CC BY
73
4
История российского социума
10. РГАДА. Ф. 1287. Оп. 1. Д. 5136.
11. Падение царского режима [Текст]. Т. 1. — Л., 1924.
12. Кони, А.Ф. Из недавнего прошлого (Ив. Як. Голубев) [Текст] / А.Ф. Кони // Прошлое и настоящее / под ред. М.К. Соколовского. — Вып. 1. — Л., 1924. - С. 3-11.
13. Голицын, А.Д. Воспоминания [Текст] / А.Д. Голицын; сост., послесл., указ. имен А.К. Голицына. - М.: Рус. путь, 2008. - 608 с.
14. ГАРФ. Ф. 102. Оп. 265. Д. 1059 (1).
15. Красный архив. - 1926. - Т. 14 (1).
16. Из дневника А.В. Романова [Текст] // Красн. арх. - 1928. - Т. 26 (1).
17. Слонимский, А.Г. Катастрофа русского либерализма: Прогрессивный блок накануне и во время Февральской революции 1917 г. [Текст] / А.Г. Слонимский. - Душанбе: Ирфон, 1975. - 320 с.
18. Старцев, В.И. Русская буржуазия и самодержавие в 1905-1917 гг.: борьба вокруг «Ответст-
венного министерства» и «Правительства доверия» [Текст] / В.И. Старцев. - Л.: Наука, 1977. - 272 с.
19. Черменский, Е.Д. IV Государственная дума и свержение царизма в России [Текст] / Е.Д. Черменский. - М.: Мысль, 1976. - 318 с.
20. Бородин, А.П. Государственный совет России (1906-1917) [Текст] / А.П. Бородин. - Киров, 1999. - 368 с.
21. Forty years of diplomacy by Baron Rosen [Text]. -L.: Georg Allen & Unwin Ltd. Ruskin house, 40 museum street; w.c.i. N. Y: Alfred A. Knopf, 1922. - 315 c.
22. Государственный архив Тамбовской области. Ф. Р-5328. Оп. 1. Д. 7(1 а).
23. РГИА. Ф. 1148. Оп. 10 (1914-1917). Д. 7.
24. Падение царского режима [Текст]. Т. 5. - М.; Л., 1926.
25. Биржевые ведомости. - 1916. - 30 декабря.
26. Крыжановский, С.Е. Заметки русского консерватора [Текст] / С.Е. Крыжановский // Вопр. истории. - 1997. - № 2. - С. 115-130.
УДК 94(470.1/2)«1950-1980»+329.78+316.346.32-053.67
Д.С. Козлов
ОСОБЕННОСТИ МОЛОДЕЖНОГО ПОТРЕБЛЕНИЯ В СОВЕТСКИХ ПОРТОВЫХ ГОРОДАХ В 1950-х - 1980-х ГОДАХ
Современная экономическая социология не рассматривает потребление только как поглощение товаров и услуг, но представляет его в виде совокупности практик, формирующих и поддерживающих общественное неравенство как на экономическом, так и на социокультурном уровне [7]. После описания М. Абрамсом в конце 1950-х годов особенностей «подросткового потребительства» принято говорить об отдельном секторе массовой культуры и рыночной экономики, направленном на удовлетворение особых молодежных запросов. Для молодых людей, активно включенных в процесс социальной дифференциации, потребление является средством самоопределения и самовыражения. Связь между потребительскими стратегиями и культурными практиками в советском обществе отмечали многие отечественные и западные исследователи (Е. Емельянцева, С. Жук, Х. Пил-кингтон, А. Юрчак). Однако родовые черты советской экономической системы (плановый характер хозяйствования, диспропорции в раз-
витии отраслей, товарный дефицит, развитие теневых экономических структур) отразились и на особенностях молодежного потребления. Одна из них — удовлетворение спроса на «дефицит» путем приобретения зарубежных товаров. Эволюцию данных нелегальных и полулегальных практик представляется возможным рассмотреть на материале портовых городов Северо-Запада РСФСР (Архангельск и Мурманск).
