CC BY
155
ИСЛАМ В СТРАНАХ ДАЛЬНЕГО ЗАРУБЕЖЬЯ
В. Белокреницкий,
доктор исторических наук, руководитель Центра изучения стран БСВ, заместитель директора Института востоковедения РАН ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛИЗМА И НАЦИЙ-ГОСУДАРСТВ НА ВОСТОКЕ, В ИСЛАМСКОМ МИРЕ (Пример Пакистана)
Аннотация. В статье обосновывается продуктивность подхода к национализму и нации-государству на Востоке как к феномену, который принципиально отличается от похожего явления на Западе. В основе различия лежит характерное для восточных стран соединение власти и собственности и господство носителей власти (бюрократии) над гражданским обществом (буржуазией, средним классом). Анализируя исламский вариант восточного национализма, автор подчеркивает его надэтничность и суперрелигиозность, т.е. «растворенность» в исламе как национализма территориального, странового типа, так и фундаменталистского сверхнационализма. Пакистанский национализм появился в ходе антиколониальной борьбы в Индии и может служить характерным примером мусульманского национализма с первостепенной ролью ислама, антиимпериалистической направленностью и верховенством бюрократического начала над буржуазным. Пакистан как нация-государство восточного образца отличается авторитарной сутью правления, гипертрофированной ролью военной бюрократии и подспудными центробежными тенденциями.
Ключевые слова: национализм и нация-государство на Востоке и Западе, власть-собственность, исламский национализм, пакистанское государство и национализм.
В современной науке концепции национализма используются в разных аспектах и в рамках различных дисциплин. В западной литературе национализм трактуется с позиций политической этнологии и социальной антропологии, сравнительной политики, политической географии и политической экономии, цивилизационной парадигмы и стратегической геополитики. В отечественной литературе тоже представлены, так или иначе, такие подходы к национализму. Ведущие позиции в изучении национализма занимают этнографы и этнологи (В.А. Тишков и др.)1. В рамках исследования сравнительной политологии и комплексного мирового регио-новедения вышла серия работ под редакцией А. Д. Воскресенского, где представлена трактовка национальных особенностей политических систем и политической культуры стран Востока2. Примечательны книги B.C. Малахова по национализму как политической идеологии и Ф.А. Попова по сецессионизму3. Что касается полит-экономического, международно-политического и цивилизацион-ного подходов, то они представлены большим числом работ на тему глобализации и наций-государств4.
Государственный (гражданский)
и этнический национализм
Наиболее существенным и общепризнанным моментом, который отличает использование термина «национализм» в обширнейшей литературе по этому вопросу, является различие между его государственным (гражданским, гражданско-территориаль-ным) и этническим вариантами. Как отмечают В.А. Тишков и В.А. Шнирельман, анализируя историю развития этого понятия в период после Второй мировой войны, «гражданский национализм», основанный на понятии «народа» как территориального сообщества и понятии «нации» как многокультурной политической общности, считается нормой в современную эпоху. Из этой аксиомы исходит вся международно-правовая практика5. Вместе с тем в определенных исторических условиях этнический национализм, в рамках которого не «демос» (население страны), а «этнос» (население, связанное не со страной как общей территорией, а с происхождением как основой общей культуры) выступает субъектом идентификации6. При этом очевидно коренное противоречие между связанными с государственным и этническим национализмом основополагающими принципами - нерушимостью
границ суверенного, признанного мировым сообществом государства и правом наций на самоопределение.
Стремясь найти выход из концептуальной двойственности в трактовке понятия «национализм», вышеназванные авторы предложили «забыть об этносе», отказаться от данной категории анализа, сосредоточившись на государстве и этничности. При этом ими выделяются два типа национализма - гражданский, политический, и культурный, этнический, или, добавим, этнорелигиозный, а также нации двух типов: нация-государство и нация - этническая общность. Отметив возможность такого терминологического компромисса, авторы отдают предпочтение определению национализма как идеологии и основанной на ней политической практике, «...которые базируются на том, что коллективные общности под названием нации являются естественной и легитимной основой организации государств... (курсив В.Т. и В.Ш.)»7. Иными словами, они и подобранный ими авторский коллектив капитальной монографии «Национализм в мировой истории» сделали акцент на понятии нации-государства и национализма государствообразующего типа, хотя отдельные ее статьи и посвящены этнонационализму8.
Этнический (этноконфессиональный) национализм получил большее отражение в другой, более поздней, книге той же во многом группы авторов «Этничность и религия в современных конфликтах». Главный упор в ней сделан на конфликте, партикулярному национализму уделяется лишь относительно небольшое внимание, нет развернутого анализа этого явления, раскалывающего существующие государства и нацеленного на создание новых наций-государств9.
Подданнический национализм
на Востоке
Хотя как эти, так и многие другие отечественные и зарубежные исследования по национализму учитывают особенности регионов, культур и цивилизаций, они обычно отличаются стремлением к универсализации. Феномен и идеология современного национализма в обеих его формах - государственной и этнической -возникли, как известно, в Западной Европе в Новое время и с тех пор «опрокидываются» на остальной мир без принципиальных поправок. Между тем в отечественной историко-философской литературе сложилась традиция противопоставления, дуализма Запада и Востока, возникшая еще в середине XIX в. в трудах славяно-
филов и западников, в XX в. она преломилась через призму особого, азиатского, пути развития в раннем и позднем советском марксизме и достигла нашего времени благодаря работам неопочвенников (А.С. Панарина, А.Г. Дугина и др.) и востоковедов-дихотомистов. Последние видят историю мира сквозь призму характеристики Запада как «социальной мутации», т.е. отклонения от общей нормы. Притом что эту общую норму олицетворяет Восток - «мировая деревня». В наиболее полном и завершенном виде данная концепция представлена работами китаиста по первой своей специальности Л.С. Васильева (см. его 2-томную неоднократно переиздававшуюся книгу-учебник «История Востока» и 6-томную «Всеобщую историю»), а также трудами автора концепции социоестестественной истории Э.С. Кульпина (Кульпина-Губайдуллина)10.
Подход к проблемам современного развития мира с позиций различий между Востоком и Западом ныне становится все более распространенным. Опираясь, по существу, на те же в основе своей наблюдения и заключения, А. Д. Воскресенский и его коллеги разработали весьма изощренный набор аргументов, обосновывающих глубокую специфику политической культуры, политической системы и политического процесса на Востоке. Особенности восточной политии они объясняют господством государства над обществом, доминированием государственной и общественной собственности, отсутствием гражданского общества, а также безличных социальных взаимоотношений, защиты прав собственности, справедливости, равенства11. Особенно важно, что равные права и равное уважение не предоставляются меньшинствам разного вида, в том числе женщинам, а также этническим и религиозным маргиналам.
