CC BY
111
категорий родины и чужбины, с осознания, что немцы и турки - не только представители различных религиозных конфессий, но, прежде всего - люди, способные построить диалог, не требуя отречения от национальных корней и своей самобытности.
Примечания
1. Библер В. С. От наукоучения к логике культуры: два философских введения в XXI век. М.: Политиздат, 1990. С. 289.
2. Библер В. С. Итоги и замыслы (конспект философской логики культуры) // Вопросы философии. 1993. № 5. С. 81.
3. Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М.: Худож. лит., 1986. С. 25.
4. Lomeli F. A. The Border as a Moving Tortilla Curtain Media and Chicano Literary Representations // Материалы международного симпозиума «Открытый мир: мультикультурный дискурс и межкультурные коммуникации в рамках международной конференции Трансграничье в изменяющемся мире»: сб. ст. Чита: Изд-во ЗабГГПУ. 2006. С. 182.
5. Тлостанова М. В. Проблема мультикультура-лизма и литература США конца ХХ века: монография. М.: Изд-во ИМЛИ: РАН «Наследие», 2000. 400 с.
6. Толкачев С. П. Мультикультурный компонент современного английского романа: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М.: МПГУ. С. 11.
7. Аотман Ю. М. Семиосфера. СПб.: Искусство СПб., 2000. 704 с.
8. Петякшева Н. И. Диалог цивилизаций: Восток и Запад // Вопросы философии. 1993. № 6. С. 73-76.
9. Ören O. Privatexil. Gedichte. Berlin: Rotbuch Verlag, 1977. S. 312.
10. Соколова E. С Востока на Запад и обратно // Иностранная литература. 2003. № 9. С. 250.
11. Черникова Н. В. Метафора и метонимия в аспекте современной неологии // Филологические науки. 2001. № 1. С. 82-90.
12. Özdamar E. S. Die Brücke vom Goldenen Horn. Verlag Kiepenheuer & Witsch, 1998. S. 149.
13. Там же.
14. Türken der deutschen Sprache. Berichte, Erzählungen, Gedichte. Herausgegeben von I. Ackermann. München: Deutscher Taschenbuch Verlag, 1984. S. 24.
15. In zwei Sprachen leben. Berichte, Erzählungen, Gedichte von Ausländern. Herausgegeben von I. Ackermann München: Deutscher Taschenbuch Verlag, 1983. S. 141.
16. Türken der deutschen Sprache. S. 66.
17. Аотман Ю. М. Указ. соч.
18. Eine Fremde wie ich. Berichte, Erzählungen, Gedichte von Ausländerinnen. Herausgegeben von Hülya Ö zgan und Andrea Wörle. München: Deutscher Taschenbuch Verlag, 1985. S. 115.
19. Türken der deutschen Sprache. S. 107.
20. Там же. S. 120.
21. Там же. S. 226.
22. Там же. S. 68.
23. Там же. S. 91.
24. Там же. S. 245.
25. Мифы народов мира: энциклопедия: в 2 т. / под ред. С. А. Токарева. М.: Большая российская энциклопедия, 1997. Т. 1. С. 397.
26. Хикмет Н. Избранное. Стихотворения. Поэмы. М.: Худож. лит., 1974. С. 104.
27. Николаевская М. Ю. Синтез культурных традиций в поэзии Сохраба Сепехри // Восток-Запад: притягивание, отталкивание. М.: ИВ РАН, 1998. С. 84.
28. Невфель К. «Черту под прошлым подвести...» // Иностранная литература. 2004. № 11. С. 122.
29. Прожогина С. В. Литература магрибинцев во Франции: продолжение диалога культур Востока и Запада // Восток-Запад: притягивание, отталкивание. М.: ИВ РАН, 1998. С. 258.
УДК 821.112.2-312.2
Е. А. Нечаева
ОСОБЕННОСТИ ИНФЕРНАЛЬНОГО ТОПОСА В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Э. Т. А. ГОФМАНА
В художественном пространстве гофмановских произведений есть немало мест (топосов), носящих явно или неявно инфернальный характер. Выявлению и анализу подобных мест и посвящена наша работа. В ходе исследования мы пришли к выводам, что «чужое» пространство не имеет точной локализации, а граница между ним и повседневной реальностью стирается, вследствие чего наблюдается повсеместное присутствие темного начала в мире.