Отношение к приобретению заграничных товаров в СССР менялось с течением времени. Вплоть до конца 1950-х годов поведением, «недостойным советского студента», могла быть признана всего лишь покупка одежды у иностранного моряка [6, л. 14 об.]. Особенно строго сношения с иностранцами пресекались в период проведения идеологических кампаний. Ко времени борьбы с космополитизмом относится обнаруженный в Государственном архиве Архангельской области (ГААО) подробный отчет о связях жителей Архангельска с иностранными моряками. Автор документа
отмечал «много фактов недостойного поведения» горожан (воровство, обмен, попрошайничество, мелкая торговля, проституция и т. д.) [3, л. 28]. Несмотря на попытки найти политическую подоплеку в действиях архангелогородцев, большая часть проступков не имела отношения к идеологическому противостоянию времен холодной войны. Так, вряд ли политическим протестом руководствовался портовый рабочий, который «похитил на английском пароходе... шесть булок белого хлеба и одну банку консервов» [Там же].
В то же время для молодежи потребление западных товаров было важным не только с практической (более качественные и удобные вещи), но и с социокультурной точки зрения (потребление как инструмент самоидентификации). Впервые идентификацию через «западный» образ жизни продемонстрировали представители субкультуры стиляг, появившейся в СССР в конце 1940-х годов. Граничившее с кичем, порой превращавшееся в самопародию стремление молодых людей «стильно» одеваться было объектом критики со стороны комсомольских организаций. Само слово «стиляга» на протяжении почти двадцати лет служило маркером для обозначения различных форм «антиобщественного» поведения молодых людей.
Однако к концу 1950-х годов в связи с большей открытостью советского общества, а также с появлением доступной модной одежды вычислить и наказать «стиляг» становилось все сложнее. На защиту стремления модно одеваться порой становилась и официальная печать, заявлявшая, что «по ширине брюк нельзя судить о широте мировоззрения» [4]. Меньшим нападкам подвергалось ношение западной одежды, хотя торговля заграничными товарами оставалась незаконной. Набор клише, использовавшийся в 1950-х годах для обличения стиляг (необразованность, тунеядство, преклонение перед Западом), практически без изменений применялся теперь в критике фарцовщи-ков1. Советская пресса изображала их алчными и беспринципными торговцами, сбивавшими молодежь с верного пути: «Какими же мелкими
1 Фарцовщик — мелкий предприниматель, специализирующийся на продаже дефицитных иностранных товаров.
и жалкими выглядят доморощенные архангельские тряпичники! .Только безнадежно ограниченные обыватели, ослепленные видом заграничного ярлычка, могут польститься на такую дешевку» [5]. В то же время мелкая контрабанда, провозимая советскими моряками загран-плавания, практически не пресекалась [1].
Западная одежда не только служила инструментом дифференциации между представителями субкультуры и не вовлеченной в нее частью молодежи, но и подчеркивала разницу в системе ценностей жителей крупных городов и выходцев из глубинки. Для сельской молодежи броская одежда или непривычная манера танцевать достаточно долго оставались признаком как минимум дурного воспитания: «Студенты на вечерах. начинают кривляться, ломаться, показывать „западную цивилизацию". и когда им делаешь замечания, они говорят — мы в Архангельске так танцуем» [8, л. 120].
Можно согласиться с Е. Емельянцевой, считающей, что ношение западной одежды, бывшее в 1950-х годах средством самовыражения и самоидентификации, «в последующие десятилетия стало массовым феноменом.» [9, с. 240] или, как заметил В. Шляпентох, «главным признаком западного стиля жизни» [10, с. 151], интерес к которому проявляли практически все слои общества, вне зависимости от отношения к идеологическим догмам советского режима.