Характерно, что отечественные политологи используют наработки западных ученых, публиковавших свои работы еще в 1970-х годах (Л. Пай), а также современных авторов (Д. Норт, Д. Уоллис, Б. Вайнгаст), предложивших концепцию закрытых обществ с естественным и ограниченным доступом населения к политическим благам (восточных) и обществ открытого социально-политического доступа (западных). Эти разработки свидетельствуют о вышедшем на видное место интересе мировой науки к незападным, прежде всего восточным, обществам, попыткам специалистов расширить понимание исторической эволюции за счет учета культурно-цивилизационной и макрорегиональной особости.
Распространяя вышеотмеченные подходы на изучение наций и национализма, легко заметить, что государственный и этнический национализм в восточном варианте имеет принципиальные отличия от западного. Связаны они не столько с культурой и историей, сколько с социологией, социальной зрелостью общества, степенью его социально-экономического развития. Национализм на Западе возник с подъемом среднего класса, городских средних слоев и сформировался как гражданский, между тем как в остальном мире, не исключая, естественно, ареал исламской религии и исламизированной культуры, господствовал подданнический национализм, связанный с безусловной подчиненностью общества носителям власти, с приниженным положением средних торгово-предпринимательских слоев.
Согласно Л. С. Васильеву и разделяющим его мнение авторам, исторически выработались две модели сочетания власти и собственности: на Западе - власть, зависимая от собственности, а на Востоке - собственность, зависимая от власти; там сложилась «власть-собственность»12.
В государствах Востока не было и нет граждан, а есть подданные. Это подданные старых империй, патримониальных (самодержавных) государственных образований и современных, существующих в наше время «национальных государств». Для Запада характерен другой тип государства, где имеется гражданское общество, которое заставляет власть считаться с ним и, более того, формирует и контролирует ее. При этом крупные частные интересы в современных условиях, промышленный и финансовый капитал все более довлеют над властью, образуя с ней определенный синтез, своего рода «собственность-власть». Вместе с тем в западном ареале, служащем основой «мирового города», гражданское общество как множество разнообразных элементов - профессиональных, добровольных, локальных, церковных и прочих союзов и ассоциаций - сохраняет свободу и самостоятельность. Подчеркнем, что западная и восточная модель нации-государства - суть идеальные типы. В реальной (пусть и умозрительной) действительности между ними пролегает континуум подтипов, тяготеющих к одному из них.
Более того, в сегодняшнем мире наблюдается тенденция к конвергенции и гибридизации. Западные сообщества размываются притоком носителей иной, восточной, традиции. Восточные государства становятся более «городскими» (не только чисто демографически, но социокультурно и экономически), более
открытыми внешнему миру и подверженными его «разлагающему» влиянию. Но в предельном случае, в идеале, различия остаются. В конкретной действительности открытость или, лучше сказать, приоткрытость восточного, особенно исламского, общества ведет, как правило, к его отталкиванию от Запада, стремлению утвердить свою культуру и ее мировую значимость, а в сердцевине общественной жизни - тяготением к традиционным основам, фундаменту, регрессивной архаике.
Прежде чем перейти от общих рассуждений к конкретным примерам, затронем еще один теоретический аспект. В работах Э.С. Кульпина немалое значение придается предложенным К. Юн-гом в начале XX в. понятиям «коллективное бессознательное» и «безличностное общественное бессознательное»13. Хотя «бессознательное» трудно поддается строгим дефинициям, оно сохраняет свое эвристическое значение и находит отражение в популярных ныне категориях исторической памяти и национального менталитета. Такая терминология, не апеллируя к «темной сфере» человеческой психики, служит для обозначения стержня, константы общественной, национальной самоидентификации. При этом для нас важно то, что коллективное бессознательное, национальный идентитет, как правило, различны на сегодняшнем Западе и Востоке.
Если на Западе (в Западной Европе, США, Канаде, Австралии и Новой Зеландии) интегральное (тоталитарное, мобилизующее массы) сознание (и подсознание) оттеснено на обочину общественной психологии (менталитета), то в других странах и регионах (на Востоке) тотальность остается в центре национального самосознания или легко может быть актуализирована, чтобы занять место в нем. Ключевую роль в мобилизации играет государство, обладающее наиболее широкими и мощными средствами воздействия через целенаправленную информацию (пропаганду), а также, в случае необходимости, и с помощью контроля над информационным полем, включающим киберпространство. Впрочем, в нынешнюю технологическую эпоху национальное государство, особенно не доминантного, а зависимого типа, вынуждено делить сферу контроля над информацией с внешними и внутренними конкурентами и противниками. Отсюда сложности в проведении мобилизационной политики теми незападными государствами, которые недостаточно сильны с точки зрения экономической и информационной самодостаточности. Но такая слабость может быть до определенной степени преодолена опорой на феномен
коллективного бессознательного, на объединяющую массы людей историческую память и общий национальный менталитет.
Характерно при этом, что менталитет может опираться как на узкую этническую основу, так и на более широкий суперэтнический (этнорегиональный, этнотерриториальный) базис. Иначе говоря, на Востоке может наблюдаться тотально националистическая мобилизация как на надэтнической, в том числе конфессиональной (этно- или суперэтно-), так и на собственно этнической основе.
Исламский вариант
восточного национализма
Известно, что с доктринальной точки зрения понятия «ислам» и «национализм» предстают несовместимыми. Ислам по идее отрицает национализм, считая нацию-государство временной и преходящей формой человеческого общежития. Хотя различия между людьми перед лицом Аллаха (этнические, расовые, культурные и др.) не признаются существенными для верующих, в главной книге ислама, Коране, упоминаются существовавшие в истории народы и отведенная им через пророков миссия. Однако после конечного пророчества Мухаммада разница между народами стирается, и проповедь асабииа (племенной и любой другой солидарности, в том числе этнической и национально-государственной) отвергается в пользу универсальности, всеобщности, во имя преодоления всех границ между людьми.
Следует заметить, что национализм как современная идеология, так же как и исламизм или панисламизм, возник как реакция на колониальное господство европейцев, и потому отношения между идеологиями национализма и исламизма, как подчеркивает З.И. Левин, были одновременно тесными и противоречивыми14. Возникнув на волне антиколониального возрождения, обе идеологии (исламизм, да и собственно ислам, который нередко приравнивается к идеологии или самодостаточной основе для нее) сосуществовали и конкурировали друг с другом. При этом многие исламисты, или, по терминологии того же автора, исламские максималисты, признавали трактовку национализма как синонима патриотизма, любви к родине и допустимость борьбы за государство как защитника мусульман от покушений иноверцев15. Допуская «национализм ислама», исламисты «классического» периода призывали в то же время не останавливаться на укреплении
«национальных квартир», но всегда иметь в виду конечную цель построения «исламского государства» как стирающего, перекрывающего все национальные, государственные границы.
