и значение деятельности тех или иных партий и движений. Особенно это важно при освещении истории российского либерализма, ибо изложение основных положений его теории, анализ деятельности, выявление национального своеобразия поможет раскрыть те отношения, которые складывались между ним и российским обществом, как в прошлом, так и в настоящем. При этом следует учесть, что общественное мнение постсоветской России определенное время связывало свои надежды на выход страны из кризисного состояния, ее переустройство и «возвращение в лоно европейской цивилизации» с воплощением в жизнь основных либеральный ценностей: политической свободы, частной собственности и рыночной экономики. Однако разрушительные последствия псевдолиберальных реформ 90-х гг., приведшие не к рыночному, а скорее к номенклатурнохищническому капитализму и даже к регенерации архаичных структур, с одной стороны, дискредитировали либеральное учение в глазах наших современников, а с другой - вновь заставили задуматься о его совместимости с национальной почвой. Разочарование в итогах реформ спровоцировало всплеск неприязни к либеральному течению и его теории.
В условиях системного кризиса, духовной неустроенности и поляризации современного российского общества, либерализм, сама сущность которого призывает к компромиссу, осуществлению творческих, а не одномерных, простых решений, в глазах наших современников стал превращаться в главного виновника всех бед и неудач, обрушившихся на страну. Он подвергается критике как слева, так и справа, а в массовом сознании к нему возрождается иронично-пренебрежительное, если не враждебное отношение. Объективное же освещение прошлого либерализма способно выявить всю историческую несостоятельность, эгоизм и аморализм его современных эпигонов, преодолеть накопившиеся в обществе предубеждения против самих либеральных ценностей. Например, основоположникам либеральной идеи в России был присущ искренний патриотизм, и они выступали против слепого копирования западной модели, обосновывая возможность и необходимость органического синтеза национальных структур с либеральными ценностями. Русские либералы призывали укреплять государство, предупреждая об опасности утверждения свободы в незрелом с социокультурной точки зрения обществе. Они, опасаясь пагубных последствий стихии рыночных отношений, выдвинули идею смешанной и социально ориентированной экономики, обращали особое внимание на моральную сторону деятельности политиков.
Бесспорной заслугой современных исследователей и авторов учебников является отход от устоявшихся стереотипов, преодоление классовых и политизированных оценок российского освободительного движения, включение в его поток помимо революционного, либерального направления. В целом современную литературу характеризует стремление к научной объективности и взвешенности в трактовке различных сторон теории и практики основных течений русской оппозиции второй половины XIX в. Так, заметный вклад в разработку проблематики либерализма, определение его типологии, сущностных черт и национальных особенностей, возможных перспектив развития в современной России внесла дискуссия ученых, опубликованная на страницах журнала «Полис»4. Многие страницы его истории получили свое освещение в специальных работах и материалах конференций, проведенных за последнее время.5 Некоторые отечественные ученые, сравнивая историю развития российского и западноевропейского либерализма, выступили против механического переноса либеральных ценностей на русскую почву, подчеркнули ошибочность превращения уникального западного опыта в «универсальную закономерность». При этом, как утверждает Б.Г. Капустин, «насаждение или имитация форм либерально- демократического устройства не обеспечивает само по себе воплощение в реальной жизни того, что традиционно понималось как моральный и политический дух либерализма»6. Переосмысливая феномен русского либерализма и стремясь выйти за рамки традиционных оценок и сюжетов, современные историки стали обращать внимание на влияние личных качеств, стиля жизни, социальной среды на деятельность и взгляды либералов7. Такой подход, позволяющий выявить взаимодействие различных составляющих либерального движения, осмыслить весь комплекс факторов, воздействующих на мировоззрение и деятельность его представителей, является наиболее продуктивным, способным объективно осветить многие проблемы истории либерализма в России.