Однако существовала группа товаров, потребление которых влияло на социокультурные практики даже больше, чем модная одежда, — заграничные пластинки. С одной стороны, они также были яркой деталью западного стиля жизни, с другой — позволяли сравнить СССР и Запад уже не только на потребительском, но на культурном и политическом уровнях. Оригинальные зарубежные пластинки долгое время уступали по распространенности «джазу на костях2», записям с радио и дискам производства соцстран. Фарцовщики видели в дисках лишь броский заграничный сувенир. Но к рубежу 1960-х — 1970-х годов их продажа и обмен окончательно оформились как особый сектор полулегального рынка.
2 Кости — самодельные гибкие диски, изготовленные из отработанных рентгеновских снимков.
■4-
Стоимость новой пластинки была сопоставима с зарплатой служащего и существенно превышала размер студенческой стипендии. Молодые люди — основные покупатели дисков — приобретали их вскладчину и переписывали на магнитную ленту. К концу 1980-х годов система музыкального обмена начала оформляться официально. В Архангельске при ДК судоремонтного завода был организован Архангельский клуб филофонистов, где можно было поменять, переписать или купить новые и подержанные диски. С 1988 года деятельность клуба регулировалась райкомом ВЛКСМ, который в обмен на лояльность членов предоставил новые возможности для его развития. Клуб начал издавать информационный бюллетень, позже преобразованный в регулярно выходивший музыкальный журнал «Северок» [2, с. 15], усилиями членов клуба организовывались рок-концерты. Представители комсомола, в свою очередь, помимо контроля над меломанами, удовлетворяли и экономический интерес. В условиях перестроечной моды на рок-музыку и поощрения молодежных экономических инициатив организация концертов и тиражирование музыкальных записей становились достаточно прибыльным бизнесом.
Альянс филофонистов с комсомолом привел к расколу в рядах меломанов. Редакция журнала «Северок» столкнулась с эстетической цензурой со стороны райкома, а в качестве альтернативы изданию начали печататься журнал ТИФ («Текущая информация филофониста») и еще ряд независимых музыкальных изданий [Там же. С. 18—20]. Похожая ситуация сложилась в Мурманске, где по инициативе комсомольской организации стал выпускаться журнал «Рок-Поп», на страницах которого в расчете на прибыль печатались статьи как о рок-музыке, так и о советской эстраде. В результате стилистической всеядности издателей журнал не обрел читателей и закрылся сразу после своего появления [Там же. С. 145]
История российского социума
Таким образом, распространение пластинок в СССР отчасти напоминало западную рок-индустрию, но дефицит товаров (дисков, специализированных журналов) заставлял советских меломанов «заполнять пустоту» своими руками. Это роднило их действия уже с DIY3-практиками, возникшими на Западе как альтернатива шоу-бизнесу.
Развитие послевоенного СССР как общества потребления происходило путем, отличным от западных стран. Поскольку плановая экономика не могла удовлетворить растущий спрос населения на качественные и модные вещи, дефицит компенсировался за счет заграничных товаров. Этот процесс ярче проявлялся на примере молодежи, чье потребительское поведение более подвержено изменениям моды. Увлечение заграничной одеждой, в начале 1950-х годов бывшее средством субкультурной самоидентификации и рассматривавшееся как не советское поведение, уже к концу десятилетия стало повсеместным. При этом дифференцирующая функция модной одежды сохранялась, подчеркивая социальный статус ее владельца и его достаток. На основе потребности в западных товарах формировались специфические секторы нелегального рынка, получившие особенное развитие в портовых городах Советского Союза. Несмотря на идеологическое противостояние времен холодной войны, отношение к западному образу жизни постепенно деидеологизировалось, и практики, бывшие нелегальными в 1950-х годах, получили официальное оформление к концу 1980-х. Причем в этом процессе участвовали как представители «прозападных» молодежных субкультур, так и комсомольские активисты, казалось бы, призванные обеспечивать критическое восприятие западного образа жизни.
3 DIY (Do It Yourself) — с 1970-х годов движение в США и Европе, основанное на противопоставлении самодеятельности и самоорганизации попыткам коммерциализации молодежных субкультур.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Блинов, Б. Стукачи вы мои, стукачи!.. Новел- 2. Золотое подполье. Полная иллюстрированная
лы из морской жизни [Текст] / Б. Блинов // Культу- энциклопедия рок-самиздата. 1967—1994 [Текст] / рол. альм. АСТЭС. - 2008. - Вып. 5. - С. 213-253. сост. А. Кушнир. - Н. Новгород, 1994.