По этой причине либерально настроенные проповедники в странах с мусульманским меньшинством полагают, что нации (народы) не должны в принципе «обладать» государством, а формирование последних не должно строиться на базе таких мотивов и эмоций, как страх, гнев и чувство притеснения (виктимизации) со стороны других наций. Постулируя такие положения, либералы вместе с тем признают, что национализм и национальные государства в современном мироустройстве - это реальность, а для изменения такого положения требуется не только осознание присущих ему угроз и изъянов, но и выработка новых представлений о значении жизни, роли человека и человечества. Ислам, по их мнению, как нельзя лучше подходит для решения задач гуманизации и глобализации, поскольку проявляет терпимость к другим религиям и защищает интересы меньшинств через принципы мультикульту-рализма16.
Консервативно и ретроградно ориентированные исламские теоретики, исходя из тех же положений, призывают к преодолению пороков современности путем копирования образцов идеального прошлого, порядков времен Пророка и двух первых после его смерти поколений мусульман (ас-салаф ас-салих). Именно сала-физм и ряд других течений в рамках ислама оказываются на практике трудно совместимыми с национализмом. Исламский воинствующий (максималистский) фундаментализм, выступая против светского и ограниченного этнотерриториально-исламского национализма, отвергает не только его, но и порождаемые им современные социально-политические институты .
Сущность такого национализма, как отмечает, например, М. Моаддель, состоит в провозглашении ислама единственной основой легитимности и источником законной власти, достижении единства религии и политики при исламском правлении, поощрении нетерпимости к другим верованиям помимо ислама, утверждении превосходства мужчин, введении ограничений на вовлеченность женщин в общественную сферу и отрицании западной культуры как упаднической, декадентской18.
Помимо максималистских форм политического ислама, получивших распространение на Большом Ближнем Востоке (прежде всего в Ираке и Сирии, а также в Афганистане, Пакистане, Йемене, Ливии, ряде других афро-азиатских государств и в отдельных
регионах, например на Кавказе), существуют более умеренные его разновидности. Умеренные типы политизированного ислама развивались параллельно и в тесной взаимосвязи с радикальными. Более того, первоначально именно умеренные течения задавали тон в исламизме. Выступая за возрождение величия ислама и «халифат» как «великую родину мусульман», умеренные исламисты не отвергают, как мы уже отмечали, патриотизм и национализм, поскольку они служат укреплению режимов власти, при которых создаются благоприятные возможности для проповеди идеалов исламизма19.
Если эти различия между умеренными и радикалами (максималистами) можно считать инструментальными, т.е. касающимися путей достижения единой цели, то некоторые другие отличия выявляются из отношения к реальным проблемам. Так, умеренные исламисты не отрицают, принципиально и тотально, западную по происхождению, господствующую в сегодняшнем мире культуру-цивилизацию. Они признают научные, технические и некоторые социальные достижения неисламского мира. Социальный вопрос связан главным образом с более либеральным отношением к положению женщин в обществе, допустимости их образования, работы вне дома и профессиональной деятельности. Умеренные сторонники исламской идеологии акцентируют отмеченную выше роль территориального национального государства как защитника мусульман, гаранта их престижа и достойного положения среди других наций в мире, а также устроителя внутренних исламских порядков, способствующих созданию условий для соблюдения правил и норм, приличествующих мусульманам20.
Именно такая программа действий лежала в основе главных идейно-религиозных течений, возникших в мусульманской среде в колониальный период, на этапе ослабления и распада системы колониализма. Существенно, что умеренно-исламистские движения в период между двумя мировыми войнами на первых порах в целом проигрывали в популярности светским, вполне либеральным идеологическим направлениям. Однако к концу периода исламская окрашенность антиколониальных движений в странах с преобладающим или большим присутствием мусульман в населении заметно усилилась. После окончания Второй мировой войны она приобрела еще более выраженный характер.
Антиколониальный национализм отличался естественной государствоцентричностью. Национальное освобождение виделось как создание «своего» процветающего и мощного государства, где
преимущественное положение займут представители местных, «национальных» элит. В арабском мире эти настроения и ожидания осложнялись наличием панарабизма, окрашенного по преимуществу в светские тона. Иной характер массовые политические движения против власти заморских колонизаторов, видимо, и не могли принять, хотя представления о значимости целей достижения процветания и могущества, очевидно, не были одинаковыми у выразителей отдельных национально-освободительных сил. Государствоцентризм объяснялся отмеченными выше особенностями восточного общества (подчиненным положением средних слоев), а также наследием и образцами колониальной власти, которая имела заметные черты восточного авторитаризма, управляя во многом бесконтрольно, самочинно и возвышаясь над местными верхами и зарождающимся буржуазно-рыночным обществом.
Пакистанский национализм
и особенности пакистанской нации
Пример Пакистана представляется весьма типичным для исламского мира. В то же время в нем есть и немалое своеобразие. Новое государство образовалось путем расчленения обширной английской колонии на полуострове Индостан и прилегающей к нему материковой, северной, части21. Поскольку Индостаном (Индией) на протяжении почти всего второго тысячелетия нашей эры управляли главным образом мусульманские династии, представленность мусульманской элиты в верхних слоях местного общества в середине-конце XIX в., когда оформлялось антиколониальное течение, была весьма высокой. Хотя доля мусульман в индийском населении оценивалась в середине XX столетия примерно в 25%, в народонаселении собственно Британской Индии она, видимо, приближалась к трети. Напомним, что помимо прямого правления англичане установили в Индии косвенный режим -через местных правителей-князей. На княжескую Индию приходились до двух пятых территории и одна пятая населения. Основная часть подданных княжеств состояла из немусульман. Единственным крупным исключением было княжество Джамму и Кашмир, но и там, по переписи 1941 г., насчитывалось всего 4 млн человек (3 млн из них были мусульмане). Опираясь на завышенные оценки доли мусульман в населении Индии, признанный «отец-основатель» Пакистана М.А. Джинна (1876-1948) в конце 1920-х годов требовал (от лица Всеиндийской мусульманской лиги)
предоставления мусульманам не менее трети мест в центральном законодательном собрании22.