In the artistic space of Hoffmann's works there are plenty of episodes (topoi) which are explicitly or implicitly infernal. This article deals with the detection and description of such episodes. In the process of analysis we came to the conclusion that "alien" space has no exact localization and the boundary between this space and everyday reality is erased. As a result of it, there is universal presence of the "dark elements" in the world.
Ключевые слова: романтическое пространство, топос, инфернальный характер, два начала, чужое пространство.
Keywords: romantic space, topos, infernal character, the two origins, "alien" space.
Романтический мир - извечное противостояние реальности и идеала. Ощущение разлада между мечтой и действительностью заставило писателей-романтиков признать существование в мире некоего «чуждого духовного принципа». Ф. П. Фёдоров пишет: «В пространственной структуре романтизма помимо посюсторонней реальности непременно присутствует реальность потусторонняя, сверхъестественная, земной мир поставлен во всеобщую зависимость от мира неземного» [1].
Большое влияние на изображение романтического пространства оказал сложившийся к концу XVIII в. «готический роман». В частности, из него романтизмом было заимствовано тройное осмысление категории пространства: его историческая насыщенность, иррациональность, а
© Нечаева Е. А., 2009
также совмещенность с человеческим психологическим миром. Романтики превратили мир в обиталище потусторонних сил, вторгающихся в жизнь человека порою без цели и смысла.
Л. А. Романчук по этому поводу замечает: «Необычное, вклиниваясь в реальную действительность, становится у романтиков органичной частью природы, внутренним миром человека, освещая новым блеском противостояние начал добра и зла, а оттенок мистицизма - дразнящей воображение читателя "изюминкой". Воображаемое облеклось в плоть физически ощутимых реалий, поднимая дух над пошлым бытом» [2]. Таким образом, создается особое пространство, объединяющее два начала, два мира - реального и демонического. Инфернальное по-особому влияет на романтических персонажей, трансформируя их по своим законам.
Рассмотрим для примера решение пространственно-временной проблемы «инфернальных мест» в творчестве Э. Т. А. Гофмана. Принцип нераздельного существования и взаимопроникновения реального и фантастического, сверхъестественного был основополагающим началом в мировоззрении этого писателя.
Для начала обратимся к категории времени. Здесь следует подчеркнуть роль «прошлого», с которым непременно связана тайна. Наличие этого таинственного прошлого как бы расширяет временные и пространственные границы действия, а потому, по словам Л. А. Романчук, «романтические герои всегда находятся вне времени, вспоминая о прошлом смутно, намёками, как о чем-то тайном и роковом. Проблема времени у романтиков переносится в некий метафизический аспект, где прошлое обретает качество отдалённого, не связанного с настоящим, выпавшего из мира пространства, обладающего самодовлеющей и мистической значимостью, наподобие таинственных и непостижимых миров» [3].
Территорией обитания прошлого выступает и замок. «Замок, - пишет М. М. Бахтин, - насыщен временем историческим в узком смысле слова, т. е. временем исторического прошлого. ... замок пришел из прошлых веков и повёрнут в прошлое» [4]. Отсюда - пространственно-темпоральная насыщенность замкового пространства как связующего места между прошлым и настоящим, отмершим и живущим, потусторонним и земным [5]. Это прошлое почти всегда отягощено преступлениями, влекущими за собой проклятие целого рода. Оно живет в настоящем, подчиняя его себе и лишая надежды на будущее. Отметим, что у многих героев нет детей: на Медарде обрывается род Франческо-художника, умирает молодой барон Родерик, не оставив наследников, и т. д. Нередко в романтическом пространстве наблюдается убыстрение хода реального
времени, что, в свою очередь, связано с оживлением демонического (потустороннего) мира: пространство как бы расползается по швам, образуя щели, из которых в структурированный мир просачиваются темные хтонические силы. Это приводит либо к неминуемой гибели героя (таков итог Натанаэля «Песочный человек», рода барона Р. «Майората», Эллиса Фрёбёма «Фалун-ские рудники»), либо к состоянию условной смерти («Игнац Деннер»).