3. Информация в обком КПСС о связях архангелогородцев с иностранными моряками. 9.03.1951 г. // ОДСПИ ГААО. Ф. 296. Оп. 2. Д. 1088.
4. Корягин, П. Штаны в пятом аспекте [Текст] / П. Корягин // Известия. — 1960. — 21 октября.
5. Подхомутников, А. Заграничный ярлычок [Текст] / А. Подхомутников // Там же. — 11 марта.
6. Протокол № 4 Комитета ВЛКСМ Архангельского лесотехнического института. 14.12.1955 г. // ОДСПИ ГААО. Ф. 6811. Оп. 1. Д. 29.
7. Радаев, В.В. Социология потребления. Основные подходы [Текст] / В.В. Радаев // Социол. ис-след. - 2005. - № 1. - С. 5-18.
8. Стенограмма собрания актива областной комсомольской организации. 15.05.1958 г. // ОДСПИ ГААО. Ф. 1740. Оп. 1. Д. 2530.
9. Emeliantseva, E. The privilege of seclusion: consumption strategies in the closed city ofSeverodvinsk [Text] / E. Emeliantseva // Ab Imperio. - 2011. - Nr 2. - P 238-259.
10. Shlapentokh, V. Public and private life of the Soviet people [Text] / V Shlapentokh. - N. Y, Oxford, 1989.
УДК 304.3
С.С. Шинкарёв
ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ФАКТОР В СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИКЕ
Все чаще в центре современных политических исследований оказывается тема человека, что дает основание российскому исследователю Э.Я. Баталову говорить о «человеческом/ антропологическом» [1, с. 81] измерении современной политики. В начале XXI столетия формируются новые мировоззренческие установки, на первый план выходит идея ведущей роли человека. Речь идет о формировании новой парадигмы исследований современных политических процессов и явлений, рассматривающей человека в качестве основного субъекта политики. Однако нельзя не согласиться с позицией Э.Я. Баталова, который считает, что в современной политологии все же еще слишком мало внимания уделяется человеку. В последнее время «...человеческое начало в книгах, статьях и дискуссиях заслонено рассуждениями на темы безопасности, геополитики и национального интереса (у жестких реалистов) или сентенциями о демократизации, глобализации, гуманитарных интервенциях (у воинствующих либералов). Данные направления изучения прав человека отчасти вырождаются в формализованные исследования преимущественно групповых прав меньшинств — по большей части этнических. Реалистические и либеральные течения политической мысли не прекращают говорить об угрозах физической гибели человечества (связанной с проблемой применения
ядерного оружия), но уделяют мало внимания нравственной деградации мира» [2].
В действительности данные подходы в политических исследованиях не новы. Так, еще древнегреческие мыслители, рассуждавшие о политических явлениях тех времен, рассматривали человека как «меру всех вещей» (Прота-гор), отмечали его важную роль в отношениях между полисами (Платон, Аристотель и др.). Согласно такому подходу, «мерой» политики и политических отношений выступает человек, личность, ее интересы, потребности, возможности, ценности, цели и т. д. В Средние века, и особенно в эпоху Возрождения (например, труды Н. Макиавелли), «человеческая» проблематика также находила свое выражение в рассуждениях мыслителей об отношениях как внутри княжеств и царств, так и между ними. Более того, мировоззренческой основой эпохи Возрождения стала идея творческого начала человека во всех сферах его бытия, в том числе и политической. Важный вклад в развитие «политической природы» человека внесли ученые Нового времени (Дж. Локк, Ж.-Ж. Руссо, Т. Гоббс и др.).
Новая волна научного интереса к проблематике человека возникла в период формирования индустриального общества в начале XIX века, когда появился ряд новых концепций, и прежде всего концептуальные разработки Л. Фейербаха