Будучи долгое время сторонником единства Индии, М.А. Джинна лишь в конце 1930-х годов пришел к мысли о возможности борьбы за отдельное мусульманское государство на ее территории. Большое влияние на него в этом вопросе оказал крупнейший поэт и мыслитель мусульманской Индии М. Икбал (18771938). Исследователи его творчества и общественной деятельности выявляют в них три периода. На начальном этапе (до 1906 г.) Ик-бал был горячим сторонником единства Индии, совместных действий представителей всех конфессий по укреплению страны и подготовки условий для достижения независимости. На втором этапе (до середины 1920-х годов) в центре его внимания оказалась судьба общей родины мусульман - халифата; в эти годы он выступал с панисламистских позиций, а после распада османского халифата в 1923-1924 гг. горько упрекал арабские народы в предательстве и партикуляризме. Отринув ушедшие в тень панисламистские идеи, Икбал с конца 1920-х годов стал сторонником мусульманского национализма. Борьба за освобождение от колониального господства представлялась ему многосложным процессом, где мусульманам отведено хоть и не первое, но важное и отдельное место. Будучи по происхождению панджабцем, чей род корнями уходит в Кашмир, Икбал ощущал виртуальное единство северозападной части Индии с ее преобладающим мусульманским населением и наследием исламской культуры. В 1930 г., выступая в качестве президента на малолюдном годичном съезде Мусульманской лиги в Аллахабаде, Икбал заявил об обоснованности требований мусульман о создании «мусульманской Индии». Проявляя верное интуитивное предвидение, он провозгласил, что хотел бы видеть «Панджаб, Северо-Западную пограничную провинцию, Синд и Белуджистан объединенными в одно государство». Из речи следует, что под государством он имел в виду «самоуправляемую территорию в рамках Британской империи или вне ее рамок», т.е. на этапе после ухода англичан. Конечную цель («во всяком случае, для мусульман северо-запада страны») он видел в образовании консолидированного мусульманского государства23. Таким образом, Икбал на последнем этапе развития своих представлений по национальному вопросу встал на позиции сторонника территориального исламского национализма.
В то же время он не отбрасывал идеи солидарности мусульман как в пределах Индии, так и в мировом, планетарном масштабе.
Пакистанский исследователь его воззрений С.К. Фатими видит заслугу Икбала в том, что он органически соединил идеи исламского универсализма и территориального национализма. Воззрения Икбала, отмечал он, можно представить себе в виде трех концентрических кругов - в центре находится территориальный национализм, окруженный более широким кругом исламской солидарности и еще более обширным пространством «притесняемого человечества»24.
Нужно подчеркнуть, что мотив эксплуатации, притеснения большинства человечества его меньшей эксплуататорской частью служит характерным отличием (маркером) исламской и панисла-мистской антиимпериалистической идеологии. Она коренится в умонастроениях мусульман, сложившихся в колониальную
25
эпоху .
Для взглядов М.А. Джинны этот аспект был малохарактерен. Проект Пакистана, отстаиваемый Джинной, не носил антизападного характера, хотя Икбал, как уже отмечалось, оказал на него серьезное влияние в 1936-1937 гг., написав ему в тот период (незадолго перед смертью) восемь писем с изложением своих убеждений и программных установок. Икбал просил Джинну возглавить движение по защите интересов мусульман в Индии вплоть до создания там отдельного мусульманского государства. Одновременно он завещал придать движению социальный, антикапиталистический характер, призывая его к тому, чтобы оно отвечало чаяниям и надеждам простых людей26.
Вскоре после кончины Икбала Джинна издал его письма к нему со своим предисловием. Воздавая должное значению идей поэта-философа, Джинна признал, что его собственные взгляды на «конституционные проблемы Индии» после глубоких размышлений стали близки к представлениям Икбала27.
Существенное влияние на формирование идеологии пакистанского национализма оказал также Рахмат Али Чоудхури, который изобрел само название «Пакистан». Надо отметить, что «провидения» мусульманского территориального образования появлялись в качестве более или менее случайных мотивов в статьях и памфлетах различных авторов во время и после окончания Первой мировой войны. Катализатором нового этапа спекуляций на этот счет стали конференции «круглого стола», состоявшиеся в 1930-1932 гг. в Лондоне. На них шла речь о новом конституционном устройстве Индии. Из-за жестких расхождений между индийскими участниками конференции, в частности пред-
ставителями княжеской Индии, неприкасаемых каст, мусульман, среди которых были и Икбал, и Джинна, проект Индийской федерации не получил полного одобрения, но в 1932 г. британским парламентом был принят «Коммунный приговор» (решение о религиозных куриях при голосовании в провинциальные законодательные собрания), а в 1935 г. колониальные власти опубликовали и частично (без федеральной части, для которой требовалось согласие князей) ввели в действие Закон об управлении Индией. Лондонские обсуждения подвигли одного из политически активных мусульман, заканчивавших в Кембридже свое образование, выдвинуть идею создания мусульманской федерации под названием Пакистан. В письме, распространенном в конце января 1933 г., панджабец весьма скромного происхождения Р. А. Чоудхури, подписавшийся как основатель «Пакистанского национального движения», и еще трое обучавшихся в Англии мусульман выступили с призывом «от имени 30 млн мусульман, проживающих в Панд-жабе, СЗПП (Афганской провинции), Кашмире, Синде и Белуджистане», признать отдельный национальный статус территории на северо-западе Индии, где мусульмане были в большинстве (общее число жителей региона они оценивали в 40 млн человек)28.
В отличие от Икбала, Чоудхури был мало кому известен, и Джинна длительное время отказывался от использования изобретенного им термина. Следует подчеркнуть, что, хотя в трактовке расхождений между двумя «нациями» индусов и мусульман у Джинны и Чоудхури было много общего, «отец-основатель» Пакистана не мыслил будущее государство территориально смещенным на северо-запад Индии. В его представлении Пакистан должен был состоять из двух больших территорий, «обнимавших» Индию с востока и запада29.
Чоудхури тоже был недоволен разделом Панджаба и выпадением Кашмира из его схемы и, появившись в Пакистане весной 1948 г., уже после смерти Джинны, раскритиковал политику его властей, а спустя полгода уехал в Англию, где вскоре и закончил свои дни. Отметим, что у него, как и у Икбала, территориальный национализм совмещался и своеобразно растворялся в исламе. Чоудхури выдвигал планы образования 10 мусульманских государств (миллатов) в Индии и на Цейлоне, объединенных в конфедерацию под названием Пакистанское содружество наций30.
Возвращаясь к особенностям восточного национализма на примере Пакистана, следует отметить его неглубокие социальные корни, малую представленность в его фундаменте убеждений
и ожиданий среднего класса. Северо-западные районы колониальной империи относились к числу наименее продвинутых в социально-экономическом отношении индийских регионов. На это обстоятельство не раз обращалось внимание в зарубежной и отечественной литературе31.
Но к окончанию колониального периода на территории, сформировавшей Пакистан, появилось городское предпринимательство, товарное земледелие, а также очаги новой социальной инфраструктуры (образование, медицина) и обслуживающие их профессиональные слои32. Формирование средних городских слоев и переселение в города в период после раздела 1947 г. представителей такого рода групп из более развитых регионов Северной и Центральной Индии создали условия для складывания достаточно представительного гражданского общества. Именно в его недрах укоренились ростки пакистанского национализма с присущим ему априори восточным, подданническим своеобразием. Оно было усилено обстоятельствами рождения Пакистана как доминиона, генерал-губернаторства, возникшего в муках раздела, расчленения Индии, на фоне страданий миллионов людей.