Чужеродное пространство у романтиков могло проявить себя везде, в любое время (характерен в этом плане эпизод превращения дверного молотка при касании его Ансельмом в лицо зловредной старухи колдуньи в сказке «Золотой горшок»). Любой человек, предмет может быт «посланцем» того мира и втянуть героя в опасную для него ситуацию (в этом усматривается демоническая игра). Вся реальность таит в себе постоянную угрозу. Нечистая сила появляется на фоне реальной берлинской жизни. Так, в новелле «Сведение об одном известном человеке» повествуется о пребывании в Берлине самого дьявола, никем не замеченного и превращенного в кумира. Взаимопроникновение двух миров обязательно сопряжено с действием таинственных, имеющих непременно разрушительный характер, сил. Само потустороннее пространство подвижно, не локализовано в определённых местах. Оно как бы скрыто повсюду под внешне материальной реальностью, выступающей по отношению к нему в виде тонкой пленки, которая может прорваться в любой момент. Но иногда можно все же наблюдать нечто вроде границы между реальным пространством и демоническим.
В художественном мире Гофмана можно выделить пространство географическое (а именно, пространство географических названий и ландшафтное пространство), локализующее действие в различных городах (хотя в ряде случаев города названы по первой букве, но зачастую в них угадываются конкретные немецкие города) и даже странах.
В романе «Эликсиры сатаны» важным структурным элементом, организующим все пространство данного романа, является противопоставление монастыря как места духовной чистоты, и всего остального мира, над которым «тяготеет проклятие» - другими словами - сфера Бога и сфера дьявола. Таким образом, возникает оппозиция «духовное - дьявольское» (инфернальное). На наш взгляд, одним из главных элементов ландшафта, организующих пространство романа, согласно упомянутой оппозиции (аналогичными представляются пары «свое - чужое», «этот свет тот свет»), являются ГОРЫ. Они становятся своеобразной границей между двумя полюсами жизни. Так, пройдя через горы, герой попадает из
одного пространства (божественного) в другое (инфернальное). Сам монастырь находится «глубоко в долине на горе». Медард, покинув святую обитель, спускается «с поросшей лесом горы». Чтобы попасть на место своего назначения, он должен был «свернуть с большой дороги на крутую тропу, пересекающую горы» [6] (здесь и далее курсив наш. - Е. Н.). Путь ему преграждает бездна, та самая, о которой в округе ходило много легенд. Это место становится точкой кардинальной перемены в судьбе Медарда - здесь он «перерождается» (перерождаясь, он еще и удваивается) из послушника в преступного и кровавого монаха. Попутно отметим, что это же место становится и его своеобразной могилой. Повстречавшийся на этом месте Медарду крестьянин рассказывает об убийстве некоего капуцина бернардинца, не зная, что он и есть тот самый монах; как он сам лично нашёл в дупле рясу, на которой было вышито имя «МЕДАРД», как продал рясу, а на месте ее обнаружения поставил крест. Так в романе появляется мотив «мнимой смерти», который, впрочем, не однажды встречается в творчестве Гофмана (присутствует он и в новелле «Игнац Деннер»). Отсюда можно предположить, что образ «Чертовой скалы» (скамьи, лощины) несет важнейшую смысловую нагрузку: скалы служат границей с потусторонним миром, а «мрачная бездонная пропасть» [7] становится своеобразным входом в него (М. Бахтин, исследуя источники образа гротескного тела, в числе прочих называл цикл легенд и литературных памятников, связанных с так называемыми «индийскими чудесами», важнейшая особенность которых заключалась в их существенной связи с мотивом преисподней: «Считалось, что есть особые отверстия, ведущие в ад, что создает особый характер пространства этих чудесных стран. Земное пространство построено как гротескное тело: оно состоит из высот и провалов. Глухая плоскость земли все время разбивается стремлением вверх или вниз - в земные глубины, в преисподнюю. В этих глубинах предполагают существование другого мира» [8]).
Образ ущелья, бездны появляется и в новелле «Фалунские рудники». Здесь оно выступает как непосредственное место действия.