Вместе с тем, по мнению одного из авторитетнейших исследователей русского либерализма В.В. Шелохаева, «появилось немало статей конъюнктурного характера, авторами которых являются бывшие марксологи, отказавшиеся от разделяемых ими недавно коммунистических ценностей и начавших оперативно выполнять новый социальный заказ по внедрению в общественное сознание либеральных ценностей»8. Некоторую часть, правда, скорее публицистической, чем научной и учебной литературы отличают различного рода спекуляции, направленные на возвеличивание одних и разоблачение других деятелей освободительного движения, стремление вынести приговор, в первую очередь, представителям радикального крыла русской оппозиции. Более того, даже в умеренных русских либералах-идеа-листах некоторые историки обнаружили «отцов радикализма», стали разоблачать либеральных теоретиков, например, К.Д. Кавелина, за то, что он якобы внес вклад в разработку формулы «советского социализма», превратился в «певца самодержавно-социалистического синтеза»9. Требуя морального суда над деятелями русской оппозиции, сторонники «новой истории» обвиняют их в том, что одни из них ввергли Россию в хаос кровавой, уничтожившей свободу личности и достижения европейской цивилизации революцию, а другие - им потворствовали или не сумели остановить сползание страны в «бесовщину» охлократии. Сторонников же принципа историзма, пытающихся выяснить корни освободительного движения, представить его как закономерный результат модернизации отсталой, крестьянской страны, испытавшей все тяготы утверждения рыночных отношений в не сложившихся для них социокультурных условиях, современные модернисты осуждают за реабилитацию преступлений прошлого, не позволяющую, в итоге, исправить исторические ошибки, тяжелым грузом висящие на стране. При этом, если марксисты представляли личность игрушкой исторической закономерности, то модернисты изображают ее если не жертвой, то подчиненным элементов освободительного движения и его руководителей, преследующих в основном свои политические цели и не считающихся с интересами отдельного человека. Но именно при таком подходе человек лишается чувства ответственности за прошлое и настоящее, превращается в фигуру, зависимую от внешних сил, в том числе и от так называемых «творцов истории». Таким образом, главная задача исследователей русского освободительного движения заключается не в поиске виновных за беды страны и страдания личности, не в суде над революционерами и либералами, а в постижении и раскрытии их мировоззрения, в пере-
воде на язык современного читателя их представлений о противоречиях русской жизни, разрабатываемых ими моделей развития страны. Иными словами, задачей современных авторов является утверждение в области изучения освободительного движения императива герменевтики, дающего возможность не только раскрыть основное содержание событий, но и понять мотивы деятельности их участников, воспринимать прошлое глазами его современников. Для этого же нужно проникнуть в контекст эпохи, выявить взаимосвязь освободительного движения с протекающими в пореформенной России социокультурными, экономическими и политическими процессами, установить тип личности русского интеллигента, пытавшегося всеми силами изменить в интересах, как он надеялся, народа вектор развития страны.
Продуктивному изучению темы способствует появление в современной историографии различных направлений, между которыми ведутся споры, например, посвященные радикальному движению10. При этом, выясняя причину нарастания революционной волны в пореформенную эпоху, большинство современных авторов обращает внимание на последствия модернизационных процессов в отсталой стране, видит один из основных источников революционного насилия в произволе власти. Особую позицию в объяснении усиления позиций политического радикализма в России занимает Е.Л. Рудницкая. Не отрицая, как и многие другие исследователи, «неадекватности действий правительства», она все же полагает, что «...террор, как и отторжение морали, были изначально субстанцированы в русском революционном движении. ... А потому «бесы» - не плод сознания великого русского писателя, а одна из глубинных ипостасей российской революционности».11 Таким образом, согласно авторской логике, корни русской революции лежат лишь в самой природе, особенностях сознания сторонников революционной идеи. Показательна и та характеристика, которую дала Рудницкая идеологии русских революционеров, обнаружив в ней «...факт капитального самообмана радикальной интеллигенции, видевшей в себе выразителей нужд и запросов народа, его революционных порывов»12. Однако трудно оспорить то, что русское революционное движение не только стремилось сформулировать интересы народа, но и отражало его чаяния лучшей и справедливой жизни, испытывало на себе влияние настроений низов общества, оказывая на них, в свою очередь, определенное и все более заметное воздействие. Данная трактовка причин русской революционности находится в русле тех современных историографических веяний, которые направлены на объяснение всех крайностей революционного движения в России особенностями национального сознания, психологической ущербностью русской интеллигенции, а также «порочностью» самой социалистической идеи. Подобный тенденциозный взгляд, вызван, скорее всего, реалиями современной идейнополитической жизни общества, стремлением определенных кругов всячески обосновать и даже идеализировать либеральную альтернативу его развития.