Консолидация новой нации происходила в условиях начавшихся межобщинных столкновений в Кашмире, споров с Индией из-за него и военных действий там. Хотя масштабы боев между воинскими частями пакистанской и индийской армий в 19471948 гг. были невелики, они оказали существенное воздействие на пакистанское общественное мнение, приучая его к вере в доблесть собственных войск и необходимость соединения гражданской власти и военной силы. Весьма скоро к гражданско-военному союзу постарались присоединиться религиозные политические деятели, «открывшие» для себя страну для проповеди исламского национализма и превращения ее в теодемократию или в «государство ислама»33.
Наконец, важнейшей особенностью не только национализма мобилизационного типа, но и новой нации стало соединение власти и собственности в социально близком сегменте общества. Этому процессу способствовал уход колонизаторов и ослабление созданного ими состоятельного слоя, состоявшего из английских предпринимателей средней руки и местных посредников-компрадоров. Ему благоприятствовал также рост политической роли и общественной значимости гражданских администраторов и военных чинов, происходивших из образованной части земельной и городской аристократии, прослойки владельцев крупной
недвижимой собственности (в колониальный период из наследуемой, признаваемой по обычаю и традиции, она превратилась в регистрируемую и защищаемую в суде частную собственность). Переехавшие в западную часть тогдашнего Пакистана семейства купцов и торговцев составили еще одну группу престижа и влияния, достаточно сплоченную, поскольку происходили они в основном из соседней с Синдом области Гуджарат и принадлежали к членам давно сложившихся и влиятельных гуджаратских мусульманских торговых каст34.
На формирование и эволюцию пакистанского национализма мощное воздействие оказал государственный патернализм. Население внезапно появившегося государства оказалось в сильнейшей зависимости от государственного аппарата и его политики. При этом на нижнем ярусе общественной пирамиды продолжали действовать традиционные, закрепленные в колониальный период механизмы саморегулирования - деревенские и городские советы и органы власти на местах (чиновники низшего ранга, старосты и старейшины). На верхнем социальном ярусе, который образовался во многом заново, по причине массовой замены немусульманского городского населения мусульманским государство с самого начала довлело над обществом. Экономическая система, утвердившаяся в Пакистане, как и в большинстве других освободившихся от колониализма стран Азии и Африки, получила в литературе название государственного капитализма. Государство взращивало и поощряло частный национальный капитал, и при этом само занималось как регулированием рынка, так и участием в его функционировании, которое на бумаге ограничивалось законодательно, но регламентировалось на практике, как правило, традиционным, характерным для восточного общества путем.
Со временем в Пакистане, как и в других странах Востока, появились госкорпорации в базовых отраслях экономики, во главе которых были поставлены чиновники общего профиля. Коммерциализация деятельности госсектора сопровождалась широко распространившейся коррупцией - оказанием государственных услуг представителям частного сектора за определенную плату (взятку, откат). Значительные масштабы приобрел государственный рэкет, т. е. вымогательство денег под незаконными предлогами. К этому надо добавить разворовывание средств из казны и систематическую неуплату, а также неполную выплату налогов на доходы и прибыли35.
Различного рода воровские и коррупционные схемы и разрастание вследствие этого теневой, нелегальной экономики можно считать прямым результатом функционирования системы «власть -собственность», иными словами, сочленения властных полномочий и привилегий в сфере отношений собственности.
В Пакистане азиатский госкапитализм оказался тесно сопряжен с гипертрофированной ролью Вооруженных сил и частными интересами военной корпорации. Военный деловой комплекс превратился в своего рода государство в государстве, пользующееся особыми льготами и привилегиями. Созданные военными фонды («Фауджи фаундейшен», «Бахриа», «Шахин», Армейский благотворительный фонд и др.) приобрели значительные финансовые активы и заняли видное место в корпоративном бизнесе36.
Привилегированное положение военной бюрократии закреплено идеологически. Одной из опор пакистанского национализма с самого начала стал постулат о доблести и несокрушимости Вооруженных сил. С этим пропагандистским тезисом непосредственно связан другой краеугольный камень насаждаемого государством национализма - заверения о поддержке Пакистаном права «народа Кашмира» на самоопределение. Официальная пропаганда навязывает мысль о том, что население индийской части бывшего княжества Джамму и Кашмир в случае плебисцита, о возможности проведения которого заговорили после первой пакистано-индийской войны конца 1940-х годов, выскажется за присоединение к Пакистану37.
Для пакистанского варианта восточного национализма характерны также еще две особенности - склонность к возведению на пьедестал политических лидеров и соединение патриотизма, чувства любви к родине с исламом. Первая черта приводит к персонификации или персонализации представлений о власти, наделении особенными свойствами политических лидеров. М.А. Джинна получил от соратников титул каид-и азам (великий вождь) еще до образования государства, а Учредительное собрание Пакистана на первой сессии в августе 1947 г. приняло решение об обязательном добавлении этого почетного титула к его имени. «Наследовавшего» ему мантию Лиакат Али Хана называли каид-и миллат (вождь нации), а З.А. Бхутто - каид-и авам (вождь народа). «Отцами нации» становились на время их правления и другие ее руководители, память о которых, как правило, не исчезает из поля общественного сознания после их смерти или отставки38.
Что касается второй особенности, то она проявляется многообразно, в частности через закрепленное в Конституции название Исламская Республика и прописанные в Конституции различные нормы, превращающие ислам, по сути, в государственную религию. Рассуждая гипотетически, пакистанский национализм может принять в будущем крайние исламистские формы. В случае «тали-банизации» страны, т. е. победы в ней сил радикального ислама, республика трансформируется в исламское государство с вытекающими отсюда тяжелыми последствиями для внутренней безопасности и обстановки в регионе. Взятый в сумме этих особенностей, актуальных и виртуальных, пакистанский национализм предстает ярким порождением «власти-собственности» в ее исламской ипостаси.
Кроме того, следует подчеркнуть, что внешний, номинальный демократизм существующей политической системы скрывает факт подчиненного, сублимированного положения частного капитала по отношению к власти. Беспомощность даже крупного бизнеса перед государством ярко проявилась в начале 1970-х годов, когда правительство З.А. Бхутто провело национализацию свыше 30 предприятий в ключевых отраслях промышленности, всех компаний по страхованию жизни, коммерческих банков и других частных учреждений. Фирмы и торговые дома, которым принадлежали эти заведения, и в зарубежной, и в отечественной литературе поспешили отнести к разряду монополистических39. Однако «монополисты» оказались не способны отстоять свои права, были вынуждены терпеть колоссальные для себя убытки. Многие из них предпочли уехать из Пакистана, переведя остатки своего бизнеса и капитала в другие страны. Оставшийся в Пакистане крупный частный бизнес пошел на сделку с бюрократией, превратившись в «олигархов», зависящих от благоволения властей. Образование тандема власти - собственности на примере Пакистана выглядит, может быть, более наглядно, чем в других странах, но тенденции к сращиванию частного и государственного корпоративного секторов имеют на Востоке более или менее универсальный характер.