Персонаж, подпавший под влияние ирреального мира, внедрившегося в мир реальный, как правило, выступает в роли невольного связующего этих двух миров, вследствие чего отпадает от себе подобных, превращаясь в инородное тело. Таковыми можно считать многих гофмановских персонажей, например, Медарда, Игнаца Денне-ра, Эллиса Фрёбёма и т. д. Инородные тела обретают черты кукольности, автоматизма, нежити, обитающей в иррациональной пограничной области жизни-смерти [9].
Мотив чуждости, инородности и связанный с ними процесс омертвения, автоматизма ощущается в эпизодах, где герои говорят о своём одиночестве. Так, прибыв в торговый город, Медард испытывает в душе горечь, чувствует себя одиноким среди толпы; Эллис Фрёбём так и не смог стать «своим» в среде рудокопов.
Ощущение чужеродного пространства зачастую передается чувством страха в сочетании с чем-то влекущим, непонятным. Герой новеллы «Пустой дом» «невольно приглядывался к дому всякий раз, когда проходил мимо; при взгляде на него по всем моим членам пробегал какой-то лёгкий трепет» [10]. Рассказчик из «Зловещего гостя» так описывает свою встречу с ирреальным: «поток холодного воздуха, точно чьё-то мертвое дыханье, повеял нам прямо в лицо и, вместе с тем какая-то бледная, колыхавшаяся в неясных, едва видимых очертаниях фигура, пронеслась по комнате. Я, собрав все силы, успел подавить свой ужас, но Богислав, лишившись последних сил, упал без чувств на землю» [11]. Рудники предстают перед Эллисом Фрёбёмом («Фалунские рудники») в образе адской лощины, при взгляде на которую «. кровь стыла в жилах, так ужасен был вид этого мрачного дикого разрушения. ... Ни одно деревце, ни одна травинка не растут на этой бесплодной почве. . Одуряющий серый дым постоянно несется из глубины, точно адская кухня, отравляя всякую растительность» [12]. А «рабочие в черных платьях с лицами, закопченными пороховым дымом» показались ему похожими на «демонов, пробивающих себе дорогу к свету, завершили ужасное впечатление» [13]. Рудники оказывают схожее воздействие на Эллиса. Погружаясь в шахту, он, подобно Медарду, сталкивающему в бездну Викторина, перерождается из романтического моряка в корыстного человека, жаждущего несметного богатства. Он сам становится одним из демонов, которых видит в рудокопах, и навсегда остаётся «обитателем» этого адского, безжизненного пространства.
В глубокое горное ущелье герой новеллы «Иг-нац Деннер» Андрес бросает шкатулку, подаренную ему демоническим Деннером, возвращая тем самым подземным силам то, что им принадлежит по праву.
Отметим еще особый характер звуков в процессе вклинивания потустороннего мира. Из пустого дома «когда шум на улице утихнет, мы слышим, как будто бы ... глухие вздохи, потом глухой дребезжащий смех, выходящий как будто из подземелья» [14]. В родовом замке барона Р., когда часы бьют полночь, «...с ужасающим треском распахнулась дверь, послышались тихие и медленные шаги, донеслись вздохи и стоны» [15]. Стоит отметить при этом особое поведение при-
роды. Например, при появлении призрака в замке Р-зиттен за окнами ярко светит луна, кипят морские волны, завывает ночной ветер; ненастье становится предвестником появления нечистой силы и в новелле «Игнац Деннер». Мотив появления враждебных звуков может граничить с мотивом зловещей тишины.
Враждебное, чужое пространство у Гофмана наделяется опустошенностью, безжизненностью. Это всевозможные строения (дома, замки), это природные ландшафты (лес, горы), это целые города (Берлин, Дрезден, Фалун) и даже весь мир, характеризуемые эпитетами «отсутствия»: пустой, пустынный, суровый, голый, темный, мрачный, гнетущий, зловещий (leer, ode, hart, bloss, dunkel, diister, unheilschwer). В частности, мир замка в «Майорате» предстаёт перед читателем как мир ущербности, дисгармонии. Он выключен из жизни, изолирован от неё, он контрастен по отношению находящейся вблизи от него деревни. Внешний облик замка с его суровостью, мрачностью демонстрирует его внутреннее и духовное содержание. Замок - это инфернальная реальность, которая лишает сил, калечит жизни и убивает.