В современной историографии присутствует и иной подход, сформулированный Н.А. Троицким. По мнению саратовского ученого, «любой исследователь должен знать, что нет абсолютного зла (как, впрочем, и добра абсолютного), что в зависимости от условий, места и времени любое зло может (часто ли, редко и насколько - это другой вопрос) обратиться в добро и любое добро - во зло. Разве Великая французская революция XVIII века могла победить без якобинского террора? ... А, победив, она ускорила ход мирового исторического процесса и стала точкой отсчета величайших достижений. Разумеется, это не освобождает нас от критики излишества, крайностей, жестокостей ее террора»13. Постановка вечной историко-философской проблемы добра и зла, соотношения цели и средств борьбы не только стала характерной чертой современной историографии, но и способствовала формированию ее различных направлений. Вместе с тем сторонники строго научного, может быть несколько традиционного подхода, полагают, что прежде чем судить революционеров прошлого необходимо выяснить мотивы и условия и* деятельности, понять содержание их мировоззрения и определить все значения результатов революционной борьбы.
Таким образом, справедливо отказываясь от социологизированного и идеологизированного восприятия истории, пытаясь заново переосмыслить развитие русского освободительного движения, некоторые исследователи игнорируют положительный опыт своих предшественников, а главное, заявляя о преодолении методологической заданности, на деле одни
оценки заменяют другими, не отказываются от субъективизма и подгонки фактов под свои априорные схемы. В научной литературе и особенно публицистике прокатилась волна осуждения русских революционеров второй половины XIX в., которые зачастую предстают некими злодеями, основоположниками современного террора. Такой подход, противоречащий принципу историзма, требует от авторов современных учебников взвешенного и беспристрастного изложения, противостоящего как героизации, так и демонизации радикалов прошлого, серьезного анализа основных проблем темы.
Однако в большинстве современных учебников (за исключением пособия Н.А. Троицкого) даже не упоминается о существовании различных концепций и трактовок истории русского освободительного движения, затушевываются те его аспекты, которые и вызывают дискуссии в современной историографии. Например, П.Н. Зырянов в главе пособия, названной «Драма после Освобождения», так и не показал предпосылок его развития, не обратил внимания на особенности его различных этапов14. Не затронув темы закономерности становления революционного движения в России, автор вместе с тем посчитал возможным подчеркнуть как несостоятельность «радикальных воззрений», так и то, что «крайние решения почти неизбежно приводят к тяжелым последствиям»15. Трудно не согласиться с выводом, к которому автор пришел, зная о пережитом нашей страной в XX в. Но такой несколько морализаторско-модернизаторский подход не объясняет причин распространения «несостоятельных» взглядов и тяги интеллигенции, а с определенного момента и народных масс, к принятию «крайних решений». Вырывая революционное движение из контекста эпохи, не затрагивая проблемы ментальности русской интеллигенции как одного из факторов распространения радикальных теорий трудно осветить с позиций современных научных знаний историю освободительного движения в России, показать актуальность проблемы для наших современников.
Вместе с тем некоторые аспекты темы изложены автором не только весьма подробно и точно, но и в духе требований, предъявляемых к современной учебной литературе. Историк, с одной стороны, представил либералов как активную часть оппозиции, опровергнув тем самым закрепившееся со времен М.В. Нечкиной мнение, что лишь деятельность революционеров могла оцениваться как освободительная по своему значению. С другой стороны, автор отметил размежевание в начале 60-х гг. двух течений, вызванное, по его мнению, не предательством и страхом либералов перед революцией, как считала ранее часть советских историков, а их убеждениями и искренним неприятием насильственных действий. Руководствуясь своими идейными установками, либералы пытались всеми силами не допустить в России взрыва народной стихии, и, понимая всю трагичность последствий революции, пытались ее предотвратить, подталкивая правительство на путь реформ. Следовало бы только подчеркнуть, что начавшееся в результате размежевания противостояние демократии и либерализма пагубно сказалось на перспективах развития всего освободительного движения, препятствовало воплощению чаяний как либеральной интеллигенции (свободы личности, представительного правления), так и демократических сил (решения аграрного вопроса, улучшение условий жизни народа). Эта тема имеет и актуальное звучание, ибо без преодоления раскола между либерализмом и демократией невозможно решение современных проблем России.