При этом за государством в этом симбиозе сохраняется несомненный приоритет. В условиях коррумпированного госкапитализма борьба за власть превращается в борьбу за деньги, собственность и капитал. Характерно, что деловые организации Пакистана последний раз заявили о себе в качестве отдельной общественно-политической силы в 1993 г. Тогда они выступили на стороне своего «собрата», потомственного промышленника
Н. Шарифа. Будучи первым премьер-министром из числа крупной городской буржуазии, Шариф вступил в конфликт с президентом (высшей гражданской бюрократией) и армией и, несмотря на поддержку «коллег по цеху», проиграл40.
В дальнейшем частный капитал нашел более приемлемым для себя встраивание в систему отношений власти-собственности. Одним из результатов этого (возможно, не самым существенным, но наглядным) явилось то, что, по оценкам некоторых независимых источников, вторым по размерам собственности человеком в Пакистане в конце 2000-х годов был тогдашний президент А. А. Зардари, принадлежащий, как и его жена, бывший премьер-министр Б. Бхутто, убитая в 2007 г., к потомственным крупным землевладельцам. По приводимым данным, Зардари располагал собственностью в 1,8 млрд долл., будучи владельцем большого числа сахарных заводов и другой собственности в агропромышленной сфере. На четвертом месте в том же списке находился нынешний премьер-министр Н. Шариф, который вместе с братом Шахбазом, сегодня главным министром Панджаба, имел активы величиной в 1,4 млрд долл. Считается, и вероятно не без оснований, что оба семейства преуспели благодаря сочетанию контроля над властью и собственностью41.
Поскольку в природе отношений власти с собственниками в Пакистане не наблюдалось за последние десятилетия существенных подвижек, элита страны оставалась по основному своему составу по существу неизменной. Власть, несмотря на формальную демократию, сохраняла во многом персонализированный характер, опираясь, применяя терминологию М. Вебера, не столько на рациональные процедуры, сколько на традиции и личную
харизму42.
Заметим вместе с тем, что власть - собственность не остается единственной формой власти на современном Востоке. В более продвинутых странах, в том числе в такой, как Пакистан (по данным на 2014 г., он занимает 27-е место в мире по величине валового национального продукта), она дополняется властью рынка и закона, но опять же до определенного предела. Перерождение в либерально-демократическую общественно-политическую структуру требует длительного времени, и остается открытым вопрос, способна ли в принципе восточная, в частности пакистанская, власть -собственность к такой метаморфозе.
Анализ развития Пакистана как характерного примера восточного капитализма и связанного с ним национализма будет
неполным, если не упомянуть о проявлениях на его почве этнического национализма, тоже весьма специфического, отличного от классических образцов, известных в Европе конца XIX - начала XX в.
Пакистан как нация состоит из нескольких крупных этнических групп. Прежде всего, это панджабцы, составляющие около 60% населения и ассоциирующие себя со стержневой по местоположению (бассейн Инда и его притоков) провинцией Панджаб. Затем пуштуны - примерно 15%; в основном они проживают на территории провинции Хайбер-Пахтунхва (хайберско-пуштун-ской) и в высокогорной области вдоль границы с Афганистаном. Далее по численности, немного уступая пуштунам, идут синдхи, жители внутренних районов южной провинции Синд. Менее 10% составляют проживающие в крупных городах той же провинции урдуязычные в основном мухаджиры (переселенцы из Индии после 1947 г. и их потомки) и белуджи - основное население расположенной к западу от Синда пустынной провинции Белуджистан. Сложная этнорегиональная структура Пакистана с самого начала порождала разговоры о возможном распаде страны. Тем более что процесс национальной консолидации, занявший первые два десятилетия в истории страны, был осложнен сепаратистскими выступлениями в Белуджистане и пуштунских землях43. Отличительной чертой этносепаратизма был его по большей части регрессивный характер, проявлявшийся в социальном происхождении его лидеров (главным образом представителей господствующих на местах землевладельческих кланов и родов), и в идеологии, сочетающей популизм, нередко облаченный в левую фразеологию, с опорой на племенные традиции и феодальную автономию. Некоторые изменения произошли лишь в последнее время, когда сепаратистское движение в Белуджистане, например, приобрело немалое число сторонников среди нарождающегося среднего класса44. Однако общая его слабость не позволяет рассчитывать на изменение регрессивной сути этнонациональных движений, смысл которых заключается в борьбе за ту же власть - собственность, но в меньших территориальных масштабах.
Ответом на угрозы сепаратизма и его крайней формы - се-цессионизма - служит наблюдающаяся с 1970-х годов, т.е. со времени окончания первичной консолидации Пакистана, растущая панджабизация военной и гражданской элиты. Имеется в виду выдвижение на первые политические роли представителей численно преобладающей и материально экономически наиболее богатой
этнической общности. Впрочем, о чистой панджабизации речь не идет. Скорее, наблюдается процесс усиления сплоченности общепакистанской элиты, где наиболее крупным компонентом всё в большей степени становятся панджабцы.
Обоснование идеи единства Пакистана с культурно-исторической и территориально-экологической точек зрения недавно предложена известным пакистанским адвокатом и политическим деятелем, членом руководства Пакистанской народной партии Э. Ахсаном в книге «Индская сага и создание Пакистана»45. Впервые изданная в 1996 г. и неоднократно затем переиздававшаяся, она получила в стране широкую известность, о чем свидетельствует переиздание ее в переводе на урду - главный язык средних по образованности слоев. Лейтмотив книги в наличии особой территории - долины Инда и прилегающих к ней земель. Прослеживая историю Индского бассейна, автор проводит мысль, что религиозные и этнические различия отступают на второй план перед общим генотипом, каким является «человек Инда» - продукт многие века складывавшихся черт характера, социальной психологии и исторической памяти. Именно эти базовые обстоятельства, действуя подспудно в качестве предпосылки, способствовали, по мнению Э. Ахсана, успеху борьбы за Пакистан. Отводя исламу второстепенную роль, он видит корни прочности страны в этих ее особенностях, не зависящих от принадлежности «человека Инда» к панджабцам, синдхам, пуштунам или белуджам. Общая история, сходство традиционного образа жизни, экономической и социальной деятельности отличают область Инда от остальной части Индии и придают населению отличные от индийского базовые
46
черты .
Представляется, что автор этой концепции во многом прав, отводя социоэкологическим и ментальным факторам важную подспудную роль в человеческой истории. Кстати, он не первый, кто обратил внимание на зависимость эволюции отдельных частей Индии от их природно-климатических и экологических особенно-стей47. Однако судьба Пакистана зависит не только от подспудно действующих причин, но и от конкретной политической практики. Отмеченные выше слабости и изъяны пакистанского капитализма и пакистанской демократии не снимают вопросов относительно будущего страны, заставляя отдельных экспертов подвергать сомнению способность Пакистана как нации-государства противостоять центробежным тенденциям и сохранять верность идеалам национального единства.