Демоническое пространство предстает как пустая бесконечность, несвободное, мертвое. Оно подчиняет себе человека, его волю. Так, майорат влияет на своих хозяев, и даже последний владелец не смог избежать этого пагубного влияния: «Нрав барона переменился лишь с той поры, когда он стал владельцем майората» [16], на окружающих он смотрит дикими сверкающими глазами «Он вперил в меня мрачный, проницательный взор» [17]. Тот же, кто вступает в схватку с представителем другого мира, как, например, Богислав («Зловещий гость»), терпит поражение: «...какое-то страшное мучительное чувство осенило с тех пор мою жизнь. Какой-то необъяснимый адский страх не дает мне покоя с несчастного дня моей дуэли в Неаполе» [18].
Таким образом, у Гофмана мир в привычном для нас понимании расширяет свои границы за счет того, что в пространство этого мира включается пространство мира «другого». Отсутствие точной локализации определяет повсеместный характер «чужого» пространства. А потому на страницах гофмановских произведений отчетливо звучит мысль о повсеместном присутствии злого начала в мире.
Примечания
1. Фёдоров Ф. П. Романтический художественный мир: пространство и время. Рига: Зинатне, 1988. С. 364.
2. Романчук Л. А. Функциональная роль «сакрального пространства» в романтическом искусстве (Годвин и Гоголь). Режим доступа: http: // www.roman-chuk.narod/ru/2/Sacral-space.htm. Загл. с экрана.
3. Там же.
4. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худ. лит., 1975. С. 394.
5. Романчук Л. А. Указ. соч.
6. Гофман Э. Т. А. Эликсиры сатаны. Ночные рассказы. М.: Республика, 1992. С. 36.
7. Там же. С. 62.
8. Бахтин М. М. Творчество Ф. Рабле и народная смеховая культура средневековья и Ренессанса. 2-е изд. М.: Худ. лит., 1990. С. 383.
9. Романчук Л. А. Указ. соч.
10. Гофман Э. Т. А. Указ. соч. С. 375.
11. Серапионовы братья: Э. Т. А. Гофман. «Сера-пионовы братья»; «Серапионовы братья» в Петрограде: антология / сост., предисл., коммент., подгот. текстов А. А. Гугнина. М.: Высш. шк., 1994. С. 355.
12. Там же. С. 130.
13. Там же. С. 131.
14. Гофман Э. Т. А. Указ. соч. С. 377.
15. Там же. С. 408.
16. Там же. С. 409.
17. Там же. С. 426.
18. Бахтин М. М. Указ. соч. С. 328.
УДК 821.111-4
Е. Н. Нечаева
ПОЭМА «ВОЗРАДУЙТЕСЬ В АГНЦЕ» КАК ПОЭТИЧЕСКИЙ ДНЕВНИК КРИСТОФЕРА СМАРТА
В данной статье автор рассматривает произведение выдающегося английского поэта XVIII в. К. Смарта «Возрадуйтесь в агнце», выделяя в нем религиозно-символический и автобиографический аспекты. Анализируя структуру и содержание данного произведения как поэтического дневника Смар-та, автор доказывает, что она является поэмой-пророчеством и манифестом религиозной и философской концепции поэта.
In the given article the author characterizes the religious poem "Jubilate Agno" by Christopher Smart, a religious poet of Great Britain of the XVIII century. Analyzing the structure and contents of the poem as a poetic diary of Smart, the author proves that it is a prophecy as well as a manifesto of the religious and philosophic conception of the poet.
Ключевые слова: Кристофер Смарт, духовная поэзия, библейская мифопоэтика, автобиографизм, диаристический дискурс.
Keywords: Christopher Smart, religious poetry, Biblical Mytholology, diaristic discourse.
Биографам Смарта известно крайне мало о драматическом периоде поэта, который приходится на годы его болезни (1756-1763). Единственным письменным свидетельством, позволяющим представить духовные искания Смарта в эти семь лет, является религиозная поэма "Jubilate Agno" («Возрадуйтесь в агнце»), имеющая особое зна-
© Нечаева Е. Н., 2009