При всем стремлении автора по-новому осветить историю общественной жизни пореформенной России, некоторые его оценки не выходят за рамки ставших уже традиционными характеристик. Так, Зырянов отметил парадоксальность народничества, борющегося с крепостническими пережитками и открывающего тем самым простор для развития капиталистических отношений в деревне, т.е. «невольно действуя против того, что отрицали».16 Данная трактовка сравнима с ленинским определением народничества как объективно буржуазного и субъективно социалистического по своему содержанию. Автор остановился и на истории «Народной воли», порой, правда, подменяя анализ ее идей и действий сентенциями, осуждающими террор и «опасные планы» захвата власти. Более того, Зырянов утверждает, что их возможная реализация привела бы к тем же результатам, которые наступили несколько десятилетий спустя после прихода к власти большевиков, «включая кровавый хаос гражданской войны, диктатуру одной партии и социальные эксперименты с тяжелыми последствиями».17 Однако подобного рода «моделирование» и отождествление различных по време-
ни и своему содержанию явлений едва ли можно считать правомерным и доказательным. Да и сам автор, противореча своим же выводам, утверждает, что после захвата власти народовольцы предполагали созвать Учредительное собрание и провести демократические преобразования. Можно дополнить, что они не исключали остаться на самом собрании в меньшинстве и в таком случае оставляли за собой право продолжить борьбу, но уже мирными средствами пропаганды.
Отстаивая бесспорные преимущества эволюционного пути развития общества и осуждая утопизм воззрений народничества, автор в определенной степени обращается и к нашим современникам, предупреждая их об опасности увлечения крайними теориями. В оценках историка явно прослеживается отражение его собственных убеждений. К тому же его выводы получили бы большую убедительность, если были бы подкреплены анализом причин появления и широкого распространения революционных настроений в русском модернизирующемся обществе.
В учебнике В.А. Федорова, рекомендованного для студентов, обучающихся по исторической специальности, присутствует специальная глава, посвященная освободительному движению 60-х - начала 80-х гг. XIX в.18 В ней, за детальным и тщательным освещением основных событий эпохи и взглядов крупнейших теоретиков революционного народничества трудно обнаружить, в отличие от пособия Зырянова, позицию самого автора. В то же время в некоторых оценках, например, идеологии народничества, в учебнике, как и в пособии Зырянова, прослеживаются марксистские установки. Так, вслед за В.И. Лениным, автор полагает, что «...программа преобразований, выдвинутая Герценом и впоследствии воспринятая народниками, в реалии привела бы не к социализму (на что надеялась революционная интеллигенция - Р.А.), а создала бы наиболее благоприятные, свободные от всяких крепостнических пут, условия для развития капитализма»19. Весьма сдержанно и в целом объективно автор освещает деятельность «Народной воли», подчеркивая, что террор, являвшийся до 1879 г. лишь средством самозащиты, после образования партии был направлен на «дезорганизацию» правительства и пропаганду в народной среде. Федоров, в отличие от ряда современных исследователей, отказывается судить революционеров прошлого, объективное же изложение событий наводит читателей на мысль, что деятельность партии вызывалась реалиями русской жизни и идейными убеждениями революционной интеллигенции, пытавшейся «отплатить долг народу» и взявшей на себя историческую миссию по его спасению от «насаждаемого» самодержавием капитализма20.
Автор, в соответствии с выводами современной науки, в состав освободительного движения включил и либеральную оппозицию, деятельности и взглядам которой он посвятил специальный параграф. Однако на его двух страницах едва ли было возможно раскрыть основные черты идеологии и деятельности русского либерализма, показать его особенности и многообразие оттенков.