Заключение
Усиление с началом XXI в. крайних форм фундаментализма и его антипода в виде этнического либо этноконфессионального партикуляризма обостряет проблему будущего современных мусульманских политических образований. Наблюдаемые там центробежные тенденции разрушают государственные границы. Причем деструкция идет не по линии собственно этнических различий, а по водоразделу сектантского, этнического и этносектант-ского противостояния. На большом геополитическом пространстве между Египтом и Индией наблюдается феномен диффузии власти, ослабления государства как аппарата узаконенного насилия. Отчетливо выявляются два яруса политики: верхний ярус - государство и городское, открытое общество и нижний ярус - низовая демократия (племенная, общинная) и сельское закрытое общество. Радикальная вооруженная оппозиция (подпольный исламский интернационал) действует на стыке нижнего и верхнего ярусов. Боевые группы («Исламское государство», «Аль-Каида» и т.п.) стремятся к разрушению существующего порядка и добиваются немалых успехов, используя исторически сложившиеся трещины и разломы.
Вырисовываются три альтернативных варианта развития ситуации. Первый из них - дальнейшее «проседание» государств, усиление хаоса и междоусобицы, усложнение мозаики «теневых» территориально-политических формирований. Альтернатива этому варианту - ужесточение авторитарных режимов, демонстративный отказ от имитации западных моделей, формирование антизападных по идеологии, при этом сложных по реальным интересам региональных блоков и ассоциаций. Третий вариант - укрепление гибридных форм государственности, авторитарно-электоральных, имитационно демократических при экономическом росте на смешанной, в том числе интенсивной наукоемкой, основе. Этот вариант не исключает постепенные и частичные социальные преобразования, учитывающие национальные традиции, особенности менталитета и политической культуры.
Примечания
Национализм в мировой истории. - М., 2007.
Восток и политика. Политические системы, политические культуры, политические процессы. - М., 2011; Воскресенский А.Д. Политические системы и модели демократии на Востоке. - М., 2007.
Малахов B.C. Национализм как политическая идеология. - М., 2005; Попов Ф.А. География сецессионизма в современном мире. - М., 2012. Из последних работ см., например: Наумкин В.В. Проблема цивилизационной идентификации и кризис наций-государств // Восток-Oriens - 2014. - № 4. -С. 5-20.
Национализм в мировой истории. - С. 13. Там же. - С. 14. Там же. - С. 24.
Романенко С.А. История и этнонационализм в постсоциалистическом мире: Югославский вариант (1980-1990-е годы) // Национализм в мировой истории. -М., 2007. - С. 408-451.
Этничность и религия в современных конфликтах. - М., 2012. Васильев Л.С. Всеобщая история в 6 томах. - М., 2012; Кульпин Э.С. Восток. Природа - технологии - ментальность на Дальнем Востоке. - М., 2009. Мировое комплексное регионоведение. - М., 2014. - С. 261-262, 269. Для иллюстрации приведем только одну цитату: «...в восточных обществах не было норм права, которые защищали частнособственнические отношения (римского права), там превалировала государственно-общинная форма ведения хозяйства, и государство в силу этого доминировало над обществом, а не наоборот». (Там же. - С. 261.)
Вот что пишет о выявлении этого феномена Л.С. Васильев: «Впервые этот термин был в моих работах предложен, а само понятие обосновано в начале 80-х годов. Корни его уходят в глубокую древность и сводятся к праву старшего в примитивно-первобытном коллективе перераспределять по своему усмотрению общее достояние группы... Вначале это еще не была власть... Однако со временем и по мере усложнения общества и начала процесса политогенеза... обстоятельства изменились. Возникало четкое представление о власти, которая резко возвышала, возвеличивала, а затем и сакрализовала ее носителя... Сохранение такой власти... предполагало борьбу за стабильность и противодействие в уже сложившемся государстве любому непредвиденному развитию, особенно в сфере экономики. Развивались ремесло и торговля, города богатели, де-факто возникала в конечном счете и частная собственность, но условий для появления буржуазии не было потому, что частная собственность рассматривалась как покушение... на редистрибуцию всего достояния государства... Это и было нормой мировой деревни, общества восточного типа (курсив наш. - Л. В.) - Васильев Л.С. Законы эволюции и проблемы человечества // Научные доклады ВШЭ НИУ. - М., 2011. - С. 1718.
Кульпин Э.С. Социоестественная история. От метода - к теории, от теории -к практике. - Волгоград, 2014. - С. 197-207.
4
12
13
Левин З.И. Ислам и национализм в странах зарубежного Востока. - М., 1988. -С. 3-9.
З.И. Левин прослеживает это отношение прежде всего на примере взглядов основателя ассоциации «Братьев-мусульман» Хасана аль-Банны. - Там же. -С. 102-107.
Imam Shakir, Zaid. Scattered Pictures: Reflections of an American Muslim // http://www.newislamidirections.com/nid/articles/islam_and, pdf. P. 3-5. «Исламизм, - резюмирует З.И. Левин, - сущность фундаментализма в недавно вышедшей работе, - это идеология мусульманского максимализма, глобальный теократический проект с идеей провиденциальной избранности мусульман как спасителей человечества. Его социально-политический идеал -"государство ислама"». - Левин З.И. Очерки природы исламизма. - М., 2014. -С. 8; О развитии фундаменталистской концепции и политической практики см. также: Сикоев Р.Р. Панисламизм. Истоки и современность. - М., 2010. Moaddel, Mansur. Modalities of National Sovereignity: Territorial Nationalism versus Islamic Fundamentalism in Muslim-Majority Countries // University of Michigan, PSR Research Report, www.psc.isr.umich.edu, pdf. P. 20. Левин З.И. Ислам и национализм. - С. 91-119; Он же. Очерки природы исламизма. - С. 25-26. Мы здесь специально не употребляем ставшее с 2014 г. широко известным название «Исламское государство» (ИГ) или Исламское государство Ирака и Леванта (ИГИЛ), поскольку речь идет не только об этой вооруженной группировке, но и о других подобного типа организациях, прежде всего «Аль-Каиде», «Талибан», «Аш-Шаабе» и т.п. Их идеология и активизация рассмотрены в ряде других статей данного тома. Там же. - С. 9-10; Moaddel, Mansur. Modalities о National Sovereignty. P. 2223.