В целом раздел учебника, посвященный освободительному движению, отличается обстоятельным описанием событий и взглядов представителей, прежде всего революционного течения. Но в нем заметно отсутствие анализа мотивов деятельности русских оппозиционеров, сущности и значения их программных установок. В определенной степени здесь проявилась присущая современной научной литературе методологическая растерянность, ведущая к возрождению нарративного рассмотрения прощлого. Однако объективистско-описа-тельный подход, бесспорно, ставший своеобразной реакцией на засилье монистической методологии и схематизации исторического процесса, мало что дает для понимания ключевых вопросов темы, осмысления значения освободительного движения для судеб страны. Кроме того, он не способствует решению воспитательных и социально-политических задач, стоящих перед современным историческим знанием.
На общем фоне ухода в описательство и отказа от анализа существующих концепций истории русской оппозиции выгодно отличается учебное пособие Н.А. Троицкого. Открыто заявляя себя сторонником марксистского понимания освободительного движения, саратовский ученый вместе с тем в историографической справке показал и иные подходы в его освещении. Кроме того, он не только принял, например, ленинскую концепцию революционной ситуации, но и встал на ее защиту как от историков, пытавшихся канонизировать и под-
гонять под жесткую схему факты, так и современных ее критиков. К тому же Троицкий предложил собственный вариант периодизации развертывания первой и второй революционной ситуации, отметил их особенности и факторы, которые, по его мнению, не могли привести к их перерастанию в революцию21. Освещение материала в пособии характеризуется образностью стиля, четкостью изложения и ясностью авторской позиции. Вместе с тем методологическая заданность ограничила творческий поиск ученого, препятствовала использованию некоторых современных достижений исторической науки, без чего невозможно осмыслить важнейшие аспекты темы. Так, исходя из марксистского положения об определяющей роли общественного бытия в историческом процессе, автор в результате упускает из виду проблему активного влияния ментальности представителей оппозиции и правящей элиты на выбор той или иной идейной парадигмы, а, следовательно, и методов их деятельности. Например, все реформы 60-70-х гг. представлены ученым всего лишь как «уступки, продиктованные потребностями экономического развития и вырванные у царизма волной демократического подъема, который включал в себя революционное, либеральное и массовое движение»22. Таким образом, реформы, в которых была заинтересована и власть, понимавшая насущную необходимость модернизации общества, в пособии трактуются в духе ленинской концепции, т.е. лишь как побочный результат революционной борьбы. Да и само нарастание революционного движения, например, в 60-х гг., объясняется массовым крестьянским подъемом, послужившим «социальной базой для народничества»23. С другой стороны, некоторые крайние проявления революционности, автор объясняет теоретическими исканиями революционеров, а также репрессивной политикой правительства. Более того, именно крайности реакции, по его мнению, вызвали противоположную крайность, а не наоборот, как пытаются доказать некоторые современные историки. Вместе с тем Троицкий обратил внимание на то, что экстремизм части революционеров 70-х гг. вызывался не только объективными обстоятельствами, но и теоретическим поиском наиболее рационального пути к революции, отразившим уродливые стороны сознания радикальной интеллигенции. Правда, последнее утверждение не получило какого-либо раскрытия, а потому не вышло за рамки декларации. Едва ли можно согласиться и с мнением автора, что народническая доктрина А.И. Герцена и Н.Г. Чернышевского была дополнена идеями лидеров политической эмиграции М.А. Бакунина, П.Л. Лаврова, П.Н. Ткачева «главным образом по вопросам тактики». Вольно или невольно, но автор тем самым умалил и значение и результат самостоятельных теоретических исканий идеологов народничества. А ведь Лавров, например, разработал оригинальную, имеющую актуальное значение теоретическую доктрину, органически соединяющую идеи социализма, демократии и свободы личности.
Переход народничества к террору Троицкий объясняет помимо репрессивной политики правительства и отсутствия условий для деятельности легальной оппозиции самой логикой революционной борьбы меньшинства в условиях пассивности масс. Один из факторов нарастания террора в конце 70-х годов автор увидел, правда, без убедительной аргументации, в поддержке революционных сил либеральным обществом. В отличие от ряда исследователей прошлого и современности Троицкий характеризует деятельность и цели «Народной воли» не как террористические и диктаторские, а как политические и демократические. Проанализировав программу партии, он убедительно показал, что народовольцы ставили целью «свергнуть самодержавие и осуществить ряд демократических преобразований». Террор же в ее деятельности «никогда не занимал главного места, просто он был на виду как прелюдия и ускоритель народной революции. Посредством террора народовольцы стремились решить двоякую задачу: с одной стороны, возбудить революционное настроение в массах и, с другой стороны, дезорганизовать правительство, чтобы затем поднять возбужденные массы против дезорганизованного правительства».24 Обращая внимание на историческую обусловленность террора, автор справедливо подчеркнул, что на том уровне зрелости, который достигло русское революционное движение, его нельзя было просто отбросить, а можно было только преодолеть. Занимая строго научную позицию, автор, с одной стороны, подчеркивает неизбежность применения революционными силами насильственных методов, а с другой -критикует их, и не только с точки зрения неэффективности и нецелесообразности, а теоре-
тической несостоятельности всей доктрины. Именно утопические надежды на социалистическую революцию, для которой в стране отсутствовали какие-либо условия, приводили радикалов к использованию крайних средств, что в итоге, оттолкнуло от террористов народ и либеральное общество, обрекло «Народную волю» на гибель. Автор вполне обоснованно выступил и против получившей в последнее время распространение мысли о том, что революционеры своим экстремизмом заставили правительство свернуть с пути реформ25.
Следует отметить и то, что, преодолевая некоторые устаревшие догмы, историк включил в демократическое пореформенное движение и либеральную оппозицию. Однако в пособии, в духе советской историографии она характеризуется как буржуазная по своей сущности, стремящаяся лишь «выторговать у самодержавия» какую-нибудь конституцию». Не проанализировав систему взглядов русских либералов, автор пришел к страдающему методологической заданностью выводу, что умеренность и сдержанность либеральных требований объяснялась лишь социальным эгоизмом либералов и их страхом перед революцией, а не общим крайне низким уровнем развития всего общества, неготового к осуществлению идей свободы.
В результате изложение материала в пособии характеризуется причудливым переплетением традиционных социологизированных и некоторых современных подходов (например, автор поддержал мнение В.Ф. Антонова о том, что Н.Г. Чернышевский был далек от приписываемой ему советской историографией идеи крестьянского восстания)26.
Несмотря на все различия в трактовках современными авторами учебников революционного движения, их объединяет прямая или косвенная связь с устоявшимися, несколько традиционными характеристиками сущности и значения оппозиции, игнорирование последних достижений исторической науки. Кроме того, народ предстает в учебниках как «безмолвное большинство», страдательная и пассивная масса, настроения и интересы которой и пытается сформулировать мыслящая часть общества, споря о том, кому это лучше удается. Лишь использование и анализ качественно новых источников, например художественной литературы, обрядов и поведения простых людей, а также методов исследования позволит не только расшифровать мысли и психологию этого «сфинкса» русской истории, но и обогатить учебную литературу новыми аргументами, усилить ее доказательную базу при освещении истории пореформенной России.
Опыт российского освободительного движения и его изучения свидетельствует, что во многом лишь повышение личной и общественной самокритики, формирование чувства личной ответственности за себя и происходящее в обществе могут предотвратить деструкцию и привести к цивилизационному прорыву, занятию Россией соответствующего ее человеческому, культурному и природному потенциалу места среди процветающих стран мира.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Пивоваров Ю. Очерки истории русской общественно-политической мысли XIX - первой трети XX столетия. -М., 1997.-С.16.
2 Февр Л. Бои за историю. - М., 1991. - С. 524.
3 Репина Л.П. «Новая историческая наука» и социальная история. - М., 1998. - С. 262.
4 См.: Рормозер Г. Пути либерализма в России // Полис. 1993. - № 1; Капустин Б.Г., Кпямкин И.Л. Либеральные ценности в сознании россиян // Полис. 1994. -№1,2; Шапиро И. Введение в типологию либерализма // Полис, 1994. - № 3; Кара-Мурза А.А. Либерализм против хаоса //Там же; Капустин Б.Г. Три рассуждения о либерализме и либерализма // Там же; Панарин А.С., Пантин И.К. Духовная идеологическая ситуация в современной России: перспективы развития // Полис. 1994. - № 4; Капустин Б.Г. Начало российского либерализма как проблема политической философии // Полис. 1994. - № 5.