Современный анализ истоков пакистанского национализма и идейно-политической борьбы за создание Пакистана выполнен А.Л. Филимоновой. В книге этого автора содержится тщательный обзор историографии вопроса с акцентом на недавние и позднейшие исследования. - См.: Филимонова А. Л. Идея национальной идентичности: опыт Пакистана. - М., 2013. - С. 39-61. Wolpert S. Jinnah of Pakistan. - Delhi: Oxford University Press, 1988. - P. 95. Цит. по: lqbal М. Jinnah, and the Pakistan. The Vision and the Reality Syracuse. -Syracuse University Press, 1979. - P. 195-196.
Fatimi S.K. Islamic universalism and territorial nationalism in Iqbal's thought. An article by Professor S. Qudratullah Fatemi, Director, RCD Cultural Institute (Pakistan Branch), October 1976. P. 2, 9 // www.allamaiqbal/com/publications/review/ oct76/3.htm
Вот что пишет о корнях мусульманской нетерпимости по отношению к западному империализму Р.Г. Ланда: «Начатая в XV в. португальской экспансией эра колониализма резко противопоставила Запад и весь Восток. Однако на отношениях мира ислама с Европой это сказалось в наибольшей степени, так как все бедствия колониализма мусульмане воспринимали сквозь призму тысячелетней традиции войн, политической и религиозно-идеологической борьбы с переменным успехом. Дольше других жителей Востока общавшиеся и сражавшиеся с европейцами мусульмане и обид на них, и претензий к ним накопили больше, чем, например, индуисты, буддисты или конфуцианцы.
15
16
17
18
19
20
21
24
25
Поэтому мусульмане и были особенно упорны в антиколониальном сопротивлении иноверцам из Европы, в неприятии всего от них исходящего, в отстаивании своей самобытности, в исполнении роли твердых последователей и хранителей традиций религиозного, духовного и культурного наследия прошлого». - Ланда Р.Г. Культурно-историческая почва исламского экстремизма // Исламский фактор в истории и современности. - М., 2011. - С. 30. Ahmed A.S. Jinnah, Pakistan and Islamic Identity. The Search for Saladin. - L., N.Y.: Routledge, 1997. - Р. 73-78. Ibid. - P. 75.
Now or Never. Are we to live or perish for ever ? Cited in: Allana G. Pakistan Movement Historical Documents. Karachi: University of karachi, [1969] // http:// www.columbia/edu/itc/mealac/pritchett/OOislamlinks/txt_rahnatal... Retrieved. 05.03.2015.
Ahmed A.S. Jinnah, Pakistan and Islamic Identity. - P. 109-115. Подр. см.: Белокреницкий В.Я. Территориальнось как фактор создания и сохранения Пакистана // Под небом Южной Азии. Т. 3 (в печати). Достаточно привести выдержку из монографии Ю.В. Ганковского, хорошо оттеняющую факт отставания ныне пакистанских регионов: «Вследствие различия в уровне социально-экономического развития отдельных частей субконтинента... формирование буржуазных наций началось на северо-востоке (в Бенгалии) раньше, чем на северо-западе (в Панджабе, Синде и особенно в пуштунских землях и Белуджистане». - Ганковский Ю.В. Народы Пакистана. (Основные этапы этнической истории). - М., 1954. - С. 240-241. См.: Белокреницкий В.Я. Капитализм в Пакистане. История социально-экономического развития. - М., 1988. - С. 54-61.
Речь идет прежде всего об авторе концепции теодемократии А. А. Маудуди, известном теоретике-фундаменталисте и политическом деятеле, основавшем в 1941 г. в Индии партийную организацию «Джамаати ислами» («Исламское общество»). Он не поддерживал движения за Пакистан, но, переехав туда в 1948 г., повел борьбу за трансформацию страны из светского мусульманского государства в исламское. - См.: Плешов О.В. Ислам, исламизм и номинальная демократия в Пакистане. - М., 2003. - С. 40-44, 212-218. См.: Левин С.Ф. Формирование крупной буржуазии Пакистана. - М., 1970. -С. 17-45.
О хронической проблеме низкой собираемости налогов см., например: Каменев С.Н. Экономическое развитие Пакистана. Макроэкономический анализ. -М., 2014. - С. 215-228.
См.: Siddiqa A. Military Inc. Inside Pakistan's Military Economy. - Karachi: Oxford University Press, 2007; Nawaz S. Pakistan's Security Complex // Pakistan -Consequences of Deteriorating Security in Afghanistan. - Stockholm, 2009. -P. 15-31.
Плешов О.В. Ислам, исламизм и номинальная демократия в Пакистане. -С. 51-55.
Белокреницкий В.Я. Персоналистский авторитаризм в Пакистане (к вопросу о политической культуре и режиме власти в восточном варианте) // Восток-Oriens, 2005. - № 6. - С. 74-92.
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39 См., например: White L. Industrial Concentration and Economic Power in Pakistan. - Princeton: Princeton University Press, 1974; Левин С.Ф. Государство и монополистическая буржуазия в Пакистане. - М., 1983.
40 Белокреницкий В.Я., Москаленко В.Н. История Пакистана XX век. - М., 2008. -С. 373.
41 Haq's Musings. Who Owns Pakistan? // http://www.riazhaq.com/2007/12/ whoowns-pakistan.html Retrieved 22.02.2015. P. 8.
42 После крупнейшего немецкого социолога М. Вебера, как отмечают отечественные политологи, принято выделять три типа внутриполитического господства - рационально-легальный, традиционный и харизматический. - См.: Категории политической науки. - М., 2002. - С. 109-112.
43 См.: Панковский Ю.В. Национальный вопрос и национальные движения в Пакистане. - М., 1967.
44 Grare F. Balochistan. The State Versus the Nations. - Wash.: Carnegie Endowment, 2013. - P. 8-10.
45 Ahsan A. The Indus Saga and the Making of Pakistan. - Lahore: Nehr Ghar, 2001.
46 Ibid. - P. 349.
47 Достаточно назвать книгу современных немецких индологов, где подобные соображения обосновывает X. Кульке. См.: Kulke H., Rothermund D. A History of India. 5th Edition. - L., Taurus, 2010.
«Нации и национализм на мусульманском Востоке»,
М., ИВ РАН, 2015 г., с. 15-34.
Г. Косач,
доктор исторических наук, профессор кафедры современного Востока факультета истории, политологии и права РГГУ «ВИДЕНИЕ: 2030». САУДОВСКИЕ РЕФОРМЫ
Аннотация. В статье рассматривается курс на осуществление провозглашенных в апреле 2016 г. в Саудовской Аравии социально-экономических реформ. Эти реформы развиваются на основе программ «Видение Королевства Саудовская Аравия: 2030» и «Национальный поворот: 2020», предложенных возглавляемым принцем Мухаммедом бен Сальманом Советом по экономике и развитию. Особое место в статье занимает анализ внешнеэкономических инициатив саудовского руководства, связанных с реализацией этих программ.
Ключевые слова: Саудовская Аравия, «Видение: 2030», программа «Национальный поворот: 2020», принц Мухаммед бен Сальман, Совет по экономике и развитию.