5 Либерализм в России / Под ред. В.Ф. Пустарнакова, И.Ф. Худушиной. - М., 1996; Секиринский С.С., Шело-хаев В.В. Либерализм в России. Очерки истории (середина XIX - начало XX в.). - М., 1995; Нарежный А.И. Проблема конституционализма в русской консервативно-либеральной мысли второй половины XIX в. - Ростов на/Д., 1999; Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы: Материалы международной научной конференции. - М., 1999.
6 Капустин Б.Г. Начало российского либерализма. - С. 30.
7 См.: Секиринский С.С. Русский либерализм: от 40-х к 80-м годам XIX в. (идеи, люди, среда). Автореф. дис.
... докт ист. наук. - М., 1999; Горяйнов С.Г. Российские либералы в конце XIX - начале XX века: традиции и стиль жизни. Автореф. дис. ... канд. ист. наук. - М., 1998; Левандовский А.А. Либерализм как свойство личности (образ
Грановского в пореформенной публицистике) / Русский либерализм: исторические судьбы и перспективы: Мат-лы международной научной конференции. - М., 1999; Арсланов Р.А. Формирование личности либерального типа в России середины XIX в. / История в XXI веке: историко-антропологический подход в преподавании и изучении истории человечества. -М.,2001.
8 Шелохаев В.В. Русский либерализм как историографическая и историософская проблема // Вопросы истории. 1998,-№4.-С. 27.
9 Пивоваров Ю. Очерки истории... - С. 140.
10 См. дискуссию, вызванную возобновлением саратовского издания «Освободительное движение в России». После нескольких лет перерыва в 1997 г. вышел его 16-й выпуск, в котором Н.А. Троицкий пытался, например, обосновать закономерный характер революционного движения. В рамках круглого стола («Отечественная история». 1999. - № 1) выступили: В. Гросул, Е. Рудницкая, В. Твардовская и др.
11 Рудницкая Е. Главное - преодолеть научное сектантство // Отечественная история. 1999. - № 1. - С. 7-8.
12 Рудницкая Е.Л. Предисловие. «Русский радикализм» // Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. -М., 1997. - С. 15.
13 Троицкий Н. А. Дилетантизм профессионалов (письмо в редакцию журнала «Родина») // Освободительное движение в России. - Саратов, 1997. - Вып. 16. - С. 186.
14 История России. С начала XVIII до конца XIX века. Учебное пособие. - М., 1996. - Гл. 21.
15 Там же.-С. 386.
16 Там же.-С. 414
17 Там же.-С. 429.
18 Федоров В.А. Освободительное движение 60-х - начала 80-х годов. Русское народничество (Гл.4) // История России. 1861-1917: Учебник для вузов. - М., 1998.
19 Там же.-С. 112.
20 См.: Там же.-С. 121.
21 См.: Троицкий Н.А. Россия в XIX веке. Курс лекций: Учебное пособие. - М., 1997.-С. 172-176,287-312.
22 Там же.-С. 234-235.
23 Там же. - С.242.
24 Там же.-С. 262,263.
25 Там же. - С. 308.
26 Там же.-С. 182.
LIBERATION MOVEMENT IN POSTREFORMING RUSSIA AT THE MODERN SCIENTIFIC AND EDUCATIVE LITERATURE
R.A. ARSLANOV
The Department of Russian History Peoples Friendship University of Russia 6 Mikhlukho-Maklay Str., Moscow, 117198 Russia
In his article the author analyzes the interpretations of history of liberation movement in Russia (60-90 years, XIX century), that are common in contemporary scientific and educative literature. The author found out some positive sides in works of contemporary investigators and text-books’ writers, that use mostly the pluralistic methodology and last science researches. In the article there is also a tendency to show? That the part of the authors tries to reject the objective interpretation of revolution movement and to picture its participants as the only ones to blame in tragic events of the beginning of the XX centuiy.
